Текст книги "Поиск-84: Приключения. Фантастика"

Автор книги: Сергей Щеглов

Соавторы: Михаил Шаламов,Олег Иванов,Александр Ефремов,Б. Рощин,Ефрем Акулов,Лев Докторов,Евгений Филенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

3

Солнце в тот предновогодний день взмывало в безоблачное небо. Магазины торговали вовсю. Было без пяти минут двенадцать.

– Мы пойдем навстречу Петру, – сказала Нина. – Он может ехать лишь одной дорогой. Потом заскочим к нам на городскую квартиру, заберем продукты, пообедаем и вернемся на дачу.

– Согласен, – Георгий кивнул. – Лишь один вопрос. Я, к стыду своему, до сих пор не знаю, где и кем работает Петр. В первые минуты не спросил, а сейчас как-то неудобно.

– Петр – химик, – ровным голосом произнесла любящая жена. – Работает в НИИ.

– Ясно, – Георгий словно наткнулся на холодную стенку. – Ну что ж, теперь я полностью в вашем распоряжении. Ведите.

И они начали прогулку.

Помня о двух своих утренних неудачах, наш герой решил взять реванш. И это ему удалось. Мало того, что он был прекрасным слушателем – качество, хорошо развитое у любого журналиста, – Георгий и сам являл неплохой образец рассказчика. К тому же, то ли облик города, где он давно не был, то ли присутствие рядом красивой и умной женщины послужили прекрасным катализатором его способностей. Он блистал. Фразы строились тугие, емкие, прочно опираясь на существительные, взрываясь пружинами глаголов и расцветая созвездиями причастных оборотов.

Где-то на середине дороги и разговора Нина взяла его под руку. И сквозь толстую ткань зимнего пальто, сквозь костюмную и рубашечную ткани почувствовал Георгий, что женская, в вязаной варежке ладонь не просто лежит на его руке – она живет, и тепло от нее, тепло понимания и симпатии, флюидами стекает к нему.

И тогда, закончив очередную смешную историю, наш герой спросил:

– А как вы сами относитесь к теории вашего отца, Нина Викентьевна?

Все! Исчезли флюиды, как отрезало. Ладонь стала равнодушной. Ей уже было все равно, на что опираться – на руку ли, на палку.

Нина замедлила шаг.

– Я ждала этого вопроса. Что ж, извольте. Наука не считается с родственными связями. Моя кандидатская как раз построена на отрицании этой теории. Думаю, вопрос исчерпан?

– Несомненно, – поспешил заверить Георгий.

Они двинулись дальше… Однако беседа уже не наладилась, стала рваной, полупустой. Заговорили о фильмах, о читаных книгах, о том, что нынче солнечно, а вчера шел снег, и что полусухое шампанское лучше сухого.

Георгия не покидало странное ощущение. Рядом шла женщина, которая научно опровергла пусть небольшую, но достаточно важную часть его личности – его внутренний голос. Но ведь голос существовал! Более того, он и сейчас звучал, настаивая на сохранении тайны. Наш герой тихо недоумевал, однако, привыкший во всем следовать советам своего альтэр эго, не спорил и ни о чем не говорил спутнице.

Между тем Петра все не было. Нина, уже не таясь, поглядывала на часы, хмурила брови, но беседу не прерывала, лишь голос ее стал заметно суше..

Наконец вышли они к высокому зданию недавней постройки и остановились перед входом.

– Обратите внимание, – сказала Нина. – Мой доблестный супруг все еще на работе.

И она указала на знакомые «Жигули», примостившиеся сбоку от элегантной «Волги».

– Может быть, позвонить и напомнить о себе? – предложил Георгий. – Ученые – народ странный. Забывают обо всем на свете.

– Ученые? – неподдельное изумление звучало в голосе Нины. – Ах, да, конечно, – она усмехнулась. – Нет, мы сделаем иначе. Дома еще не все готово, поэтому я возьму машину и уеду, а вы вызовите Петра, на вахте есть его телефон, и вместе добирайтесь на такси. Передайте ему, что я жду не больше часа. Это заставит его поторопиться.

И Нина направилась к «Жигулям».

Проводив взглядом отъезжающую машину, Георгий пожал плечами и двинулся ко входу в НИИ.

