Текст книги "Пилигрим (СИ)"

Автор книги: Серж Колесников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

Каббала же гласит, что миром правит переплетающаяся комбинация из десяти сил, которые есть сами по природе своей последовательные проявления неопределимого бесконечного, перетекающие одна в другую, пока все они не смешиваются в итоге, что и проявляет действительность материального мира, воспринимаемой человеком, а ничего в этом мире без причины не происходит и не случается, а случай есть лишь нечто, причины чего нашему пониманию неизвестны. Силы те называют сефиротами, и они не столь недоступны, как Эн-соф, их вполне способно понять, одну за другою, от низшего к высшему, чтобы приблизиться к Богу, получить от него желаемое и тем самым влиять на свою судьбу. А подъем вверх по ветвям Древа сефирот являет собою подлинный путь познания, на каждой ступени которого подлежит постигнуть новую сторону бытия, которое вместе с тем есть единая природа человека, ибо «Правильно, верно без лжи и истинно то без сомнения: то, что внизу и вовне, подобно тому, что ввыси и вглуби – для исполнения чуда единства. И подобно тому, как единое породило из себя все, так все вещи мира возникли из одного». Книга Зогар утверждает, что «весь низший мир сотворен подобно высшему. Все, что существует в Высшем мире, предстает перед нами и здесь внизу, как бы в своем отражении, и в то же время все это есть одно нечто», а в таком изложении божественное и сверхъестественное предстает пред нами не как нечто непостижимое, а доступное для человеческого опыта и его разума и подлежащее изучению и осмыслению, что, безусловно, уничтожает границы для пытливого и остроумного познания, зачастую воздвигаемые прочими учениями о сути и смысле.

Каждый же сефирот есть проявление божественного в мире в доступных глазу человека явлениях и ему соответствует его особое имя, при помощи которого его возможно призвать, управляя чрез посредство его своей судьбою. «Десять чисел, сефирот невещественных: пять против пяти, но завет единства между ними» Сефер Йецира глаголет, а единство есть взаимосвязи меж ними всеми, без коего они ничто, и имя этой цепочке цинарот. Происхождение для всех сефирот едино и кроется в сущности Эн-Соф, которое постичь невозможно, и познавать невмоготу, ибо он погружен в утаенную мысль и идею, бесконечно возвышающуюся над возможностями мысли человеческой, тот, кто не имеет ничего, за что бы эта мысль могла зацепиться, не давая никакой нити ни невежеству, которое спрашивает, ни наиболее могущественному разуму, который утверждает, его олицетворяет первый сефирот – Кетер. Он содержит в себе все другие сефироты, и каждый из них – все последующие: каждая ступень проявления всевышнего предполагает возможность всех следующих ступеней. Наше же человеческое существование есть на последней ступени, имя которой Малькута – там мы и там возможности превоплощаются в действительность, и в Малькуте содержатся все прочие сефироты, и мы не можем их постичь как-либо иначе.

Творец же сам есть единство с творением своим и результат трудов его есть одновременно и первопричина движения его. Надлежит понимать его выше всего, оно вверху всего, и когда мы воспаряем в эту высь, уже более нет ни атрибутов, ни изображений, ни форм: то, что остается, подобно морю, так как воды моря сами по себе безграничны и бесформенны. Лишь когда они встречают землю, они воспроизводят изображение, и мудрый способен счесть по правилу: источник вод моря и поток, который исходит из него, чтобы излиться на землю, составляют два. Затем он устрояет громадный бассейн через образование пустоты на большой глубине: этот бассейн занят водами, вышедшими из источника. Это море, как таковое, и должно быть сосчитано за третье. Теперь эта громадная глубина разделяется на семь каналов, это как бы длинные сосуды, через которые изливаются воды моря. Источник, море и семь каналов составляют вместе счисление девять. И если Строитель, который построил эти сосуды, их разобьет, воды моря вернутся к источнику, и не останется ничего, кроме обломков этих ваз, высохших и лишенных воды. И так Причина Причин произвела десять счислений, или десять сефирот.

