Текст книги "Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1960-е"

Автор книги: Сергей Вольф

Соавторы: Олег Григорьев,Александр Кондратов,Валерий Попов,Борис Иванов,Рид Грачев,Федор Чирсков,Инга Петкевич,Андрей Битов,Генрих Шеф,Борис Вахтин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)

Она хотела сказать: «Да». Но язык не повиновался ей. Старичок радостно хихикнул.

– Не можешь? Ну так на чем мы остановились? Да. Зачем же им говорить, если я сам могу сказать за них. Как тебя зовут? Скажи!

– Улыбка.

– Гм, редкий случай. Я сразу заметил, что ты – редкий случай. Ну, ладно. Так куда ты, Улыбка, едешь?

Она открыла рот, но слов не получилось.

Старичок хихикнул и, передразнивая ее, сказал:

– Я еду в город, поступать в институт. В какой институт и зачем мне этот институт – сама не знаю. Так?

Улыбка кивнула.

– Ну, не волнуйся, в институт ты не поступишь. Ну, а что ты, Улыбка, любишь больше всего? Больше всего ты любишь смотреть в окно. Редкий случай, сразу заметил… Ну да ладно… А кем ты, Улыбка, хочешь стать? Ясно, что не знаешь. Почти никто этого не знает. Но с тобой – особый случай; ты можешь стать кем пожелаешь: врачом, агрономом, поэтом, физиком, художником, артистом. Выбирай что угодно, и в любой области ты быстро достигнешь вершин. Везде тебя ждет самая блестящая карьера. Ты удивлена? – Старичок иронически фыркнул. – Не волнуйся и не радуйся, ничего ты такого не достигнешь, и будешь ты никем. Впрочем, кто знает… Давай лучше съедим по яблоку.

Он пристально посмотрел ей в глаза, и она сразу же полезла на верхнюю полку. Там лежал большой чемодан, к ручке которого была привязана сетка с яблоками. Она выбрала два покрупнее, спустилась вниз. Старичок восторженно следил за ней. Она протянула одно яблоко старику, он обрадовался как ребенок.

– Так на чем мы остановились? Да, я заставил их молчать. Я приходил в ресторан, выбирал самых разговорчивых, подсаживался, и они тотчас же замолкали. А я рассказывал им про размножение хризантем и разведение пионов и утепление плюбаго. Они слушали и даже не могли уйти. Так и сидели, пока я не отпускал их. Хорошее было время.

Старичок печально вздохнул.

– Теперь я стар. Они опять заговорили. Опять я ничего не понимаю. И не властен, не властен, не властен! – Старичок зарылся в подушку и притих.

Она уже собиралась залезть на свою полку, когда старичок опять вскочил.

– Ну, а теперь ты скажи что-нибудь.

– Я хочу спросить…

– Спрашивай.

– «У капель – тяжесть запонок, и сад слепит, как плес, обрызганный, закапанный мильоном синих слез…»

– Ну, а дальше, дальше?! – Старичок вскочил, и лицо его странно загорелось.

Улыбка смотрела в окно.

– Не знаю, – сказала она, – я хотела спросить: что это?

Старичок хихикнул, подумал и хихикнул совсем иначе.

– Откуда это у тебя? – спросил он.

– Так, – сказала она, – случайно.

– Так что ты хочешь знать? – спросил старичок.

Она смотрела в окно.

– Я хочу знать, чье это?

– Ничье.

Улыбка посмотрела на старичка.

– Как это ничье? Я спрашиваю, какого поэта?

– Никакого, ничье, нет такого поэта.

– Как так, стихи есть, а поэта нет?

– Нет, и стихов нет, тебе показалось. Нет стихов, нет поэта, нет и все…

Улыбка хлопала глазами.

– Нет и все! – злобно фыркал старичок. – Нет, не было и не будет. Забудь. Ни к чему, да его и нет. Ложись лучше спать, – совсем устало прибавил он.

Улыбка совсем уже засыпала, когда на одной станции дверь вдруг с грохотом отворилась и на полу распластался человек.

– Мне все равно – страдать или наслаждаться! – орал он.

Старичок подобрал ноги и забился в самый угол.

– Управдом, – объявил он, – сразу видно: управдом…

– Прошу без личностей! – Человек приподнялся и злобно покосился куда-то под дверь. – Прошу не выражаться! – гаркнул он и ударил кулаком в металлическую пепельницу.

– Убивают! – завопил он и, сунув разбитый кулак под мышку, стал пинать пепельницу ногами.

