Текст книги "Надежный человек"

Автор книги: Самсон Шляху

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

XIX

Тудораке Хобоцел почувствовал, что снова готов свалиться с ног от такого количества спиртного, и предложил выпить кофе.

 – Сам отравляйся этим пойлом, я же не собираюсь отказываться от вина, – отклонил предложение Кыржэ. – Тебе хочется отрезветь, мне, наоборот, добавить, Чтобы как следует отдохнули нервы.

 – Опять раскалывается голова? – сочувственно проговорил кельнер.

Вместо прямого ответа эксперт с досадой махнул рукой.

 – Мне нравится ставить в тупик этих арийцев – считают, что у нас каменные головы! Так пусть же разуверятся. Хоть в чем‑то можно доставить себе удовольствие?

Он вытащил из портсигара сигарету и, разорвав пополам, одну половину положил назад, к остальным. Отказавшись прикурить от зажигалки Тудораке, сам чиркнул спичкой и, закурив, подержал спичку перед глазами, пока не обуглилась.

 – В нашем деле тоже есть мелкие жулики, хотя больше – да будет тебе, орангутангу, известно – гангстеров! В то время как… – Он отхлебнул из стакана, глубоко затянулся и, выдохнув дым, стал заинтересованно следить за тем, как расплывается прозрачно–голубоватое облачко. – У местных коммунистов огромный опыт в деле конспирации. Накопленный еще до сорокового года. Когда приходилось скрываться от жандармерии, префектуры, сигуранцы. В конце концов они превратились в кротов, зарылись в землю. – Он несколько раз подряд затянулся, подождал, чтоб немного рассеялось облако дыма, затем стряхнул пепел в пепельницу. – Партизаны тоже не подарок, можешь поверить! Создали настоящие штабы, хорошо вооружены. Правда, скрываются по лесам. В то время как эти ходят вокруг, мелькают перед глазами, следят за каждым из нас, проникают в такие места, что только глаза на лоб лезут. У тебя же под ногами роют землю! Нельзя ручаться даже за того, с кем сидишь за одним столом! – Выпей хотя бы вина с зельтерской, ей–богу! Чего насупился, ну? Не тебя же я имел в виду: ты разве на крота похож – на гориллу! Пей, не то… – Он налил Тудораке вина, чокнулся. – И не ставь на стол, не допив, я суеверен! – Тудораке выполнил требование, и лицо эксперта прояснилось. – Есть только одна существенная разница: на кой черт кротам глаза? Зато этим – о–го–го! У них такие глаза, такие!.. Горят, пылают, готовы обжечь! И слава богу! И очень хорошо! Можете соблюдать строжайшую конспирацию, но куда денете эти горящие глаза? Научись различать по взглядам – и хватай на месте! Объяснить на конкретном примере? Пожалуйста! У тебя в глазах тоже что‑то горит, не отрицай – горит, это точно! Но пожар этот всего лишь от вина – попробуй сосчитать, сколько выдул за вечер! Конечно, могу и ошибаться, не исключено, хотя, с другой стороны, если обводишь вокруг пальца – можно объяснить простым мошенничеством… Обсчитаешь, получишь щедрые чаевые…

 – У каждого человека что‑то на уме! А если так, то разве кельнеры чем‑то хуже других? Подумай сам, – Тудораке внезапно перешел на «ты», хотя тут же решил, что играть и дальше в простачка становится опасным, – сколько людей приходится встречать за этими столами? И каждый раз – если не ты его продашь, то он тебя! Так повелось: не ты сядешь на шею другому, так другой сядет на шею тебе! У тебя есть – дай другому, рука руку моет. Хочешь заработать, – значит, слушай, смотри и молчи в салфетку. Проще простого!

