355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Снегов » Ветер с океана » Текст книги (страница 6)
Ветер с океана
  • Текст добавлен: 26 октября 2016, 22:58

Текст книги "Ветер с океана"


Автор книги: Сергей Снегов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

12

Оформление выхода в море в «Океанрыбе» затягивалось.

Миша попросил помощи Алексея. Алексей ответил, что радеть родному человеку – не его принцип. Пусть все идет, как должно идти по закону. Отец, хорошо знавший характер старшего сына, промолчал, Миша с вызовом спросил брата, что если так, то не следует ли ему покинуть его квартиру? Алексей спокойно возразил, что совместное житье есть выражение родственных отношений, они посторонним не мешают, а предоставление привилегий своим ущемляет права других. Миша крикнул:

– Думаешь, ты один хороший, а все остальные плохие? Развел философию! Ты не на трибуне, а за столом. Разница!

– У меня нет разницы между тем, что я говорю с трибуны и за столом, – холодно ответил Алексей.

Миша после этого с неделю не разговаривал с братом. Однажды Миша с унынием сказал отцу:

– Видно, податься к тому лысому… Обещал взять сразу. Организации-то разные, а море одно.

– Правильно, иди к Крылову, – одобрил отец. – Наш сосед Куржак работает у Крылова – и доволен.

Миша поехал в Некрасово. Дорога была скверная, поселок крохотный и неустроенный, но колхоз Мише понравился: в нем, как на промышленном предприятии, имелись и отдел кадров, и плановики с диспетчерами, и своя радиостанция, и даже свои инженеры. А людей в морской форме с золотыми нашивками на, рукавах ходило по берегу и толкалось в правлении не меньше, чем на площади перед «Океанрыбой». Понравилась Мише и пристань – длинная деревянная набережная, у причалов, как и в городском порту, стояли стальные СРТ и деревянные траулеры поменьше – МРТ, и их еще сильнее качало набегающей волной, чем в порту – море отсюда было ближе, – и пахло той же селедкой, и рычали такие же самосвалы, и вращались такие же башенные краны. Когда Миша увидел это морское великолепие, колебания его кончились, теперь в слове «колхоз» не звучало ничего от полей и лесов, слово было не глухое, а звонкое, в нем слышались голоса ветра и волн. Он без колебаний направился в колхозный отдел кадров.

Заполненные анкеты тут же понесли к председателю колхоза.

Крылов так улыбнулся Мише, словно тот доставил ему радость своим приходом. Кабинет его был небольшой, окнами на залив, и казался еще тесней, оттого что в нем сидели рыбаки, разговаривавшие между собой и не обращавшие внимания на председателя. Сюда входили без стука, уходили без «до свидания»– такая свобода тоже понравилась Мише.

– Значит, к нам? Молодец, молодец! – сказал Крылов. – Держать тебя не будем, такого орленка зачем держать, пройдешь медкомиссию – и в полет! Для начала попробуешь себя на прибрежном лове и в заливе, – Крылов сделал отметку в настольном календаре. – В бригаду Куржака, вашего соседа. Ты спросишь, почему в залив, а не в море? В море все суда ушли, следующие пошлем через месяц, а зачем тебе столько времени терять?

На третий день Миша вышел в залив. В дверь затемно постучал Куржак. Моросило, с залива дул ветер. Автобусная стоянка была недалеко, но к первому автобусу опоздали. «Ах же, чертяка!» – выругался Куржак и сел на скамью. Миша ходил по темной улице и любовался деревьями, они спали под дождем, даже ветерок не пробуждал в них звуков – клены и липы лишь вяло шевелили листьями, когда ветер усиливался, движения эти тоже были сонные. Днем растения вели себя по-иному. Второй автобус появился через полчаса, Куржак с Мишей были единственными пассажирами. Куржак сел на переднюю скамью и весь путь до пристани промолчал.

– Давай! – только и сказал он, когда автобус остановился в Некрасове.

