Текст книги "Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей"

Автор книги: Руне Улофсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 44 страниц)

Из Бретани приехал на похороны Ролло Юхель Беранже, из Нанта – Ален. Граф Герберт из Бермандойса спешил засвидетельствовать свое почтение. Он был благодарен Вильгельму за то, что тот вернул ему сына безо всякого выкупа и других дополнительных условий. Теперь он считал Вильгельма своим братом. Вильгельм с радостью встретил высоких гостей. Приехал принц Отто из Восточной Франции. Когда Вильгельм выпил в честь отца прощальный кубок, и все формальности были выполнены, Отто отвел его в сторону. Один из гостей, герцог Гуго последовал за ними, чтобы узнать, о чем будет беседа, но они заговорили по латыни, Гуго ничего не понял. Я стоял рядом, как меня просил Вильгельм, но он ни разу не обратился к моей помощи, потому что все нужные цифры держал в памяти. Он долго говорил с Отто, потом попросил меня рассказать принцу обо всем, что будет его интересовать в нашем государстве. Отто хотел знать многое. Вильгельм же взял под руку Гуго и изо всех сил старался сгладить шероховатости, которые возникали на каждом шагу. Граф из Пойуто только что занял место своего умершего отца. Вильгельму пришлось его утешать. Вильгельм щедро раздаривал подарки, но и ему пришлось принять подношения. Ему придется дорогой ценой заплатить за эти дары.

После смерти хёвдинга во французском государстве возникнут большие беспорядки. Король Рауль, графы и герцоги начнут предъявлять свои права на нормандские земли, а заодно и выяснять отношения. Герцог Гуго предпочтет выждать: если Ролло умело держал в узде дикую толпу нормандцев, то еще неизвестно, как справится с этим нелегким делом его преемник Вильгельм. Предполагалось, что у Вильгельма в его собственном доме обязательно начнутся неприятности, и тогда-то можно будет попробовать отобрать у нормандцев земли, которые король Карл Простоватый так неосмотрительно отдал им. Но обо всем этом позже…

Принц Отто много говорил со мной. Он был человеком образованным и любознательным. Мы подружились. И когда Отто уезжал, он снял со своей руки кольцо и подарил мне.

– Спасибо за незабываемые дни! Много я слышал о нормандской земле, но теперь сам вижу: Нормандия – замечательный, благословенный край. Я не предполагал, что можно так искусно управлять государством.

– Ролло не знал, насколько он гениален. Вильгельм тоже не страдает повышенным самомнением. Оба они сумели здраво распространить на весь край справедливую, по их мнению, систему организации всей хозяйственной, экономической и военной жизни. И ничего тут особенно нет.

– Однако же у вас много удивительного. Правда ли, что в предместьях Руана Ролло повесил на дуб золотое кольцо, и оно висело там три года до тех пор, пока он не вернулся и сам не снял его?

– Это, ваша светлость, новая глава агиографии. Народ уже создает описание жизни Святого Ролло.

Отто был разочарован. Я, конечно, знал, что однажды во время охоты Ролло повесил на дуб, под которым отдыхал, свой золотой браслет. И, может быть, его браслет и висит там до сих пор, потому что в Нормандии нет воров. Эту достоверную историю я не стал рассказывать, потому что не хотел, чтобы со всех концов Франции направились к нам любители золотых украшений.

– Береги своего господина, – сказал принц Отто. – Мне кажется, он великий человек.

– Да, я тоже достаточно сильно околдован им и с давних пор вплоть до самого сегодняшнего дня думаю так же, как вы, – ответил я.

– Теперь я скажу о том, чему ты, как священник, привыкший к сверхъестественному, должен безоговорочно поверить. Вильгельм – первый и единственный во Франции приятный и образованный правитель. Всех остальных нельзя даже и сравнивать с ним. Я знаю, что говорю. Я родственник Роберта, графа Французского, и все-таки я это говорю.

– Я не буду злоупотреблять вашими словами. Может быть, я должен увидеть в них предостережение?

Отто свистнул, ему подвели лошадь.

– Догадка неплохая. Мы думаем одинаково. Ну, еще увидимся. Благословите меня, святой отец.

