Текст книги "Кровь песков (ЛП)"

Автор книги: С. К. Грейсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

С. К. Грейсон

Кровь песков

Название: Blood of the Sands / Кровь песков

Автор: S.C. Grayson / С. К. Грейсон

Серии: The Ballan Desert #1 / Пустыня Баллан #1

Перевод: nasya29

Редактор: nasya29

Пролог

КИРА

Пустыня затаила дыхание.

Она была моей единственной спутницей все эти годы, и я знала её ритмы, как собственное сердцебиение – шелест крыльев роющей совы, шорох ветра по песку.

Пока другим она казалась безмолвной, для тех, кто умел слушать, она звучала как симфония.

Сейчас – ни звука. Даже листья финиковой пальмы перестали шелестеть, и у меня по шее пробежал холодок.

Внутри живота что-то шевельнулось – не проснулось, нет, но сдвинулось с места. То, что спало так долго, что я уже решила: придумала.

Пустыня ждала.

И я стояла вместе с ней – на грани.

Что-то приближалось.

Глава 1

ВАЙПЕР

Искры плясали в воздухе, когда клинок моей сабли встретился с клинком противника. Удар у меня был сильнее – его меч ушёл в сторону. Он быстро сменил направление и успел закрыть следующий мой выпад, прежде чем тот лёг.

Лорду клана Ратан нужна была схватка с Вайпером – он её получит.

Я навалился серией ударов, тесняя его к краю круга людей, что следили за боем. Руки у него дрожали, принимая мои выпады – уставал.

Даже замедлившись, он выживал за счёт техники – вот что позволило ему стать лордом клана Ратан. Я стиснул зубы от досады на его умение. Такой воин пригодился бы для тренировки всадников объединённых кланов, не вздумай он бросить мне вызов – поединок чести.

Такие поединки кончаются только одним.

Наконец он ошибся, и я щелчком кисти выбил клинок. Противник осел на колени, сабля шмякнулась в песок рядом. Я упёр кончик клинка под его грудную кость – не прокалывая, но ясно показывая победу. Он зарычал снизу.

Я смотрел на него сверху – смесью торжества и раздражения. Бой усилил голос пустыни в моей голове; её сила бухала в венах. Магия требовала крови, и выдавить вопрос оказалось трудно.

– Клан Ратан склонится перед лордом Аласдаром и кланом Катал?

– Только через мой труп, – оскалился лорд Эйнил.

Он бросил вызов, насмехаясь. В Пустыне Баллан дуэли – до смерти, а пощадить противника – обесчестить обоих. Моё колебание заметили. Но рисковать мне уже было нечем – чести у меня не осталось.

Прежде чем я шевельнулся, лорд Эйнил сам рухнул вперёд на мой меч, насадившись на клинок. Я зашипел, но не отдёрнул руку, глядя ему в лицо, пока жизнь уходила из глаз. Кровь кипела от пустой траты воина такой пробы – он мог бы пригодиться, чтобы спасать пустыню. Я взял ярость в узду силой воли.

Кланы нужно объединить, и лорд Эйнил не оставил выбора. Он потребовал поединок чести как условие верности клана Ратан, а настоящий воин кланов не может отказаться. Рёв пустыни в голове напоминал о срочности задачи.

Одним движением я вырвал меч из тела. Труп миг постоял на коленях и повалился в песок. Вокруг стянулась тишина, но никто не возразил. В кланах Пустыни Баллан понимали силу прежде всего.

Я повернулся к молодой женщине на краю круга – дочери Эйнила. Теперь править кланом предстояло ей. В кланах власть не обязательно переходила по крови: для всадников Пустыни важнее сила. Но то, как клан обернулся к ней с уважением, ясно говорило – её готовили к лидерству.

– Лорд Аласдар ждёт клан Ратан у себя через две недели.

– Я сделаю это, Вайпер.

Она выплюнула мой титул скорее, как оскорбление, чем как почтение. Я не обратил внимания. Не важно, что думают о маскированном воине – Вайпере лорда Аласдара. Мне поручено исцелить пустыню. Любой ценой. Если моей искупительной платой станет ненависть кланов – будет так.

