Текст книги "Пилигрим (СИ)"
Автор книги: Серж Колесников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)
Размышляя высшей мудрости, коя есть нечто иное, чем обычно понимаемое под этим в человеческом принижении бытия, я сопоставлял уже известное мне из общения с гуру с собственным опытом, открывшимся спонтанно под воздействием практикуемого мною учения, и обнаружил, что мудрость, познающая условное знание и мудрость абсолютного знания, то есть знание природы бытия превалируют над всеми остальными аспектами глубокого проникновения в сущность явлений и природы предметов, ибо объектом высшей мудрости есть не содержание, а пустота, конечная природа всех явлений. Она не возникает благодаря сострадательной деятельности Будд или же благодаря деяниям живых существ, но проявлена во всем изначально и вечно. Все явления до единого, в силу самого факта их возникновения, пусты по своей природе. Сутра гласит: «Появляются ли Татхагаты или нет, природа и реальность явлений просто пребывают». В комментарии Чандракирти на «Четырехсотенную» Арьядевы говорится: «Здесь самобытие (свабхава) явлений, то есть их полная независимость от чего бы то ни было другого. Несуществование этого рода самости есть безсамостность». Таким образом, самосущее бытие отрицается, и именно отрицание самобытия и называется пустотой. Хотя все явления всегда были пусты по природе, мы неспособны постичь это. На уровне мирского существования. Понять, что значит «пустота», можно опираясь на рассуждение в стиле школы мадхьямиков о том, что истинная природа явлений, или способ их существования, и то, какими они предстают нашему сознанию, противоположны и противоречат друг другу, а следовательно, наше восприятие явлений, как и наша приверженность такому восприятию, в корне ошибочны. В частности, ум, воспринимающий самобытие, – это ложный ум, заблуждающийся относительно объекта своего восприятия. Как только ты признаешь объект самобытия несуществующим, легко удостовериться в отсутствии его самобытия, в чем я, в конечном итоге, сумел убедить себя и стал принимать как не подлежащую сомнению данность свыше.
Однажды наступил день, когда я медитировал на образ благословенного гуру и в иной, неземной и умозрительной, сфере вел с ним почтительную беседу, тщась постигнуть смысл практики учения для идущего по пути просветления и возвышения, поскольку способность к совершенствованию заключена не извне, а внутри самого адепта, равно как и противодействие этому процессу также находятся в нем самом. В этом приближении, увещевал я гуру, не имеет под собою насущной причины необходимость для просвещающегося, по крайне мере – на достаточно высоких ступенях постижения учения и при развитых способностях к сосредоточению, участвовать в неких совместных действах в рамках практик учения, ведь Будда произнес – не передам ученику просветления своего, ибо не могу сего, а все в нем самом. В чем же противоречие заключается, был мой вопрос. И ответствовал мне гуру:
– Чем больше мы преуспеяния достигаем, тем больше в нашей жизни беспокойства. Когда человек ищет счастья в духовной сфере, ему легче переносить физические лишения. Это результат занятий преобразования сознания. Удовольствие и страдание не есть произведение внешнего влияния, но имеются и внутренние причины, то есть скрытые способности к совершению добродетельных и дурных действий; они выявляются благодаря внешним причинам, и тогда возникает чувство наслаждения или боли. Таким образом, все наслаждения и все страдания в основе своей проистекают из сознания. Без практики учения невозможно дисциплинировать ум, а из-за недисциплинированности ума происходят дурные деяния, под воздействием которых произрастают плоды страдания.
