Текст книги "Свет над землёй"
Автор книги: Семен Бабаевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)
Семен Бабаевский
Свет над землей
Книга первая
1Лето было сухое и знойное, и ледники в горах начали таять уже в первых числах июня. Из ледниковых расщелин, как из-под пресса, сочились холодные, стеклянно-чистые струи, билась по ущельям вода, плясали на каменистых выступах гребешки пены, и говорливые речонки, блестя и извиваясь, неслись в отлогую долину.
В долине текла Кубань, река быстрая и ненасытная, никакие горные стоки не могли переполнить ее берега. Тогда на помощь ледникам пришли грозы, – каждый день темнело небо, и над горами высоким заслоном вставали синие-синие тучи. Ночью бушевали ливни с ветрами, долина наполнялась страшным клокочущим рокотом, и Кубань, почуяв силу, заиграла шумно и весело – по всему верховью реки открылось половодье.
Только тот и сумеет представить себе это грозное и красивое зрелище, кому хотя бы однажды довелось с возвышенности наблюдать разлив Кубани… Что тут делается в этакую пору! С чем сравнимо увиденное? Все что угодно может прийти на ум, но только никто не скажет, что перед ним течет река… Вырвавшись из ущелья, волна за волной с шумом устремляются во все стороны – ищут берег, а берега уже давно нет, и тогда вода заливает все на своем пути. Там, где еще недавно зеленел остров и мирно маячил пышный ясень, стоит озеро, а от ясеня осталась одна лишь торчащая шапкой верхушка, и сидит на ней орел, угрюмый и злой; там, где росли кустарники, оплетенные хмелем, всегда полные птичьих выводков, образовалась стоячая заводь, – плавали по ней, как чашечки, крохотные гнезда, а на мелководье охотились за рыбой гордые цапли; там, где еще вчера размашистым крылом темнели камыши в пойме, сегодня уже нет ни поймы, ни камышей – все затоплено водой.
Лучше всего был виден разлив из Краснокаменской. Станица стояла на каменистом берегу, как на карнизе, и сюда рвались буро-серые гребни, силясь с разбегу выскочить на отвесную скалу и захлестнуть улицу. В этом месте река не шумела: она и яростно стонала и зло смеялась. Под ее ударами валились подточенные кручи, – казалось, вздрагивал и охал весь каменистый берег. Но как ни могуч был поток, а подняться на карниз не мог и только причинял вред щурам, заливая их норы, – тьма-тьмущая обескураженной птицы с писком и криком металась над рекой.
Реке не было никакого дела до того, что плакали щуры, что падали кручи, – она легко и беспечно мчалась мимо станицы, унося все, что только попадалось ей под руку. Там на ее пути повстречалось бревно – давай сюда и бревно, и уже качается оно по быстрине серой лентой; там возница заехал в реку и собрался налить в бочку воды, но зазевался – и уже доски и солома, лежавшие на возу, а затем и бочка и даже кусок полости понеслись по Кубани наперегонки, только их возница и видел; там как бы мимоходом волна слизнула у берега лодку, подбросила, покружила, а потом рассердилась, опрокинула и закачала по бурунам; там, играя, вывернула из земли толстое дерево, и огромная зеленая куща то вставала над рекой, вскинув, как гриву, взлохмаченные ветки, то снова падала, а затем поднимала корневища, – черные и длинные плети размашисто били по воде; там в страшном гневе оторвала кусок моста, и он летел по быстрине, покачиваясь и поднимая сваю, точно руку; там ни с того ни с сего затопила луг, легко и быстро подняла копну, да так легко и быстро, что какой-то нерасторопный заяц не успел даже проскочить на сушу, – плыла, покачиваясь, копна, а на ее вершине, как бы на посмешище людям, сидел заяц: грустными, полными страха и отчаяния глазами смотрел он по сторонам, и его настороженно поднятые уши мелко-мелко вздрагивали…
Бедный зверек, далека и нерадостна твоя дорога!