 – Что‑то до сих пор ты не был таким красноречивым! – Кыржэ оборзал Хобоцела, однако чувствовалось, что ему понравились слова кельнера, – Только не лезь на рожон, уродина: бывает, что берутся и за вас. Правда, пока еще только в уголовных делах: схватить мошенника, какого‑нибудь банкрота… – Он придвинул стул ближе к Хобоцелу, наполнил стаканы и снова принялся говорить, теперь уже иным, доверительным тоном: – Однако следует заметить, что коммунисты не слишком доверяют людям, обслуживающим состоятельные классы, – всем этим парикмахерам, швейцарам, уличным девкам. В том числе и ресторанным холуям. Нам вы тоже не очень нужны, дешевые лизоблюды. Бывают, конечно, исключения, но если любого из вас можно купить за несколько монет, то на кой черт связываться? Чем может быть полезен рядовой продажный наушник? Совсем другое дело – романтика… Да, да, если мы не прибегаем за помощью к вашему брату, то именно потому, что среди вас нет романтически настроенных парней! Хотя бы капельку чего‑то такого… Ты должен понимать, о чем я говорю, все‑таки старший кельнер… Несбывшиеся желания, зависть, какие‑то стремления: мало ли чего хочется достичь человеку в жизни! Одного незаслуженно втоптали в грязь, другому просто нужно отомстить и тому подобное… Как ты думаешь, для чего я это объясняю? Чтобы когда‑нибудь принес нам пользу.

Он отставил в сторону бутылки и стаканы.

 – Использовать людские страсти, развращенность. Легко поддаются и флегматичные, вялые натуры. Вот, например, человек влюблен. Если нажимать на эту сторону…

 – Но послушайте, сначала нужно научиться! – взволнованно возразил Тудораке.

 – А еще лучше – полюбить, – ухмыльнулся эксперт. – В наше время почти каждый ходил в школу: и ты, горилла, и посетитель, которого обслуживаешь. С твоим уродством, правда…

 – Нужны специальные знания, юридические! – еще резче воскликнул кельнер. Чтобы скрыть волнение, он наклонился и заглянул в окошко кабинета, окидывая взором столики большого зала.

 – Юридические! Полюбить – вот что главное. – Кыржэ в задумчивости скривил лицо. – Притом взаимно! Только куда с твоей рожей… – Он замолчал, вслушиваясь в тишину, внезапно наступившую в большом зале. – Опять взялся за кофе? – рассерженно проговорил он. – Боишься захмелеть? Но зачем тебе оставаться трезвым, чучело? Слушать и мотать на ус мои слова?

 – Только для того, чтоб не заметил хозяин, – ответил кельнер. – Мне нужно пройти в зал, посмотреть, все ли в порядке. Сегодня пропасть народу.

Кыржэ вышел вслед за ним. Направившись к эстраде, он подозвал к себе одного из музыкантов, шепнул тому несколько слов, и оркестр заиграл снова. Удовлетворенно кивнув головой, Кыржэ вернулся в малый зал.

 – Терпеть не могу тишины, – сказал он погодя, когда Хобоцел снова появился у столика, с опаской поглядывая на новую, только что открытую бутылку вина… Кыржэ налил в стакан, сначала три четверти, затем доверху, даже немного перелив через край. – Этот грохот тарелок в оркестре доставляет мне радость. А тебе – нет? Тогда налей еще. Хочется напиться до чертиков… Зато ты можешь оставаться трезвым. Договорились, оберкельнер?

 – Вы очень правильно говорили сейчас о коммунистах. Они в самом деле презирают нас. Но мы их тоже, – с азартом заговорил Тудораке. – Знаете почему? Никогда не дают на чай!

 – Ты отличаешь их только по этому признаку? Или как‑то еще? – рассеянно спросил Кыржэ, оглядывая одну за другой пустые бутылки.

Хобоцел торопливо собрал их и убежал, стараясь прикинуть, на кого можно оставить Кыржэ на десять – пятнадцать минут. Он посмотрел на часы, висевшие на стене: не опоздать бы. Хорошо было бы, если б Волох, ко всему, не заметил, как много он выпил… В спешке рассчитавшись с одними, торопливо записав заказы других, посетителей, он стремглав помчался на кухню, затем в буфет, на ходу бросив несколько любезных слов кастелянше, и тут же вернулся в малый зал.

 – Прошу прощения. Надеюсь, не очень скучали? – Он начал приводить в порядок стол.

 – Меня развлекать не надо… Развлекают меня те, кто ненавидит – за то, что умею думать. На днях, похоже, нащупал крупную птицу, – с воодушевлением проговорил он, – Серьезный клиент! Наливай – сегодня имею полное право! Он не из этих кротов, про которых говорил, что у них горят глаза. Ха–ха–ха–ха! Красиво звучит: «У кротов горят глаза». Таких схватит любой сержант на улице… Мой клиент – фигура! Только попробуй развязать ему язык – эгей… – Он недовольно взмахнул рукой. – Ты же, черт кривоносый, вот что заруби себе на этом самом носу: от тебя требуется только ясно понимать, что пьешь ты не с каким‑нибудь пентюхом. Если дело выгорит, тогда...