Впереди поблескивал темный залив, к нему сбегали пологим бережком с десяток домиков, в стороне светили ночные огни городами их было так много, и они так сливались в общее сияние, будто там занималась диковинная заря – очаг багрового пламени среди черноты. Заглядевшись на далекие огни, Миша, отстал от бригадира. Куржак подходил то к одному, то к другому домику, стучал в дверь и, не дожидаясь ответа, шел дальше, а из домов выскальзывали мужские фигуры. «Здорово! Здорово!»– слышались негромкие голоса.

У дощатого помоста, выдвинутого метров на пять в залив, покачивался катерок с привязанной шлюпкой на четыре весла и «дорой» – безвесельной лодкой, раза в два побольше шлюпки. К пристани подошла вся команда, пять человек без Миши и бригадира.

– Пока отдыхай, а потом твое место на веслах, – сказал Куржак.

Катер отвалил от берега. И сразу же усилился ветер. Миша сел на бухту троса на палубе, но вскоре убрался за рубку, здесь было теплее. Команда спустилась в кубрик, только Куржак неподвижно стоял на баке, во что-то впереди всматриваясь. Миша уже привык к резким переменам погоды, но эта удивляла – оборвался моросящий дождь, тучи промчались, засветились поздние звезды, а на востоке, где остался город, побелело, потом прояснилось, потом закраснело небо – наружу выбивалось солнце. Лишь на западе, куда стремился катер и откуда дул ветер, по-прежнему оставалось темно. Оправа промелькнула колхозная пристань, Миша узнал ее по огням на судах.

В небе постепенно менялись краски, постепенно нарастало сияние. А темный залив как-то разом, в минуты, которые и не сосчитать, вдруг стал таким светлым и ясным, в нем так хрустально заиграла вода, а от волн, убегавших от катера, такое шло собственное глубинное свечение, что уже чудилось, будто небо внизу, а вода наверху. И снова через считанные минуты светлая хрустальность воды превратилась во что-то золотое, золото разливалось вширь, погружалось вглубь, и мелкие волны, и долинки между ними источали золотой свет – Миша не мог оторвать глаз от воды. Он поднял голову, когда золото запламенело: на небе выкатывалось большое красное солнце, оно торопилось выкарабкаться из земли, становилось все крупнее и круглее. Движение его было видно: солнце вовсе не покоилось в небе на величественной высоте, как привык видеть Миша, оно энергично трудилось, оно все было в беге – час величавого парения еще не пришел.

– Уловчик будет! В твою честь, новенький! – сказал пожилой рыбак.

Из трюма вылезали рыбаки. Они смотрели, как и Куржак, вперед: в той стороне, в посветлевшей дали, открылись шесты ставных неводов, над шестами кружились чайки, далеко разносился их надрывный крик. Пожилой рыбак – его звали Журбайло – разъяснил Мише, что скопление чаек и отчаянный их крик – к успеху: жадная птица звереет, когда видит запутавшуюся в сетях, недоступную ей рыбу, при плохих уловах чайки держатся спокойней. Журбайло посмотрел на ноги Миши и прервал объяснение.

– Тю, да ты в туфлишках, милок. Сейчас принесу сапоги. У меня есть подменные.

Миша натянул кирзовые сапоги. Катер подошел к первому ставнику, Куржак скомандовал:

– В шлюпку, живо!

В шлюпку полезло шесть человек, на катере остался один моторист. Миша сел за переднее весло рядом с Журбайло, Куржак примостился на носу. Журбайло с ожесточением наваливался на весло, Миша старался не отстать, двое задних гребцов нажимали – шлюпка летела стрелой. А затем раздалась новая команда Куржака, гребцы положили весла, перелезли в дору – началось опорожнение сетей. Сети вытягивались в дору, вытряхивались, рыба валилась на дно и прыгала, не доскакивая до высокого края. Застрявших в ячеях рыбин выбирали руками, и Куржак строго покрикивал, если кто ранил добычу. А потом от крыльев невода перешли к садку – улов полился ручьем, большие лещи и судаки тяжело ухали на дно.

– Ко второму! – скомандовал Куржак, когда первый невод был опорожнен, и гребцы, опять перебравшиеся в шлюпку, навалились на весла.

