Текст книги "Свет над землёй"
Автор книги: Семен Бабаевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 30 страниц)
Утро выдалось морозное, ясное. Солнце, встав над заснеженным городом, заливало слепящим светом улицы, крыши домов, билось, пламенея, в окна. В небольшом зале с высокими белыми стенами было в этот час светло – лучи солнца просачивались сквозь шелковые шторы и мягко падали на столы, стоящие буквой «П». Здесь открылось заседание первого пленума – решались организационные вопросы, и для Сергея уже не явилось неожиданностью то, что Кондратьев был избран секретарем и членом бюро краевого комитета.
В коридоре Кондратьев взял Сергея под руку, отвел в сторону и, поглаживая седой висок, сказал:
– На наше счастье погодка установилась, можно уехать машиной. Как ты думаешь?
– Я-то поеду на машине.
– А почему «я поеду»?
– Да ты же теперь здесь…
– Нет, поедем вместе, всей делегацией.
– Выезжать сегодня? – спросил Сергей.
– Да. Я только на минутку зайду к Андрею Петровичу. Подожди меня здесь.
Поджидая Кондратьева, Сергей уселся на диване, выкурил папиросу, закрыл глаза и так, сидя, хотел вздремнуть… Дробно стуча каблуками, к нему подошла девушка-секретарь Оля, та самая Оля, с которой он познакомился в приемной Николая Николаевича еще в первый свой приезд в Ставрополь. Блестя глазами, Оля подарила Сергею очаровательную улыбку и, робея, протянула ему телеграмму. Сергей развернул влажный, пропитанный клеем лист, читал, перечитывал и не верил тому, что там было написано. Телеграмма гласила: «Сергей Тимофеевич радуйся Иринушка родила двух мальчиков здоровье хорошее сердечно поздравляю Наталья Кондратьева».
– Сергей Тимофеевич, поздравляю, – сказала Оля.
– Спасибо, Оля… И я просто… Как-то все это…
Сергей говорил бессвязно, мысли его путались: он все еще перечитывал телеграмму – строки сливались, и на их месте, как на фотопластинке, появилось смеющееся лицо Ирины.
А в кабинете, куда вошел Кондратьев, солнце заливало широкие окна, – скользкий, только что натертый паркет был исписан бликами. Тишина. Глухо бьют часы. Андрей Петрович Бойченко и Николай Петрович Кондратьев сидят на диване.
– Николай Петрович, надо нам именно теперь всерьез подумать о твоем преемнике.
– Да, этот вопрос откладывать нельзя.
– Кого бы ты рекомендовал?
– А может, Андрей Петрович, у тебя уже есть кто-нибудь на примете?
– Ну, есть у меня на примете или нету, а первое слово все же за тобой.
– Да, это так. Я рекомендую Тутаринова.
– Не согнется?
– Думаю, и устоит и не согнется. Правда, молод еще, но…
– Что «но»? – перебил Бойченко. – Мы же с тобой тоже когда-то были молодыми.
– Вот об этом я и хотел сказать.
– Молодой, верно, – проговорил Бойченко. – Но мы поможем… Ты ему кое-что подскажи, посоветуй, – наказывал Бойченко. – В самом районе придется сделать небольшую перестановку. На место Тутаринова, я думаю, можно рекомендовать Савву Остроухова, – растущий работник. Вторым там Алдахин? Боюсь, не сработаются. Уж очень разные характеры. – Бойченко посмотрел на блестящие окна, подумал. – А что, если бы вторым сделать Нецветову?.. Ну, это мы решим потом, на бюро.
– Андрей Петрович, – Кондратьев встал, подтянул на гимнастерке пояс. – Может, мы сейчас, до бюро, и поговорим с Тутариновым?
– А где он?
– Тут, меня поджидает.
– Зови.
Сергей вошел четким, почти строевым шагом: так он, бывало, появлялся перед генералом. Сжимая в кулаке липкий, пахнущий клеем листок, Сергей не мог сдержать улыбку, и губы его дрожали. Это заметил Бойченко. Он измерил Сергея взглядом, как бы желая сравнить, что изменилось в этом молодом человеке за три года, и, видимо, нашел изрядную перемену, предложил сесть к столу. Кондратьев стоял в сторонке, заложив руки за спину.
Разговор начался с того, что Бойченко одобрительно отозвался о выступлении Сергея на конференции.
– Весь край знает твои намерения – а намерения эти хорошие, – так что у тебя теперь, как говорят, и карты в руках: на рощенцев будем равнять весь край.
Затем он начал расспрашивать о том, как идет техническая учеба. Сергей слушал и что-то несвязно отвечал, но смысл сказанного улавливал плохо, – в голове гуляли иные мысли, и отбиться от них не было никаких сил.
– Андрей Петрович, погодите… что-то я плохо соображаю, – сказал Сергей, вставая и виновато глядя то на Бойченко, то на Кондратьева. – И ты, Николай Петрович, послушай, какая новость… Вот, читайте! У меня два сына!
Минут через десять, когда и телеграмма была прочитана, и теплые слова поздравления были сказаны, все трое сидели у стола. Говорил Бойченко:
– Новость ты нам сообщил весьма важную… Мы вот с Николаем Петровичем хотя уже и давно не испытывали такого приятного чувства, а и нам было радостно читать телеграмму Натальи Павловны. Но и у нас есть для тебя важная новость, послушай. Мы тут посоветовались и решили рекомендовать пленуму Рощенского райкома избрать тебя первым секретарем. Занимай этот пост – и в добрый час… Погоди, погоди, потом скажешь… Знаю, работа эта нелегкая, тут потребуется много сил и бессонных ночей, а главное – умения…
– Андрей Петрович, не смогу… Рано мне еще, ведь я – то себя знаю.