– Вот тебе, вот, получай при дамах… – приговаривал он. Потом вдруг заплакал.

– Несправедливо! – всхлипывал он. – Несправедливость и обман. Ну, виноват – накажите. Я сам себя накажу.

Он поднялся и, цепляясь за что попало, забрался на свободное место и там, встав на колени, уткнулся носом в угол.

Некоторое время он молчал. Но тут поезд качнуло.

– Один как шест, – четко сказал он и рухнул со скамейки на пол.

Полежав несколько минут неподвижно, он вдруг завозился, пополз к своей полке, приподнял ее, свалился в ящик для багажа и там затих.

– Как не бывало, – вздохнул старичок.

Ночь прошла благополучно. Только под утро в репродукторе что-то зашипело и мягкий грудной голос торжественно произнес: «Граждане пассажиры, наш поезд прибывает на станцию „Ларьки“». Он помялся и так же бодро и торжественно прибавил: «На станции есть кипятильник».

Полка, под которой спал пьяный, приоткрылась, появилась всклокоченная голова.

– Где я? – безумно прохрипела она.

– В гробу, – отвечал старичок.

– А… – Тот успокоился и тихонько прикрылся полкой.

Когда Улыбка проснулась, пьяный чинно сидел на своем месте и кушал крутые яйца.

– Вообще-то я непьющий, – сказал он. – Ну, выпил, случай такой, а вообще-то я управдом. Но это временно, это пока…

Он замолчал, и лицо его стало таинственным.

– Картофельный комбайн! – значительно сказал он и неопределенно развел руками, видимо изображая в воздухе корпус комбайна.

– Да, – сказала Улыбка.

– Вот-вот. – Управдом важно вздохнул. – Картофельный комбайн – это тебе не фунт изюма. Американцы голову ломали, и англичане, и французы. Это только кажется, что так. А на самом деле… Картофельный комбайн! Пять лет работал. Эти, как их, академики… Им пришлешь, а они – отказ. Асами какую хреновую ручку добавят – и как свое! Но я им показал, я сразу к самому… Тот как услышал, так сразу записочку. Ну, сразу забегали, машину, самолет, патент: ну, знаешь, справочку, что я – первый. Картофельный комбайн – тебе не фунт изюма!

– Вранье.

Улыбка заглянула вниз и увидала старичка. Он сидел на своем месте по-турецки и злобно таращился на управдома.

– Вранье, милейший. Чистой воды вранье.

– То есть как вранье? – Управдом оскорбленно нахохлился. – Перед вами изобретатель картофельного комбайна!

Старичок презрительно хмыкнул.

– Что скалишься?! – угрожающе привстал управдом.

– А то, милейший! Дело в том, что картофельного комбайна не может быть. Наукой доказано, что он невозможен, неосуществим, так сказать. Это – миф, формализм, абстракционизм, понятно? Происки иностранных империалистов, опиум для народа, отвлечение от насущных задач. Понятно?

Управдом крякнул, но старичок не спускал с него глаз. Всю остальную часть пути он рассказывал о ленивцах. Когда же приехали, он вручил Улыбке карточку.

– Вот, – сказал он, – придешь по этому адресу, я буду ждать тебя.

«Феликс Крот, гипнотизер», – было написано на карточке.

Оставленный без внимания управдом снова ожил и теперь все крутился вокруг. Он выхватил из Улыбкиных рук карточку, долго недоверчиво разглядывал ее.

«Измаил Бакалейко, изобретатель», – написал он с другой стороны.

И, подумав, приписал адрес.

За экзаменационным столом сидела тетка и недоброжелательно смотрела на Улыбку. Подходя к столу, она улыбнулась. Теткины губы собрались в принципиальную гармошку, а лицо стало таким, что Улыбка сразу поняла, что экзамена ей не сдать.

– Берите билет, – сухо сказала тетка.

Улыбка взяла билет и пошла к столам.

– Сядьте передо мной, – остановил ее дребезжащий голос.

«И почему я ей так не понравилась?» – удивленно думала Улыбка.

Справа, у окна, ерзала на месте какая-то рыжая девчонка. Когда их взгляды встретились, девчонка ободряюще подмигнула ей.

– И не надейтесь на подсказку, – холодно заметила тетка.

– Я не надеюсь, – ответила Улыбка.

Девчонка у окна подозрительно завозилась, тетка вскочила и помчалась к ней. Улыбка вздохнула.