– Много разных лекарств для лечения разных болезней, и точно так же есть много религиозных учений, служащих средством к достижению счастья всеми живыми существами – людьми и прочими. Каждое отлично методами практики и формами своего выражения, но все едины в том, что совершенствуют тело, речь и мысль практикующих, и в том, что имеют благие цели. Они сходятся в учении о неприемлемости дурных деяний речи, таких, как ложь и злословие, а также дурных физических деяний, таких, как воровство и убийство. Великий просвещенный Абу Али Хусайн ибн-Абдаллах ибн-Хасан ибн-Али ибн-Сина поучал ничего не отрицать облыжно: «Если тебе доведется узнать, что некий мистик своею силой совершил какое-либо действие или привел что-либо в движение, которое не под силу другому человеку, не торопись всецело отрицать его. Быть может, ты сможешь раскрыть причину всего этого, исходя из законов природы», и воистину таково есть – природа суть совокупность естественных законов, которые во множестве все аспекты бытия пронизывают, аки тончайшие неразрушимые и невесомые паутины, коими отдельные предметы и явления увязаны. Знай же, что в каждом обыкновении, которыми полнится жизнь, содержится бездна бесконечности, как в сторону упрощения и разлагания предмета на элементарные составы, так и в сторону усложнения его. В таком понимании некий лист магнолиевый, как элемент, упрощаясь, раскладывается на отдельные жилки, устьица, кожицу и вплоть до невесомых эманаций солнечного света, предел нашему восприятию предоставляющих, но отнюдь не дальнейшему углублению в суть сей вещи; а в сторону же усложнения листок представляется частью ветки, древа самого магнолиевого, и структурою семени его, и частью леса, и частью всея земли, а тако же и неотъемлемой частию вселенной и некой частью сути бога. Пониманию человеческому доступно лишь частью, но не всеобъемлюще, понеже все понимающий есть бог или, по крайности сего, просветленный Будда. Частичное же осознание доступного многому числу из людей, как у каждого свой ум есть и своя потребность объяснить и истолковать очевидное, сей же труд есть опыт жизни человека, и тем ценен, что у каждого свой и особенный, так отнесись к нему с должным почтением. Благословенный учитель Рабиндранат Тагор, многие годы спустя ученейшего Авиценны, призывал не отвергать никакого учения: «Мы закрываем двери, чтобы к нам не вошло суеверие, но как же тогда к нам войдет истина?» Ибо всякая мысль о необходимости возвышения духа над потребностями плоти и всякое учение о способе преображения и возвышения разума и души, кем бы ни произнесено оно и какими бы словами не записано, на каком бы то ни было языке – они есть лишь разные тропинки на одну и ту же гору, и когда каждый пройдет по собственной дороге до ее конца – то встретятся они все на вершине горы, и вкусят вечного блаженства, и не усмотрят различия друг в друге, а лишь единство в просветлении, и обретут блаженство и радость себе вовеки.
И я с великим благодарением оставил благословенного гуру в ашраме его и направил свои стопы далее, в страну Хань и в страну Цибет и далее, к великим мудрецам, дабы вступить на их тропу и вкусить от просветления, снизошедшего к ним.
20
Путь туда был и далек, и долог, и преисполнен препонами и испытаниями телу и духу моему, ведь мне предстояло из изобильных питанием и благоприятных погодою местностей Хинда и Синда войти в горные суровые области страны Цибета, где каменья одного лишь в достатке, а иных путей, кроме неведомого и многотрудного морского, достигнуть Хань нет совсем. Предстоящее настораживало меня и исполняло душу мою трепетом и сомнением, так что я и не предполагал верного способа подступиться к нему. Благо, что на ум пришло мне ханьское мудрое слово, излагаемое в шестьдесят четвертом разделе Книги о Дао и Дэ: Громадное дерево растет из крошечного побега, девятиэтажная башня рождается из кучи земли, путешествие в тысячу ли начинается с одного шага. И я шагнул на один лянь вперед, и пошел по пути своему, вот так и иду по нему до сей поры.