У второго ставника действия повторились, в третьем добыча вышла поменьше, но дора была уже на три четверти полна. Куржак приказал возвращаться к катеру, дрейфовавшему неподалеку. Мишу вымотала работа с сетями, другие гребцы тоже не усердствовали, и Куржак, не ушедший с доры, больше не торопил их. Он выискивал «незаконника» – молодую рыбу, меньше стандартного размера, и выбрасывал ее в воду.

– Часок на завтрак, ребятня! – разрешил он, когда шлюпка прибуксировалась к катеру.

– Все полезли вниз, прихватив несколько хороших рыбин на уху. Миша остался на палубе. Солнце катилось через зенит на пустынном небе, залив теперь был темно-синий. Несильный ветер морщил поверхность, катер резво бежал к рыбокомбинату сдавать улов. Серебряное месиво в доре еще бушевало, то одна, то другая рыбина взметывалась вверх в судорожном прыжке и снова валились на общую массу. Толстые угри беспокойно ползали поверху. Миша поднял и опустил руку, даже это простое движение причиняло боль. Хорошо хоть, что вся трудная работа позади, утешил он себя.

– Треть дела сделана! – сказал выглянувший наружу Куржак. – Уха поспела, иди, Михаил.

Уха из свежей рыбы была вкусна, но Мише от усталости не елось. После завтрака рыбаки стали укладывать рыбу по сортам в ящики и переносить их на катер. Много было леща, лещ радовал рыбаков, за него хорошо платили, попадались судаки и щуки, а всего больше было салаки. Вместе с речными рыбами уловились и морские – с десяток угрей, ящика четыре трески, два ящика толстобоких рыжеглазых рыбцов. «Вкусная чертовина!» – сказал о них с восхищением Журбайло, – два десятка камбал. Куржак, утратив немногословие, покрикивал и придирался, что или кладут не по сорту, или крупную рыбу мешают с мелкой, или грубо хватают ручищами, так недолго и повредить нежное тельце.

– Радуется старик! – шепнул Журбайло. – В пролов слова от него не услышишь! Разошелся!

Катер три часа шел к берегу – последний ящик заполнили, когда приблизились к причалу рыбоконсервного комбината. Миша быстро убедился, что последняя треть работы – самая трудная. Даже тянуть сети было не так тяжело, как тащить на плечах ящики по качающемуся трапу и затем по нетвердому дощатому настилу к приемщику.

А когда Миша наконец выпрямил ноющую спину, небо погасло, залив был темен и холоден. Мишу подозвал Журбайло.

– Видал, новенький? – Он показал внушительного – килограмма на три – золотистого лосося. – Царь. Один сегодня попался в прилове. Постановили единогласно – тебе. Подарок от команды, что начал неплохо.

Миша стал отнекиваться, но вмешался Куржак.

– Давай сюда, Журбайло! – Куржак раскрыл свой чемоданчик, там уже покоились два рыбца и лещ. – Принесешь домой, как же Прокофий Семенович обрадуется! Вот уж точно, неплохо начал, Михаил! Улов, какого всю весну не было.

13

После бурь наступило временное успокоение в домах и душах.

«Кунгур» ушел на промысел в караване Трофимовского с другим капитаном, Соломатин аккуратно ходил на работу в трест и, как с удивлением установили сослуживцы, становился примерным кабинетным работником. Кузьма со Степаном промышляли в Северной Атлантике. Шмыгов вышел на работу в ремонтные мастерские и, по слухам, наводил там свои порядки, требуя от слесарей и токарей такого тщания, о каком те раньше и не слыхали. «Каждый день в цеху – девятибалльные авралы, моторист! – мрачно информировал он Мишу при встрече. – Я этих лодырей научу работать! Кто-то поленится по-хорошему пришабрить поршень, а рыбаку потом погибать в бурю, да? Привожу в сознание, у кого маловато!» На его придирки уже жаловались Кантеладзе, тот посмеивался – Шмыгов грозил ему, что штормы теперь не переведутся на берегу, управляющий ничего не имел против таких штормов. «Бирюза» ушла на месяц в Балтику, выбралась непредвиденно и в Северное море, погнавшись за салакой, будто бы бежавшей от траулера – зато вернулась не через месяц, как было выписано рейсовое задание, а через три недели, и трюмы были доверху забиты забондаренными бочками – рыбацкое счастье и тут не изменило Карновичу.

