Текст книги "Поиск-84: Приключения. Фантастика"

Автор книги: Сергей Щеглов

Соавторы: Михаил Шаламов,Олег Иванов,Александр Ефремов,Б. Рощин,Ефрем Акулов,Лев Докторов,Евгений Филенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

Только сейчас Герасим обнаружил, что сидит перед домом, в котором квартирует Карабанов. «Загадки подсознания, – усмехнулся Герасим, – голова сомневается, а ноги уже идут». Из трех окон только за одним плескался телевизионный свет.

«Предположим, что Потапов говорит правду, и что именно такой разговор состоялся у Карабанова с Гурьевым накануне убийства. Когда-то, где-то, кого-то Гурьев опознал. И, похоже, этот «кто-то» совершил нечто наказуемое.

Когда. Видимо, в тот самый день. Потому что это был единственный за две недели перерыв в съемках, а раз он собирался что-то выяснить, то вряд ли стал бы откладывать это дело надолго. И, кстати, его с утра не было в лагере. Также как и Карабанова.

Где. Если предыдущее предположение верно, то там, где он был в этот день. А весь день он пробыл в селе Капустине, уехал туда часов в десять на попутке и до вечера просидел с тамошним завклубом. Тот очень просил, чтобы кто-нибудь из настоящих артистов к ним приехал, помог самодеятельность лучше организовать. Он показывал Кирпичникову тетрадь, где на каждой странице вверху – заранее подготовленный вопрос, а дальше конспект объяснения Гурьева. Вопросы были разные, смешные, про известных актеров, про то, как быстрее изучить систему Станиславского, и почти профессиональные – про организацию мизансцены например. С этими вопросами (а надо думать, что были и не вошедшие в тетрадку) они и просидели до вечера. Пообедали в буфете местной гостиницы. И в двадцать два часа Гурьев отправился домой. Попутку он вряд ли в это время поймал, шел в сумерках со скоростью не больше четырех-пяти километров, так что как раз к двенадцати он и должен был оказаться под окнами Потапова. Вряд ли возможно такое, чтобы он на дороге вначале Карабанова встретил с приятелем, а потом вновь где-то опознал. Скорее всего, столкнулись в гостинице. Клуб от гостиницы через дорогу. Именно столкнулись, ведь Гурьев даже не знал имени этого приятеля. Так, а потом он его засек. Потом – это когда возвращался. Шел через Петрово, Степашино… Есть! В первый же день Герасим просмотрел в районной прокуратуре все дела, находящиеся в производстве. И не нашел ничего, относящегося к смерти Гурьева. А ведь было, было такое дело. Именно двадцатого августа около одиннадцати вечера рядом со Степашино двое неизвестных напали на девушку-старшеклассницу, пытались затащить в лес. Девушка закричала, подбежал какой-то мужчина, один из нападающих тут же бросился за деревья, а второй побежал вдоль дороги, потом тоже шмыгнул в лес. Спаситель довел девушку до дома – она как раз степашинская, отругал за то, что ходит одна в позднее время, сказал, что оставлять бандитов безнаказанными нельзя, и взял с нее твердое слово, что она завтра же заявит в милицию. Сам он обещал прийти прямо к следователю. Девушка пришла, а спаситель – нет.

Дело оказалось практически безнадежным: нападавших девушка не узнала, у них на лицах были капроновые чулки. Выручившего ее мужчину описать тоже не умела – темнота, пережитый страх… Имени не знает. Не местный. Но сейчас столько городских понаехало и отдыхать, и на уборочную, что пойди найди.

Герасима сбил с мысли скрип открывающейся калитки. На улицу вышел Карабанов. Что-то было в нем необычное, режущее глаз, но Герасим не сразу определил что. Только потом сообразил: Роберт Иванович держал руку в кармане пиджака, и это совершенно не вязалось с его постоянно подчеркиваемой приверженностью правилам хорошего тона. Причем рука в кармане явно мешала и самому Карабанову – он доставал ее постоянно, но тут же начинал прощупывать карман снаружи, через ткань, словно то, что там лежало, могло вдруг раствориться или убежать, и рука вновь, непроизвольно, лезла в карман. Огляделся и зашагал в сторону околицы. Герасим хотел окликнуть его, но сдержался: Карабанов ни за что не поверил бы, что следователь оказался около его дома случайно. Герасим поднялся и пошел вслед за артистом, надеясь организовать случайную встречу и побеседовать с Карабановым в непринужденной обстановке. Ему захотелось сейчас же, не откладывая на завтра, задать Роберту Ивановичу несколько вопросов.

