Текст книги "Совершенно несекретно"

Автор книги: Сергей Филатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

Конечно, в такой ситуации работа над новой Конституцией в регионах быстро заглохла. А осенью мы вновь встретились с открытой конфронтацией и явной подготовкой к импичменту президенту. Появились поправки к Конституции, автором которых стал Владимир Исаков.

Эта поправки, в случае их принятия, сделали бы президента ходульной фигурой, предназначенной лишь для награждений и других протокольных дел, а вся реальная власть и все влияние на работу правительства вновь сосредоточились бы в руках Верховного Совета. Готовился новый закон о средствах массовой информации, который ставил их в абсолютную зависимость от представительных органов власти. А самое главное, планировалась атака на правительство – оппозиция не смогла простить В.С.Черномырдину, что он так твердо встал на сторону президента во всех преобразованиях.

Мы знаем, что бюджет был утвержден Верховным Советом в таком объеме, при котором подводил страну практически к гиперинфляции. И тогда, примерно в ноябре-декабре, мог произойти социальный взрыв. Гиперинфляцию не выдерживала еще ни одна страна. Так что сюрприз Верховного Совета в виде непомерного бюджета ставил страну на грань катастрофы. В этой ситуации правительство, а с ним и президент оказались бы погребенными под бременем заведомо невыполнимого бюджета, зато Хасбулатов и депутаты выглядели бы истинными радетелями за народ, гневными обличителями «кремлевских правителей», неспособных защитить и накормить граждан.

Любой из этих ловко расставленных депутатами капканов был губителен для президента. Согласиться со всем предложенным – значило подписать смертный приговор институту президентства, реформам и демократии в России. Не согласиться – пойти против народных избранников, и они объявят президенту на съезде импичмент со всеми теми же пагубными последствиями для России. Такое иезуитское удушение президентской власти готовилось к зимнему съезду.

Весной 1993 года страна стала свидетельницей еще одной атаки, теперь уже со стороны А.Руцкого, который выскочил на Верховный Совет со своими 11 чемоданами компромата. Причем, как впоследствии оказалось, это были оперативные данные МВД, полученные от министра Ерина, которые требовали продолжения кропотливой работы, но никак не публичного оглашения. Последнее было только на руку подозреваемым и оппозиции: одним – чтобы уйти от ответственности, другим – для усиления давления на власть. Но принцип во всех действиях коммунистической оппозиции и оппозиционной верхушки власти был один: убедить людей любыми средствами, что они ошиблись на референдуме, выразив поддержку президенту и реформам.

Как выяснилось впоследствии, Борис Николаевич видел выход из положения в указе, которым распускал законодательный орган и принципиально менял структуру власти в России. Положение о том, что съезд народных депутатов Российской Федерации правомочен принять к своему рассмотрению и решить любой вопрос, отнесенный к ведению Российской Федерации, превращал в фикцию все полномочия президента.

Летом 1993 года – еще одно событие, которое наложило отпечаток ц на последующие дела. Думаю, что оно подтолкнуло президента к сентябрьскому решению. Речь идет об освобождении В.П.Баранникова от должности министра безопасности. А произошло все довольно случайно, если, конечно, не было разыграно Коржаковым и Барсуковым.

В один из июньских дней у меня в кабинете раздался звонок: Андрей Караулов, ведущий телепередачи «Момент истины», попросил о встрече, сказал, что есть предложение от Дмитрия Якубовского, который находится в Цюрихе и хочет передать документы, показывающие коррумпированность некоторых наших высших должностных лиц. Эти документы он может дать только доверенному лицу Бориса Николаевича или моему. Я спросил, о ком идет речь. Андрей ответил уклончиво, но одну фамилию назвал: Руцкой. Можете себе представить мое состояние – этот человек затерроризировал страну компроматами на высших должностных лиц, а сам, видимо, погряз тоже в каких-то делишках. Такое часто бывает – человек, спасая себя, атакует других. Недаром, видимо, считается, что лучшая оборона – нападение.

Встал вопрос, как организовать переправку документов. Обсудил это с Борисом Николаевичем. Договорились, что за документами слетает А.Н.Ильюшенко, который тогда возглавлял Контрольное управление Президента, а прикрытие организует М.И.Барсуков, руководивший Главным управлением охраны.

