Текст книги "Совершенно несекретно"

Автор книги: Сергей Филатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

– Вот мы начали 19 августа с одного переворота, а кончили 22-го другим. И пока эти силы действуют, я в отставку не уйду.

После такого заявления мы почли делом чести для демократической части депутатов Совета Республики отстранить зарвавшегося председателя от должности и покончить с этим вопросом…

Через несколько дней народные депутаты помогли Исакову выбраться из патовой ситуации: с первого же захода на заседании 2 октября абсолютное большинство членов Совета Республики отдают голоса за его освобождение, а председателем Совета Республики стал Николай Тимофеевич Рябов.

В дни ГКЧП произошел показательный случай в моем родном институте ВНИИметмаш, где демократическая часть сотрудников, которая выдвигала меня народным депутатом РСФСР, организовала людей на защиту Дома Советов. Когда начались их активные попытки приостановить работу и уехать к Дому Советов, руководство института прибегло к помощи работников КГБ. Их было двое из Волгоградского района Москвы, фамилию одного я помню – Макаров. Они стали вызывать сотрудников института в специально выделенный для этого кабинет и угрожать им серьезными осложнениями, если те не откажутся от своей поддержки демократов. Один из институтских сотрудников, мой друг Олег Кириллович Храпченков, возмутился и спросил, по какому праву ведется у нас – у нас! – подобный разговор. Ему откровенно и нагло ответили:

– По праву силы. Пока сила на нашей стороне, право действовать так, а не иначе, остается за нами. А завтра она окажется на вашей стороне, и тогда вы, может быть, будете поступать так же с нами.

Я подписал поручение председателю КГБ разобраться с этим случаем политического шантажа – случай подтвердился. Дело об этих двух сотрудниках госбезопасности было передано в прокуратуру…

К чему мой рассказ? С одной стороны, я против «охоты на ведьм» и азартных погонь за ними, но с другой – внутри все восстает против таких фактов, чтобы их оставлять без последствий. Слишком много мы натерпелись за 73 года, и нам нужно от этой разъедавшей общество проказы избавляться. Пусть по праву силы, но – избавляться. Ведь довольно часто в эти дни приходилось – по жалобам и тревожным сообщениям из регионов – вмешиваться в ситуацию, когда то одного, то другого сторонника демократии или сажали в следственный изолятор, или упекали в психушку. По всем этим случаям очень оперативно и решительно действовал Валентин Георгиевич Степанков.

Из сообщений СМИ:

«Думаю, что Бог наставляет, как некогда Моисея, именно умеренных демократов, и именно они, сохраняющие в смутное время разум и доброту, спасут многострадальную Россию» («Российская газета»).

Даже в Администрации Президента уже по прошествии нескольких лет мне пришлось встретиться с очень неприятным противоправным случаем. Как-то пришла ко мне молодая наша сотрудница и со слезами на глазах стала рассказывать, как ее пытаются заставить написать объяснение, почему она встречается с гражданином другого государства. Да и речь-то шла о парне из Белоруссии. Я позвонил в управление кадров и попросил оставить женщину в покое, а ребятам из службы безопасности посоветовал навсегда забыть старые замашки. Сотрудницу эту действительно оставили в покое, но ровно до моего ухода. Как только я перестал работать в Администрации Президента, ее через несколько дней пригласили в управление кадров и попросили написать заявление с просьбой об увольнении. А затем состоялся ее разговор с сотрудником службы безопасности Н.И.Кузьминым, который ей прямо заявил, что в прежние добрые времена такого разговора просто бы не было, и они, то есть особисты и вершители людских судеб, с ней бы «так не возились». Чувствовалось, что сотрудникам спецслужб очень мешают жить и работать новые демократические принципы.

