Текст книги "Поиск-84: Приключения. Фантастика"

Автор книги: Сергей Щеглов

Соавторы: Михаил Шаламов,Олег Иванов,Александр Ефремов,Б. Рощин,Ефрем Акулов,Лев Докторов,Евгений Филенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

Л. Докторов
НОКТЮРН ДЛЯ ВОДОСТОЧНОЙ ТРУБЫ

Наташе

1

Георгий Александрович Шатуров, поднявшись из подземного перехода, прошел сквозь душный вокзал, плечом раздвигая спертую дымку ожидания, толкнул стеклянную, окантованную стальными полосами дверь и встал на высоком крыльце, оглядывая заснеженную площадь и глубоко вдыхая зимний воздух. На лице его, красивом лице тридцативосьмилетнего мужчины отражалась в эту минуту некая нерешительность, по причине, впрочем, весьма понятной. Ну, посудите сами: только что пробило полночь, а город, лежащий перед ним, покинутый лет двадцать назад, был совершенно незнаком ныне. И к тому же нашего героя никто не встречал. Следует отметить еще одно обстоятельство: ночь, с которой начинается повествование, была ночью на 31 декабря…

Что же заставило Георгия Александровича прибыть в Живописногорск (таково название города) в столь неудобное время? Отвечу кратко: не ведаю! Знаю лишь, что на третье января был заказан для него билет на самолет и номер в респектабельной гостинице, но все это вдруг поломалось, и была беготня по Энскому вокзалу, и поиск дежурного администратора, и тяжелая с ним беседа, а после – плацкартный вагон с боковым местом у туалета, и храп соседа, и много других неприятностей, включая обед в вагоне-ресторане. Но зачем? По какой причине? Судить не берусь, и чтобы хоть как-то мотивировать поступок своего героя, прибегаю к словосочетанию «душевный порыв». Именно под влиянием его и прибыл Георгий Александрович в Живописногорск не третьего января, а натурально тридцатого декабря, пребывая в данную минуту на высоких ступенях вокзала. И в минуту эту его окликнули.

– Змей! – услышал он и машинально оглянулся на старую школьную кличку.

А оглянувшись, увидел мужчину, большого, круглолицего, с изрядной уже лысиной. Мужчина приближался быстрым шагом, улыбаясь и размахивая сорванной с головы шапкой. Двигался он, слегка переваливаясь, как ходят только очень сильные люди, и скорее по походке, не по лицу, узнал Георгий Александрович одноклассника своего Петьку Коростелева, по прозвищу, естественно, «Коростель». Узнал и шагнул навстречу.

Они могли бы сказать: «А ты почти не изменился!» или «Вот это встреча!», или что-нибудь этакое, как-никак двадцать лет разлуки.

И Коростелев воскликнул:

– А ты, брат, того… не изменился! – и добавил, улыбаясь все шире. – Вот это встреча!

И Шатуров заметил:

– Тесен мир…

Кстати, о происхождении прозвища «Змей». Георгий Победоносец, как известно, убивает дракона, в просторечьи именуемого змеем. Отсюда и прозвище со всеми производными, как то: «Змеюка», «Подколодный», «Семибатюшный» и, не без влияния В. В. Маяковского, «Двадцатижалый». Последнее Жорке Шатурову втайне даже нравилось, но употреблялось приятелями реже всего.

– Ты как здесь? В командировке? Уже уезжаешь? – в рваной своей манере продолжил Коростелев.

– Скорее наоборот. Я только что приехал.

– С ума сошел? Тридцатое же декабря. Новый год на носу. А гостиница? Или адресок есть?

– Увы, ни адреса, ни гостиницы.

– Ага, нет… Конечно. Откуда быть-то, – кромсал предложения друг детства. Георгий Александрович с интересом наблюдал за его экзерсисами. Успокоился наш герой уже совершенно, ибо с легкостью человека проницательного уяснил для себя дальнейший ход событий. Одно лишь его удивляло: неужели внутренний голос, которому он привык доверять вслепую, опустился на сей раз до того, чтобы подтолкнуть к банальной встрече со школьным приятелем, да еще не из самых близких?

– Вот что, – Петр между тем принял решение, – в гостиницах делать нечего. Мы тут позавчера одного из Ленинграда устраивали – намучались. Двинем ко мне! Новый год на даче. С женой познакомлю, а также с ее родителями. Могучие люди. Да ты не дрейфь! – он вытащил из кармана связку ключей. – На машине домчим быстро!

