355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Филатов » Совершенно несекретно » Текст книги (страница 7)
Совершенно несекретно
  • Текст добавлен: 15 апреля 2017, 23:00

Текст книги "Совершенно несекретно"


Автор книги: Сергей Филатов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

Демократическая часть депутатов, конечно, пребывала в радостном настроении – это ведь еще одна победа на пути преобразования России. Все понимали, что теперь в чем-то будет нам легче пробиваться через союзные барьеры, но в общем станет и труднее. Да и союзное руководство отдавало себе отчет, что это уже иная, не безликая, поглощенная союзным руководством Россия и многое нужно менять в отношениях с ней.

На следующий день открылся Пятый съезд народных депутатов РСФСР. Изменение на сцене – место для президента, которое оборудовано и с почетом, и с возможностью его участия в работе (телефоны спецком-мутатора и связи с председательствующим, микрофон, государственная атрибутика). То же сделано и в зале, где проходили заседания Верховного Совета. В новом качестве Борис Николаевич всегда участвовал в работе съездов и был вначале частым гостем Верховного Совета, но в последующем государственные дела оставляли ему все меньше и меньше времени для участия в работе сессий. Хотя при решении всех важнейших вопросов, которые рассматривались в Верховном Совете, он обязательно присутствовал и участвовал в их обсуждениях вплоть до конца 1992 года, когда началась целенаправленная травля президента в законодательном органе.

Съезд приступил к избранию своего нового председателя. Кандидатами на этот пост стали, помимо Хасбулатова, Шахрай, Лукин и чуть позже – Бабурин. Честно говоря, может быть, Хасбулатов прошел бы с первой попытки, если бы Лукин и Шахрай сняли свои кандидатуры. Но у обоих такая откровенная неприязнь к Хасбулатову, что ни один из них от кандидатства не отказался. А тут еще всплыл С.Н.Бабурин. И тогда все три кандидата всерьез обеспокоились, потому что слишком хорошо знали, кем к тому времени стал Бабурин. Я и до сих пор убежден, что этот человек, при всех его достоинствах, добра не приносит. В нем слишком много самолюбования. Мне кажется, он – вечный оппозиционер, а это, как известно, связано не с созиданием, а, скорее, с разрушением. Но Бабурина активно поддерживали коммунисты, и была реальная опасность его избрания. Однако выборы закончились ничем – никто из кандидатов так и не смог набрать достаточного количества голосов, и вопрос был перенесен на осень. Для Хасбулатова это значило пересмотр своего места в политическом спектре, чем он вскоре и занялся.

Неудача в конце съезда никак не повлияла на наше удовлетворение тем, что формально была поставлена точка в создании президентской республики РОССИИ.

Глава 4. ИЗ ПЛЕНА КРИВЫХ ЗЕРКАЛ

ПЕРВЫЕ ШАГИ К ЭКОНОМИЧЕСКОЙ РЕФОРМЕ

..А надо знать, что нет дела, коего устройство было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми.

Петр I

В 1991 году в стране сложилась тяжелая экономическая ситуация, в том числе и с продовольствием. Каждая семья это на себе почувствовала. Магазины совершенно опустели. Опасаясь возможного голода, люди простаивали часами в очередях, сметая с прилавков всё – макароны, крупы, сахар, соль, мыло… Квартиры превращались в продовольственные склады, последние запасы которых подчас доедались спустя год-два – когда в свободной продаже снова все появилось, правда, по многократно возросшим ценам…

И у нас с Галей на руках были, как и у всех, талоны, и она довольно успешно по ним отоваривалась: дома стояли гарантами выживания мешок сахара и мешок крупы.

В Верховном Совете еще оставался от прежних времен буфет, в котором я, перед тем как ехать домой, мог что-то ухватить, иногда даже курицу. Если же задерживаться приходилось допоздна, а это бывало практически постоянно, меня выручали сотрудницы, которые, еще днем прикупая что-то для себя, вспоминали и обо мне. Загрузка в Верховном Совете была без преувеличения сумасшедшая – и утром, и особенно вечером, когда стекались все материалы, требующие подготовки к следующему дню. Я очень волновался из-за возможных огрехов, которые могли бы сказаться на работе Верховного Совета. И хотя я привык по жизни много работать, такое постоянное нервное напряжение оказалось непривычным. Я возвращался домой поздно вечером, почти ночью, со свинцовой тяжестью в затылке. Короткие прогулки не давали забыть о дневной круговерти, заснуть было невозможно.

