Текст книги "Кровь песков (ЛП)"
Автор книги: С. К. Грейсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
Глазам понадобилась секунда, чтобы привыкнуть: все клапаны были закрыты, солнечный жар отсечён. Лампа на столе озаряла просторный шатёр: вдоль стены – стойка с изящным оружием, на полу внахлёст лежали ковры, по всему – мягкие подушки вместо сидений. Ничего общего с моим шатром в стане – там у меня лишь циновка да горстка припасов. Я мог бы жить и так, как он, но не видел смысла – если большую часть ночей всё равно провожу в дороге, в компании одной лишь Алзы.
Лорд Аласдар уже устроился на низком табурете по ту сторону низкого стола и жестом позвал меня. Я опустился на подушку напротив – ниже его уровня. В конце концов, я всего лишь его меч.
– Лорд Эйнил легко согласился примкнуть к нашему делу? – спросил он, едва я сел, и налил себе из гранёного графина тёмного питья. На столе стоял один бокал; второй он и не думал искать – да я бы и не взял.
– Пришлось убеждать силой, – признал я. – Сражаться с нами он был готов, но не хотел отдавать командование всадниками.
– И как ты его убедил?
– Никак. Зато его дочь и наследница охотнее приняла наши условия.
Лорд Аласдар хмыкнул – смех без радости:
– Не зря тебя зовут Вайпером.
– Я – таким, каким ты меня сделал, – я склонил голову, хотя зубы вновь заныли от его лёгкого смеха поверх смерти. Я втоптал мысль глубже – боялся, что он услышит моё колебание делать то, что нужно ради спасения пустыни. В конце концов, я обязан ему не только жизнью. Я обязан ему рассудком: его учение и рука – мои единственные щиты от голосов. Он мудр. Я исполню приказ – убью тех, чью смерть он сочтёт нужной.
Вспышкой мелькнуло, как я опустил меч от горла Киры. Я вытолкал образ. Изгнанница всё равно умрёт.
– А девушка? – подсказал лорд Аласдар, будто читал мысли. – Она из клана Ратан?
– Нет, милорд. Изгнанница. Наткнулся на неё, возвращаясь.
Он фыркнул:
– Изгнанница? Ещё одно доказательство, как размякли кланы. Не удивительно, что пустыня пытается нас очистить. Мы, кланы Пустыни Баллан, рождены воинами и раньше давали предателям заслуженную участь. А теперь обычаи Келвадана размягчили нас, и сама пустыня старается вернуть нас к воинскому пути. Бури и редеющие стада – знак: кровью её не кормят как должно.
– Милорд, – только и ответил я – тираду эту слышал десятки раз.
– Пока тебя не было, прошла ещё одна песчаная буря. Потеряли двух лошадей.
Желудок скрутило. Вторая за две недели. До этого была почти месяц назад. Становится чаще. Почти ежедневно охотники не возвращаются или вваливаются через несколько дней – на краю смерти. Раньше так не было. Пустыня жёстче.
– Нам нужно объединить кланы как можно быстрее. Ты лучше всех знаешь, что будет, если мы не возьмём Келвадан до того, как пустыня перестанет видеть в нас пользу, – лорд Аласдар посмотрел поверх края бокала пристально и сделал глоток.
Кулаки сами сжались так, что кожа перчаток заскрипела. Этого я не допущу. На мне – вина за смуту дома, и только так я смогу искупить – и оттянуть своё безумие.
– Я немедленно выйду к оставшимся пяти кланам, – сказал я. Но лорд Аласдар покачал головой.
– Ты ещё немного нужен здесь, – твёрдо. – Всадников трёх кланов, что уже пришли, нужно тренировать – и показать им силу их капитана. Присягу они принесли, но в бой за нами не пойдут, пока не увидят в тебе того самого Вайпера.
Я промолчал, стиснув зубы под маской. Мне не нравилось быть вывеской для объединённых кланов Пустыни Баллан – я заслужил титул оружием и предпочитаю исполнять назначение в тени. Маска – в этом помогает.
И ещё: я не горел желанием оставаться в стане на новолуние. По старым обычаям – время жертвоприношений: смерть ради перерождения. Я доставил изгнанницу к её судьбе, но не жаждал это видеть.
Лорд Аласдар к тому времени будет на взводе – проповедовать кланам про возвращение к древним путям и гнев пустыни, раззадоривая толпу до исступления. В беде и скудости общий враг – Келвадан – даёт клановцам за что биться.
Пока жители Великого города сидят за стенами, отказывая пустыне в жертве и смерти, которыми платят за жизнь, люди кланов терпят и голодают. Келвадан отрёкся от старого закона – силы и выживания, – и это вырастило злость у тех, кто всё ещё меряет себя яростью пустыни. Лорд Аласдар умеет играть на этой злости – как на тонко настроенном инструменте.
А мне не нужно слушать полуправды, что меня же и преследуют. Я слишком хорошо понимаю, что будет, если кланы не объединятся и не выполнят нашу задачу – уничтожить Келвадан. Магия пустыни разорвёт дом на части. Никто не выживет. Пустыня Баллан снова станет мёртвой, как до того, как наши предки дошли до океана.
– Заодно лошадь отдохнёт. Знаю, она много таскала тебя в этих поездках, – продолжил лорд Аласдар, ткнув в слабое место. Если бы не правда и если бы я не чуял усталость Алзы, я бы настаивал – утром уйти к другим кланам.
– Она часто несла меня через пески, – признал я.
– И сегодня несла лишний груз. Жертва пришлась вовремя. Песок выпьет её кровь – отпразднует наш следующий шаг к возвращению старых порядков. Может, купим благоволение пустыни – и пару недель без бурь.
Теперь я и правда промолчал. Я предпочитаю проливать кровь в бою и не разделяю пыла лорда к жертвоприношениям. Тишина в голове приходит лишь тогда, когда убийство – во имя пустыни. Но жизнь даёт нам пустыня. И часто требует жизнь взамен.
– Почему бы тебе не совершить жертвоприношение через несколько дней? – сказал лорд Аласдар. – В знак силы. И чтобы я смог почтить твои успехи, – лицо его оставалось ровным, но твёрдые серые глаза впились в меня – будто видели сквозь металл. Будто бросали вызов: откажись.
Я склонил голову:
– Пустыня даёт и забирает.
Глава 6
КИРА
Я не сопротивлялась, когда меня, волоча, забросили в шатёр, – и перекатилась по земле. Осталась лежать на боку, сплёвывая песок, хотя это было безнадёжно. Крошка всегда пробивается между зубов, особенно когда воды почти нет и клейкая сухость во рту удерживает каждую песчинку.
Полог за мной опустился – меня оставили одну. На миг мелькнула мысль: глупо – оставлять без присмотра, вдруг я сбегу? – и тут же осела: у меня не было сил даже на попытку. Путь сюда выжёг их дотла. По тому, как моё тело тянулось по песку мёртвым грузом, они наверняка поняли: путы я не сорву, да и бежать не смогу.
Размер кочующего стана удивил – раза в два больше, чем у последнего клана, у которого мне удавалось разжиться припасами. Доносился звон клинков, но без паники – здесь привыкли к боевым тренировкам. Металл звенел даже сквозь плотную брезентовую стену. Значит, всадников много, если такие занятия – в порядке вещей. Шум большого народа будоражил нервы – не вязался со странным спокойствием, которое легло на меня как смирение.
Я попыталась приподняться – повозилась беспомощно и всё же уселась, не пользуясь руками. По корзинам и тюкам вокруг, по отсутствию ковров на полу поняла: склад. Готовят к жертве – обращаются как с мешком зерна, пока не придёт час.
Я откинулась на штабель корзин с облегчением – тень, покой, меня оставили. Выходит, последние дни моей жизни будут удобнее прежних лет: этот шатёр лучше держит солнце и песок, чем мой шалаш у оазиса. Можно было не цепляться ногтями за жизнь, а подумать о том, что я оставляю. Я чуть не рассмеялась – сухо, надсаживая горло. Всё, о чём жалеют, уходя, – лошадь, клан, семья, – ушло от меня много лет назад. Глаза защипало, горло сжалось. Никто не вспомнит обо мне; ветер слижит следы. Единственный, кто знает моё имя, – тот, кто везёт меня на смерть. Может, я уже мертва, если меня не помнят – не то что любят. Тогда это – милость.
Шёпот на краю сознания согнал эти мысли: беги. Я стиснула зубы – узнала голос, что толкал меня ползти к укрытию всякий раз, когда стихия брала верх, – и впервые задумалась просто лечь и позволить пескам взять своё. Этот голос приходил на грани: голод, жажда, жара. Он твердил, будто ещё есть ради чего жить, хотя я так и не нашла – ради чего; какое назначение у моей жизни. Быть может, одиночество и впрямь свело меня с ума. Я поторговалась с голосом: лучше сперва набрать сил – тогда шанс на побег будет выше.
Шёпот притих – достаточно, чтобы я закрыла глаза и провалилась в пустой сон.
Я очнулась от руки на плече. Чужое прикосновение разметало остатки расслабленности; тело взвинтилось. Я дёрнулась, забыв, что связана, – удалось лишь беспомощно извиться на полу.
– Перестань, или не получишь воды и еды, – приказал женский голос; хозяйку я не видела.
Я застыла. Обещание воды и еды прорезало туман в голове, как нож.
Когда я угомонилась, меня посадили. Мы уставились друг на друга: острый взгляд, веснушки. Лицо жёсткое, но не жестокое – не так, как я ожидала от надзирателя.
Деловито она поднесла бурдюк к моим губам, и я глотала жадно. Она тихонько цокнула языком – без осуждения.
Когда отняла, я наклонила голову – без слов.
– Пустыня нынче сурова, – сказала она.
– Для изгнанницы пустыня всегда сурова, – поморщилась я.
Она пропустила ответ мимо ушей; подняла с земли тарелку – на ней лепёшка и маленький комочек сыра, кажется, козьего. Я едва не заплакала. Каким бы скудным ни счёл клан такой паёк, я слишком долго жила на вяленом мясе и финиках, без единой пряности.
Женщина поглядела то на меня, то на еду; я ёрзнула нетерпеливо – будто еда могла исчезнуть.
– Либо корми меня, либо развяжи, – сказала я.
Она подумала миг, положила сыр на лепёшку и поднесла ко рту. Я не стала тратить время – клюнула вперёд и едва не подавилась, стараясь урвать побольше.
– У кланов редко бывают пленники, – заметила она, и смысл был понятен. С врагами и преступниками здесь разбираются быстро – смертью или изгнанием. Я знала это лучше многих.
Это объясняло и склад вместо тюремной палатки.
Мне было всё равно – я была занята едой, ловя следующий кусок.
– Я – Идзуми, – сказала она, явно пытаясь поддержать односторонний разговор, пока я жевала. Я прищурилась: зачем пленнице представляться?
Она пожала плечами. Остаток пищи мы молча добили. Потом она поднялась, взяла тарелку и повернулась к выходу.
Хотя я только что спала, сонливость снова накатила. Самый полный желудок за долгое время и полное отсутствие дел потяжелили конечности. Я осела в песок. Уже откинув полог, Идзуми замерла.
– Новолуние – через три дня, – сказала она, не глядя.
Не знаю, хотела ли она доброго – предупредить о дате смерти, – но во мне не дрогнуло. Три дня или десять – не важно. Мои вдохи сочтены.
Я закрыла глаза и уснула, не услышав, как она вышла.
Следующие два дня прошли так же: Идзуми приносила воду и еду дважды в день, остальное время я спала. Я не думала, что способна спать столько – и всё-таки засыпала снова и снова. На второй день я выговорила себе: пора бы продумать побег. Но что-то во мне просило терпения. Наказалась странная готовность – как у каракала перед прыжком. Я была согласна ждать.
На третий день – утро, за которым наступит ночь новолуния, – распорядок нарушился. Идзуми вошла раньше обычного, без воды и еды.
– Клану сегодня нужен этот шатёр, придётся посидеть снаружи, – сказала она вместо объяснений.
Она подняла меня; ноги сводило от бездействия, но в них было больше силы, чем в первый день. Ожидание пошло на пользу. Держа за верёвку на моих запястьях, Идзуми вывела меня наружу. Я зажмурилась от света, вглядываясь – понять, где мы.
По редким шатрам рядом судила: край стана – как и положено для склада. Центр – для жилищ видных всадников и семей, кругами вокруг общих очагов и мест, где работают и собираются, где бегают дети и дремлют охотничьи псы.
Идзуми привела меня к самому краю, усадила и привязала мои руки к вбитому в песок колышку.
– Отсюда я присмотрю. Не вздумай бежать, – и ушла быстрым шагом.
Я провела её взглядом – и заметила другое движение. Для пустынной окраины тут было на удивление оживлённо. Всадники стекались, лошади гружены тюками и шатрами, будто они возвращались из дороги, хотя этот стан стоял тут уже не первый день.
Будто клан разделился – и теперь часть вновь сходилась с целым. Я смотрела с любопытством и, в основном, любовалась лошадьми прибывающих. Похоже, потому меня и выгнали из склада – надлежало свести запасы пришедших с общими.
Мне не было в тягость – полезно отвлечься от монотонного ожидания собственной смерти. Я встречала свой час с притуплённым смирением, но порой инстинкт – выжить любой ценой – вскакивал снова. Отчаянная жажда побега душила, пока я не напоминала себе: не к кому возвращаться – ни семьи, ни лошади. Смерть – отдых от бесконечного одиночества.
Сегодня меня спасло от этой качели зрелище людей. Я всё смотрела на лошадей, когда в открытом пространстве за станом зашевелилось людское русло. Я повернула голову – и увидела оружие. У каждого – сабля. Всадники клана.
Их было много – несколько сотен, на глаз. Я никогда не видела у клана такой силы. Говорили, в Великом городе Келвадане – почти тысяча всадников, грознейшая армия в Пустыне Баллан. Быть всадником Келвадана – значит быть одним из лучших воинов пустыни – и, говорят, мира. В детстве я мечтала быть в их рядах – сейчас мечта казалась ещё слаще и ещё недосягаемее.
Эти – были настоящие, без приукрашенной славы моих детских грёз о Келвадане. По моему взгляду они выстроились длинными линиями, разбившись на пары. Впереди, будто вести, вышла фигура – и в животе перевернулось.
Даже издалека я узнала мужчину в маске. Невзрачные серые наплечные накидки и мантия выделяли его так же, как широкие плечи и то сдержанное, но явное – в том, как он держится. Я нашла его взглядом мгновенно – как сокол на цель. Может, потому, что он принёс перемену в пустынную однообразность моей жизни. Он отпечатался в сознании.
Он вынул из-за спины саблю – носил её не на бедре, – и принял стойку. Линии всадников повторили, но на них я не смотрела.
Пока он вёл их через связки ударов и парирований, мои глаза следили только за его движением. Даже демонстрируя медленно, он был как свитая пружина – змея, ждущая верного мига. Эта собранная сила говорила об опасности – и была завораживающе красива.
Как пустыня: дарит красоту – и смерть.
Не знаю, сколько я так просидела – зачарованная, слепая ко всему прочему. Когда тренировка кончилась, солнце уже перешагнуло зенит, и вечер приближался. Скоро ночь. Новолуние.
Мой последний день на побег – а я провела его, оцепенело любуясь тем, кто притащил меня на жертву. Я сжала зубы: профукала лучший момент. Но странная неподвижная готовность всё ещё жила во мне.
Я огляделась, прикидывая, можно ли ещё воспользоваться тем, что я не в шатре, – и тут одна из фигур отделилась от группы и двинулась в стан. Ко мне подошла всадница. Я узнала Идзуми.
Пот склеил её тёмно-каштановые волосы до почти чёрного; она тяжело дышала, но привычно. Одним рывком она подняла меня, развязав от колышка.
– Новый клан уже должен освободить склад, – сказала она, ведя меня обратно в мою временную клетку. Там и оставила – и умчалась. За дни у клана Катал она не была со мной жестока – назвалась, кормила с рук, хотя, кажется, никто бы и не осудил её за равнодушие. Но сейчас она не взглянула.
Может, я придумала – она просто устала. А может, ей было стыдно, что её клан отдаст мою жизнь пустыне этой ночью.
До темноты оставалось несколько часов, и я могла бы бежать. Но, рухнув на пол, я услышала, как тело просит отдыха. Я позволила тьме накрыть – решив, что это лучше, чем в последний час думать, почему меня так зачаровал мужчина в маске и его сабля.
Грубые руки подхватили меня, выдёргивая из спасительного забытья. Не дожидаясь, пока я толком очнусь, меня рванули из шатра. Солнце больше не палило – значит, уже стемнело.
Воздух тянул дымом, пляшущие отсветы жаровен мерцали в проходах между шатрами. Всадники по обе стороны почти не глядели на меня, волоча через лабиринт полотнищ к широкому открытому кругу – наверняка центр стана. Завидев толпу на площадке, я дёрнулась – и сразу стихла. Хоть дни сна и тени немного вернули мне силы, внутри шевельнулось другое: потерпи ещё чуть-чуть. Миг, чтобы ускользнуть, придёт, если выждать.
Но слишком тянуть нельзя – времени у меня мало. Толпа гудела – возбуждённо, празднично, – а меня подвели к вбитому в песок деревянному колу, торчавшему к небу, как обвиняющий палец. Меня прижали к столбу спиной; один воин принялся туго приматывать к колу мои лодыжки, другой развязал запястья, которые были связанны спереди. Свобода рук ударила, как вливание – это может быть шанс. Но мысль о бегстве разбилась о туго перетянутые щиколотки и о людскую стену, перекрывающую выход из круга.
Не успела додумать, как страж отогнул мне руки за спину и пристегнул к столбу. Потом оба растворились в толпе, оставив меня ждать.
Я лихорадочно огляделась; людей стало ещё больше, чем днём на окраине. После лет без единого человеческого голоса – кроме моего, когда я разговаривала сама с собой, – меня тянуло слушать. Волна разговора накатила ледяным бальзамом: и слишком, и успокаивающе. В общем гуле звучало предвкушение моей смерти, но под шумом жила другая нота – острее и темнее. Я знала её слишком хорошо. Отчаяние.
Зрителей были десятки, но держались отдельными кучками, не перемешиваясь, хотя и переговаривались. Рядом мальчишка с впалыми глазами и в рванье глядел на меня, вцепившись тонкими пальцами в материнскую ладонь. Обычно процветающие кланы – людны, но хоть этот стан и был самым большим из всех, какие я видела, многие здесь выглядели исхудавшими.
Шум сник – площадь смолкла. Толпа расступилась, и к месту, где меня привязали, вышел высокий мужчина. Я узнала холодный серый взгляд того, кто велел принести меня в жертву – того, кого мужчина в маске называл лордом Аласдаром. Он осмелился улыбнуться – улыбка не дошла до глаз – и повернулся к людям.
– Люди Пустыни Баллан, мы пришли праздновать великий шаг к возвращению дому его истинного облика. Уже три клана под одним знаменем, и клан Ратан присоединился к нам сегодня, – произнёс он.
Круг взорвался радостью, а у меня округлились глаза. Я никогда не слыхала, чтобы кланы объединялись – тем более столько сразу. Выходит, новоприбывшие – не отряд от основного стана, а целый клан добавил силы лагерю.
– Хоть на нас и гнев пустыни за то, что мы отреклись от старых путей, вместе мы вернём народу прежний порядок и дадим пескам кровь, которой они достойны. Когда все девять кланов Пустыни Баллан объединятся – мы выступим на Келвадан!
Рёв заглушить стук моего сердца не смог. Келвадан, Великий Город, – оплот надежды у края пустыни. Город, где даже изгнаннице могли бы дать приют, если доберётся, – и доказательство силы песков. Мысль о войне с единственным постоянным городом по эту сторону гор – не укладывалась.
Лорд продолжал, взметая руки и разогревая толпу – голосом, что на грани безумия, если бы то же не сверкало в глазах многих. Фанатизм, который рождается из отчаяния – когда больше не видят иного выхода.
Кланы не просто объединились – они зудели войной.
– Пустыня шлёт нам бури, мор, голод и жажду – кара за то, что позволили Келвадану сделать нас мягкими. Мы, клановцы, всегда были воинским народом: проливали кровь в песок – и взамен он дарил жизнь. Мир, что принёс объединяющий город, заставил забыть: пустыня требует смерти в уплату за жизнь. Пустыня Баллан не желает мира и единства, какие сулит город. Ей нужна кровь.