Позволив Карабанову уйти вперед так, чтобы только силуэт был заметен, Герасим потихоньку сокращал расстояние. Шел он, чтобы и мысли у Карабанова о слежке не возникло, «громко» попинывал попадающие под ноги корни, насвистывал грустную песенку «Манчестер – Ливерпуль». Он догнал Карабанова, когда тот остановился на кладях, переброшенных через ручеек. В двух метрах от кладей ручей прыгал вниз, в пруд, и за шумом воды Карабанов не услышал подошедшего Герасима. Актер достал наконец правую руку из кармана и, не разжимая кулака, поднял ее к уху.

Герасим не ожидал такой реакции на свое появление. Карабанов отшагнул назад, чуть не упав в воду, оглянулся испуганно, кулаки, защищаясь, поднял к подбородку. Но тут же взял себя в руки.

– А, Герасим Петрович, вы как-то по-сыщицки незаметно подкрались. Я чуть не испугался.

Герасим улыбнулся этому «чуть», но про себя.

– Вот уж не думал, что я крадусь.

– Что, отдыхаете перед отъездом?

– Отдыхаю. Чудно здесь. В отпуск обязательно приеду. Если, конечно, летом отпустят.

– Зимой здесь тоже неплохо.

– Неплохо, но не то. Слышите: жужжат и стрекочут. И аромат. А зимой все молчит.

Они помолчали. Так и не разжавшись, рука Карабанова шмыгнула обратно в карман. («Прячет он что-то? А может и нет. Я и сам часто руки в карманах держу».)

– Вы позволите спросить, Герасим Петрович: что, Никитин сознался? Это не секрет?

– Нет, не сознался. – Если преступник не Никитин, тот и так понимает, что Виктор на себя наговаривать не будет.

– Так, может, не он? Знали бы вы, как не хочется верить, что твой товарищ – убийца.

– А про кого вы можете поверить?

– Понимаете, лично я убежден… Ну убежден, может, слишком сильно сказано… Так вот, я надеюсь, что это сделал кто-то не из нашей группы. Издалека выстрелили, со стороны. Не знаю откуда, но не наши.

– Не исключено, – прогуливаясь, они уже дошли до середины деревеньки, и Герасим, когда они оказались под освещенным окном, резко спросил:

– Роберт Иванович, а что вы делали в день накануне убийства в капустинской гостинице?

Но Карабанов лишь пожал плечами:

– Зашел газеты купить. Это здесь единственное место, где можно купить свежие газеты.

– А с каким приятелем встретил вас там Гурьев?

– Я не совсем понял, это – допрос?

– Да нет, у меня есть к вам несколько вопросов, совсем мало, даже не стоит ради них приглашать вас к себе. Вот я и пользуюсь случаем. Вы против?

– Вечер уж больно хорош. Но я вполне готов удовлетворить ваше любопытство. Спрашивайте.

– Я уже спросил.

– Ах да. Приятель. Дело в том, что это был вовсе не мой приятель. Захожу в буфет – я еще сигареты покупал – у стойки стоит мужчина. Долго на меня смотрел, потом говорит:

– Чепраков?

Я ему объяснил, что вообще-то я – Карабанов, но в «Династии» я играл директора Чепракова. Этот товарищ сказал мне несколько приятных слов, и мы вместе с ним вышли. На улице расстались.

– А где Гурьев был?

– В зале сидел. Обедал.

– Как выглядел этот ваш знакомый?

– Внешность довольно интеллигентная. В отличие от околачивающейся там шушеры. Возраст – немного за сорок. Рост, – он поднял руку немного выше своей головы, – вот такой.

– Последний на сегодня вопрос: о чем вы разговаривали с Гурьевым вечером того дня?

– Наверное, обычный треп «за жизнь». Не запомнилось.

– Очень жаль. Было бы лучше, если бы вы вспомнили этот разговор.

– Для кого лучше?

– Для следствия и для вас.