За окном была голая потрескавшаяся стена, одна трещина была похожа на чайник.

– Ваше время истекло. – Над ней стояла тетка и с ухмылочкой смотрела на чистый лист бумаги. – Будете отвечать?

– Нет, – испугалась Улыбка, – я еще не подумала.

– Было бы чем…

Рыжая девчонка вдруг вскочила и, громыхая стульями, понеслась по комнате. Она выхватила из теткиных рук Улыбкин билет и, сложив его со своим, разорвала на мелкие клочки.

– А вы… – Она подлетела к тетке. – Вы – сухарик, маленький черствый сухарик!

Она схватила Улыбку за руку и, таща ее за собой, выскочила из комнаты, пронеслась по коридору, скатилась по лестнице, выскочила на улицу, пересекла ее, ворвалась в парадное напротив, не сбавляя темпа, взлетела на последний этаж и там уселась с ногами на подоконник.

– Вырвались! – Она радостно засмеялась. – А теперь покурим. – Она достала из сумки сигареты. – Меня зовут Катя. Всегда курю на последнем этаже: вид лучше и воздуху больше. Мы живем в подвале, так там я ни одной затяжки сделать не могу – сразу задыхаюсь.

Помолчали.

– Придется выходить замуж. – Девчонка вздохнула. – Так и загадала: не поступлю – сразу замуж. Мамка пилит, батька денег не шлет. Да и вообще тошно. Вот выйду замуж, куплю мамке шубу, она всю жизнь мечтает шубу иметь. А он-то – богатый, китобоец, жениться приехал. У тебя есть пудра? Дай.

Она попудрила нос.

– А теперь идем!

– Куда?

– Как куда? Жениться! Там у него приятелей полно. Пошли, пошли, там разберемся.

Они вышли на улицу, пришли к новому голубому дому. Девчонка окинула Улыбку критическим взглядом.

– Все в порядке, – сказала она. – Держись поскромнее, побольше стесняйся. Мужчины это любят. Если ты хорошенькая, ты должна как можно больше стесняться, а то не поверят. А теперь молчи, мне надо сосредоточиться.

Китобоев было много, китобои пили пиво.

– Петя, – сказал один.

– Вася, – сказал другой.

– Николаев, – пошутил третий.

Все захохотали.

– Мой жених. – Девчонка указала на четвертого.

– Присаживайтесь, – сказал жених и дал им по стакану.

– Пиво здесь наливают сами, – сказал он и указал на бочку, которая стояла в углу комнаты. – Закуски еще нет, ждем с минуты на минуту.

Китобои сидели вокруг стола, разложив на столе свои большие загорелые руки.

Девчонка, Улыбка и жених сели вокруг табуретки. На табуретку поставили пиво. Девчонка выпила подряд три стакана. Весело посмотрела на жениха.

– Ты знаешь, я согласна, – тихонько сказала она.

Жених покраснел.

– А то, может, передумаешь? – усмехнулась она.

Жених нахмурился. Девчонка выпила еще пару стаканов и вдруг расхохоталась.

– Помнишь, как мы впервые целовались?

– Помню.

– А что ж тогда не женился? Думал, лучше найдешь?

Жених покраснел.

– Угадала, угадала! – заливалась девчонка. – А то, может, еще поищешь? Возьмем хотя бы ее. – Девчонка кивнула на Улыбку. – Чем не пара? Красивая, работящая, из деревни. Разведете детей, и можешь спокойно бить своих китов. Хоть вообще не приезжай, ничего не произойдет, все будут ждать тебя. А со мной так легко не уедешь. – Девчонка выпила еще три стакана.

Но тут дверь широко распахнулась. Впереди были ящики с апельсинами, поверх них болтались во все стороны бублики, все это рухнуло на пол, и появился очень красивый человек.

– Боцман. – Китобои повскакали с мест и дружно загалдели.

– Там, внизу, машина, – сказал боцман, – берите ее на абордаж. Там еще тридцать банок сгущенки, десять килограммов мармелада, двадцать пачек печенья и двадцать пять бутылок минеральной воды «Полюстрово».

Среди китобоев прошел ропот.

– Ты что, боцман, спятил? – грозно сказал один китобой. – Тебя посылают за закуской к пиву, а ты – бублики, апельсины, не говоря уж о сгущенке, которую мы и видеть не можем.

Боцман захохотал.

– Грузите продовольствие! – что есть мочи гаркнул он. – Объясняться будем потом:

Китобои повскакали и поспешной вереницей побежали к дверям. Появились ящики со сгущенкой, коробки мармелада.