После избрания в Верховный Совет я почувствовал несколько неуютное свое состояние: трудно было себе представить, что отойду от дел в институте. Остались научные разработки, остались аспиранты, которым нужна была моя помощь, остались агрегаты и машины, требовавшие доведения до кондиции и внедрения в производство. Не закончена работа в Японии.

Какое-то время занятость в Верховном Совете и в институте я пытался совмещать, но дел в Верховном Совете становилось все больше и больше, и произошло то, что должно было произойти, – я полностью ушел в депутатство. Тем более что на мне лежали обязанности куратора и в московской депутации, и в депутатской группе «ДемРоссия». Самый большой дискомфорт я ощущал из-за отсутствия профессии, которая, убежден, нужна для работы в законодательном органе, – или экономиста, или юриста. Но у меня был опыт жизни, опыт производственника и научного работника, наконец, были навыки системщика, что совокупно пригодилось в новой работе.

Непросто было выбрать комитет. Тянуло заняться правами человека, но увидел, как дотошно в них разбирается Сергей Ковалев, уже тогда слывший известным и авторитетным правозащитником. Я тогда сделал все, чтобы помочь Сергею Адамовичу стать и членом Верховного Совета, и председателем Комиссии по правам человека. Сам же вошел в Комитет по экономической реформе. Кандидатуры на председателей комитетов и комиссий мы предварительно рассматривали на депутатских собраниях «ДемРоссии», с тем чтобы дружно поддерживать во время голосования. Главными критериями были личное желание и профессиональная принадлежность.

Как-то на сессии ко мне подсел Михаил Астафьев и начал уговаривать войти в комиссию по вероисповеда-нию и свободе совести. Что-то внутри подтолкнуло меня согласиться с предложением, и я вошел в эту комиссию Слишком много натворила бед большевистская власть в области религии. Когда-то в России было 800 монасты рей, в СССР осталось – 26. Тысячи храмов были разрушены, отданы под хранилища или увеселительные учреждения. А главное, нас заставили забыть нашу истинную историю, обеднили культурой. И это нужно было отрабатывать – ради детей и внуков. Кстати, первый закон, принятый Верховным Советом, был как раз о свободе совести и вероисповедания.

Комитет по экономическим реформам активно работал при формировании правительства, точнее, его экономической части. Через комитет прошли Григорий Явлинский, Борис Федоров, Юрий Скоков, Геннадий Филь-шин и другие кандидаты в силаевское правительство. Пожалуй, впервые при встрече с Федоровым и Явлинским мы почувствовали возможность реформирования нашей экономики, настолько четко они представляли себе перспективу. Однако с законами комитет начал разбираться с приходом Владимира Исправникова, который руководил подготовкой закона о собственности, и Владимира Шумейко, возглавившего подготовку закона о предприятии и предпринимательской деятельности. Руководителем комитета был С.Н.Красавченко, но мне как-то больше запомнилось обилие иностранных гостей в его кабинете, чем озабоченность комитетом и законопроектами.

Мы все, депутаты Верховного Совета, с первых дней работы ощущали физически тот ее гигантский объем, который необходимо было сделать. В России еще не было закона о правительстве, о прокуратуре и судебной системе. Не было законов экономических, особенно для рыночной экономики, – о собственности и предпринимательской деятельности, о финансовой и налоговой системах, о бюджете. На Верховном Совете все последующие годы принималось по семьдесят – восемьдесят законов, а потребность в них для страны исчислялась несколькими тысячами. Большую нагрузку – и организационную и политическую – тащил на себе Хасбулатов, особенно когда Ельцин бывал в отъездах.

После Первого съезда народных депутатов РСФСР, когда наметилась возможность экономической самостоятельности России, в обществе стала ощущаться потребность в объединяющей общенациональной идее, роль которой могла бы сыграть программа экономических реформ. Эти реформы все ожидали, их необходимость была почти осязаемой. Программы реформ были у М.А.Бочарова, И.С.Силаева, некоторых других видных экономистов…

Была своя программа и у Григория Явлинского. Позднее к ней подключился академик Станислав Шаталин, она получила название «программа Шаталина – Явлинского», привлекла внимание общественности и наделала в то время много шуму. Что в ней прельщало нас, депутатов?