Увидев плывущего по реке зайца, краснокаменцы, собравшись толпой на берегу, встретили его насмешливыми возгласами:
– Тю-лю-лю!
– Ты погляди: косой путешествует!
– Ай-я-я-я!
– И занесла его туда нелегкая!
– Го-го-го!
– Сукин ты сын!
– Да он от перепугу уже не живой!
– А ты посиди на его месте!..
– Эге! Живой! Ушами еще прядет!
– Погибнет же, стервец!
– Невеселая житуха…
– Теперь-то хоть вблизи на людей насмотрится!
– От этого смотрения у него и душа в пятках.
– Ванька, Санька! Плывите да выручайте бедолагу!
– Да его уже не догонишь!
– Ну пусть себе марширует, – может, где к берегу прибьется!
Тем временем копна и серый комочек на ней уплыли далеко и вскоре скрылись с глаз.
2Было воскресенье. Сергей и Ирина Тутариновы тоже смотрели разлив Они вышли за Рощенскую, спустились к берегу и решили искупаться. И только разделись и сложили под кустом боярышника одежду, как вдали, за солнечным пояском, перекинутым с берега на берег, показалось что-то темное, похожее на войлочную шляпу с махорком. Когда же она проскочила искрившийся на воде поясок, то оказалось, что это была вовсе не шляпа, а копна сена, а на ее шпиле серел не махорок, а заяц.
– Сережа! – крикнула Ирина. – Посмотри, какое чудо!
– И примостился, чертенок раскосый!
– Несчастный! Сережа, давай его спасем!
– Да ты что? Как же мы…
– Плывем!
Ирина и строго и ласково взглянула на Сергея, темные ее глаза заблестели, и не успел Сергей сказать слова, как она уже смело пошла в реку, стройная, с высоко поднятыми руками, со смуглой полоской через всю спину.
– Куда ты?
На крик Сергея Ирина даже не обернулась. Она грудью упала на воду и, резко взмахивая полными у плеч руками, поплыла, уносимая течением, и Сергей, уже не раздумывая, пустился за ней… «Ну и характер у моей женушки!» – добродушно подумал он, легко держась на воде и не выпуская из глаз жену, – ее черная маленькая головка с закрученной гнездом косой покачивалась на волнах.
Сергей плыл размашисто, выбрасывая вперед сильные, до черноты загорелые руки. Ирина уплывала от него все дальше и дальше. Вот она очутилась на быстрине, и черная ее голова то подпрыгивала, как мяч, то скрывалась за высоким гребнем. Сергей сделал сильный взмах, – теперь он уже не плыл, а прыгал, – и вскоре поравнялся с Ириной. Мокрое ее лицо с капельками и на бровях, и на ресницах, и на верхней губе было возбужденным и светилось радостью: она и смеялась, и хватала ртом воду, и вскидывала назад голову, желая лучше рассмотреть подплывавшую копну. Они стали плыть против течения; преодолеть быстрину было невозможно, но все же на несколько минут они сумели удержаться на одном месте, а копна тем временем поравнялась с ними. Заяц заметил людей и завертелся, точно под ним горело сено.
– Не бойся, дурной! – сказала Ирина, ложась на волну. – Не бойся!
– Эй! Ирина, ты его руками не трогай – исцарапает!
– Да он же с перепугу стал ручным! – смеясь, отвечала Ирина.
– Не смей трогать руками! Погоним копну вон к тому островку.
Они ухватились руками за мокрую и затвердевшую внизу траву, и на них повеяло запахом скошенного луга. Заяц не двигался и смотрел на людей жалким и боязливым взглядом, скрестил уши и точно замер. Ирина, все время глядевшая на зверька, заметила в его слегка косивших, светлых, с желтыми крапинками глазах не то слезы, не то капельки речной воды.
– Толкнем еще раз! – командовал Сергей. – Ну, давай – сильно!
