Текст книги "Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей"

Автор книги: Руне Улофсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 44 страниц)

Глава IX

Земля, которую король Карл III Простоватый получил в наследство, распадалась на части. Герцог Роберт, граф Французский, был одним из самых богатых вассалов, но он считался с королем только тогда, когда Карл Простоватый был ему необходим. Если бы Карл внимательно посмотрел на карту, то понял бы, что владения герцога Роберта ничуть не меньше его собственных. Герберт II, граф Вермандойский, человек завистливый и алчный, только и думал о том, как избавиться от короля и завладеть его угодьями. В Бургундии жили более надежные подданные. Но Роберт выдал свою дочь замуж за бургундского герцога Рауля, и расстановка сил изменилась. Роберт спешил поближе подобраться к французской короне. Узнав, что герцоги Роберт, Рауль и граф Герберт объединились, король понял: дни его сочтены, если он не примет срочных и решительных мер. Король Карл обратился за помощью к Ролло, помня, что нормандцы не поддержали герцога Роберта, когда он хотел завладеть французским троном. Карл надеялся на помощь и поддержку Ролло. Тогда разгневанные герцоги объявили о свержении Карла III Простоватого, и герцог Роберт был провозглашен королем западных французских земель. Это произошло в 922 году. Вильгельму тогда было уже 17 лет.

Ролло начал готовиться к походу, точить оружие и посылать своих ярлов к викингам во все концы Франции с просьбой присоединиться к нему. Война началась. Видимо, нормандское оружие подзаржавело за долгое мирное время. В битве при Соиссонсе в июне 923 года победили воины короля Роберта, сам Роберт погиб. Сыну Роберта, Гюго, исполнилось 23 года. Захочет ли он стать королем после смерти своего отца? Нет, он не решился. Послали к его родственнику, герцогу Раулю из Бургундии. Тот выразил самое горячее желание. Тогда началось большое волнение. Многие французские земли не желали признать Рауля королем. Они хотели, чтобы страной правил, как раньше, король Карл III. Сам Карл тем временем попал в руки Герберта и сидел в тюремной башне, а королева Фредерунде с детьми бежала к своему брату королю Этельстану в Англию. Ролло тоже не признал Рауля и считал только Карла Простоватого господином, в чьи ладони он вложил свои руки. Ролло и его нормандцы не предавали своих друзей.

Нормандское войско все-таки сумело отбиться, но под Вермандиоси войска Герберта перешли через Эпт и сожгли нормандские селения. Обессилив, обе стороны стремились к миру. И мир между Ролло и Гербертом был заключен в 924 году. Нормандия официально получила графства Бауэкс и Мен, которые и без того давно уже принадлежали ей. Было обещано, что король Рауль передаст нормандцам немалые денежные суммы. Нет, не совсем еще заржавели нормандские клинки!

Некоторый мир установился, но викинги из долины Лауры не получили законных прав на земли, которые они когда-то захватили и где жили уже много лет. Они продолжали борьбу против Бургундии и Рауля.

В это время Фландрия принадлежала графу Арнольду I, с лютой ненавистью наблюдавшему за тем, как крепла власть нормандцев. Герберт договорился с Арнольдом, своим родственником, и вместе с королем Раулем они напали на город Эу у северно-восточных границ Нормандии и завоевали его.

В 927 году сын Ролло, Вильгельм получил от короля Карла подтверждение прав нормандцев на владение всеми теми землями, которые принадлежали Ролло. В тот год Вильгельм стал соправителем своего отца. В 929 году, после того, как он снова попал в тюрьму и просидел там целых два года, король Карл III Простоватый скончался. Францией стал править король Рауль. Ролло еще был жив, но очень ослабел, состарился и тяжко страдал от ран, полученных в многочисленных сражениях. Он уже не мог ездить на лошади и сказал ярлам, что передает власть Вильгельму. Ярлы признали Вильгельма законным наследником и своим хёвдингом. Правда, они отметили, что Вильгельм более увлечен церковными премудростями, чем военными доблестями. Ботто это яростно отрицал, но в его искренности можно было сомневаться. «Впрочем, – решили ярлы, – если Вильгельм будет сражаться так же хорошо, как и служить мессы, то все будет в порядке».