На пятый лунный день месяца Змеи, в день Ардра, или злой девы, по благоприятствующей путешественникам звездою, в день, благоприятный для вчинения судебного иска, укрощения диких животных и начала любого дела, когда можно рыть колодец, торговать или обращаться за помощью с предсказанием положительного решения, но неблагоприятного для начала пути, переезда на другое место жительства, раскроя тканей в одежду или введения в дом невестки, я пришел в страну Цибет. В стране этой наличествует великое множество святых людей, почитаемых Буддами или находящимися в высших ступенях преображения, а также многое число святых мест, где армия послушников, одев на себя оранжевые одежды и обрив головы, произносят мантры совокупно и каждый по отдельности, и про них многие чудеса говорят, будто бы могут они, веса лишаясь, парить над поверхностью земли не яко птицы, а иным способом, как парит пылинка в солнечном луче; или же мыслию своею одною пронзают будущность и читают в ней ясно, как в книге судеб; слышал я и о целительстве, основа которого в постижении ударов пульса, которых знающие насчитывают более семидесяти видов; говорили мне также о высоком мастерстве владения телом своим, практикуемым искусными насельниками монастырей, способными обходиться в созерцании без пищи и воды, а также и без одежд, насущно необходимых в суровом климате высокогорья, угревающихся единственно силою воли своей и питающихся невесомыми энергиями, проистекающими из вышних небесных сфер неощутимыми потоками. В деле духовного совершенствования эти монахи действительно продвинулись дальше, нежели мне приходилось видеть до того, что повлекло также, кроме высокого искусства высших ступеней учения, также и почти что полное безразличие к прочим аспектам бытия и, в особенности, к чаяниям других людей, символикой и числами заменяя сожаление и вспомоществование.
Уповая более на проникновение в суть вещей способом особого рода исчисления, нежели на человеколюбивую сторону каждого предмета, эти ученые люди полагали возможным располагать человека как сущность, а также дела и намерения его, в своего рода уравнение, способное быть подвергнуто вычислению и промериванию с исключительной точностью результата полученного, отчего получали способность счесть человеческую жизнь как в прошлом, так и в будущем с исключительной точностью и достоверностью необычайной. В старые времена просветленный монах Лувсанданзанжанцан, известный также под именем «Святой лама», в год огненного Зайца написавший в Ургинском дацане Главную сутру «Свет отторгающий и принимающий», считал, что кратность пяти всего окружающего живого мира, частью которого человек есть, позволяет видеть в этом особую универсальность, ведь человеческий организм состоит из пяти веществ: сосуды, кости, мясо, кожа и кровь; скелет тоже состоит из пяти основных частей: череп, позвоночник, лопатки, ребра и кости подвид трубок в руках и ногах. О его наблюдательного и пытливого взора не скрылось, что на руках и ногах – по пять пальцев, а позвоночник разделяется на пять отделов – шейный, грудной, спинной, поясничный, тазобедренный. У человека имеется пять органов чувств: зрение, слух, обоняние, вкус, осязание; он способен выделять пять жидкостей: слизь, слюну, пот, мочу, слезы. Он потребляет пять веществ окружающей среды: воздух, воду, минералы, мясо, растения; а если заболевает, ему сопутствуют пять звуков: кашель, чихание, зевота, отрыжка, икота.
Через шестьдесят лет после Лувсанданзанжанцана, философ Сумбэ хамбо Ишбалжир и его ученик Цахар гэвш Лувсанчултэм говорили о влиянии небесных светил на человека, начиная с самого рождения, что важно для предсказания судьбы, физического здоровья и умственных способностей, а врачеватель монах Лувсанчойнпил в книге «Учение об элементах или Закон сорока семи оборотов в жизни человека» писал: «Организм царя животного мира, человека, состоит из пяти элементов, поэтому все его радости и страдания зависят от этих элементов. Стало быть, плохое и хорошее необходимо рассчитывать, исходя из состояния основных элементов природы и круговорота человеческой жизни за год».