Вскоре после событий ГКЧП Белла Куркова решила в своей передаче «На политическом Олимпе» рассказать о событиях августа-91 и попросила меня спуститься с ней в подвалы нашей «крепости», где еще недавно укрывались и Борис Николаевич Ельцин, и Руслан Имранович Хасбулатов, и Гавриил Харитонович Попов. Я же, как уже рассказывал, в час «Ч» туда опоздал и поэтому теперь, когда мы спустились в подвалы с Беллой Алексеевной и телеоператором, был приятно удивлен увиденным.

Здесь все было предусмотрено для работы под землей на случай чрезвычайных обстоятельств: одно слово – бункер. Вообще-то я знал о нем, но никогда в нем не был, хотя по долгу службы мне следовало бы хоть ра-зок в него наведаться. Там находились кабинеты и для Председателя Верховного Совета, и для его заместителя, и для секретаря президиума, то есть, на то время, – для меня. Если бы я не опоздал и спустился в бункер с Борисом Николаевичем и Русланом Имрановичем, то, видимо, уже тогда свел бы знакомство со своим подземным кабинетом…

Нас с Беллой Алексеевной повели по лабиринтам подземных ходов и показали систему охраны, налаженную во время путча. Без этой системы, без паролей можно было запросто перестрелять и чужих, и своих.

Белла Алексеевна сделала интервью со мной, и вскоре вся страна увидела тот бункер, то подземелье, где в час «Ч» находился Борис Николаевич.

А через два года, во время октябрьских событий 93-го, в этом же подземелье укрывались засевшие в Белом доме вооруженные боевики. Как-то Валентин Степанков рассказал, что когда он 5 октября 1993 года вошел в Белый дом вместе со своими коллегами, из подземного бункера ему навстречу поднялся молодой – лет восемнадцати на вид – человек и на глазах Степанкова и следователей застрелился. Но то было другое время – время надежд и разочарований: видимо, парень оказался из числа обманутых, из числа не понявших сути конфликта между частью законодательной и всей исполнительной властью страны…

На 2 сентября 1991 года были назначены торжества – около Белого дома должны были состояться митинг и концерт. Накануне мне позвонил Лев Евгеньевич Суханов и сказал, что Эльдар Рязанов хочет показать нам первым свой новый фильм. Интересно, что фильм этот еще до путча закупил один предприниматель, и оказалось, что события 19 августа могли поставить его на грань катастрофы, если бы ГКЧП взял власть. Фильм этот, «Небеса обетованные», был о событиях, очень похожих на события августа-91. Снята картина была в ноябре 1990-го, но в ней удивительно точно была смоделирована ситуация, потрясшая нас почти год спустя.

Я с благодарностью согласился на показ этого фильма у нас в Белом доме. Двери зала были открыты для свободного входа. Пригласили участников событий. Эльдар Рязанов привел практически всех участников съемок. Они вышли на сцену в приподнятом настроении, они приветствовали зал, а зал стоя аплодировал им.

После просмотра на душе тем не менее стало мрачновато – все, о чем говорилось и что показывалось в картине, уготовано было и нам в случае победы ГКЧП. Это и самолеты, чтобы оперативно интернировать неугодных в места не столь отдаленные, и сотни тысяч наручников, заказанных на различных предприятиях. Конечно, в нашем случае во всем должно разобраться следствие – ив тех трех списках, по одному из которых людей должны были уничтожить; по другому – куда-то увезти, а входящих в третий – подвергнуть экзекуциям. К сожалению, юридической оценки событиям августа-91 не было дано, и уголовного наказания за них никто не понес. Лишь осталось в сердцах людей горькое воспоминание об острых осколках тоталитарного времени, да вот еще в истории, наверное, сохранится горящий шрам переходного периода страны от коммунистической системы к демократической.