А Мише все больше нравилось рыбачить в заливе, и он без уныния вспоминал о том, что в океан выбраться не удалось.

Залив, когда выходили на его середину, к дальним ставникам, был так широк, что берега его проступали темной кромкой на горизонте – и дышалось легко, и работалось споро, и рыба ловилась, и рыбаки подобрались, как один: беззлобные, трудолюбивые, любители доброго слова. «Ты принес нам удачу, парень на роду тебе написано быть рыбаком!» – хвалил Мишу Куржак. Все это было далеко от того, о чем мечтал Миша, собираясь в Светломорск, но, и далекое от мечтаний, не разочаровывало.

В городе часто устраивались воскресники по расчистке улиц от развалин и для сбора годного строителям кирпича. Каждому предприятию выделялись свои участки. Колхозу «Рассвет» досталась окраина – от городской пустоши за парком до берега канала по улице Западной. Это был некогда район двух-трехэтажных домов, почти все они пострадали в войну, лишь немногие были восстановлены. В день, когда Миша впервые вышел на воскресник, погода стояла тихая, жаркая, пекло как на юге. В могучих цветущих липах жужжали пчелы, по улицам сладостно пахло медом. Куржак, вышедший из дому вместе с Мишей, радостно втягивал в себя воздух.

– Как у нас в деревеньке на троицу – по всей земле святым духом несет, – сообщил он Мише. – Пить этот воздух, а не дышать! От хорошего глотка хмелеешь.

Миша только усмехнулся. Старый Куржак был из непьющих. Вряд ли он хоть раз в жизни по-настоящему хмелел.

Около «Океанрыбы» им повстречался Шарутин с киркой и лопатой на плече. Штурман так обрадовался Мише, словно тот был его закадычным другом, и они, наконец, увиделись после долгой разлуки.

– Здравствуй, Миша, вот хорошо, что хоть одного моряка нашел, – прогудел он. – Не поверишь, что за суходралы на метеостанции. По морю никто не ходил, плавают только у пляжей и не дальше десяти метров от берега. Иди со мной, наш участок против бывшего собора, там одни руины. Каменные джунгли! Без компаса и не пробраться!

– Наш участок за вагоностроительным заводом, – сообщил Миша. – Мне надо туда.

– Тогда я пойду с тобой, – изменил свои планы штурман. – Одно условие: не торопись, не люблю бегать. Я тебе новые стихи прочту. Прелесть, ты сразу поймешь. На, держи мой инструмент, он мешает.

Куржак ушел вперед, Шарутин, вдруг сменив свой могучий бас почти на тенор, протянул вперед правую руку и увлеченно задекламировал:

 
Меридианы по курсу множатся,
Ветры валами простор дробят.
О, океан, как мне неможется,
Как мне неможется без тебя!
 
 
Друг отдалился, сминая с ходу
Новый разлучный меридиан.
Свет от меня звездою с восхода
Пересекает весь океан.
 
 
Волны все выше, волны все больше,
Смерч крутит дьявольскою трубой…
А ты все дальше, а я все дольше,
А я все дольше душою с тобой.
 

И словно подчеркивая конец, он пустил свой голос на самые низкие ноты:

 
Сердце мое, трудяга и мученик,
Тоскливо считает до встречи дни.
Ты, океан, великий разлучник,
Соединил нас, разъединив.
 

– Каково? – воскликнул он. – Срубил каждую строчку, как вылепил. Когда выйдет моя новая книга, люди будут драться у прилавка, чтобы скорей купить. Это я тебе гарантирую, Миша. Пока напечатаю в местной газете. Там в поэзии никто не понимает, даже хорошего белого стиха от серого не отличат, но и сам заведующий отделом культуры сказал: «В общем, неплохо!» У этого педанта и сухаря подобная оценка неслыханна!

– А кто этот ДРУГ, который отдаляется в океане? – спросил Миша.

– Да никто, – равнодушно ответил Шарутин. – Образ. Для впечатления.

Мише стихи понравились, но ему подумалось, что было бы куда сильней впечатление, если бы в рифмованных строчках говорилось о реальных людях.