Во-первых, под эту программу у Г.Явлинского, пожалуй, у единственного, была своя команда молодых профессионалов – Михаил Задорнов, Сергей Зверев, Александр Михайлов, каждый из которых обладал и своим видением проблемы, и своим подходом к ней. Члены его команды и сегодня представляют собой яркие личности на политической арене страны.

Во-вторых, программа была доходчива и понятна, содержала конкретность намечаемых действий. И хотя кое-кто считал ее наивной, иронизировал по поводу именно пятисот дней, – дескать, тут и пяти тысяч дней не хватит, чтобы все разложить по полочкам, – все-таки именно благодаря этой программе становилось понятным, что рынок – это вовсе не базар, а отточенная, во многом адаптивная, саморегулируемая система. С этим согласились и экономисты, и политики.

Было очевидно, что для приведения в действие сложного механизма реформ нужна своя законодательная база. Итак, третьей особенностью программы Явлинского стала очевидная необходимость разработки и принятия пакета законов, призванных обеспечить работу рыночной экономики.

Я познакомился с Григорием Явлинским в комитете по экономической реформе. Он пришел туда по представлению председателя правительства И.С.Силаева вместе с Борисом Федоровым летом 90-го года. Борис Федоров уже тогда считался профессиональным финансистом, освоил большую зарубежную школу и был очень сведущ в банковском деле. Г.А.Явлинский намечался на пост первого вице-премьера правительства по экономической реформе, Б.Г.Федоров – министра финансов. Оба изложили свои взгляды на работу в правительстве и на практическое внедрение реформ.

Идея Явлинского состояла в том, чтобы построить правительство из двух крупных блоков: один осуществляет экономическую реформу, другой занимается той частью хозяйства, которая требует жесткого управления из центра на некоторый переходный период.

Явлинский возглавил первую из этих структур, которая включала антимонопольную политику, приватизацию, земельную реформу, финансы. Он своей манерой разговора, постановкой вопроса, логикой мышления как-то быстро завоевывал внимание аудитории и быстро вызвал интерес и доверие к себе. Верил ему и я. У него ясный взгляд не только на экономику, но и на политику. Он обладает удивительным свойством увязывать и то и другое, прекрасно различая политические нюансы, точно оценивая политические фигуры и отлично разбираясь, где в политике ложь, а где правда. Не случайно у него по сей день многочисленный и устойчивый контингент – то, что принято называть непонятным и непривычным для нас словом «электорат», – поддерживающих его.

Меня располагало к нему и его желание всегда говорить правду, как бы неприятна она ни была. Впоследствии я заметил, что он наделен еще одним интересным качеством: умеет заставить собеседника высказывать именно то, что сам хочет от него услышать. Явлинский не допускал мысли, что на его месте может появиться кто-то иной. Напротив, был убежден и ждал подтверждения от других, что лучше него никто ничего не сделает для развития экономики. И если в ходе многочисленных обсуждений все-таки принималось не его решение, надо было искать приемлемую форму для объяснения с ним, так как частенько он вставал в позу, а терять его не хотелось.

Впрочем, это достаточно тонкий вопрос. Помню, работая уже в Администрации Президента, я собрал лидеров различных партий и общественных движений демократической направленности с целью начать процесс объединения. Тогда быстро все рассыпалось из-за произнесенной Явлинским фразы:

– Почему я должен идти к кому-то объединяться? У меня самый высокий рейтинг, пусть другие идут ко мне…

Тогда он мне казался не таким конфликтным, как, скажем, Борис Федоров, который накануне выборов в Госдуму 95-го года выпустил книжку, на обложке которой, кажется, значилось: «Достижения правительства В.С. Черномырдина в 1994–1995 годах», и далее шло 30 чистых страниц с текстами «Вместо введения» на первой странице и «Вместо послесловия» – на последней, написанными самим Борисом Григорьевичем. Явлинский, думаю, так не поступил бы.

У него и тогда, и сейчас – явная антикоммунистическая позиция. Он прекрасно разбирается в любых программах коммунистов, их маневрах и очень быстро раскладывает все по полочкам. Тогда же, перед выборами 95-го года, он заявлял:

– Если я пойду на выборы, то только затем, чтобы не победили коммунисты. Я пойду, чтобы разоблачить их, потому что лучше меня этого никто сделать не сможет.