Я вышел на сцену и обратился к гостям и сидящим в зале:

– Если бы ГКЧП победил, то все, кто рядом со мной стоит и кто вообще участвовал в создании этого фильма, оказались бы в одном из трех списков и наручники для всех бы нашлись. Просмотренный нами фильм – это пристальный взгляд свободного человека на тот кошмар, в котором мы жили…

Фильм был снят достаточно зло по отношению к нашему прошлому, но в тот послепобедный день он смотрелся немного комично. И все-таки он произвел фурор. И когда фильм закончился, на сцену полезли все – и казак, и кто-то из Якутии, и кто-то из Башкирии. Каждый хотел лично поблагодарить создателей фильма. Женщина из Бурятии приглашала артистов в гости, на родину, а предприниматель на радостях накрыл в артистической комнате стол с коньяком и фруктами. Мы было двинулись туда, но долго не могли пробраться сквозь возбужденную толпу. Все артисты были «разобраны» корреспондентами и чуть ли не час давали им интервью.

Был и еще один эпизод, который до крайности взволновал меня. Я подарил Эльдару Рязанову картину с изображением Дома Советов на память о встрече с его защитниками. Поблагодарив за подарок, творческий коллектив попросил… значки с российским флагом. Таких значков было еще очень мало выпущено, но два мы все-таки нашли и торжественно подарили их артисту Вячеславу Невинному.

К сожалению, спустя уже много лет наши законодатели все еще не хотят принять закон о государственном флаге – может быть, кто-то из них надеется на возврат старорежимных порядков…

Через некоторое время появилась еще одна проблема – посыпались заявления и ходатайства руководителей комитетов и комиссий о приеме на работу на постоянной основе многих народных депутатов. В основном это были бывшие партийные работники. И это представляло определенную угрозу сложившейся в Верховном Совете атмосфере. Руслан Имранович даже написал мне отдельную записку-поручение:

«Сейчас, как вы, возможно, уже заметили, многие партработники устремились к нам, желая оформиться на постоянную работу. Это опасно.

Прошу отработать какую-нибудь идею, блокирующую этот натиск. Хорошо бы с ней вам выступить на Президиуме ВС 23-го. Может быть, сослаться на финансовые ограничения или рекомендовать отложить до ротации – на послесъездовский период».

Действительно, на ближайшем заседании Президиума Верховного Совета было принято такое решение, тем более финансы на самом деле не позволяли увеличивать штат. Но в последующем таких депутатов все больше и больше стало проникать в комитеты и комиссии Верховного Совета, и, с учетом вытеснения депутатов-демократов руками уже самого Хасбулатова, атмосфера и климат в Верховном Совете, содержание законопроектов и выступлений резко стали меняться в сторону «покраснения». Так мы постепенно двинулись к 1993 году – второму кризису власти.

А вот предприниматель Артем Тарасов, наоборот, прислал письмо на имя Бориса Николаевича, которое своим содержанием поставило многих депутатов в тупик Вместе с письмом в папке, которую мне передали неизвестно откуда, были удостоверение и значок народного депутата РСФСР. А в письме были такие слова:

«Уважаемый Борис Николаевич!

Направляю Вам следующее заявление:

1. Считаю своей обязанностью просить Вас о снятии с меня полномочий народного депутата РСФСР. Причиной является то, что я не смог бьггь в критический период среди моих друзей, защитивших демократию и свободу России. Я не имею морального права занимать место, которого более достойны люди, рисковавшие своей жизнью рядом с Вами.

2. Призываю немедленно последовать моему примеру всех тех «народных» депутатов РСФСР, которые в силу своих убеждений или обстоятельств отсиживались дома…»

И хотя заявление Артема Тарасова шло из-за рубежа на фоне его преследования правоохранительными органами и скандала вокруг его коммерческой деятельности, но многим народным депутатам и в Верховном Совете, и на съезде, думаю, при его оглашении было не очень уютно.