Через несколько дней звонок Ильюшенко из Цюриха:

– Сергей Александрович, мы еще несколько дней пробудем здесь, документов очень много – глаза разбегаются.

– Ну а на кого документы?

– Страшно сказать – есть и на Степанкова, и на Скокова, но лучше по телефону не говорить…

– Ну а на Руцкого есть?

– Говорят, есть, но мы пока не видели.

– Хорошо, работайте, мы ждем.

Через несколько дней – снова звонок:

– Нас нужно встретить и подстраховать охраной…

Я спрашиваю:

– Почему? Что случилось?

– По телефону сказать не можем, нам нужна охрана…

Михаил Иванович Барсуков организует встречу, и они сразу едут в Кремль. Встречаемся. Они выкладывают материалы – счета, чеки, накладные, показывающие, что в Москве и Цюрихе на жен В.П.Баранникова и А.Ф.Дунаева израсходованы фирмой «Сиабеко» значительные суммы, исчисляемые в сотнях тысяч долларов. Фирма «Сиабеко» принадлежала некоему Александру Бирштейну, человеку с запутанной биографией, чуть ли не нашего контрразведчика, который был в близких отношениях с Баранниковым и активно внедрялся в высшие круги российской власти. Но история с покупками казалась и неожиданной и невероятной настолько, что требовала самой тщательной проверки…

Какой-то нездоровый интерес ко всему происходящему проявили Барсуков и Коржаков. Судя по отдельным репликам, им давно хотелось бы отдалить Баранникова от президента. Тогда всем было хорошо известно, что у Баранникова с президентом очень тесные, доверительные отношения. Влияние Виктора Павловича на него было огромным. И казалось, ничто не могло поколебать этих отношений. Видимо, это очень не нравилось Коржакову и Барсукову, которые уже тогда делили людей на «наших» и «не наших». Похоже, Баранников стал чем-то им мешать. А может быть, хотели избавиться от него до октябрьских событий.

Они начали меня подталкивать доложить о материалах президенту. Я и сам понимал, что обязан это сделать. Но мне не хотелось ничего предпринимать до окончания Конституционного совещания, которое намечалось на 12 июля. Поэтому разговор я откладывал. Однако накануне совещания, когда я был на докладе у президента, он спросил о материалах, за которыми ездил Ильюшенко. И тут, конечно, пришлось доложить, что привезены материалы на… Баранникова. Президент побледнел и переспросил:

– На кого?

– На Баранникова и на Дунаева.

– И что там?

– Похоже, взятки.

Борис Николаевич обхватил руками голову и припал к столу. Так он сидел минуты две, покачивая головой. Потом сказал:

– Все нужно тщательно проверить.

Я согласился, но обратил его внимание на то, что нужна секретность и гарантии безопасности на период проверки. Тогда-то и появилось распоряжение президента о создании межведомственной комиссии в составе Ю.Х.Калмыкова, исполнявшего обязанности министра юстиции, В.Ф.Ерина – министра внутренних дел, А.Н.Ильюшенко – начальника Контрольного управления Президента, А.А.Котенкова – начальника ГПУ и А.М.Макарова – адвоката. Комиссии была поставлена задача тщательной проверки этих и других материалов. Координация работы поручалась мне, а обеспечение безопасности – Барсукову.

12 июля в Кремлевском дворце проходило заключительное заседание Конституционного совещания. Я сидел в зале и после окончания совещания мирно беседовал с группой журналистов, когда ко мне подошел мой прикрепленный и сказал, что в комнате президиума меня ждет президент. Захожу в комнату президиума – за столом сидят Ельцин, Черномырдин, Шумейко, Ерин,

Барсуков, Коржаков, Илюшин. Борис Николаевич обращается ко мне:

– Что будем делать с Баранниковым?

Я опешил: еще до проверки материалов конфиденциальность нарушается и нужно думать о каких-то защитных мерах. Виктор Павлович находился на отдыхе в Сочи, но уже сегодня мог получить информацию о материалах и наверняка предпримет свои контрмеры. Я напомнил о необходимости проверки всех материалов, для чего нужно было создать рабочую группу из специалистов. Все с этим согласились, и Борис Николаевич поручил подготовить все документы к завтрашнему дню, до его отлета на отдых в Завидово. Правда, Ерин настоял, чтобы к завтрашнему дню был подготовлен и указ об освобождении Дунаева от должности заместителя министра МВД.