Исчисляя все кругом абстрактными числами и присваивая каждому проявлению или предмету некоторый номер, ученейшие производили с ними всякого рода действия, в основном же складывая номер одного с номером другого, вроде номера года с числом месяца, а число дня с числом часа рождения, для того, чтобы произвести предсказание младенцу его будущности и потенций. Однако же и в этом случае можно было наблюдать лишь холодный интерес к результату вычисления, а не к его применению к самому человеку.
С вопросом о том, как согласовывается продвижение в учении с неприятием нужд другого, и даже с зачастую проявляемой по этому поводу жестокостью, как в случае обращения за исцелением страждущий вполне мог получить объяснение, что его болезнь лечить не следует, ибо ему и так умереть суждено, что мне казалось лишенным должного человеколюбия и сострадания, неизменно выслушивать приходилось мне ответ, будто бы последователи учения в делах и суждениях своих не имеют никакого отношения к добру или злу, а движимы высшими порядками справедливости и необходимости, а потому, отказывая в сострадании, они лишь следуют призванию своему и не более того. Что для меня, размышления по сему предмету выглядели неубедительными и лишенными, так сказать, некоей доли человечности, которая, по моему разумению, обязана присутствовать в отношении к людям, хотя, возможно, я просто не искоренил в себе заблуждений несовершенства собственного существования.
Как бы то ни было, терпя лишения в странствиях от одного дацана к другому и от одной святой ступы к другой, вкушая скудное пропитание в холодных монастырях и постигая равнодушие в качестве неотъемлемой части просветления, я преодолевал один перевал за другим, и в один благословенный день вступил в земли страны Хань, припавшей к стопам всемогущего Ши-Хуанди из владетельного и славного силою своей семейства Цинь. Земля эта управлялась весьма деспотичною рукою его, и снискать самого сурового взыскания было примечательно легче, нежели хотя бы некоторого поощрения в работе своем. Народ же почитался не иначе, как червем под ногою императора, чем последний охотно и почасту пользовался, не обращая сиятельного внимания своего на то, что питается от трудов и усилий его. Выстроив многочисленную и суровостью подчиненную божественной воле армию начальников над всем и вся, императорское величество соорудил как бы стену, подобную каменной Великой стене, построенной супротив набегов диких кочевников из северных степей, с тем лишь отличием, что кочевники по временам проникали сквозь казалось бы неприступные и охраняемые укрепления, тогда как через стену начальствующих глас народа до ушей предержащего не мог пройти совершенно.
Просвещенные люди той земли придерживались углубленной веры в высшей степени абстрактное понимание умозрительных категорий дао и дэ, про которые известно лишь то, что они существуют, при этом я вынужденно полагаюсь лишь на слова последователей сего учения, а отнюдь не на собственный опыт. Действительно же, закономерным вопросом каждого вероучения есть предмет его, явно обозначенный для привлечения адептов. Спроси исповедующего веру во Христа, и он назовет тебе тройственный символ веры его. Магометанин же, сказав прежде всего аль-Алла-инш-Алла, нет господина превыше Аллаха, объявит тебе, что Магомет – пророк бога его. Также и последователь учения о просветлении, хотя и многими словами о недобродетельности и карме, внятно объяснит принципы учения своего, назвав и пути, которыми он руководствуется в достижении его. И лишь верующий в драгоценности дао предпочтет уклониться от обозначения предмета собственного почитания, и скажет: имя, которое можно назвать, не есть настоящее Имя; путь, который можно пройти, не есть настоящий Путь; дао, которое можно определить, не есть настоящее Дао; я же следую пути истинного Дао – что должно означать – прекрати расспросы и постигай сам, если дано тебе.
Один монах спросил Чжаочжоу:
– «Что означал приход Бодхидхармы с Запада?»
Чжаочжоу ответил:
– «Кипарис во дворе».
В словах не опишешь все разнообразие мира.
В речах не выскажешь всей глубины мудрости.
Тот, кто судит по словам, погубит себя.
Тот, кто привязан к словам, собьется с пути.