Я стер кровь с клинка о песок, и рёв пустыни в голове спал до шёпота. Алый растворился в золоте дюны. Я поднял голову к небу. Солнечные лучи быстро клонятся к горизонту, прорываются к глазам через прорези маски и разогревают железо на коже. Я втянул редкую ясность, что приходит после боя, – благодарный за возможность слышать собственные мысли там, где их часто давит хлынувшая магия.

Сабля чиста – достаточно. Я закинул её за спину и выдохнул. Завидовал клинку: он не думает о своём существовании, пока его не вынут ради крови, а потом снова спрячут – и никаких забот до следующей схватки. Мне пора возвращаться к лорду Аласдару.

Толпа расступилась, как вода, – никто не рискнул подойти близко. Мы уже были у края становища клана Ратан, где меня ждала лошадь.

Алза вскинула голову, бросила блестящую чёрную гриву мне в лицо. Хоть кто-то рад меня видеть – встретила низким фырканьем. Я погладил её по чёлке, вскинулся в седло без седла и толкнул коленями. Она сама выбрала ход по пескам; я не задавал ей пятками направления. Сегодня пустыня мной довольна – не даст плутать, сама подаст место для отдыха.

Дюны неслись мимо – узнаваемые лишь своей изменчивостью. Ветер перестроил ландшафт, и он стал совсем другим, хотя я проходил здесь утром. На горизонте показался оазис, и я лёгким толчком направил Алзу к нему. Финиковые пальмы среди зелени означали, что когда-то здесь стоял стан клана: деревья сажали, чтобы защищать воду от ветра и песка – оставляя путникам долговечное убежище. Можно заночевать, дать Алзе вдоволь напиться и завтра вернуться к своим.

Чем ближе становилось зелёное пятно посреди золотого моря, тем отчётливее я понимал: в голове я снова не один. Шёпоты силы вернулись так плавно, что сперва я принял их за шуршание ветра по песку. Но с каждым шагом Алзы к стоянке они росли, пока слова не покатились друг через друга, ломким гвалтом, всегда – неразборчивы. Как всегда, казалось, будто им что-то нужно; я пытался усмирить их, исцеляя пустыню единственным известным мне способом. Раздражение от нескончаемого щебета уже давало горечь – примирившуюся.

Я вцепился в пряди Алзиной гривы так сильно, что она храпнула недовольно. Отпустил, но хватка раздражения только сильнее сомкнулась. Обычно кровь, отданная пустыне, покупала мне хотя бы день тишины. Сейчас – часы. Взор темнел, как вода в воронке; я закрыл глаза и доверил дорогу Алзе.

Резкая остановка заставила меня оглянуться. Алза стояла у небольшого зеркала воды и жадно пила. Я спрыгнул рядом, но не стал пить – до ночи, пока не сниму маску.

Сначала – лагерь. Шатёр не нужен: я один. Малого костра хватит, чтобы греть. Сезон сухой – ночи не такие холодные, а тепла от Алзы с избытком. Собирая сухие ветви, упавшие с финиковых пальм вокруг оазиса, я ощутил покалывание в затылке. Будто кто-то выдохнул мне в ухо. Я резко обернулся – искать источник шёпота. Никого. Опять моя собственная безумная тень – не впервые. И всё же мысль не отпускала: пустыня вокруг шевелится. Голоса в черепе звенят взволнованно. Обычно – злятся, взвиваются перед боем; сейчас – иной темп.

Я недовольно рыкнул и взмахнул ладонью над сложенными ветками – пламя взвилось сильнее, чем хотел. Магия рвалась с поводка, всё ещё потрескивая после схватки. Я впился ногтями в ладони, отталкивая жужжание силы у основания черепа, что грозило захлестнуть. Я обращал на неё столько внимания лишь потому, что она вернулась слишком быстро. Голос пустыни живёт во мне с мальчишества и никогда не смолкает. Я лишь надеялся: он притихнет, когда я выполню свою задачу – исцелить её.

Алза, напившись, подбежала проверить мой прогресс. Я снял с неё пару небольших мешей – пусть отдыхает совсем. Мы, дети Пустыни Баллан, ездим без седла и узды, но в дальние пути я всё же привязываю к Алзе ношу – к её неудовольствию. Стоило развязать ремни, как она блаженно повалилась и принялась кататься, втирая песок и пыль в чёрный, как полночь, мех.

