Текст книги "Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей"

Автор книги: Руне Улофсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 44 страниц)

Епископ Франко сначала не понял, что имел ввиду Ролло, когда говорил о залоге. Потом он ответил:

– Все предусмотрено, королевскую дочь я уже спрятал, посмотрим, что будет дальше. Мы привезем принцессу в Руан только после того, как будет окончательно заключен мир.

– А почему не сейчас?

– Потому что принцесса не может стать твоей пленницей. Нельзя перегнуть палку. Вспомни, как обошелся с тобой отец Полы.

– Мы с тобой говорим о залоге, а королевская дочь спрятана от меня, – упрямился Ролло.

Франко рассвирепел.

– Церковная власть гарантирует, что все условия договора будут выполнены. Одного этого ручательства достаточно. Залог не нужен. Король просил меня позаботиться о его дочери, и я ее спрятал. Я чувствовал: у тебя в голове полная путаница. Ты получишь в жены принцессу из династии Каролингов, и все будут тебе завидовать. И, наверное, это не так уж плохо для изгнанного датчанина.

– Ладно, но смотри, если король меня обманет, я тебе голову снесу.

Пола ничего не знала про дочь короля. После того, как посол герцога Роберта побывал в Руане, она надеялась, что, в конце концов, наступит мир, Ролло получит титул графа и будет признан королем на той земле, которая станет его собственностью. Народ признает Ролло. Она, его жена, тоже займет почетное место. Ролло не может ее предать. Пола радовалась, и ничто ее не тревожило.

– Какое христианское имя ты выберешь? – спросила она однажды. – Имя Роберта, твоего крестного отца, пожалуй, тебе подойдет.

– Да уж, отлично подойдет. А что, разве Хрольв плохое имя?

– Я так буду счастлива, я буду веселиться и прыгать, как ребенок, когда увижу тебя крещеным.

– Тебя там не будет, – ответил он резко.

Она вопросительно посмотрела на него. Ролло пришлось все рассказать. Король отдает ему в жены свою дочь Гислу, если будет заключен мир, и это предложение он не может отклонить: ему не простят отказа.

– Конечно, ты не можешь отказаться, – тихо сказала она. – Но я думала, что у тебя уже есть жена. По северным законам человек может иметь несколько жен, это ты мне рассказывал, но французский король не смирится с таким положением дел.

– Нет. Я должен буду выгнать тебя. Мне сказал об этом епископ Франко. И втолковывал это много раз. Тут даже и думать нечего.

– Надо же! – и, задохнувшись, не в силах больше ничего сказать, Пола присела. – А что, своих детей ты тоже должен прогнать?

Он засмеялся, как будто она произнесла что-то совсем невероятное. Почесал в затылке и сказал:

– Мои дети – это мои дети, и между мной и тобой ничто не изменится. Я имею в виду…

– Так ты имеешь в виду, – подсказала она, – что будешь приходить ко мне, и я буду твоей наложницей, как раньше, при этом у тебя будет законная жена?

Он как-то кисло улыбнулся.

– Да нет, но, в общем…

Тут Ролло охватила ярость. Он запустил нож в стену, швырнул на пол все, что попалось под руку, и резко встал.

– Ладно, не расстраивайся, тебе не придется мучиться, – гаркнул он. – Бауэкс твой, и ты его получишь. Детей заберешь с собой. Вильгельм будет там, где его родина. Ботто сказал, что станет ему названным отцом.

– Но Вильгельму еще нет шести лет, ему не нужен никакой другой отец, кроме родного.

– Я давно уже считал, что Вильгельму пора привыкать к коню, а ты держишь его возле себя, взаперти. Он сидит с книгами, еще вырастет каким-нибудь монахом. Не смей так обращаться с ярлом, который должен править этой страной после меня!