Они барахтались в воде, изо всей силы упирались руками в пахучее сено, и копна, покачиваясь, поплыла по направлению к острову. Чем ближе к берегу, тем река становилась мельче, а течение спокойнее, и вскоре Сергей коснулся ногой дна. Ирина тоже встала на ноги, но она была ростом ниже Сергея, и вода плескалась у ее приподнятого подбородка.
Они шли по мягкому песку и легко увлекали свою добычу. И как только копна начала причаливать к берегу, заяц закружился на месте. Когда же она, зацепившись за корягу, остановилась недалеко от берега, речной пленник, как пружина, взлетел вверх так высоко, что перепрыгнул прибрежный куст и ткнулся носом в траву. Потом он сел на задние лапки, повертел верхней, смешно разрезанной губой, точно улыбаясь своему счастью, и исчез в кустах.
– Смеялся, ей-богу, смеялся! – крикнула Ирина и, как ребенок, захлопала в ладоши.
– Ну вот, мы с тобой совсем нечаянно сделали доброе дело, – рассудительно заговорил Сергей, выходя на берег и подавая руку Ирине. – Был заяц в беде, и уже нет ни беды, ни зайца.
– То-то сколько радости у него! – Ирина расплетала толстую намокшую косу, а вода стекала и по плечам, и по смуглой спине с полоской загара, и по зеленым сильно прилипшим к телу трусикам. – Сережа, я смотрела на него, и мне казалось, что он все, все понимает, а только сказать не может… И ты думаешь, отчего он остановился и так посмотрел на нас, еще шевельнул губой, и только тогда уже убежал? Прощался и благодарил…
– Возможно. – Сергей толкнул ногой копну.
– Сережа, давай сядем на копну и уплывем – далеко, далеко!
Сергей посмотрел на бушующую реку, погладил пальцами свои мокрые брови, как бы раздумывая над тем, можно ли уплыть на копне.
– Уплыть бы и можно. – Он смотрел на стройное, порозовевшее от холодной воды тело Ирины. – Но боюсь: копна нас не удержит… Лучше посидим на этом горячем песочке, отогреемся и поплывем обратно. Смотри, где куст боярышника, – далеко нас унесла вода.
Они сели на мелкий, приятно обжигающий тело песок, а копна тихонько отошла от берега, покружилась на месте и поплыла.
– Сережа, – Ирина привычным движением пальцев перебирала и заплетала косу, – когда я увидела в его испуганных глазах слезы, знаешь, о ком я подумала?
– Не знаю.
– О Соне.
– Странно…
– Веришь, Сережа, она чем-то похожа на этого зайца.
Сергей рассмеялся.
– А ты не смейся. – Она закручивала косу на голове, выгнув назад руки. – Соня несчастная, и мне ее жалко. Вчера она была у меня на дежурстве. Грустная, а в глазах слезы. Сказала, что с Виктором Грачевым не поедет.
– Почему?
– Смеется он над ней. – Ирина пришпилила косу и стала чертить пальцем линию на песке. – Это же не любовь, а одна насмешка. То обещал жениться и увезти с собой как порядочный, а теперь уже за другой бегает…
– Это в его манере.
– Бедная Соня!.. – Ирина загребла ладонью песок и тонкой струйкой рассыпала его по ноге – песчинки подпрыгивали и покрывали тело тонким серым слоем. – Рассказывает мне, а в глазах горе…
– Кого же Виктор завлекает?
– Нашел какую-то красавицу в Родниковской, – неохотно ответила Ирина, продолжая рассыпать песок. – Ты завтра поедешь в Родниковскую, вот и узнай, кто она такая…
– У меня там и без этого дела много.
– Сережа, а ты поговори с Виктором, – доверчиво заглядывая Сергею в глаза, сказала Ирина. – Как друг его.
– Эх, Иринушка, что с ним говорить! Дружба у нас что-то не клеится – на разных языках говорим.
– Хоть постыди его. – Ирина сжала в кулаке песок. – А то я с ним сама поговорю… по-своему, по-бабьему…
– И характер же у тебя!