Я быстро перекрестил удаляющегося всадника и подумал: «Так ли прекрасен этот человек, как кажется?»

За время похоронных церемоний два приглашенных поэта сочинили множество панегириков, торжественных и хвалебных гимнов, песен и стихов и получили за эту работу безумно дорогие подарки из чистого золота, не говоря уже о том, что их поили, кормили и носили на руках в течение всех этих двух недель. Но сочинения их были беспомощны и безобразны. Слушать их было невозможно, переводить – стыдно. Они шпарили по-французски, гости из северных стран не понимали ни слова.

Б давние времена к язычникам непонятным образом тоже сумели пробраться какие-то проходимцы, предложившие сложить стихи о викингах. Ролло был горд и думал, что Нормандия стала так же знаменита, как Английские острова, и будет по заслугам прославлена. Поэты же, прежде всего, интересовались тем, сколько им заплатят и нагло утверждали, будто качество стихов зависит от их стоимости. Ролло щедро их одарил, побоявшись, что поэты рассердятся и станут плохо говорит о нем. Когда же сочинители попробовали переключиться на Вильгельма, то он, к великой моей радости, не проявил к ним никакого интереса и попросил их не присваивать себе прав Господа Бога, который единственный может оценивать поступки людей и их заслуги. Я подумал, что Вильгельм никогда не станет вести свои государственные дела так же неискренне, нечестно, лживо и льстиво, как пишут свои вирши эти стихоплеты.

Зато мы получили огромное удовольствие, послушав трубадуров из Прованса. Трубадуры и менестрели хороши были еще и тем, что из страны в страну переносили самые разнообразные известия, толки, пересуды и сплетни. Правда, за время их долгого пути новости изрядно устаревали и обрастали странными подробностями…

Глава X

Бретань, как обещано, была передана нормандцам в качестве контрибуционной земли, и бретонцы должны были поставлять победителям скот и зерно. Так продолжалось около двадцати лет. За это время Нормандия сумела полностью подчинить себе некоторые бретонские земли и даже установить там военную повинность. Как только бретонские графы Ален и Беранже вернулись к себе после погребения Ролло, они тут же послали в Руан гонца с коротким устным сообщением: «Бретань больше не подчиняется Нормандии». Вместо того, чтобы посылать написанный текст, гонцов часто заставляли заучивать послание наизусть. Это было удобно, во-первых, из соображений безопасности, а, во-вторых, при неблагоприятном повороте событий можно было сослаться на плохую память гонца или на то, что он перепутал текст. (Я такого способа не признавал и всегда четко излагал на бумаге все важные известия.) Гонец ускакал обратно, и Вильгельм пригласил меня для совета. Нельзя было сказать, что он был недоволен, – скорее удивлен.

– Почему же граф сам не сказал мне ни слова, когда разговаривал со мной?

– Наверное, он боялся, что после такого заявления не сможет спокойно вернуться к себе домой, – предположил я.

– Как это низко! Я всем гарантировал полную безопасность. Разве мог я осквернить предательством прощание с отцом?

– Пардон! – закричал я и поднял руки к небу. – Я не о тебе говорю. Я хочу, чтобы мы поставили себя на место бретонцев и попробовали понять, почему они так поступили. Ты же помнишь, бывали случаи. Харальд Лювва из Норвегии, например, сжигал своих гостей.

– Но я же не Харальд! Бретонские графы должны это знать, – Вильгельм несколько успокоился. – Давай поговорим о самом послании. Я хочу узнать твое мнение прежде, чем начну разговаривать с ярлами.

– Несмотря на его содержание, известие составлено в мирных тонах. Они, видимо, имеют в виду, что время контрибуционных выплат закончилось. Теперь они хотят жить независимо, под властью короля.

– Французский король свои права передал нам.

– Но не на вечные времена. Нормандия тогда не была такой благополучной и обеспеченной. Они обязались кормить нас только до тех пор, пока мы не встанем на ноги. А теперь? Бретонцы видят: страна расцвела, кругом изобилие, мы продаем в другие страны излишки зерна и скот.