– Послушайте, сыщик, не надо делать таких многозначительных намеков. Я понимаю, с уликами у вас негусто. Так вы страхуетесь на случай, если Виктора придется выпустить. Но лучше честно признайтесь, что вы провалили следствие. По молодости, по неопытности, мало ли почему еще. Причину всегда можно найти. А меня-то зачем сюда тянуть? Из всех шести, кого вы, простите, под колпаком держите, у меня единственного было оружие калибром одиннадцать миллиметров. И если бы Костю ухлопали одиннадцатимиллиметровой пулей, вы бы уже давно меня определили. Так и нечего в мои личные дела теперь соваться.

«А нервы у него того… артистические», – подумал Герасим.

– Вы успокойтесь. И к завтрашнему дню вспомните, пожалуйста, о чем вы с Гурьевым разговаривали вечером семнадцатого. Я вас очень прошу.

* * *

МИКИШЕВА Ольга Игнатьевна, администратор гостиницы «Колос», 25 лет, не замужем.

Подтеки размытого слезами грима сделали пухленькое личико Ольги Игнатьевны некрасивым и даже потрепанным. Она очень бойко держалась с Герасимом вначале, видно было, что разговор со следователем прокуратуры ей в новинку, и очень хочется услышать какую-нибудь «взаправдашнюю, но интересную» историю. Герасим отшучивался автоматически, а сам пролистывал регистрационную книгу. Похоже, село Капустино было одним из немногих мест на территории Союза, где проблемы с гостиничными местами не существовало. По крайней мере, в последнем месяце на двадцати четырех койко-местах (Микишева так часто повторяла это странно звучащее слово, что оно засело в голове Герасима) одновременно жило человек десять – двенадцать. Герасим отобрал тех, кто семнадцатого августа жил в гостинице. Как раз десять. Минус шесть практикантов из областной комсомольской школы. Минус главный инженер облсельхозтехники. (Первые в друзья Карабанову не годятся по возрасту, главный инженер целыми днями пропадает в мастерских, приходит часов в десять и ложится спать; администраторша щедро делилась своими наблюдениями за жильцами.) Минус две женщины. Остается… Остается Алексей Валерьянович Канаев, родившийся тридцать четыре года назад в городе Смоленске. Инженер какого-то ПДТО. Паспорт серия… номер… выдан… ОВД Пролетарского райисполкома города Татищевска. Ну-ка, ну-ка, серия… номер…

– Ольга Игнатьевна, только честно, у Канаева не было с собой только паспорта или и командировочного удостоверения тоже?

Микишева хотела возмутиться, соврать, но Герасим остановил ее:

– Пожалуйста, не лгите, паспорта этой серии у нас в области не выдавались. Тут-то она и расплакалась.

– Только директору… – давилась она, – первый раз…

Герасим подождал, пока искренний плач сменится канючинием, и сухо приказал:

– Выкладывайте давайте.

А ей и выкладывать-то особенно нечего. Видный такой мужчина. Приличный. Объяснил, что паспорт в райцентре сдал в камеру хранения по ошибке. Вместе с чемоданом. Не тащиться же обратно, верно? Командировочного удостоверения у него и не было. Он сказал, что к другу завернул, повидаться. Он и жил-то здесь всего четыре дня.

– С артистами, которые в Старой кино снимают, он вас не знакомил?

– Нет, сам обещал-обещал.

– А с кем именно, фамилию вам не называл?

– Он говорил, они у него все знакомые.

– А что такое ПДТО, я такой организации у нас в области не припомню?

– Он говорил, что это конструкторское бюро. Секретное.

Потом Микишева снова начала плакать, но Герасим выдавил из нее, что днем Алексей Валерьянович сидел в основном в номере, в село ходил только в магазин, купил транзисторную стереомагнитолу. Выпивал, но аккуратно, в меру. Потом она вновь стала просить, чтоб Герасим не сообщал о ее проступке директору. «Он у нас такой зверь, сразу выгонит». Герасим не выносил женских слез, но все же удержался и такого обещания не дал. Даже если Канаев и не преступник, где гарантия, что в следующий раз эта добрая душа не приютит под государственной крышей преступника. Нет уж, голубушка, и так плакальщицам вроде тебя слишком легко живется. Безработицы у нас нет, без куска хлеба не останешься. Только зарабатывать его будет потяжелее. Но это к лучшему.

– Примет у него особых нет?

Микишева помялась немного, потом сказала, глядя в стол:

– У него шрам есть. Как от аппендицита, только слева.

* * *

ЛАВРЕНТЬЕВА Светлана Евгеньевна, продавец отдела культтоваров, 47 лет, замужем, трое детей.