Вильгельм сражался отлично. Но, надо сказать, была великая разница между отцом и сыном. Ролло вел битву горячо, забыв обо всем остальном, весь отдавшись стремлению во что бы то ни стало добиться успеха. Вильгельм воевал с расчетом, бесстрастно и холодно. Он в совершенстве владел искусством боя. Когда он стал жаловаться, что старый меч ему маловат, Ботто заказал специально для него огромный меч из дамасской стали и специальную шпагу. Он овладел ею виртуозно, за что и заслужил прозвище «Вильгельм Длинная Шпага». Вильгельм вел себя удивительно. Никто не видел, чтобы он калечил своего врага. Сын Ролло никогда не убивал. Он был умелым фехтовальщиком, но не жаждал крови. Вильгельм старался победить, но не уничтожить противника. Он часто мог, например, оставить соперника без брюк и без рубашки или без пояса, а сам человек при этом не получал ни единой царапины. На такие шутки Вильгельм был великим мастером. Все это он проделывал весело и с большой ловкостью. С помощью меча ему удавалось даже снимать с рыцарей их железные доспехи. Говорили, что он овладел искусством троллей, недоступным обычному человеку, рожденному от женщины. Случалось, побежденные Вильгельмом воины истекали кровью, но полученные ими царапины заживали в течение одной недели. И они не могли объяснить, как и когда Вильгельм их поразил. Он их побеждал, оставляя целыми и невредимыми. Такой позор! Каждый раз, когда противник терял свой меч, Вильгельм позволял поднять оружие и предлагал снова продолжить бой. Никто не верил в такое благородство, и приходилось несколько раз повторять разрешение. Пленников Вильгельм никогда не казнил. Нормандцы часто обвиняли своего юного хёвдинга в излишней мягкости.

– «Как хотите, чтобы с вами поступили люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки», – отвечал Вильгельм. – Я напоминаю вам слова Иисуса Христа.

Однажды во Фландрии после того, как нормандцы искусно расправились с врагами, на поле боя появился рыцарь-предводитель. Начался поединок между ним и Вильгельмом. Оба были на конях. И так красиво сражались, что никто не решился вмешаться. Войска отступили. Поединок продолжался долго; всем стало, наконец, ясно: Вильгельм просто играет с противником, устраивая зрелище для своих воинов. Все наблюдавшие любовались Вильгельмом, но думали: «Парень совсем сошел с ума. К чему это представление прямо во время тяжкого сражения?» Изможденный противник Вильгельма, в конце концов, просто свалился с лошади и лежал на земле, ожидая смерти. Вильгельм спешился, подошел к поверженному, снял с него шлем, увидел, что рыцарь целехонек, и поговорил с ним. Потом поднял противника, поставил на ноги, подсадил на лошадь, вручил ему меч и сказал нормандцам:

– Отпустите всех пленных. Полководец Фландрии пообещал, что они сейчас спокойно отправятся восвояси.

Все вокруг были в полном недоумении.

– Почему мы должны отпускать врагов после того, как с таким трудом завоевали победу? – возроптали воины.

– Потому что человек, которого я победил, тот, который свалился с лошади, – это граф Арнольд Фландрийский.

– Ничего себе, один из самых злейших врагов! Он грабил, жег, убивал. По крайней мере, уж он-то заслужил, чтобы ему отрубили голову и очень дорого ее продали.

– С пленниками только одна морока, – отвечал Вильгельм с улыбкой. – Теперь мы можем обойтись без смертоубийства.

Но чрезмерное милосердие никого не устраивало. Кто захочет сражаться вместе с таким хёвдингом?! Ролло еще был в силе и, когда узнал о неуместной браваде Вильгельма, был раздосадован.

– Слушай, – жаловался Ролло, – ты же совсем превратился в монаха. Я всегда говорил, что твоя мать неправильно тебя воспитывала.

– Ладно, ладно, – отшучивался Вильгельм, – наши воины получат свою добычу в следующий раз. А если хочешь, я вернусь и притащу к тебе всех пленников, которых отпустил.

– Хорошо, что я воспитывался не по Библии, иначе и ни я, и ни ты, и ни наши викинги не жили бы здесь в Нормандии, – отвечал Ролло сыну, прекращая бесполезный спор. – А этому Арнольду я все равно рано или поздно снесу башку.

– Ты же союзник короля Карла, зачем тебе так жаждать крови его друзей? Отец Арнольда, которого звали Баудоин Железная Рука, был женат на дочери Карла Лысого, Эдит.

– Батюшки мои, откуда ты все это знаешь?

– Неважно. Карл Лысый – отец Карла III Простоватого, а Арнольд доводится кузеном покойной Гисле.

– Арнольд – властолюбивый и хищный дьявол, еще хуже своего отца.

– Вот и хорошо, что я сделал его другом нормандцев. Он же наш ближайший сосед на востоке.

– Он станет нашим лучшим другом, только когда мы придавим его к земле.

– Поживем – увидим, – Вильгельм наполнил рог вином и протянул его отцу…

Я, Хейрик, замечаю, что не могу рассказывать о событиях, в которых сам участвовал, и при этом воздержаться от комментариев, хотя мне не хотелось бы преувеличивать свою роль и свою способность оценивать происходящее. В Бауэксе, находясь довольно далеко и от Руана, и от других великих французских городов, я поначалу мог наблюдать только за тем, как Вильгельм совершенствовался в военном искусстве под руководством Ботто. Чем больше собиралось под моим началом монахов и клириков, тем больше я жалел о тех временах, когда я один сражался за христианскую веру и был оторван от всего остального мира. Если священнослужителей разбросать по одному, то они ответственно и самоотверженно ведут себя, но стоит им собраться вместе, как они сразу же забывают о своей христианской миссии. Мне приходилось следить за их поведением, разбираться во всяких интригах, что мне вовсе не нравилось. Я пребывал в постоянном ожидании, мне казалось, что вот-вот во мне произойдет что-то важное, в душе моей расцветут новые, прекрасные цветы добра, и я смогу подняться на новую духовную высоту.

И как же я был счастлив, когда в 927 году Вильгельм, который уже практически правил Нормандией, позвал меня к себе в Руан! Вильгельм собрал Совет, в который вошли Ботто, Бернар Датский и Анслег. Ботто был машком, маршалом, но он, как и Ролло, уже состарился и устал. Поэтому он более или менее добровольно передал все дела Бернару, а сам стал домашним советником Вильгельма. Все трое были умны, однако недостаточно образованы и грамотны. Вильгельм, необыкновенно эрудированный и знающий человек, свободно владел несколькими языками, но решил, что ему нужен секретарь с таким опытом и знаниями, как у меня. Кроме того, Вильгельм хотел иметь в своем Совете епископа. Архиепископ узнав об этом, нашел сие желание весьма лестным для церкви и согласился отозвать меня из Бауэкса. Моя жизнь стала казаться мне сплошной удачей. За такую жизнь и умереть не жалко!

Ролло нашел выбор Вильгельма не слишком удачным. И вообще старик как-то странно относился ко мне, то ли с ненавистью, то ли с любовью. Он был настоящим, властным и сильным хёвдингом и, конечно, хотел чтобы с ним продолжали во всем советоваться, не взирая на его немощь и старость. Вильгельм проявлял достаточную чуткость и сыновнюю благодарность и держал отца в курсе всех дел, но Ролло постоянно жаловался на невнимание. Он хотел знать обо всем. Ролло прожил большую, трудную жизнь, полную опасностей и риска. Никто не мог точно сказать, сколько ему лет, а сам он не любил говорить об этом. Мы с Ботто высчитали, что ему уже исполнилось восемьдесят. А Поле в это время было всего сорок пять.

Всего лишь, говорю я, однако сорок пять довольно много для женщины. Но Пола выглядела так, будто ей ни днем не больше, чем тогда, когда я ее увидел в первый раз. Мне исполнилось сорок, я по-прежнему испытывал к ней сильное влечение и к тому же чувствовал, что она снова с удовольствием приняла бы меня в свое общество. И я, и Вильгельм жили в большом дворце Ролло. Пола часто искала меня, приходила туда, где я работал, вызывала меня для совета или помощи в каком-то деле. Я не мог сказать, что ей чего-то не хватало. Она имела все. И порой бывала безудержно и чудесно радостной. Чем ближе к лету, тем больше людей приезжало в Руан. Дороги оживились. Многие хотели посмотреть, как строится новое государство, как складываются дела, как идет жизнь. Было много послов, посланников и визитеров со всех сторон света. Пола принимала гостей, ей все это очень нравилось. Она получила все, что хотела, выиграв безумную битву за Ролло. Одним из самых дорогих, желанных и любимых гостей был граф Бернар из Сен-Ли. Он приезжал часто, и приезжал, главным образом, к Вильгельму. Я тоже полюбил графа, умного, достойного и доброжелательного человека.

Ролло часто ворчал, что Вильгельм должен жениться, дабы иметь наследника.

– Тебе уже скоро двадцать пять, давно пора обзавестись семьей.

– Ты был гораздо старше, когда женился.

– Это совершенно другое дело, – заметил Ролло. – У меня не было такого, как у тебя, герцогства, которое только и ждет, когда появится наследник.

Мы с Вильгельмом впервые услышали, что Ролло называет Нормандию герцогством. И, действительно, прошло слишком много времени с тех пор, как все были равны, Ролло и его ярлы. Правда, Ролло всегда был первым. Теперь Нормандия превратилась в герцогство, которое передается по наследству. Ролло создал четкую централизованную систему. Свое государство он построил по образцу семи римских провинций, и один управлял ими. Графы или ярлы имели полную власть над землей, лесами, реками и тем, что обитало в них. Все семь ярлов получили одинаковые наделы, и каждый имел свою собственность. Однако чем больше я узнавал структуру управления Нормандией, тем больше убеждался в том, что ни один король не обладал такой прочной и крепкой властью, как Ролло. Если, конечно, под властью подразумевать возможность получать деньги в казну и использовать их по своему усмотрению. Вся Нормандия работала, укреплялась, богатела, и вместе с нею укреплялась власть Ролло. Как любое нормальное монархическое государство, Нормандия нуждалась в наследнике. Пола разделяла тревогу мужа. Однажды в моем присутствии они принялись обсуждать это. Я собрался уйти, чтобы не мешать разговору о семейных делах.

– Нет, ты останься, – приказал Ролло. – Ты воспитывал Вильгельма. Я часто обвиняю Полу: она, мол, привила сыну неправильное монашеское отношение к жизни. Но Господь знает, кто действительно виноват в этом. Так что оставайся и сядь туда, где сидел.

– Неправда, – воскликнул Вильгельм очень горячо, – отец Хейрик не мог повлиять на меня против моего желания. Он просвещал меня и воспитывал, я многим обязан ему. Да, у меня есть мечта стать монахом, и, действительно, это удерживает меня от женитьбы.

– Боже мой, да все епископы и аббаты имеют жен, я уже не говорю о наложницах и внебрачных детях.

– Мой идеал – настоящая монашеская жизнь.

Вильгельм был совершенно искренен. Его восхищали монахи из бенедиктинского монастыря Клюни, которые проповедовали безбрачие, хотели реформировать церковь и ввести новый строгий монастырский устав.

– Этому Вильгельм не мог научиться от меня, – сказал я. – Добровольное воздержание – совершенно особое дело.

– Мы знаем, ты весь состоишь из плоти, – ехидно заметил Ролло.

Пола перебила мужа.

– Вильгельм, монашество – не твой удел. Разве не так, отец Хейрик?

Я кивнул.

– Ярлы признали тебя, теперь ты не только стал хёвдингом, тебя приняли и полюбили как истинного вождя.

Вильгельм тревожно посмотрел на меня.

– Я, наверно, изменил своему призванию и пошел не по своей стезе. Я все время чувствую: предводителем нормандцев я буду недолго!

– Кто же продолжит мое дело, если не ты? – Ролло чуть не задохнулся.