– А какой у меня характер? – живо спросила Ирина, играя озорными глазами. – Говори: какой характер? Чего ж молчишь?
– В реку бросаешься без позволения. Волей-неволей и мне пришлось плыть… Раньше, когда ты была девушкой, этого я за тобой не замечал.
– Так то я была девушка!
– Я говорил, не плыви, а ты поплыла… Разве так жена поступает?
– Ой, Сережа, как тебе не стыдно! – Ирина жарко покраснела. – Это ж какой случай! Если б ты мне всерьез так сказал… А ты же шутишь? Да?
– Ну конечно, шучу. – Сергей положил руку на ее горячее от солнца плечо. – А вообще ты самонравная… Но суть не в этом. Скажи Соне, что мы ее в беде не оставим… Ну, а как Семен? Дает тебе отпуск?
– Я еще не говорила ему.
– Скажи… Проси две недели… В Родниковской проведу собрание – и можно ехать в Москву…
– В крайисполком еще раз не поедешь?
Сергей обнял свои голые колени, сгорбился и, глядя на быстрое течение реки, задумчиво проговорил:
– Я дважды там был, докладывал, ознакомил… Хвалят, одобряют, но никто не наберется смелости… Поглядывают на Москву… Беседовал и с Бойченко – тоже обещал писать в Москву… А почему сами не можем решить?!
– Значит, дело особое, важное…
– Да, и особое, и важное… Преобразование природы, реконструкция станиц, электрификация. Степь решили украсить лесами, водоемами, станицы обновить! – Сергей с, хрустом в коленях поднялся, расправил мускулистые руки и сказал: – Ну поплывем, а то и курить хочется, да и поздно уже…
Вскоре они были на том берегу.
3Еще засветло у станичного Совета было людно и шумно. Подкатывал, весь в пыли, грузовик, и первыми из кузова выскакивали мужчины, а за ними, подбирая подолы юбок, со смехом и криком слезали женщины. «Подсобите, окаянные!» – «Эй, кум, дайте ж вашу руку!» – «Хоть сразу две!» – «А Глаша какая тяжелая!» – «Эй ты, здоровило, обниматься нельзя!» – «Держите меня!» Шутки и веселые возгласы долго разносились по площади. Подлетала к самому крыльцу тачанка, кучер осаживал горячих, в мыле, коней, и приезжие, важно сойдя на землю, отряхивали рубашки, картузы и направлялись в Совет. Гремела по улице линейка, и слышался хор высоких и дружных голосов, – очевидно, какая-то делегация нарочно въезжала на площадь с песней.
Гостей встречал председатель Родниковского стансовета Никита Никитич Андриянов, худощавый старик в сером костюме и при галстуке, – и костюм, и галстук он купил еще в прошлом году и надевал их только в особенных случаях. Вид у него был важный, взгляд маленьких слезливых глаз озабоченно-ласковый. Стоял он у подъезда; его лысая голова была смазана каким-то жиром, отчего редкие волоски прилипли к темени и блестели. Поглаживая куце подрезанную бородку, Никита Никитич хозяйским взглядом посматривал на приезжих, одинаково приветливо улыбался и прибывшим в грузовике, в тачанке и какому-нибудь верховому, незаметно подъехавшему к Совету, как бы говоря этой улыбкой, что он, председатель стансовета, очень обрадован, и тут же, желая показать свое уменье встречать гостей, для всех находил самые вежливые слова.
Подъехали на грузовике беломечетинцы, и Никита Никитич уже поднял руку и крикнул:
– Здорово булы, орлы Белой Мечети!
– Доброго здоровья, Никита Никитич! Мы не опоздали?
– В самый раз! Подходите, добрые люди, к столу, запишем мы вас по имени и отчеству.
– Это что же, к своей станице нас припишите?
– На время. На один вечерок.
– На один – можно.