Карабанова опознала буфетчица из гостиницы. Она живо выбрала из кипы фотографий его:

– Вот этот выпивал с жильцом из четвертого.

Но про самого жильца ничего нового сказать она не могла.

Не оставил о себе памяти Канаев и в местных магазинах: «Много сейчас незнакомых людей бывает – сезон».

– Как же так, – отчаянно упрашивал Герасим продавщицу, – Светлана Евгеньевна, не так ведь много у вас покупателей, вспомните!

В маленьком закутке, сплошь загроможденном коробками телевизоров, было душно, хотелось скорее выйти на воздух, а дородная продавщица говорила не спеша, видимо, торговым рефлексом удерживаясь от прямых ответов следователю.

– И не так, чтобы очень мало. За день десятка два очень свободно наберется. А сколько еще так заходит, потолкаться!

Герасим зашел с другой стороны:

– У вас сейчас есть в продаже магнитола?

– Да, «Романтика», второй год стоят.

– А транзисторные, стерео?

– Нет, это дефицит. Были, все продала в тот же день, как поступили.

– Сколько их вам прислали?

Продавщица насторожилась:

– Всего ничего, шесть штук. Накладные принести?

– Да, пожалуйста, – на всякий случай попросил Герасим. Продавщица поджала губы: с этого и надо было начинать, нечего крутить про всяких незнакомцев, но за накладными обернулась быстро.

Все точно, шесть кассетных стереомагнитол второго класса «Альтаир-204» поступили в магазин шестнадцатого августа.

– Постарайтесь припомнить, кому вы их продали.

– Все продала, ничего под прилавок не спрятала. И сверху не брала.

– Я верю, что вы их честно продали, и интересует меня только одно: кому?

– Гришаня с получки купил, Мария Федоровна своему охламону, – начала перечислять Лаврентьева. – Что-то я шестого не припомню. Кто же мог быть? Только себе я ее не оставила. У меня и денег на такую дуру нет. И бракованные нам прислали. Все, кто купил, уже прибегали ко мне обратно: «Евгеньевна, обменяй или деньги возверни». А я же не могу просто так обратно взять, мне акт из мастерской нужен. Так меня же еще и лают. А я в чем виновата? Вот скажите, товарищ следователь, можно тех паразитов, что брак гонят, под суд отдать?

– Можно, – успокоил ее Герасим, – но кто же все-таки был шестым? Может быть, кто не местный?

– Точно, не наш. Городской. Холеный такой мужик. Причесан с пробором.

По таким приметам Канаева, конечно, не найти. По зарегистрированному в книге адресу, как сообщили из Татищевска, находится детский сад. И нужно ли его искать, тратить время? Ведь как раз в момент убийства Канаев, или кто он на самом деле, выписался из гостиницы и стрелять в Гурьева никак не мог. Ну, прожил в гостинице несколько дней без документов, пил водку вместе с трезвенником Карабановым, спал с администраторшей, купил бракованную магнитолу. И тут Герасим, уже севший в машину, выскочил из нее и заторопился обратно в магазин.

– Светлана Евгеньевна, будьте добры, покажите мне еще раз накладные на магнитолы.

Вечером он позвонил в Татищевск в прокуратуру.

– Олег Анатольевич, надо установить, не сдавали ли в гарантийную мастерскую магнитолу «Альтаир» заводской номер ноль тридцать один четыреста двадцать семь (чтобы установить этот номер, Герасиму пришлось обойти пятерых магнитоловладельцев-неудачников). И если да, то кто ее сдал.

* * *

ЗАЙЦЕВ Егор Степанович, колхозный пенсионер, 78 лет, вдовец.

Винтовочный патрон легко входил в камеру выдвинутого барабана, но тогда нельзя было поставить барабан на место.

– Ну-ко, дай-кось, – опять потихоньку подошел к следователю дед Егор. – Вот-вот, точно из такого мы его и сняли, есаула-то.

– Вы же говорили, что у вас наган был?

– А это что? Видишь – с барабаном. Когда без барабана – пистолет, а так – наган. Револьвер, по-ненашему если.

Герасим не стал спорить. Он убрал патрон, протянул оружие старику и удивился, как умело тот взял револьвер, а когда прицелился в повисшую на занавеске бабочку моли, напряг не кулак, как это делают не имевшие дела с оружием люди, а локоть.

– Да, точь-в-точь такой. Только мне казалось, он потяжелее был.

– Если с патронами, он действительно тяжелее.

– Я же тебе говорил, не было у нас патронов. Один только. И тот винтовочный. Я у казака – у нас в избе казаки стояли – спер.

– Как – винтовочный? – удача была дикая, невероятная удача. – Разве можно в «Смит-Вессон» винтовочный патрон вставить?

– Его вначале переломить надо, и патрон через барабан пропустить прямо в ствол. Барабан, конечно, крутиться не будет, но стрельнуть можно. Только пуля недалеко полетит.

– Дедушка, а вы никому недавно об этом не рассказывали?

– Ты уж меня совсем-то не дурачь. Не дурак я, хоть и старый, и поболтать люблю, однако соображаю: оружие дело серьезное. Вдруг бандюг какой стянет где старый наган без патронов, а Егор Степанович ему, значит, и присоветует, как сподручнее вооружиться? Нет, не рассказывал я, – и добавил самокритично: – Только не велика эта тайна. Мы-то ведь с брательником сами докумекали, как в него патрон всунуть.

– А брат ваш сейчас где? Он жив?

– Нет брательника. В двадцать девятом поехал на раскулачивание и сгинул. Долго искали, да так и не нашли. Ни живым, ни убитым. И где могила, не знаю.

* * *

КАРАБАНОВ Роберт Иванович, актер драматического театра, 32 года, женат, дочери два года.

Герасим знал теперь все про убийство Гурьева. И вскрывая полученный из города пакет, он ничуть не волновался, что версия его рухнет. Этого не могло быть, потому что теперь он знал все. И читая сообщение, он не удивлялся тому, что в жизни все так совпало с его предположением.

Его коллеги нашли и квитанцию, и магнитолу, и ее владельца. В самом деле Алексей Валерьянович, только не Канаев, а Катаев. Старый карабановский приятель из какой-то далекой от искусства компании. Роберт Иванович предпочитал раскрепощаться именно в таких компаниях, чтобы даже слухи не могли дойти до театра или киностудии. В облике эталонного человека не должно быть трещин. Во всяком случае, видимых глазу.

Наверное, Катаев не лжет, когда говорит, что не было у него и в мыслях жить под чужой фамилией. Маленький экспромт. Для экзотики. Ну и страховка на всякий случай, вдруг эта смазливая администраторша примет всерьез скоростной роман (он быстро сообразил, что без романа здесь не обойдется), вдруг искать начнет? И на девушку они без предварительного умысла напали. Вначале Карабанов даже от пива отказывался. Потом все же остограммился. Потом увлеклись. Потом захотелось погусарить. Но не было объекта для их широких душ. И пришлось им податься в лес. Искупнулись в речке, развели костер и тут поняли, что погибнут без женской ласки. Но до Микишевой было далеко, да и дежурство не ее. Они и сами не знали, куда брели, когда увидели впереди женский силуэт. Конечно, они сейчас оба будут отказываться от авторства идеи, но Герасим был уверен, что это Карабанов предложил разодрать на маски импортные колготки, которые приятель его купил Микишевой. Но тут-то и вмешался Гурьев. Катаев не понял, почему Роберт так испугался, – еле-еле нашел его потом в лесу. Он даже протрезвел вроде. Хмурый сделался. Они пошли обратно к своему костру, а тот уже разошелся, прыгнул на ветки, занялась вся купа елей. «Погуляли, – сказал Катаев, – тут штраф тысячи на полторы будет». Тогда Карабанов кинулся к нему, тряс за грудки и кричал: «Влопаешься – ты был не со мной. Запомни – ты был не со мной. Не смей меня выдавать». И побежал напрямки к себе в Старую деревню. Больше они не встречались. Больше он ничего не знает и просит учесть его раскаяние.

«Катаев больше ничего не знает, – соглашался Герасим. – Больше знаю я».

Он сидел в комнате Карабанова, набрасывая в блокноте план предстоящего допроса, и не сразу понял, о чем спрашивает его оперуполномоченный.

– Нет, оружие не понадобится, я уверен.

Карабанов вошел в избу, широко распахнув дверь, встречный свет расшторенных окон ослепил его после сумрака сеней, и следователя он увидел, только дойдя до середины комнаты.

– Что, товарищ Кирпичников, еще вопросик вспомнили? Бросьте, сразу не сумели, теперь концов не найти.

Он больше не держал рук в карманах, незачем было, и дурашливо жестикулировал.