– Елки-палки, – сказал Петр по телефону. – Глупость какая. Мы уже заканчиваем. Ты подожди, я сейчас.

И действительно, не прошло и пяти минут, как загудел лифт, двери его разошлись и в вестибюль вышел Петр в компании двух мужчин.

– Так говоришь, уехала, – друг детства ухмыльнулся. – Ну, Нинка, ну, дает! Ладно, на такси доберемся. Тут недалеко.

– Зачем же на такси, Петр Сергеевич? – проговорил один из незнакомцев. – Я вас довезу.

– А на аэродром успеете?

Второй незнакомец кивнул.

– У меня в запасе два с половиной часа. Не беспокойтесь.

– Что ж, нашим легче, – бодро сказал Петр. Дорогой, а ехали они в той самой элегантной «Волге», попутчики Георгия говорили о чем-то сугубо профессиональном, пересыпая речь малопонятными терминами и уж совсем непонятными остротами по поводу некоего Журкина, насквозь прогнившего в научном невежестве.

А когда «Волга» остановилась, второй незнакомец сказал:

– Был чрезвычайно рад встретиться с вами, Петр Сергеевич. Теперь ваша очередь к нам в Ленинград. И вообще, ну что вас здесь держит? Бросайте своего директора, он все равно вас не ценит, и перебирайтесь к нам. Все-таки головной институт. Базы и сравнивать нечего. Вы даже представить не можете, какую мы вам лабораторию отгрохаем. Право, перебирайтесь!

– Соблазнитель, – проговорил первый, и сквозь шутливый его тон пробилась вполне реальная тревога. – Вот не дам тебе машину, пойдешь до аэродрома пешком… Не слушай ты его, Петр. Никуда тебе уезжать отсюда не надо.

– А в командировку ты его все равно отпустишь.

– В командировку – пожалуйста. Только, чур, с возвратом.

Тут они стали прощаться, и Петр полез из машины.

– Это безобразие, – проговорила Нина, встретив их на пороге квартиры. – По твоей милости, Петр, мы могли опоздать на дачу. Ты ужасный эгоист, только о себе и думаешь.

Ужасный эгоист всем своим видом выражал раскаяние.

– Да там такое дело было, – по обыкновению нескладно начал он, – четырнадцатая серия к чертям полетела. Ну, мы ее и дожали. Пришлось мозгами крутить.

– О, боже, – Нина печально вздохнула. – «Дожали», «мозгами крутить». Тебя просто невозможно слушать.

На этом прения сторон завершились, и вскоре после непродолжительных сборов «Жигули» уже мчались за пределы города, крутя за собой снежные вихри.

– Сейчас без пяти три, – проговорила по прибытии хозяйка дачи, решительно оглядывая разложенные на кухонном столе продукты. – Так вот, чтобы до семи я вас дома не видела. Не путайтесь под ногами у занятой женщины. Ступайте. Возьмите лыжи и ступайте.

– Был бы третий – пулю бы расписали, – пробурчал Петр, но в голосе его не звучал истинно молодецкий задор, что отличает настоящих приверженцев карточных забав, а звучала в нем покорность судьбе да слабый отголосок нелюбви к зимним видам спорта.

Георгию, напротив, предложение Нины понравилось: карты он презирал, а на лыжах ходил хорошо. К тому же назойливое чувство неудовлетворенности беседой с Краснопольским и его приемной дочерью требовало уединенного размышления.

Как бы там ни было, а уже через полчаса наши спортсмены шли по накатанной лыжне.

– Покурим, – сказал Петр и присел на пенек. – Времени тьма. Успеем нагуляться.

Георгий не курил, однако возражать не стал и устроился рядом.

Солнце согрело воздух. Ветер отсутствовал. Пели птицы. Природа ликовала.

И спросил Георгий, отмахиваясь от дыма:

– Давно в институте работаешь?

– Девятый год, – Петр щелчком отбросил окурок. – До этого шабашил. Деньги были нужны.

– На дачу?

– Нет. Дача и машина – потом, когда втянулся. А по первости… Мы же только поженились. Комнату снимали. Нинка училась.

– Погоди, как комнату снимали? А родители?

– Дурота! Я же у тетки рос. Не помнишь?