Вернувшись к себе в кабинет, я срочно стал разыскивать Ю.Х.Калмыкова. Он в это время был на Кавказе. По телефону объяснил ему суть вопроса и сразу получил от него согласие возглавить межведомственную комиссию. В этот же день Калмыков вернулся в Москву.

К утру подготовили необходимые проекты распоряжений, и с ними я выехал в аэропорт «Внуково-2». Туда же приехал и Андрей Макаров с подлинниками документов, чтобы в случае необходимости ответить на вопросы, но он оставался в машине, пока не потребуется его участие.

На проводы Бориса Николаевича собрался узкий круг: Черномырдин, Грачев, Ерин, Илюшин и я. Разложил подготовленные проекты распоряжений президента: один – о создании межведомственной группы Совета Безопасности, второй – об освобождении Баранникова и третий – об освобождении Дунаева. Но здесь вмешался Черномырдин и спросил:

– А что за документы привез Ильюшенко, может быть, это фальшивка?

Я сказал, что документы в оригиналах и, если нужно, Андрей Макаров может дать пояснения по сути, поскольку находится здесь.

– Зачем нам Макаров, давайте документы, мы их посмотрим сами.

Я ответил, что без Макарова документы смотреть нет смысла, тогда уж лучше провести их тщательную проверку межведомственной группой, для чего нужно подписать первое распоряжение. Остальные распоряжения можно отложить до результатов проверки.

Президент придвинул к себе первое распоряжение и подписал его. Тут вмешался Ерин и несколько нервозно попросил подписать и распоряжение об освобождении Дунаева. Президент уже пододвинул его к себе, но Ерин попросил проект для визы, быстро его завизировал, после чего распоряжение подписал президент.

Стали прощаться, Борис Николаевич попросил Черномырдина взять работу межведомственной группы под контроль.

Президент улетел, а Виктор Степанович пригласил всех к другому столу, и меня очень резанули его первые слова, обращенные к Ерину:

– Виктор Федорович, забирай документы, – и, уже обращаясь ко всем остальным: – Имейте в виду, сегодня компромат на Баранникова, а завтра может быть на всех вас. Все надо тщательно проверить.

Я сказал, что документы должны быть постоянно под наблюдением членов комиссии и просто так их в МВД не отдадут. Без каких-либо гарантий и охранных действий члены группы рисковать не хотят.

Сошлись на том, что Виктор Федорович едет со мной в Кремль и там, на комиссии, мы обсудим методику проверки.

Проверка показала подлинность документов, факты подтвердились и проверкой магазинов.

Обстановка в стране оставалась напряженной. Мы уже стали примечать, что, когда президент уезжал на отдых, оппозиция особенно усердствовала, чтобы еще сильнее накалить обстановку, усилить конфронтацию. Невольно подумалось, что делается это нарочно, дабы не дать передышки президенту, у которого все больше накапливалась усталость и потому требовался полноценный отдых. В воздухе словно висело ожидание чего-то непредвиденного.

Именно в этот момент кому-то пришло в голову произвести в течение трех дней обмен 50-рублевых купюр.

Страну вновь тряхнуло, да так, что президент вынужден был прервать отпуск и вернуться в Москву. Встречали его на даче Черномырдин, Илюшин и я. Прилетел он вертолетом, выглядел бодро, но был озабочен, Черномырдин доложил о ситуации с обменом денег. Потом зашел разговор о наших делах. Я рассказал, что проверка закончена и экспертиза подтвердила подлинность документов. Теперь нужно было решать вопрос по Баранникову.

В эти дни произошло еще одно событие, которое также требовало решения президента по Баранникову. В Таджикистане было предпринято нападение на наш пограничный пост, погибло много наших ребят – им вовремя не оказали помощь. Баранников – в отпуске, а его заместитель, командующий погранвойсками, – в США. Общественное мнение очень резко прореагировало на гибель военнослужащих. По этому поводу собирался Совет Безопасности. И, конечно, досрочно вышел из отпуска В.П.Баранников. Как-то поздно вечером приехал ко мне на дачу В.Г.Степанков, тогдашний Генеральный прокурор России. Мы долго ходили с ним до дачным дорожкам, обсуждали дела межведомственной комиссии и расстались за полночь. Уже тогда он прослышал о том, что и на него Якубовский набрал компромат. Но ничего существенного и серьезного на Степанкова не было. Возможно, за этим стояло большое желание Ильюшенко уже тогда заявить о себе как о претенденте на место Генерального прокурора. Напомню: я всегда с большим уважением относился к Валентину Георгиевичу Степанкову – честному, мужественному человеку. Он остался таким и в мартовских событиях, когда поднялся переполох по поводу Указа Президента о введении особого режима управления, и особенно – в октябрьских, когда практически отказал Хасбулатову и так называемому десятому съезду в возбуждении уголовного дела по Указу № 1400.