Когда закончились все эти напряженные дни, 23 августа я поехал наконец домой и, к своему удивлению, нашел в почтовом ящике телеграмму Виктора Югина, председателя Комитета ВС РСФСР по средствам массовой информации, датированную 20 августа:

«ПРЕЗИДЕНТ ЕЛЬЦИН ПРИЗВАЛ ГРАЖДАН РОССИИ К БЕССРОЧНОЙ ЗАБАСТОВКЕ ПРОТЕСТА ДОЛГ НАРОДНЫХ ДЕПУТАТОВ ПОДДЕРЖАТЬ ПРЕЗИДЕНТА РСФСР МЫ ПРИЗЫВАЕМ НАРОДНЫХ ДЕПУТАТОВ СОВЕТОВ ВСЕХ УРОВНЕЙ ВСТРЕТИТЬ ДЕНЬ У ПРОХОДНЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ И НА КПП ВОИНСКИХ ЧАСТЕЙ ТОЛЬКО ВЫ МОЖЕТЕ ПОБУДИТЬ ИХ К ЗАБАСТОВКЕ САМОМУ ЭФФЕКТИВНОМУ СРЕДСТВУ БОРЬБЫ С ИЗМЕННИКАМИ НАРОДА ОТЧИЗНЫ И КОНСТИТУЦИИ ПРОСИМ ДАННОЕ ОБРАЩЕНИЕ ДОВЕСТИ ДО СВЕДЕНИЯ НАРОДНЫХ ДЕПУТАТОВ ВСЕХ УРОВНЕЙ».

Каждый старался вложить свою лепту в победу и выступал со своей инициативой…

Из сообщений ТАСС:

«Вашингтон, 3 сентября. В американскую столицу сегодня прибыли секретарь Президиума Верховного Совета РСФСР Сергей Филатов и заместитель председателя комитета по международным делам и внешнеэкономическим связям Верховного Совета РСФСР Евгений Амбарцумов. Поездка представителей парламента России в США организована влиятельными «мозговыми центрами» страны – Атлантическим Советом и Институтом Брукингса, под эгидой которых С.Филатов и Е.Амбарцумов примут участие в завершении работы над совместным советско-американским проектом «Перестройка и федерализм». Эти первые политические деятели РСФСР, прибывшие в США после провалившейся попытки государственного переворота в СССР, также проведут серию встреч с официальными представителями США и руководителями американской общественности по вопросам, связанным с внутриполитической ситуацией в СССР и Российской Федерации, расширением экономических, культурных и иных связей между Соединенными Штатами и РСФСР».

Да, буквально в начале сентября 1991 года мы вместе с Евгением Аршаковичем посетили США. Интерес к нам был огромный. Буквально на каждой встрече нас положу не отпускали. Угадывалось большое удовлетворение тем, как развивается демократия в России. А самое главное, заговорили о равном партнерстве с Россией – уже не как с одной из республик СССР.

Глава 6. НАРКОМАНИЯ ВЛАСТИ. ХАСБУЛАТОВ

Последствия мы видим без начал, А иногда наоборот бывало: Довольно ясно видели начала, Последствий же никто не замечал!

Леонид Мартынов

«…Владеет аналитической логикой, стремится дойти до первопричин. К решению проблем подходит творчески, демонстрируя неожиданные логические ходы. Логика – его сильнейшая функция. Обладает волевым типом мышления. Готов отстаивать свою точку зрения в споре с любыми авторитетами. Действует смело, наступательно, не придерживаясь готовых схем и общепринятых норм. Может осуществлять диктат, делать безапелляционные заявления. Склонен скорее к изучению абстрактных вопросов, нежели к практике и производству. Отличается глубиной понимания вещей. Развитый вербальный интеллект: умеет точно вербализовать, выразить в слове себя, свои состояния, мысли, свое понимание других людей. Рациональный, отличается последовательностью, стремлением доводить начатое дело до конца. Умеет планировать и работать по плану. Настроен на объективность и справедливость (естественно, в его понимании), считает, что в мире все должно быть логично, а следовательно – справедливо. При этом не пренебрегает собственной выгодой и безопасностью. Тип революционера или политического заговорщика. В конфликтной ситуации организует «комитет по борьбе с обидчиком». Наделен способностью бережного обращения с конкретными людьми, умеет заметить человека в деле и помочь раскрыть его способности, вселить веру в собственные силы. Не склонен менять людей, которые его окружают, – скорее они уходят от него. Держит большую психологическую дистанцию. Довольно скрытен, не любит непрошеных визитеров. Редко кричит на людей. На замечания реагирует резко, но иногда скрывает раздражение за несколько искусственной улыбкой. Демонстративно игнорирует назойливые советы и нравоучения. Когда кто-то пытается играть роль учителя, идейного вдохновителя, лидера, это его раздражает. Склонен к эмоциональной сдержанности, даже холодности, рассудочности, скрытности, осторожности, подозрительности. Нуждается в моральной поддержке своих начинаний, в людях решительно и оптимистически настроенных. Питает отвращение ко всему, что нарушает планы, тишину, размеренный ход его жизни.

Работоспособный, методичный, терпеливый, целеустремленный. Умеет ждать. Выносливый. Жесткое осознание понятия «надо» вне зависимости от собственного «хочу – не хочу». Работа без отдыха и перерывов. Упорство и… тщательно скрываемая застенчивость. Идет до конца. Всякая попытка надавить на него неминуемо ведет к конфликту. Никогда не поддастся грубому нажиму. Демонстрация вздорности, нетерпимости, свойственная ему иногда, – превентивная мера против таких попыток. Спокойно воспринимает неодобрительное отношение окружающих. Единственно, в чем охотно подчиняется, – это в вопросах одежды, вкуса, быта. Не терпит никакого над собой командования. Включается в работу не по прямому указанию, а когда видит вокруг много суеты и лишних движений. Такой фон его вовлекает, он включается, наводит свой порядок, и работа идет быстро и логично. Очень заботливо относится к своему здоровью.

Не придумывает сам новых систем, а изучает старые, известные, старается довести их до совершенства. Для него государство – это прежде всего система отношений и только потом совокупность граждан, территория. Чувства людей для него – объективная данность, влиять на них не умеет, но изучает их очень внимательно, не любит неясностей и неопределенностей: или друг – или враг, или добро – или зло.

Тщательно скрывает свое болезненное самолюбие.

В общении старается играть роль человека вежливого, любезного, пытается надеть маску учтивости, которая, однако, находится в контрасте с его сутью и утомляет. Иногда прорывается строптивость, предубежденность, беззастенчивость, злость. Но иногда вместо уверенности проявляется фанатизм, суть которого – свехкомпенсированное сомнение. Вместо надежды – непреклонность и нетерпимость. Вместо поиска компромисса – активный поиск врагов…»

(Из материалов психологического портрета Р.М.Хасбулатова.)

Поначалу мне нравилось в Хасбулатове многое – неукротимая работоспособность, яркая речь, острый, ироничный ум, смелость, наконец, кавказская широта и щедрость на внешнее доверие к другим. Позже, когда мы уже достаточно долго поработали вместе, я стал замечать и другие его качества – отталкивающие. Для меня четче проявилось его умение повсюду расставлять «свои» кадры, так ли, сяк ли подкупать эти кадры, создавать с их помощью личную информационную сеть, а говоря попросту, делать из них персональных стукачей.

Поначалу меня притягивало в Хасбулатове то, как он защищал Ельцина в своих емких и хлестких выступлениях, укладываясь в короткие промежутки времени, которые скупо выделялись на Центральном телевидении для России. Мне импонировало, как он отстаивал суверенитет России, ее самостоятельность, особенно в экономике и в области необходимых реформ. Привлекало, как вел съезды и сессии Верховного Совета, на которых в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях добивался принятия прогрессивных решений. Юмор, остроумие, быстрая реакция вкупе с находчивостью привлекали к нему всеобщее внимание: у кого-то вызывали восторг, у кого-то – лютую ненависть. Многие депутаты действовали тогда как загипнотизированные им. Так мгновенно было принято решение по новому флагу Российской Федерации, ратифицировано Беловежское соглашение, без рбсуждения было проведено решение съезда по Чечне.

