Текст книги "Калтонхолл (СИ)"
Автор книги: С Копылов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
– А пока ни с чем. Предлагаю остаться здесь до прояснения обстановки.
Так как ничего лучше предложено не было, все согласились. Сотник же подумал, что Страйк попросту не хочет идти к наместнику, складывалось впечатление, что между ними что-то произошло.
_____________________________________________________________________________
Десяток, в который довелось попасть Вильтону, сбился в кучу вокруг водруженной на крепостной зубец большой лампады с горящим маслом. Она немного разгоняла висевший над Калтонхоллом покров, очерчивая рваный круг во тьме ночи. Пламя и дым слегка заглушали запах тления, отчетливо доносившийся с полей и временами становившийся нестерпимым. Из-за того, что лампад на всех не хватало, к людям Осмунда из Ручьев прибилась пара человек из соседнего десятка – высокий белоусый вояка с умудренным опытом лицом и совсем низкий нескладный подросток со звонким детским голосом. Вильтон решил было, что это отец с сыном, но едва пришельцы заговорили с Осмундом и остальными, стало очевидно, что они даже не родственники. Оба, впрочем, были великолепно снаряжены, явно не будучи простыми ополченцами. Даже на подростке были хорошие легкие доспехи, отлично подогнанные по щуплой фигуре и стальной шлем с полумаской, прикрывающей лицо. Приглядевшись, Вильтон сумел-таки различить во мраке красные платки на шеях обоих – отличительный знак наемников купца Ниветта. На поясе высокого воина висел длинный прямой меч, а подросток держал в руках боевой топорик с небольшим клевцом на обухе, и в добавок к этому, имел короткий узкий меч, больше похожий на рапиру, в темных ножнах. Вильтон позавидовал этому парнишке, который, будучи почти что ребенком на полголовы ниже его самого, ухитрился стать наемным клинком. У обоих наемников были также длинные каплевидные щиты, сильно вытянутые к острому концу – для лучшей защиты опорной ноги в бою.
Как оказалось, некоторые из десятка, по крайней мере Феланий и певчий Рувор знакомы с ними. Выяснилось, что высокого зовут Пирс, тогда как имя подростка в разговоре никто не упоминал, а спросить прямо лавочник отчего-то постеснялся.
Разговоры на стене в ту ночь велись самые разные, хотя и несколько натянутые – уставшие от ожиданий неизвестного люди делились воспоминаниями, рассуждали об обстановке, иногда шутили. Как ни старался Вильтон поучаствовать наравне со всеми, получалось у него плохо, парню казалось, что все смотрят на него свысока, даже тот малолетний клинок из дома Ниветта. Что бы ни пытался вставить в разговор Вильтон, ответом ему вечно служило назидательное:
– Да много ты понимаешь!
Хотя, по правде говоря, понимал и повидал Вильтон многое – годы странствий с семьей не прошли даром. Юного лавочника вряд ли можно было назвать умным или мудрым человеком, но он был однозначно начитанным и осведомленным. Грамоте их с сестрой научил отец, который зарабатывал в своих странствиях торговлей книгами. Случались времена, когда на целые недели, а то месяцы, рукописные тексты становились их единственными друзьями и спутниками в бесконечных переездах. Вот и сейчас, когда ополченцы на стенах обсуждали, против кого им придется биться в грядущий день, Вильтон имел что сообщить, но мало кто прислушивался к его словам. Ему довелось встретиться с нежитью один раз, когда ему было лет двенадцать, и его семья странствовала по Эрафии. Тогда его отец решил остановиться на ночлег в заброшенном остроге, располагавшемся чуть в стороне от дороги. Вильтону с сестрой эта идея пришлась совершенно не по нраву, острог выглядел жутко и не внушал безопасности, они даже попытались уговорить отца не лезть туда, но тот пригрозил оставить их ночевать под елкой в лесу. Отец с Вильтоном осмотрели каждый закуток строения, но не нашли ничего подозрительного. Но ночью на них из окрестного леса вышла пара скелетов в остатках истлевших одежд. Один до сих пор был облачен в обрывки добротного доспеха и держал в единственной сохранившейся руке обломок меча. Благо, семью лавочника предупредили о нежити неистово заржавшие и начавшие брыкаться кони, и отец Вильтона вовремя среагировал. Скелетов, едва переставлявших ноги, удалось уничтожить при помощи всего лишь оглобли – магия, поддерживавшая в них жалкое подобие жизни, оказалась слишком слаба, но Вильтон запомнил ту ночь надолго.
– А дело так было. – говорил Пирс о собственном опыте встречи с нежитью. – Супротив нас конницу они бросили. Жуткая сила, должен сказать! Все черные, в латах, в глазах – огонь алый, а кони-то, кони... Неживые скакуны под ними были! Как они ударили тогда... Не ведаю, как и уцелел-то. Должно быть, Небеса благодарить надобно, охранили меня в тот день.
– Да будет тебе, Пирс. – отвечал десятник Осмунд. – То всамделишная война была, с армиями и прочим... А под Калтонхоллом что? Ну откель здесь черным рыцарям взяться?
– Твоя правда, десятник. – вторил ему Рувор. – Мертвецы ожившие на нас идут, и только. Числом – тьма, конца и края строю не видать, но сурьезней не видели никого.
– Тебе докладывают об таком что ли? – ехидно поинтересовался маленький наемник, сверкнув улыбкой в неровных отблесках пламени.
– Велика честь! Знакомцы мои, охотники здешние, для господина наместника в разведку идти вызвались. Два брата их было, раз сходили, другой, а на третий – один токмо воротился.
– Да прими Небо душу его! – сипло проговорил старик Феланий. – Большое дело они для города сделали, стоит помянуть по-человечески!
– Зато погиб тот с честью. – решился вставить свое Вильтон, и в тот раз его подержали кивками. – Надеюсь, и мы сумеем, случись что.
– Ты пожить сумей, дурень! – недовольно бросил Феланий в ответ. – Молод еще, а уж о смерти заговариваешь. Помереть-то, чай, ума много не надо!
Обрадованный, что его наконец-то слушают, лавочник спросил:
– Ужель ты за жизнь свою до последнего цепляться станешь, а про честь забудешь, старче?
– И отчего людей так впечатляет когда, умирают за них, а? – пробурчал тот. – А когда ради них живут – это что ли, не доблесть?
– Хорошо сказано, старче! – одобрил певчий Рувор. – Но и паренек прав в чем-то. Слыхал я, что купеческие-то отнюдь не все в ополчение пошли. Есть и такие, кто под предлогом всяким с немощными позади нас остался.
– А тут и гадать не надобно! – просветил его звонким голоском подросток из дома Ниветта. – Тысяцкого нашего сын в тылах остался, то мои глаза видели на-день.
– Говорят, захворал он. – откровенно издевательски добавил Пирс.
– Агась. – в тон ему пробасил кузнец Сил. – Как за всеми девками в округе волочиться – так здоровей вола был, а как война пришла – слег. Папаша его хотя б не струсил – и то ладно.
– Слыхал я, что тысяцкий-то знатный воин, каких поискать. – вставил Осмунд слово. – Вот и поглядим!
– Эх, заладили – здоровый да здоровый! – сказал один из деревенских стражников-новобранцев из десятка. – Я успел ваших тутошних девок поглядеть надысь. За такими я б и при смерти ухлестнул, видит Небо! Дюже хороши!
– А ты на наших-то не шибко замай! – полушутя-полусерьезно отозвался сапожник Феланий. – Вертайся к себе в край родной – там и засматривайся!
– Жалко тебе что ли, старче? – ехидно отозвался другой новобранец из Иренвигского надела. – Аль убудет от тебя?
Тут Вильтон поймал мысль и решил подшутить над стариком:
– И правда, Феланий, тебе-то что за дело? В твои-то годы не об таком думать надо! Ты, поди, на первую-то еще заберешься, на вторую с трудом, а третью – и не одолеешь!
Раздались приглушенные смешки, но сапожник как ни в чем не бывало ответил:
– Я со своей женою в согласии живу, мне иных и не надобно!
– Жена-то тут причем? – деланно удивился Вильтон, скривив рот вправо. – Ты об чем это, старче? Я ж о ступеньках речь вел!
Раздался гогот – трое стражников-новобранцев и наемник Пирс оценили шутку. Феланий же лишь фыркнул и внезапно заговорил о другом:
– Ну, шутник! Я от отца твоего покойного слыхал, что странствовать по империи всем вам довелось, так оно?
– Ну, так, старче... – осторожно ответил непонимающий, куда ведет разговор сапожник, парень.
– А о монастыре древнем за Иренвигом тебе слышать доводилось? Может, ты и бывал там?
– Было дело, твоя правда. – подтвердил он, все еще не понимая.
– Разграбили его мертвецы-то! Небось, за останками древними явились в ту усыпальницу. Слыхал я, взломали некроманты все слепы тамошние – один другого старше, пока до самого древнего не добрались. Отворили его – а там скелет воина, в доспехах диковинных, древнее некуда уже.
– И что с того? – нетерпеливо перебил его рассказ лавочник. – К чему ведешь-то?
– А к тому! Оживили эти мерзавцы почившего, а тот, как восстал, принялся им шутку о ступеньках сказывать!
На этом месте искренне захохотали все. Посрамленный Вильтон не нашелся, что сразу ответить, а десятник Осмунд, вытирая слезу, выдавил в темноту:
– Во дает! Ну, Феланий – язык без костей!
Сапожник лишь усмехнулся и сам перешел в наступление:
– А ты, малец, не горазд ли о девках-то рассуждать? Гляжу на тебя – и думается мне, ты, поди, в свои осьмнадцать лет разве что слюнявый кулачок одолел?
– Мне девятна... – начал было Вильтон, и понял, что жестоко попался. Все заржали пуще прежнего, хваля находчивого на слова старика и поддразнивая незадачливого лавочника.
– Да я... Да мне... – попытался было оправдаться парень, покраснев, как вареный рак, благо в темноте этого никто не сумел бы разглядеть.
– Будет тебе уроком, что старших чтить следует! – шутливо наставил его десятник.
– А паренек-то и правда чист, об заклад бьюсь! – прозвенел слева голос маленького наемника. Издевательств ребенка Вильтон уже не стерпел и выпалил:
– Ты-то куда лезешь, дитя? Бубенцы еще отросли об таком рассуждать!
На какие-то мгновения наступила полная тишина, а потом темнота взорвалась хохотом десятка мужиков. Ополченцы буквально попадали со смеху, напрочь позабыв о том, что под стенами стоит армия нежити и о грядущей битве. Они развеселились так, что с соседнего десятка донесся грозный окрик, чтобы вели себя тише и были настороже. Поначалу Вильтон был очень доволен произведенным эффектом, но ровно до тех пор, пока не заметил, что громче всех заливается звонким смехом сам юный наемник, согнувшись пополам у зубца с лампадой. Разозлившись на неугомонного паренька, лавочник напустился на него вновь:
– Что скалишься, мелкий? По нраву тебе такое что ли?
– Ох, держите меня! – простонал со смеху старик Феланий где-то за спиной Вильтона. На плечо лавочника легла могучая рука Сила, и над ухом раздался густой бас молотобойца:
– Ну, друже, и дал ты маху в сей час!
Вильтон недоуменно обернулся по сторонам, не понимая, в чем подвох, и поглядел на вытиравшего лицо юного клинка. Тот, наконец, перестал смеяться, разогнулся и проговорил, улыбаясь во все зубы:
– Ой, уморил! Бубенцы не отросли, говорит! Да у меня их отродясь не было, дурень!
С этими словами наемник одним движением снял с головы шлем с подшлемной шапкой, и в тот же миг Вильтон почувствовал себя полнейшим идиотом. На плечи солдата упали кудрявые золотистые локоны, а на лавочника смотрело более не прикрытое шлемом прекрасное девичье лицо с широкой белозубой улыбкой и озорными глазами, в которых плясали отраженные огоньки лампады. Вильтон открыл в изумлении рот, не в силах вымолвить ни слова.
– Ох, и знатно повеселил нас, лавочник! – вымолвил десятник, толкая Вильтона плечом. – Сколько проговорили, а не опознал, кто перед ним!
– Это Алессия, страж Ниветтовой дочери. – пояснил по-прежнему стоявшему столбом другу кузнец.
– Знаешь меня, здоровяк? – удивленно вскинула брови наемница.
– Видел я тебя с дочуркой Ниветта, сопровождала ты ее к мастеру-ювелиру Адзуну из дома Хазор. Тогда и сподобился узнать, кто такова.
– Было дело. – коротко согласилась девушка. – Ты б рот-то прикрыл уже, лавочник! Не ровен час, птица рассветная залетит!
Вильтон хотел ответить ей хоть что-нибудь, но так и не нашелся, что сказать. Он лишь сомкнул челюсти и все так же вперил взгляд в лицо воительницы. В этой девушке было нечто, заставлявшее лавочника смотреть на нее, не отрывая глаз, но при этом мешающее обратить хоть слово к ней.
– Ты, должно быть, из Сестер клинка, дочка? – осведомился Феланий.
– Агась! Доводилось с нами дело иметь, старче?
Старик чуть помедлил с ответом, и на сей раз в его голосе послышался легкий оттенок грусти:
– Так я и жив-то к сему часу, почитай, благодаря одной из ваших. Давно дело было... Я еще молод был, в обозе служил, в войске Грифоньем. Нас, нестроевых, в сечу-то не кидали, все в тылу прятали, с лекарями да обозными. В тот день битва была супротив криганов, долго к ней готовились, император самолично в бой вел полки наши. А я-то подвизался раненым помогать – их великое множество везли, рук лекарских и чар на них не хватало, тогда всех, и хворых и обозных им в подмогу отрядили. И была воительница среди таковых, сестра клинка Джоанна. Красива была – страсть! Почти как моя Элен... Она дюже старалась – в бой-то ее не пустили, слаба после раны еще была, вот и восполняла, как выпало. Она и словом успокаивала, и воду подносила, а кого и, ох, Небеса, в последний путь провожала. Всякого я в тот день нагляделся, но сожги меня дракон, коли совру, – многие в ней Свет видели.
Тут Феланий чуть сбился, тяжко вздохнул, но продолжил:
– Да токмо не довелось ей тот день пережить. Когда в битве наша брать верх начала, один из удирающих отрядов криганских на светлицу и лекарскую выскочил. Кто оружие держать мог – все в строй встали, да не совладали мы с демонами. Меня один рогатый с ног сбил, и я уж с жизнью прощаться думал, как Джоанна меня собой прикрыла. Мою смерть на себя взяла... Я то отродье рогатое на башку-то поганую укоротил, да толку-то. Осталась она рядом лежать с пробитой грудью, я вытащить ее хотел – а она мне говорит едва слышно, беги мол, спасайся... А я и сам-то вижу – отходит она, кровь ключом бьет из раны, но бросить не могу. Все ж уговорила меня, мол, другим еще помочь можно, не упусти. Я едва отошел, как те исчадия преисподней то место огнем своим чародейским залили – так и сгинула Джоанна в пламени, ничего не осталось...
Феланий печально смахнул набежавшие слезы и закончил:
– Так что, дочка, долг у меня перед вами – вовек не отдать!
На некоторое время наступило тягостное молчание – наверное, всем стало не по себе от таких воспоминаний старика в преддверии битвы насмерть.
– Не зарекайся, старче. Может статься, сегодня свои долги сторицей вернешь – всяко обернуться может. – уже не шутя сказала чуть погодя Алессия, тщетно пытаясь заправить свои волосы под шапку и надеть шлем обратно. Глядя на ее труды, Пирс не удержался от самодовольной реплики:
– А я говорил тебе – обрежь космы свои, в бою одна помеха от твоей гривы!
– Иди-ка ты в Эофол! – беззлобно послала его воительница. – Кабы была моя воля – давно в косу б собрала, а то и правда обрезала! Так нет же – рядом с дочкой Ниветта выглядеть достойно надобно! Словно не страж я ей, а подружка какая!
Разговор вновь стал затихать, и тут Осмунд, очевидно не желавший вновь погружаться в тягостную тишину, вдруг окликнул певчего Рувора и спросил, не исполнит ли он что-нибудь, дабы скоротать время. Поначалу тот отнекивался, сказав, мол, душа нынче у него к песне не лежит, но эта идея пришлась по нраву почти всему десятку, и под напором он сдался. Рувор откашлялся, засунул шестопер за пояс и запел тихим, но очень глубоким и мелодичным голосом старинную грустную балладу об уходящем на войну ратнике:
Мы опять в поход, я сказал жене:
Береги детей, да молись о мне.
А она в ответ...
– Ну ты еще отходную тут петь начни! – недовольно оборвал его старик Феланий. – Без того тошно, ужель повеселее ничего не сыщется в памяти?
С сапожником нельзя было не согласиться. Вильтону доводилось слышать эту песнь, и ничего, кроме тоски и печали в ней не было, несмотря на красивый слог.
– Ну не тот настрой в сей час! – попытался оправдаться Рувор, но его вновь стали уговаривать всем десятком, и он не смог противостоять. Он с явной неохотой и нарочно фальшивя, начал петь "Сказ о похождениях Локка", похабную и не особо смешную песню из таверн Эрафии про охочего до женщин молодца. Хихикали над ней разве что молодые новобранцы из Иренвигского надела. Дотянув до строчек "Докучала мне вся ее родня, а особливо муж невзлюбил меня", певчий плюнул, оборвал куплет и заявил:
– Не могу я, аж сердце противится, и слова на языке вязнут! Уж извиняйте, но к чему душа лежит исполню.
С этими словами он вновь вернулся к первой песне. На сей раз его не стали переубеждать, чего Вильтону очень хотелось – тяжко ему было от строк баллады.
И как в бой идти нам в одном строю
Никогда, друг мой, больше не спою.
Мне на поле том завтра лечь судьба -
Клинок вражий обагрит моя кровь-руда.
Под тихие мелодичные напевы в душу Вильтона стала закрадываться печаль. Снова вернулся страх смерти и тяжелое ожидание битвы, отошедшие в сторону во время разговоров на стене.
И с лучиною у окна не жди -
По мне слезы льют одни лишь дожди...
Только в тот момент сердце Вильтона сжала тяжелая хватка и словно пелена упала с его мыслей. Он вдруг понял, что из тех, кто сейчас стоит с ним на стене и с тревогой смотрит в поля под Калтонхоллом, не все вернутся домой к закату. Кому-то выпадет страшная участь... Кто же простится с жизнью? Старик Феланий? Его друг Сил? Светловолосый десятник с печальным лицом? Сладкоголосый Рувор, чья песнь так чарующа? Прекрасная воительница, с чьего лица не сходит обворожительная улыбка? Или... Или же самому Вильтону суждено встретить смерть на этих стенах? От таких мыслей юному лавочнику стало так жутко, что он побледнел и до боли в пальцах стиснул рукоять меча.
_____________________________________________________________________________
Коротали время за разговорами и люди на надвратной башне. Ящер Лисск предпочел вернуться к своим наемникам вниз, избавив себя от общества сэра Уилмора. Последний, впрочем, тоже не стал докучать – он потребовал, чтобы ему освободили место ближе к лампаде и задремал на поднятых на башню бревнах, наказав разбудить его в случае чего. Реджинальд, Эдрик и отец Джендри остались бодрствовать. Время уже шло к рассвету – разглядеть в густой тьме этого было нельзя, но опытный разведчик буквально чувствовал, что скоро взойдет солнце. За ночными беседами разговорился даже несловоохотливый Эдрик. Реджинальд не преминул спросить того о странном для начальника стражи снаряжении – оружием тому служил не меч, с которым его видели ранее, а большой обоюдоострый топор, что были в ходу у варваров западных пустошей. Тогда Эдрик поведал им свою историю:
– А я мечом-то и не владею, други. Не воин я, а крестьянский сын по правде-то. Жили мы на границе с Крюлодом, а когда та заваруха началась после смерти прежнего императора, на нашу деревню орда из пустошей пришла. Всех вырезали до единого, чтоб этим тварям пусто было! Я-то, спасибо Небу, на дальней засеке в тот день был, миновала меня та участь. Затем я скитался вокруг да около, пока на отряд сэра Фалиона не набрел. У него пара сотен ратников было, да подобных мне великое множество прибилось. На нас ни оружия, ни брони не нашлось – в первый бой с дрекольями и вилами шли. Полегло тогда народу – не счесть, а мне вот свезло. Подобрал с дохлого орка топор, так и воевал с ним. Идти-то все одно некуда было, а там хоть кормили, да с добычи долю имел. Даже наловчился обращаться с топором не хуже варваров. Сдружился в отряде с одним хватким мужиком, он мне про Калтонхолл и поведал. Сказал, что у него тут вроде подвязки какие есть. Как война кончилась, мы сюда и подались. Не соврал мужик – приняли нас в городе достойно, в стражу взяли десятниками. Он-то ранен еще в войну был, и здоровьем худ стал – долго не протянул, а я – как видите.
"Чего только не наслушаешься в вольных городах." – подумал тогда Реджинальд. Другой же интересующий его вопрос – о тысяцком и его ратном мастерстве, остался без ответа. Один из стражников отряда Страйка рассказал, что Деннингтон долго отсутствовал в Калтонхолле в свое время, не поделив что-то со старшим братом. Лишь когда брат скоропостижно скончался, ему пришлось вернуться, дабы взять бразды правления торговым домом в свои руки. Где же тысяцкий странствовал все то время – одному Небу известно.
Отец Джендри припомнил, что как-то раз Деннингтон лихо обезоружил спятившего просителя, размахивавшего в светлице мечом, когда тысяцкий приходил проведать своего сына. В остальном же, фигура командира ополчения так и осталась загадочной.
Разговор плавно перетекал на иные темы. Коснулся он и вопроса о предателе в городе, но люди, очевидно не доверяющие друг другу полностью, осторожничали с выводами. Пространней всех высказался отец Джендри, когда речь зашла об отравленных посыльных грифонах:
– Жалко их, хорошие были звери... Любил я к ним на насест приходить, подкармливал, лечил иногда. Я и в тот злополучный день их спасти хотел, да поздно уже было. Всех до единого извели...
– Обождите-ка, отче. – напрягшись, переспросил Реджинальд. – Я слыхал, не всех отравили-то, один сгинул без следа.
– Да то личный грифон Аддерли был, Скорый Ветер. Сказать честно, о нем я и не жалею – уж больно своевольный был, к себе не подпускал, клюнуть норовил. Он и своих-то сторонился, породы иной был.
– То бишь, вы доступ к насесту имели? Как же вас не заподозрили-то? – продолжил допрос сотник, ожидая подвоха.
Но Джендри лишь усмехнулся и ответил прямо:
– И этот туда же клонит! Да будет тебе известно, что едва тела грифонов и их смотрителя обнаружились, господин наместник с десятком наемных клинков лично ко мне в светлицу явился допрос учинить. В первый же черед на меня подумал – да токмо не до грифонов, прими их Небо, мне в тот день было. Я с послушниками, почитай, к тому времени почти сутки из лечебницы не выходил. Тогда бунт у торговых рядов произошел, у мясного прилавка, раненых привезли – не счесть.
– Правда это. – подтвердил из темноты Эдрик. – Было дело, десятка три увечья получили. Один мой десятник и вовсе калекой стал...
Получив такой ответ, Реджинальд призадумался – отчего Валлен Аддерли сам ему этого не рассказал. То, что пропавший грифон был личным посыльным наместника, выставляло его в очень невыгодном свете. Похоже, Аддерли намеренно это скрывал, подозревая предателя в своих рядах и не доверяя никому. Но, судя по всему, поиски его не увенчались успехом. Сотник хотел было уточнить, кто еще имел доступ к насесту, но внезапно отец Джендри побледнел так, что это стало заметно и в тусклом свете лампады, и кинулся к зубцам стены.
– Чую, на нас движется темное! – воскликнул он. – Свет небесный, как быстро!
– Тревога! – зычно скомандовал Эдрик. Солдаты на стене всполошились, лязгнув латами вскочил на ноги сэр Уилмор. Реджинальд тоже подошел к краю и стал всматриваться во тьму, но пока ничего не видел.
– Идут на приступ? – спросил он озаренного.
– Не пойму... – смятенно ответил тот, озираясь по сторонам. – Слишком быстро... Это уже рядом...
– Да где же!? – нервно стукнул рукоятью секиры по полу Эдрик.
– Прямо здесь... – все так же пояснил Джендри, явно не доверяя своему магическому чутью. – Не понимаю... Как будто сквозь нас в город прошли... Но ведь не было ничего!
Тут Реджинальд все понял. Он метнулся к спуску с башни и заорал:
– Зато мне известно! Быстро к наместнику!
– Какого... – недовольно бросил ему Страйк.
Понимая, что здесь не будут просто так подчиняться его приказам, Реджинальд в двух словах пояснил свою страшную догадку. Через минуту отряд Страйка со всех ног несся к таверне, где расположились советники, а с надвратной вышки раздался трубный предупредительный сигнал.
_____________________________________________________________________________
Городской стражник Талбот вместе с напарником Калебом стояли на часах у главного входа в трактир, где разместились советники Калтонхолла на время осады. Тусклый, почти задушенный зловещим покровом свет пары факелов едва озарял пятачок перед дверью, а в шаге далее все было погружено в непроницаемую тьму. Талбот нервничал на посту. Он цепко сжимал в руках древко алебарды и постоянно вертел головой из стороны в сторону, словно не находил себе места. Калеб же, напротив, стоял почти неподвижно, оперевшись спиной на стену таверны. Товарищи изредка переговаривались. Будучи менее опытным, Талбот выспрашивал напарника о тьме, что заполнила Калтонхолл, и которую он не видел ранее.
– Есть такая скверна у некромантов. – зевая, отвечал ему Калеб. – Доводилось на службе видеть пару раз, еще в войну с Дейей. Правда, тогда наши чародеи как-то с ней управлялись, а нынче...
– Темень треклятая! – беспокойно отозвался тогда Талбот. – Так и норовит кто-то наброситься из нее!
Это чувство не покидало его с самого момента заступления на пост, и Талбот ничего не мог с ним поделать. Ему было известно, что буквально в десяти шагах от него ходят дозоры, а во дворе ждут приказа добрых полсотни воинов, но страх не становился слабее.
– Покаркай еще тут, ворона! – недовольно бросил ему Калеб. – Не ровен час, и впрямь кто явится! В таких потемках биться – сущее наказание.
На некоторое время наступила тишина, но Талбот, чувствуя себя неуютно в ночи, вскоре завел разговор вновь:
– Ты об сотнике этом что думаешь, друже?
– Которого господин наместник привлек? А что тут думать-то! Как по мне, оно и к лучшему. Все одно у нас начальствовать некому. Наш тысяцкий, по слухам, мечом владеть горазд, да опыту ратного у него нет. Цельный город оборонять – тут знающий человек нужен.
– Не по нраву он мне. – высказал свое Талбот. – Не напрасно его в темницу бросили – говорят, убийство он учинил. А ну как окажется, что он пособник мертвячий?
– Да брось ты! – фыркнул второй стражник. – Чтоб мразью быть не обязательно с нежитью якшаться. Видал я, как господин Аддерли таких в ежовых рукавицах держит. Иные и пикнуть супротив не смеют.
– Это да... Умеет наместник наш страху нагнать и на расправу суров. Как он того мерзавца из доков приговорил! Интересно, что хоть ему посулили за подмогу?
В этот момент до стражников долетел тревожный сигнал со стороны городских ворот. Они встрепенулись и приготовились к бою.
– Неужели началось? – дрожащим голосом пробормотал Талбот, топчась на месте и вглядываясь в потемки вокруг. Через некоторое время до них долетел отчаянный крик со стороны главной улицы:
– Тревогу бей!
Едва не подпрыгнув от испуга, Талбот устремил взгляд выше по улице, откуда донесся крик, но, конечно, ничего не разглядел.
– Что за... – пробормотал испуганный стражник.
Ответом Талботу послужил сдавленный хрип. Вздрогнув, он быстро повернулся к напарнику и с ужасом увидел, как тому в горло вцепилась костлявая когтистая лапа жуткого существа из тени. Талбот вскинул алебарду, готовясь отрубить вражью руку, но не смог – кто-то железной хваткой вцепился в его оружие и помешал. Едва он открыл рот, чтобы позвать на помощь, сильные руки схватили его за голову и резко свернули ее влево, до хруста в шее. Задыхаясь, Талбот рухнул на землю, и в последние мгновения собственной жизни наблюдал, как жуткие тени одна за другой врываются в таверну.
_____________________________________________________________________________
Когда Реджинальд с отрядом сэра Уилмора спешил к трактиру на Коротком тракте, в его голове стучала одна мысль – «Только бы успеть!». Не то что бы он стал сильно горевать, случись что лично с наместником, но лишиться единственного гаранта собственной безопасности в Калтонхолле разведчика вовсе не радовало. Тем более, сотник прекрасно понимал, чем закончится битва, если в самом ее начале городское ополчение останется без командования. А умирать в ту ночь ему вовсе не хотелось...
Когда они были уже недалеко от цели, отец Джендри напряженно воскликнул:
– Вновь чую! Скверна рядом!
– Тревогу бей! – звонко закричал сэр Уилмор в темноту, снимая свой большой меч с плеча и перехватывая его в руки.
Реджинальду показалось, что в темноте началось какое-то движение, до его уха долетели не то звуки схватки, не то шум суматохи у таверны. Буквально через минуту, когда они добежали до главного входа, все стало ясно. У двери, в окружении нескольких ошарашенных воинов, лежало два обезображенных тела в форме стражи. Грязно выругавшись, сотник закричал ничего не понимающим людям:
– Наверх, скорее! – и сам задрал голову, с удивлением отметив, что может разглядеть какое-то слабое алое свечение оттуда.
В это миг к крыльцу выскочили несколько бойцов из резерва и сообщили, что на лагерь во дворе тоже напали.
– Повсюду, спаси нас Небо... – обреченно пробормотал седобородый стражник рядом с Реджинальдом.
Сэр Уилмор среагировал быстрее всех, опередив самого разведчика лишь на мгновения:
– Сотник, бери людей и к наместнику, живо! Здесь я разберусь сам!
– Отец Джендри, ты, ты и вот ты – за мной! – скомандовал Реджинальд, обнажая клинки, и бросился в черный провал двери.
Сразу за входом был холл, дверь слева вела в трапезную, откуда сейчас доносился шум битвы, справа – в помещения прислуги, прямо располагалась лестница. Весь пол здесь был залит черной в факельном свете кровью, став скользким, словно грязь на распутице. Посреди коридора лежал еще один мертвец с растерзанной грудью – кто-то разорвал ее могучим ударом, пробив чешуйчатый доспех наемника как бумагу. Реджинальд пробежал мимо тела наверх по лестнице, отмечая, что все факелы и фонари, светившие здесь ранее, потушены. На втором пролете он споткнулся об еще один труп, лежавший прямо на ступеньках. С каждым новым телом на пути, его вера в то, что наместника удастся застать живым, стремительно угасала. Сейчас грохот, крики и лязг оружия раздавались отовсюду. Когда он с разбегу влетел в коридор на третьем этаже, первое, что он увидел – двух наемников, сражавшихся с чем-то непонятным в тусклом свете еще горевших здесь факелов. Еще один громко стонал, скрючившись у стены возле одной из дверей. Едва завидев подмогу, нечто, похожее на безногую фигуру в балахоне, кинулось вдаль по коридору, сбив с ног одного из клинков.
– Где наместник?! – немедленно закричал Реджинальд бойцам на этаже.
– У себя был... – с ужасом ответил оставшийся на ногах, указав на распахнутую дверь далее по коридору по левую руку, из-за которой действительно исходило тусклое сияние, похожее на отблески пламени.
Сотник обернулся и с досадой обнаружил, что из сопровождавших его четверых человек остались лишь двое – отец Джендри и тот испуганный седобородый стражник. Не особо надеясь на удачу, он бросился в комнату наместника.
Едва он оказался на пороге, ему пришлось отбивать в сторону летящую в лицо уродливо-синюшную когтистую лапу. Сотник отскочил назад и приготовился к бою. Наместник был жив, как и его сын – Реджинальд прекрасно разглядел их обоих, ибо, к изумлению всех, в комнате было светло. Ярко-алое сияние исходило из загадочного оранжевого камня, укрепленного над горящей свечой на столе. Граненый кристалл словно впитывал в себя пламя свечи, а затем рассеивал его вокруг, многократно усиливая. И хотя по углам помещения все равно клубился мрак, это свечение словно вырвало небольшое пространство из-под покрова некромантов. Собственно, это было второе, что он заметил в комнате Аддерли. Первым был вампир, стоявший прямо перед ним с оскаленной, почти звериной, пастью и зловещим красным огнем в глазах. От жуткой фигуры веяло смертью и могильным холодом. Похоже, только этот загадочный свет от камня и спас наместника – в темноте это чудовище разорвало бы всех присутствующих на куски. Сам Аддерли занял позицию возле стола с камнем, он держался одной рукой за левый бок, а другой – наставил меч острием на врага. Его сын стоял в дальнем углу у разбитого окна и поддерживал зыбкий щит между жутким гостем и отцом. Поняв, что оказался в окружении, вампир с глухим рыком бросился на наместника. Арлен Аддерли вскрикнул сквозь стиснутые от напряжения зубы, но выдержал натиск на магический щит. Улучив момент, Реджинальд перешел в атаку. Его левый меч содержал чары отца Паттона, и именно его сотник вонзил в спину жуткого противника, проткнув легкий доспех. Когда отточенное лезвие вошло в плоть мертвеца, вокруг клинка возник голубоватый магический ореол, а рана задымилась. Вампир издал пронзительный хриплый крик, но, вопреки ожиданиям сотника, не рассыпался в прах, а ударил его в ответ. Хотя Реджинальд и закрылся мечом, удар чудовища был так силен, что он едва устоял на ногах, качнувшись назад и открывшись. Тут бы разведчик и встретил свою смерть, если бы не заклинание озаренного Джендри. Небольшой шарик из магической энергии, вовремя выпущенный им из рук, попал прямо в морду исчадию скверны. Раздалось шипение, и лысая голова твари мотнулась назад, а когда вампир вновь поднял ее, вместо левой половины того, что и раньше-то нельзя было назвать лицом, зияла опаленная дыра в гнилой плоти. Мертвец сделал шаг к Реджинальду, но тот, оправившись от удара, не стал ждать следующего, понимая, что с таким противником нужно покончить как можно скорее – превосходство и неуязвимость того не вызывали сомнений. Сотник ловко поднырнул под занесенную лапу, одновременно подсекая одним мечом ногу противника и нанося колющий удар другим ему в живот. Затем он резко выдернул клинок из брюха врага и отскочил в сторону, противоположную его атаке, оказавшись тем самым почти у того за спиной. Отсюда, не давая твари опомниться, он нанес сокрушительный удар сверху обоими мечами разом. Будь тот живым существом, такой удар сразил бы его наповал, но увы... Вампир лишь глухо рыкнул и напал на озаренного Джендри, вставшего в проеме двери, но тому удалось оттолкнуть его магией. А наемник, державший оборону рядом, тот самый, что указал им на комнату наместника, встретил тварь мечом. Стиснув зубы, Реджинальд вновь приготовился напасть на вампира – он знал, что такая нежить хоть и сильна, но все же не бессмертна, надо лишь суметь нанести достаточные повреждения и темная магия не сможет более поддерживать разрушенное тело. Однако очередная атака пошла совсем не по задумке разведчика. Вампир увернулся от первого же удара и, внезапно, с нечеловеческой скоростью ринулся на Валлена Аддерли, все еще стоявшего на изготовке за магическим барьером. Столь яростный напор врага Арлену сдержать не удалось – его щит рассеялся, и он с ужасом наблюдал, как оказавшееся прямо перед отцом чудовище заносит лапу для удара.