Последовавшая вскоре его теледискуссия с Зюгановым убедила многих в правоте Явлинского: он «раздел» оппонента, выражаясь фигурально, догола. Хотя помешать коммунистам победить на выборах Григорий Алексеевич не смог. Но это все было уже потом…

В первый год важно было определиться концептуально в направлениях законотворческой деятельности. И прежде всего – в экономическом направлении. Этим же занималось и руководство Союза. На каком-то этапе даже появилось чуть ли не пять вариантов программ экономической стабилизации. Надо сказать, что Россия начала опережать другие республики и Союз в целом в постановке и рассмотрении этого вопроса. До этого все старые решения, которые принимались, разговоры о кадрах на пленумах и т. д. – все это было часто пустой тратой времени. Первое крупное концептуальное решение по рынку ожидалось в августе. Но при этом проявилось столько нерешительности, столько затяжек и проволочек в верхних эшелонах союзной власти, что время ушло и нужно было принимать уже республиканские решения.

Программа Шаталина – Явлинского исходила из того, что, поскольку реформаторские процессы синхронизированы по республикам и в центре, необходимо сильно укрепить экономические функции центральной и, в частности, президентской власти. И республики пошли на ущемление своих республиканских прав. Но в августе ситуация качественно изменилась. В принятых Верховным Советом СССР «Основных направлениях» ощутимую тяжесть реформ и ответственность за них переложили на республики, а право принятия всех экономических решений оставили за центром. Это был абсурдный подход, не имеющий никакой логики.

Через некоторое время последовала просьба Г.Яв-линского об отставке, прозвучавшая на сессии Верховного Совета РСФСР:

– Вы, очевидно, знаете, что поддержанная вами программа перехода к рынку «500 дней» по выходу из кризиса не может быть реализована. Программа одобрена как союзная. Ожидание договоренности между республиками о единой экономической политике выхода из кризиса превысило все разумные сроки. Хуже того, возникли трения между республиками. Инерция разлагающих экономику дезинтеграционных процессов очень высока: Программа содержала в себе специальные механизмы, которые позволили бы остановить ухудшение ситуации, но за 50 дней, а это половина первого этапа реформы, ничего не было сделано…

В общем, оказалось, что нет согласия среди глав республик, как нет политического союза Горбачева и Ельцина, что явно мешало установлению финансовой стабилизации. Нужно было учредить межреспубликанский экономический совет, решить вопрос о новых кадрах, передать часть полномочий республикам. Но, как и прежде, все упиралось в центр. Упущенное время и абсолютно несогласованные действия правительств республик и центра, повышение в тот критический момент закупочных цен на мясо и зерно нанесли самый чувствительный удар по положению внутри страны.

То есть фактически мы все уповали на программу Шаталина – Явлинского, а на практике реализовывалась программа союзного правительства.

В заключение Григорий Алексеевич сказал:

– Выполнение программы перехода к рынку, как она была задумана, фактически невозможно… Вход в рынок в данном случае будет не через стабилизацию, а через усиливающуюся инфляцию.

Поскольку считаю себя одним из основных авторов программы, которая хотя и была принята, но не реализована, в том числе и в результате решений, принятых правительством, в котором я состою, прошу Верховный Совет РСФСР принять мою отставку…

Позднее Борис Николаевич так охарактеризует этот период:

– Да, мы допустили несколько тактических ошибок. Я лично тоже. Убаюкал нас Горбачев, сделав вид, что программа «500 дней» – это совместная программа… И мы поверили. Мы ведь и раньше знали, что он обманывает постоянно и народ, и тем более демократов и демократию… Мы потеряли четыре месяца. Нам пора идти в наступление. Демократия в опасности.

Уход Г.Явлинского из правительства многие из нас восприняли как предательство. Хотя, конечно, по-своему, он, вероятно, был прав.

С тех пор Г.Явлинский постоянно находится в оппозиции к власти. И чем дольше он остается в оппозиции, тем больше привыкает к этой роли. Он стал практически постоянным дежурным критиком курса президента и правительства. И только. Удобная позиция.