Я развернул циновку у огня и растянулся рядом, благодарный теплу: с заходом солнца воздух стремительно стыл. Под маской пот остывал, щекотал переносицу и челюсть в местах, где металл касался кожи.

Окинув взглядом пустыню – убеждаясь, что я один, хотя гвалт в голове твердил обратное, – я потянулся к застёжкам. Металл откинулся от лица. Кожу встретил вечерний ветер и вечный песчаный скрип, что он носит с собой. Ощущение было резким: в стане клана Катал я снимаю маску только в своём шатре. Но здесь, в дюнах, свидетели – лишь Алза и пустыня. Им мои грехи давно известны.

Глава 2

КИРА

Ветер сорвал капюшон с моей головы, и я не стала его поправлять. Я была слишком занята тем, что благодарила удачу: уж точно не пустыня привела путника к моему оазису.

Прижавшись к своему камню, я разглядывала одинокую фигуру на фоне заходящего солнца – он двигался по стоянке, устраивая ночлег. С расстояния было трудно понять, но широкий силуэт говорил: мужчина, и крепко сбитый. Лошадь склонила голову к воде – значит, он не изгнанник, просто едет отдельно от своего клана. Я оторвала взгляд от изящного изгиба её шеи – ком застрял в горле, – и снова всмотрелась в путника. Подробностей с такой дистанции не разобрать, но на нём, похоже, была только серая одежда – без цветного пояса, по которому можно понять, из какого он клана. По крайней мере не в бордовом – цвет клана Падра. При одной мысли о встрече с кем-то из «моих прежних» во мне вскипело. Ограбить их ночью – слишком мягкое возмездие за то, что меня бросили.

Я оттолкнула эту мерзкую мысль, хоть внизу живота и тянуло злой жарой, и переключилась на другое: почему он здесь и как мне обернуть его появление в свою пользу. В конце концов, в пустыне высший закон – выживание.

Ехать без каравана – странно, особенно так далеко от Великого города, но не неслыханно. Одинокий всадник легко заблудится, если только пустыня не благоволит ему – карт тут всё равно нет.

Когда я была девочкой, слышала: те, что приходят из-за гор в Великий город Келвадан, часто просят карту – надеются торговать с кланами Пустыни Баллан. В ответ им только смеются и качают головой. Пустыня Баллан – живая. Меняется с ветрами и с её настроением. Лишь доверившись пустыне – своей жизнью и смертью, – можно добраться куда задумал. И то путь, что у самого быстрого всадника занимает дни, у другого – укладывается в полдень. Однажды один из моего бывшего клана ехал часами в одном направлении – и вернулся ровно туда, откуда выехал. Пустыня так же жестока, как прекрасна, и без её благоволения мне остаётся держаться своего оазиса – иначе рискую больше никогда его не найти.

Как ни старались пришедшие из-за гор, карты Пустыни Баллан у них не выходило. Приходилось торговать только в Великом городе Келвадане. Мысль о городе – единственной моей возможной гавани – заставила меня сглотнуть сухость в горле.

Даже когда одиночество в моём оазисе давило так, что я почти сходила с ума, и я подумывала двинуться в Келвадан – единственное место, где, возможно, смогла бы обзавестись домом, – я останавливалась. Меня держало знание о том, что пустыня делает с теми, кто идёт один. Каждый раз, когда отчаяние сжимало сердце, и я начинала брести прочь в поисках избавления от тоски, ноги наливались свинцом. Лёд страха стекал по позвоночнику, и я не могла сделать ни шага, хотя нужда выбраться из своей тюрьмы только росла. Тех, кому пустыня не благоволит и кто уходит в одиночку, ждут зыбучие пески и жуткие миражи, что водят кругами часами. Благосклонность пустыни покинула меня ровно тогда, когда клан Падра бросил меня на песках умирать.

Слишком давно мне не везло увидеть клан – не то что одинокого путника. Запасы таяли, а без нового оружия охота скоро станет невозможной.

Сидя за камнем, я наблюдала, как мужчина раскладывает циновку. Бёдра жгло от неподвижности, пока я ждала, когда он уснёт, но он часами смотрел в огонь. Я всё равно не смела шевельнуться и привлечь внимание – или, что хуже, отвернуться и обнаружить, что это был лишь призрак – жестокая игра пустыни на фоне моего нарастающего голода и ненасытного желания услышать человеческий голос. Такое со мной уже бывало, хоть в тот раз я бредила после укуса ядовитой змеи – яд кипел в венах.