– Нет, вы только послушайте! – сказал боцман, когда все утряслось. – Подхожу это я к буфету…

Китобои хохотали.

– Вот это боцман! Ай да боцман!

Только один китобой не смеялся, он хмуро глядел на боцмана и что-то тихонько бубнил.

– Ну что, Василек, – обратился к нему боцман, – завидки берут?

Василек мрачно сопел.

– Бедняжка, – протянул боцман и, уже обращаясь к девчонке: – Этому несчастненькому десять тысяч никак не потратить. Отпуск кончается – а он только пару тыщ и потратил…

Девчонка испуганно ахнула. Китобои хохотали. Василек мрачно сопел.

– Ты бы, Василек, на курорт съездил, – сказал один китобой.

– А что мне море! – сказал Василек.

– Ты бы, Василек, машину купил!

– А кто мне ее продаст?

– Ты бы, Василек, женился. Жене бы твои денежки пригодились.

– Шлюхи все, – мрачно отрезал Василек.

– И я шлюха?! – Девчонка подскочила к Васильку.

– Первая, – молвил Василек.

Девчонка захохотала.

– А вот этот болван женится на мне! – крикнула она. Жених покраснел и, ни на кого не глядя, вышел из комнаты.

Китобои хохотали. Девчонка подсела к Улыбке.

– Нравится тебе мой жених? – посмеиваясь, сказала она.

– Нравится, – сказала Улыбка.

– Тебе жаль его?

– Жаль.

– Вот и курица, настоящая курица! Так бери, если нравится и жаль. А у меня такого добра хватит.

Улыбка молчала.

– Так иди утешь, приласкай. Вы, курицы, это умеете. Иди же, иди! – И она вытолкала Улыбку за дверь.

Жених сидел в пустой комнате на подоконнике и курил. Улыбка подошла и встала рядом.

– Она послала? – не оборачиваясь, спросил он.

Улыбка промолчала. Жених повернулся и обнял ее. Потом он слез с подоконника и закрыл дверь на крючок.

Посреди ночи в дверь вдруг стали ломиться.

– Откройте же, откройте! – кричала девчонка. – Будет поздно, откройте!

Китобои хохотали.

– Черта с два, – хмуро проворчал жених.

Потом все затихло. Улыбка вышла из комнаты. Жених еще спал. На полу под дверью сидела девчонка.

– Садись, – тихонько сказала она.

Улыбка села рядом.

– Пей. – Девчонка указала на стакан.

Улыбка выпила. Девчонка взяла стакан, руки ее дрожали, поднесла к губам, зубы звякали о стекло. Девчонка закашлялась, потом закрыла глаза и тихонько засмеялась.

– Он мне говорит: слишком много предрассудков, любить надо свободно. А я хочу замуж, говорю. Далась мне эта свободная любовь. Ремарка, спрашивает, читала? Ну, читала. Вот там любовь, говорит, никаких предрассудков. А я ему: нет, говорю, у него все чахоточные. Им что, переспала и умерла, а я женщина здоровая, я от этого родить могу.

Девчонка закашлялась.

– А знаешь, – усмехнулась она, – я-то отравилась…

Улыбка вскочила.

– Постой, – остановила ее девчонка. – Не думай, что из-за тебя. Я так. Сил не стало, надоело, устала. Поражение, каждый шаг… По-ра-же-ни-е, – выговорила она по слогам и, прислонившись к стене, закрыла глаза.

Улыбка стояла над ней. В руках у нее почему-то оказалась бутылка «Полюстрово». Она налила воду в стакан, стекло покрылось серебряными пузырьками. А девчонка открыла глаза, тоскливо посмотрела вокруг, усмехнулась.

– Да я не умру, – сказала она, – я слабительное приняла. А ты иди.

Улыбка вышла на улицу. Что-то сонно гудело, было тепло. Глядя под ноги, она стала подниматься. Дорогу ей преградила заколоченная досками дверь. Она постояла перед ней, постояла, потом закрыла глаза.

– Спать, – пробормотала она, – спать… – И тяжело опустилась на ступени.

Управдом ждал под аркой. Он зябко поеживался на сквозняке, подпрыгивая, озирался и был похож на замерзшего кузнечика. Он поманил ее рукой, она перешагнула полосу света и тени, вошла под арку.

– Ну, что хочешь? – заговорил управдом.

Улыбка рассказала. Управдом засуетился, задвигался, закрутил головой, зарылся в карманах.