Они вместе выпили по полному стакану.

 – Давненько такие не попадались, – продолжал Кыржэ, все более и более пьянея. – Пускай, думаю, потешится, поиграем с тобой в бирюльки: требуется, видите ли, пригласить зубного врача! Потом – окулиста… Прогулки во дворе тюрьмы. Пожалуйста! Каждые три дня парикмахер… Чем не санаторий? А вчера утром… рано-рано – допрос! Пощупаем… Хочешь знать как? – Он закрыл глаза, будто его клонило ко сну, даже прикрыл веки пальцами. – Хочешь? Никогда не догадаешься, если сам не скажу! Разжег его, вот как! Потому что в глазах – пустота, полнейшая, ни у кого до сих пор не видел таких глаз! Умеет, видно, таиться. Голова на плечах, вот что! Судя по тому, как держится, – исключительный, крайне редкий случай. Ну, думаю… он, – никто иной! Железный человек… И все же я его раскусил! Теперь, правда, нужно будет повозиться… – Он оцепенел со стаканом в руке, стал что‑то бормотать, потом обеспокоенно вздрогнул, пришел в себя и, подняв стакан, стал смотреть на свет. Наконец поставил на стол. – Вот так, парень: в каждой профессии есть место… для темных делишек. В нашей – особенно… Заряжаешься, точно аккумулятор. И начинаешь: разрываешь, ковыряешь, прикидываешь, что к чему, выдумываешь фиктивные версии, потом отбрасываешь. Проверяешь вариант, второй: ага, не сходится? Давай третий… И опять все сначала, как оглашенный, бешеный, – только бы распутать! Заряжаешься, пока не начнет разматываться, так что все в тебе раскалывается на мелкие осколки… – Он нащупал пальцами затылок, словно у него там было больное место. – И уже больше не можешь разрядиться, но если ничего не получается, сделай так, чтобы получилось, а если получится, то очень может быть, что получилось не то, тогда все псу под хвост… И опять: выкладки – обобщение, выкладки – обобщение… Пока не увидишь, что эта самая птица, важная из важных, готова завыть. Да! Но чтоб добиться чего‑нибудь такого, следи, чтоб раньше, чем вымотаешь из него душу, он… не измотал тебя. Ты должен замечать все, что у него в глазах, и помнить: он тоже наблюдает за тобой, тоже высматривает в твоих хоть что‑то, что пошло бы ему на пользу. Не давай ему передышки даже на самое короткое время, чтоб посмотреть тебе в глаза и то не успел! Только тогда он твой с головы до ног. И ты пошлешь его на смерть, не он тебя.

Выдохшись после долгой тирады, он достал из кармана платок, огромный, точно скатерть, и стал тереть виски, затылок, затем утер со лба пот, после чего тщательно сложил платок вчетверо и снова спрятал его в карман.

 – Ну вот, кажется, ты много полезного получил от меня сегодня – кельнеру может пригодиться… Не правда ли? Ухватил хоть что‑нибудь? Хоть с булавочную головку? Булавочная головка… – повторил он раздраженно, словно самому не понравилось это сравнение. – А теперь попробуй ответить на такой вопрос, – внезапно он внимательно, холодно посмотрел на Тудораке, – только ничего не утаивай, никакой булавочной головки! И не пей своего кофе… Итак: ты видел когда‑нибудь в лицо… хотя бы одного из них? Не отворачивайся, смотри в глаза! – крикнул он тоном, каким кричит на животное дрессировщик. И сам же ответил: – Нет, не видел… Ну хорошо, больше об этом ни слова. Все равно он труп. Скелет. И не унесет свою тайну в могилу. Вот так, любезный… Так или не так?