Георгий Александрович поморщился. При других вариантах он безусловно отказался бы от предложения, но других вариантов не предвиделось, и потому гримаска раздражения естественным образом трансформировалась в красивую белозубую улыбку.

– Уговорил, речистый. Где твой мерседес?

– На стоянке. Третий слева…

Мерседес оказался видавшими виды «Жигулями». И уже через полчаса, оставив за собой спящий город, домчались школьные приятели до района дач. В машине было тепло и тянуло в сон. Первый приступ из серии «А помнишь?» закончился, Георгий подремывал, а Петр, чтобы не уснуть, свистел: «Как молоды мы были…»

Громко свистел и фальшиво.

Наконец вкатили они в большой, рассчитанный на две машины гараж и Петр провозгласил радостно:

– С приездом! Милости прошу к нашему шалашу!

Следуя за школьным приятелем, наш герой приблизился ко входу в сей двухэтажный шалаш и по высокому крыльцу взошел в большую прихожую с длинной, делающей честь хлебосольным хозяевам вешалкой.

Сняв пальто и шапку, гость оказался в сшитом на заказ (и отлично сшитом!) костюме-тройке, хозяин же в обычной, ничем не примечательной пиджачной паре. Теплые тапочки мягко облекли их ноги, а домотканая дорожка привела в большую комнату. Был тут в наличии весь дачный набор: камин явно декоративного назначения, стол кувертов на двадцать, большой раскидистый диван и иная гарнитурная мелочь. Была здесь также лестница на второй этаж. Винтовая лестница с точеными балясинами.

Машина, положим, имелась и у Георгия Александровича, машиной ныне мало кого удивишь, но дача… Ею, по холостяцкому житью, наш герой так и не обзавелся, да признаться, и в мыслях не держал, втайне посмеиваясь над знакомыми дачниками. Нынче же смеяться ему не хотелось: так добротно и красиво было все вокруг, дышало покоем и уютом. Единственным чужеродным телом среди полного великолепия являлся приятель его Коростель, в неуклюжем костюме, с глупой улыбкой собственника на круглом лице, Дисгармония была столь ощутима, что Георгий не выдержал:

– Кучеряво живешь, – проговорил он, оборотясь к Петру.

– О чем ты? – не понял тот, в ответ же на указующий жест пожал плечами. – А, это… Это – пенки. Не бери в голову, – и улыбка, на мгновение исчезнувшая с лица, вновь взошла еще шире прежней. – Чертовски я рад тебя видеть…

Георгий неопределенно кивнул головой.

– Жить будешь наверху, – продолжал между тем хозяин. – На первом этаже у нас кабинет и спальня родителей. Ванная и сортир на обоих. Есть будешь? А пить? Тогда спать. Пошли.

И они поднялись на второй этаж.

– Для гостей, – Петр толкнул дверь. – Заходи.

Комната оказалась небольшой, да к тому же половину ее занимала огромная кровать, накрытая поверх одеяла еще и пледом. На тумбочке у изголовья, рядом с будильником, стоял ночник с золотыми рыбками, которые закружились в нескончаемом хороводе, как только он был включен. В углу дружелюбно поблескивало черной кожей старое кресло. Словом, было тут уютно.

– Ну ты располагайся, отдыхай, – ласково пробасил хозяин. – Завтра с женой познакомлю. Спокойной ночи.

И он вышел.

…Дачники, думал Георгий, нежась под легким, но прекрасно сохраняющим тепло одеялом. Хоромы понастроили! А неплохо было бы комедию об этом написать. Сатирическую. Или лучше драму. Сюжет только покрепче завернуть.

Тут он зевнул и, уже засыпая, нажал в изголовье на кнопку. Свет ночника погас. Уснули рыбки. Уснул и Георгий.

И пока он спит, автору хотелось бы кое-что объяснить. Закончив в свое время исторический факультет, Георгий Александрович Шатуров стал, однако, журналистом. В редакции областной газеты, где он служил, считалось, что всевозможные нравственные коллизии дано ему распутывать легче, нежели другим. Нравственная же коллизия была положена и в основу пьесы, написанной Георгием два года назад, опубликованной, а потом поставленной несколькими театрами страны.