– Это я, положим, помою, – впервые с начала рассказа солгал наш герой. – Но отец Нины? Приемный отец?

Петр неопределенно посвистел.

– Объяснить по-человечески можешь? – интерес Георгия стремительно возрастал.

– А чего объяснять? Тестя моего видел? То-то и оно… Как узнал старик обо мне – взъерепенился! А что? Его понять можно. На дочку аж не дышал. Ноги мыл и воду пил. А тут я, «здрасте-пожалуйста».

– Не понимаю, что в тебе плохого? – пожал плечами Георгий. – Высшее образование, перспективный жених.

– А у него таких перспективных – мешками. Под ногами шарахались. Он же ректором был. Ему непременно прынца подавай. Крику было – туши свет!

– Ну а ты?

– А что я? Креплюсь. Нинку, понимаешь, сильно любил.

– А Нина?

– Сначала тоже не очень. Почти ноль внимания. Но однажды сама ко мне прибежала. Вечером уже. На улицу вызвала. Любишь, говорит, меня? А я слова сказать не могу, головой киваю, как лошадь. Тогда, говорит, давай поженимся. Только чтобы жить не с теткой. Ну, я назавтра комнату снял, туда и переехали. А расписались через месяц.

– И ты сразу начал шабашить?

– Нет, не сразу. Летом. Нинку на юг отправил, ее стипендия да мои аспирантские – вместе хватило. У самого десятка. Думал временно в дворники пойти, да знакомого встретил. Он в бригаде был. Сговорились… Нинка приезжает, а у меня полтысячи в кармане. С тех пор и шабашил.

– А Нина?

– Что Нина?

– Ну… был аспирантом, без пяти минут кандидатом наук, и стал шабашником.

Петр пожал плечами.

– Да мы как-то на эту тему не общались…

– Чего ж шабашку бросил?

– Надоело. Мотался, как собака, дома не бывал. Да и тупеть начал. Чуть, понимаешь, говорить не разучился. Нинка мне сегодня правильно врезала. Плюнул, остался. Всех денег не заработаешь.

– Ясно. Ну а сейчас как живешь?

– Нормально. Детей вот нет, жаль. Нинка не хочет.

– С тестем-то вы как помирились?

– Сам приполз. Куда ему деться? Он Нинку любит… Да он мужик ничего. Но нервов ты ему попортил!

– Признаться, по его поведению этого не заметно.

– Уже оклемался. А сначала орал. У него это запросто. Ты же в Энске? В газете?

– Верно.

– Так он в Энск звонил. С редактором твоим ругался.

– Когда это было?

– Да летом же! Когда ты первое письмо прислал. Я тебе точно скажу – 24 августа. Мы с Нинкой в Ялту собирались, а он билеты на самолет доставал. Я за билетами заехал – слышал.

– А потом?

– Что потом?

– Когда второе письмо пришло?

– Тут Нинка вмешалась. Приструнила папашку. Она из него веревки вьет, – Петр потянулся и встал. – Ну что, пошли? Разомнемся малость?

– Пошли…

На лыжне Георгий, набрав быстрый темп, вырвался вперед, а потом пошел медленней. Рассказ Петра удивил его не так уж сильно, он ожидал чего-то подобного. Тонким своим журналистским нюхом ощущал Георгий дразнящий запах сенсации, громкой истории и, может быть, даже скандала. Следует искать дополнительных свидетелей. Знать бы только, где они. Не Краснопольского же спрашивать… Хотя, позвольте, один свидетель известен – некто М. Преклонный, собственной персоной проживающий в Живописногорске. Впрочем, есть вариант, что он переселился в более отдаленные места. Ушел, так сказать, навсегда. Ладно, после праздников займусь его поиском. Информацией у него не разживешься, но на других он вывести может. Чем черт не шутит?

Впереди затрещали кусты, и на лыжню вывалился Петр.

– Я по прямой протопал, – улыбаясь, сообщил он, – тут срезать можно!

* * *

Около половины седьмого наши приятели возвращались назад, неся на плечах лыжи.

– О, приехали, – указал Петр на широкий и респектабельный след «Волги», исчезающий во дворе дачи. – Сейчас я тебя с тещей познакомлю. Забавная старуха.

И они вошли в дом… Горел камин.