И тут Никита Никитич с особенно сладкой улыбкой пожимал руки тем, кто подходил к столу, говоря при этом: «Только на один вечерок». Если попадалась женская рука, Никита Никитич слегка наклонял седую голову и, блестя жирно смазанной лысиной, добавлял: «А вас, гражданочка, можно приписать и навсегда». Молодой статной казачке Никита Никитич хотел сказать что-то совсем уже ласковое, но тут появилась еще одна тачанка, и Никита Никитич оставил на время и молодую казачку, и всю беломечетинскую делегацию. Подымая руку и этим показывая, что дальше ехать некуда, он сказал:
– Добро пожаловать, краснокаменцы!
– Спасибо за привет да за ласку!
– Никита Никитич все молодеет!
– Голова!
– Хоть и лысая, а голова бедовая!
– А сено у тебя есть для лошадей?
– Все найдется… Сперва идите к столу, произведем запись, узнаем, откуда прибыли и что вы есть за люди, а тогда и о фураже и о прочем поговорим…
– В клубе будем заседать?
– Если поместимся – можно и в клубе.
– А Сергей Тимофеевич прибыл?
– Поджидаем…
– А ну, какой он доклад изделает?
– Пусть какой хочет, а только я с ним сегодня буду ругаться.
– Запишите Гордея Афанасьевича в прения!
– А я без прений… Мне самому кредиты нужны, а он у меня денег просит.
– Да не у тебя, а у колхоза.
– Все одно!
– Послушай, Никита Никитич, какой именно я выдвигаю тезис. Я не против садов, лесов, водопроводов и там разного удобства. Но сперва надо меня снабдить грузовиками. Моему колхозу крайне нужны автомашины. Я не Гордей Афанасьевич – денег не пожалею! Но не так давно прихожу к Сергею Тимофеевичу и говорю: «Деньги мне не жалко, но обрати внимание…»
Тут к станичному Совету подъехал еще один грузовик, и Никита Никитич пошел встречать гостей, так и не узнав, на что же Сергей должен был обратить внимание.
– Яман-Джалга прибыла! – крикнул Никита Никитич. – Соседи! Давненько я не видел вас в Родниковской!
– А ты у нас часто бываешь?
– Не с руки!
– Ну, что тут и как? Скоро начнем?
– Какой быстрый! Веди свою делегацию к столу!
– А зачем к столу? Возьми список и перепиши – всего двадцать четыре представителя. Мало?
Никита Никитич хотел еще что-то сказать, но в это время загремели две линейки и тачанка, показались всадники, и он, идя им навстречу, проговорил:
– Хуторяне! Ишь какая шумная компания!
Покамест Никита Никитич занимался гостями, по улицам Родниковской скакали на конях посыльные и созывали на площадь людей. Когда же стемнело и на столбах, стоявших полукругом по всей площади, зажглись огни, народу собралось столько, что никакой клуб вместить его, конечно, не мог. Приехал Сергей Тутаринов, и было решено открыть собрание здесь же, перед зданием станичного Совета. Стол, покрытый красной материей с темными, застаревшими следами разлитых чернил, был установлен на крыльце, как на сцене, тут же поставлена высокая и узкая, похожая на ящик, трибуна, появились стулья, графин с водой, чернильница. По просьбе Сергея два подростка принесли из школы ученическую доску и поставили ее рядом с трибуной.
То, что образовалось на станичной площади, не имело ни малейшего сходства с обычным собранием, какие бывают в клубах или вообще в помещении: по своему внешнему виду это был скорее всего митинг. У здания станичного Совета как попало стояли грузовики, тачанки, линейки, двухколесные шарабаны, и тут же, возле дышл, распряженные лошади в хомутах ели траву. С гор дул ветер, и было свежо, как в поле. Люди разместились где кто мог; тачанки и линейки были нагружены людьми так, что рессоры сплющились и уже не качались; на грузовиках, как на галерке, тоже тесно: кто забрался в кузов, кто удобно примостился сверху кабины или на радиаторе, а кто уселся на место шофера. Иные же мужчины заняли «места» еще более удобные: залезли на лошадей и уселись не верхом, а набок, свесив обе ноги, как на скамейке. Некоторые, расстелив бурки, улеглись тут же, вблизи крылечка.