– Те, кто живёт в дюнах, это знают, а горожане закрывают глаза. Им и в голову не пришло, что мы объединимся и ударим! Они и правда забыли путь воина. Но девять племён Пустыни Баллан сравняют Келвадан с песком, прольют их кровь и снимут проклятие с нашего дома. За кровь пустыня защитит нас от бурь и голода, что душат нас день ото дня. Пустыня даёт и забирает!
– Пустыня даёт и забирает, – отозвалась толпа и стукнула костяшками по виску – в знак почтения к своему лорду.
Паника поднялась к горлу – душить. Келвадан не должен пасть. Мечта о нём была смутной, но оставалась единственной надеждой, что держала меня все годы. Единственный шанс на иную жизнь – Келвадан вписался в душу. Пристанище для изгнанницы, где можно жить среди людей. Место, где неважно, что меня прокляла пустыня. Облик Келвадана всегда был для меня одним словом: Дом.
Их нужно предупредить.
Мысль ударила, как скачущий жеребец. Предупредить должна я. Ради этого я ещё жива.
Словно моя новая жажда жить ускорила мою смерть, лорд Аласдар повернул ко мне взгляд – холодные глаза горели фанатичным огнём.
– Начнём с неё. Обет пескам – что мы дадим им битву, которой они жаждут! Дар от самого Вайпера, – он отступил и жестом позвал кого-то из толпы.
Вышел знакомый тёмный силуэт; огонь жаровен вокруг круга обвёл ширину плеч и хищную мягкость шага. Отблески плясали по металлической маске – гладкая, безликая, будто и не человек под ней.
Он потянулся к плечу, где торчала рукоять сабли, которую я едва не украла, и очень медленно вынул клинок. Сабля была слишком длинной, чтобы носить на бедре. Сила в его руках и блики на смертельной кромке кричали о насилии – и всё же во мне застыла тишина – как у дикого каракала перед прыжком.
Он шагнул, выставив остриё на уровне моего горла – в дюймах от бешено бьющейся под кожей жилки. Я смотрела на его лицо, и на миг свет подсветил тёмные котлы глаз – и вспомнились прямой нос и острые скулы под металлом.
Я подняла подбородок. Мы уже стояли так – и тогда он замялся. Как и сейчас. Клинок пополз вперёд; острие едва коснулось кожи, дрогнуло, оставив тонкую царапину. Тёплая струйка скатилась к ключице – я чувствовала каждый её миллиметр; холодная сталь почти не касалась шеи. Я могла пересчитать зёрна песка под босыми ступнями – и видеть сквозь маску закрытое лицо моего палача. Время застыло; крики толпы и свист ветра ушли в оглохшую пустоту. Остались только я и мужчина в маске. Вайпер.
Огонь вспыхнул во мне – и треск такой силы, будто мой череп рассекли надвое. Когда белизна за веками схлынула и я распахнула глаза – не помню, когда успела их сомкнуть, – я увидела свои ладони в песке. Каким-то образом я стояла на четвереньках.
Подняв взгляд, я увидела, как толпа рвётся врассыпную – рты открыты в немом крике; я всё ещё не слышала из-за звона в ушах. Оглянулась: столб, к которому меня привязали, расколот пополам – почерневший, словно горел часами.
Молния ударила снова – в соседний шатёр; тот вспыхнул. Я рывком встала – и лицом к лицу встретилась с тем, кто должен был убить меня. Он застыл, опустив клинок. Но раньше, чем я двинулась, он развернулся и сорвался к горящему шатру, пока молнии били вокруг – ослепляя и бросая стан в сумятицу.
Не раздумывая о его бегстве, я кинулась в противоположную сторону. Босые ступни месили рыхлый песок, руки работали, как крылья, – в голове билась одна мысль. Мне нужно в Келвадан – предупредить об ударе.
Как бы слаба я ни была, адреналин кормил мышцы, а свист молний отвлекал тех, кто мог бы меня схватить. Слух вернулся – вместе с раскатом грома и треском ещё одного пылающего шатра. Вдалеке визжали лошади, и я свернула к ним.
На краю стана я подбежала к загону – кони метались, били копытами. Один стоял у самой ограды, спокойнее прочих, хотя уши были прижаты, а вокруг глаз – полный круг белка в свете очередной молнии.
Мысленно попросив прощения у того, кому он принадлежит, я полезла на жердь. Кража коня у клановцев – почти убийство. Но я уже изгнанница. И у меня – дело.
Спрыгнув с верхней перекладины, я рухнула ему на спину. Он взвизнул и подпрыгнул, но я обхватила шею и зажала его бёдрами. От этого он взвился ещё сильнее и понёс к противоположной стороне загона.
Я отчаянно перехватилась, стараясь сцентрировать вес. Стало страшно – и вместе со страхом подскочило другое: восторг. Конь взял барьер; сердце ударило в горло – и мы перелетели ограду.
Свобода. Он пошёл в разножку – я прижалась к шее, пока он тянулся в галоп. Я рискнула оглянуться. На миг молния высветила тёмный силуэт между шатрами, но мы уже взбегали на гребень, и стан скрылся.
Я не сдерживала коня, пока песок глотал расстояние и место моей казни оставалось позади. Буря, казалось, крутилась над станом; вокруг – темнота, и молнии редели. Чем дальше мы уйдём, прежде чем за мной кинутся, тем лучше.
И ещё – мне не хотелось отпускать ветер в волосах и мощь между бёдер, когда мы мчались по ночной пустыне, усыпанной звёздами. Я вскинула голову и сделала то, чего не делала слишком давно: рассмеялась. Смешок вышел рваным, непривычным, но я не могла остановиться.
Кто бы знал, что, оказавшись ближе к смерти, чем когда-либо, я найду повод жить? И не просто жить – чувствовать, как энергия искрит под кожей, будто молния ударила в меня – и искры всё ещё пляшут.
Пустыня проведёт меня к Келвадану – я несу дурные вести. Наверное, ради этого она и позволяла мне выкарабкиваться все эти годы. Чтобы предупредить город – доказательство её силы – и спасти его от безумного лорда клана Катал. Он же безумен, иначе быть не может.
Пока – я доверилась коню и пескам, думая о Великом Городе и о том, что должна его спасти.
Когда первые лучи прорезали горизонт, мой конь остановился и недовольно фыркнул. Давным-давно мы перешли на шаг; прошли часы и мили. На остановке моя голова сорвалась с груди – я дремала в седле.
Коню отдых был нужен не меньше моего. Я попыталась перекинуть ногу и сойти – и просто свалилась, громко шлёпнувшись в песок.
Жеребец отбивал ножкой и фыркал, будто посмеивался с моей неуклюжести. Жеребец – да, судя по тому, как высоко мне пришлось задрать голову, чтобы бросить на него сердитый взгляд. Через миг он улёгся рядом, поджав передние ноги. Я рассеянно протянула руку и погладила нос – бархат под пальцами был счастьем.
Добыча у меня вышла знатная. В сером свете зари казавшаяся ночью тёмной шерсть сияла золотым каштаном. Даже в поту и пыли она блестела шёлком; грива и хвост – под стать. Он тряхнул головой и фыркнул – будто чувствовал моё восхищение. Я фыркнула в ответ – забавляясь его гордостью.
– Как тебя зовут? – спросила я – словно он ответит. Пару дней среди людей – и мне снова захотелось разговаривать.
Он дёрнул ухом и ткнулся носом в мою ладонь – мол, что замолчала?
– Я – Кира, – продолжила я, поглаживая. Скосила голову, прикидывая: – А тебя – Дайти? Быстрое имя быстрому коню. Ты и вправду унёс меня далеко.
Он фыркнул – я приняла это за согласие.
Мы сидели в песке, солнце росло, я натянула капюшон и обмотала лицо концом ткани. Молчала – тишина мне привычна, – и была бесконечно счастлива обществу Дайти. Пальцы не переставали перебирать гриву – он вытягивал шею, подставляясь.
Скоро Дайти стал тыкаться мне в бок – искать воду и еду. Он прав: без припасов мы долго не протянем. Охотиться было нечем – да и будь нам удача – орyx или пустынный заяц, – ножа-то нет. Оставалось надеяться добраться до Келвадана раньше, чем нас возьмут жажда и голод.
Мысль о Келвадане всплыла – город огромный у подножия гор, увеличенный детским взглядом, из памяти. Полустёртая картинка стен и равнин за ними разрослась за годы изгнания – почти до мифа. Мечта о Келвадане – туманная, но единственная – спасала меня не одну суровую зиму. Теперь я не дам ему пасть – раз у меня есть шанс.
Я доковыляла до бока Дайти, закинула ногу. Он недовольно фыркнул на мою малодушную посадку, пока лежал, – и я шлёпнула его по плечу: потерпи. До изгнания кони у клана Падра были меньше – взбираться было проще. Да и я разучилась.
Он поворчал по-конскому, понёс мою возню, потом нехотя поднялся – пыль присела облачком вокруг копыт. Лёгкое касание – и он зашагал. Направления я не задавала – я не знала, где Келвадан. Инстинкт коня тут лучше – я далеко от своего оазиса. Да и пески говорят с лошадьми – в Пустыне Баллан направление редко имеет значение.
Солнце росло, я щурилась в даль и думала, не шут ли свет – вместо золотого моря впереди словно проступали острые камни. Сомнения растаяли, когда из песка выросли горы – пилообразные серые пики. Облегчение пролилось по коже, как холодная вода. Мы идём верно.
Час за часом шаг Дайти стал тяжелеть, он тянул копыта – но упорно шёл, будто чуял цель.
Сначала я не поняла, что смотрю на город. У подножия гор скала казалась просто странной фактурой. Ближе – фактура сложилась в рисунок: прямоугольники, правильные, чуждые плавным линиям дюн.
Я прищурилась: квадраты собирались в террасы домов, высеченных из того же серого камня. Ещё ближе стало ясно: это не просто камень для строительства – весь город вырезан из горы. Десятки зданий взбирались по отвесам, наслаиваясь – чудо ремесла. Они так сливались с породой, будто выросли из неё.
Даже когда Келвадан показался, идти до него – вечность: подножие гор обманчиво близко. Дайти ровно шёл, а тень скал не приближалась. Я клониться начала, едва удерживая равновесие; жара и жажда царапали изнутри. Я не спускала глаз с арки в стене, что выступила впереди, повторяя: добраться – и всё будет хорошо.
Тянулся ещё день – на деле, наверное, час. Когда мы подошли, взгляд сузился до каменного проёма.
Издали он казался маленьким, как полог шатра. Вблизи – вход был шириной коней на пять в ряд, и вдвое выше. Копыта Дайти застучали – песок сменился камнем. Меня качнуло – я готова была свалиться: цель взята – и сила ушла. Я добралась.
А дальше – я не знала, что делать.
Во дворе сновали люди, улицы разбегались в шесть сторон. Глаза не фокусировались ни на ком. К кому? Кому доверят предупреждение? Кто вообще станет слушать?
Дайти резко взвизгнул и отплясал боком. Я глянула вниз: женщина с протянутой рукой – будто гладила ему хребет. На кожном хитоне до бёдер – начищенная бронзовая кираса, но взгляд мой прилип к большому изогнутому кинжалу в широченном алом поясе.
– Вы в порядке?
Я разжала рот – сказать «всё хорошо» или умолять о помощи? Из пересохшего горла вырвалось лишь карканье. В последнее время – обычное дело: жажда редко была моей проблемой в прежние годы одиночества.
Я захрипела, кашлянула песком. Глаза заслезились, мир поплыл.
– Келвадан… в опасности, – выдавила я сквозь судорожный хрип – в отчаянии: я дошла – и не могу донести весть.
Дайти сдвинулся подо мной – удержать, но поздно. Тоннель зрения потемнел, и я рухнула набок. Я была слишком уставшей, чтобы сгруппироваться для удара о камни – и вместо камня меня поймали крепкие руки.
Глава 7
ВАЙПЕР
Звон сабель глушил лишние мысли – и слава пустыне. Теперь воины трёх кланов тренировались вместе, и я врывался в гущу схваток. Напротив стоял боец клана Миран – прежде мы не пересекались. Я любил оттачивать руку на новых противниках – учиться читать движения того, кого ещё не знаю.
Идзуми – лучшая в клане Катал после меня, но спарринги с ней уже мало что давали: мы слишком знали сильные и слабые стороны друг друга, бой превращался в шахматы, а не в драку. И всё же она клянчила поединки почти каждый день – упрямо решив перерости меня.