В районе вагоностроительного завода группка жителей расчищала трехэтажную руину. Возле бывшего дома стояли два грузовика, в них валили мусор, битый кирпич, гнилые доски и бревна. В сторонке складывали целые кирпичи и железную арматуру. Пять мужчин загружали кузова машин, около двадцати женщин расчищали завалы и на носилках подносили мусор.

– Она! – воскликнул Миша, останавливаясь.

– Кто – она? – переспросил Шарутин, потянув Мишу за рукав. – Идем, это не твой участок.

Миша узнал в группе работающих женщину, что повстречалась у Вечного огня. Но сейчас она выглядела по-иному. У памятника павшим гвардейцам она шла строгая, со скорбным лицом, в темно-сером платье. Теперь она тянула носилки с молодой напарницей, обе были в цветастых платьях, в косынках, обе смеялись, она мало напоминала ту, что сохранилась в памяти, но это была все же она. Миша решительно сказал:

– Никуда дальше не пойдем, будем работать здесь.

– Можно и здесь, – согласился покладистый штурман. – Отдавай мой инструмент, Миша.

Миша отдал Шарутину лопату и кирку, сам взял лежавшую на земле свободную лопату и подошел к женщинам.

– Добрый день, подружки! Не возражаете взять в напарники? Мы с товарищем спецы по земляным работам.

– Спецы? Значит, начальство? – насмешливо сказала молодая. – Удивительный народ мужчины, все бы им командовать, пять мужчин в нашей бригаде – один работает, четверо распоряжаются.

– Мы будем работать, распоряжайтесь вы! – Миша вонзил лопату в грунт.

Слежавший мусор плохо поддавался, Миша схватил кирку. Шарутин накладывал разрытую щебенку и битый кирпич на носилки, женщины выбирали целые кирпичи. Молодая сказала с удивлением:

– Впервые вижу парней, которые работают, а не горланят. Таких можно брать в напарники. Правда, Анна Игнатьевна?

Вторая засмеялась. Она хорошо смеялась, добро, с лукавинкой. И лицо ее при смехе очень молодело.

Пока женщины относили наполненные носилки, Миша с Шарутиным разрыхляли горку завалов. Шарутин сказал, что обе женщины – неплохие, а та, что постарше, даже красивая, с такими работать одно удовольствие. С ней, что ли, Миша знаком? Может, после работы пригласить обеих на прогулку? Миша не успел ответить, обе напарницы приблизились с пустыми носилками.

Еще две женщины бросили лопаты и подошли, теперь Миша со штурманом нагружали двое носилок. Миша работал с такой быстротой, словно не мусор расчищал, а раскапывал заваленного человека. Шарутин попросил, когда обе пары женщин понесли нагруженные носилки:

– Угомонись! Так же вымотаемся. Миша подмигнул.

– Вымотаемся – чепуха. Главное – поразить. Распоряжавшийся расчисткой мужчина объявил получасовой перекур. Женщины отдыхали, где было удобнее. Шарутин прохаживался по улице, молча шевеля губами – видимо, читал про себя стихи. Анна Игнатьевна села на расчищенные ступеньки лестницы. К ней подошел Миша.

– Гора с горой не сходится, Анна Игнатьевна, а человек с человеком – да. Не припоминаете старого знакомого?

– Случайного знакомого, – поправила она.

– Должок за вами, Анна Игнатьевна.

– Не понимаю, Михаил Прокофьевич.

– Имя все-таки запомнили, – сказал он с удовольствием. – Только, пожалуйста, Миша, на Михаила Прокофьевича пока не откликаюсь. Я насчет квартирки – обещали подыскать.

– Искала – не нашла.

– А в вашей нет лишней комнаты?

– Мы сами живем в одной. И в доме на девять десятых разрушенном.

– Печальная история…

– Обычная, Миша. Многие здесь живут, как я.

– А можно поглядеть на ваш дом? Ужасно интересно знать, какие жилищные условия в Светломорске. Мы с другом проводим вас после воскресника.

– Слушайте, Миша, – сказала она дружелюбно. – Не надо так со мной разговаривать. Я уже объяснила вам – для ухаживаний не гожусь. Найдите кого-нибудь помоложе и посвободней. Вот Катя, моя напарница, – очень мила, незамужняя, характер хороший. Я с ней работаю в одном цеху и ручаюсь – будет отличной подругой.