Луна взошла высоко в безоблачном небе, когда путник наконец лёг на циновку, и я рискнула выползти из укрытия. Мои босые ступни скользили по песку бесшумно; я радовалась, что ночью он быстро остывает. Мои лохматые сандалии сдохли два дня назад, и на подошвах уже вздувались пузыри от дневного жара.

Огонь путника догорал, пряча меня в темноте. Лошадь подняла голову, насторожив уши на мой шаг. Я застыла – и от страха, и от её красоты. Шерсть чёрная, как ночное небо; лунный блеск на гладком шёлке подчёркивал роскошь тяжёлых мышц.

Лошадь шумно выдохнула носом, но больше никак не отреагировала. Меня потянуло прошептать ей что-нибудь успокаивающее, но я сдержалась – не хотелось будить всадника. Я может и отчаянная воровка, но лошади жертвы я не причиню вреда.

Я осторожно подкралась к небольшим узлам – там больше шансов найти нужное. Быстрыми пальцами ослабила тесёмки и заглянула внутрь. Он путешествовал налегке, но глаза у меня защипало от облегчения при виде сокровищ в мешках: вяленое мясо, запасная полоса льна – можно носить как капюшон, бурдюк с водой и сандалии на четыре размера больше, но мне всё равно. Всё это защитит от стихии и поможет дожить до следующего клана.

Я переложила выбранное в один мешок и тихо привязала за спину. Как ни ныл пустой живот, я не забрала весь его провиант – оставила часть. Надеюсь, этого хватит, чтобы он снова нашёл свой клан.

И всё же оружия я не нашла – и это кольнуло. Даже если мяса на пару дней хватит, охотиться всё равно нужно. Праща вот-вот рассыплется, а орёл унёс нож, без которого я не освежую добычу и не выкрою новый шнур.

Я рискнула глянуть на спящего. В темноте он был просто массивной тенью; только едва слышный шёпот дыхания выдавал присутствие. Может, оружие он держит ближе. Я обошла его циновку с той стороны, куда он был повернут. Будить его страшно, но голод страшнее – тяжесть меж лопаток, что не отпускает никогда.

В темноте лица его не было видно, да я и не смотрела – глаза приковало к песку, в дюймах от вытянутой руки, – сабля. Легко изогнутая, длиннее моей руки; больше любой, что я видела. Она звала меня. Ладонь зачесалась – схватить рукоять, обмотанную шнуром, с мягко изогнутыми крестовинами. Нож для меня был бы куда практичнее, но рукам было всё равно: они уже тянулись к этому внушающему благоговейный трепет оружию. Как лунный свет скользил по смертельной кромке, – от этого нельзя было отвести руку.

Шорох разрезал тишину, и я застыла. Прежде чем я успела хоть отпрянуть, тень на циновке взметнулась. Его тяжесть сбила меня, вдавила в песок. Я ударилась в отчаянную возню, стараясь, используя наш кувырок, оказаться сверху. Но он был сильнее, а мои движения – вязкими. Он зажал меня бёдрами. Я хлопала по нему впустую, а он перехватил запястья и прижал над головой одной рукой; вторую держал у моего горла – угроза без слов.

И вдруг – застыл.

Сначала я решила, что просто одержал верх, но нечеловеческая неподвижность мышц и подёргивание челюсти говорили о другом. Под ним меня пробила дрожь; в кровь хлынул такой заряд, какого я не знала даже в бесчисленных схватках за жизнь.

Пока он застывал, у меня под кожей дрожали мышцы, и через тело лилась жизнь – такой полноты я не чувствовала много лет. Казалось, каждая пядь кожи – будто под ледяной водой после месяцев засухи. Может, дело в том, как легко он мог меня убить – пульс трепетал под его пальцами. А может, это просто прикосновение другого человека после столь долгой изоляции – тёплое, уверенное давление его пальцев на колонне моего горла. Так или иначе, в миг, когда он держал меня, мир перевернулся набок. Он уставился мне в лицо – как поражённый.