В то посещение Валентин Георгиевич предупредил меня, что Баранников дал команду срочно собирать компромат на всех членов комиссии и тех, кто с ними сотрудничает. По его словам, уже было заведено семь уголовных дел. Правда, сами дела выеденного яйца не стоили: о нарушении при пересечении границы (это когда везли Якубовского), об использовании служебной техники для прослушивания (ее, правда, мы не брали, но просили Евгения Савостьянова – он тогда работал начальником управления ФСК по Москве – дать нам миниатюрный магнитофон) и другие в том же духе. Но колесо завертелось. Теперь – кто кого.

Утром позвонил президенту. Мне сказали, что его нет и прибудет он только к началу заседания Совета Безопасности. Попытался связаться по спецкоммутатору – разъяснили, что президент гуляет у озера, видимо, обдумывает ситуацию. Позвонил секретарю Совета Безопасности Олегу Ивановичу Лобову, спросил его, какое решение готовится. Он ответил, что по делам Таджикистана – «предупреждение» Баранникову.

Мне так и не удалось в этот день связаться с Борисом Николаевичем, а на следующий день, в 11 часов, у него должна была состояться встреча с Баранниковым.

В 10.40 раздается звонок президентского телефона. Поздоровавшись, Борис Николаевич произносит:

– Ну, что будем делать с Баранниковым?

– Теперь нужно снимать, Борис Николаевич. Баранников начал сбор компромата на членов комиссии и уже завел несколько уголовных дел. Он теперь не остановится ни перед чем. Не снимете – он со всеми счеты сведет, а вас предаст, если уже не предал.

– Хорошо. – Президент положил трубку.

Начались мучительные ожидания. Ждали, когда начнется разговор, ждали его окончания, ждали результата.

В 11.40 еще один звонок президентского телефона, быстро снимаю трубку.

– Я подписал указ об освобождении Баранникова. – И телефон отключился.

Можно было вздохнуть с облегчением. Разговор был, вероятно, жесткий, после чего Борис Николаевич уехал и был очень молчалив и хмур еще несколько дней. Не просто далось ему это решение…

Дальнейшая работа комиссии практически ничего нового не принесла. Но на заключительном этапе произошло событие, которое потрясло страну, – трастовый договор с подписью Руцкого, означавший, что у него имеется счет в швейцарском банке на три с половиной миллиона долларов. Эти деньги якобы были получены вице-президентом после заключения сделки между фондом «Возрождение», который в свое время создал Руцкой, и одной иностранной фирмой. Договор привез Котенков из последней поездки в Канаду.

У меня почему-то возникло внутреннее недоверие к этому документу, и я начал с пристрастием допытываться, насколько он достоверен и как он попал в руки Котенкова. Александр Алексеевич объяснил просто: документ ему привез Якубовский за пять минут до посадки в самолет, и он сам не успел толком объясниться с ним по этому поводу, только в самолете посмотрел бумаги. Однако Ильюшенко очень настойчиво тянул нас к опубликованию документа. Я много раз и тогда, и в последующем спрашивал у Ильюшенко: достоверен ли документ? Сначала он твердо заявлял, что всё это достоверно, но в последующем, когда стал и.о. Генерального прокурора, не теряя самоуверенности, говорил:

– Да они никогда ничего не докажут, не волнуйтесь, Сергей Александрович!

Однако время подтвердило мои опасения: открытое еще при Ильюшенко уголовное дело было закрыто после его ухода из Генпрокуратуры.

По прошествии с той поры трех лет, встретившись с Андреем Карауловым за обедом (именно он впервые вышел с предложением связаться с Якубовским и получить у него документы о коррупции в высших эшелонах власти), я задал ему мучивший меня вопрос:

– Андрей, меня постоянно преследует ощущение, что мы в деле Баранникова и других сами попали тогда в чью-то разработку. Скажи, что здесь все-таки истина, а что заготовка, причем, похоже, фальшивая? Я на днях видел документ Генпрокуратуры о том, что уголовное дело на Баранникова и Дунаева прекращено за отсутствием состава преступления.

Андрей подтвердил, что траст на Руцкого – скорее всего фальшивка, сработанная по указанию одного из руководителей Главного управления охраны Якубовского, когда последнего на короткое время привозили в Москву. А перевозку документа из Канады осуществил Александр Котенков, человек чистый, преданный профессиональному делу, но ничего о тайной договоренности не знавший и потому придавший своим участием в этой истории значительную достоверность происходящему.

Первая же проверка в московской прокуратуре – а там прокурором был Геннадий Пономарев – выявила целый ряд нестыковок и несуразиц. В частности, даты, на которые ссылалась межведомственная комиссия, и даты, которые стояли на документах, не состыковывались с графиком пребывания А.Руцкого за рубежом и пребывания лиц, которые также парафировали документы, в Москве. Сам контракт оказался мало относящимся к фонду «Возрождение». Вызвала сомнение и подпись А.Руцкого.

Тогда, естественно, возникает вопрос: кому это нужно было и кто организатор провокации?

Видимо, уже тогда складывался определенный альянс между группой Коржакова и Ильюшенко. Не случайно Коржаков предпринял колоссальные усилия, чтобы назначить Ильюшенко Генеральным прокурором России. Но того не утвердили на Совете Федерации – к великому его огорчению.

А мне до сих пор неловко и совестно, что я оказался как-то причастен к этой туманной истории. Стыдно перед обществом, перед А.В.Руцким, перед Ю.Х.Калмыковым, который подвергся публичной критике за работу комиссии как ее председатель на Совете Федерации и, может быть, именно по этой причине не был избран в Конституционный суд. Я всегда очень дорожу доверием людей и стремлюсь к тому, чтобы открыто смотреть в глаза любому, даже противнику, но при этом я должен быть без колебаний уверен в добропорядочности и честности человека.

В сентябре месяце президент делает еще одну попытку объединения исполнительной и законодательной ветвей власти путем создания Совета Федерации как консультативного органа. Мы подготовили два варианта заявления. Но на совещании, после вялого ответа представителей субъектов Федерации на вопрос президента о принятии документа, Борис Николаевич ни на чем настаивать не стал и как-то быстро закруглил встречу. Это было 18 сентября, а через три дня появился Указ № 1400 «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации», и стало понятно, почему президент не настаивал на подписании заявления. В соответствии с указом прерывалось осуществление законодательной, распорядительной и контрольной функций съезда народных депутатов и Верховного Совета Российской Федерации, прекращались полномочия народных депутатов. Конституция действовала, власти на местах сохранялись. Гарантировались права и свободы граждан Российской Федерации.

Указ № 1400 должен был появиться 19 сентября, но отсутствие плана действий, неподготовленность структур к такому шагу очень беспокоили многих, и меня в том числе. Когда Борис Николаевич показал указ, я действительно (как он пишет об этом в своей книге) стал возражать, и у меня были причины для этого.

Во-первых, я против любого шага, выходящего за пределы конституционного пространства, так как это может спровоцировать политические и преступные силы на ответное нарушение Конституции и закона, и тогда – хаос, беспредел, гражданская война. В данном случае ситуация складывалась несколько иная, потому что объявлялись выборы и как бы давались гарантии сохранения всех структур власти.

Но была и другая причина: мне казалось, что требуется время на хорошую подготовку этой акции. Необходимо было иметь план действий, предварительно поработать с депутатами, а не придумывать на ходу для них всякие социальные и бытовые льготы. Требовалась предварительная договоренность с отдельными главами администраций и руководителями республик, с лидерами партий и общественных объединений и движений. Все это пришлось делать потом, в атмосфере крайне обострившегося конфликта между собравшимися в Белом доме и президентом. Да в конце концов, можно было переговорить и с членами Конституционного суда, и с Генеральным прокурором. Что-то в этом духе я высказал Борису Николаевичу, но он не принял моих возражений.