Миша сказал с насмешкой:

– Жалко вас, невольница, оказывается. И очень муж ревнивый?

– Жутко! – подхватила она весело. – Такой вспыльчивый, что убить может, если заметит, что ко мне пристают. Вам надо остерегаться, Миша.

– Я ревнивцев не пугаюсь, – пробормотал он. Сообщение о муже все же обескуражило его. В глазах Анны Игнатьевны вспыхивали лукавые огоньки. Он с досадой сказал – Вы не думайте, я не из тех, кто нахальничает.

– И мне так кажется, – сказала она серьезно. – Брат Алексея Прокофьевича не может быть легкомысленным.

– Я не в Алешку, я в себя. Перекур кончился, давайте трудиться. Как вас обеспечивать – с прохладцей или на рысях?

– Лучше на рысях. – Она показала на основательно уменьшившийся завал в лестничном пролете. – До конца дня нам надо все это расчистить, такое у нас задание.

Миша орудовал киркой с тем же старанием, Шарутин накладывал мусор на носилки. Он с силой вонзал лопату в землю и так полно набирал ею, что и четыре женщины не успевали относить. Шарутин похвастался, передыхая:

– Загоним наших девчат. Пусть заводские работницы знают, что настоящий моряк не чета их цеховым хлюпикам.

Он знал, что Миша в море еще не ходил, а промышляет в заливе на прибрежном лове, но великодушно причислил его к заправским морякам.

На улице показался Крылов с Алексеем.

Крылов погрозил Мише пальцем.

– Где местечко нашел! Среди женщин с вагоностроительного! А кто задание выполнит на рыбацком участке? Там тоже девчат хватает, тоскующих по мужской помощи. Ну-ка, марш со мной!

Алексей обратился к Анне Игнатьевне, как к старой знакомой:

– Познакомились с моим братом, Анна Игнатьевна? Как он – не ленился?

Она ответила улыбаясь:

– Отличный работник! Таких бы напарников нам всегда.

– Ты со мной, Павел? – спросил Миша Шарутина. Тот отвел Мишу в сторону и понизил голос:

– Понимаешь, мне все равно, где работать. И с тобой хорошо, ты умеешь слушать стихи. Я такое умение ценю, ты не думай. Но и девчата эти, Катя и Аня, невредные. Надо бы узнать, что они за люди.

– Ты же у Тимофея объявил себя принципиальным холостяком, – напомнил Миша, как штурман после выпитого стакана разоткровенничался в первый день их знакомства.

– Правильно, вечный холостяк, – подтвердил Шарутин. – Здорово разок обжегся на молоке, теперь век буду на воду дуть. Да ведь я не в том смысле, чтобы интрижки заводить. А поговорить с умной женщиной люблю, женщины меткое слово ценят. В перерыве я на них попробую, берет ли за сердце мой Новый морской цикл.

– Чеши зубы, – без удовольствия сказал Миша и попрощался с женщинами.

По дороге на рыбацкий участок – Алексей тоже шел туда – Миша спросил брата:

– Алеша, правда, что у ней муж жутко ревнивый?

– Ты об Анне Игнатьевне Анпилоговой? Она незамужняя. Одинокая, живет с дочкой Варей. Чудесная девчушка, одноклассница моего Юры. Она часто приходит к нам, ты, наверно, не раз ее видел.

Какие-то девочки и мальчики почти каждый день приходили к Юре, то вместе готовили уроки, то разрисовывали школьную газету. Миша никогда не обращал на них внимания. Он с удивлением сказал:

– С чего же она врала о муже? Да еще о злом и ревнивом? – Вероятно, ей показалось, что ты собираешься за ней приударить. Этого делать не надо.

– Такая она плохая?

– Наоборот, очень хорошая. Серьезная, не из тех, кто ищет кратковременного развлечения. Ты это, на всякий случай, учти.

Миша нахмурился и промолчал всю остальную дорогу до участка, отведенного рыбакам «Рассвета». Он с обидой думал о том, что могла бы Анна Игнатьевна и не подшучивать так с ним.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю