Текст книги "Калтонхолл (СИ)"

Автор книги: С Копылов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Едва он открыл лавку и встал за прилавок, к нему зашел его сосед – нортоновский портной Гаст.

– Здравия тебе и жене, старче. – поприветствовал хозяина Гаст. – Каковы дела нынче?

– Рад видеть, сосед. – дружелюбно ответил ему Феланий. – А дела – что дела... Живем – и ладно, вон страсти-то вокруг какие творятся!

– Да, война – дело такое... добра не жди. Хотя, говаривают, кому-то она что мать родна.

– Не про нас то, уж точно... – со вздохом отозвался лавочник. – Ты с чем пожаловал-то, Гаст? Управитель за чем послал ко мне?

– Нет у меня больше управителя, старче. Ушел я от Нортонов! – удивил он.

– Это как же? И к кому теперича? Тканью-то, почитай, окромя них никто и не помышляет в Калтонхолле.

– А ни к кому, прочь я отсюдова подамся.

Феланий удивленно воззрился на гостя, но голос Гаста был предельно серьезным. Старик начал понимать, куда клонит его собеседник, и это ему не понравилось.

– Я с чем зашел-то, Феланий. – продолжил портной. – Знаю тебя давно, дружны были – вижу доброе сердце у тебя. Должок хочу отдать тебе сторицей.

– Это ж когда ты мне задолжать-то успел? – еще сильней удивился Феланий. – За тот раз, с ростовщиком что ль? И думать забудь, сполна ты отплатил.

– И за то тоже. Выручали вы с женой меня всегда, даже когда родичи отвернулись, вот и хочу отблагодарить. Завтра в вечер предлагаю тебе со мной бежать из города.

Правильно думал Феланий, куда ведет его посетитель, и посему лишь нахмурил тронутые сединой брови, запустил руку в бороду и молча укоризненно покачал головой. Но Гаст расценил его жест как знак неверия того в успех побега из окруженного нежитью города.

– Не наобум действую, старче! – убеждающе сказал он. – Уговор есть у меня с рыбаками из Маствилла, они меня в ночь заберут и до разливов сплавятся – а там все дороги наши. Ты умный человек, Феланий, понимаешь, поди, что не устоит Калтонхолл.

– Да как у тебя совести хватает, Гаст!? – рассерженно выкрикнул лавочник опешившему гостю. – Это ж надо – из собственного дома поджав хвост бежать! Измена это!

Не ожидал портной, что слова его настолько разозлят старика, но за словом в карман не полез:

– А ты не стыди меня! Сам не без греха – слыхал я, как ты старье всякое Ниветту втридорога продал, по его незнанью!

Феланий вспыхнул и вцепился пальцами в свой прилавок, но Гаст продолжил:

– И совесть моя чиста. Я на верность Аддерли не присягал и в бой за него идти не обязан. Что мать моя покойная, что я сам исправно в казну города монету на содержание войска платили, от себя отрывали. А как в нем нужда возникла – где оно, это войско? Империи его наместник отдал, даже не супротивляясь! А давеча сам с преступником связался – из темницы вытащил да к совету привлек. Мальчишки сказали – в сей час ходит он у южных ворот, указывает, важного строит! Так что, ежели кого изменником и называть – то самого Аддерли и его прихлебателей!

Здесь Феланий взорвался:

– Не смей доброе имя позорить, трус! Такие, как ты – хуже врагов! Пока живот набит – в рот хозяину смотрят, а чуть что – нож в спину воткнут! И родных, и друзей бросят, и совесть свою заодно!

Старик подумал о своей больной Элен, и от одной только мысли, что он вот так оставил бы ее в осажденном городе, вскипел пуще прежнего. Распалившись, он схватил первое, что попалось ему под руку – железные клещи – и вышел из-за прилавка прямо к Гасту:

– А ну, убирайся отсюда подобру-поздорову, погань шкурная! Чтоб духу твоего здеся не было! А не то, Небо свидетель, раскрою твою гнусную башку и в ответе не буду!

Гаст, не на шутку испугавшись разбушевавшегося невесть с чего соседа, отскочил к двери и выпалил:

– Да ты из ума выжил, старик! Сгинешь здесь с кошелкой своей, только и всего! – и со всех ног вылетел из лавки Фелания, хлопнув дверью.

Старый сапожник опустил клещи и подумал:

"Ишь, как оно бывает – сколько лет знаешь человека, а узнаешь вот так... Гнилой оказывается, нутром-то, даром что снаружи чист да лощен. И ведь говорит-то складно, ажник сам верит... Тьфу, мерзость! Такой мать продаст и глазом не моргнет!"

_______________________________________________________________________

Рабочий из доков Рыжий Роб проснулся на грязном матрасе в одной из комнат Калтонхоллской лечебницы, что при светлице. Пахло какими-то травами, перегаром, давно не мытым телом и дерьмом. Он пошевелился на койке, чутко прислушиваясь к собственному телу. Замотанную какой-то тряпкой кружащуюся голову пронзила сильная тупая боль слева, но все-таки терпимая. На затылке под повязкой обнаружилась шишка размером с полкулака и саднила левая бровь. Он оглядел свою правую руку, жутко изувеченную давеча в таверне Матильды, но вместо ужасающей раны, что была вчера, он увидел лишь рваный белесый шрам на месте перелома. Рука даже не болела, но ощущалась как не своя и плохо слушалась, Роб попытался сжать кулак, но пальцы лишь бессильно согнулись в его жалкое подобие.

"Гиббс, сволочь!" – подумал рабочий, осознавая, что остался калекой. – "Чума на тебя и дружков!"

Тут же Роб понял, что грозить управляющему Аддерли глупо – рабочий помнил, как тот упал на пол с разбитой Дереком башкой. При этих мыслях на губах Роба появилась ухмылка, которая начала сходить, когда он продолжил восстанавливать события ночи. В драке Роб почти не участвовал – едва он приготовился расквасить нос одному из подручных Гиббса, как в глазах что-то вспыхнуло, а затем грязный пол таверны внезапно встал и ударил его по голове. Очнулся он от чудовищной боли, когда кто-то тяжеленными сапогами прыгал на его вывернутой правой руке. Вокруг раздались крики "Стража!", все бросились бежать, опрокидывая друг друга... Потом появились несколько стражников, кажется, они и оказали ему помощь... Его понесли к выходу... Кажется, он трясся в телеге... Хотя было очевидно, что произошло, сами события Роб помнил очень смутно, в памяти отпечаталась лишь жуткая боль и хлещущая из руки кровь. В светлице его положили на пол среди других раненых, и облаченные в синие рясы озаренные и послушники принялись что-то делать с его рукой, боль стала такой, что Роб в итоге впал в беспамятство.

Он стал вспоминать, что стало с его друзьями, и радостного в этом было мало. Дерек точно мертв – Роб видел, как паскудник Руперт что-то выхватил из рукава и, набросившись на него сзади, вскрыл ему глотку. Кашлюн Сид, кажись, тоже убит. Роб не ручался, но в мозгу всплывали какие-то отрывки, в которых сидящий напротив него на лавке Сид смотрит перед собой невидящими стеклянными глазами, а десятник стражи орет на подчиненных, что не углядели за ним. Остается Тивег, что случилось с ним, Роб не знал или не мог вспомнить. В бессильной ярости из-за смертей друзей он заскрипел зубами, дернувшись на койке, и тем самым выдал, что пришел в себя.

– Очнулся, хвала Небесам! – раздался чей-то звонкий голос. Роб, морщась от боли, повернул голову и увидел совсем юного послушника, сидевшего в проходе между койками. Только сейчас он заметил, что находится в комнате вовсе не один – на койках лежали накрытые чем попало молчаливые фигуры, еще один послушник, склонившийся перед одной из лежанок, находился в дальнем от Роба углу. Рабочий недобро посмотрел на говорящего. Его чистое безволосое лицо и жалостливые глаза раздражали Роба, и он попытался подняться, чтобы не выглядеть каким-то слабаком перед этим молокососом. Ему удалось одолеть головокружение и сесть в койке. Послушник тут же кинулся к нему на помощь, но Роб оттолкнул его со словами:

– Не трожь меня! Чай, не девка!

– Да ты же ранен, друже! – попытался вновь поддержать его за руку светличный, за что был послан Робом по матушке.

– Дурень! – ответил обидевшийся послушник. – Тебе жизнь спасли, руку исцелили, а ты словно зверь дикий! Хочешь уйти – дверь там, никто не удерживает!

Роб так и поступил. Он оделся, метнул злобный взгляд на послушника и, пошатываясь, вышел за порог, оказавшись в большом зале лечебницы. Он редко бывал здесь ранее, но даже ему бросилось в глаза, что хворых и раненых здесь куда больше, чем обычно. Пробираясь к выходу вон, Роб столкнулся с отцом Джендри, местным главным светличным. Тот почему-то помрачнел, увидев его, но удивило Роба то, что настоятель его явно узнал и направился навстречу.

– Я вижу, вы в достаточном здравии, чтоб ходить. – произнес он мягко. – Что ж, отрадно. Но позвольте узнать, куда вы собрались?

– А вам что за дело? – как можно спокойней сказал Роб, которому отчего-то не захотелось грубить светличному, как тому послушнику.

– Боюсь, есть мне дело до вас, как и до любого заблудшего. Я не вижу в вас Тьмы, но очевидно, что путь ваш не ведет и к Свету. Оглянитесь вокруг – половина этих несчастных через ваших товарищей здесь оказалась. Ужель не совестно вам?

– Ты, отче, мне зубы-то не заговаривай! Свет, Тьма... У меня живот пуст, чхал я на эти Пути ваши. Мне тут одна дорога – обратно в доки.

Роб уже с раздражением отпихнул светличного в сторону, как вдруг в зал вбежал взволнованный послушники и громко закричал отцу Джендри:

– Отче! Опять те люди явились, требуют выдать зачинщиков из доков! Силой взять грозятся!

Внутри у Роба все похолодело. Только сейчас до него дошло, что ночью они с друзьями приняли участие в убийстве служащего самого Арлена Аддерли. А такое сын наместника просто так не оставит. Побледнев, Роб повернул испуганное лицо к Джендри, но тот уже оказался рядом с ним, и, схватив за плечо, втолкнул в первую попавшуюся дверь, захлопнув ее за ним. Это оказалась почти такая же комната, как и та, где очнулся сам Роб, только много меньше, здесь было лишь две койки, на которых лежали стонущие женщины, за которыми присматривала послушница лет двенадцати. Девочка удивленно воззрилась на ввалившегося Роба, но тот умоляюще посмотрел на нее и подал знак не выдавать его. Она отступила на шаг от неожиданного гостя, но смолчала, и Роб, поблагодарив Небо, приложил ухо к двери.

До него донеслись грубые голоса, и судя по всему, это были не стражники. Двое или трое человек требовали от отца Джендри выдать им тех, кого привезли в светлицу нынче ночью из таверны Матильды.

– Слушайте, озаренный, нам известно, что вы укрываете его или даже их! Это преступники, они повинны в смерти верного человека господина Аддерли! Он требует их выдачи!

– Ужель господин наместник возомнил себя судией небесным? – смело отвечал им светличный. – Да будет вам известно, что здесь я лишь исцеляю людей и наставляю их на путь светлый, но никак не укрываю от правосудия!

– Ну уж нет, ныне ты речами не отбрехаешься! – прогнусавил второй голос, показавшийся Робу знакомым. – Ты на проповедях трепать языком будешь! Господин наместник ясно нам сказал – доставить виновных в смерти Гиббса. И ежели ты не хочешь, чтоб мы весь этот клоповник вверх дном перевернули, то говори, где рыжий с покалеченной рукой!

Испугавшись не на шутку, что его сейчас выдадут, Роб в панике осмотрелся по сторонам, лихорадочно соображая, как ему улизнуть. Как назло, окно в комнате было забрано толстой кованой решеткой, других выходов не было, а наемники Аддерли, похоже, стояли аккурат у двери, иначе туговатый на ухо рабочий не слышал бы их так отчетливо.

– Вы смеете угрожать мне здесь, в обители Света? – уже грозно заговорил Джендри. – Нет надо мной власти иной, нежели воля Небесная! Господин наместник может приказывать вам что угодно, но в сей лечебнице Свет Небесный озаряет всех одинаково. Покуда эти люди нуждаются в моей помощи, никто из них не будет обделен ею!

– Да что с него взять, ребята! – вновь заговорил гнусавый. – Сами сыщем.

Роб услышал, как наемники шагнули к озаренному, а затем дверь под его ладонями мелко задрожала, и он почувствовал покалывающую кожу ауру, пробивающуюся из зала.

– Это вотчина Света, – долетел до него мощный голос Джендри. – и ежели вы посмеете обнажить здесь оружие или прибегнуть к иному насилию, узрите гнев Небесный!

Из-под двери в комнату стало пробиваться голубоватое сияние, а аура усилилась. Наемники, похоже, отступились от своего, и третий голос произнес напоследок:

– Лишнее ты на себя берешь, озаренный! Смотри, так и надорваться недолго!

Сияние прекратилось, и через пару мгновений дверь к Робу отворил сам Джендри. У него мелко дрожали ладони, но лицо сохраняло спокойствие. Он молча, без осуждения посмотрел на чернорабочего, и Роб, вытерев со лба пот, сказал:

– За укрытие спасибо, отче, но ты ж услугу взамен потребуешь, так ведь?

– Услугу? – вскинул брови светличный. – Мне от тебя ничего не надобно, и ты волен делать, что пожелаешь нынче. Я лишь совет дам тебе – иди в ополчение, иначе люди наместника доберутся до тебя. У меня есть верный человек в страже, он...

– Ну уж нет! – перебил его Роб, уяснив, куда клонит светличный. – За простачка меня держишь, отче? Токмо о воле говорил, а теперича хомут на шею мне накинуть хочешь? Мол, я обязан тебе?

– Да ты в уме своем? – звонко вскрикнула послушница за спиной. – Озаренный отец тебе жизнь спас в сей час, а ты помощь его отвергаешь?

– Успокойся, сестрица! – сделал ей знак рукой Джендри. – Этот человек прав – он волен выбирать путь сам.

После этого светличный проводил его до задней двери на улицу, напомнив о своем совете напоследок, но Роб лишь отмахнулся от него. Довольный тем, что не дал поймать себя на крючок, Роб дождался, когда светличный отвернется, схватил одну из висящих рядом накидок и выскочил вон, на ходу натягивая капюшон на лицо.

_____________________________________________________________________________

Днем вернулся из разведки молодой пастушок из беженцев. Он пригнал взмыленного коня к воротам час спустя, как оттуда ушел закончивший на тот день исследования Реджинальд. Страже незамедлительно препроводила пастушка к наместнику, где тот только и смог, что сказать про виденных им в Ручьях мертвецов.

– Я их еще с тракту заприметил! – с жаром говорил он, полагая свои сведения чрезвычайно важными и полезными. – Слоняются средь изб, жуть!

Аддерли благоразумно не стал созывать всех советников, прежде чем сам не выяснит, что принес гонец – его слушали лишь он с сыном, Реджинальд, намеренно вызванный для этого из камеры-кладовой, да четверо неизменных наемников-сторожей. На вопрос, кого именно и каким числом он видел, пастушок ответить не сумел:

– Так у меня ажник душа в пятки ушла при их виде! Я коня развернул да был таков – шутка ли, Ручьи-то, почитай под боком у нас!

Аддерли в ответ лишь закатил глаза и глубоко вздохнул. О том, что нежить была в Ручьях – большой деревне иренвигского надела в шестидесяти верстах к югу – было известно давно. Еще первые появившиеся беженцы рассказывали, что мертвецы остановились на этом рубеже. То, что они не продвинулись дальше за эти дни, могло означать две вещи – либо это восстание нежити было случайно и хаотично, и вести из Иренвига об армии мертвецов и их целях ударить по Кендаллу были ложью, либо они к чему-то готовились и не выдвигались пока вперед. Те же мысли возникли и у сотника, который был посвящен в обстановку за эти дни.

Из дальнейших расспросов выяснилось, что этот олух даже не думал следовать хоть каким-то советам Реджинальда и действительно вести разведку. Он попросту проехал на купеческом жеребце по Короткому тракту до Ручьев, глянул там на нежить, и воротился назад с чувством выполненного долга.

– Милорд, вы, кажись, деньгу обещали в награду-то... – добавил в конце путаного рассказа пастушок. – Я смекаю, что и лучшей бы вышло в иной-то раз, но я ж старался...

– Пошел вон. – прервал его Аддерли усталым тоном. Он даже не хотел наказывать или поучать этого дуболома, он просто желал, чтоб тот скорее убрался с его глаз долой.

– Да как же оно так-то... Обещали ж деньгу-то... Милорд...

Аддерли повернулся к наемным стражникам и приказал им:

– Вышвырните его отсюда, да всыпьте в награду пару раз для уму-разуму.

Двое ближайших солдат заломили испуганному дозорному руки, порвав на нем рубаху, при этом один из них от души приложил его коленом, перебив дыханье. Затем они выволокли хрипящего и пучащего глаза мальчишку вон.

Валлен опустился на стул и глубоко вздохнул. Потом он посмотрел на Реджинальда как на единственного здравого человека в этом городе, но промолчал.

_____________________________________________________________________________

Вильтон, не оглядываясь, шел к северным воротам Калтонхолла. Еще раз все обдумав накануне, он решил попытаться уйти в сторону Совенсейма и избежать встреч с нежитью, переправившись через Лоссен у рыбной заставы. Он простился со своим единственным другом, кузнецом Силом, пожелав ему всех благ и удачи в бою, и двинулся в путь. Шел он налегке – лишь небольшая котомка с дорожными припасами, мечом, который он не хотел показывать страже, и парой оставшихся дорогих сердцу вещиц болталась за его спиной. Три года назад он с родителями и сестрой приехал в Калтонхолл на двуконной подводе груженной вещами доверху, но дело отца не выгорело, родители умерли, а сестра... Ее он вообще не хотел вспоминать. В самый тяжелый для него период она попросту бросила его, влюбившись, как девчонка и уехав с безымянным караванщиком далеко на запад, и словно сгинула там. Затаил обиду с тех пор юный Вильтон и на отца, что так стремился в этот город, и на саму вольницу, что обездолила его.

"Пусть те, кто мошну свою набил на нем, теперь и защищают это клятое горло!" – с обидой и злорадством думал несостоявшийся лавочник.

Он не глядел ни по сторонам, ни на людей вокруг. Этот город опостылел ему, и все, чего он желал в тот миг – лишь поскорей уйти прочь навсегда.

Когда он подошел к воротам, то с немалым удивлением обнаружил, что они закрыты среди бела дня, а перед ними стоит усиленный караул с десятником во главе. Остановившись в нерешительности на пару мгновений, Вильтон собрал мужество в кулак и направился прямо в арку. Путь ему преградил лично десятник -смуглый и худой, но очень широкоплечий человек с изуродованным огромным тройным шрамом лицом.

– Прохода нет, друже. Вертай назад. – произнес он неожиданно мягким, совершенно неподходящим ему голосом.

У Вильтона похолодело в груди. Стараясь не выдать волнения, он буднично сказал:

– По какому праву вы меня остановили? Мне необходимо выйти за город по торговым делам.

– Прохода нет. – повторил десятник.

– Это срочное поручение дома Деннигтона! – как можно более убедительно соврал Вильтон.

На десятника его слова не произвели ровным счетом никакого впечатления. Он склонил голову к Вильтону и уже более доходчиво пояснил:

– Ты глухой, аль прикидываешься? Сказано же – закрыт город, для пущей безопасности жителей.

– Я вольный человек! – попытался грозно крикнуть Вильтон, но мальчишеский голос его подвел и дал петуха, выставив бедолагу на посмешище. – Вы не смеете меня задерживать! Я требую...

Десятник лишь усмехнулся на его потуги и, уперев жилистые руки в бока, сказал:

– Ты-то может, и вольный, а вот мы с ребятами – нет. Самим наместником Аддерли велено никого не выпускать без его приказу. Так что, мил человек, шел бы ты подобру-поздорову.

Вильтон с отчаянием посмотрел на улыбающегося десятника и его солдат. "Дорвался до власти, мелкий прихвостень, и рад! Аж светится!" – с обидой подумал он. А тем временем, десятник, видя, что Вильтон не желает уходить по-хорошему, решил добить его морально:

– Да и мал ты еще одному за стенами ходить в такое время, мальчик. – размеренно сказал он, глядя прямо ему в глаза.

От таких слов обида захлестнула Вильтона с головой, у него выступили слезы, он сжал кулаки и хотел было закричать, что он не мальчик, а муж, но слова застряли у него в горле вместе с противным горьким комком. Двое стражников за десятником перехватили свои копья и направили их на Вильтона, едва он сделал шаг к воротам. Поняв, что через эти ворота его точно не выпустят, он развернулся и почти бегом ринулся прочь. Слезы на сей раз действительно покатились по его щекам. Отойдя от ворот на пару десятков саженей, Вильтон устремил свой взгляд в небо и сбивающимся от слез голосом произнес:

– Ты издеваешься, да?

_____________________________________________________________________________

Роб добрался до бараков вольных работников в доках неузнанным, обратив по дороге внимание, что стражи в доках больше, чем обычно. Приметил он и мелькавших в толпе купеческих людей.

"Узнать, что сталось с Тивегом, и валить прочь!" – крутилось у него в голове. С бездействующей правой рукой он все равно не смог бы больше работать. На подходе к своему жилищу он неожиданно столкнулся с другим чернорабочим из барака, Олафом, подивившись тому, что тот делает возле дома в дневное время. Олаф удивленно и зло посмотрел на Роба и, схватив вдруг за грудки, затащил его в ближайший темный переулок и крепко приложил спиной о стену склада.

– Ты совсем рехнулся – заявляться сюды средь бела дня!? – прошипел Олаф прямо в лицо Роба, обдав его дрянным запахом луковой похлебки.

– Ты чего это? – удивленно спросил Роб. – Мне помощь нужна! Где Тивег? Он цел?

Лицо Олафа исказила злоба. Захлебываясь словами, он набросился на Роба:

– Помощь? После того, что вы учинили ночью? Управляющего купеческого жизни лишить! И ты еще приходишь опосля такого!?

Опешивший Роб ничего не понимал. Олаф ненавидел купеческих не меньше его самого, с чего бы ему так злиться?

– Уж не переметнулся ли ты, Олаф? Позабыл, сколько Гиббс крови нашей выпил? – высказал свою догадку Роб, сощурив глаза. И тут же понял, что стоило держать язык за зубами. Тяжелый кулак врезался ему в лицо, раскровенив нос, а голову, и без того ушибленную, вновь пронзила тупая боль. Олаф был левшой, и защититься нерабочей рукой от его удара Роб не смог бы при всем желании. Разгневанный рабочий склонился над осевшим Робом и, едва сдерживая ярость, проговорил сквозь зубы:

– Балда! Да теперича нам житья не дадут! Все доки кишмя кишат стражей и купеческими, виноватых ищут! Дерек-то нагадил, да на Небеса отправился, и все дружки его, окромя тебя!

"Тивег..." – пронеслось в голове у Роба.

– Управляющего убить! – продолжал вымещать гнев Олаф. – Да Арлен тебя из-под земли достанет, а попутно и всем вокруг перепадет на орехи! Половину наших под стражу уже взяли, а Метса-Хромого и вовсе закололи на глазах у жены! Проваливай, и не смей показываться!

– Да куда ж мне... – шмыгая носом, почти жалобно прогнусавил Роб, глядя снизу вверх на пышущее злобой лицо. – Сам же сказал, ищут меня всюду!

– Плевал я нынче на то! Раз у тебя хватило ума дорогу Аддерли перейти – сам и выпутывайся. На сей раз я тебя не выдам, но, Небо свидетель, еще раз явишься... Мне своя рубаха к телу ближе! Пошел вон!

С этим словами он плюнул Робу под ноги, пихнул его на прощанье, свалив в вонючую грязь переулка, и, не оборачиваясь, пошел прочь, оставив бывшего товарища валяться на земле.

_____________________________________________________________________________

Наемный воин дома Нортонов Хедрик Фар5 отделился от остальных разведчиков-добровольцев, едва они выехали за ворота. Те два брата-охотника попытались было уговорить его держаться с ними, когда мальчишка-пастух, тоже вызвавшийся в разведку, внезапно пришпорил коня и галопом умчался вдаль, но Хедрик без труда раскусил их замысел и отказался. Он смекнул, что те двое попросту присвоят все его заслуги в разведке себе, а он и возразить не сможет – два голоса супротив одного. Он считал себя дальновидным и прозорливым человеком, и не купился на дешевые уловки братьев о разумности ехать втроем. Он вызвался быть разведчиком по одной лишь причине – ради баснословной платы в один золотой, разом бы исполнившей его мечту.

"Гусь свинье все одно не друг." – самодовольно думал Хедрик, отъезжая от братьев. Он решил забрать к востоку от Короткого тракта, ближе к берегу Лоссен, чтобы по речным деревням добраться до земель нежити – а уж там действовать по обстановке. К исходу дня он продвинулся южнее Ручьев, обойдя их за восемь верст по самой реке, дабы не оставлять за собой следов. Все деревни на его пути были брошены, и ни один человек ему не повстречался. Не обнаружил он и никаких признаков присутствия нежити. Как ни старался Хедрик увидеть хоть что-нибудь из того, о чем им всем говорил тот выпущенный Аддерли сотник, ничего не находилось.

Хедрику претило внимать советам изменника, как нужно вести разведку и на что следует обратить внимание, но, выслушав его, он не мог не признать, что тот рассуждает здраво. Волей-неволей ему пришлось следовать этим советам, ибо он понял, что самостоятельно врага ему не отыскать.

Заметил он и кое-что такое, о чем сотник не упоминал – вся округа будто вымерла. Хедрик знал, что многие, спасаясь, бросили скотину и домашних животных, а иренвигские рощи издавна были полны всякого зверья. Нынче же местность была погружена в гробовую, жуткую тишину – ни мычания коров, ни лая собак, ни даже пения птиц. Назойливая летняя мошкара – и та куда-то исчезла, чуя дыхание смерти. Более того, Хедрик обратил внимание на то, что и мертвых туш брошенного скота не было в тех деревнях, через которые пролег его путь. Складывалось впечатление, что сама жизнь ушла из этих краев, не оставив даже напоминаний о своем присутствии. Жеребец под Хедриком тоже вел себя странно – дрожал, временами плохо слушался наездника и норовил встать на ровном месте. От всего этого становилось не по себе, страх тронул сердце отважного наемника.

Когда сгустились сумерки, он оказался в очередной брошенной деревне – десяток изб ютилась вокруг каменной мельницы на длинном пологом холме. Он решил переночевать здесь, опасаясь ехать в темноте. Он нашел деревенскую конюшню и поставил своего скакуна в стойло, набросив сбрую на деревянную перекладину. Привязывать или стреноживать коня он не стал, на случай, если придется уходить в спешке. Сам Хедрик устроился на ночлег здесь же, в конюшне. Он тщательно проверил помещение, обозначив для себя пути отхода, повесил на дверь и единственное оконце припасенные бечевки с маленькими колокольчиками для тревоги, и расстелил свой дорожный плащ на куче соломы поодаль своего коня. Осмотревшись и прислушавшись к происходящему вокруг еще раз, он обнажил свой меч и улегся на походную постель, положив клинок под правую руку. Несмотря на свое честолюбие и раздутое самомнение, Хедрик отнюдь не был глупцом и очень любил и ценил себя и свою жизнь, поэтому вовсе не желал погибнуть из-за какой-нибудь нелепой оплошности или случайности.

Хотя ничего за ночь не произошло, Хедрик мог поклясться, что сквозь сон слышал жутковатые шорохи вокруг деревни, но как бы он ни напрягал слух, просыпаясь в тревоге, ничего не мог уловить в той мертвой пугающей тишине, что окружала его.

С рассветом он проснулся и, перекусив хлебом и сушеным мясом, вернулся к своей основной задаче – обнаружению и выяснению намерений мертвецов. Решив осмотреть окрестности получше, он залез на деревенскую мельницу и окинул округу взглядом с высоты. Ему сразу же бросилось в глаза облако пыли на юго-западе, медленно двигающееся вдоль узкой желтой полосы Короткого тракта. Даже издали Хедрик отчетливо разглядел, что это не люди и не животные – это были мертвецы. Он почувствовал, как на спине выступил противный холодный пот и похолодели руки – толпа, поднявшая такое облако, была воистину огромной. Он немедленно спустился вниз и хотел было срочно скакать назад во весь опор, но вспомнил еще один завет сотника – узнать, какие существа есть у нежити. От мысли, что для этого ему придется приблизиться к их армии на расстояние прямой видимости, у него в тревоге заколотилось сердце, но, вспомнив про золотой в награду, принял решение.

Хедрик вскочил на коня и погнал его галопом, делая перед наступающей нежитью крюк и намереваясь зайти к ней с подветренной стороны. Он пересек Короткий тракт и доскакал до густого пролеска, подходящего очень близко к дороге. Объехав его по кругу, он оставил коня и нырнул в лес, пробираясь к его восточной окраине сквозь заросли молодого ельника. Едва он оказался с подветренной стороны, его накрыл ужасающий смрад гниющей плоти, такой, что его вывернуло наизнанку. Если бы не маячивший в его голове золотой от Аддерли, он бы плюнул на разведку и умчался бы восвояси. Хедрик смочил край дорожного плаща в лесной лужице и замотал им лицо, оставив лишь прорезь для глаз. Когда он прошел аршинов пятьдесят вглубь пролеска, ему показалось, что смрад усилился.

"Кажись, я уже близко!" – подумал Хедрик. – "Осторожность не помешает".

Он сбавил шаг, обнажил свой меч и стал чутко прислушиваться к происходящему, но вокруг стояла все та же гробовая тишина. Пролесок стал спускаться вниз, в темную заросшую лощинку, окруженную почти непроницаем ельником. Запах разложения стал почти нестерпим. Он осторожно протиснулся меж ветвей и, отогнув очередную колючую лапу на уровне глаз, замер словно вкопанный.

На открывшейся ему небольшой прогалине на дне лощинки плотным строем, не шевелясь, стояли мертвецы. От недавно умерших, бледных с обвисшими лицами и мутными остекленевшими глазами, до почти полностью сгнивших костяков, стоящих на ногах лишь благодаря темной магии. Хедрик застыл в ужасе, судорожно глотая смрадный воздух, но то, что произошло следом, заставило его закричать и стремглав броситься прочь. Внезапно, как по команде, все несколько десятков трупов повернули головы и устремили на него свои мертвые глаза и пустые глазницы.

Забыв обо всем, Хедрик побежал прямо через ельник, больно хлеставший его ветками, к оставленному коню. Страх полностью овладел им, все его мысли сейчас были только об одном – уйти, убежать прочь от этого проклятого места.

Продираясь сквозь заросли, он не заметил, как его с разных сторон обогнали две зловещие черные тени. Когда до опушки оставались считанные сажени, перед ним появились два висящих в воздухе призрака, преградив путь. Хедрик заорал, побледнел пуще прежнего, вжался спиной в дерево покрепче и выставил дрожащий в руках меч перед собой. Призраки медленно двинулись на него, окружая. Две страшные фигуры без ног, одетые в свисающие до земли лохмотьями черные балахоны с капюшонами, в прорехах которых не было видно ничего – только тьму. Лицами им служили оскаленные человеческие черепа с зловещими красными огнями, горящими в пустых глазницах, а среди обрывков балахонов, когда-то бывшими рукавами, виднелись костяные скрюченные отростки. Сами одежды струились по их фигурам, сотканные из самой тьмы.

Сердце наемника ушло в пятки, он почти обезумел, когда с шипящим криком умертвия бросились на него. Он отчаянно взмахнул мечом, но ближайший призрак с легкостью увернулся, оказавшись у его ног. Разведчик попытался достать второго, зашедшего ему сбоку, но меч лишь отсек свисающие лохмотья его одежд, которые не опали на землю, а, лишь дрогнув в воздухе, вплелись обратно в ужасающий покров на призраке. Через мгновение все было кончено. Первый страж пронзил его спину своей костлявой рукой, а второй вцепился ему в лицо. Хедрик повалился на сырую заросшую мхом землю, а его крик ужаса, переходящий в предсмертный хрип, не вырвался за пределы перелеска.