Кельнер машинально кивнул головой, с ужасом представил себе смысл только что сказанного слова: «скелет». Костяк, из которого выжато все живое. Он почувствовал, что в одно мгновение из головы улетучивается хмель, заодно с кофе, который он пил для того, чтобы не опьянеть… Устрашающая пустота во лбу, в груди, сплошная, бесконечная, грозная. Наверно, это и означает «стать скелетом». Если б еще в скелет превратился он сам, – речь идет о другом. «Из птиц птица»… Кого же это он имеет в виду? Даже говорит о том, что пошлет на смерть. На смерть?.. Страшно представить. Нет, нет, наверное, кто‑нибудь другой… Но мысли оглушали его, вынуждая ответить точно: кто мог быть на месте «кого‑то другого». Слова «кто‑то другой» безжалостно требовали назвать, выплеснуть на поверхность имя… Ах! Он просто провоцирует его, берет на удочку, так хитро ставит вопросы, что ответить на них можно, только произнеся имя вслух. Да, да, от тебя, Тудораке, он хочет его услышать!

И тут взгляд кельнера остановился на деревянной тарелке, которую он незадолго перед этим принес из кухни, – на ней были разложены румяные колбаски мититеев, давно, впрочем, остывшие, подернувшиеся тусклой пленкой жира… Он незаметно придвинул тарелку к Кыржэ.

 – Закусывайте, господин эксперт, сейчас принесу красный перец. – Он торопливо направился в сторону кухни, однако тут же вернулся, к тому же с пустыми руками. Кыржэ оттолкнул тарелку от себя, окинув кельнера быстрым испытующим взглядом.

 – Чего ради ты вздумал пичкать меня этой гадостью на ночь глядя?

 – Сейчас принесут красный перец, – продолжал гнуть свою линию Тудораке, прекрасно понимая, кем должен быть тот самый «кто‑то другой».

Ну что ж… Хорошо, хорошо, допустим, он сожрет сейчас мититеи, и что же дальше? Исход будет не менее надежным, если он сожрет их и завтра или даже послезавтра… Кажется, тут кроется здравое зерно! Но если будет против Волох? Волох, наверное, уже пришел и теперь ожидает его… Он отхлебнул глоток кофе, сразу же бессильно уронив голову.

 – Что с тобой, горилла, опять свалился после нескольких стаканов? Прямо не горилла, а ангел небесный! – словно бы издалека донесся до него голос Кыржэ. – Ты там заснул, что ли?

 – Нет, нет, просто немного задумался, самую малость…

Кельнер послушно поднялся. Голова у него все так же клонилась на плечо, хотя глаза беспокойно поглядывали в сторону кухни.

 – Что‑то не несут вам перец…

 – О чем я тебе сегодня рассказывал?.. – заговорил Кыржэ. Впрочем, не он, а кто‑то другой, сидящий где‑то внутри. – Он – скелет и пойдет в могилу пустым–пустым, без единого секрета за душой. Чтоб и мне наконец можно было разрядиться, ослабить нервы, вздохнуть с облегчением… Об этом я тут говорил, да? Ага! Хотя делать этого не стоило, даже если и обработаю его. Но постой, постой: еще до него я видел другого… Тому тоже пора падать с ветки на землю – поспел, подошла очередь. Пусть как угодно прячется, хоть станет бесплотным духом, все равно… Найду даже в пасти тигра! И все ради той же цели: чтоб можно было до отказа зарядить аккумулятор, пускай сломается к чертям собачьим…

И снова повалился головой на стол.

 – Пуфф! – Он открыл внезапно осоловевшие, блуждающие глаза, слепо кивая головой в сторону оркестра. Беглый взгляд, брошенный на часы, которые он молниеносно достал из кармана, похоже, немного успокоил его. – Какое сегодня число?

Кажется, теперь он окончательно пришел в себя.

 – Что я тут болтал во сне, а? – По–видимому, он пытался оправдать себя в своих же глазах… И наконец бросил настороженный взгляд на кельнера.

Однако Хобоцел спал мертвецким сном.

 – Подумаешь, развалился – будто на печи у своей мамочки!

Слышал его Тудораке или не слышал – какая разница, зато он точно знал, кем был «кто‑то другой». «Но если Волох будет против? – промелькнуло в голове. – Хотя, возможно, и согласится, когда получит соответствующую информацию…»

В кабинет зашел молодой кельнер – в строго назначенное время, – элегантный и предупредительный. Он нес тарелку со стручком красного перца и ведерко со льдом, из которого выглядывала бутылка шампанского.

 – Выйди немного на свежий воздух, обер! – обратился он к Тудораке, сидевшему с опущенной головой. – Простите, ради бога. Ему не стоило так много позволять себе, – с легким упреком обратился он к Кыржэ. И добавил, наполнив бокал шампанским: – Позволите вывести на веранду?