– Это можно устроить, можно устроить, – скороговоркой приговаривал он. – А дворником не хошь?

– Хочу, – сказала она.

– Вот и хорошо, вот и хорошо, – говорил управдом. – Засиделся тут один, пора бы на отдых, на отдых. – И он поскакал к телефонной будке.

Улыбка пошла за ним, но он замахал руками, и она остановилась. Он с кем-то долго разговаривал, потом выскочил из будки и, махнув ей рукой, исчез под аркой. Улыбка пошла сзади, но его и след простыл.

Она стояла под аркой и растерянно озиралась. Тут под арку въехала зеленая крытая машина. Улыбка посторонилась. Машина остановилась. Из нее повыскакивали какие-то одинаковые люди; они размяли ноги и стали громко стучать в совсем маленькую дверцу. Улыбка подумала, что это – дверца в кладовую или подвал, нота вдруг тихо открылась, и на пороге появился небольшой благообразный человек.

– Вы здесь коллекционируете люстры? – спросил один из приехавших.

Человек болезненно перекосился.

– Ай… – вздохнул он. – Что вы понимаете в люстрах?

– Ну, это мы потом разберемся, – строго сказал один из приехавших.

Человек моментально сник, растерянно и услужливо засуетился.

– Милости просим, – приговаривал он, – добро пожаловать, милости просим.

Люди не отвечали, они молча проходили внутрь и выносили необыкновенно красивые предметы. Тут были и ковры, и картины, и вазы, но больше всего было люстр. Среди люстр было несколько неодетых металлических женщин, с крыльями и без крыльев. Люстры переливались разноцветными огоньками и тихонько позвякивали.

Человечек суетился вокруг.

– Только не разбейте, – умолял он. – Будьте поосторожнее, только не разбейте.

Пока все это грузили, Улыбка стояла рядом. Пробегая мимо, человечек украдкой посматривал на нее. Один раз, когда людей близко не было, он сунул ей в руки маленький прямоугольный предмет. Она хотела возразить, но он вдруг с неожиданной силой выпихнул ее из-под арки.

– Бери, бери! – быстро проговорил он. – Пригодится.

Уже издали она видела, как человечка посадили в машину.

Машина фыркнула и исчезла. И сразу же, как из-под земли, возник управдом.

– Все в порядке, – потирая руки, сказал он. – Тут и жить будешь. – И он указал на ту самую дверцу.

За дверцей оказалось несколько ступенек, а потом сразу комната. Тут был беспорядок, валялось несколько табуреток и очень много рваной бумаги. Весь потолок был усеян большими черными крюками, на которых болтались обрывки веревок. На подоконнике стоял фотоувеличитель. Управдом сокрушенно рассматривал потолок.

– Тут и повеситься можно, – пошутил он.

– Это ничего, – сказала Улыбка, – я вешаться не буду.

Предмет, который человечек сунул ей в руку, оказался маленьким фотоаппаратом. Несколько дней Улыбка со страхом думала о нем, наконец рассказала все управдому. Тот подумал, подумал и махнул рукой.

– Оставь себе, – сказал он, – будем считать, что я тебе его подарил.

– Большое спасибо, – сказала она.

С тех пор, придя с дежурства, Улыбка доставала аппарат и осторожно рассматривала его. Она заглядывала в окошечко, и все предметы делались строже и отчетливее. Она нажимала кнопку, и аппарат щелкал. Она откручивала объектив и заглядывала внутрь. Если нажать кнопку, то черная ширмочка внутри аппарата мгновенно отдергивалась и так же мгновенно возвращалась на место. Улыбка долго нажимала, ей все хотелось рассмотреть, что же там, за ширмочкой.

Однажды, после ночного дежурства, она вынесла аппарат во двор. Пасмурный и сонный, проходил мальчик с портфелем. Улыбка заглянула в глазок, мальчик остановился и стал смотреть в объектив. Она нажала кнопку, аппарат щелкнул, мальчик зевнул и побрел своей дорогой. Подошел пьяный с цветочком. Увидав наведенный на него аппарат, пьяный мечтательно улыбнулся, понюхал цветочек и тут же упал замертво. Улыбка нажала кнопку, аппарат щелкнул. Срывая с головы бигуди, из парадной вылетела девушка.

– Только не в бигудях, только не в бигудях! – взвизгнула она и, сорвав последние бигуди, готовно улыбнулась.