Как бы там ни было, союзный пакет законов, связанный с программой Шаталина – Явлинского, был направлен на экспертизу в США, в юридический институт «Арнольд и Портер». Когда же институт был готов к обсуждению законопроектов, решено было направить туда российских депутатов.

Из Распоряжения первого заместителя Председателя ВС РСФСР:

«1. Принять предложение советско-американского фонда «Культурная инициатива» о направлении группы народных депутатов РСФСР и экспертов в США для проведения независимой экономико-правовой экспертизы проектов законодательных актов, обеспечивающих Программу стабилизации экономики РСФСР и перехода к рынку (список прилагается)…

18 октября 1990 года».

Нас было, без переводчиков, 22 человека – членов различных комитетов и комиссий Верховного Совета РСФСР, специалистов Минюста РСФСР, Минфина РСФСР, АН СССР, научных и учебных институтов страны. Экспертизе должны были подвергнуться более двадцати законопроектов, касающихся основополагающих положений рыночной системы. По тематике законопроектов были созданы шесть групп во главе с депутатами: денежная и банковская система, государственный бюджет и государственный долг, акционерные общества и ценные бумаги, имущественная ответственность предприятий, реорганизация и банкротство, иностранные инвестиции, товарная биржа, биржевая торговля.

В ту поездку мы большую часть времени бывали вместе с Ю.М.Ворониным и по дороге в институт или возвращаясь оттуда в гостиницу, часто просто прогуливаясь по Вашингтону, много говорили о наших российских делах. Тогда же я узнал, что Воронин до избрания народным депутатом работал в Татарстане заместителем председателя правительства. В Вашингтоне стояла нежаркая, а по утрам даже прохладная погода. Рано утром мы видели много бомжей, которые спали на картонных, из-под упаковочных коробок подстилках, расстелив их прямо на мраморных площадках у входов в офисы. Для нас видеть это было и непривычно, и неприятно. Как-то мы задали вопрос нашей сопровождающей Катрин:

– Как же вы терпите в своей самой богатой и в самой свободной стране такое положение?

На что она с вызовом ответила:

– А почему мы должны из своих доходов доплачивать этим бездельникам – они ведь не хотят устроить свою жизнь сами, не хотят работать.

Мы потом часто видели стайки здоровых мужиков, преимущественно негров, которые слетались в скверы города, не зная, куда себя девать от безделья. Чаще всего они проводили время за играми. А работать, по утверждению горожан, не хотели. Это был наглядный пример свободы по-американски.

Наш разговор с Юрием Михайловичем Ворониным вращался вокруг российских проблем и преобразования экономики. Он принадлежал к КПРФ, я – к «ДемРоссии». Но я бы не сказал, что разговора между нами не получалось. Наоборот, мне как-то было любопытно, на чем еще держится привязанность людей к КПРФ после такого краха партийно-тоталитарной системы? Его привязанность к КПРФ, пожалуй, оказалась конъюнктурной – нужно было (уж очень хотелось!) стать зампредом правительства РСФСР. И он выбирал, какая фракция сильнее, чтобы осуществилась его мечта. Был даже период, когда он вступил в «ДемРоссию» ради этой цели. Был и период, когда он пытался надавить на И.С.Силае-ва с помощью компромата (тогда было такое надуманное, но эффектно звучавшее «дело Фильшина о 140 миллиардах»), Не получилось.

Я все это понимал, но отношения с ним всегда держал ровные. К сожалению, он был хитрее, чем мы думали: работая один на один с Хасбулатовым, оказал на того решающее влияние, чтобы тот стал ярым противником реформ в 1992–1993 годах.

Тогда же Ю.М.Воронин нормально оценивал нашу поездку в США. Понимал, что хватит искать выход на пути планового развития страны, нужно переходить к рынку, но с регуляторами в руках государства. Он все эти годы больше склонялся к китайскому варианту. В его руках была сосредоточена главнейшая комиссия Верховного Совета – налоговая и бюджетная. И от его понимания рынка многое зависело в формировании нашего законодательства. У нас ведь раньше бюджет разрабатывался не на налоговой основе, а на сырьевой: сырье продавалось за границу, деньги клались в кошелек и оттуда распределялись по лимитам. Налоги? Были мизерными, да и кому они были нужны? Нефть, золото, алмазы широкой рекой текли за рубеж. А для того чтобы нас признавал и боялся мир, нужны были внешняя политика на грани войны и образ врага – для сплочения общества внутри страны. При мизерной зарплате огромные суммы тратились на вооружение. Вот и вся незатейливость коммунистического режима.