Не получив ответа, молодой кельнер тронул Тудораке за плечо и вывел его за дверь.

 – Больше чем на десять, максимум пятнадцать минут не рассчитывай, – процедил он сквозь зубы. – Если буду удерживать твоего, тогда разбегутся, воспользовавшись удобным случаем, мои… Уйдут и не заплатят, не в первый раз.

 – Я скоро, – ответил Тудораке. – Иди, иди, не оставляй его одного!

 – Спрячемся вот тут, возле ворот, – шепнул он Волоху, проходя на улице мимо него и ни на мгновение не замедляя шага.

 – Нет, нет, в ресторан соваться не будем. И не беги сломя голову… Говори поскорее: он там, у тебя?

 – Послушай, здесь всегда полно патрулей, они обязательно на нас наткнутся. Пока буду рассказывать, ты чего‑нибудь поешь. Пошли! – почти со слезами проговорил Хобоцел, словно заранее готов был просить прощения за новость, которую должен будет сейчас сообщить. – Я запру дверь на задвижку, хорошо?

 – Нет, на улице проще избежать опасности. Говори: случилось что‑то плохое, да?

 – Боюсь, что они наложили лапу… На этот раз, похоже, действительно наложили.

 – Но почему ты так думаешь? И на кого именно? Говори: на него?

 – Или же пока только установили место, где скрывается… В любом случае что‑то стряслось. Это точно. Хотя пока еще какого‑то узелочка не хватает. Мечется, места себе не находит, хвастается, но в то же время явно хочет узнать, как буду реагировать я, ловит на слове, выпытывает. О ком он говорит? Во всяком случае, об одном из… То заявляет, что «важная птица, из птиц птица» – уже скелет, то упоминает о живом человеке… Он – последняя тварь, этот мой Кыржэ, и я твердо решил… покончить с ним, – последние слова он выпалил одним духом, чтобы предупредить возможные возражения. – Ты должен знать: если окажется, что убит Улму, то убил его Кыржэ, ни капли не сомневайся! Если же еще не убил, то все равно убьет. В этом его главная цель.

 – Не будем предсказывать! Лучше немедленно найди кого‑нибудь, кто имеет хоть малейший контакт с тюрьмой, с сигуранцей: дорожку к следователям, понимаешь? В первую голову убедиться, действительно лп арестован, – возможно, это и провокация. Если да и если именно он, тогда…

 – Что тогда? – нетерпеливо перебил Тудораке.

 – Если да… и если он, – Волох зашагал быстрее, – следует точно установить, где содержат… какова охрана, условия. Подбери одного из своих парней, такого, что прошел огонь и воду, понимаешь!

 – Если хочешь знать, то лучше всего для связи с арестованными использовать Илие Кику! Тебе ли об этом говорить?

 – Исключается! – столь же энергично возразил Волох. – Сейчас нам нужны свежие люди, ничем не запятнанные, пускай принимают крещение. Ты же и возьмешь над ними опеку… Итак, Тудораке: если арестовали и если его…

 – Но что все‑таки с Илие? – недовольным голосом спросил кельнер. – По–моему, как раз он помогал бежать тебе из тюрьмы…

 – Когда прояснится ситуация, все станет на свои места. А ты пока занимайся своими делами. – Ты отдаешь себе отчет в том, какое задание поручает тебе партия?

XX

В конце того же дня, вернувшись после встречи с Хобоцелом, Волох застал в своей келье «инструкторшу из Кишинева». Илона сидела на диване, поджав ноги и прислонившись спиной к стене.

 – Это ты? Ты?

Он постарался справиться с собой – чтоб не слишком прорвалось волнение.

Наклонившись к железной печурке, одним движением поджег заранее уложенные дрова; затем, уже почти полностью владея собой, распрямился и стал пожимать ее руки.

 – Как хорошо, что я снова вижу тебя, – это главное, о чем ты должна знать. – Он не смутился оттого, что голос его прозвучал слишком громко, оттого, что почему‑то снял с нее теплый шарф, укрывавший ее шею и плечи, – он ничего сейчас не стеснялся. Только смотрел и смотрел на нее, не веря своим глазам. – Мне так хотелось повидаться с тобой! – повторил он. – Сколько раз выходил на контрольную встречу, последний раз даже показалось, что в самом деле вижу тебя. Представляешь?