Но отношение к Хасбулатову у депутатского корпуса складывалось далеко не однозначное. Особенно оно стало ухудшаться в ту пору, когда он начал распоясываться и переходить к прямым унижениям своих коллег, используя при этом неравное с ним положение депутата, у которого микрофон включался и выключался по его же, Хасбулатова, команде. Особое возмущение в зале заседаний вызывали его двусмысленные остроты, с некоторым намеком на похабщину:

– Руслан Имранович, вы пользуетесь запрещенным приемом – бьете ниже пояса, – обращается к нему от микрофона депутат-женщина.

– Меня вообще вы ниже пояса не интересуете! (Хохот и возмущение в зале.)

Из сообщений СМИ:

«Поведение этого человека (спикера) может войти в Книгу Гиннесса как эталон хамства и интриги в стенах парламента» {«Литературная газета», октябрь 1993 г.).

Думаю, что ничто так не озлобляет политика и не вызывает у него впоследствии такого скрытого чувства мстительности, как прилюдное унижение. Всякий политик – и великий, и невеликий – больше всего внутренне страшится именно унижения, особенно, повторяю, публичного, после которого явно или скрытно, но принципиально меняются отношения между обиженным и обидчиком, и ничто их уже не может сблизить.

Я помню, как менялись отношения Ельцина и Хасбулатова. Все, казалось, мог вытерпеть Хасбулатов, но он не выдержал унижения. И началось ведь с мелочей – ему перестали сообщать время прилета и вылета Ельцина, у спикера отключили телефон прямой связи с президентом, заставляя соединяться через помощников и секретарей. Это все атрибутика прежней партийной номенклатуры, которой, мне кажется, в нашей новой жизни не должно быть места.

Схема сталкивания проста и хорошо отработана ближайшие в окружении президента (обычно это люди из службы безопасности) после прослушивания разговора между тоже ближайшими, только другими, подают информацию наверх и, конечно, в небезобидном, порой необъективном для одного из абонентов, виде. А далее такая информация накапливается, и только от техники исполнителей зависит, как и когда привести дело к развязке. Сколько людей оказались жертвами такой дьявольской кухни! Но Хасбулатов, как гордый человек, на тему своих обид и обидчиков не распространялся. Как-то раз я спросил Руслана Имрановича, почему бы ему не взять трубку прямого телефона и не объясниться с президентом. И амбициозный спикер, поведя рукой в сторону столика с телефонами, горько и коротко ответил:

– Но ведь ЭТОТ телефон отключили…

Как-то в декабре 1990 года Хасбулатов предложил мне стать секретарем Президиума Верховного Совета РСФСР. Такая должность Конституцией не предусматривалась, но при особом режиме работы Ельцина и Хасбулатова – достаточно напряженном, перемежающемся с частыми поездками Бориса Николаевича и непрестанной борьбой с союзным центром и коммунистической оппозицией, да и с оппозицией, образовавшейся в руководстве Верховного Совета в лице Б.Исаева, С.Горячевой, В.Исакова и некоторых других членов президиума, – нужно было создать практически новый, работающий аппарат, новую технологию подготовки заседаний президиума и Верховного Совета. И я согласился.

15 января 1991 года на заседании президиума меня утвердили в этой хлопотной должности. Ельцин при этом не присутствовал: он почти никогда не досиживал до конца заседания, уходя через час-полтора после начала работы. Может быть, это приобретенная на партийной работе привычка первого лица, находящегося в особом положении.

Проработав секретарем президиума некоторое время, я понял, что стал в глазах Ельцина человеком Хасбулатова, и с опозданием узнал, что Ельцин с самого начала отнесся к моим новым функциям холодно. Тогда детали взаимоотношений Ельцина и Хасбулатова были мне совершенно неизвестны, видимо, какая-то трещина между ними пролегла уже в то время. Если у Бориса Николаевича возникали вопросы на заседании президиума или в ходе подготовки к нему, он неизменно обращался к Хасбулатову. Но я продолжал искренне верить, что мое назначение состоялось по их взаимной договоренности и при обоюдной заинтересованности.

Так продолжалось почти полгода, а потом, помню, раздался звонок правительственной связи, и телефонистка сказала, что из машины со мной будет говорить Борис Николаевич. Едва я успел поздороваться с ним, как на меня обрушились упреки: довольно грубо Ельцин стал выговаривать мне за то, что все-де социальные, популярные законы почему-то дают на подпись Хасбулатову, а ему – только второстепенные. Почему-то Ельцин винил в происходящем именно меня, хотя я к подписанию законов тогда не имел ни малейшего отношения.

Там действовал хитроумный механизм, присмотревшись попристальнее к которому я понял, что Борис Николаевич прав: многие законы и постановления действительно подписывались в его отсутствие, то есть их готовность к подписанию была как будто специально под-гадана к периоду, когда Борис Николаевич отсутствовал, находясь в это время в поездке. Вызвал руководителя редакторской группы, из которой и поступал документ на подпись, и попросил, чтобы вопрос этот был снят. Сказал об этом разговоре и Хасбулатову. Ответом было молчание.

На новом посту я начал с организации работы аппарата и создания технологической цепочки подготовки материалов к заседаниям. Общее руководство продолжал осуществлять Руслан Имранович. Он же проводил еженедельные оперативные совещания.

Собрав сотрудников, я сказал, что нам надо постараться забыть о политических баталиях в Верховном Совете. Тут есть и демократы, и коммунисты, но мы должны работать над общими для тех и других решениями Следующим шагом была организация поездок сотрудников в регионы, так как к тому времени были значительно потеряны связи с ними и объективная информация отсутствовала. Третьим шагом стала отработка структуры аппарата. От этого зависело многое, в том числе и четкость в работе технологической цепочки прохождения законопроектов. Хватало забот и с депутатскими проблемами. Были и курьезные случаи. Как-то в почте обнаружил записку депутата Анатолия Шабада, вечного путешественника по «горячим точкам»: «В связи с утратой мною депутатского значка-флажка с булавкой при облете меня двумя вертолетами-штурмовиками прошу выдать мне новый. 21.05.91 г.».

Подготовленные к сессии материалы, как правило, вечером просматривал Хасбулатов, а рано утром (иногда еще дома) – Ельцин. И довольно часто Борис Николаевич вносил в них существенные изменения и поправки, которые заставляли сотрудников выворачиваться буквально наизнанку, чтобы успеть к началу сессии раздать исправленные документы депутатам. К слову сказать, Борис Николаевич всегда умел быстро разобраться в любой ситуации и оценить ее, ему не надо было ничего дополнительно разжевывать. С другой стороны, он никогда не объяснял причин своих исправлений. Не объясняли это и его помощники. Тогда уже ключевое место около него занимал Виктор Васильевич Илюшин. Если хоть раз окунешься в депутатскую работу, многое в ней начинаешь понимать с полуслова. Скажем, после своего депутатства я не появлялся в Госдуме, но, читая документы, отчетливо представлял, как там складываются дела.

Когда вопрос неожиданно снимался – это еще полбеды, но когда включался новый вопрос, а до заседания оставалось несколько часов, а то и минут, – это уже беда для всех, кто его готовил. Аврал тоже нужно было предусмотреть в технологической цепи, то есть обеспечить в случае необходимости скоростной режим подготовки документов. Борис Николаевич никогда сам не вмешивался в подготовительный процесс и впрямую не заставлял сделать что-то к определенному времени, но всегда – и это само собой разумелось – работа у нас должна была спориться. Очень помогал Хасбулатов. Я постоянно ощущал его невидимую поддержку, и, даже когда происходили срывы, он никогда не говорил об этом вслух, беря все удары на себя.