Герасим испугался себя, объявившегося где-то внутри желания ударить в лицо, столько раз изображавшее благородство и мужество, ударить раз и другой, и бить так, чтобы потом ныли фаланги отбитых пальцев. Но преступное это желание он быстро скрутил и спросил, не изображая спокойствие, а действительно спокойно:

– Интересная вещь, палили вы, палили из своего револьвера, причем холостыми, а копоти на нарезах негусто. Вы ведь не чистили его?

– Я – нет, но может, кто другой? – Карабанов не понял, куда ведет дело следователь, и отвечал уклончиво.

– Зачем кому-то другому чистить ваше оружие? Нет, он нечищенный, и грязьки хватает, и нагар в канале остался. А знаете, когда нарезы такими чистыми бывают? Когда по ним пуля пройдет.

– Пуля, – не выдержав, вздрогнул Карабанов, – какая пуля?

– Из этого вот патрона, – Герасим не торопясь развернул носовой платок и осторожно, словно боясь затереть отпечатки пальцев, поставил на стол винтовочную гильзу.

Карабанов никак не ожидал ее увидеть. Он так долго, рискуя всем, носил ее с собой, выбирая укромное местечко. Так хорошо ее спрятал. Он струсил и разом забыл, что все однотипные гильзы – однояйцевые близнецы.

– Ну, что? – Герасим убрал гильзу и подошел к Карабанову, чтобы показать постановление прокурора на арест.

…Попавший в ловушку красный командир Селиванов коротким снизу сбил неосторожно подошедшего к нему штабс-капитана с ног, перевернул стул, придавив им еще трех офицеров, выпрыгнул в окно, оглушил часового (ребром ладони по виску), увернулся от пуль, переждал в роще до темноты и ушел к своим, к красным. Этот эпизод был отлично отрепетирован актером Карабановым. Но даже самое реалистическое искусство – искусство, и не следует мешать его с действительностью. Поставленный под руководством мастера-боксера апперкот ушел в воздух. Карабанов больно ударился о скобленые доски пола. «Молодец вы, товарищ следователь, – подскочил к ним и быстро прощупал одежду Карабанова оперуполномоченный, – я и сообразить не успел».

«Я дважды молодец. Прежде всего потому, что не уронил этого подонка головой на угол комода. А ведь все выглядело бы совершенно естественно. Сдержался. Я все-таки профессионально пригоден. Есть в этом канцеляризме обаяние. Профессионально пригоден».

– Знаете, Карабанов, мы ведь нашли вашего поклонника из гостиницы «Колос». Интересные вещи рассказывает.

– Господи, – Карабанов еще не поднялся с пола и теперь, как капризный карапуз, катался по нему, суча ногами, – ну зачем я связался с этим подонком, с этой рохлей. Он готов кого угодно выдать за компанию. Ему нечего терять. Он ничего не достиг. Ничего не хотел. Господи! Все потерять из-за одного вечера! А дурак Гурьев – он ведь не мог понять, просто, по-человечески. Лез всюду. Идиот!

Оперуполномоченный деловито побрызгал на голову Карабанову водой из большой глазированной крынки:

– Задержанный, прекратите истерику.

* * *

«Великое дело – удача, – думал следователь Кирпичников. – И почти всегда она играет в нашей команде».

Август почти кончился, но дождей все еще не было, и пыли на дорогах не стало меньше, да и шофер на их «газике» сменился и, в противоположность разговорчивому Эдику, даже на вопросы отвечал только «так точно» и «никак нет». Герасим соскучился по городу и хотел узнать новости, но не было для беседы ни условий, ни партнера. И тогда он стал думать про свою удачу.

Не будь старика, технический эксперт показал бы, как можно всунуть в этот старинный револьвер длинный винтовочный патрон. Герасим это знал. Но старик был. А это уже удача.

Если бы револьвер выдавался на съемки и после убийства, Карабанов, наверное, спрятал бы его где-нибудь. И искать его было бы очень тяжело. Но, скорее всего, его бы нашли. Герасим и это знал, потому что знал, как могут кропотливо искать его коллеги. Но Карабанов не сумел спрятать оружие. И это тоже удача. Трюк с гильзой, пожалуй, был неплохо задуман. Но прошел он потому, что Карабанов не верил, что сумеет спрятать ее абсолютно надежно. Кругом были те, кого он боялся. Люди. Честные. И это тоже удача. Удача, которая не отвернется.