 – У меня все в порядке, – сдержанно проговорила она, словно стараясь прервать поток порывистых излияний. – И вообще все в порядке. Если бы ты еще немного опоздал, я бы тут распорядилась по–своему. Почему ты не закрываешь дверь, когда уходишь из дома? Так велит господь бог?

 – А зачем? Господь дал, господь взял, да святится имя его, – произнес он молитвенным тоном. – Кто входит в этот дом, того присылают сверху, из Кишинева. Добро пожаловать в нашу обитель!

Только теперь она подала ему руку.

 – Как хорошо, что ты здесь, дорогая! До чего же хотелось… – Он снова готов был начать поток восторженных излияний. – А теперь даже не знаю, с чего начинать. Придется давать подробный, обстоятельный отчет. Сначала только сообщу самые срочные новости.

 – Подожди. Нужно объяснить и причину, по которой грешница, вроде меня, осмелилась явиться в эту святую обитель. Я не имела права рисковать, но…

 – Зачем ты так говоришь?

 – Да, не имела права и все же пришла, – откровенно призналась она, хотя внутренне была недовольна собой.

 – Ничего страшного; в конце концов, сестра Параскива уже видела тебя здесь, – он пытался помочь ей, как‑то облегчить необходимость оправдываться.

 – Еще бы… Эта ваша «сестра» вряд ли вообще что-либо забывает. – Она поняла, что он намекает на первый визит в эту комнату, когда ей пришлось здесь заночевать. – И она меня помнит, и я ее. В то утро, увидев, что я выхожу из кельи, и не понимая, откуда взялась и что ищу, подняла крик на весь двор…

Наступила пауза. Она поднялась с лежанки, сбитой из нескольких досок, подошла к окну, слегка откинула край ситцевой занавески, однако сразу же опустила ее.

 – Я решила: была не была, отправлюсь в гости!

И снова села на диван, выпрямив спину – чтоб не расслабиться, в одно мгновение превратившись в прежнюю «инструкторшу из Кишинева», строгую, неприступную.

 – Подожди, Илона, не сейчас! – чувствуя смутную тревогу, сказал он. – Может, чего‑то поешь? Побегу, пока не поздно, к сестре Параскиве… После этого поговорим. Отчет будет долгим.

 – Не нужно. И вот о чем хочу еще тебя попросить: никаких докладов и отчетов. К месту нашей встречи тоже больше не ходи. Все отменяется.

 – Я давно это понял, – с затаенной горечью прошептал он. – Связь отменяется, сжимается кольцо вокруг меня. Поэтому ты и не выходила на встречи…

 – Не только с тобой. Я ведь сказала: отменяются все без исключения контакты.

 – Как? Даже с тобой? – Он потрясенно посмотрел на нее, потом еще и поднял руку, указывая перед собой. – Это невозможно!

Волох весь окаменел, не слышно было даже его дыхания, он смотрел в одну точку, ничего перед собой не замечая. Она же, только что решив было уходить, теперь передумала. Снова уселась поудобнее, приняв прежнюю позу – поджав ноги и прислонившись спиной к стене.

 – Мне нужно уходить сию же минуту, – проговорила она после короткой паузы, словно бы про себя, не обращаясь прямо к нему. – Возможно, все еще будет по–прежнему, вернусь к делам. Возможно, нет. Но это не имеет значения, ни в коем случае. И загадывать наперед….тоже нельзя. Будет как будет.

Теперь она казалась совсем другой, словно витала мыслями в каких‑то иных мирах.

 – Что тебя волнует, дорогая? – Слова вырвались у Волоха сами собой. – Ты ведь не одна на свете. У тебя есть работа. Борьба.

 – Да, это у меня есть. В противном случае я, наверно, так бы не говорила. Но почему ты все время стоишь, будто гость в собственном доме? – Она только теперь заметила, что он все еще стоит у порога, подпирая дверь. – Проходи, садись возле меня. Не съем, представитель мужской половины человечества!

Сыргие присел на краешек лежанки.

 – Работа, борьба… – проговорила она. – Если бы быть тверже камня… Только где уж мне! Вам, мужчинам, немного легче… Вас не подстерегают минуты слабости…

 – Ничего не понимаю! – Он в самом деле не мог понять, о чем она говорит. – С чего ты взяла, будто, например, я сильнее тебя?