– Кто ты? – спросил он. Голос хриплый и неприлично громкий для ночной тишины.

Его тяжесть вдавила меня в жёсткий песок, лишив почти всякой возможности говорить. Я раскрыла рот, но голос, отвыкший от речи, не спешил возвращаться. Вместо этого я только зашипела и бесполезно извивалась, пытаясь вырваться.

Мужчина резко выдохнул носом и убрал ладонь с моего горла. Я хотела воспользоваться моментом, но за считаные секунды он стянул пояс и связал мне руки. Я зарычала от злости, он не обратил внимания. Поднялся, без церемоний дотащил меня ближе к своим мешкам и выгоревшему костру – за нашу возню мы откатились в сторону. Быстро нашёл ещё один кожаный ремень и стянул мне лодыжки. Я билась, как могла, но месяцы нерегулярной еды сделали своё: сил не хватало, как ни странно сильно я себя сейчас ни чувствовала.

Когда я была обездвижена, он молча повернулся к костру – разживать заново. И странно: кремня он не взял. Просто подержал ладонь над углями и уставился. Пламя под его рукой поднялось – как суккулент после дождя – пока не защёлкало и не заплясало снова во всю силу. Неудивительно, что он не боится ехать один, если так держит магию пустыни. В моём бывшем клане дар был у многих, но мало у кого – в таком избытке, чтобы тратить его вот так, не думая. В животе у меня неприятно шевельнулось.

Мой пленитель повернулся ко мне и присел на корточки. Мы оказались на одном уровне, но в этой позе таилась сила – обещание боли, если я дернусь. При свете огня я впервые толком увидела его лицо. Черты тонкие, но гордые; кожа казалась странно бледноватой. В этом свете нельзя было разобрать цвет волос, мягко вьющихся у висков, – вроде тёмные. Глаза – светящиеся, как лунный серп, серебро. Сердце забарабанило в груди под тяжестью его взгляда, как будто напоминая: я жива, – после стольких лет, прожитых будто мёртвой. И разбудило во мне ещё кое-что – горящую, бурлящую бурю под кожей.

– Кто ты? – повторил он уже тише, но твёрдо.

Я продолжала смотреть зло – и тишина натянулась между нами. Потом я плюнула ему в лицо.

Глава 3

ВАЙПЕР

Плюнуть мне в щёку – и живот свело от отвращения. Слюна на голой коже протрезвила сильнее, чем мысль о том, что воровка тянется к моей сабле – к самому дорогому. Я резко вскочил, крутанулся, вытер лицо рукавом.

Маска лежала там, где я её оставил – рядом с циновкой, чтобы тянуться вслепую. Я схватил её, прижал к лицу и застегнул – неуклюжими, чужими пальцами. Привычный груз и запах металла вернули меня к себе, но не стерли факта: эта девчонка, кто бы она ни была, увидела моё лицо. Ночная воровка – первый человек за многие годы.

Щебет в черепе стал громче, и я стиснул зубы. И всё же вместе с ним всплыл миг абсолютной тишины – когда мои голые пальцы держали её запястья, а подушечки чувствовали, как бьётся её пульс. Я натянул перчатки и только тогда повернулся к несостоявшейся крадучке.

Она сидела, раскинувшись там, где я её оставил, и, склонив голову, с любопытством смотрела на меня – золотые странные глаза сверкали упрямством в пляске огня. Вглядевшись лучше, понял: женщина взрослая, а не девчонка, как показалось по хрупкости. На ногах – длинная: стоя, будет выше большинства женщин клана Катал. Мелкой её делала худоба – запястья тонкие, в моих руках гнулись, как тростник.

Я шагнул – она съехала назад, не отводя глаз. Я отвёл взгляд сам – в маске всё равно не встретиться – и посмотрел, откуда она могла прийти.

– Где твоя лошадь?

Она раскрыла рот, хрипнула, облизнула губы и попробовала ещё раз:

– У меня нет лошади, – голос осипший, будто речь ей непривычна. Но слова – как вызов.

Теперь уже я склонил голову. Женщина отпрянула насколько позволяли путы – жест почему-то показался ей угрожающим. Без лошади – только изгнанники. Они редко живут дольше пары недель. Многие сами уходят – чтобы не умирать от жажды, голода или от стыда за потерянного коня.

– Изгнанница, – констатировал я. Она не стала отрицать.

Я поднял меч из песка и выдернул из ножен одним движением. На звон стали щебет в черепе взвился ещё выше. Я навёл клинок на женщину.

– Изгнанницу никто не хватится, – сказал я и шагнул. Острие легло в ямочку у горла. Она сглотнула – клинок качнулся.

Запястье напряглось. Ещё миг – и кровь ляжет в песок. Для изгнанницы это даже милость. А мне – подношение пустыне. Хватит на тишину до рассвета. И память о моём лице уйдёт вместе с ней – как если бы и не видела.

Она ощерилась – будто подзадоривая. И к моему стыду, я замер, клинок завис у горла. Это шло поперёк всему, чему учил лорд Аласдар: сила – единственный закон пустыни, и лишь кровь слабых усмиряет её мощь. Может, дело было в её дерзости. Может – в ночной тишине. Может – в том, как меня качнуло от того, что я невольно раскрылся чужой. А может – в том невиданном покое, что настал, когда моя кожа коснулась её.

Я опустил меч.

– Лорд клана Катал ищет жертвоприношение к новолунию, – я глянул на небо: месяц стоял тонким убывающим серпом. Через неделю – тьма. – Спасибо за добровольца.

Я повернулся к ней спиной – под раскалённый взгляд. Дальше спать мне всё равно не дадут. Тем более с пленницей, которая перережет мне горло моей же саблей, стоит сомкнуть глаза. Не хотелось гонять Алзу ночью, но если уйти сейчас – к полуденному жару я уже вернусь в стан и кончу с этим. До клана Ратан я домчал за полтора дня; надеюсь, обратно пустыня будет столь же благосклонна.

Я поднял циновку и меши – вещи были не на своих местах. Быстро нашёл другой мешок – тот, что выронил, когда прижал её. Пара движений – и всё снова как было. Повернулся к Алзе.

Она наблюдала молча – с интересом. Теперь негромко фыркнула неодобрительно, когда я подошёл с тюками и верёвкой. Но поднялась по щелчку языка и терпеливо дала себя собрать в дорогу.

Потом я вернулся к своей ноше. Она следила настороженно, но бежать не пробовала. Я шагнул и поднял её с земли.

Стоило коснуться – она рванулась так, что я едва не выронил её, прежде чем закинуть через плечо. Билась спиной и ногами, даже попыталась вонзиться зубами мне в лопатки сквозь плотные слои одежды. Но через миг всё стихло – я перекинул её через круп Алзы. Она охнула – коротко, и затихла. Я быстро и туго привязал её – чтобы не сползла в пути. Вес – почти ничего. Ходу это не помешает.

Я вскочил на Алзу. Она послушно тронулась в ночь.

Глава 4

КИРА

Я ехала верхом. До сих пор не верилось. «Ехала» – слово, конечно, слишком сильное для того, чтобы описать, как меня бесцеремонно привязали поперёк крупа, но ощущение всё равно сковало меня. Шёлковый хвост щекотал лицо, подо мной перекатывались мышцы – мощное тело несло нас по пескам. Глаза защипало, но я не позволила слезам упасть – жалеть было нечего, влагу беречь.

Я столько лет мечтала о лошади, что казалось самым жестоким извинением судьбы: коснуться её снова – и ехать не к Великому городу, как мне снилось, а к собственной смерти. Хотя, может быть, это тоже дар. Я слишком долго цеплялась за жизнь – ради чего, я так и не знала. Пусть хотя бы прокачусь и услышу голос другого человека ещё раз – прежде чем пустыня возьмёт мою кровь.

Мужчина не обращал на меня внимания – словно я была ещё одним тюком, – и гнал лошадь быстрее. Её невероятно длинные ноги легко удлиняли шаг. Постоянная тряска била мне по животу о позвоночник лошади – вывернуло бы, будь в желудке хоть что-то. Мы ехали, пока солнце не замерцало пятнами на её боку. Под этим углом я видела только это: шея затекла, поднять голову, чтобы понять, куда нас везут, я не могла.

Мы, должно быть, ушли далеко от моей стоянки – глубже в беспощадную пустыню, чем я когда-либо забиралась пешком. Я не понимала, в каком направлении движемся, и была уверена: назад, к безопасному оазису, пустыня меня не поведёт. В тот раз я нашла его случайно – и с тех пор не теряла его из виду, зная, что иначе уже не найду.

Относительная безопасность моей тюрьмы потеряна, но мне было странно спокойно. Может, я больше не боялась умереть – после стольких лет на грани выживания. Новая искра жизни внутри возмутилась таким мыслям, но я постаралась её погасить. Похоже, пески заберут мою кровь скоро – хочу я жить или нет.

Я отогнала эти круги и думала только о чудесном животном подо мной. Когда жар пустыни начал жечь затылок, лошадь остановилась – меня по инерции ударило боком в спину пленителя. Он не обратил внимания: спрыгнул и исчез из поля зрения. Я не видела его под таким углом, но услышала тихое бормотание – явно для лошади, со мной он почти не говорил.

В перчатках он взялся за верёвки. Когда узлы ослабли, я попыталась соскользнуть сама, но всё равно шлёпнулась неловкой кучей. Лёжа на спине, я почувствовала, как капюшон сполз с головы и собрался у плеч; я уставилась в безоблачное небо – выцветшее от беспощадного солнца. Перевязать капюшон я не могла – руки связаны, но что мне ещё один солнечный ожог, если меня всё равно принесут в жертву? Я и так жила взаймы.

Я дёрнулась, когда он поднял меня и посадил. Наполовину ожидала, что он бросит меня как забытый скруток в песке – пока лошадь отдыхает. На борьбу ночью ушли последние силы, и я собиралась лежать недвижимо. Даже странная энергия, что вспыхивала, когда он касался меня, выдохлась – оставив сухую скорлупу. Губы потрескались, конечности мелко дрожали без остановки. Я качалась сидя, глядя на тёмную фигуру. Он резко чертил силуэт на фоне дюн. Пот стекал по затылку, воды я не пила со вчерашнего дня. В перчатках он поднял мой капюшон и закрепил его – не касаясь кожи. Я уставилась на него, открывая и закрывая рот.

Он склонил голову – жест показался непонятным без выражения лица. Маска у него была странная: сплошная серебристая пластина без черт и украшений. Только ряд крошечных отверстий там, где у обычного лица был бы рот, и узкие прорези для глаз – тени слишком густые, чтобы разглядеть взгляд, что я видела прошлой ночью. Выглядело как броня, хотя всё остальное на нём – тёмная ткань, без защиты. Из «боевого» – разве что кожаные наплечные пластины.

– Как тебя зовут? – спросил он, выдернув меня из разглядывания.

Я хрипнула – голос застрял от сухости и молчания. Облизнула губы и попробовала снова:

– Кира, – выдавила я.

– Кира, – повторил он задумчиво. Голос молодого мужчины плохо вязался с грозной маской. Моё имя на его губах – скрытых – заставило меня дрожать. Я не помнила, когда в последний раз кто-то произносил моё имя. Не была уверена, жив ли вообще хоть кто-то, кто его помнит. Услышать его от него – даже если он везёт меня на смерть – было как подарок.

– А тебя как? – спросила я. Голос хрипел, шершавее песка, на котором я сидела.

Он не ответил. Потянулся к поясу. Я дёрнулась, ожидая оружие, но он достал бурдюк. Поднёс. Мне стало всё равно, как его зовут: я рванулась вперёд и прижалась губами к горлышку. Он наклонил меш, и я пила жадно; несколько капель скатились по челюсти на шею.

Через пару глотков он отнял воду, резко поднялся и отошёл. Я осталась смотреть ему вслед – растерянная.

Вторая часть пути была не легче первой, но теперь я заняла голову попыткой разгадать человека в железной маске. Таких масок я не видела. Впрочем, я много лет не жила среди клана – всё меняется.

Когда солнце поднялось в самый зенит – об этом красноречиво говорил огонь на затылке, – ветер донёс до нас голоса. По мере того как мы ехали, они росли; сердце заколотилось. Никогда я не подходила к стану днём, и нарастающий шум живой жизни едва не смел меня. Мужчина в маске въехал в лагерь, не обращая внимания на то, как у меня скачет пульс. Я вытянула шею, как могла, и разглядела лишь нижние края шатров, вбитых в песок. Мы миновали их десятки; голова кружилась от одной мысли о таком количестве людей.