От него навстречу вошедшим поднялся Глеб Евстигнеевич.

– Ну-с, как погуляли?

– Прекрасно, – отвечал Георгий, к которому, собственно, вопрос и относился.

– Я рад. Первого января мы по традиции встаем на лыжи всей семьей. Присоединяйтесь.

– С удовольствием.

– Петр! – крикнула Нина из кухни. – Иди сюда! Требуется мужская помощь.

Пробурчав что-то, хозяин дачи отправился на зов.

– С минуты на минуту должна появиться моя жена, – ясно проговорил Глеб Евстигнеевич. – Буду рад вас с ней познакомить.

– Если позволите, я предварительно хотел бы переодеться…

– О да, конечно, не смею задерживать.

С этими стариками сам невольно становишься манерным, думал Георгий, поднимаясь по лестнице за должной экипировкой. Когда же минут через десять он спустился вниз, то нашел в зале помимо Краснопольского высокую худощавую женщину, лицом смуглую, скуластую, с чернющими глубоко посаженными глазами и черными же замысловато уложенными волосами. Одета она была в длинное облегающее платье и выглядела значительно моложе своих лет.

Услыхав шаги Георгия, они прервали беседу.

– А вот и наш гость, – Глеб Евстигнеевич взял женщину под руку. – Позволь представить тебе, дорогая, Георгия Александровича Шатурова. Георгий Александрович, моя жена Гортензия Каллистратовна.

Женщина рассмеялась.

– Да, именно так. Гортензия Каллистратовна. Но я в этом прискорбном факте совершенно не виновата.

Сказавши так, она протянула руку. Георгий руку принял, подумал немного и поцеловал сухую кожу.

– Зовите меня тетушка Тези, – продолжала между тем женщина, – поскольку Гера – было бы слишком нескромно.

Георгий улыбнулся.

– А ведь он похож на Фильченко, – последовала немедленная реакция. – Право, Глеб, согласись, что чрезвычайно, просто чрезвычайно похож!

– На Рому?

– Нет! Ну как ты можешь?! Рома – блондин. На младшего – Ореста.

– Да? Должно быть, – в голосе профессора уверенности в сем поразительном факте не ощущалось. Однако Гортензия Каллистратовна на интонации мужа внимание не обратила. Она вновь повернулась к Георгию:

– У нас на театре служил такой актер. Тому лет десять назад. Чрезвычайно талантливый и тонкий. Не улыбайся, Глеб, ты просто в нем не разобрался! Я с ним ставила «Женитьбу Фигаро». Ах, какой это был Альмавива!.. Вы никогда не занимались театром?

– У меня с ним довольно своеобразные отношения, – начал было Георгий, но Гортензия Каллистратовна его перебила:

– Постойте! – сделала она круглые глаза, – Георгий Шатуров? Вы – драматург?

– Некоторым образом.

– «Преклони колени» – ваша пьеса?

– Каюсь, моя.

– Голубчик мой, что же вы раньше-то молчали! – обиженным голосом воскликнула дама-режиссер. И обида была сыграна столь блестяще, что забыл Георгий о пятиминутном знакомстве, в силу краткости коего не мог он раньше известить о своих драматургических талантах. Забыл совершенно и потому устыдился.

Гортензия же Каллистратовна, взявши его за руку, продолжала вдохновенно:

– Мы обязательно поговорим о вашей пьесе и о том, что вы сможете создать для нашего театра. У нас еще будет время (пауза). А теперь мне пора (большая пауза). На кухню (горестный, но затаенный вздох).

При последних словах Георгий явственно узрел, как согнулись хрупкие плечи под бременем семейного долга, как опали трепетавшие минуту назад крылья и тяжелая женская доля снизошла на собеседницу. Она повернулась и крестным путем двинулась на домашнюю Голгофу.

– У вас восхитительная жена, профессор, – искренне выдохнул совершенно очарованный гость.

– М-р-р-р, – ответил счастливец из кресла, в коем давно уже и уютно наблюдал за представленной сценой.

Вошел Петр.

Вошел и, вытирая руки о край хомутом висевшего на шее передника, проговорил неодобрительно:

– Ловок ты, Жорка. Уже в цивильное перебрался. А я для тебя шабашку нашел.

– Что за шабашка?