 – …как и всякая женщина на свете, – продолжала она, – мечтать о том, чтобы стать матерью… – И вновь, будто одержимая навязчивой идеей, повторила последние слова. – Как видишь, я сразила тебя наповал.

Соскользнув с дивана, она быстро посмотрела на часы, потом даже сверила их с часами Сыргие, слегка отвернув рукав его рубашки, и одним прыжком оказалась у двери, взявшись рукой за задвижку.

 – Подожди! – крикнул он требовательно. – Нельзя, Илона! Неужели не отдаешь себе отчета?.. С тех пор как ты пришла…

 – Вполне отдаю себе отчет. Только, видишь ли… Мне вообще не нужно было приходить… Сама же недооценила свою слабость… – И робко улыбнулась. – Ну ладно, забудем… Вернемся к деловому разговору. Как ты знаешь, предвидятся существенные перемены. Тебе нужно встретиться с человеком, которого, кстати, ты отлично знаешь и который так же знает тебя… Только…

 – Очень хорошо. Как раз об этом я и хотел спросить: дело не терпит отлагательств…

 – Только мне совсем не жаль, что однажды ты и меня увидел в минуту слабости. Да, да… Ангел вылеплен из глины… Возможно, ты даже не понимаешь, что это значит. Не потому, что лишен душевной тонкости, нет… Тут особый случай. Ну ладно, хватит об этом. – Она стала неторопливо отодвигать задвижку.

Волох посмотрел на подернутое ночным мраком окошко.

 – Может, все‑таки останешься, Илона?

 – Решил пожалеть, так, что ли? Что ж, я согласна. Не хочется сегодня быть суровой Илоной, какою вы все знаете меня. И как ты думаешь, почему? Потому что наши все решительнее громят врага! По крайней мере, я сама так объясняю свое состояние. – Внезапно она рассмеялась: как будто освободилась от всех забот и тревог. – Во многом виновата и праздность. Есть и еще один виновник: ты! Не веришь? Меня бы, несомненно, арестовали, если бы твое предупреждение хоть ненадолго опоздало. Но ты вовремя передал разговор Кыржэ, и сигнал подтвердился. Они слишком много узнали… И вот теперь меня отстранили от дел, выслали из Кишинева, Что еще остается, как не рассуждать. Хоть о том же счастье материнства?

Она слегка подтрунивала над собой.

 – Может, останешься, Илона? – Волох потянулся к ней рукой. – Куда идти в глухую ночь – посмотри, скоро начнет светать…

Он говорил с такой сердечностью, что она просто не знала, как быть. Потом все‑таки нашла ответ – произнесла с расстановкой:

 – Я не знаю, смогу ли прийти завтра на рассвете. Но ты должен быть на месте, – торопливо добавила она, – и завтра, и послезавтра. Там же, где ждал встреч со мной…

 – Ну хорошо, а пароль? – вспомнил он в последнюю минуту.

 – Не нужно, придет Зигу.

 – Зигу? Зуграву? Откуда он взялся? Значит, жив?

 – Да! Я ухожу.

Он остановил ее.

 – Почему ты так нахмурился? – удивилась и, похоже, обрадовалась Илона, ощутив, как крепко сжимает он ее руку.

 – Сейчас скажу, – решительно ответил он. – Я не хочу, чтоб ты уходила. И не отпущу тебя.

Он наклонился, взял ее на руки и отнес назад, в комнату. Подойдя к лежанке, заменявшей ему кровать, бережно уложил.

Она не шевелилась. Он оголил ей плечо – теплое, девичье, ласково дотронулся губами и внезапно ощутил, что внутри у него словно оттаивает что‑то, бывшее до сих пор наглухо закрытым и о чем он даже не мог подозревать в их первую встречу, когда так же целовал ее, спящую, в плечо. Тогда он еще не сумел бы объяснить своего чувства, не объяснил бы и не оправдал…

 – Лампа, глупый, лампа! – еле выдохнула она.

 – Пусть горит! – отчаянно, не скрывая вспыхнувшего чувства, проговорил он. – Я так соскучился по тебе…

 – Не хочу! – Она вырвалась из объятий, приподнялась. И – поразилась его взгляду. Нет, нет, ей никогда уже не убежать от этих глаз. – Не смотри, не хочу… – умоляюще проговорила она, прижимая его голову к груди.