Меж своих многотрудных дел любил наш герой заглянуть иногда в архивы, покопаться в старых газетных подшивках. И однажды, за полгода до описываемых событий, наткнулся он в областной газете за 17 декабря 1949 года на статью, бойко озаглавленную: «Ударим по рукам пособникам буржуазных идеалистов!» Дикий сей оборот не удивил Георгия, мало ли кому в ту пору не бивали по рукам, однако статью он бегло просмотрел. Просмотрев же, стал изучать внимательно. Следовало из нес, что в городе Живописногорске, тогда еще районном центре, некий В. В. Миртов, профессор пединститута, разработал теорию, согласно которой разного рода парапсихологические явления, например, чтение мыслей на расстоянии, предсказание будущего, якобы имели под собой вполне материальную основу в виде психофизического комплекса, свойственного каждому человеку, но у большинства – неразвитому. В. В. Миртов утверждал к тому же, что путем определенных упражнений каждый желающий может овладеть таковыми способностями в полном объеме. Сведения эти сообщались в нескольких строках, а остальная часть статьи была посвящена критике «тлетворной идейки В. В. Миртова, от которой за версту несет поповщиной, мракобесием и оголтелым идеализмом». Подписана статья была М. Преклонным.

Почему же заинтересовался ею Георгий? А потому, что в секрете от всех держал он свою особенность – странное и необъяснимое умение предчувствовать будущее, возникавший вдруг внутренний голос, что заставлял его совершать самые неожиданные поступки, которые по прошествии времени оказывались единственно правильными.

Потому-то, прочтя статью, где пусть и в ругательном тоне говорилось о чем-то схожем с его даром, наш герой решил восстановить справедливость. Списавшись с живописногорскими журналистами, он узнал, что автор теории умер еще в сорок девятом году, но жив друг его и конфидент Глеб Евстигнеевич Краснопольский, доктор наук, декан одного из факультетов пединститута. К нему-то и решил обратиться наш герой. Однако на вежливый запрос ответа не последовало, а вскоре после этого был Георгий вызван редактором и получил срочное задание, оторвавшее от дела Миртова на месяц. Затем последовали еще две важных командировки, к тому же навалилась обычная редакционная текучка, так что лишь в начале декабря смог Георгий вернуться к волновавшей его теме. Он написал еще одно письмо, и через несколько дней пришел вполне благожелательный ответ с приглашением приехать. Вслед за приглашением и случилась известная читателям история, так благополучно начавшаяся (и билет на самолет в кармане, и гостиница заказана), но скомканная по вине все того же внутреннего голоса черт знает каким образом…

2

Первым зазвенел будильник. Большая его стрелка была переведена на пять минут вперед – наивным этим манером хозяева часов пытаются обычно обмануть судьбу и встать вовремя. Затем, ровно в восемь, на руке Георгия запричитали электронные часы, привезенные из Японии. «Вставай, лентяй!» – вопили они сердито. Вопили, естественно, на аглицком, и дословно их вопль означал: «Вставайте, ленивые кости!» И ленивые кости открыли глаза… В эту минуту на первом этаже ударили старинные напольные часы и били долго, с размеренными паузами, зная себе цену. Георгий, улыбаясь, считал удары и с последним, восьмым, легко поднялся с постели…

Вскоре он уже выходил из ванной комнаты, держа в одной руке дорожный несессер, другой же, свободной, потирая порозовевшие гладкие щеки. Спортивный костюм, темно-синий, с широкими белыми полосами, удивительно шел к его ладной фигуре мастера парашютного спорта и дельтапланериста. На плече нес Георгий махровое, вьетнамского производства, полотенце с вытканными фазанами, ноги же облек в кроссовки «супертренер».

В таком виде наш герой сделал несколько шагов и остановился – навстречу из глубины коридора шла женщина. Представьте: струящееся разноцветье красок, холодный треск шелка, маленькая головка на высокой шее, зеленоватое мерцание глаз и живая волна темно-рыжих волос, стекающих вниз длинными, в крупных кольцах прядями.

– Доброе утро, – широко улыбнулся Георгий.

– Доброе утро, – отзвенело в ответ. – Муж рассказал вчера о вас. Как хорошо, что вы встретились. Мы любим гостей. Завтрак в девять. Не опаздывайте.

И женщина направила дальше легкие свои стопы.

Ровно в девять, уже в тройке, наш герой спустился по винтовой лестнице.

– Привет! – Петр помахал рукой. – Знакомьтесь. Это Нина, а его Георгием зовут. Жорка значит. Да ты садись.