– Печь подтопить надо. Это в подвале.

– Нет проблем. Сейчас пойду переоденусь.

– Вообще-то, там в подвале халат есть, – заметил Петр и добавил с сомнением в голосе. – Он ничего, чистый.

Зайдя даче в тыл, оказались они перед маленькой железной дверью, за которой обнаружилась бетонная лестница, идущая вниз. По ней и привел Петр-ключарь друга своего к печи огненной. Была та печь генератором тепла, иначе говоря, котлом типа КЧМ-2, производства Каунасского завода сантехнических изделий. И была она потухшей.

– Елки-палки! – в сердцах произнес хозяин подвала, – а я-то думаю, чего холодно? Придется чистить. Тьфу!

И он плюнул.

Под потолком горела лампа в матовом колпаке, освещая немалую горку зеркально-черного угля, аккуратно прислоненные к стене лопаты – совковую и штыковую, да фанерный шкафчик из тех, что бессменно стоят в цеховых раздевалках.

В глубине же подвала, полускрытый самодельной ширмой, виднелся длинный лабораторный стол, уставленный штативами, горелками и другими совершенно непонятными приборами, а рядом вздымался стеллаж, полный колб, реторт, склянок с реактивами и еще бог весть какими химическими штуками.

– Алхимией занимаешься? – поинтересовался Георгий. – Добываешь золото из подручных материалов?

Петр прошагал к ширме и рывком закрыл ее.

– Ерунда все это. Думал душу потешить – некогда. Хозяйство, черт бы его побрал! – он вернулся к печке и зло стукнул кулаком по холодному боку. – Двигай-ка ты, Жорка, наверх. Работа долгая и грязная. Все равно не справишься.

– Почему это не справлюсь? – оскорбился Георгий. – Ошибаешься, именно что справлюсь! Я, чтобы ты знал, два года истопником подрабатывал, когда в университете учился.

– Хо-хо! – сказал Петр. – Молоток! – сказал Петр. – Будешь как негр! – сказал Петр.

– Отмоюсь! Только переодеться все равно надо. Тут халат не спасет.

– Так у меня и комбинезон есть, в шкафчике. Ты свои шмотки скинь. Я их к тебе унесу. Потом снова оденешь.

На том и порешили.

– Давай трудись! – снисходительно бросил хозяин. – А я пошел духовку до ума доводить.

– Клифт по дороге не урони, – входя в роль, гаркнул Георгий.

Сатанинский хохот был ему в ответ, и дверь из подвала с шумом захлопнулась.

Подождав, пока уляжется эхо, Георгий подошел к котлу и принялся за работу. Он насвистывал безымянную песенку студенческих лет, он легко и ловко орудовал инструментами, он очистил зольник от золы, заложил новую порцию топлива и поджег его, он выровнял и без того ровную угольную горку, он подмел пол найденным в углу дворницким веником.

Он вновь ощутил себя двадцатитрехлетним, голодным и веселым…

А потом Георгий аккуратно поставил лопату с веником на место и огляделся в поисках работы. Таковая отсутствовала. Он еще немного посвистел бесшабашную песенку, но это было уже ни к чему, ибо ощущение радости исчезало, покрывалось ледком условностей, точно ручей к зиме. И в почти бессознательной попытке растопить этот лед подтолкнул Георгий к печке колченогий табурет, бросил на него свое тренированное тело, точно прыгнул в седло норовистого коня, и ногой поддал дверцу топки.

Он сидел на мерзко скрипящем табурете, и лицо его, и плечи, и грудь обливали отсветы пламени. Было жарко, чудилось – еще минута и комбинезон задымит и вспыхнет. В печи ревел огонь…

Не слышал Георгий ни скрипа отворяемой двери, ни легких шагов на лестнице, лишь когда тонкие пальцы легли на вздрогнувшее его плечо, он повернул голову и увидел Нину. Была она в рабочем платье, переднике и в руках держала поднос с рюмкой коньяка и яблоком.

– Вам, – проговорила она улыбаясь. – За доблестный и самоотверженный труд от обитателей дома сего и гостей. Выкушайте, Георгий свет Александрович!