Кетер же есть сефирот первый, есть венец непостижимого, корона всего есть, перводвижение всего и белый цвет сущего всего. Хокма есть второй, в нем мудрость и открывание того, что иначе скрыто, а против него – Бина. Бина же третий, есть разум и ограничение, устойчивость от хаоса и основание материи Малькута. Даат сефирот есть ключи знания и он невидим, Даат есть Кетер человеческой возможности при подъеме на Древо, и на нем останавливается глава Змеи против спускающейся с Древа Молнии, и суть Даат в равновесии. Даат невидим, потому четвертый сефирот есть Хесед, который есть величие и доброта, чрез посредство которого неограниченная сила Хокмы изливается в мир. Следом за ним Гебура, который второй на древе суровости, и он есть сила и страх, и борьба его без ярости но за истинность закона. А шестым стоит Тиферет, совершенный красотою, и он есть центр древа равновесия, где сходятся все сефироты, ангелически же Тиферет являет господство. В основе древа милосердия возлежит Нецах, что торжествует жизнью, побеждающей смерть, и восстанавливает естественную форму вещей, а суть его – женская. Но следом за ним во древе суровости стоит Ход, и он силу Нецаха ограничивает и останавливает, духом упорядочивая материю, зародившуюся Нецахом. Ход есть мысль и творец мыслью, и Первосущность всего, доступная постижению человеческим разумом. Йесод же, как явствует из имени его, есть основание древа равновесия, из коего оно произрастает и порождает мир, поскольку в нем содержится видение устройства его. Чистота Йесода, выпестованная наивными детскими душами херувимов, есть как бы субстанция для возникновения формы, которая способна возникнуть в материальном воплощении лишь будучи оплодотворенной астральным светом Йесода, и в том сефироте хранится невесомая часть каждой души, отчего пристальным разглядыванием особо острым зрением способно узреть вокруг почти каждого живого человека вуаль фиолетовую, что Йесодом производится, а как смерть наступает, так и эта эфирная часть исчезает и рассеивается, поглощаясь иными сефирами. В подножии же древа жизни воздвигнут Малькут, о котором и ранее упоминание велось, и из него, яко из врат жизни и врат смерти, выходит все то, что мы привыкли воспринимать как реальное и именуем грубым символом «материя», ибо то, что рождается здесь как воплощенная материальность, на другом уровне бытия означает его смерть, ведь то, что вверху – то и внизу. Клифот же есть зло, что против Кетера, что не творит, а делает мертвым, и имя ему – «скорлупа», он не порядок, а хаос, и противовес всего сотворенного, он уравновешивает и делает твердым созданное и становится несомненным злом, когда творение завершено. Клифот проявляется на каждом уровне созидания у каждого сефирота, как его противоположная часть, в преодолении которое состоит акт созидания.

Учение Каббалы способно объяснить весь мир, включая духовную его часть, и объяснить вопросы, порождаемые прихотливым умом, но не всеобъемлюще. Исходя из мировой книги, в которой уже написано все случившееся и еще предстоящее, Каббала признает предопределенность качеств каждой человеческой души, лишая тем самым свободы воли и права выбора, а Зогар утверждает: «В момент, когда души собираются покинуть свое небесное отечество, каждая душа предстает перед Верховным Царем, облаченная в возвышенную форму, на которой начертаны те качества, в которых она должна проявиться здесь, внизу. Когда человек появился, все было завершено – и мир высший и мир низший, ибо все подытоживается в человеке: он объединяет все формы», что означает совершенство человека, как божественного творения, и бессмысленность трудов в поисках иного совершенства, кроме того, что уже заложено в его природе, что, безусловно, не так и примеров тому неисчислимо является. Противоречие же сокрыто и в самих словах Каббалы: «Человек есть Вселенная, но Вселенная не есть он».

И многие времена я удивлялся и восхищался логикой учения Каббалы, которая позволяет исчислить будущее и видеть его так ясно, как будто все уже случилось, и не мог уразуметь, отчего прописанные в ней правила не управляют миром единообразно, ведь у иудеев и у соседствующих с ними арабов, египтян или халдеев все происходит по-разному, воплощаясь, по большей части, в избиение евреев теми или иными супостатами, чему иудейские начальник многое способствование сами производят, и утвердился во мнении своем о том, что все каббалистические правила и руководства отнюдь не универсалистическим характером обладают, ибо возложены они на еврейский алфавит и к нему яко железными скрепами прикреплены, что означает в моем переложении – будучи соотнесены с любой другою письменностью, смысл они глубинный свой полностью утрачивают при всей красоте и результата не производят.