Я поделился своими сомнениями с Черномырдиным, с Ериным и Галушко и нашел у них понимание. Непримиримым был, пожалуй, один министр иностранных дел Козырев, который настаивал на скорейшем введении указа в действие. Но одно дело – понимание неотложности указа за рубежом, что, конечно, очень важно, другое – обойдется ли страна без кровопролития в случае его введения. Ведь уже тогда было известно, что в Белом доме накоплено большое количество оружия и просто так его «жильцы» позиций не сдадут…

На совещании у Бориса Николаевича я пытался изложить эти аргументы, но он как-то резко, с отмашкой правой руки, меня оборвал (действительно, степень напряжения у него в те дни была очень высокой):

– Ваша точка зрения мне известна…

Остальные промолчали, только Виктор Степанович осторожно завел разговор о переносе даты да Андрей Козырев твердо высказался за указ и немедленное его воплощение. Однако Борис Николаевич согласился перенести начало действия указа на 21 сентября, и то тут сыграло решающую роль совпадение двух дат – 19 августа 1991 года и 19 сентября 1993 года, в чем президент усмотрел нехороший признак.

Итак, 21 сентября 1993 года. Новый отсчет времени в развитии нашего Отечества. Указ звал к новым выборам депутатов в высший законодательный орган – Государственную думу, открывал перспективу принятия новой Конституции.

Напомню, что с приближением декабрьского съезда усиливалась угроза не окрепшим еще новой государственности и демократии России, в защиту которых и был сделан упреждающий шаг президента, рассчитанный на понимание всеми россиянами. Родина у нас одна, и второй гражданской войны она не заслужила, тем более из-за чьих-то амбиций. Вот почему нигде и не вводился тогда какой-то особый режим.

Расчет был на разумное восприятие и народными избранниками, и оппозицией ситуации и действий в ней высшего должностного лица страны, получившего поддержку народа на референдуме. Хотя и для силовых мер возможностей было достаточно: издать тот же указ, опечатать Дом Советов и предложить всем сосредоточиться на реформах и подготовке к выборной кампании. Бывшие народные депутаты (как это потом и произошло) разъехались бы по регионам готовиться к выборам, завоевывать у избирателей голоса.

С самого начала силовой путь был исключен как неприемлемый. Никакие вооруженные силы, насколько я знаю, специально под указ в Москву не стягивались.

Москва, как и вся страна, внешне жила обычной жизнью. Спектакли в театрах не отменялись, конференции, фестивали шли по плану. В один из дней на Красной площади дирижировал оркестром Мстислав Ростропович, специально приехавший в Москву поддержать Бориса Николаевича. Все давало надежду на разрешение политического конфликта властей мирным путем, который Указом № 1400 был предельно обозначен: новые выборы в новый парламент! Сразу было заявлено, что проводиться они будут под контролем общественности и международных наблюдателей.

Я даже начал себя упрекать за излишнюю подозрительность и неуверенность в безболезненном восприятии оппозицией указа.

Но, увы! Последующее развитие событий показало: силы, сосредоточенные в Белом доме, уверенные в том, что на них никто не вправе оказывать давления, в том числе и силовое, начали сами провоцировать власти действиям^ близкими к террористическим актам: воздвигать вокруг Белого дома баррикады, формировать среди граждан атмосферу тревоги, неуверенности, страха перед якобы неизбежно надвигающейся бедой. Появились террористические группы, которые нападали на различные объекты с целью завладения оружием, что привело к убийству нескольких человек. Стали поступать сигналы о попытках захвата узлов связи. Имелись сведения, что в Государственном комитете по таможне уже засели бело-домовцы с оружием, практически подвергнув аресту всю деятельность этого комитета.

Подобные акции не могли не тревожить руководство страны, правительство, что и заставило нас принимать ответные меры, дабы защитить москвичей от террористической угрозы, исходящей из Белого дома. Это был основной лейтмотив всех дальнейших действий власти.

Даже мирные переговоры, которые мы вели в Свято-Даниловом монастыре, были посвящены тому, чтобы обезопасить москвичей от действий засевших в Белом доме баркашовцев, участников бандитских и вооруженных формирований, за плечами которых – жестокая школа убийств на полях Молдовы, Приднестровья, Абхазии, Прибалтики. Это были профессиональные убийцы, которые могли разжечь огонь гражданской войны, а значит – произвола. Белодомовцы и их добровольные защитники стали устраивать вокруг своей «крепости» завалы, баррикады, опрокидывать бетонные блоки, отгораживаясь от предполагаемого штурма, который потом сами же предприняли на мэрию Москвы, а затем и на телецентр в Останкине.