– Вайпер, – приветствовали нас голоса. Повернуть голову, чтобы увидеть лица, я не могла. В тоне – уважение, будто он вождь, хотя так его не называли.

Вскоре лошадь остановилась, и мой пленитель спрыгнул. Его тяжёлые чёрные сапоги пересекли моё поле зрения. Он не стал меня отвязывать. По лагерю прошёл шёпот – и осел в тишину. Я перестала извиваться, остро чувствуя взгляды.

– Я принёс дар, лорд Аласдар, – сказал мужчина в маске.

– Надеюсь, это весть, что ещё один клан примкнул к нашему делу, – отозвался скользкий голос, и мурашки поползли по коже, как рогатая гадюка, несмотря на пот между лопаток.

– И это тоже. А ещё – свежая кровь, чтобы поблагодарить пустыню.

Масляный голос цокнул – раздумывая. Мне до зуда хотелось увидеть человека, который требует моей смерти, и одновременно – отпрянуть от этого голоса.

– Посмотрим на жертву.

Несколько рук стащили меня с лошади – ни одна из них не была в его перчатках. Меня держали двое, без масок. Колени подламывались – им пришлось сжимать мои руки до синяков.

Тёмная фигура моего пленителя стояла на колене у ног другого мужчины – выше ростом, но суше. Я решила, это и есть лорд Аласдар. Он был без маски. Смотрел на меня безжизненными серыми глазами. Взгляд такой плоский, что плечи сами съёжились – хотелось исчезнуть, – но я не струсила. Одежда – роскошная: широкие штаны, тонкий жилет, перетянутый широким поясом с вышитыми змеями. Пышный плащ завершал наряд и почти скрывал длинный нож за поясом. Я мельком отметила седые нитки у кромки капюшона и морщины у рта и глаз – не задерживая взгляд на его расчётливых глазах.

– Наполовину уже мертва, – констатировал он без эмоций.

Его пренебрежение вспыхнуло во мне малой искрой крови; губы сами оскалились. Пусть сил бежать нет, но умирать я не стану – тихо. К моему разочарованию, он улыбнулся – глаза при этом не изменились.

– Хотя духа в ней, похоже, ещё хватает, – продолжил он, подняв и голос, и руки. – Сегодня мы отметим новый союз с кланом Ратан и поблагодарим пустыню за её дары! С возросшей силой мы вернём Пустыню Баллан к былым порядкам и дадим ей битву и кровь, которых она желает.

Толпа вокруг площадки – люди набежали за эти короткие минуты – взревела. У меня закружилась голова – я пыталась понять его слова, хотя мрачная часть внутри шепнула: всё равно. Я умру у них на руках – пойму я их дело или нет. Может, это их версия дара – избавить меня от новых лет жестокого одиночества, прежде чем я неизбежно рассыплюсь в пыль. Пустыня возьмёт мою кровь – она слишком давно её требует.

Глава 5

ВАЙПЕР

– Уведите жертву и подготовьте её, – распорядился лорд Аласдар, когда в стане стихло. За спиной зашуршало, послышался шлёп ног по песку – всадники послушались. Я покосился – женщину протащили сквозь толпу, хоть она явно пыталась идти сама.

Кира, – подсказала мысль, бесполезно. Зачем я вообще спросил её имя? Так только труднее будет смотреть, как она истечёт кровью на жертвоприношении лорда Аласдара. Я стиснул зубы – пустыня в голове заорала громче, когда её увели из виду.

– Вайпер, зайди в мой шатёр и расскажи о походе, – продолжил лорд Аласдар, уже поворачиваясь – ожидая, что я последую. Я поднялся и оглянулся на Алзу. Та терпеливо ждала, но голова поникла от усталости. Я похлопал её по щеке и поманил клановца.

– Проследи, чтобы о ней позаботились. Позже проверю, как справились, – я нарочно понизил голос, и мужчина, побледнев под загаром, торопливо кивнул.

Я проводил их взглядом – уши Алзы раздражённо дёрнулись: ей не нравилось, что её ведёт чужой. Но лорда Аласдара ждать не стоило. Я отвернулся и нырнул под полог.