В словах Будды главное не истолкование его слов, а опыт сердца. Отсутствие ворот – вот врата истины. Спроси – как же пройти сквозь стену, в которой нет ворот? Не говорят ли мужи, изведавшие истину, что входящие в ворота не есть наше достояние, а полученное от других непременно потеряется? Пытаться же рассуждать, а не подчиниться просветленному пониманию – все равно что поднимать волны в безветренную погоду или делать врачевать медными инструментами здоровое тело. Тот, кто привязан к чужим словам и ищет ответ в толкованиях, подобен глупцу, который хочет палкой сбить луну с неба или почесать мозоль, не снимая туфли.
В лето года моуцзы эры правления Шаодин учитель Умэнь Хуэйкай, встреченный мною в монастыре Лунсян, что в Дунцзя, наставлял послушников, пересказывая образцовые суждения старых учителей и наставляя тех, кто предан учению. Он сказал мне:
Великий путь не имеет ворот,
Тысячи дорог ведут к нему.
Тот, кто пройдет через эту стену,
Будет жить вольно – один в целом мире.
Не спрашивай, что есть Дао, ибо знание дао не есть оно само. Обыкновенное сознание и есть дао. Научиться ему невозможно, ибо в стремлении к нему ты отойдешь от него. Дао не принадлежит к вещам известным и не принадлежит к вещам незнаемым. Знание – это твое обманчивое представление и на самом деле ты просто заблуждаешься, утверждая – я знаю. Незнаемое – просто не существующее. В сутре же сказано: «Прекрати, прекрати – об этом не скажешь. О моей утонченной истине нельзя даже помыслить». Если хочешь постичь подлинную истину, которая рассеивает все сомнения, будь безбрежен и всеобъятен, как Великая Пустота, чтобы стать «истинного» и вне «ложного», что есть состояние просветления. Ведь Наньцюань рек:
Весной – сотни цветов, осенью – луна.
Летом – прохладный ветер, зимой – снега.
Если не будешь ум зря утруждать пустяками,
Всякое время станет прекрасной порой.
Учение о Дао, само по себе, является природной мудростью, возникшей из сущности явлений много тысяч лет назад, однако никто не знает точно когда. Учение о Дао передавалось из уст в уста в размышлениях учителя пред учениками его и подпитывалось наивными вопросами неискушенных разумов, которые в непросветлении своем пытались соотнести опыт Дао и человеческий способ постижения неизведанного, что вступало в противоречие вследствие попытки сравнить несравнимое.
Такое не опишешь, не нарисуешь,
Не восславишь и не сможешь испытать.
Изначальный облик ни в чем не прячется,
Даже если исчезнет весь мир, он не исчезнет.
По этой причине и исходя из нее, мнение учителя Дао всегда пребывало как бы в особом способе борьбы с учениками, однако же спор учителя и ученика, пусть даже и в присущей всяким людям из хань пристойной и весьма почтительной форме общения старшего и младшего, предполагался, а не отрицался, как в большинстве иных учений, где изрекаемые истины не могут считаться предметом обсуждения по сверхъестественной природе происхождения своего. Постижение Дао состоит в достижении каждым учеником своего собственного и персонально приобретенного просветленного состояния, в котором истина открывается, а не в затверживании догм и запоминании того, что преподносится как истина, в коем процессе никаких сомнений не допускается, и даже самое благочестивое размышление над обоснованностью символа веры и его правдоподобностью почитается за величайший грех. От того, что постижение Дао есть воспитание в себе мудрости, что возможно лишь личным опытом, какого-либо канона сего учения долгое время не существовало по невозможности письменно изложить чувствование и ощущение истины. Однако же величайшему Лао Цзы пришло понимание в необходимости собрать основные правила Дао книге, названой им безыскусно Дао Дэ Цзин, или Книга о Дао и Дэ. В книге сей всего лишь немногим более пяти тысяч слов, что делает ее самой короткой из мировых книг мудрости, но это совершенно не означает легкости в восприятии ее, ибо изложенное в ней не истина, а лишь отправная точка подступов к ней, надлежащим образом пробуждающая разум поучающегося к просветлению.