Пробежала собака, прошел милиционер, проехала машина. Подошел похожий на кенгуру человек, Улыбка навела аппарат. Человек нагнул голову и, сделав из пальцев рога, замычал. Она засмеялась, человек подпрыгнул.

– Вот это улыбка! – заорал он.

Она вздрогнула. Она сразу поняла, что он – из кино.

– Меня так зовут, – медленно произнесла она.

– Я не спрашиваю, как вас зовут, – сказал кенгуру. – Сейчас вы пойдете со мной.

– Да, – сказала она, – я пойду с вами.

У проходной какого-то здания кенгуру остановился, окинул ее критическим взглядом.

– Улыбайтесь! – приказал он.

Она улыбнулась. Кенгуру помрачнел.

– Бедный ребенок, – вздохнул он. – Улыбаться будешь только по моему знаку. Это не то место, где можно улыбаться направо и налево.

– Хорошо, – сказала она.

Они прошли проходную, миновали двор, вошли в ворота и очутились в полутемном, широком и высоком коридоре. Вдоль серых стен стояли скамейки, на которых сидели и курили плечистые негры в травяных юбочках. Негры проводили их блестящими глазами.

Они поднялись по лестнице. Кенгуру открыл одну из многочисленных дверей, и они очутились в комнате со множеством зеркал.

– Прошу внимания! – громко сказал кенгуру.

Люди, сидевшие в кружок, перестали говорить и уставились на них.

– Улыбнись! – приказал кенгуру.

Она улыбнулась. Люди повскакали с мест, замахали руками, загалдели.

– Поглазели и хватит, – сказал кенгуру.

Он взял ее за руку и вышел из комнаты. Прошли коридором. Вошли в ярко освещенную комнату. Тут было множество фотоаппаратов, по стенам висели снимки известных актеров. Кенгуру рявкнул что-то неразборчивое, и на них сверху свалился маленький шустрый парнишка.

– Коля, – сказал кенгуру, – сделай пробу.

Паренек озабоченно прищурился, посадил Улыбку на табурет, что-то прикинул, развернул, поправил лампы, отошел в сторону.

– Так держать, – важно сказал он, – не шевелись.

Улыбка напряженно вытянулась.

– Улыбайся, – приказал кенгуру.

Она улыбнулась. Коля споткнулся, ахнул, стремительно бросился к аппарату.

– Минуточку! – закричал он. – Всего минуточку, только минуточку.

Аппарат щелкнул.

– Улыбайся!

Щелк.

– Улыбайся!

Щелк.

Прошло много времени. Коля крутился волчком. Уже болели скулы.

– Хватит, – сказал кенгуру, – хватит, ишь, заело…

– Ну еще, ну парочку! – взмолился Коля.

– Хватит, хватит…

Прошли светлый коридор, спустились по лестнице в коридор темный. Негров уже не было. «Павильон № 6» – было написано на огромных дверях. За дверьми – высокое, холодное и темное помещение. Улыбка заметила очень много потушенных прожекторов. Справа был искусственный лесок, закат и костер. Слева – целый лес фанерных щитов.

– Жди здесь.

Кенгуру вышел. Было тихо, темно и холодно. За щитами кто-то громко зевнул. Улыбка пошла туда. На скамеечке сидела белокурая красавица и штопала чулок. Она подняла на Улыбку красивые сонные глаза и сладко зевнула.

– Присаживайся. – Красавица подвинулась.

Улыбка присела.

– Ну, рассказывай.

– Что? – не поняла Улыбка.

– Что, откуда, почему… – сказала красавица.

– Ничего, – сказала Улыбка.

– А… – сказала красавица.

Молчали. Прошло не меньше часа.

– Обо мне, наверное, забыли, – сказала Улыбка.

– Вот и хорошо, – сказала красавица, – хорошо, когда о тебе забывают.

– А мне на дежурство.

– Работаешь?

– Ага.

– Кем?

– Дворником.

– Ого! – Красавица отложила чулок. – И как, нравится?

– Нравится.

– А как сюда-то попала?

– Я улыбаться умею.

– А ну-ка, покажи.

Улыбка показала.

– Ого! – с уважением сказала красавица. – С такой-то улыбкой…

Она достала колоду карт. Раздала. Прошло не меньше часа. Красавица посмотрела на часы.

– Восьмичасовой рабочий день окончен, – заявила она.

– А кем вы работаете? – спросила Улыбка.

– О-о… – сказала красавица, – я слежу за тишиной. Не правда ли, интересная профессия?