Когда был избран президиум и утверждена повестка дня, Никита Никитич, как хозяин станицы, занял место председателя и предоставил слово докладчику. Приглаживая рукой смолисто-черный чуб, Сергей подошел к трибуне.
Наш план преобразования природы, благоустройства земель и реконструкции станиц, – сказал Сергей негромко, – вырос из коллективного строительства Усть-Невинской ГЭС, чьим светом мы уже озаряем эту площадь… Зарождался план на собраниях колхозов, в станичных Советах, и вот наступило время вынести его на рассмотрение представителей родниковского куста… Для сведения собравшихся сообщаю: в усть-невинском кусте, куда приезжали делегации Рощенской, Хумаровской и шести хуторов, план уже был рассмотрен и принят. – Сергей посмотрел на живописный вид собрания. – Теперь слово за вами!
– За нами, Тимофеич, – это да! А только сперва тебя послушаем!
– Давай запевку, а тогда мы уже все, хором!
Сергей пригладил спадавший на глаза чуб.
– То, о чем я буду вам рассказывать, есть пока что только мечта, но мечта такая, у которой уже выросли крылья! Взгляните хотя бы на Родниковскую – вот она, наша мечта, вся перед вами! – Сергей протянул руку, и все собрание как бы по его воле посмотрело на площадь, освещенную огнями. – Вот оно, старинное казачье поселение, бывшее когда-то крепостью наших предков, лежит перед нами, и мы видим эту станицу и такой, какой она была, какая есть, и такой, какой еще будет… Деды и прадеды наши поселялись в этих местах, где кто мог, строили курени, кому где вздумается, – тогда люди не знали, что такое план, а о красоте никто и не думал, оттого и достались нам в наследство эти кривые улочки и переулки, эти разбросанные дома. Теперь под руководством нашей родной Коммунистической партии на Кубани выросли новые люди, они-то и хотят сделать свои станицы благоустроенными, красивыми. Сперва осветили улицы, площади, хаты. Но этого мало!.. Посмотрите, чего мы хотим! Нет, нет, вы не смотрите на площадь, а взгляните сюда – вот будущее Родниковской!
Сергей развернул белый и очень большой лист бумаги и приколол его на доске, – тут все увидели чертеж Родниковской… Казалось бы, что могло быть такого особенного и в жирных линиях, и в черных квадратиках, и в треугольниках? Мало ли бывает таких чертежей? Оказалось же, что именно этот чертеж был необычный, и по этой причине на него смотрели так, точно на ученической доске был приколот не лист белой бумаги, испещренный линиями, а развешан киноэкран и на нем живой картиной рисовалась знакомая и неузнаваемая Родниковская. Сергей попросил у сидевшего за столом какого-то коневода плетку с махорком и начал, как указкой, водить ею по карте и давать самые краткие пояснения (тут многословия не требовалось).
– Перед вами будущая Родниковская… Сады располагаются так…
Сергей обвел махорком плетки вокруг станицы, и люди увидели тенистые сады, – зеленой шалью окутывали они Родниковскую со всех сторон, а от площади к садам, как лучи от солнца, протянулись ровные улицы с тротуарами и с деревьями в три ряда. Затем махорок плетки пробежал на площадь и замер на сером квадрате.
– Здесь вырастет станичный парк с театром и Домом культуры. – Махорок перебежал на другое место и остановился. – Против станичного парка намечено строительство районного Дома зооветеринарии.
Послышались голоса:
– А что это за дом такой?
– Почему районный?
– Районный надо строить в Рощенской.
– Это Никита Никитич в свою пользу мудрует.