Есть ищущие Путь, не ведающие подлинного лика,
Ведь они считают истинным лишь свой собственный ум.
Это сознание – корень жизни и смерти в круговороте кальп.
А невежды называют его изначальным человеком.
Наньцюань сказал: «Сознание – это не Будда. Многознайство – не мудрость». Мудрость Дао есть терпение. Бесконечная сила природы, в коей смешивается, как в бурнокипящем котле, энергия и движение, является источником всей жизни, а человек лишь малая частичка ее, существо крошечное, незначительное и легкоуязвимое, однако же разумом наделенное, что позволило человеку осознать необходимость пребывать в гармонии с природными силами, знать пути и способы достижения гармонии и употреблять их в повседневности, и достичь долголетия.
Мудрая советница императора Сюан Ню поучала: «В нашей вселенной все живое создано гармонией Инь и Ян. Когда Ян имеет гармонию с Инь, то все его проблемы будут решены, а если Инь имеет гармонию с Ян все препятствия на ее пути исчезнут. Одна Инь и один Ян должны постоянно помогать друг другу и будут питать друг друга.» Последователь Дао, в достижении мировой гармонии, испытывает безграничную любовь ко Вселенной и ко всему живущему в ней, почему всякое загрязнение и разрушение для него враждебно и должна быть предотвращено или исправлено, если таковое уже произошло. Не считай лишь неправедное действие нарушением гармонии, но и неправедные мысли точно также искажают идеальные совокупности Инь и Ян. К чему многие тысячи людей так ненавидят всех и вся на своем пути, что хотят, или стремятся, как к наипривлекательнейшей цели своего вожделения, уничтожить их? Отчего история человечества с незапамятной древности по сю поры суть история бесконечных войн ради призрачной славы завоевателя, бездонной и тщетной алчности или ради никчемного мига всеохватывающей власти? Ах, каждому человеку свойственно желать некоей упорядоченности вкруг себя, и он пытается достичь фундаментальной гармонии Инь и Ян, не зная пути к этому, что приводит его прежде всего к возникновению болезненной зависти себе подобному, якобы имеющему больше или благоденствующему более, которую он пытается излечить не посредством осознания истины, а через разрушение, которое само проявление неудовлетворенности вследствие того, что момент просветления и последующего душевного покоя не наступает, несмотря на все усилия добиться его.
На свете нет ничего очевиднее,
И потому это очень трудно увидеть.
Если бы знать, что горящий фонарь и есть огонь,
Рис уж давно был бы сварен.
Ву Сынь поучает:
– "Мужчина принадлежит Ян. Женщина принадлежит Инь."
В системе вещей Ян непостоянен, активен и стремителен, и спрошу тебя, не узнал ли ты в том себя самого? Инь спокойна, ее движения медленнее – но она в конечном счете сильнее. Ян – огонь, Инь – вода, вода способна победить огонь. Инь и Ян отдельные силы и противоборствуют, но в то же время они есть часть единого целого и друг без друга не существуют, и нет места, исполненного только Инь или только Ян, но лишь совокупностью их.
Су Ню сказала:
– «Земля и Небо имеют свои открытие и закрытие. Инь и Ян имеют свои действия и изменения. Когда Инь и Ян не в общении, они не могут творить равновесие». Равновесие противостояний означает гармонию, что есть драгоценность Дао.
Луна за облаками – та же самая луна.
В горах каждый ручей непохож на другие.
Радость едина для всех, но у каждого своя.
Она и одна, она и не одна.
Сума Цань в трактате «Ши чжи», или историческом, перечисляет имена просветленных в Дао, которые открыли гармонию в себе и достигли замечательного долголетия – Чжан Ди, просветленный целитель Гуа До, упоминаемый в трактате «Гоу Хань Ху», Дэн Хоу Гуан, Тян Ю, Лу Ню Хэн, учившиеся у Юн Чжен Гунна, Ву Цзу Ду, зять императорского дома Хоу Во, Лин Ян Дзу – все они и многие другие, приобщившиеся Дао, прожили долгую жизнь и избежали страданий старости, и призывает тех, кто стремится к долголетию, искать в источнике жизни. И во времена других властителей, когда пламенем и мечом изничтожались приближенные свергнутого, что было практикой обычной и повсеместной, последователи Дао пользовались авторитетом и определенной аурой неприкосновенности. Доу Чжэнь-Йен во времена правления императора Жи Цука из династии Мин постоянно имел при себе две тайные книги: «Чжи Чэн Чжин» и «Сю Чжэн Йен И», написанные во время династии Тань Лу Дун Цыном и во время династии Хань Ху Сяном. Книги эти были настолько редки и содержали столь действенные предписания, что некий человек, имя которого в горниле истории оказалось для нас утраченным, решился пойти на огромные затраты, чтобы скопировать их, а затем тайным образом выкрасть копии из самого императорского дворца, что, в случае неудачи, означало не просто предание смерти, а со всей мучительностью и изобретательностью, на что весьма горазды были ханьские властители. Так вот, хотя имя его и кануло, он-таки вошел в историю под прозванием «Старика 95 лет из Чжегян», как он сам себя в предисловии, написанным в первый лунный месяц весны 1594 года в зале пурпурного гриба на горе Дьен Дай, именовать соизволил, и из указанного им возраста можно просто умозаключить о силе переложенного в них учения.
Путь постижения Дао означает процесс одновременно легкий и приятный. Йолан Чжан учит – учение Дао не догма и не церковь. Его не следует заучивать наизусть и слепо придерживаться канонов его, наподобие иных учений, в коих все иное расценивается, как грехопадение. Нет необходимости возводить храмы для служения ему, посещать их и отправлять некий культ, поскольку для Дао такового не существует вовсе. Все, что он требует, это перестать оставаться в напряжении и быть естественным. Ни от кого не требуется оставить земные или небесные радости, вроде наслаждения красотой во всех ее проявлениях. Не требует он и отказа от желаний, подобно стремлению к красоте формы, звука, запаха, вкуса, осязания и другого любого, а советует развивать нам лучший вкус, сохранять здоровье и наслаждаться полно земными и небесными радостями: они едины в экстазе, ибо в наслаждении естественными или искусственными вещами даруется пребывание в контакте со вселенной, а без гармонии Инь и Ян не остается ничего кроме смерти и разрушения. Гармония предполагает отсутствие крайностей. В делах нет лучшего совета, чем быть умеренным. Быть умеренным значит предвосхищать. Предвосхищать – значит быть подготовленным и сильным. Быть подготовленным и сильным значит быть всегда преуспевающим. Быть всегда преуспевающим – значит иметь бесконечные возможности.
Чем владеть телом, лучше владейте сознанием.
Когда покойно сознание, тело не доставит хлопот.
Владей и телом, и сознанием,
Тогда не будешь мечтать о знатном титуле.
Зелье книжное сугубое знание распространять способно, однако же само по себе скорее к мертвому предмету, нежели к живому постижению учения, принадлежит. Воистину, без читателя не существует писателя, каждому возгласу надобен насущно ответ со стороны, по причине изложенной усматриваю я следующее – трансференция мудрости происходит от одного человека к другому, а писание есть лишь способ передачи сего и не более. Многажды обсуждается источник возникновения мудрости сей, порождением чьего вдохновения он является – то ли самого человека, что по большей части отрицается, поскольку разум человеческий и способность его к творению миров, чем, собственно, новое учение и является, почитается весьма и весьма ограниченным; то ли происходящим из неких высших сфер, порождаемым божиим или каким иным сверхъестественным вдохновением, какое мнение, право на существование имеющее, как всякое высказанное, тем не менее заблуждение представляет. Ведь человек, сосуд бездонный, бесконечность в себе воплощающий, сотворен был не вместилищем, пустотою преполненным, коий готов внедрить лишь то, что положено в него со стороны, а вещью в себе, которое само по себе исторгает новое и ранее не бывшее, и само его вмещает, и распространяет вовне.