Сейчас мы начинаем жить по налогам, а что это значит? Сколько произвел, сколько продал, столько и получил. В недавнем прошлом экономика наша с огромным ускорением летела в тартарары, потому что производили мы немало всего, но это в подавляющем большинстве случаев никому не было нужно из-за низкого качества. Потому-то и началось падение производства. В те времена на складах сосредоточилась готовая продукция на сумму, равную трем годовым бюджетам страны. Но если товары никому не нужны, то зачем их производить, зачем отбирать у потомков сырье?

И вся система поехала вниз: те отрасли, которые производили неходовой товар, стали резко разрушаться и потянули за собой остальные. И потому-то основной задачей было сохранить, – по возможности, в условиях продолжающегося экономического падения – тот уровень стабильности в стране, который бы не дал производству сдвинуться до роковой черты, после чего нам грозил бы самый настоящий обвал. И когда сегодня коммунисты заявляют, что государство и сейчас можно вернуть в дорогое их сердцам прошлое, они, к сожалению, правы. Да, можно, и понятно, каким образом: снова гнать на сторону сырьевые ресурсы, снова вырученные за них деньги накапливать, снова подключить все хозяйство к распределительной системе. Коммунисты все эти годы, спекулируя на экономических трудностях страны, стремятся подкупить наиболее незащищенную часть населения, на словах выступая за увеличение пенсий и различных льгот, но на деле прекрасно понимая, что деньги для этого пока взять неоткуда.

Это мои доводы в разговоре с Ворониным. Он со многими соглашался, но считал, что с этим составом правительства мы ничего не сделаем, да и программа Явлинского казалась ему наивной. Вот так в далеких США мы вели дискуссии о российских проблемах, одновременно набираясь знаний и опыта в общении с американскими коллегами.

Останавливаюсь на этой теме подробно потому, что слишком несправедливо представляет наша коммунистическая оппозиция помощь зарубежных специалистов, и особенно из США, приписывая нам полную идеологическую зависимость от них.

Дело в том, что, как ни пытались нам доказать наши коммунисты за 70 с лишним лет, что наука и политическая идеология связаны и первая зависит от второй, это не так. Только невежды и неучи связывают научные знания с политической зависимостью и «купленностью» тех, кто их приобретает. А с нашей исковерканной экономикой нам нужны были знания, упущенные и извращенные за годы советской власти, чтобы выйти к стабильной жизни общества. И когда в США мы проводили дискуссии по этим законопроектам, у меня впервые сложилось впечатление, что мы вступаем в иной мир, подчиненный строгим правилам, с которыми необходимо так же считаться, как с законами физики, химии, природы.

С другой стороны, мы увидели мир порядочности, противоположный тому, образ которого у нас стремились закрепить в течение долгих лет как некоего человеконенавистнического, ненасытного, жестокого монстра. Я почувствовал защищенность людей и их открытость с первой встречи, с первой начавшейся дискуссии. Во всех группах, кроме представителей института и экспертов, делавших заключения по нашим законопроектам, присутствовали приглашенные американской стороной представители другой экономической школы, более мягкой с точки зрения рыночных законов, к которой относилась школа европейская. Это должно было уравновесить дискуссию иными мнениями, иными точками зрения. В нашей группе присутствовала, например, Сара Рейндольдс из Гарвардской юридической школы

Эксперты в основном высоко оценили представленные законопроекты, но сразу высказали и принципиальные замечания и пожелания. Если бы мы им следовали думаю, экономические реформы шли бы у нас с большим эффектом. Например, начиная дискуссию по управлению государственной собственностью и приватизацией, эксперт Стивен Теппер заявил:

– Опыт практически каждой страны, приступившей к реализации программы приватизации, свидетельствует о том, что приватизация быстро становится центром острых политических противоречий. Поэтому решающее значение имеет максимальное отражение в этой программе широкого политического консенсуса в поддержку приватизации, а также обеспечение ею независимости от политической борьбы как органов, созданных для проведения программы, так и самих операций.