– Правда, – сказала Улыбка, – интересная.

Красавица усмехнулась и вышла.

Было тихо, холодно и темно. Обхватив колени руками, Улыбка задремала. Когда она открыла глаза, над ней стоял кенгуру. Он смотрел на нее сверху вниз и грустно улыбался. Она подняла голову. Кенгуру вздрогнул и отвернулся.

– А теперь поедем ко мне, – глухо сказал он. – И не смотри на меня так, я тут ни при чем. Так будет лучше.

– Я не смотрю, – сказала она.

В кладовке под лестницей она нашла несколько проявленных фотопленок. Если рассматривать их на свет, то можно было разобрать очертания каких-то людей и предметов. Улыбка долго рассматривала их на свет. Когда управдом заметил это, он научил ее пользоваться увеличителем. Вечерами, в свободное от дежурств время, она включала увеличитель…

Вставила пленку, подложила чистый лист бумаги, потушила свет, подвинула кадр. На белом листе бумаги появились две черные руки. Они тихо лежали одна на другой, и длинные пальцы их были унизаны кольцами.

Управдом лежал на кровати и возбужденно рассказывал о том, как он встретил старого фронтового приятеля, бывшего однополчанина, танкиста.

– И, представь себе, этот приятель тоже изобрел картофельный комбайн, только его комбайн никуда не годится, потому что приятель не учел всех камней, которые неизбежно встречаются на наших полях.

На следующих кадрах были все те же руки. Они меняли положение, но оставались все такими же тихими и невозмутимыми.

– Ничто есть определенное нечто… – важно говорил управдом, но окончить ему опять не удалось. Дверь вдруг с треском отлетела, и в комнату, размахивая чем-то металлическим и блестящим, ворвалась какая-то женщина. В слабом свете Улыбка заметила, как заколыхались веревки, какая-то тень метнулась под стол, стол побежал по комнате, потом встал на дыбы и опрокинулся прямо на нее. Она упала со стула, увеличитель погас. Посыпались предметы, кто-то зловеще захохотал, раздался душераздирающий вой, что-то проволокли по полу, хлопнула дверь, и все стихло.

Она поднялась с пола, ощупью нашла увеличитель, включила его. Лампочка не разбилась; она сменила кадр. На белом листе бумаги возникло очертание чего-то большого и серого. Это был слон.

– Слон, – прошептала она.

Раздался стук в дверь. Женщина с непроницаемым лицом вручила ей повестку, вызывающую ее на товарищеский суд.

В следующем кадре был просто человек с портфелем.

В перерывах она спала за щитами. Однажды, пока она спала, щиты унесли. Она проснулась и увидела Его. Он стоял совсем близко и разговаривал с какой-то женщиной.

– От вас опять несет коньяком, – строго говорила женщина.

– В контракте не сказано, что от меня должно пахнуть фиалками, – отвечал он.

– Пойдите проспитесь, – сказала женщина.

Он покачнулся и, пошатываясь, направился к дверям. Она встала и на цыпочках пошла следом.

– Никуда не уходите, – сказал кенгуру, – через десять минут начинаем.

Она не обернулась. Она уже ничего не видела и не слышала вокруг. В коридоре Он вдруг оглянулся и в упор посмотрел на нее. И, как тогда, в лесу, ей захотелось упасть и закрыть голову руками. Но Он уже шел дальше. Преодолевая страх, она кралась за ним. На улице Он перестал шататься, движения его стали быстрыми и озабоченными. Он деловито пересек улицу и почти бегом приблизился к пивному ларьку. Улыбка следила из-за угла. Он выпил залпом три кружки пива, постоял, мечтательно глядя куда-то вверх, выкурил папиросу и медленно побрел вдоль по улице. Улыбка кралась сзади.

В маленьком уличном скверике он сел на скамейку и долго сидел, рассматривая собственные ботинки. Улыбка терпеливо ждала. Когда же он встал со скамейки, движения его опять стали собранными и целенаправленными. Он деловито перешел улицу и свернул в какой-то маленький переулок. Улыбка еле успела добежать до угла, чтобы увидеть, как Он юркнул в подвал одного дома. «Пиво-воды» было написано над подвалом. Она заглянула. Там было дымно и много пьяных мужчин. Ждала она довольно долго. Наконец он вышел и, пошатываясь, направился обратно, по направлению к центральной улице. Улыбка кралась сзади.