То, чем можно измерить глубину всех вещей,
Мы держим в наших руках.
Мы подпираем этим небеса и опираемся на землю
И всюду возвещаем об истинном учении.
В поиске истины вопрос часто важнее ответа, ибо верно поставленный вопрос сам в себе и ответ содержит. Один монах спросил Наньцюаня:
– "Существует ли истина, которой никто прежде не учил?"
– «Да, существует», – сказал Наньцюань.
– «Что это за истина?» – вновь спросил монах.
Наньцюань ответил:
– «Не это сознание, не этот Будда, не эти вещи».
А вмещая в себе бесконечности безграничность и неисчерпаемость, надлежит тебе согласие принять – все внутри человека, в нем самом заключено уже и лишь им самим, упорных и многотрудных усилий посредством является, но только ему самому, и наступает просветление его.
Тот, у кого слеп глаз мудрости,
Мнит, что прочно сидит на вершине шеста.
Он свалится вниз и убьется насмерть -
Ведь он слепец, ведущий толпу слепцов.
Там, где сходятся спицы колеса,
Мудреца уже не отличить от невежды.
Это точка охватывает Небо и Землю,
Юг и север, запад и восток.
Время для истины не установлено днем, годом или часом, как созревший плод падает с ветки в подобающий сему момент, так и просветление способно случиться (если оно произойдет когда-нибудь вообще) в любое время от часа Цзу (полночь) до часа Ву (полдень). Просветление существует в человеке изначально, но скрыто до поры мудреными словесами, прихотливыми мыслями и затейливыми рассуждениями. Драгоценное Дао снисходит тому, кто сумел отринуть от себя затмение разума и обратиться к глубоко спрятанным естественным началам и природным основам в нем самом.
Прежде чем сделать первый шаг, ты уже у цели.
Прежде, чем открыть рот, ты уже все сказал.
Прозрение приходит прежде, чем успеешь понять.
Так ты узнаешь, что всему есть исток.
Правила, изложенные в Книге о Дао и Дэ, есть не более, чем указательные точки, намеченные невесомыми штрихами и приглашение к размышлению, не более того, ведь затвердивший всю книгу наизусть ни на йоту не приблизился к постижению Дао. Бессмысленно учить Дао, к нему возможно только приблизиться.
Тот, кто поймет истину первой строки,
Поймет истину последней строки.
Последняя строка, первая строка,
Не одно ли это и то же?
Не смею утверждать, что мне было ниспослано просветление, когда я утвердился в своем решении покинуть город Хань-Чжоу, расположенный в одном из красивейших мест страны Хань. Этот город был когда-то столицей одной из самых просвещенных в художественных ремеслах южных династий Сун. И сегодня большая часть писателей и поэтов происходит отсюда. Весною, когда природа пробуждается от зимнего безмолвия и протягивает душевные силы к неистовой силе преображения, весь город, особенно вблизи озера, находится в атмосфере эйфорической мечты. Озеро названо по имени Ши Цзу, которая стала самой прекрасной женщиной во всей многовековой истории страны, родившейся на протекающей через город реке за несколько сотен лет до явления Христа. А один из холмов, окружающих озеро, назван по имени просветленного в Дао Го Хуна, чьи мысли через многие годы после его смерти открыли мне многие истины гармонии и равновесия. И вот, в наступившем весеннем мареве, я поднялся с циновки и ушел в дальнейшее странствие, унося в душе своей мир и покой, как драгоценность.