Завтрак, против ожидания, оказался невкусным и состоял из рыбных консервов да едва подогретой вчерашней картошки. К чаю же (а не умеют здесь чай заваривать, – отметил Георгий) подавались бутерброды с маслом.

Подталкивая гостю тарелку, хозяин проговорил извиняющимся голосом:

– Продукты в городе. Вчера привезти не успели. Не взыщи.

– Напротив, все очень вкусно, – корректно отвечал гость.

Петр пожал плечами и ничего не сказал, но взгляд Нины был поднят на Георгия и задержался на нем ровно столько, сколько допускала официальная вежливость.

Говорили о пустяках. К концу завтрака выяснилось, что хозяевам дачи необходимо побывать в городе, что к обеду они вернутся и будут свободны до второго января включительно, что ближе к вечеру приедут на своей «Волге» родители Нины и тогда же начнут сходиться приглашенные.

– А пока мы в городе будем, ты отдыхай, – предложил Петр. – Книжку возьми или журнал какой-нибудь. Они в кабинете.

– Если не возражаете, – проговорил Георгий, – я поеду с вами. Мне необходимо в пединститут. Вам это будет по пути?

– А как же, – ухмыльнулся хозяин. – Всяко мимо не проедем.

– Вот и прекрасно.

– Постойте, – сказала вдруг Нина. – Вы Георгий… Александрович? И фамилия ваша Шатуров? – Она встала, резко отодвинув стул. – Боже мой, как же я сразу не догадалась!

– Точно! Это же он! Ну, дела! – лицо Петра изумленно замерло, а потом расползлось в пароксизме неудержимого хохота.

Георгий опешил. Еще никогда реакция на его фамилию не была столь странной.

– Я действительно Шатуров. Но, позвольте, что в этом особенного?

Залихватский смех хозяина был ему в ответ.

– Шутник! Деда чуть в гроб не вогнал. Ну, ты даешь!

И Петр продолжал хохотать.

– Ничего не понимаю, – чистосердечно признался Георгий.

А Нина даже не улыбнулась. Напротив, помрачнела лицом и складки собрались у губ.

– Это вы писали Глебу Евстигнеевичу Краснопольскому?

– Да. И получил приглашение приехать. Но при чем тут…

– Приглашение отправила вам я. Глеб Евстигнеевич поначалу был против, но я настояла.

– Вы?

Хозяин дома прямо-таки зашелся в смехе. На глазах его выступили слезы, он бил кулаками по столу.

– Прекрати, – бросила ему Нина и, повернувшись к Георгию, продолжала. – Именно я настояла на вашем приезде, так как не хотела, чтобы вокруг этой старой истории вновь поднялась грязная возня.

– Но позвольте, какое вы имеете к этому отношение?

– Да отец он ей! Папаня! Дошло?

– Видите ли, Нина Глебовна, – мужественно начал наш герой, но женщина предостерегающе подняла руку.

– Я – Нина Викентьевна. Мой отец – Викентий Викторович Миртов. Глеб Евстигнеевич – мой приемный отец…

– О! Прошу меня простить.

– …Но это не меняет дело. – И тут же, без перехода: – Впрочем, я даже рада, что так получилось. У вас будет возможность поговорить с Глебом Евстигнеевичем в неофициальной обстановке. А теперь, извините, я должна вас покинуть. Встретимся в машине.

Нина направилась к лестнице, но поднявшись на несколько ступенек, повернулась и проговорила уже легким голосом:

– Прошу вас, не чувствуйте себя неловко. Гостям мы в любом случае рады, – и двинулась дальше.

– Старику пошла звонить, – радостно сообщил Петр. – Да ты не тушуйся, он мужик – ничего! Широкая натура. Ты ему понравишься…

Доро́гой до института, одиноко покачиваясь на заднем сидении и имея впереди двух молчащих супругов, размышлял наш герой о случившемся, о внутреннем своем голосе, что привел к столь неожиданной ситуации. Однако сквозь глубокомысленные эти размышления назойливо, как чертик из коробки, прорывалась иная мысль. Незатейливая, но весьма тревожная: «Черт возьми, а у этого тюхи удивительно красивая жена».

– Прибываем! – возвестил, не оборачиваясь, Петр, и Георгий оторвался от окна. Взгляд его при этом скользнул по зеркалу над лобовым стеклом, и в амальгамной глубине столкнулся с устремленными на него женскими глазами.

«Жигули» сбавили ход и остановились.