Тогда казалось, что нам удастся соблюсти такой консенсус. Однако чем дальше шел процесс приватизации, тем глубже и непримиримее становились противоречия.

Может быть, виной всему была скороспелость и поспешность, которую и не скрывали демократы, опасаясь возврата к власти партийной номенклатуры, и поэтому добивались такого результата, который бы сделал процесс необратимым. В этой скороспелости и поспешности не произошло главного – у людей не проявилось понимания того, что же они должны делать и чего делать не следует. Я не зря многократно просил руководство Госкомимущества и А.Б.Чубайса почаще выступать по радио и телевидению. Но этого почему-то не получилось. Отсюда, может быть, и искривления в самом процессе приватизации, и полное отсутствие ее общественного понимания и поддержки. Народ оказался обобранным.

Когда в 1991 году демократия была в опасности, Борис Николаевич, выступая перед демократами, говорил:

– Конечно, демократам сейчас надо идти прямо к людям, разъяснять все. Нас критикуют за частную собственность – объяснять. Обвиняют в развале Союза – объяснять. Позицию в отношении армии обвиняют – объяснять. По проблемам Прибалтики обвиняют – разъяснять. Если бы не было наших шагов и наших усилий, коммунисты «оккупировали» бы еще раз Прибалтику. Вот в чем дело.

К сожалению, так было только в начале деятельное ти Бориса Николаевича. В последующем он не только не разъяснял ничего сам, но очень ревностно относился, когда это делали другие. Я думаю, к этому столь же ревностно относилась и ельцинская семья.

Сегодня, оглядываясь назад, я склоняюсь к тому, что фигура А.Б.Чубайса была не совсем удачной на этом по сту с точки зрения его принадлежности к определенной политической партии, выражавшей крайние, радикаль ные взгляды на либерализацию цен, приватизацию и отношение к социальным вопросам. И хотя я был сторонником этих взглядов и считался в одной с ним команде, все же, наверное, в тех условиях тут должен был находиться известный, но независимый человек, пользующийся максимальным доверием в обществе. То есть фигура, которая могла бы консолидировать общество в решении важнейшей общенациональной проблемы. Тогда бы и Договор об общественном согласии приобрел иные значение и содержание. Ведь в стране проводилась беспрецедентная по своим масштабам приватизация: за 1992–1995 годы было приватизировано более 400 тысяч предприятий, что составляет более 50 процентов всех имеющихся в России.

Но было и второе условие, которое подчеркнул Стивен Теппер:

– В Положении о приватизации должна быть отражена концептуальная договоренность о том, какие цели являются первостепенными. Как правило, приватизация проводится с целью повышения производительности, эффективности и финансовой независимости предприятий, накопления фондов для улучшения их финансового положения, сокращения государственного сектора, уничтожения монополий, а также развития рынков капитала, расширения акционерной собственности и поощрения инвестиций иностранного капитала, импорта новых технологий и выхода на международные рынки…

Из всего этого тогда мало что получилось. Мне пришлось много раз беседовать на эту тему с Юрием Михайловичем Лужковым, и он, аргументируя свои доводы против «приватизации по Чубайсу», как раз и говорил о многообразии целей приватизации и отсутствии практических результатов. В начале ударение ставилось на отходе от монополии, но созданный антимонопольный комитет так и не заработал, потому что был поставлен в труднейшее положение, в том числе и в материальном обеспечении своих работников. Зато позже наши молодые реформаторы делали неоднократные попытки реструктурировать естественные монополии РАО ЕЭС и Газпром, но каждый раз встречались с большим сопротивлением. Тогда их решение относительно РАО ЕЭС меня тоже беспокоило, и я просил вмешаться в эти процессы ГАЯвлинского, что он и сделал, остановив процесс разрушения РАО ЕЭС.

Что же касается звонков к нашим молодым реформаторам – это отдельная тема. Некоторые из них, переселившись в большие кабинеты, становятся недоступными не только для личных встреч, но и для связи по телефону. В тот раз, как и не единожды в других случаях, я не мог дозвониться до Б.Е.Немцова, курировавшего естественные монополии. Также невозможно бывает дозвониться и до А.Б.Чубайса – ни по АТС, ни по спецсвязи. Они как будто живут в своем круге общения – похоже, очень узком.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю