Текст книги "Совершенно несекретно"

Автор книги: Сергей Филатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

После совещания во время обеда подошел ко мне Николай, мой прикрепленный, и сообщил, что меня срочно вызывает Руслан Имранович.

После обеда я позвонил Руслану Имрановичу:

– Вызывали?

– Да. Зайдите.

У него находилась группа из Ульяновска, и разговор шел о том, чтобы помочь в строительстве новых самолетов дополнительными кредитами для пополнения оборотных средств. Положение с гражданской авиацией действительно с каждым днем ухудшалось: это касалось и ее финансирования, и расширения парка машин, и модернизации двигателей. На наш рынок явно нацеливались крупные авиационные предприятия Англии и США – было над чем поломать голову.

Когда мы остались с Хасбулатовым вдвоем, я попросил его подписать распоряжение о поездке депутатов в Абхазию. Он внимательно просмотрел весь список, пробежал глазами само распоряжение, ничего не спросил, подписал, а потом обратился ко мне с двумя претензиями.

Первая:

– Что за совещание вы проводили у себя по алмазам и почему предварительно не посоветовались со мной?

Сдержанно объясняю, что совещание проходило в соответствии с постановлением президиума в порядке подготовки к сессии Верховного Совета.

– Но вы все равно должны были доложить мне о происходящем и до, и после совещания. Пожалуйста, подготовьте материалы и ознакомьте меня с тем, о чем там у вас шла речь.

– Хорошо. – Я крепко держал себя в руках.

Вторая претензия:

– Вы звонили в юридический отдел по поводу «Известий» – ну, так что вам там неясно? Вы со мной поговорите, вы здесь посоветуйтесь, прежде чем такие дела делать.

Я возразил, что как депутат имею право на любой запрос обо всем, вызывающем у меня интерес.

– Имеете право, имеете. Но почему бы сначала ко мне не заглянуть? – гнул свое Хасбулатов..

Спокойно отвергаю такое «пожелание» председателя, пояснив, что не считаю нужным с кем-либо советоваться по вопросу, о существовании которого узнал не из служебной записки, а из печати.

– Вы же меня не уведомили о том, что предпринимаете какие-то шаги против «Известий». Я увидел сообщение в газетах и, конечно, встревожился не на шутку, потому что это прямое нарушение закона с нашей стороны.

– Ну какое же это нарушение закона? Мы с вами просто-напросто должны выполнить постановление Верховного Совета.

– Да, но не такими методами.

– Ну смотрите, Сергей Александрович, смотрите. А вообще-то я вас прошу впредь советоваться со мной. А еще лучше, если бы мы с вами как-нибудь запросто, накоротке поговорили.

Я, пожав плечами, ответил, что готов к разговору.

Но откуда возникла вторая претензия? Я действительно звонил Ф.Х.Табиеву, председателю Фонда госимущества, перед совещанием:

– Фихрат Хаджимурзаевич, вышло ваше распоряжение о передаче газеты «Известия» полностью под начало Верховного Совета и его председателя. Есть ли у этого распоряжения юридическая основа?

Табиев пустился в долгие объяснения того, что газета, дескать, наша собственность. Я заметил ему, что если это и впрямь «наша собственность», то она тогда должна числиться в описи той ликвидационной комиссии, которая принимала собственность Верховного Совета СССР в собственность Верховного Совета России. Должна, но не числится.

Он опять ударился в пространные объяснения, но тут я извинился и пообещал перезвонить ему позже. А сам утром справился в юридическом отделе у Роберта Макаровича Цивилева, какие основания имелись у

Фонда имущества Верховного Совета принимать такое решение. Он подтвердил мои предположения:

– Да никаких у фонда оснований для этого не было, и юридически он, конечно, не прав.

А ведь действительно, по закону Госкомимущество является единственным распорядителем федеральной собственности.

Все так, но тем не менее Хасбулатову каждый мой шаг становился каким-то образом тотчас же известен. Было совершенно очевидно, что и бумаги мои в общем отделе ксерокопируют тайком от меня и кладут на председательский стол.

А потом мне стало совсем грустно: то ли прослушивать начали, то ли какая-то система сыска заработала. Противно все это, – а еще взялись построить правовое, демократическое государство! Даже сегодня комментировать ту ситуацию нет желания, да и необходимости – тоже. И без того все ясно.

Вечером – хасбулатовский звонок мне домой:

– Сергей Александрович, завтра улетаю, вы, наверное, знаете об этом?

– Да, знаю, Руслан Имранович.

– Вы остаетесь на хозяйстве за меня, но прошу вас никаких серьезных решений самостоятельно не принимать. И не устраивать совещаний наподобие того, которое вы только что провели по алмазам. Надо друг с другом обо всем предварительно советоваться. Пожалуйста, звоните мне в любое время, докладывайте, как идут дела, и советуйтесь перед тем, как сделать какой-нибудь шаг. Все будет у нас хорошо, я ведь от вас не отмахиваюсь, когда вы ко мне обращаетесь. Поэтому звоните, Сергей Александрович, звоните.

Конечно, я заметил, что сотрудники аппарата, за редким исключением, перестали ко мне заходить, перестали обращаться с вопросами – вероятно, боялись контактов со мной. Вот он, бывший советский аппарат, которому я еще недавно пытался привить новые подходы к жизни и работе, аппарат, который, казалось мне поначалу, ощутил вкус к творческому труду. А сейчас он опять в страхе затаился. И опять его толкают на ложь и предательство, опять пытаются превратить в лакея. Когда же мы будем иметь свою законопослушную и законом защищенную государственную службу?

Я никогда не считал нужным кардинально менять аппарат, работал с теми, кто есть, и считал это нормальным. Я с осуждением смотрел на тех руководителей, которые старались перешерстить кадры, внедряя в них своих людей. Последнее с точки зрения того государства, которое мы строим, – ужасно.

Позвонил Бурбулис из Стамбула, поинтересовался, как дела. Я ответил, что в Абхазию улетела делегация, она уже встречалась с Эдуардом Шеварднадзе, и я ждал результатов этой встречи.

Потом заглянул Олег Румянцев с любопытным десятиминутным разговором:

– Сергей Александрович, мне Амбарцумов сказал, что у тебя не ладится с Хасбулатовым. Но я должен сказать – война с ним сейчас не пройдет, Хасбулатова не переизберут.

– Мы такую задачу перед собой и не ставим.

– Вот и хорошо, потому что я хочу тебе помочь. Я ведь со многими общаюсь – и везде слышу: имидж у тебя сегодня, как у крайнего демократа и человека Бурбулиса, или, возьмем шире, человека правительства. Тебе это ни в коем случае не нужно, ты от этого только теряешь. Люди оценивают тебя отрицательно именно по этим соображениям. Я бы очень хотел, повторяю, тебе помочь, и я готов сделать это, но тебе надо занять место ближе к центру. Тогда тебе будет оказана полная поддержка депутатского корпуса. И прежде всего надо определить свою позицию как патриотическую – по защите интересов России.

Я удивился такой постановке вопроса, потому как моя позиция никогда крайней не была, она всегда тяготела именно к центризму, к золотой, что называется, середине.

А Олег продолжал:

– Да ты сейчас еще связан с такими людьми, как Юшенков и Якунин…

– …и с такими, как Амбарцумов и Ковалев тоже. Мне и по должности положено и необходимо общение со всеми. И если тебе показалось, что я на парламентских слушаниях по Курильским островам впал в некую крайность…

Поясню, что в вопросе об островах главным, конечно, является подписанный договор – это правовой документ. Но время и события, происходящие в стране, требуют переноса решения по островам на более поздний срок, когда положение стабилизируется. Проявить терпение нужно и России, и Японии. Вот линия, которую я проводил, председательствуя на парламентских слушаниях. Нетерпение проявляли отдельные депутаты, особенно коммунисты, и Олег Румянцев в том числе.

– Да, мне это показалось, – подтвердил Румянцев.

– Креститься надо, если кажется. Мне ведь тогда важно было, чтобы на твоих крыльях не воспарили правые, то есть коммунисты, которые к тебе торопливо пристраивались. Ты-то рванулся вперед, в атаку, а они хотели с твоего хребта дотянуться до своей цели.

Олег явно смутился:

– С моего хребта? Да как же так?

– А так, сам не видел, что ли? Я же по этой причине и сделал закрытыми слушания. Твоя объективная позиция – она не для сегодняшнего времени, она оказалась им в цвет, подходит для их восприятия и присутствует в их изложении только потому, что сегодня это выгодно им в противостоянии Ельцину. Они готовы тебя поддержать на словах, потому что твоя позиция оказалась чисто патриотической, находясь и вне разумности, и вне законности.

Мне хотелось еще объяснить Олегу, почему я поддерживаю нынешнее правительство. Растолковать, что Хасбулатов поставил главной своей задачей свалить Гайдара и других реформаторов. Это его, Руслана Имрановича, политическое кредо сегодня, его подлинное лицо. И если он этого не сделает, его карьере грозит гибель. Ну а что до страны, так, похоже, до нее Хасбулатову дела не было и нет.

Видимо, Олег не понимал, что нашей главной проблемой в тот период было сохранение в течение предстоящих двух самых тяжелых месяцев существующего правительства. И не только сохранение, а и защита его. Но об этом с Олегом Румянцевым мы продолжили разговор значительно позже.

Развязка ситуации, спровоцированной Хасбулатовым, наступила довольно быстро.

Во время осенней сессии началась подготовка к Седьмому съезду. Этот съезд ожидался как съезд особый, на котором Хасбулатов, видно, решится разделаться сразу со всеми своими противниками. Предполагался на съезде импичмент президенту или, в крайнем случае, серьезное ограничение его полномочий, для реализации чего тщательно разрабатывались поправки к действующей Конституции.

Значительное внимание уделялось будущему голосованию, организацию которого взял на себя Воронин: его кабинет превратился в приемную депутатов, и, как рассказывали некоторые из них, от Воронина зависело выделение средств из фонда председателя Верховного Совета на нужды того или иного региона. Этот фонд был создан по инициативе Хасбулатова из средств бюджета и оказался для него удобным инструментом при взаимодействии с депутатами и руководителями регионов.

После голосования на сессии Верховного Совета за недоверие Хасбулатову, когда результат оказался в его пользу, представлялось маловероятным поднять депутатов на освобождение Руслана Имрановича от должности председателя. Скорее, большинство было готово за все издержки и потери первого года реформ принести в жертву правительство и даже президента, ограничив его полномочия, а то и проголосовав за импичмент ему. Вероятно, срабатывал тут и принцип самозащиты от роспуска и других неприятностей, а самое главное, Хасбулатов нашел очень верную линию – на защиту депутатов, Верховного Совета, съезда и Советов вообще как формы власти. И, естественно, оказался сам под защитой депутатского корпуса. Изменился тон председателя по отношению к депутатам, он стал выборочно высмеивать тех, над кем, как предполагал, посмеется большинство. Словом, предстоящий съезд был уже полностью обречен на управляемость Русланом Имрановичем.

В преддверии съезда не ожидалось значительных неприятностей: все готовились к крупному разговору о ходе реформ. Было запланировано около 180 поправок к Конституции, предусматривалась ротация в Верховный Совет. В первый день работы съезда не прошло предложение дополнить повестку дня рассмотрением вопроса об обращении в Конституционный суд с тем, чтобы была дана оценка конституционности действий президента й, в частности, соглашения о создании СНГ В том предложении прозвучала угроза импичмента…

Накануне съезда демократическая часть депутатского корпуса и президент внесли ряд предложений по сотрудничеству между исполнительной и законодательной ветвями власти.

Но были предприняты и неуклюжие, обидные для демократов действия президента. Так, еще до съезда не по своей воле ушел с поста руководителя телевидения Егор Яковлев, а затем вроде бы сами, вроде бы добровольно тоже с достаточно высоких постов – Михаил Полторанин и Геннадий Бурбулис…

Естественно, многими из нас это воспринималось как сдача демократических позиций президентом и, следовательно, как победа оппозиции. На момент снятия Егора Яковлева в Москве проходил с участием Б.Н.Ельцина конгресс интеллигенции, и я не помню, чтобы кто-либо из выступавших не осудил это решение президента.

Я очень переживал из-за всех трех отставок, особенно – из-за отставки Егора Яковлева. Они, эти отставки, самым удручающим образом сказались на настроениях демократической части депутатского корпуса. И Яковлев, и Полторанин, и Бурбулис вели огромную работу по подготовке съезда, и в том, что мы пришли к нему с согласованными во многом позициями, с конструктивными предложениями, демократически ориентированными, была большая заслуга и этих троих, последовательно поддерживавших реформы, правительство, президента. К сожалению, такие проявления «признательности», как сдача своих соратников, неугодных оппозиции, президент будет практиковать и впредь перед каждым боем – будь то выборы или всего лишь прохождение через законодательный орган важного вопро-са. Увы, далеко не всегда такая практика приносила результат, на который предварительно рассчитывал президент.

Но по мере работы съезда все яснее становилось, что задуман некий переворот – в отношении и правительства (фактически его полное переподчинение Верховному Совету), и палат Верховного Совета, где предусматривалось изгнание демократов под любыми предлогами, а уж используя решения регионов и депутатских групп – и подавно.

Таким образом, для нас главным на съезде становилась защита правительства и курса реформ. И, как всегда прежде, положение опять-таки спасал президент с его решительными действиями, порой никак не прогнозируемыми заранее.

Пожалуй, это был тот самый съезд, который, собственно, и привел к драматическим событиям октября 1993 года. Именно на нем формировалась монолитная команда, противостоящая президенту, именно на этом съезде вызревали планы смещения Ельцина или хотя бы ограничения его полномочий. Ничем иным, по сути, съезд заниматься и не предполагал, в чем проявилось величайшее лицемерие Хасбулатова. Если вдуматься, это был уже совсем другой человек, мы такого Хасбулатова еще не знали.

А поначалу события на главном форуме страны развивались более или менее предсказуемо. Хасбулатов на второй день работы съезда выступил с характеристикой обстановки в государстве, остановился на спаде производства и обнищании людей, то есть объективно он затронул действительно насущные проблемы. Но Хасбулатов не был бы Хасбулатовым, если бы, доказывая несостоятельность правительства, не начал подтасовывать цифры и приводить неверные данные, в чем его практически тут же и уличила вездесущая пресса.

Во мне тревога стала нарастать, когда я услышал, что голосование по поправкам к Конституции разделено на два этапа: по правительству – тайное, через кабины, а по всему остальному – в обычном открытом порядке. Да, мы, демократы, к этому съезду подготовились плохо.

Поправки, касающиеся правительства, на самом деле имели прямое отношение к президенту и серьезно ослабляли его полномочия. Их, этих поправок, было четыре, и именно вокруг них развернулась борьба, которая затем захлестнула и последующие съезды.

А закончилась эта изнурительная борьба только в декабре 1993 года принятием новой Конституции, поставившей последнюю точку в вопросе разделения властей.

Поправки к Конституции предусматривали введение подотчетности правительства не только президенту, но и съезду и Верховному Совету, причем президент в соответствующей строке стоял на третьем месте. К назначению председателя правительства съездом добавлялось и назначение всех заместителей председателя правительства, силовых и ключевых министров лишь с одобрения Верховного Совета. Все министерства и ведомства, согласно тем же поправкам, должны были образовываться и ликвидироваться Верховным Советом по представлению президента. И, как говорится, на закуску, депутатских мандатов предполагалось лишить всех членов правительства, всех министров и руководителей исполнительных органов субъектов Федерации. Ну а чтобы совсем уж оторвать от президента правительство, последнему предоставлялось право самостоятельно выходить с законодательной инициативой.

Это были принципиальные изменения, но выступление Бориса Николаевича 4 декабря 1992 года перед голосованием не возымело никаких последствий, и роковые поправки почти все были приняты. Становилось совершенно очевидным, что власть переходила в руки к Хасбулатову.

После голосования 7 декабря Борис Николаевич сделал еще одну попытку изменить ситуацию, но и эта попытка оказалась тщетной. Поскольку работа правительства уже была признана неудовлетворительной и предстояло назначение нового председателя правительства, а поправки к Конституции серьезно ограничивали полномочия президента и фактически не давали ему возможности проводить линию, обещанную гражданам России в предвыборной кампании и поддержанную ими при его избрании президентом, Борис Николаевич 10 декабря ринулся в бой.

Накануне, где-то около полуночи, у меня на даче раздался звонок Геннадия Эдуардовича Бурбулиса, который пригласил меня срочно приехать в Кремль. Через час я был у него в кабинете, где встретил С.М.Шахрая и В.С.Старкова, Речь шла о подготовке акции на утреннем заседании съезда – о выступлении Б.Н.Ельцина и последующем уходе из зала его сторонников. Мы поговорили о тексте выступления, и я предложил в нем пожестче выделить требование о проведении референдума. В конце концов, народ и только народ, избравший президента и народных депутатов, вправе решать, кому в данной ситуации он доверяет судьбы страны и реформ.

Совершенно очевидно, что расстановка сил в обществе – явно в пользу президента, а на съезде – столь же явно против него. Это несоответствие могло быть высвечено только на референдуме. Но идущие за Хасбулатовым депутаты, понимая, что в народе у них поддержки маловато, панически боялись всенародного волеизъявления и поэтому в Конституции закрепили право только съездом решать вопрос о проведении референдума.

А между тем нам нужно было договориться, чтобы после выступления Б.Н.Ельцина демократические депутаты покинули зал, В случае если и Хасбулатов тоже уйдет, мне следовало объявить перерыв на съезде.

Утром, перед съездом, я попросил руководителей демократических депутатских групп переговорить с коллегами и подготовить их к выступлению президента и к проведению последующей акции. Нам важно было еще и определить истинную расстановку сил на съезде, чем подтвердить нашу надежду на то, что у нас будет такое количество голосов, которое заблокирует дальнейшие изменения в Конституции. Однако некоторые наши сторонники восприняли такую активность с сомнением: нужно ли, дескать, тут идти на обострение?

Выступление Бориса Николаевича прозвучало как гром среди ясного неба. Оно транслировалось по Российскому телевидению и радио и воспринималось как обращение не столько к депутатам, сколько ко всему народу, которому Борис Николаевич открыто заявил, что Верховный Совет стремится узурпировать все его права и полномочия, но не собирается нести ни за что ответственность; президенту созданы невыносимые условия для работы; реформы блокируются их противниками. Короче, нам, сторонникам президента и реформ, окончательно стало ясно: единственный выход из возникшего кризиса – проведение всенародного референдума. После выступления и встречи с депутатами-единомышленниками Борис Николаевич уехал на АЗЛК.

Таким образом, президент ответил Хасбулатову на его происки тем же, чем привык пользоваться тот – неожиданностью поступка. Хасбулатов в первый момент растерялся и обратился к съезду:

– Уважаемые народные депутаты, заявление президента считаю оскорбительным как в отношении съезда, так и в отношении Председателя Верховного Совета. – В зале поднялся шум, кое-где раздались аплодисменты. – Я считаю для себя дальше невозможным выполнение обязанностей Председателя Верховного Совета, поскольку мне нанесено оскорбление высшим должностным лицом государства. Я прошу принять мою отставку… – Хасбулатов встал и двинулся к выходу.

Зал снова зашумел.

Я потянулся к микрофону и объявил перерыв. Но не тут-то было. Хасбулатов каким-то звериным чутьем почувствовал все последствия такого развития событий, мгновенно вернулся и грубо бросил мне:

– Никаких перерывов. – Тут же повернулся к Ярову: – Юрий Федорович, займите мое место. Перерыв определяет съезд. Пожалуйста, Яров, садитесь. Подождите, Сергей Александрович, не дергайтесь, я вам не поручал делать перерыв. Садитесь, ведите, Юрий Федорович!

Съезд продолжил работу, хотя после ухода сторонников Ельцина в зале осталось 715 депутатов. Так, по крайней мере, показала регистрация, которую провел Ю.Ф.Яров.

С этой минуты у оппозиции началась настоящая война с президентом, продолжилась и невидимая война между нами – мной и Хасбулатовым. Видимо, он какое-то время колебался, стоит ли прямо на съезде добиваться моего освобождения от должности первого заместителя или подождать.

Думаю, сомнения Руслана Имрановича отпали сразу, как только он догадался, что я активно участвовал в подготовке президентской акции – ведь охрана Архангельского подчинялась Верховному Совету, а значит, Хасбулатову, и там, конечно, давно были взяты под контроль все мои перемещения: во сколько уехал, во сколько приехал, Однажды, когда очередная наша встреча – Гайдар, Бурбулис, Козырев, Полторанин – была назначена у Полторанина на архангельской даче, на подъезде к дому я встретил сотрудника охраны, вышел из машины и направился к нему, чтобы узнать, с какой чести мы удостоились его присутствия. И пока шел, ясно услышал, как он по рации передал: «Подъехал Филатов». И все же я, поздоровавшись, спросил: «Не случилось ли чего? Почему вы здесь?» На что сотрудник пробурчал невразумительное: «Обход. Проверка». И ретировался.

Первым выпадом со стороны Хасбулатова на съезде было переадресование всей почты с моего стола на стол Воронина. Так я фактически остался безработным, и мне следовало ждать других недружественных действий. Очень многие депутаты видели и понимали, что происходит в наших отношениях – председателя и его первого заместителя. Да и не только депутаты – стали поступать телеграммы от людей, которые обо всем догадывались, следя за дневниками съезда по телевизору.

Вот одна из таких телеграмм: «Сергей Александрович, держитесь. Избиратели вместе с вами. В отставку по собственному желанию не уходите. Начнем борьбу с мафией. = По поручению избирателей – Петухова. НННН 1451 24.12 0037»

Мне и, по-моему, Хасбулатову тоже в то время казалось: кто первый поднимет вопрос о взаимоотношениях – а нужно было этот вопрос ставить шире как вопрос о будущем парламента, демократии, государства, – тот и проиграет. Во всяком случае, ко мне приходили и мне звонили очень многие депутаты и недепу-таты и в один голос просили, убеждали, требовали, чтобы я не выступал и не поднимал этот вопрос первым.

Так и сидели мы рядом с Хасбулатовым в нервном напряжении, но выступление я заготовил, отчего вдвойне тягостно было наблюдать за всем происходящим молча. Сегодня я продолжаю мучить себя вопросами: может быть, нужна была открытая атака против мастера интриг и лжи, может быть, она принесла бы победу и остановила надвигающееся безумие? Ведь будущее уже тогда виделось темным и драматичным – в противостоянии президента и оппозиции, которую фактически возглавил Хасбулатов.

Депутаты демократических фракций еще весной начали готовить материал для создания комиссии Верховного Совета по нарушениям, допускаемым Хасбулатовым в практике работы председателем, но теперь это все отодвигалось в сторону.

А тут еще заговорили о некоем компромате на меня, и я понимал, что это – проверка реакции съезда, проба на излом, разведка боем. В зависимости от реакции на этот оговор появится план действий. С обвинениями в мой адрес выступил депутат В.Исаков, материалы, я в этом не сомневаюсь, ему подбирал Ю.Воронин. Речь шла о некоторых моих распоряжениях, которые расценивались Исаковым как нарушение законности первым заместителем Председателя Верховного Совета.

Не стал я ему отвечать с трибуны, а попросил это сделать письменно председателя комитета Верховного Совета по законодательству М.А.Митюкова и начальника юридического отдела Верховного Совета Р.М.Цивилева, после чего считал инцидент исчерпанным. Однако Исаков попытался еще несколько раз поднять эту тему в надежде обратить на нее внимание съезда и, может быть, дать ей скандальное продолжение. Ну а когда и Хасбулатов не преминул высказаться по этому поводу, пришлось – для равновесия – несколько слов и мне сказать от микрофона в президиуме. Вскоре, впрочем, тема эта так и заглохла сама собой, ибо юридически я был чист.

Итогом этого горького съезда стали смена премьера, на съезде были ограничение полномочий президента, значительное «очищение» палаты Верховного Совета от демократической части депутатов и подготовка плацдарма для продолжения наскоков на реформы и президента. Следующий съезд был намечен и заявлен на апрель 1993 года.

Когда Седьмой съезд подходил к концу, в разговоре со мной один на один у себя в комнате, расположенной в Большом Кремлевском дворце, Хасбулатов как-то тихо и с виду почти безразлично вдруг предложил: «Сергей Александрович, подайте заявление и уходите по-доброму. Я обещаю вас хорошо устроить». Я спросил: с какой, мол, это стати? Но предложение было сделано, и за кажущимся равнодушием тона в нем угадывалась нешуточная угроза. Что ж, на войне как на войне, и я столь же невозмутимо отказался обсуждать эту тему до следующего съезда.

В то время Н.Т.Рябов делал все, чтобы добиться расположения Хасбулатова и занять место в руководстве Верховного Совета. Конечно, прицел у Николая Тимофеевича был на пост первого заместителя, и не случайно на этом съезде он так рьяно обрушился и на президента, и на правительство. Но мы еще будем свидетелями того, как с тонущего хасбулатовского корабля резво побегут многие, и среди них, если не впереди всех, – Рябов, который напрочь отречется от своих выступлений и от своей позиции и перевернется ровно на 180 градусов.

Крах Хасбулатова и хасбулатовщины произошел осенью 1993 года. Трудно описать, что грозило стране в случае успеха его замыслов, в случае захвата им власти через представительные органы. Видимо, президент понимал это лучше всех, когда стал прорабатывать указ № 1400.

Событиями осени 1993 года закончилась целая эпоха борьбы за власть Советов, точнее, за власть человека, внутренний облик которого, характер и действия очень напоминали все, что делал «великий вождь и учитель всех народов».

Можно сказать, что сюжет профессора Хасбулатова в известном смысле вписывается в «феномен генерала Дудаева» – любой ценой достать с неба свою звезду. Вырваться к ней вопреки новой системе, внешним силам, вопреки родовым и этническим путам, которыми оба были связаны по рукам и ногам.

Вырваться во что бы то ни стало…

Вероятно, от той власти, которая не сама на него свалилась, а которую он упорно и умело прибирал к рукам, голова пошла кругом. Наркомания власти – вещь страшная. Еще немного, и Хасбулатов стал бы сам себя величать «отцом народов». Но когда в Белом, вдруг почерневшем от взрывов и огня доме наступило столь поразившее иностранцев «отключение» спикера от всего происходящего (возвращение к нему обычного человеческого лица), в этом не было ничего удивительного – перестал действовать тот самый наркотик власти.