– Поясню… Тут, товарищи, расчет простой. Без науки мы жить не можем – это теперь все знают. Вот и нужно для наших ученых-практиков построить: в Родниковской, как она стоит в горах близко к животноводству, – районный Дом зооветеринарии; в Рощенской, расположенной в центре зернового хозяйства, – Дом агротехники и семеноводства; в Белой Мечети, которая славится у нас садами, – Дом мичуринцев, в Усть-Невинской, являющейся нашим энергетическим центром, – Дом электриков и механизаторов. Со временем они, может, станут своего рода филиалами Академии сельскохозяйственных наук.
Снова голоса:
– Вот оно какая песня!
– Академия – дело стоящее.
– Академию построим, а где ж академики?
– Найдутся… А наш Андрей Васильевич Кнышев? Чем не академик?
– Тише, граждане! – властно крикнул Никита Никитич. – Прений еще не открывали.
– Обратимся снова к Родниковской. – Махорок забегал по карте. – На этом месте вырастет двухэтажное здание школы, а в этом квадрате – универсальный магазин. – Махорок пробежал по карте и остановился в том месте, где Кубань делала петлю. – На острове построим стадион, а через речной рукав перекинем пешеходный мост… Теперь снова обращаю ваше внимание к станице. В районе колхоза «Власть Советов», вот на этой возвышенности, будет стоять водонапорная башня, от нее, как корни от дерева, разойдутся – вот линии – железные трубы и вода ручейками пойдет в каждый дом. По улицам проложим канализацию – это позволит иметь в домах станичников ванну, умывальник, теплую уборную и вообще удобства.
Тишина, как натянутая нить, оборвалась:
– Культурно!
– А ты что ж, сват, удивляешься, – движение!
– Заманчивая жизнь…
– Имею вопрос: это только в Родниковской такое намечается?
– Не может того быть! Дело коллективное…
– Удобство – это да! – сказал мечтательно старик, сидевший на коне. – Чи тебе нужда искупаться – пожалуйста, чи детишек помыть – лезайте себе в ванну и купайтесь, чи бабам белье прополоскать – вода и все такое прочее под рукой.
– Куда там! Бабам ожидается райская жизнь!
– И за сарайчик в стужу не надо бегать!
– Оно-то так, вещь дюже подходящая, а какой на нее капитал потребуется? Кто будет финансировать? Государство или бюджет местный?
– Гордей Афанасьевич, ради бога, не плачь, прежде времени не тужи…
– По всему видно – это озеленение и обводнение нам в копеечку выльется!
– Для того и собрались сюда, чтоб обо всем договориться.
– И жилища надо строить.
– Граждане, тише! – призывал к порядку Никита Никитич. – О капитале и о прочем речь впереди!
Сергей приколол на доску новый лист. Он был вдвое больше, и по контурам, по знакомой извилистой стежке Кубани нетрудно было узнать карту района.
– Как вы знаете, – сказал Сергей, – дороги у нас никудышные, машины бьем нещадно, а в дождливую осень – хоть караул кричи! Смотрите! Через весь район стрелой ляжет асфальтовое шоссе, а по бокам – фруктовый сад… В этом месте, как раз между Яман-Джалгой и Краснокаменской, образуется проточное озеро, и вода из него будет орошать всю эту низменность. Далее: обратите внимание на поля, – они исчерчены квадратиками. По этим квадратам предстоит в течение пяти лет посадить двадцать миллионов корней плодовых и лесных деревьев – барьеры против суховея. Причем, лесозащитные полосы пройдут согласно требованию севооборотов каждого колхоза… А вот Усть-Невинская ГЭС! В нынешнем году устанавливаем вторую турбину – это позволит не только полностью электрифицировать трудоемкие работы, но создать на базе теперешних МТС электро-машинно-тракторные станции.
– Заманчиво, а где же все-таки взять такой капитал?
– Кто о чем, а Гордей Афанасьевич о капитале!
– Поезжай в комбанк да проверь свои счета…
– Сейчас я и перехожу к самому главному – финансовому обеспечению строительных работ.
Сергей отдал плетку коневоду и подошел к трибуне.