И видел я красоту и изящество, и удивительную мудрость учения того, и познал его глубину и мудрость, и усомнился во множестве открывшихся мне тайн, и не сыскал истины в том. И я искал тайну сокрытую, и в том преуспел, однако не достиг ее, пока один из знающих людей земли той не открыл мне – бойся поверить в тайну на земле больше прочего всего, потому что нет тайны, хранимой людьми, эти люди охраняют пустые сокровища; ищи тайну в себе, а не вне себя. И познал я, что нет способности открытия всеобщей истины в тех краях, а учения их, хотя и глубоки и увлекательны, лишь малую часть того, что зовем мы нашей реальностью, изобразить способны, по большей же части искажают ее, как толстое венецианское стекло, в окно вставленное, изменяет и приукрашивает то, что за окном, и в том природа его, которую не изменить. И вышел я из пределов земли той, и пошел далее искать тайну, в которой истина.

И довелось мне, перейдя через весьма суровую пустыню вдоль брегов моря, именуемого Красным, где населяющие племена свирепы не по природе своей, а питаемы в жестокости своея крайнею нуждою, которую они вынуждены претерпевать во всякое время, вступить в пределы Византийские, где распространена вера в страдающего за весь род человеческий божьего сына, причем сопровождающая сие обрядность отличается особенным узорочьем и красочностью, что, однако, не имеет силы сокрыть противоречивость и неубедительность основных постулатов самого учения, выдаваемого за единственно верное знание. Воистину, прокламируя триединое божество и неисчислимый сонм могущественных чудотворных личностей, они мнят отрицать многобожие, кое во многих иных верованиях не является предметом обсуждения и даже поощряется, ибо тем самым объясняется бесконечное многообразие влияния сверхъестественных сил на различные части людского бытия, и если всевышнее провидение и в самом деле представляется одной всеобщею и всеобъемлющей силою, то для упорядочивания знания и некоего приближения к прояснению истинного и в тщете уместить бесконечное в ограниченном человеческом разуме каждое из направлений применения этой универсальной силы озаглавлено отдельным именем, и ничего плохого нет в том, что эти проявления силы обозначены именами различных божеств или святых, ибо такова природа человека. В том же соборе, что в граде Константинополе выстроен и занимает множество помещений и изрядное пространство, на многих досках изображены многие и многие святые, каждый из которых способен к чудотворению, то есть властен над тем или иным силы сверхъестественной проявлением, что означает их несомненно божественную природу, что, однако, с амвона опровергается и, невзирая на противоречивость, утверждается наличие единого бога, который не превыше остальных, а просто един, и это заблуждение откровенно абсурдирует против демонстрируемого, впрочем, в споры и диспуты я там не вступал ни в какие.

Там же, углубляясь в противоречиях, в качестве непреложного доказательства существования единого бога, рассказывают трогательную и трагическую историю о Христе, который в одно и то же время и божий сын, и сам бог, и сын человеческий, и искупитель грехов человеческих, за которые карают его те же самые люди, что он спасает. Что есть от бога в нем? – боги или, высказываясь фигуральнее и, в данном случае, чем более отвлеченно, тем вернее, высшие силы, или универсальный закон, или всеобщая связь явлений, или континуум – не проявляют к человеку ни особой доброты, ни особенного зла, и относятся к нему скорее всего индифферентно и безразлично, ибо в расчетах вселенских частная людская судьба есть исчезающе незаметная величина, весьма близкая к ничего не значащей, так что движущая сила, ниспровергающая эпохи и царства, просто не замечает мириады уничтоженных или перемещенных в другие реальности личностей, ибо они лишь пылинки в жерновах ее. Полагать же, что универсальная высшая сила отчего-то решила исцелить и улучшить человечество, пожертвовав частью собственной субстанции и духовной энергии, образовав именно для того дитя во чреве матери без соответственного акта зачатия, есть доверчивая наивность, в кою верить способно лишь тому, кто сам рад обмануться, однако же способы добиться такого знают многие искушенные в искусствах врачевания и магических практиках, и сверхъестественными их отнюдь не полагают.

Многоцветие обряда и золотое изобилие, а также во множестве воскуряемые фимиам и ладан не заслонили от пытливого взора моего целого ряда несообразностей, возводимых в разряд чудес и божественного проявления заинтересованными, как я полагаю, людьми, служащими отправителями культа, и не укрылось от меня их сребролюбие – ибо прегрешение там возможно искупить не духовными трудами и покаянным поведением своим, а приобретая его за деньги, что считается не только возможным и допустимым, но также и поощряемым, и вопрос духовного прощения впрямую зависит лишь от произвольно назначаемой цены за прегрешение, выражаемой в количестве злата и серебра, что никак нельзя отнести к духовной части, которую призвано воспитывать учение. Так, стало доподлинно известно мне, что за повсеместно осуждаемый грех смертоубийства достаточно выкупного подношения, равного стоимости скотины, после внесения которого убийца объявляется прощенным и не имеющим прегрешений, а множество же свершенных убийств, в том числе и поощренных похотью или вдохновленных возможным извлечением корысти, размер воздаяния имеет свойство повышаться, так что он может составлять даже и стоимость здания самого храма, который основывается как бы на крови невинных жертв, однако же считается искренним раскаянием и вознаграждается полным отпущением грехов. Более того, довелось лицезреть мне некую храмовую утварь, потиры, купели и колокола, на которых письменно подтверждалось, что оная вещь вложена в храм таким-то попечителем с указанием имен греховодников, катов, разбойников и убийц, что явственно свидетельствует о лишении князей сей церкви понимания о добре и зле и допустимости воздаяния.

Особенным же образом обратилось мое внимание на основополагающее звено сего учения, которое по неизвестной причине утверждает, что в этой жизни на земле человеку ничего искать не предстоит, ибо она есть краткая и преходящая, и не заслуживающая усилий для ее улучшения и преодоления, а как бы необходимой и почти бессмысленной ступенью к вечной жизни после смерти, чем смысл собственно жизни отрицается, а благодетельной объявляется такое времяпровождение, при котором ничего из установлений безгрешности не нарушается, проще же говоря, предлагается полным жизненных соков и побуждений людям ничего не делая ожидать смерти, в чем якобы и есть смысл жизни, что уже представляется абсолютом несообразности, впрочем, даже многие радетели сего учения мое мнение разделяют, ибо жизнь есть здесь и сейчас, а оттуда, с обратной стороны бытия, еще никто не возвратился и в пользу того не благовествовал.

Тако же весьма странным и удивительным представилось мне утверждение в изначальной виновности человека пред лицем божиим, что выводилось из первородного греха первочеловека Адама с женщинами его – Лилит и Евою, отчего каждый последователь веры сей вынужден был, аки дитя неразумное и напакостившее, исходить из собственной постулируемой извечной греховности и был поставлен в необходимость выпрашивать некоего прощения у божества, кое вначале сотворило его и наделило жизнью и сопутствующими тому сомнениями и несовершенствовами что тела, что и души, потом предоставило в пределах досягаемости его соблазна предмет, да еще и объяснило возможность вкушения его, а затем, таким способом соблазнив, надругалось над ним и лишило поддержки своей, а как не погиб человек и умножился многократно вопреки воле бога и злонамерению его свести под корень род людской, укрепился в храбрости и сомнения в сверхъестественной природе бога умножил, так потребовал тот в сознании неизвестной и постоянной виновности пред ним пребывать, да еще и покаяние возносить, где грехам причисляется все, разве что кроме дыхания самого:

"Неисчислимы, Милосердный Боже, грехи мои – вольные и невольные, ведомые и неведомые, явные и тайные, великие и малые, совершенные словом и делом, умом и помышлением, днем и ночью, и во все часы и минуты жизни моей, до настоящего дня и часа.

Согрешил я пред Господом Богом моим неблагодарностью за Его великие и бесчисленные, содеянные мне, благодеяния и всеблагое Его помышление; согрешил непослушанием, неповиновением, грубостью, дерзостью, самомнением, суровостью, боязливостью, кичением, унижением других, плотоугодием, строптивостью нрава, бесчинным криком, раздражительностью, биением, ссорою и ругательством; согрешил дерзостью, злословием, небрежностью, торопливостью, ехидством, враждою, ненавистью, подстрекательством, неразумною ревностью, мщением и злопомнением; согрешил сладострастием, неприязнью, нечистотою, мечтанием, своенравием, самочинением, любознательностью, похоти влечением, невоздержанием, объядением, пьянством, прихотью и чревоугодием; согрешил празднословием, сквернословием, рассеянностью, шутками, остротами, смехом, насмешками, безумным весельем, любостяжанием, многоспанием, ничего неделанием и всяким моим бездействием: в молитве, службе, посте и в добрых делах; согрешил недоумением, охлаждением, безумным велением, скупостью, жадностью, презрением нищего и бедного; согрешил алчностью, жаждою, ябедничеством, нерадением, праздностью, саможалением, лживостью, лукавством, беспечностью, неуважением к старости: неподчинением начальствующим; согрешил неверием, кощунством сомнением, непостоянством, охлаждением, легкомыслием, равнодушием, бесчувствием к святой православной вере; согрешил безмерною скорбью, печалью, унынием, мнением, отчаянием и всякими скверными лукавыми и хульными помыслами; согрешил маловерием, малодушием, безнадежностью, бранью, лицемерием, лицеприятием, мздоимством, придирчивостью, притеснением, лихоимством, неблагодарностью, татьбой, похищением чужого и присвоением; согрешил потворством грехам, пустословием, суетностью, роскошью, мотовством, недоброжелательством, зложелательством, злорадством, тайноядением и тайнопитием; согрешил попущением препровождения суетно времени, распространением ложных и хульных своих мнений, произношением обдуманно и необдуманно разного рода проклятий: на людей, себя, скотов, зверей и птиц: согрешил соизволением на всякое помышление неправедное, нечистое, скверное и богопротивное; согрешил непостоянством, мечтанием, честолюбием, прелестию, притворством, злоухищрением, поползновением языка моего в словах богопротивных, дни и ночи без сна провождением в делах неподобных: кощунстве, глумлении, соблазнении, плясании, картежной игре, смехе и разного рода забавах; согрешил по восстании от сна без молитвы и крестного знамения ядением и питием, а также и по захождении солнечном ядуще, пиюще, сквернословяще и праднословяще без зазрения совести. Согрешил я ревнованием в зле, советованием ко греху, ласкательством, сластолюбием, любострастием и укорением пищи; согрешил страстным чтением пустых, соблазнительных книг разных романов и легенд; согрешил придумыванием извинений своим грехам и самооправданием, вместо самоосуждения и самообличения; согрешил в сонном мечтании, по вражию навождению, искушением любострастным и блудным. Согрешил – часто и мысленно и во сне творил блуд, мыслил о разврате, уязвлялся женскою красотою, питал в воображении и сердце сладострастные чувства, неестественно удовлетворял похоти плоти, чрез мечтание или лицезрение женщин; много раз мой язык выражал бесчинства, пошлости и кощунства о предметах сладострастия; часто я бывал сластолюбив и чревоугодлив, услаждал себя лакомствами и вкусами, многообразными и различными яствами и винами по прихоти и невоздержанию, до объядания и пресыщения; много раз я был нетрезв и пьян, невоздержан в пище и питии и нарушал священные посты; часто из угождения сластолюбию или вкусу и требованием моды и приличия светского, отказывал нищему и бедному в помощи, вообще я был ленив и расслаблен негою и бездействием; весьма много часов проводил во сне каждый день; много я времени проводил в пустых и праздных занятиях, удовольствиях, веселых разговорах, речах, шутках, играх, в посещении театров и прочих увеселительных мест и в разных забавах; много безвозвратно погибло у меня времени в болтовне, сплетнях, осуждении и порицании; много потерял часов в пустоделании или ничего неделании; много раз я унывал и отчаивался в спасении своем и милосердии Божием и, по безумному навыку, бесчувствию, невежеству, наглости, бесстыдству и окаменению, совершал грехи произвольно, охотно, в полном разуме, при всем сознании, от доброй воли, намерением и мыслью и самым делом. Согрешил я всеми моими чувствами, волею и неволею, ведением и неведением, сам собою и чрез других соблазнился и во всех сих и прочих беззакониях, елико немощь человеческая обыкла согрешати против Господа и Создателя своего, я согрешил, и почитаю себя невинным пред Божиим, паче всех человек".

Произнося же такое перечисление, учение сие, уничижая человеческое достоинство и принуждая признаваться его, как в греховных и осуждаемых, не только в совершенных действиях, но и в невысказанных намерениях, существующих в разуме человека не иначе, как в форме побуждений, произведенных природными его склонностями, роднящими его такоже и к животной природе, в коей все есть безгрешно, ибо неосознанно, требует клясться в виноватом отношении к вышней силе, чем человеческая свобода воли искореняется, ведь и действительные греховодники, свершившие убиение, или покражу, или иное что злое, могут отныне говорить – на сие воля божия, а я против нее не устоял, и имеют не более, чем духовное порицание и епитимью, тогда как выступили они не против учения, коего почасту и не знают, и не признают, а против законов человеческих, главный из которых – живи и дай жить.

Вообще же в открывшемся мне учении усмотрел я некую инфернальную тягу и стремление к погибели, как собственной смерти адептов ее в надежде на вечное блаженство, так и на уничтожение мира сего, которое они именуют Концом Света, и которое якобы должно произойти к объявленному времени, и даже дату времени сего назначают с точностью и известным постоянством время от времени, однако же ни единого предсказания такого рода до сих пор не сбылось, о чем у них, впрочем, принято умалчивать. Хотя, размыслив о предмете сем, нельзя не усмотреть в нем определенной справедливости, ведь предсказание такое, производимое регулярно и с небольшими промежутками между ними, в конечном итоге непременно принуждено сбыться, поскольку всему, что имеет начало, положен конец, так что остается лишь указать на любое его время и число.

Книги же сего учения восхитительно поэтичны и составили бы редкостные жемчужины в ожерелье из того, что написано в этом мире, если бы к ним не относились так преувеличено серьезно и с неподобающим пиететом, что совсем не способствует утверждению об их будто бы божественном происхождении, тем более, что все оригиналы текстов давным-давно утрачены и замещены разновременными копиями, написанными где по памяти, а где и попросту сочиненными в пересказе и переложении. Однако же и в существующем виде книги эти воистину божественны смыслом и красотой своею:

И семь Ангелов, имеющие семь труб, приготовились трубить.

Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю, и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела.

Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью. И умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла.

Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие люди умерли от вод, потому что они стали горьки.

Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца, и третья часть луны, и третья часть дня не светла была – так, как и ночи.

И видел я и слышал одного Ангела, летящего посереди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех Ангелов, которые будут трубить.

И пускай если бы только из одного Экклезиаста состояло все это непоследовательное и противоречивое учение, стоило бы оно того, чтобы пересечь бурное море и страшную пустыню, лишь бы прочесть эти возвышенные строки и восхититься ими, и прозреть душою, и возвысить дух свой от неизъяснимой красоты его.

Подобное же учение, разве что более закосневшее в своих предубеждениях и страдающее еще большей непоследовательностью, бытует среди разных арабских, турецких и прочих иных народов и племен, которые считают единым богом своим Аллаха, к коему взывают пятикратно в день, а в день пятницы и в праздники – многократно, произнося: Ahir bu tuygunibizga Olloh berdiku или аль-Алла-инш-Алла, нет господина превыше Аллаха, превознося при этом не сына божия, как искупителя скверн людских, а пророков, открывшим людям истинное учение и научивших их закону, главным из пророков почитая Мухаммеда из Медины, которому сие открылось по божией воле. Учение же таково, что являет собой более свод законов и правил, нежели рассуждение о смысле жизни и о том, что есть истина, а что не таково, отличие же от прочих верований в крайней степени нетерпимости его последователей ко всем инаким, и их призывается не переубеждать, а истреблять со всей безжалостностью и жестокостью. Правила же этого учения полагаются исходящими свыше, а от этого никакое покушение на них, пускай даже в форме безобидного сомнения, считаются совершенно недопустимыми, а нарушителей сего ждет кара скорая и кровавая, ибо жизнь как единственную и непреложную ценность адепты ее не ценят совсем, что уж явно противоречит основополагающему постулату – уж если провидению угодно стало наделить нас жизненными способностями и душою, стало быть сохранение и укрепление того и другого возложено на нас неким высшим законом в виде самой главной обязанности, что представляется подлежащим оспорению лишь недомыслием объяснимо.

Само по себе учение покорности, изложенное в аль-Коране, составляет свод правил, изложенных на примерах из жизни, и правила эти ясны и сострадательны, и хороши и полезны весьма, а язык книги весьма изящен и должен потакать самому требовательному вкусу. И законы эти не хороши и не плохи, а соответственны тем народам и условиям, в которых они принуждены существовать как местами и климатом, где они исконно обитают, или куда они были переселены более воинственными и сильными пришельцами. От внимательного читателя не ускользнет главное правило, сквозь все это учение проникающее, вроде прочной жилки, на которой держатся, не распадаясь, все нанизанные на нее многоцветные бусы, а именно – востребование полнейшей покорности от исповедующего его. Сура «Открывающая» именует почитаемого ими Аллаха Гocпoдом миpoв, сущность которого, как явствует из дальнейшего, весьма противоречива, ибо он милocтивый и милocepдный цapь в дeнь cyдa, но жестокий и беспощадный к любому и каждому иноверцу, и требует не менее, чем погибели его. И в каждой суре призывается – бойтесь Аллаха вашего, ибо он возмездие по грехам вашим, и хотя законы, изложенные там, хороши и обстоятельны весьма, и зачастую высшую людскую справедливость устанавливают, однако же воплощаются они отнюдь не разумением человека в их несомненной полезности для него самого и для окружающих его, а исключительно страхом пред ликом ужасного и свирепого владыки, что не есть хорошо, ибо мнение самого человека и его убеждение в необходимости следования закону отрицается, как маловажное и ненужное. Аль-Коран, без сомнения, писан человеками осенянными свыше и богодухновенными, но в чем-то вследствие ограниченности человеческого понимания непоследовательными хотя бы по той причине, что богу приписываются ими качества людские и низменные, вроде хитрости, богатства, мстительности и жестокосердия, вот, сура «Корова», которая есть справедливейший и просветленный кодекс правил жития для всех людей, вдруг говорит, что Aллax пoиздeвaeтcя нaд иноверцами, или будет жечь их огнем, или ослепит и лишит дара речи, что для всемогущего и всеведущего, управляющего всеми мирами

(а в этой суре сказано: Oн – тoт, кoтopый coтвopил вaм вce, чтo нa зeмлe, пoтoм oбpaтилcя к нeбy и cтpoил eгo из ceми нeбec. Oн o вcякoй вeщи знaющ!)

выглядит странно и нелепо.

Законы пустыни, где каждая крупинка чего бы то ни было полезного на счету, где нет и не может быть никакого излишества, где опасностей куда больше, нежели удовольствий, а кровь людей горяча и не имеет особой ценности ни для них самих, ни для противников или сродственников их, проникли в суть учения сего и позволяют народам, его исповедующим, жить и множиться там, где другим сие несподручно или же попросту невозможно. Муслихиддин Саади в своей книге «Бустан» так напутствовал некоего владетеля, передавая ему изысканным стихом правила правления, на которых держится до сих пор что убогая бахча нищего феллаха, что богатейшее царство:

На должность мужа чести назначай,

Кормило власти нищим не вручай...

Коль на своем посту везир не бдит,

Пусть наблюдатель твой за ним следит.

Богобоязненным бразды вручай,

Боящимся тебя не доверяй.

Правдивый лишь пред богом полн боязни,

За правду он не устрашится казни.

Но честного едва ль найдешь из ста:

Сам проверяй все книги и счета.

Двух близких на одну не ставь работу,

Дабы от них не возыметь заботу,