Все это, и не сразу, а постепенно, день за днем заставляло власти усиливать охрану территории Белого дома, что в последующем привело к полной его блокаде.

22 сентября на внеочередной сессии Верховного Совета были приняты два постановления: «О прекращении полномочий президента Ельцина Б.Н.» и «Об исполнении полномочий президента вице-президентом Руцким А.В.». Был объявлен первый указ Руцкого «О недействительности Указа № 1400 от 21.09.93 г.» как противоречащего Конституции.

Из Белого дома в соединения, части и учреждения Вооруженных сил было спешно направлено около 50 различных обращений, постановлений и распоряжений. Были тут же назначены министр обороны Ачалов, министр внутренних дел Дунаев и министр безопасности Российской Федерации Баранников. В войсках распространялось обращение Руцкого к российской армии и флоту, сотрудникам Министерства безопасности и внутренних войск, а также к органам правопорядка с призывом – не выполнять «преступные приказы» Ельцина, Грачева, Ерина, Галушко. Население и воины Вооруженных сил призывались к участию во Всероссийской политической стачке 27 сентября 1993 года. Опубликованное в печати заключение Конституционного суда о незаконности Указа № 1400 развязало руки Верховному Совету для дискредитации президента и введения общественности страны в заблуждение.

В последние дни сентября началось распростране ние Верховным Советом провокационной информации в отношении руководства Министерства обороны, командующих Сибирским и Уральским военными округами и Северного флота. Делались попытки посеять сомнение в стойкости среди руководства Министерства обороны и внести раскол в его ряды. Во все военные академии Москвы утром 22 сентября были посланы телефонограммы Руцкого и Ачалова с требованием вооружить личный состав и направить его на оборону Белого дома. В учебный батальон связи Московского военного округа (Наро-Фоминск) была направлена группа около 20 человек во главе с начальником охраны Верховного Совета, которая потребовала у дежурного по части выдать 400 стволов оружия для защиты Белого дома.

22 сентября Руцкой подписывает Закон Российской Федерации «О внесении изменений и дополнений в Уголовный Кодекс Российской Федерации», которым предусматривалось ужесточение наказания к должностным лицам, действия которых направлены на «насильственное изменение конституционного строя». Инициатором поправок выступил депутат Сергей Бабурин. Всеми своими действиями Верховный Совет, Руцкой и прочая компания стремились дестабилизировать обстановку в армии и спровоцировать ее на применение силы.

С 23 сентября оппозиция перешла практически к силовым действиям. Поздно вечером группа боевиков подполковника Терехова (председателя Союза офицеров) пыталась захватить военный объект на Ленинградском шоссе для овладения узлом связи Министерства обороны. Там в это время находилось руководство штаба Объединенных вооруженных сил стран СНГ, которое чуть было не стало их заложником. Не получилось. Удалось только разоружить пост караула, охранявшего центральный въезд на объект (были отняты два пистолета), в дальнейшем руководство Министерства обороны предотвратило этот террористический акт. В районе объекта группа Терехова столкнулась с патрульной машиной милиции. В результате столкновения старший группы капитан милиции Свириденко был убит и один милиционер ранен. Случайным выстрелом была убита пенсионерка, которая в это время вышла на балкон близлежащего дома.

В один из тех дней мне позвонили из посольства США и попросили назначить встречу со мной посла. Мы встретились поздно вечером, уже после одиннадцати часов. Посол Пиккеринг выглядел очень усталым и обеспокоенным.

– Господин Филатов, я хотел бы получить ваш совет: что мне делать, У нас более ста детей и женщин. Мы их должны или вывезти из Москвы, или расположить здесь (в здании посольства у гостиницы «Мир») в подвалах. Я хотел бы получить ваш совет.

– А почему у вас такая обеспокоенность?

– Нам хорошо видно то оружие, которое выставлено в окнах Белого дома, и мы думаем, что без стрельбы и без крови не обойдется. По нашим оценкам, в нашем направлении (на гостиницу «Мир») нацелено два десятка гранатометов, несколько пулеметов и другого оружия.