– Положим, не только ты себя знаешь. – Бойченко покосился в сторону Кондратьева. – И тебя кое-кто знает.
– Поможем, Сергей, – сказал Кондратьев и так посмотрел на Сергея, что тот по взгляду понял: отказываться нельзя. – В районе у тебя есть надежные помощники – колхозный актив, и мы же тут, не за горами… Да и речь твою на конференции надо приложить к жизни. Кто без тебя это сделает?
Сергей сидел с низко опущенной головой; жесткие его волосы, растрепавшись, падали на лоб.
– Ну что ж, – сказал он после короткого раздумья, – если поможете и если то, о чем я говорил… Короче сказать – согласен…
В тот же день рощенцы выехали домой на двух легковых машинах, с трудом пробрались по еще не наезженной, в снежных завалах дороге и в станицу попали только поздно вечером. Глаша Несмашная и Варвара Сергеевна пошли ночевать к знакомым, а Савву Остроухова Сергей пригласил к себе. Кондратьев, уже попрощавшись с ними и отворив калитку, на минуту задержался и сказал:
– Сергей, поговори с Саввой Нестеровичем о нашем предложении… А завтра вдвоем приходите в райком.
На пороге Савву и Сергея встретила Марфа Игнатьевна, – глаза ее смотрели тепло, и вся она, счастливая и помолодевшая, была так обрадована и взволнована, что и радость ее и волнение сразу же передались и Сергею.
– Ой, Сережа, – певуче заговорила она, беря из рук Саввы шапку, – какие славные мальчишечки! И оба, веришь, в тебя, ну, чистая копия!
– Разве так, сразу, и можно определить сходство?
– Да уже все видно… Веришь, на личиках так и написано!
– Верь, Сережа, – Савва снимал шубу, – я это хорошо знаю.
– Ну, а как ее здоровье?
– Уже оправилась…
– И долго ей там еще быть?
– Дней десять, – ответил за Марфу Игнатьевну Савва, расчесывая перед зеркалом сильно помятый чуб. – По этим вопросам ты теперь консультируйся у меня.
– Марфа Игнатьевна, вы нам чайку, да побыстрее… И покормите, озябли мы и проголодались.
Марфа Игнатьевна поставила на плитку чайник и начала готовить ужин, а Сергей и Савва прошли в соседнюю, жарко натопленную комнату и уселись на диван.
– Да, Сергей, – мечтательно сказал Савва, глядя на детскую коляску, стоящую пока еще без дела за дверью, – теперь тебе потребуются две колясочки, и вообще все детское умножать на два… Да, о чем тебя просил Николай Петрович?
– О чем? Ты же знаешь, что Николай Петрович уезжает от нас. – Сергей потер ладонью лицо, как бы снимая с него усталость. – Бойченко со мной беседовал. Есть такое мнение, чтобы я заменил Николая Петровича.
– Да ну?! – воскликнул Савва. – Так вот оно, какое событие!
– Но это еще не все. Меня Николай Петрович просил поговорить с тобой… Придется, Савва Нестерович, становиться на мое место…
– Да ты что?! – Савва подошел к детской коляске, покачал ее и отошел. – Да, это событие еще важнее…
– По-моему, пора тебе, Савва, покидать Усть-Невинскую…
– Не знаю… Об этом я как-то и не думал.
– Подумай, время еще есть.
– Как-никак, в Усть-Невинской у меня…
Савва умолк на полуслове – помешала Марфа Игнатьевна. Она несла нарезанное на тарелке сало, чайник, посуду…
Ужинали и пили чай молча, думая каждый о своем.
Молчание затянулось, и Савва, прихлебывая чай, начал расхваливать своего кучера, который должен утром приехать за ним на санях. Сергей утвердительно кивал головой, – видимо, соглашался, что Дорофей и в самом деле кучер незаменимый, затем заговорил об Ирине, о том, как на рассвете пойдет ее проведать. И только когда они улеглись – один на диване, где Марфа Игнатьевна соорудила постель, а другой на кровати, – Савва вздохнул и сказал:
– Эх, пропала ночка… Нагнал мне думок!
– Ничего, впереди ночей еще много.
Сергей потеплее укрылся одеялом и мысленно уже был возле Ирины, и ему не верилось, что вернется она в дом не одна, как бывало прежде возвращалась с дежурства.
* * *
Незаметно прошел апрель с высоким небом и светлыми далями по утрам. Белым-белым шелком пятнались сады, в пойме реки на огородных плантациях извилистыми стежками блестели ручейки; горы и леса потемнели. Шумела, полнясь водой и набирая скорость, Кубань, – наперегонки бежали по ней вспененные гребешки, плавали в затишье гусыни и утки со своими ранними выводками.
Весь день над сочной зеленью, над свежим бархатом только что заборонованной, засеянной земли колыхалось и текло-текло дымчатое марево, и все – курган ли, тракторы ли с сеялками, бригадные ли строения – утопало в нем и издали казалось шатким и расплывчато-высоким. На взгорье серыми комочками влипли в траву овцы; нежились на солнце, соскучившись по теплу, стада; коровы, линяя, теряли свое зимнее одеяние. По всему верховью Кубани царствовала весна.
1948–1950