Вильгельм задумался.

– Пожалуй, ты прав.

– Я не имею никакого права на собственное мнение. Я просто пытаюсь расшифровать бретонское послание. Видимо, дело не обошлось без короля. Он мечтает отобрать Бретань и сбросить нас в Ла-Манш, а сам этого сделать не может. Только мы все равно не будем ни советоваться с ним, ни следовать его советам, – ответил я быстро. – Будем бороться. Посмотрим, сможет ли король подкрепить внушительной военной силой весомость своих притязаний?

– Такое впечатление, что ты одновременно говоришь за двоих.

– Это называется диалектикой, – ответил я. – Аргумент и контраргумент. С одной стороны, у бретонцев есть право, а, с другой стороны, следует посмотреть, есть ли у них сила, чтобы защитить свое право.

– Продолжай, продолжай.

– Никто по-настоящему не знает, что такое Бретань. Графства Рен и Нант? Или границы проходит около Коуэснона и Рисля? Если мы позволим бретонцам самим выяснять, как обстоят дела, то будем вынуждены воевать до бесконечности, и в Нормандии не останется ни одного живого человека. Лучше просто-напросто самим установить границу.

Вильгельм сначала посмотрел на меня с беспокойством, потом начал смеяться.

– Слушай, ты, епископ, ты должен добиваться мира. А ты что наговорил? По-твоему, мы должны ответить на запрос бретонцев оружием и войной?

Я пожал плечами.

– Если ты можешь разобраться и установить границу мирным путем, это, конечно, было бы гораздо лучше.

Тут Вильгельм перестал смеяться и с сомнением покачал головой.

– Графы говорили, что доверяли моему отцу, а теперь по-прежнему доверяют мне. Трудно иметь дело с людьми, которые легко отказываются от своего слова. Выбери тех, кого захочешь взять с собой, и попробуем с бретонцами договориться.

Переговоров можно было бы и не начинать. Я вернулся, не выполнив поручения. Пылая негодованием и яростью, нормандские ярлы собрались в Руане.

– Мы должны обломать им рога и объяснить что к чему!

– Они думают, Ролло умер, значит с нами можно играть в любые игры?

– Мы что, совсем обессилили, выродились? Забыли законы отцов и предали их дело?

Ярлы бушевали, и Вильгельму, того и гляди, могла понадобиться его длинная шпага.

– От войны с соседями хорошего не жди, – сказал Вильгельм, когда мы остались одни. – Но я не могу допустить, чтобы кто-то мог подумать: «Он предал нормандцев в первой же битве, которая началась после смерти его отца».

Юному нормандскому хёвдинг пришлось подчиниться решению ярлов. Бретонцев быстро поставили на место и загнали обратно за пограничную реку Коуэснон. Кроме того, нормандцы, проскакав по Бретани, где-то сожгли город, где-то селение, убили некоторое количество жителей и после этого решили, что надолго навели порядок. Вернулись в Руан на сороковой день после смерти Ролло, устроили большую тризну и разъехались по домам.

Сразу же после этого с запада пришла еще одна плохая новость. Опомнившись, бретонцы под предводительством двух взбунтовавшихся графов направились в Нормандию.

Герлог не была членом Высшего Совета, но принимала живое участие в составлении военных планов. Мы узнали о нападении бретонцев во время завтрака. Тотчас же был извещен Бернар Датский, а мы попытались продолжить трапезу.

– Ты что-то пожадничал, братец, – сказала Герлог, дожевывая кусочек дичи.

– Пожадничал?!

– Ты знаешь, о чем я говорю. Помнишь подарки, которые ты получил во время похорон отца? Слишком уж они тебе понравились. Ты обрадовался, поверил в искренность и доброту графов и поспешил всех ярлов распустить по домам.

Вильгельм покраснел.

– На этот раз я никого не отпущу, прежде чем мы не разобьем бретонцев.

Он сдержал свое слово, но нам дорого пришлось заплатить за победу. В память о ней осталось много надгробий…

Однажды во время боя рядом с Вильгельмом оказался ловкий, отчаянно храбрый молодой всадник. Несмотря на доспехи и шлемы, закрывавшие лица, Вильгельм всегда узнавал каждого из своих воинов. Но он почему-то не мог понять, кто этот всадник, хотя лошадь он, пожалуй, где-то уже видел. «Вновь прибывший, забыл представиться. Обязательно надо выяснить», – подумал Вильгельм и вдруг почувствовал, что выбит из седла и падает на землю. Нападающий начал разворачиваться и замахнулся мечом. Не хватало только одной секунды, чтобы отбить удар. Мелькнула мысль: «Отец был прав. Нет наследника, не останется никого, кто бы мог… Все пропало». Совершенно неожиданно голова врага отделилась от туловища и пролетела мимо Вильгельма, покатившись под ноги его лошади. «Что за чудо? Неужели неизвестный воин спас меня?» Молодой всадник подлетел, схватил голову врага и вытер свой окровавленный меч об одежды убитого.

– Этот трофей я возьму в Руан. И буду каждый раз привозить по голове. Нормандцы должны понять: женщина тоже может стать хёвдингом.

Ну и ну… По голосу Вильгельм сразу узнал неизвестного. Да, это была Герлог, его сестра!!! Она сражалась рядом с ним, локоть к локтю.

– Я уже распрощался с жизнью. Не знаю, как и благодарить тебя.

– Благодарить будешь потом. Сейчас нет времени. Вокруг много врагов.

Он совершенно забыл, что они находятся в самом пекле. А Герлог успела свалить еще одного всадника.

– Давай, будь внимательнее, следи за собой! – кричала она, размахивая мечом. – Твоя жизнь слишком ценна, ты не смеешь рисковать, когда перед тобой ничтожные бретонцы.

Они отбились, покинули поле боя и направились домой.

– Не знаю, что бы я делал без тебя, – сказал Вильгельм.

– Ладно, в следующий раз возьми телохранителя получше.

– Лучше не бывает. Но скажи честно, раньше ты уже сражалась вместе со мной?

– На этот вопрос я отвечать не стану. И не могу обещать, что мой сегодняшний бой будет последним. Но, дорогой брат, сделай одолжение, не выдавай меня. Это будет твоей благодарностью и моей наградой.

Он вынужден был пообещать.

Через несколько дней нормандцы зажали в кулак своих врагов. Некоторые бежали, кого-то взяли в плен. Среди пленных были графы Ален и Беранже.

– Не понимаю, откуда вы все сразу так быстро навалились, – жаловался граф Ален.

– А я уже понял: ты ничего не понимаешь в военном деле. Иначе не зашел бы так далеко. Теперь я позабочусь, чтобы ты занимался чем-нибудь другим вместо того, чтобы сидеть и обдумывать каверзные планы против нормандцев.

Ален вместе со своими сообщниками был приговорен к изгнанию и отбыл к королю Этельстану в Англию. Его имущество и владения перешли к Нормандии.

Граф Юхель Беранже так искренне плакал, извинялся и просил прощения, что все это походило на правду. Вильгельм понял, что Юхель не смог противиться графу Алену и пошел за ним без особого на то желания. Юхель в присутствии многих свидетелей поклялся на Святых реликвиях Хамельтрудиса никогда не воевать против нормандцев, отказался от прав на бретонские земли, преподнес Вильгельму дорогие подарки и был отпущен.

Могли возникнуть проблемы с французским королем. Вместе с тем, никакой король не мог помешать Юхелю Беранже передать Нормандии свои поместья. Вильгельму стали принадлежать все земли от Фландрии до Нанта, все побережье. Начали выяснять, кто из родственников Полы выступал против. Послали послов, узнали, что все родственники признают Вильгельма. Пола радостно и удовлетворенно сказала сыну:

– Слава Всевышнему! Наконец-то я могу спокойно называть тебя герцогом. И, думаю, ты скоро станешь отцом; я надеюсь, родится мальчик.

Николь забеременела каким-то удивительным образом. Вильгельм только однажды провел с нею несколько часов и никогда больше не приходил. Все произошло так быстро… Она никак не могла поверить, что станет матерью, хотя появились все необходимые признаки. Прошла уже половина положенного срока, все стали считать оставшиеся недели, а Вильгельм все боялся поверить: он не переставал сомневаться в своих мужских способностях…

Однажды ночью, когда все крепко спали, ко мне пришла Пола. Было холодно. Через весь дворец она прошла в легкой ночной рубашке, замерзла и залезла ко мне под одеяло. Нельзя было не понять, как подействовала на меня ее близость. Она посмотрела на меня и нежно обняла.

– Ты не получил заслуженной награды. Я не выполнила своего обещания и готова одарить тебя сейчас. Я ведь вдова. Но ты, может быть, уже не любишь меня?

– Ответ тебе известен, – сказал я.

– Я пришла не только поэтому. Много воды утекло с тех пор, но меня все время мучают воспоминания. Страшная участь постигла принцессу Гислу. Я хочу покаяться. Отпустишь ли ты мне мои грехи? Кроме тебя, я ни с кем не могу поговорить. Но как я могу каяться перед епископом, руки которого в крови?

Моя рука чувствовала тепло ее груди, мягкой, высокой и упругой, как у молодой девушки. Я ощущал, как бьется ее сердце.

– Ну и ну! Ничего не скажешь, ты выбрала весьма диковинное место и чрезвычайно странное время, чтобы поговорить о грехах, – заметил я.

– Дневной свет не выдержит таких разговоров. Тебе, единственному, я доверяю. Ты все знаешь обо мне и терпишь меня. Помоги. Мысли мои, как белка в колесе, беспрестанно бегут по одному и тому же кругу. Может быть, потому, что я старею.

– Да, не даром говорится: когда дьявол состарится, он станет монахом. Что я могу ответить тебе?

Она потрепала мня по щеке.

– Ну а сам-то ты, сам? Разве тебя не мучает совесть?

– Я понял, что Гисла тяжко страдала, и только поэтому у меня, как и у тебя, камень на сердце. Все это так гложет тебя? Не думал. Знаешь, Пола, настало время, узнай правду. Когда я прискакал из Бауэкса в Руан, Гисла без посторонней помощи уже умерла своей естественной ненасильственной смертью. Я много раз пытался рассказать тебе об этом. Ты не хотела слушать и не верила мне. Так вот. Никакого отношения к смерти Гислы я не имею.

Пола замерла и перестала дышать.

– Я никогда не говорил тебе. Это лежит на самом дне моего сердца.

– А что еще припрятано в твоем сердце?

– Моя любовь к тебе. Нет, не только. Это плохой ответ. Слушай: ты думала, я отправился убивать Гислу, а я спешил к епископу Франко. Хотел рассказать ему о наших планах. Вот каким предателем я был. Мне ни до чего не было дела – лишь бы принцесса осталась в живых. И я очень заботился о том, чтобы ничем не запятнать своего имени.

Пола была озадачена, она растерялась, но ненадолго.

– Ага! Так вот почему ты был таким праведником! Не захотел получить награду, которую я тебе предложила. Сколько же в тебе подлости!

«Самый страшный мой грех, – подумал я, – в другом. Я разгласил тайну исповеди, нарушил долг кюре; все, что узнал от повешенных друзей Гислы, рассказал Поле. Тогда она сумела воспользоваться моим клятвоотступничеством, попробовала заставить меня выполнить ее ужасный замысел». Так было, но я промолчал.

У нее возникло новое предположение;

– А может быть, ты поехал к епископу, чтобы уберечь от греха и спасти меня? Хотя это дорого обошлось бы тебе.

Она долго говорила о том, что считает себя виноватой. Она вовлекла меня в свои злые дела. Она никогда не простит себе этого.

Ну вот, снова началось! Ей не стало легче, несмотря на то, что она узнала правду.

Неожиданно и по-женски непоследовательно она сердито спросила;

– Почему ты сразу честно не рассказал мне обо всем?

– Не знаю, может быть, побоялся. И конечно, мне хотелось стать героем в твоих глазах.

– Героем? В моих глазах? У тебя ничего не вышло.

– Конечно. Ты же считаешь, что во мне много подлости. Ты завладела моей волей, мыслями, душой. И моим телом, – сказал я.

– Допустим, я завладела тобой. Но без моей помощи ты никогда не стал бы епископом.

– Скажи еще, что твой сын взял меня в ближайшие советники по твоей милости.

– Нет, он сам тебя выбрал. Ролло из ревности не очень-то обрадовался, а я очень довольна. Вильгельм слишком праведен. Ему необходим такой аморальный советчик, как ты. Он должен иметь более широкий кругозор. Надеюсь, ты будешь ему время от времени напоминать, что он живет в мире, который состоит не из одних праведников и монахов.

– Ты говоришь так, будто он еще до сих пор ничего не узнал. – Я бы хотел ответить по-другому, но не смог. Имела ли она право так плохо думать обо мне? Ишь ты, аморальный советчик! Разве я многократно не доказал свою беззаветную преданность нормандскому дому? Или моя любовь и верность приносила мне какие-нибудь доходы? Была выгодна? Интересно! Она зашевелилась, и я потерял способность рассуждать.

– Теперь, когда мы все знаем друг о друге, я должна признаться еще кое в чем. Мы с тобой всегда нравились друг другу, не правда ли? После всех откровений и упреков мы оба, и ты, и я, заслужили награду, отдых и наслаждение. Для меня будет радостью наша близость.

Ей ничего не стоило разбудить во мне желание и страсть. Только теперь я понял, что имел в виду Ролло, когда говорил: «ты не знаешь, какая она». Вот теперь узнаю.

– Мне кажется, я имею дело с дьяволом, – сказала Пола.

Как же она жила все эти последние годы рядом с немощным стариком?

Когда мы дошли до самого главного, мне показалось, что над нами наклонился Ролло, и я снова услышал его гневные слова: «Убери от нее руки; даже после смерти я встану из могилы, и тебе не поздоровится».

Он выполнил свою угрозу. Я почувствовал себя бессильным. Ролло, который уже сгнил в гробу, никому не хотел отдать свою жену. Он, давно умерший, оставался по-прежнему сильным и всемогущим. Пола растерялась и встала на колени на полу возле кровати.

– Неужели же я не могу воспламенить мужчину? Или все вокруг врали про твоих женщин? – Потом она в гневе, без малейшего милосердия вскочила на ноги, повернулась и собралась уйти.

– Пола, – закричал я, – происходит какое-то колдовство, вмешались тролли. Вернись, я расскажу тебе, в чем дело…

– Ах, вот оно что! Поэтому… – Она смотрела на меня с отчаянием. – Что же нам делать, Хейрик?!

Меня охватил приступ ревности. Я подумал, что с ней уже происходило нечто подобное и призрак Ролло явился ее избраннику. Кто бы это мог быть? То ли какой-то случайный гость, приезжавший в Руан, то ли она безуспешно пыталась сблизиться с несколькими мужчинами. Но с кем? Когда? А может быть, никто и никогда не был с ней?..

Пола ушла. Я долго не мог успокоиться. Перед моими глазами стоял призрак – наполовину сгнивший Ролло. Я метался по комнате, выходил из дворца и снова возвращался, пытался отвлечься, думать о чем-то другом, – ничего не помогало. Призрак был почти осязаем. В тот же день я затеял в своей комнате ремонт и, воспользовавшись этим предлогом, ушел из герцогского дворца. В моем новом жилище было темно и тесно, постель неудобна, но я надеялся избавиться от страшных видений.

Когда Ролло умер, его захоронили в соборе Нотр Дам в Руане. Могилу предполагалось закрыть надгробной плитой, которая должна была заменить несколько керамических плиток соборного пола. Еще при жизни Ролло распорядился, чтобы будущий могильный камень был вынут из стен его отчего дома. Дом был построен из песчаника, камня мягкого; он не смог бы выдержать тяжести всех тех ног, которые пройдут по нему в течение последующих веков. Почему не гранит или хотя бы медь? Но Ролло стоял на своем: только песчаник из Халланда. Моряки отправились за камнем. Целый год от них не было ни слуху ни духу. И вдруг перед самой смертью Ролло привезли огромную глыбу. Но в пути от сильного удара она раскололась на две части, потому что во время шторма корабль налетел на скалы. Так Ролло и умер, не дождавшись своего надгробия. Тогда Вильгельм заказал огромную медную плиту в Германии, где были самые искусные во всей Европе мастера по литью и обработке металлов. На изготовление плиты требовалось много времени. А пока гроб с телом Ролло, ожидая окончательного погребения, стоял в соборе в незакрытой могиле, распространяя зловоние, что очень не нравилось прихожанам. Да и священнослужителям тоже; им приходилось сжигать столько ладана и благовоний, сколько хватило бы на многие годы…

Я решился. Достал лодку – это был маленький датский челн. Владелец долго не хотел продавать, говорил, что подозревает меня в сомнительных, может быть, даже преступных намерениях. Все-таки я убедил его, и за деньги, на которые можно было бы купить десяток таких лодок, он уступил ее мне. Лодку я оставил недалеко от собора. Следующей покупкой была тележка, на которой я привез деготь. Спрятать ее на берегу стоило большого труда, но и это удалось. Только Пола знала о моих приготовлениях. Ей в моем плане отводилась важная роль. Во-первых, она по моему настоянию пожертвовала одну из Святых реликвий в монастырь в Юмиэгесе и попросила, чтобы там торжественно отпели Ролло. Во-вторых, необходимо было всех выдворить из Руана. Пола устроила торжественную тризну. Руан опустел. А в Юмиэгесе собралось столько народу, что всех гостей негде было разместить, и пришлось поставить множество палаток.

Пока руанцы пировали в Юмиэгесе, я пришел ночью в собор и спустился в могилу. Пришлось воспользоваться ломиком и долго повозиться с замком, прежде чем удалось открыть крышку гроба. Преодолевая ужас и отвращение, я обвязал полусгнившее тело веревками и осторожно, чтобы оно не рассыпалось на части, поднял его из могилы. Больше всего я боялся увидеть мертвые глаза Ролло, поэтому быстро накрыл его голову платком. Чтобы гроб не остался пустым, сложил туда кости каких-то животных и кинул труп бродячей собаки – дабы не прекратилось зловоние и не возникли ненужные подозрения и любопытство. Затем приладил замок на прежнее место и вылез из могилы. Наконец, можно было перевести дух. Я огляделся. Кажется, все в порядке. Теперь, дорогой Ролло, ты полезешь ко мне в мешок, хочешь ты этого или нет. Я начал заталкивать тело. Оказалось, что мертвый Ролло намного меньше, чем живой. Но выяснилось: тело умершего нельзя ни сложить, ни согнуть. Пришлось примириться с тем, что ноги торчали из мешка. Я потащил мешок к выходу. Осторожно открыл ворота. Ни души. Больше всего меня мучил этот жуткий запах гниения и смерти. К счастью, до лодки было недалеко. Ноги Ролло я бережно засунул подмышку, иначе не сумел бы справиться со своей ужасной ношей. Полгода эти злосчастные останки лежали в могиле и могли развалиться каждую минуту. Мне вдруг стало смешно: много раз Ролло обещал снести мне голову. А теперь он сам мог лишиться головы от малейшей моей неосторожности. Я пребывал в какой-то эйфории, в странном приподнятом настроении. Ночь была совершенно беззвездной. Я шел в полной темноте, но хорошо знал дорогу, потому что проходил по ней десятки раз. Кроме меня, в этот дьявольский час на площади никого не было. И вот я у цели. Опустил мешок в лодку и стал готовить Ролло к его последнему плаванию. На тележке привез припрятанный в соборе деготь и вылил его на мешок. Поднялся ветер. Я поджег деготь и оттолкнул лодку. Быстрое течение подхватило ее, я выпрыгнул и поплыл к берегу. Лодка могла перевернуться на повороте, но все обошлось благополучно. У меня не было сомнений: тело Ролло, пылающее как факел, сгорит быстро.

Зрелище было поистине фантастическое и завораживающее. По бурной реке на своем объятом пламенем погребальном корабле плыл великий хёвдинг Ролло из Халланда, и столб дыма поднимался до самого неба.