– Бог найдет нужного человека. И почему обязательно мужчину? Почему не Герлог? Она умна, образованна, владеет оружием и скачет на лошадях не хуже меня.

– Дева Мария! – закричала Пола, – да что же ты имеешь в виду?

– Вспомни Библию и «Победоносную песнь Деборы». Эта женщина завоевала Палестину, – ответил Вильгельм.

– Ты хочешь, чтобы в Нормандии появилась такая Дебора, которая скачет на коне с мечом в одной руке, а другой рукой держит ребенка и кормит его своей грудью?

– Для войны – свое время; для того, чтобы растить детей – свое, – Вильгельм улыбнулся, но Поле было не до шуток.

– Для матерей война всегда не вовремя, всегда противозаконна.

– Герлог! – сказал Ролло. – Она моя плоть и кровь, она мне роднее и ближе, чем все вы. Но если только на нее будет возложена вся ответственность, тогда мы должны пожелать Нормандии доброй ночи, забыть о ней и отдать наши земли обратно французскому королю.

Вильгельм смотрел на отца. Ролло за время этого разговора сник, тяжело обвис на подлокотниках кресла и всем стало ясно, как он стар и слаб. Только что он пережил тяжелое разочарование и мог умереть в любой момент. У Вильгельма сердце защемило от боли и жалости.

– Хорошо, отец, я сделаю, что ты хочешь. Я женюсь. Но пусть все будет по обычаю твоих предков.

– Почему?! – воскликнули мы все в один голос.

– Не знаю, – сказал Вильгельм и совершенно серьезно продолжил: – Никто не оспаривает мое восхождение на трон, хотя я рожден от наложницы. Если я поступлю так же, как Ролло, то тоже смогу стать отцом и в то же время, с христианской точки зрения, сохраню обет безбрачия. Тогда я смогу спокойно умереть, ни с кем не связанный.

После этих долгожданных, хотя и довольно странных слов сына родители могли перейти к обсуждению практической стороны трудного дела. Нравилась ли Вильгельму какая-нибудь девушка? Нет, он и двух слов не сказал ни с одной из них. Пола и Ролло могли выбрать кого угодно.

– Ты ведь не позволяешь нам развернуться так, как нам хотелось бы, – сказала Пола. – Твое намерение захлопнуло перед нами дверь в каждый второй знатный христианский дом.

– Это не обязательно должна быть какая-нибудь принцесса, – быстро сказал Ролло, опасаясь, что сейчас заговорят про его брак с дочерью короля. – И совсем не обязательно, чтобы она была христианкой. Ничего страшного. У многих великих мужей, которые вовсе не христиане, есть прекрасные дочери.

Последовали всяческие предложения. Послать в Данию, где полно некрещеных невест, или в Ирландию, Свею, Норвегию. Много еще на земле всяких замечательных мест. В конце концов, Вильгельм решил помочь родителям и заявил, что не хочет иметь дело с язычницей. Это привело их в замешательство. Наконец, Пола прервала тишину.

– Где же, как ты думаешь, мы сможем найти такое чудо: добродетельную и знатную христианскую девушку, которая согласится на невероятные условия, тобой придуманные? Придется, как видно, украсть невесту таким же образом, как это сделал когда-то твой отец.

Тут Ролло проснулся и зашевелился.

– Достаточно, чтобы девчонка родила наследника, – все остальное неважно.

– Может быть, я неточно выразился, – поспешил объяснить Вильгельм. – Я имел в виду хорошую нормандскую невесту. Должна же где-то жить такая девушка!

– Девушка из семьи какого-нибудь ярла?! Неслыханно! – всплеснув руками, одновременно проговорили родители. – Герлог еще можно выдать за сына какого-нибудь важного нормандца, но хёвдинг не может выбрать себе жену из семьи подчиненного. Тогда они все возомнят о себе невесть что, и начнутся большие непорядки. Если бы хоть от какой-то женщины у Вильгельма был сын, можно было бы его объявить наследником. А теперь что делать?

– Я думаю, он боится женщин, – решил Ролло. – Он, наверно, еще никогда с ними и не был.