– Оченно благодарен! – Георгий вскочил с табурета и фельдфебельски щелкнул пятками старых кед. Рюмку он взял, оттопырив мизинец, чтобы, значит, все по-благородному, выпил, покрутил носом и крякнул при сем.

А Инна протянула ему яблоко…

Внимательней вглядитесь в эту картину: на фоне мятущегося пламени две фигуры – мужчина и женщина. Они повернулись друг к другу, точно впервые смотрят глаза в глаза, и тела их обдает яростный зной. Женщина протягивает яблоко. Ну как, похоже? Вот сейчас, сейчас!

– Спасибо, – проговорил Георгий уже обычным голосом. – Я яблоки не ем. У меня аллергия.

– Жаль, – улыбнулась Нина. – А яблоки прекрасные, с нашего участка.

Она тряхнула головой.

– Вы еще долго?

– Уже закончил.

– Значит, идете наверх?

– Да, да, конечно.

Печь была закрыта.

Дверь в подвал была закрыта.

Нина направилась на кухню, а Георгий – на второй этаж.

Часы пробили восемь.

А когда их минутная стрелка степенно отсчитала еще тридцать делений, гость, вновь уже при полном параде, сошел вниз и оказался среди общества приятного, веселого и жаждущего с ним познакомиться.

Были тут двое коллег Глеба Евстигнеевича: историк Климук Прохор Кириллович и заведующий кафедрой органической химии Штабелев Никифор Силантьевич с супругой Зоей Капитоновной. Были работники театра: герой-любовник Борис Уварович Демин, жгучий балагур и брюнет, а также травести Чехвостина Анфиса Николаевна, по старости лет переключившаяся на роли бабушек, однако сохранившая в цыплячьем своем облике что-то от мальчишки – носила брюки и смотрела на всех исподлобья. Рядом с ней круто ходил высоченный и дородный Тимофей Тимофеевич Глязеров, достойный ее супруг и местный автор. Сослуживицы Нины были представлены тремя неунывающими девицами – Тоней, Олей и Викой, а также крупным интеллектуалом Капитуловым, чье имя Георгию так и не удалось узнать, ибо при знакомстве тот назвался лишь по фамилии, остальные же, безо всяких видимых причин, обращались к нему просто и кратко: «Слон».

Со стороны Петра не было никого.

Георгий:

1. Поговорил несколько минут о новых археологических открытиях в Средней Азии с Климуком.

2. Выслушал анекдот Демина и посмеялся над ним в седьмой раз за последние полгода.

3. Порадовался за Анфису Николаевну, которой Гортензия Каллистратовна («Святая женщина! Совершенно святая!») обещала интересную роль в новом спектакле.

4. Выслушал анекдот Демина и посмеялся над ним в тринадцатый раз за последние полгода.

5. Пожал руку коллеге по перу Глязерову («Я тебе, брат, правду скажу: пьеса твоя – золото! Побольше бы таких пьес. Побольше!»).

6. Выслушал анекдот… смотри № 2 и 4.

7. Обменялся веселыми репликами с одной из трех научных девиц, бог знает с какой.

8. Смотри № 2, 4, 6.

9. Глубокомысленно помолчал со Слоном.

10. Был, наконец, взят под руку Гортензией Каллистратовной и увлечен в сторону от оживленного круга гостей, за что сделался ей чувствительно благодарен, ибо ощущал уже на своем затылке жаркое дыхание Демина, настигавшего его с очередным анекдотом за пазухой.

– Вы должны мне помочь, – заговорщицки прошептала спасительница. – Сейчас будет короткое застолье, потом танцы, а после я предложу игру на угадывание предметов. Мне нужен будет доброволец. Вызовитесь вы. Вам завяжут глаза, и игра начнется.

– А как же я угадаю предмет?

– О, это очень просто. По первым буквам слов в вопросе. Так будете моим ассистентом?

– С удовольствием!

– Тогда за стол, – Гортензия Каллистратовна повысила голос, – за стол! Все за стол!

Мы пропустим описание застолья, короткого, но вкусного, первые тосты и первые закуски, бог с ними! Мы пропустим и описание танцев. Что нового тут можно придумать? И перейдем сразу к радостям экстрасенса. Следуя договору, Георгий вызвался добровольцем и уже сидел отдельно от всех с завязанными глазами и глупой улыбкой. «Пусть спиной повернется!» – прокричали научные девицы. Пришлось повернуться спиной.