Она замолчала и попыталась осмыслить услышанное. Да, она все правильно почувствовала, когда не обрадовалась предстоящему разговору Ролло с королем. Она знала, что должна была приготовиться к боли и разочарованию. Как же она будет жить дальше? Ей было 16 лет, когда Ролло похитил ее из Бауэкса. Сколько же времени прошло? Годы летели так быстро. Она родила Ролло двух детей, здоровых и прекрасных, делила с ним радости любви, переживала все его неудачи и успехи, но в глазах христиан была только наложницей. А теперь? Теперь она не более, чем случайная подруга и в его глазах. Действительно, женитьба на датский манер: теперь он просто выбрасывает ее, и все.

– Она молода, можно предположить, моложе, чем я? – спросила Пола.

– Я не знаю, но, похоже, должна быть молодой, потому что король Карл сам-то еще не старый, ему не больше тридцати.

– Да она, наверное, еще совсем ребенок, если ее родила королева Фредеруне. Тебе придется подождать, пока она подрастет. Если ты думаешь, что я буду твоей наложницей в то время, как она будет твоей женой, то не дождешься.

Ему от таких слов стало плохо. Он решил, что пора прекратить этот разговор, и собрался уйти. Пола забежала вперед, встала на его пути.

– Ролло, – взмолилась она, – я хочу задать тебе несколько вопросов, и ты должен мне все объяснить. Как же это произойдет? Того, что ты сказал мне, достаточно?

Он отвернулся и пробормотал:

– Нет, не достаточно. Надо, чтобы были свидетели. Как и при нашей женитьбе.

Набравшись сил, она ответила:

– Я знаю, что женщина на Севере может прогнать своего мужа, если захочет. И, может быть, я сделаю этого до того, как ты прогонишь меня. Наверное, достаточно будет, если я прокричу на площади: «Ролло был стариком уже тогда, когда стал моим мужем, он не стал моложе за все эти годы».

Раньше она никогда не думала о том, что между ними большая разница в возрасте и только сейчас вспомнила: Ролло гораздо старше ее. Пола почувствовала, как много он значит для нее. Он был для нее и отцом, и братом. Он заменил ей всех. А теперь начали подрастать дети. И ей трудно было думать, что Ролло, может, никогда больше не увидит своих детей. Пола посмотрела на мужа, увидела, как тяжело ему слушать ее жесткие слова, она впервые увидела перед собой настоящего старика. Ролло уже не проявлял гнева, и только огромная печаль была в его взгляде. Она подумала: «Дева Мария, быть таким стариком и получить ребенка к себе в постель!» Она не смогла сдержаться, обняла его, прижалась всем телом: любовь была сильнее обиды и боли. Они долго молча стояли, обняв друг друга, и оба плакали.

– Если она родит тебе ребенка, я убью и ребенка, и ее, – сказала Пола, смеясь сквозь слезы.

Ролло тоже засмеялся, и она услышала в его смехе рыдания.

– Думаешь, я подарю внуков Карлу Нападающему, этому бесчестному плуту? Никогда!

Она подняла голову с его груди.

– Разве дело не в том, что ты должен кровью породниться с Каролингами?

В его глазах она прочла ответ раньше, чем услышала его слова.

– Так хочет Карл. Он надеется снова получить в наследство землю, которую отдает мне, он надеется со временем править в Руане по-прежнему. Нет. У меня уже есть сын – наследник.

Он стоял, обняв ее, нее отпуская. Она отстранилась.

– Ты хочешь получить еще одного наследника?

– Разве ты не знаешь, что до сих пор, как только я приближаюсь к тебе, во мне вспыхивает огонь? А что касается этих проклятых королевских дел…

На Поле была только легкая прозрачная туника, как и в день их первой встречи в Бауэксе. Она не могла долго скрывать своего ответного порыва. Они оказались на полу, под дверью, где их могли в любую минуту увидеть слуги. Все было, как прежде. Ролло встал, а она осталась лежать без сил. Он поднял ее.

– Подумай, люди начнут сплетничать. Станут говорить, что ты занимаешься любовью со своей наложницей средь бела дня. Дойдет до Гислы.

– Она в любом случае узнает. Я не хочу, чтобы из-за нее между нами что-то изменилось. А теперь мне пора в путь.