Вильгельм собрался покинуть комнату. Замечание отца обидело его и задело за живое. Мне удалось удержать его, уговорить остаться и закончить обсуждение этого сложного вопроса. Не один Ролло полагал, будто Вильгельма не только не интересуют женщины, но что он вообще человек абсолютно холодный и бесстрастный. Я и сам подумывал об этом. Никто, кроме его сестры Герлог, не слышал от него ни одного ласкового слова. Он избегал общества женщин. Да! Однако! Существует же особа женского пола, о которой мы забыли!

– А почему, собственно говоря, не Николь? – неожиданно произнес я. Мне пришлось объяснить Ролло, о ком я говорю. Пола промолчала. Это был хороший знак. Вильгельм подумал и сказал:

– А почему бы и нет? Она выросла в доме моей матери. Ее отец – датский хёвдинг, а мать – француженка. Они умерли, и никто не может запретить ей выйти замуж на моих условиях.

– Не хватает только согласия самой Николь, – заметила Пола.

– Ничего не понимаю, – ворчал Ролло. – Ты, Вильгельм, такой умный, такой рассудительный, почему от тебя нельзя добиться ни одного разумного слова? Мы же выбираем жену для нормандского хёвдинга. Дело серьезное. Ну назови хоть кого-нибудь еще.

– Хватит на сегодня, – решила Пола. – Давай будем молиться. Дева Мария поможет нам.

Николь исполнилось всего пятнадцать лет, и она была так же застенчива с мужчинами, как Вильгельм с женщинами. Ей следовало научиться многому, прежде чем она смогла бы стать женой молодого герцога. Но Пола видела: солнце Ролло закатится очень скоро. Медлить нельзя. Девушку можно уговорить. Она мягка и покладиста, всегда поступает, как ей советует ее приемная мать, и, самое главное, считает Вильгельма самым прекрасным и привлекательным из всех мужчин на свете. Пола, правда, сказала Николь, что со временем выберет для нее достойного мужа-нормандца. Николь этого не смогла понять, удивилась и даже испугалась.

Вильгельм никогда не проявлял по отношению к Николь никаких чувств и особых знаков внимания. Тем более, ни малейших признаков любви она не замечала. Он вел себя как старший брат. Между тем, она повзрослела, и на нее начали поглядывать молодые люди. Когда Вильгельм поговорил с ней в первый раз, он даже не прикоснулся к ней, не поцеловал ее. Он просто попросил сесть рядом и объяснил: она может подумать, у нее будет время привыкнуть к мысли о том, что она станет его женой. «Все будет хорошо», – сказал он. И сразу же ушел. Затем Пола И Герлог объяснили ей, какую Вильгельм придумал для себя неожиданную форму брака. Николь не удивилась, ведь брак ее родителей тоже не был благословлен церковью. Конечно, раньше, как все девочки, она мечтала венчаться в соборе. Теперь мысль о том, что она станет женой Вильгельма, делала ее счастливой, и ей больше ничего не хотелось.

Что же она чувствовала на самом деле? Она обожала Вильгельма, восхищалась им, у нее возникло даже чувство страха, ужаса. Она думала: «Он знает все, он может ответить на любой вопрос. Как же я буду с ним разговаривать? Я, простушка, окажусь рядом с солнцем». Едва ли она любила его. Но она и не знала, что такое любовь. От взрослых слыхала любовь не приходит сразу, надо ждать, и тогда, с возрастом, с рождением детей, придет это великое чувство, которое посещает не всех и не каждого. Любовь – не для всех, не для обычных людей. Но она теперь и станет таким необычным человеком: подругой, женой Вильгельма. Когда Пола рассказывала ей саги о короле Артуре, о королеве Гиньевре, о рыцарях Ланселоте и Гавейне все это звучало привлекательно и таинственно, трудно было во все это поверить, и Николь думала: «Неужели простые люди могут испытывать такие же удивительные чувства?»

Но Вильгельм, по ее мнению, не был простым человеком. Он любит всех и никого в отдельности, он как Иисус Христос, он находится на недосягаемой высоте. А она? Что будет с ней? Николь не могла найти ответ на эти вопросы и решила не мудрствовать и не рассуждать, а ждать решения Господа. Свадьба Вильгельма и Николь была назначена на следующий год.

У Николь было еще одно достоинство: она любила малышей и постоянно ухаживала за детьми, которые оказывались заложниками во время войны. Несмотря на свой юный возраст, Николь умело и ловко обращалась с маленькими. Конечно, она должна была стать хорошей матерью. Когда ночью дети начинали плакать, Николь просыпалась, укладывала малышей к себе в кровать, и ее постель часто была до отказа заполнена младенцами всех возрастов. Только такой необычный жених, как Вильгельм, пожалуй, мог бы подойти к ее постели. Среди заложников был сын графа, маленький граф Одо Герберт. С ним Николь обходилась, как с родным сыном. Одо полюбил ее и никогда не называл при ней имя своей матери.

Однажды Николь набралась храбрости и, выбрав удобную минуту, спросила у Вильгельма, обязательно ли бедных детей держать так долго в заложниках. Вильгельм знал, что Николь ухаживает за детьми и посвящает им много времени, но что это за ребятня и откуда они здесь, он и представления не имел. Детьми-заложниками занимались его секретари.

– Мальчика зовут Одо? – спросил Вильгельм. – Завтра же он будет возвращен своему отцу. Без всякого обмена на другого заложника. Прошел уже целый год, как мы заключили мир с Гербертом.

– Мать будет так рада, когда Одо вернется. – В порыве нежности и благодарности Николь ласково обняла Вильгельма.

Никто из ярлов не возражал против женитьбы Вильгельма. Николь нельзя было назвать знатной особой, но ее отец все-таки имел целых семь кораблей, когда отправлялся в свое последнее плавание. Росла Николь в доме Полы, отлично говорила по-датски и по-французски, хотя и не отличалась говорливостью.

– Молчаливые девушки становятся хорошими женами, – сказал Бернар Датский.

– Правильно, что Вильгельм женится по старинке, – заметил Бот-то. – Если придется, ему легче будет выгнать жену.

Прошел год, Николь достаточно подросла для замужества, но Вильгельм не спешил ни с христианской, ни с языческой свадьбой. В 932 году от Рождества Христова должна была состояться свадьба Вильгельма. Но умер Ролло. «Все торжества отменяются», – заявил Вильгельм.

Весть о кончине великого хёвдинга, правителя Нормандии, разнеслась со скоростью молнии. Собрались все браться по оружию, ярлы и малые хёвдинги. В глубокой скорби сидели Ботто и Герло, Бернар Датский и Анслег, Вигг и Аск, Сигурд и Горм, Тостиг и Херлвин, Свейн, Роберт, Ослунд, Освен и многие, многие другие. Рядом со мной сидел Риулф. Все считали его иностранцем: он был одним из самых старых друзей Ролло, они вместе покинули Халланд. Его не ждали. Никто не знал, откуда он приехал. Он молчал, погруженный в великую печаль.

Когда Ролло умирал, то неожиданно проявил большую приверженность ко всем религиозным обычаям. Он призвал меня и попросил, чтобы я не отходил от его постели и помог развеять черные мысли, которые не давали ему покоя. Вильгельм сказал, что я сейчас нужен отцу гораздо больше, чем ему, и освободил меня от всех дел.

– Я вижу, они встают из-под земли, – говорил Ролло. – Все, кого я убил. Собираются вокруг меня, как волки, которые почуяли скорую добычу. С разинутыми пастями, со злыми оскалами, топчутся вокруг меня и молчат. Их глаза говорят больше, чем они могли бы сказать словами. Они хотят, чтобы я понес наказание за их невинные смерти, чтобы я попал в ад. Так ли это? Я, конечно, не мог стать безгрешным после того, как герцог Роберт и епископ Франко окунули меня в святую купель.

– Ролло, я отпускаю тебе грехи. Вполне достаточно того, что я нахожусь рядом с тобой. Ты можешь войти в Царство Небесное.

Мои слова не помогали.

– Кто носится вокруг меня? Мне кажется, это люди, которых я сжег. Твоя церковь не разрешает сжигать трупы, потому что тогда души умерших не смогут восстать в день Страшного суда. Неужели все те, кого я сжег, были безвинны?

Я стал рассказывать про христиан, которых Нерон сжег вместо факелов в своем саду. Они стали святыми, души погибших воскресли, хотя их тела были не похоронены, а сожжены. Ролло не успокоился. Он вспомнил, что архиепископ запрещает сожжение трупов, и все кричал:

– Ты врешь мне. Кто ты такой? Ты не епископ. Это Пола тебя прислала ко мне. Убери от нее свои грязные руки, иначе я приду с того света и оторву тебе голову.

Я сидел и молча смотрел на него.

– Ваши боги придуманы наскоро, – пожаловался он.

– Наш Бог, Ролло, – единственный и всемогущий, и его сын Иисус Христос сказал, что Бог – это Любовь. Ты когда-нибудь слышал хотя бы одну проповедь?

– Не перебивай меня! – он схватил мою руку и прижал к своей груди. – Сколько подарил я золотых вещей, колец, украшений, бесценных реликвий соборам и монастырям, чтобы отмолить свои грехи! И все равно они преследуют меня на моем смертном ложе. А Франко? Ты помнишь, он заставлял меня строить огромные соборы, один больше другого. «Зачем такие большие?» – спрашивал я. «Это очень важно, – отвечал он. – Подумай, сколько нормандцев сможет войти в такой собор». Нет, не нужно было мне отрекаться от моих старых богов. Я – засохшая, отломившаяся ветвь. У меня нет друзей, которые могли бы посадить меня на корабль и отправить в те края, где упокоятся души викингов. Я не знаю, где теперь мое пристанище. Все мои друзья погибли некрещеными. Я не встречусь с ними даже на том свете. Все было неправильно. Те боги, которым меня заставляли поклоняться в детстве, тоже неправильные боги. Человек – это прах. Ветер смерти разнесет его, и от него ничего не останется. Никакой вечной жизни я не несу в себе, во мне нет ничего, что могло бы прорасти в грядущее.

Ролло никогда не был пиитом и любимцем муз. А перед смертью он вдруг заговорил возвышенно и одухотворенно.

– Ты продолжаешь жить, – сказал я, – и будешь жить дальше, потом. Разве ты не помнишь, что рассказывали твои отец и дед? Они не могли врать тебе. Жизнь не может остановиться. Кто были те, кого ты видел сейчас? Они существуют, они не исчезли в небытии.

Ролло плакал, слезы струились по его лицу. Я продолжал:

– Вспомни свои чудесные сны. Подумай о своей мечте, о том, как ты сумел ее осуществить. Ты не смог бы построить Нормандию, богатую и счастливую, если бы не отказался от старых богов. Ты победишь смерть, ты будешь жить в детях. Вильгельм, твой наследник, добьется того, что Нормандия станет еще сильнее и краше. Здесь, как в сказке, потекут молочные реки среди кисельных берегов. Нормандия расцветет. Ты дал викингам землю обетованную. Благодаря тебе они обрели дом и благополучие. Ты создал прекрасные законы.

Лицо его прояснилось. И он пролепетал беззубым ртом:

– Птицы, да. Я помню, как они купались, эти белые птицы с красным крылом. Бог сдержал свое слово. Случилось так, как он обещал, мой сон сбылся.

Ролло облегченно вздохнул, откинулся на подушки и душа его переселилась в иной, лучший мир. Я начал читать заупокойные молитвы. Из его застывшего рта выпал небольшой кусочек облатки-лепешечки, смоченной в вине, кусочек гостии, которой он причастился в последний раз. Я спрятал этот кусочек, подошел к Сене и пустил его вниз по течению вместо того корабля, который никогда не поплывет вниз по реке с пылающим телом мертвого хёвдинга на борту, как полагалось по языческим законам викингов. Ролло не был сожжен. Его с великими почестями, при огромном стечении народа захоронили в большом, прекрасном соборе, который он сам построил.