– А теперь, – голос Гортензии Каллистратовны стал торжественным, – попрошу полного молчания. Нам надо сосредоточиться!

И начались чудеса в решете. Георгий давал ответы. В обступившей тишине он напряженно следил за громкими сообщениями мадам Калиостро. И странное дело, раз от раза напряжение это не уменьшалось, а наоборот, увеличивалось, вызывая оцепенение всего тела и глухую, едва заметную вибрацию в голове. Внезапно услышал Георгий странный шум, похожий на потрескивание ненастроенного приемника, и чей-то голос тоскливо проговорил: «О господи, когда же это кончится? И всегда она так, как увидит нового человека, начинает хвостом вилять. Старуха ведь, а туда же. И голова болит…»

Вздрогнув, Георгий перепутал предметы.

Гортензия Каллистратовна тут же нашлась и повторила вопрос, напирая на начальные буквы. На сей раз ответ был правильным – усилием воли наш герой вернул себя в нормальное состояние. Однако, внезапно и пронзительно, до самой глубины охватило его странное желание. Захотел Георгий, чтобы следующей для опознания была предъявлена ему красивая заколка из волос Нины. Желание было неодолимым.

И спустя несколько секунд услышал он громкий голос хозяйки дачи:

– Ты делаешь мне больно, мама!

И растерянный смех Гортензии Каллистратовны.

Георгий сорвал повязку:

– Все. Не могу больше. Перерыв!

Присутствующие хлопали, Нина поправляла волосы и заколку, Гортензия Каллистратовна медленно наливалась румянцем удивления, глаза же Глеба Евстигнеевича были усталы и тусклы. Впрочем, он тут же, улыбаясь, присоединился к аплодисментам, но Георгий уже понял, чей внутренний голос стал ему доступен в минуту озарения.

А вечер между тем потек своим чередом.

Опять начались танцы, после настала очередь новым играм и забавам. И Георгий скакал вместе со всеми, и пел под гитару, и смеялся милым колкостям трех дев, и танцевал с Ниной, и еще многое другое успел наш герой, но при сем тревожное чувство невероятного снедало его душу. Тщился понять он, что же с ним произошло? Пригрезилось или действительно явью были мысли Краснопольского, и случайна ли попытка Гортензии Каллистратовны вытащить заколку из волос приемной дочери? Вспомнилось тут Георгию ужасное слово «психоимпульс», вычитанное в каком-то фантастическом рассказе. Вспомнилось и привело к содроганию. Нет, об этом и думать не хотелось! Другое дело – чтение мыслей. Все-таки привычней. Телепатия, так сказать… Попробовать еще раз? Примериться к кому-нибудь из гостей и попробовать?

И он попробовал.

И он услышал.

«Нет, не даст мне ведьма старая роли. Не даст! – надсадно верещала зайчиком прыгающая Анфиса Николаевна. – Господи, что же делать тогда? Что делать?»

Из глубокого кресла улыбался Георгию Тимофей Тимофеевич, размышляя о тяжелых днях живописногорского театра, «раз уж эта дура решила заигрывать с этим сопляком, и пьесу его поди возьмет. Пьеска-то дрянь, но блат, блат! Куда от него деться?» Под дурой несомненно значилась Гортензия Каллистратовна, когда же Георгий уяснил, кого местный автор аттестовал хлестко «сопляком», то покраснел от незаслуженной обиды и подумал про собрата по перу такое, что и сам невольно испугался – а вдруг как собрат догадается. Но тот продолжал ласково улыбаться. Тогда отвернулся от него Георгий и попал в зону мыслей интеллектуального Капитулова. Попал и ничего не услышал. Напрягся до ряби в глазах, однако напрасно – загадочный Слон молчал на всех диапазонах. Зато рядом фонтанировал герой-любовник, и очередной анекдот пулей влетел в сознание Георгия.

Он вздрогнул и решил больше не подслушивать.

Да и некогда уже было. Пришла пора окончательного застолья. И за праздничным тем столом, за общим весельем и радостью отодвинул от себя Георгий тревожные мысли, обратясь к услугам народной мудрости о несомненном интеллектуальном превосходстве утренних часов над вечерними.