Пола стояла и вспоминала его слова. Это звучало ужасно: «Ничего не изменится». Ничего?! Кроме того, что теперь она уже не будет его женой. И не сможет нигде показаться рядом с ним. Ее место займет другая. И в постели… Вряд ли все останется по-прежнему. Король Карл скоро получит своих внуков, если Гисла не круглая идиотка. Она, Пола, мать детей Ролло, не будет сидеть рядом с ним и праздновать победу. Она, разделившая с ним самые тяжелые годы… Герцог или граф, или как там еще его будут называть, Ролло скоро станет христианином. А она не сможет жить с ним в христианском браке, по церковным законам. Теперь она – изгнанная жена, использованная наложница, незамужняя мать его двоих детей.

А, может быть, самой выйти замуж ему назло? За графа, за герцога, за кого угодно. Но захочет ли кто-нибудь взять ее после всего, что с ней было? Ролло думает, она будет жить одна, незамужняя, до конца своей жизни. И будет рада его приездам. Каждые полгода или каждый месяц. Нет! Она еще молода. Еще долгое время может рожать детей и приносить счастье какому-нибудь мужчине. Ей всего лишь год после тридцати. Еще далеко до старости! Выглядит она совсем юной. Пола сняла тунику и оценивающе посмотрела на себя в высокое, от пола до потолка, зеркало. Да, она еще в хорошей форме. Рождение детей вовсе не испортило фигуру. Все чудесно! И в ту же секунду она подумала: как одиноко будет ей без Ролло. Она осмотрела комнату. Дева Мария! Этот дом и эта комната достанется той, что заменит ее, принцессе Гисле! И принцесса будет глядеться в ее зеркало, лежать в ее постели с ее мужем! Полу бросило в жар. Она лихорадочно поискала, что бы такое швырнуть в зеркало. Ролло ничего не ломал и не крушил, когда был в гневе. Расколотил, может быть, только стол или несколько скамей. Пола тоже никогда ничего не била. Но сейчас она схватила серебряную щетку для волос и – пропадай все пропадом! – изо всей силы запустила ею в зеркало. Вот так! Гисла никогда не получит этого зеркала и не будет перед ним кокетничать! Пола встала, поранив босые ноги об осколки. Зеркало она привезла из дома, из Бауэкса… Но теперь обратно ничего не повезет. Решено: первое, что она сделает, когда приедет в Бауэкс, заведет себе любовника. Да, вот так! Сможет ли она все это преодолеть? Там видно будет! Герлог и Вильгельм поедут с ней. «Блаженная та грудь, которая никогда не кормила ребенка», – вспомнила она вдруг.

Глава V

Я, Хейрик, уроженец острова Готланд, кюре из Шартреза, был измучен каверзными вопросами, которые посыпались на меня, как только отряд Герло достиг лагеря. Ролло оказался подозрительным, как старая хрычовка: «Каким образом попал в плен? Что делал в Шартрезе?» Я подробно все объяснял, но он не верил и половине моих слов. Я боялся. Не окажутся ли Ролло и его люди кровожадными язычниками, разрывающими на части христиан? Но мой страх быстро рассеялся. Не стоило слушать россказни малограмотных кюре из захолустных приходов, у которых ненависти к норманнам больше, чем волос на голове. Ролло со своими людьми собирался принять крещение сразу после заключения договора с французским королем. Он никак не мог понять, почему я, прожив довольно долго среди христиан, так и не использовал свой шанс и не крестился. Я объяснил, что получил предварительное благословение, и на этот раз он поверил, так как сам сделал то же самое в Англии. Затем началось самое неприятное. Я проболтался. Похвастался своим знанием французского и латыни. Прикуси я вовремя язык, не пришлось бы оставаться среди норманнов. Ролло тут же спросил, где мне удалось выучить латынь. Я ответил, что плавал по Средиземному морю. Тогда я был ребенком, но страсть к приключениям побудила меня спрятаться в ящик с оружием на корабле моего отца. Он обнаружил меня в открытом море и уже не мог избавиться от обузы. В порту Массилия меня ранили. Я потерял сознание. Отцу показалось, будто я умер, и он оставил меня на берегу. Один француз из похоронной команды обнаружил, что я жив, и принес меня к местному графу. Помню, надо мной склонилась графиня. У нее не было детей. Я показался ей достаточно привлекательным ребенком и стал слугой в их доме.

Ее звали Фиона. Имя графа, который мне сразу не понравился, я успел забыть. Поэтому теперь мне придется называть его просто Массилья. Вскоре я выяснил, что он спал в одной части дворца, а Фиона – в другой. При этом граф спал один очень редко. Подружки в его постели часто менялись, но жена никогда не была в числе избранных. Фионе нужен был кто-то, кто согревал бы ее в холодные ночи, и она выбрала меня. Я относился к ней как к матери и с удовольствием зарывался в ее ароматные юбки. Скоро Фиона дала понять, что мне вряд ли придется дремать и видеть сны по ночам; она захотела объятий и ласк. Я ничего не имел против. Затем она пожелала целовать меня, и сама хотела быть целованной в самые неожиданные места. Она была недовольна моей вялостью, и, правда, я все время засыпал. Но время шло. Я взрослел, и Фиона, наконец, получила то, к чему стремилась. Я не хочу углубляться в эти материи. С одной стороны, я, сам того не желая, слишком рано оказался посвященным во все, что касалось женщин, и был тем самым испорчен навсегда. Но если угодно взглянуть на все это с другой стороны, то я получил те необходимые навыки, которые позже помогли мне осчастливить многих женщин.

Я буду несправедлив, если не скажу о самом главном. Только благодаря графине я приобрел много других, по-настоящему важных и полезных знаний. Фиона заметила, как быстро я выучил французский язык и подумала, что я достоин лучшей участи, чем оставаться просто слугой. Ее брат был ученым человеком и жил во дворце неподалеку. Я стал ездить к нему верхом каждый день на несколько часов. Паоло научил меня читать и писать. Он же обучил меня латыни. Могу признаться, я был способным учеником. Чтобы я не забыл свой родной язык, Паоло разрешил мне ежедневно встречаться с одним из его рабов, северянином, чья судьба была похожа на мою. За доброту Паоло и за его уроки я всегда буду благодарить судьбу.

Графиня радовалась моим успехам, но моя дружба с ней и моя миссия по согреванию ее постели были неожиданно прерваны. Граф Массилья случайно забрел в спальню графини и застал нас посреди ночи спящими в объятиях друг друга. Он, может быть, не огорчился, увидев нашу наготу, но я пережил невообразимо отвратительные минуты, оказавшись обнаженным перед графом и слугами. Меня выкинули из спальни и спустили с лестницы оставшуюся часть той ночи и затем все последующие мне пришлось провести в общей комнате для прислуги. Сначала было трудно, но потом многие служанки проявили желание утешить меня и скрасить мое одиночество. Я ожидал самого худшего: вышлют куда-нибудь или продадут. Но каким-то образом Фионе удалось смягчить своего графа. «Он ведь совсем ребенок», – твердила она. Массилья сначала и слушать не хотел, но потом, когда узнал, что я владею латынью, прикинул и решил использовать меня в качестве секретаря. Любой другой стоил бы ему больших денег, а меня он мог держать всего лишь за кров над головой и еду.

Вскоре нас посетили граф и графиня из Шартреза. Граф стоял во главе своего местного войска и был сыном какого-то графа, живущего где-то в другом замке. В общем, его называли графом Шартрезским, по крайней мере, в Провансе. Гость и хозяин решили провести ночь за игрой в кости. Я записывал выигрыши и проигрыши, потому что игроки не доверяли своей памяти. Графини сидели возле них за столом. Может быть, графиня из Шартреза, действительно, интересовалась игрой. Она все время подбадривала мужа. Моя же графиня молчала и вскоре начала громко зевать. Массилья много проиграл, но не хотел так просто сдаваться, надеялся на удачу и понемногу повышал ставки. Тем временем я приглянулся гостье. От своей подруги она узнала мою печальную историю и ловила каждую удобную или не очень удобную минуту, чтобы обнять меня или потрепать по голове.

– Бедный мальчик! Всеми брошенный!

– Ему столько пришлось пережить, – поддакивала моя графиня, – но он не любит об этом рассказывать.

Я много рассказывал Фионе, только она никогда не слушала меня.

– Как, как зовут вашего короля? Ах, у вас нет короля. Дева Мария! И графов нет? Как же так может быть? – И она теряла всякий интерес к моим рассказам. Те замечательные люди с острова Готланд, которые переплывали через моря в далекие страны, чтобы там торговать и иногда грабить, совершенно ее не интересовали.

Графиня из Шартреза весь вечер мне подмигивала и делала вид, что наблюдает за игрой, но на самом деле она просто заигрывала со мной. Я делал вид, что не замечаю, а Фиона бубнила:

– Бланш, не хочешь ли ты посмотреть на моих павлинов?

– Нет, – отвечала она. – Я хочу последить за игрой. Это так увлекательно! И, кроме того, павлины теперь уже наверняка спят.

– Ничего подобного, – настаивала Фиона. – Они не спят. А вот некоторым из здесь присутствующих уже давно пора бы спать.

Я сидел возле игрального стола и, положив на колени дощечку для письма, записывал ставки, проигрыши и выигрыши. В колонке графа Массилья не было обозначено ни одного выигрыша. Я уже подумал, не приписать ли туда несколько цифр, но решил подождать, пока фортуна ему улыбнется, и тогда проставить сумму большую, чем он выиграет. Тут случилось такое, что смешало все мои расчеты. Что-то коснулось меня, я сбился, но, к счастью, не вскочил и не закричал от страха, Неужели крыса?! Я взглянул вниз и остолбенел: голая нога графини Бланш. Полулежа в деревянном кресле, она пыталась засунуть свою ногу между моими коленями. Я не осмелился взглянуть на графиню и сделал вид, что с большим вниманием что-то пишу. Голая нога, мягкая и сильная, продвигалась все дальше, и, казалось, она вот-вот сбросит меня со стула и заодно опрокинет стол. В ужасе я пропустил несколько выигрышей графа Шартреза. А граф Массилья вдруг закричал:

– Какого же дьявола я должен сюда позвать, чтобы счастье улыбнулось мне? – и в ярости швырнул кости.

Я с облегчением почувствовал, что Бланш убрала ногу. Она подошла к своему графу, стала собирать раскатившиеся фишки, нагло посмотрела на Массилья и спросила:

– А вы не хотите поставить на кон вашего мальчика, который здесь сидит? Моему графу вместо старого, глухого и слепого секретаря давно нужен другой, помоложе.

Фиона тут же закричала.

– Дева Мария! Бедный Хейрик! Возможно ли продавать мальчика как раба? Какой ужас!

Но Массилья считал по-другому.

– Мальчик – военный трофей, он достался нам после победы над норманнскими разбойниками. Мы с ним обошлись более, чем хорошо. Обули, одели, обучили, что стоит немало, а могли бы уморить голодом или просто выбросить вон. Никто из рабов не занимает в моем замке такого положения. Думаю, теперь Хейрик вполне может сойти за денежную единицу.

Графиня Фиона пробовала протестовать, но она знала, что граф не простил ее измены и с удовольствием избавиться от надоевшего ему слуги.

– Да, – сказал Массилья и усадил Фиону обратно на стул, с которого она только что вскочила. – Успокойся, Хейрик – настоящее сокровище. Образованные секретари так просто на деревьях не растут.

Шартрез хотел возразить.

– Я уже выиграл гораздо больше, и это не имеет отношения к мальчику.

Бланш поспешила вмешаться. Она предложила списать все долги Массилья. Если он устал и не может продолжать игру, пусть отдаст секретаря – и все в порядке. Графиня Фиона расстроилась и сказала, что такой низкой темы как продажа секретаря, она обсуждать не собирается. Массилья говорил, что граф Коусен прав, и он поставит Хейрика на последнюю карту и отыграет весь свой проигрыш.

– Дай-ка я посмотрю, сколько там у меня набежало.

Я показал табличку, на которой записывал. Цифры плыли у него перед глазами, он никак не мог сосчитать их.

– Ну-у, – пробурчал он. – Да-а-а. Конечно, многовато, – и бросил табличку Шартрезу. – Считай сам.

Шартрез тоже отказался и передал табличку мне. Граф Массилья потянулся к бокалу с костями, но его поспешно схватила Бланш.

– А ну-ка, теперь я поиграю с этими костяшками.

Она потрясла кубок, передала его Массилья. Он бросил кости и выиграл сначала шесть, потом пять.

– Ха, – засиял граф, решив, что фортуна повернулась к нему.

Бланш снова собрала кости, потрясла их и передала кубок мужу. Он бросил, и ему выпали две шестерки. Массилья не мог поверить своим глазам. Он поднял руку и заорал:

– Пора прекратить! Здесь какое-то надувательство. Вам подыгрывают бесы. Это ведьмачество, колдовство!

Он с ненавистью посмотрел на графиню Бланш. Шартрез схватился за то место, где у него обыкновенно находился меч. Фиона встала между ними, просила прощения, говорила, что граф пьян, что всем пора отдохнуть. Ночная игра закончилась. Все разошлись. Прежде чем покинуть игральный зал, графиня Бланш, проходя мимо, ущипнула меня и заметила:

– Мне необходимо было вмешаться, а то мой старичок не выиграл бы тебя…

Так я попал в Шартрез. Всего этого я, конечно, не стал рассказывать Ролло. Он продолжал интересоваться, почему я не принял крещение. Я начал путаться, но неожиданно меня осенило.

– В Шартрезе я увидел вещий сон. Мне снилось, будто я принимаю крещение вместе с великими хёвдингами норманнов. Трудно передать, каким прекрасным был этот сон. И я понял, что в Шартрезе ни за что не буду креститься.

– Я сначала думал, что ты родился в Шартрезе, если так хорошо знаешь окрестности, – сказал Ролло. – Но твой сон заставил меня призадуматься. Я тоже однажды видел пророческий сон.

Я патетически поднял руки к небу.

– Спроси Герло, спроси Крахе, спроси всех, с кем я встречался, я им всем рассказывал про свой восхитительный сон.

Я почувствовал, что выбрал верный путь. Герло, который сидел и молчал, вдруг встал и заговорил:

– Надо взвесить две вещи: сначала мы ошибочно приняли Хейрика за разведчика из Шартреза. Я подумал, что он стремился попасть к нам в плен и для этого использовал христианскую реликвию. Но на горе он придумал такой замечательный план, без которого мы не спаслись бы и не сидели бы сейчас здесь. И я решил: перед нами стоит воин и герой. Больший герой, чем кто-либо из здесь присутствующих, и он должен занять среди нас достойное место.

– Он пройдет испытание, прежде чем я позволю ему спокойно гулять по лагерю. Рауль! – закричал Ролло. Показался какой-то темноволосый человек. – Проверь, знает ли он латынь.

Рауль посмотрел на меня с ужасом. Я подал ему руку и обратился к нему на том языке, на котором мы, кюре и монахи, разговаривали между собой.

– Ну и дьявол он, ни во что не верующий, твой хёвдинг, – сказал я.

– Да он, слава Богу, не мой хёвдинг, – ответил Рауль. – Я секретарь епископа Франко из Руана. Ролло просто иногда берет меня с собой.

– Знаешь, мне кажется, ты должен сказать, что я знаю латынь и не вру. Мне приятно познакомиться с тобой, меня зовут Хейрик.

– Я рад за тебя поручиться. Нам вместе будет неплохо. Я устаю все время говорить по-датски. – Рауль повернулся к Ролло. – Да, он говорит по-латыни так же хорошо, как и я. Тебе, Ролло, повезло, теперь у тебя будет человек, который отлично понимает и датский, и латынь. Сейчас я выясню, каков у Хейрика французский. Впрочем, он у вас уже сошел за француза или как?

Все засмеялись, Ролло тоже. Мы с Раулем быстренько перекинулись парой-другой французских фраз. Никто ничего не понимал. Рауль сказал Ролло:

– Мне неловко, но Хейрик болтает по-французски лучше меня и так хорошо, будто здесь родился. Он свободно владеет языком, но говорит на прованском диалекте.

Ролло так крепко пожал мне руку, что она после этого болела целый день.

– Извини за подозрительность. Ты же знаешь, каково нам сейчас в этой стране. Будешь моим секретарем. Пойдем. Многое надо обсудить.

– Собаки хорошо охотятся на пустой желудок, – сказал я. – Но с секретарями дело обстоит иначе. Когда они голодны, они обычно плохо слышат, что им говорит хозяин.

– Не беспокойся, ты получишь столько еды и пива, сколько в тебя влезет.

Позже я узнал, что впервые в жизни Ролло был доволен своим переводчиком и секретарем. Он всегда терял душевное равновесие, когда люди не понимали его родного датского, и никакой толмач не мог достаточно быстро перевести его слова.

– Да, так доволен я был только Дионисием. А теперь смотри, старайся, чтобы я был доволен всегда, а то продам тебя куда-нибудь в английские земли.

В то время положение норманнов казалось прочным. Они объединились, и даже происшествие с отрядом Герло сейчас выглядело победой. Во французском стане царила полная неразбериха. Герцог Бургундский вдруг понял, насколько хороши и быстры норманнские лошади. Герцог Пуантереский не удержался на своем рубеже, когда на него пошли норманны, и бежал.

Вскоре я познакомился с Полой. Она была самой потрясающей женщиной из всех, каких я когда-либо видел. Я уже знал многих женщин – глагол «знать» в данном случае я употребляю в том значении, в каком он применяется в Библии, – знал, хотя мне было всего двадцать пять лет. Прежде всего меня поразила большая разница в возрасте между супругами. Я сначала принял Полу за одну из французских наложниц Ролло, о которых ходило много сплетен. Я знал, что и герцоги, и графы, и король Карл о своих наложницах говорили открыто и никогда не прятали их, даже имели от них признанных законных детей. Между тем, Ролло не имел ни одной наложницы, и это было ясно, как белый день. Пола и Ролло не состояли в каноническом браке, кюре не благословлял их. Но хёвдинг обращался с ней как с настоящей женой. Более того, все видели, как хорошо им друг с другом. Конечно, много разного говорили, но это уже никого не интересует. Я познакомился с обоими детьми. Родители гордились ими. И не было никакого сомнения в том, что Ролло видит в Вильгельме своего наследника.

Весть о том, что Ролло должен жениться на дочери короля и поэтому собирается отослать Полу, прозвучала в Руане, как гром среди ясного неба. Казалось, над нами пролетела комета и звезды сорвались со своих мест. В раннем возрасте я пережил не меньше, чем любой взрослый мужчина, и ничто уже не трогало моей души, но должен признаться, я плакал. Пола перенесла изгнание без единой жалобы, с потрясающим достоинством, внешне абсолютно спокойно.

Когда Пола разговаривала со мной, я чувствовал, что она теплый, приветливый и добрый человек. Я относился к ней как к жене моего повелителя. Но когда она, отвергнутая жена, повернулась и на глазах у всех нас гордо вышла из зала, я понял, что влюблен в нее и готов сделать все, только бы она обратила на меня внимание. Вы скажете: абсолютно глупая мечта. Да, конечно, я готов сказать то же самое. Иногда любовь рождает ненависть. Я должен был бы возненавидеть Ролло за ту боль, какую он причинял Поле. Но сразу же после норманнской церемонии развода я побежал из зала за Ролло в его кабинет. (Если, конечно, можно так назвать то помещение, в котором бумаги до моего приезда были навалены повсюду в полном беспорядке. Мне пришлось долго трудиться, чтобы навести там порядок.) Я был так разочарован и расстроен, что забыл постучать в дверь и просто вошел. Самый великий хевдинг норманнов, будущий владетельный граф и родственник короля, стоял у окна и рыдал, как ребенок. Развод с Полой для него был страшной трагедией. Ролло меня не заметил. Я тихонько повернулся и закрыл за собой дверь. Как же я мог обвинять его!

Ролло шел к своей цели. Он стоял на берегу реки Эпт. На западном или на северном? Не помню. В том месте, которое называлось Сен Клер. С пятьюстами отобранными им воинами в полном вооружении. На другом берегу стояли король Франции и герцог Французский. Ролло сидел на своем громадном коне. Седло и сбруя были украшены золотом, эмалью и серебром. Рука хевдинга покоилась на золотой рукоятке меча, которая весила двенадцать пудов. Было не так уж холодно, но поверх своей красной одежды Ролло набросил белую шерстяную накидку. Он снял шлем и вытер лоб. Король Карл Простоватый предполагал проехать гораздо дальше на запад, к реке Андель, потому что собирался передать норманнам земли от моря до Андель. Но Ролло, минуя Андель, направился прямо к реке Эпт.

– Я сам выберу место встречи, – сказал он.

Ролло восхищал меня. Без лишних слов, в два счета он сделал Эпт пограничной рекой между землями короля и своими будущими владениями, заполучив тем самым сразу целое графство. Он захватил в три раза больше того, что было ему обещано.

Я смотрел на воду и думал, что у нас в Готланде не стали бы такой поток называть громким словом «река». Мы бы ограничились словами «ручеек» или «родник». Но здесь, во Франции, любую текущую воду называли рекой. Король и Ролло спокойно могли бы докричаться друг до друга с противоположных берегов такой реки, но, естественно, для высокопоставленных особ это было невозможно. Понадобились лодки. У французов их не оказалось, потому что они рассчитывали встретить нас возле Андель. Ролло прихватил с собой маленькую долбленку – он и это предусмотрел. Конечно, сначала произошел обмен заложниками. Со стороны Ролло – епископ Франко, со стороны короля – герцог Роберт. Прежде всего они спросили, почему встреча произошла на Эпт, а не, как договаривались, на Андель. Ролло отвечал, что он постеснялся столь важных персон – короля и герцога – тащить так далеко, и поэтому сам поспешил им навстречу.

Потом герцог спросил, согласен ли Ролло вместе со своими людьми принять крещение и готов ли он стать мужем принцессы Гислы.

– Я четко ответил уже в прошлый раз, – сказал Ролло. – Да, мы согласны, но сначала надо решить главный вопрос.

Теперь началось самое трудное. Переговоры велись на трех языках. Все это должно было занять немало времени. Сначала Ролло говорил по-датски, я переводил на латынь для епископа Франко, он должен был по-французски пересказать герцогу Роберту, тот все слова повторял королю, а затем в том же порядке назад.

– Слушай как следует, что епископ будет говорить, и ни в коем случае не влезай, если Франко начнет что-нибудь говорить от себя, – предупредил меня Ролло.

Хёвдинг разыграл свою первую карту так, как и следовало ожидать. Он не может заключить мир с королем до тех пор, пока не получит твердой гарантии, что ему будет принадлежать земля между Эпт и морем. «Навсегда, на веки вечные, в собственность и бесповоротно». Франко скривился, потому что ему предстояло все это переводить французам. Я навострил уши, чтобы не пропустить, как Франко начнет искажать слова Ролло. Но мне не пришлось напрягаться, потому что Франко уже настолько устал от хождения между Ролло и королем, что просто все повторял. Не буду утомлять читателей долгим рассказом, главное, что в конце концов король принял требования Ролло. Однако французы заметили, как постепенно за спиной Ролло оказалось в два раза больше воинов, чем было условлено. Возникли новые вопросы.

– Я сдержал слово. Привел пятьсот воинов, как и обещал. Все остальные пришли сюда из любопытства. Если бы они оставались в лагере, то уже умерли бы от нетерпения и долгого ожидания.

Ролло объяснил, что не властен повелевать свободными людьми: они могут делать все, что хотят. Впрочем, было совершенно непонятно, почему эти свободные люди среди бела дня вооружены до зубов. Ни с того ни с сего? Но с ними ничего нельзя было сделать, и они остались. Затем Ролло должен был дать обязательство никогда не выступать против французов.