– Ты получил, что хотел, старый Ролло! – крикнул я вдогонку. – С тобой нет ни слуг, ни рабов, ни оружия, но и без них тебя с почетом встретит в Вальхалле, в чертоге мертвых, сам всемогущий Один!

Между тем, на берегу появились зрители. Их, наверное, разбудил запах дыма и отблеск ночного пожара. Мне пришлось здорово постараться, прежде чем я сумел отплыть в сторону и выбраться, наконец, на берег Сены подальше от города. Почти не помню, как добрался до бани, которую я специально протопил накануне, чтобы вымыться и отогреться после ночного путешествия. Тем не менее, утром я уже лежал в горячке. Никто ничего не заподозрил. Навестившие меня братья-монахи просто не заметили, как пролетел день, проведенный ими в Юмиэгесе. Но что, собственно, значит один день, когда сотни и тысячи лет для Господа Бога – только мгновение. Я предавался размышлениям и воспоминаниям о прошедшей ночи, как вдруг ко мне пришел служка из собора. В руке у него был мой ломик.

– Святой отец, я нашел его в соборе неподалеку от могилы Ролло, – сказал он. – Утром большие двери были открыты, и к ним от могилы тянулся влажный след. Неужели Ролло мог встать и уйти из гроба?

Несмотря на горячку, я захохотал.

– Нет, дорогой друг, не думаю. Ролло спокойно спит в своем гробу. Не тревожься. Сегодня шел дождь, возможно кто-то заходил в собор. А ломик я сам оставил. Мне нужно было открыть мой ларь. Потом я молился и позабыл о нем. Спасибо, что принес.

– Святой отец, это еще не все. Пропал деготь, который ты держал в своем ларе. Сегодня ночью на реке видели горящую лодку. Может, кто-то украл деготь, налил в лодку и поджег? Говорят, лодку прибило к берегу возле Юмиэгеса.

Я с трудом сдерживал волнение. Неужели тело Ролло не успело сгореть и кто-то может его обнаружить?

– Проделки сатаны, сын мой, – как можно равнодушнее сказал я. – А может, молодежь балуется? Да, во времена Великого Ролло никто не мог себе позволить подобных шуток.

– Твоя правда, святой отец. Скоро Пола возвращается из Юмиэгеса. Дай-то Бог, чтобы все было хорошо.

– Иди с миром, сын мой, и ни о чем не беспокойся.

Вскоре ко мне пришел Вильгельм, который только что вернулся из Юмиэгеса. Он показал мне послание от Риулфа.

«Мы, нормандцы из Котентина, и другие младшие хёвдинги, в будущем станем сами править собой. Повелевайте землей к востоку от Рислы и оставайтесь там. А на западе от Рислы тебе и твоим людям искать нечего».

Вильгельм был сильно встревожен и даже не заметил, что я болен и на лбу у меня выступил холодный пот.

– Если Риулф добьется своего, мы вернемся к тому, с чего мой отец начинал. И конец всем нашим мечтам о единой и сильной Нормандии.

Меня томила мысль о горящей лодке, которую прибило к берегу. Похоже, Вильгельм ничего не знал, иначе давно сказал бы мне. Я понимал, что тело Ролло должно было сильно обгореть и опознать его никак невозможно. Я заставил себя успокоиться и заняться более важным делом.

– Дай Риулфу уклончивый ответ, – посоветовал я Вильгельму, – мол, мы готовы с ним поговорить. Тогда у нас появится время, чтобы все взвесить и принять правильное решение.

– Я не могу позволить нормандцам сражаться против нормандцев. Я скорее готов отказаться от власти, лишь бы не начинать междоусобную войну.

Я испугался, что именно сейчас Вильгельм окончательно выберет для себя участь монаха, и постарался отвлечь его. Мы начали готовить послание Риулфу. Ответ Вильгельма получился умным, осторожным и в то же время смелым. Он писал, что готов отказаться от последней рубашки ради мира, но землю, которую требует Риулф, он не отдаст. Однако, добавлял Вильгельм, он с благодарностью примет все советы Риулфа и приглашает его участвовать в управлении государством.