Так прошел вечер. Он заходил почти во все пивные, останавливался почти у всех ларьков. Наконец одна пивная оказалась закрытой. Он грубо выругался, петляя побежал вдоль по улице. Но другая пивная тоже была закрыта. И третья, и четвертая. Он попробовал ворваться в какой-то большой ресторан, но его грубо оттолкнули и пообещали вызвать милицию. И тогда Он весь обмяк и, прислонившись к стене дома, стал медленно сползать на землю. Улыбка испугалась, что вот Он сейчас упадет… Но тут подошел дворник, взял его за шкирку и сильно тряхнул. Он вырвался и, болтаясь из стороны в сторону, побежал посреди улицы. Уже погасили фонари, когда они добрались до гостиницы. Швейцар открыл дверь. Он прошел мимо швейцара и, шатаясь, стал рыться в карманах.

– Она-то с вами? – с улыбочкой спросил швейцар.

– Кто?

Швейцар кивнул.

– А, это моя секретарша, – заикаясь, пробормотал он.

Швейцар хмыкнул и пропустил ее в гостиницу. Они поднялись на лифте, прошли длинный коридор. Он долго громыхал ключами. Наконец дверь открылась, да так неожиданно, что Он в полный рост растянулся на ковре. Полежав несколько минут неподвижно, Он поднял ногу и пинком захлопнул дверь. За дверью долго что-то громыхало. Скрипнула кровать, и все стихло. Она приоткрыла дверь и бочком пробралась в комнату. Он лежал, закинув ноги на спинку кровати.

– А, явилась?.. – пробормотал он. – И куда это вы давеча подевались?

Улыбка молчала.

– Вы какая-то не такая, я какой-то не такой, – пропел он. – Все мы какие-то не такие, – прибавил он, подумав. – Да что это, в самом деле! – Он приподнялся на локте, но потерял равновесие и упал лицом в подушку.

– Что ты об этом думаешь? Что ты думаешь обо всем этом? Подойди, скажи!

Улыбка подошла.

– «У капель – тяжесть запонок, и сад слепит, как плес, обрызганный, закапанный мильоном синих слез…» – сказала она.

– Ай-яй-яй! – пробормотал он. – Начинается. – Он приподнял голову и обвел комнату мутным взглядом. – Есть тут кто?

– Есть.

– Ты что-нибудь говорила?

– Да, я прочла стихи.

– Ты тоже?

– Что?

– Напилась?

– Нет.

– Тогда что?

– Я прочла стихи, которые вы однажды читали в лесу.

– Я? Стихи? В лесу? Да я и в лесу-то ни разу не был.

– Были.

– Спятила?

– Прочтите мне стихи.

– Стихи? Какие такие стихи? «Эники-беники, си колеса, эники-беники ба!» Дальше забыл… Ах да! «Вышла буква А!» Все. А теперь – ложись! – И Он повернулся лицом к стене.

Через минуту Он уже храпел. Улыбка подошла, заглянула через плечо. Это был Он.

– Проснитесь, – попросила она.

Он не отвечал. Она всхлипнула и стала всхлипывать все громче и громче.

– Ты плачешь? – не оборачиваясь, спросил Он.

Она не смогла ответить.

– Всегда-то ты плачешь, – сказал Он. – Ну, женюсь! Обещал, значит, женюсь. Получу развод и сразу женюсь. А теперь ложись.

– А стихи? – сквозь слезы выдавила она.

– О-о-о! – простонал он. – Да не знаю я никаких стихов. Отвяжись ты от меня. – И Он спрятал голову под подушку.

Она плакала навзрыд.

– А, вспомнил! – Подушка отлетела. – Знаю еще один, это – последний. Вот тебе крест, не знаю больше ни одного. «Плюшевые мишки, зайцы, погремушки – дарят детям с елки детские игрушки. Желтые иголки на пол опадают, все я жду, что с елки мне тебя подарят». Ну, чем не стихи? Самые настоящие стихи. Ай да я! А теперь ложись. Завтра натура, опять не выспимся. Да не реви ты так громко. Ну, можешь чуть потише? Вот так можешь продолжать. Спокойной ночи.

Когда она проснулась, Он стоял над ней и озадаченно грыз ноготь. Она села на кровати, Он поспешно отошел к окну.

– Голова тяжелая, – пробормотал Он и опасливо покосился на Улыбку. – Хочешь молока? Первое средство – горячее молоко с сахаром.

Он подошел к телефону, набрал номер.

– Принесите, пожалуйста, горячего молока. Двадцать три. С сахаром, пожалуйста.