– Спасибо, – Георгий выбрался из машины и сделал несколько шагов к институту, но тут его окликнула Нина:

– Постойте, я с вами, – она стояла на тротуаре и улыбалась.

– Нина Викентьевна, – с достоинством проговорил наш герой, – я думаю, что вы напрасно решили меня сопровождать. Поверьте, я достаточно интеллигентен, чтобы не причинить…

Договорить Георгий не успел – Нина звонко рассмеялась. Он слышал ее смех впервые, и это было восхитительно.

– Простите, – Нина вытащила платок и промокнула глаза. – Бога ради, простите. Вы, должно быть, решили, что я взялась за вами шпионить? Уверяю, это не так. Я не намерена вмешиваться. Просто пединститут – место моей работы. Я старший научный сотрудник кафедры психологии.

Вторично за утро оказавшись в дурацком положении, Георгий промычал нечто совершенно нечленораздельное и поспешил открыть перед дамой тяжелые двери.

– Здесь мы пока расстанемся, – мило улыбаясь, проговорила Нина, когда они поднялись на второй этаж. – Кабинет Глеба Евстигнеевича направо, четвертая дверь. Он ждет вас. Когда я освобожусь, а это произойдет достаточно скоро, мы сможем погулять по городу в ожидании Петра. Договорились? Тогда, до встречи.

В кабинете декана из-за большого письменного стола навстречу Георгию поднялся моложавого вида человек. Хорошо сохранившаяся подтянутая фигура теннисиста и яхтсмена, загорелое лицо, волосы серые, коротко стриженные, без намека на лысину, и темно-карие проницательные глаза, не знавшие очков. На вид доктору наук можно было дать не больше пятидесяти.

– Вы – Георгий Александрович, – проговорил хозяин кабинета, протягивая руку. – Присаживайтесь. Прошу вас.

А затем, и сам опустившись в кресло, продолжил хорошо поставленным голосом:

– Я долго размышлял над вашим письмом, и, разумеется, у меня есть что сказать, но думаю, что сейчас может состояться лишь предварительная беседа. Более подробно мы поговорим на даче. Здесь же нам просто не дадут – время предсессионное.

Подтверждая его слова, в дверь постучали.

– Вот видите, – Глеб Евстигнеевич кротко улыбнулся и развел руками, а затем, поворотясь на стук, проговорил: – войдите!

На пороге возникла студентка.

– А, Ложкина, – голос Краснопольского был полон доброжелательности. – Как здоровье вашей матушки? Да вы садитесь.

– Спасибо, Глеб Евстигнеевич, – девушка продолжала стоять. – Маме сделали операцию, теперь ей лучше.

– Искренне рад за вас, – декан соединил руки горкой и положил на них свой красивый подбородок. – Ну-с, так какое дело привело вас ко мне на этот раз?

– Я зачет не смогла сдать… Не подготовилась из-за поездки. Один зачет. Может быть, можно его после сессии?

– Один? И какой же?

– По психологии.

– Нет, – решительно произнес Глеб Евстигнеевич. – В данном случае ни о каком переносе зачета речи быть не может.

– Но ведь я уезжала.

– Мне это известно. Я же вас сам и отпускал. Однако, – с этими словами Краснопольский вышел из-за стола, подошел к девушке и почти силой усадил ее в кресло, сам сев напротив, – однако, Ложкина, вы должны понять, что поездка к маме может служить оправданием во всех случаях, кроме одного – когда речь заходит о вашей профессиональной подготовке. Здесь не существует никаких оправданий. Пройдет немного лет, и в ваши руки попадет самое главное наше богатство – дети. Вы будете писать на этих «табула раза», на этих чистых пока листах первые слова благородства и ума, чести и доброты. А это, дорогая моя, невозможно без досконального знания детской психологии, инструмента тончайшего и сложнейшего. Примите же совет не декана, нет, просто старого учителя, – он положил руку на плечо студентки, – самым внимательным образом изучите эту науку. Она будет вам нужна не только для зачета, но и для всей вашей дальнейшей жизни. Идите.

– Но у меня…

– Идите, идите, – декан мягко, но решительно поднял девушку из кресла и повлек к выходу. – Мне вам больше нечего сказать.

От двери он повернулся к Георгию.

– Прошу меня простить за столь тягостную сцену. К сожалению, подобное еще случается. Вы меня понимаете? Увы, приходится быть строгим. Ну-с, а теперь перейдем к нашему делу, – и он вновь занял место за столом.

Увиденное показалось Георгию, быть может, излишне суровым, однако наполненным строгой логикой, а поскольку он и сам более всего ценил ясность и однозначность толкований, то решил сразу же, в лоб, задать мучавший его вопрос:

– Нина Викентьевна упомянула, что поначалу вы были против моего приезда. Позвольте узнать, почему?

Краснопольский, помедлив с ответом, будто примериваясь, взглянул на Георгия.

– Насколько я понял, вам известно, что Нина моя приемная дочь?

– Да.

– Что ж, это облегчает дело. С Викентием Викторовичем Миртовым мы дружили. Его внезапная смерть и последовавшая вскоре смерть его жены были для меня тяжелым ударом. Я его по-настоящему любил. Однако, амикус Плато…

– …сэд магис амика эст вэритас, – машинально закончил Георгий бессмертный афоризм об истине, которая дороже друга Платона.

– Вам знакома латынь?

– В известных пределах.

– Тем лучше… Так вот, когда Викентий впервые изложил свою идею и изложил ее именно мне, я сразу понял ее антинаучность, о чем, разумеется, не замедлил ему сказать. Разговор вышел тяжелый и потому, видимо, не занесен Викентием в дневник, в котором он скрупулезно описывал каждый свой день. Кстати, дневник этот сохранился. Зная горячий характер Викентия, я просил его хотя бы не торопиться с обнародованием своих догадок. Но он не прислушался к моим доводам, и получилось – хуже некуда. Его выступление на ученом совете было совершенно некорректным, а это вызвало ожесточение другой стороны. Результатом явилась статья в газете, и дальше все покатилось по наезженным в те годы рельсам. Викентий был вынужден уйти из института, работал то ли истопником, то ли дворником, скрывался от нас, своих друзей, и в конце концов сломался, – Глеб Евстигнеевич замолчал, странно поеживаясь, затем вновь заговорил. – Он был чрезвычайно талантлив. Раньше о таких говорили – талант от бога. Но завиральные идеи, нежелание смотреть фактам в лицо и самомнение. Да, да, самомнение! А отсюда эпатаж, непризнание авторитетов, вздорность характера. Из него, я уверен, никогда бы не получился настоящий ученый. Он должен был сломаться, и он сломался. Да-с!

Георгий вдруг осознал, что интонации декана не отвечают моменту. Таким голосом зачитывают обвинительное заключение. Осознал это, как видно, и Краснопольский. Он горестно вздохнул и развел руками.

– Увы, столько лет прошло, а мне и сейчас до слез жаль его нереализованных возможностей. Не могу сдержаться… Что же касается непосредственно вашего вопроса, то дело тут вот в чем: Нина долго не знала истинного положения вещей, а потом, узнав, очень болезненно все это переживала. Однако со временем рана затянулась. Получив ваше первое письмо, я сразу подумал о Нине, о том, что рыться в этой истории снова ей будет нелегко. Отсюда и негативное отношение к вашему приезду.

– Но почему же Нина Викентьевна узнала о моем письме?

– Да потому, – Краснопольский чуть наклонил голову, и взгляд его ушел в подлобье, – да потому, что в нашей семье тайны не приняты. Вот так… А Нина высказалась за ваш приезд. Она всегда отличалась здравомыслием и тут достаточно резонно заметила, что лучше объясниться накоротке, чем оставлять проблему открытой.

– Известно ли вам, кто скрывается под псевдонимом М. Преклонный?

– Никто не скрывается, ибо это не псевдоним. Был такой в институте. Мерзкая, надо сказать, личность. Ныне на пенсии. Впрочем, не знаю, жив ли… Как вы понимаете, встреч с ним не ищу… Но довольно об этом. Нина сообщила мне, что вы близкий друг Петра.

– Мы школьные приятели, – Георгий во всем любил точность.

Тонкой улыбкой Глеб Евстигнеевич просигналил, что уловил нюанс.

– Надеюсь, вам у нас понравится. Мы любим гостей. И, знаете ли, я рад, что в вашем лице, как мне кажется, нашел интеллигентного человека.

Дверь кабинета открылась, и вошла Нина.

– Я без стука. Это не страшно?

– Нет, – отвечали мужчины одновременно.

Нина рассмеялась.

– Я вижу, у вас полное единомыслие.

– Именно так, – проговорил Георгий, поднимаясь. Он обратился к Краснопольскому. – Большое спасибо за беседу. Рад был познакомиться.

– До вечера, – последовал благожелательный ответ.