Вначале у меня сложилось впечатление, что сотрудники аппарата ходят как потерянные, будучи явно чем-то напуганы и мало что понимая в происходящем. Стал присматриваться. Разобрался: для них оказались ошеломляющими темпы подготовки различных материалов. Угнетало работников аппарата и то, что их роль становилась отныне второстепенной. К тому же разношерстный – ив политическом, и в культурном, и в эмоциональном планах – депутатский корпус стал превращать Белый дом в поле сражений. Да еще едва ли не каждый депутат не скрывал своего недоверия к работникам аппарата, норовил так или иначе проучить их, пригрозить им, ну а уж накричать на них – этого не делал только ленивый.

И еще. Продолжала действовать партийная организация, которая пыталась по-своему вмешиваться в работу аппарата.

Определились главные задачи: организовать работу и увлечь ею коллектив, добиться его доверия, чтобы люди трудились, понимая – это необходимо России и делаем мы все вместе общее дело.

Постепенно удалось скорректировать структуру, усилить организационный и юридический отделы, редакторскую группу, укрепить информационную службу. Наши работники стали ездить по регионам, ощущать свою полезность на местах и, чувствовалось, – начали оттаивать.

На повестку дня встал вопрос о свертывании деятельности партийной организации. Ее секретарь А.А.Смирнов предлагал преобразовать ее в некую ячейку социалистической партии. Но тут я был неумолим, полагая, что уж в законодательном органе вся политическая борьба, вся политическая полемика должны происходить только на поле деятельности депутатов. Правда, беда заключалась в том, что закона о государственной службе не было, и это вносило много неразберихи во взаимоотношения с общественными организациями, Наконец, в один из дней А.А.Смирнов принес мне протокол собрания, в котором говорилось, что партийная организация в Верховном Совете прекратила свою деятельность и самораспустилась, – коллектив вздохнул облегченно,

Отношение к нам со стороны депутатов постепенно складывалось нормальное, критика звучала лишь еди· ничная, хотя приходилось иногда подыскивать в работе компромиссные решения. Это происходило в тех случаях, когда, например, сверху требовали придержать один документ, а другому дать зеленую улицу. Такое тоже, увы, имело место…

У Хасбулатова и у Ельцина было одно общее качество – оба умели на начальном этапе взаимоотношений с новыми людьми им доверять без назойливой опеки, и за спиной эти «новенькие» всегда ощущали основательную защиту. Но такая защита всегда осуществлялась в обойме с требованием преданности: пока существовала личная преданность, существовала и защита. Когда же доверие нарушалось, у Хасбулатова резче проявлялись подозрительность, мстительность и ядовитость. В такие минуты и часы я невольно сравнивал его со Сталиным.

Они действительно во многом были схожи не только тем, что и тот и другой курили трубку. Оба еще выделялись на общем фоне умением подбирать преданные лично им кадры, быть щедрыми с теми, в ком существовала заинтересованность, отличались талантом плести интриги, способностью мстить и жестоко рассчитываться с мыслившими иначе, наперекор им. Только, по счастью, время теперь наступило другое, и потому возможности у Руслана Имрановича оказались иными.

Как-то раз он и сам непроизвольно дал себе характеристику. Защищая Председателя Центробанка РСФСР Матюхина, он сказал: «Человек он, конечно, своенравный, никого не слушает. Но маленькие люди имеют свойство быть немножко злыми». О ком больше – о себе или о Матюхине?..

Хасбулатов хорошо понимал роль прокуратуры и пути воздействия через нее на своих оппонентов, вплоть до расправы с ними. Не одно поколение ощутило на себе в полной мере, что такое прокуратура и судебная система по-сталински. С этим вопросом мы сталкивались не раз – и на сессиях Верховного Совета, и на конституционном совещании, когда обсуждали место той и другой в Конституции и вообще предназначение прокуратуры как таковой в демократическом правовом государстве.