Текст книги "Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей"

Автор книги: Руне Улофсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 44 страниц)

О, это Этельред знал хорошо. Как быстро семейство герцога захватило в Нормандии все мало-мальски стоящее: графские земли, леса, поля и пастбища, не говоря о водных путях.

Наконец, все прожевав, король повернулся к епископу:

– Похоже, ты уже все неплохо обдумал, любезный Эльфеа. Может, ты уже знаешь, которой из сестер герцога мне следует заняться?

Епископ задумчиво водил носком туфли по пыли на полу вдоль упавшего сквозь оконце палаты солнечного луча, как будто очень смутился.

– Я обмениваюсь посланиями с Робертом, архиепископом Руанским, и всегда стараюсь отвечать ему любезно. А он, как вам известно, приходится братом герцогу Ричарду Второму.

– Нет, таких тонкостей о руанских правителях я не знаю, – рассмеялся король. – Но неудивительно, что они прибрали к рукам и этот престол. Как ты сказал – родством они дорожат? Ну, так что же пишет нынче Его Высокопреосвященство?

– Он достаточно ясно выражает то же самое мнение, что я только что высказал. Он полагает, что нашим странам следовало бы сделать союз более тесным. Скажем, посредством заключения брака между его сестрой Эммой, шестнадцати лет, и английским королем. Архиепископ Роберт также замечает вскользь, что брат его герцог разделяет подобное мнение, но, не желая ранить чувств короля, не поручал передать оное своему посланнику, отправленному в Англию передать соболезнования по поводу прискорбной кончины присноблаженной королевы.

Этельред поначалу даже не сообразил, о которой из королев идет речь: несчастную Альгиву он и за королеву-то не держал.

– Да, как же, был тут какой-то граф, передавал мне соболезнования от Ричарда, теперь я вспомнил. – Король подозрительно глянул на епископа. – Думаешь, его подсылали все разнюхать?

– Что Ваше Величество изволит иметь в виду?

– Ну, посмотреть, как тут у нас… что я за птица. Подойду ли я его изысканной французской сестрице. Мы же с ней не вполне ровесники, если так можно выразиться…

Епископ выпрямился в кресле: он даже почти привстал.

– Ваше Величество – мужчина в самом расцвете сил. Английскому престолу нечего стыдиться. Я уж не говорю о предках уэссекских королей.

– Да нет, нет, – устало отвечал король, – я просто пошутил.

* * *

Такой вот разговор вышел с епископом. Король жалел, что у него сорвалось с языка это «разнюхать», вышло глупо. Ему совершенно ни к чему уверения епископа в том, что он и сам знает: что он мужчина в расцвете сил, что английскому престолу нечего стыдиться, что в числе его предков были такие молодцы, равных которым не найти никакому другому королевскому дому.

Он окинул взглядом море и земли вокруг Корф-Касл. Велика и богата его страна. И лишь ему дано спасти ее от воинственных пришельцев. Конечно же, он посватается к Эмме! К ней явится не попрошайка. Не милости ищет он, но союзника. Отчего бы не попробовать? А главное, предложение-то исходит от Нормандии, а не от него самого.

Так и вышло, что поездка в Корф-Касл оказалась полезна: благодаря ночному кошмару он пробудился – и принял решение.

За холмами на востоке посветлело. Для начала надо ехать в Винчестер потолковать с епископом о первоочередных действиях. Может, отправить целое посольство? Ладно, Эльфеа чего-нибудь присоветует.

Он уже сделал было шаг, но остановился, едва не полетев с крутой башенной лестницы. До него вдруг дошло, что больше не нужно ругаться с матушкой и слышать ее неизменное «нет» на его сватовство к Эмме.

Он расхохотался и сбежал с лестницы галопом, распевая: «Старушка умерла, умерла, умерла – аллилуйя!»

Глава 2

Эмма пустила Дитте, серую в яблоках кобылу, вскачь по широкой дороге между Пон-де-Аршем и Руаном. Ее развевающиеся белокурые волосы летели по ветру, словно легкий дым за факелом гонца. Она не прочь показать свои роскошные кудри во всей красе. Конечно, сидеть на них, как сказочная принцесса, Эмма еще не могла, но их длины уже вполне хватало, чтобы прикрыть груди. Ей нравилось стоять так в бане, вызывая зависть у других женщин и поддразнивая мужчин. Она уже понимала: все полускрытое влечет их особенно.

О, что за прелесть, мчаться вот так, галопом, что за торжество! И для Дитте тоже. А кругом, обочь гладкой дороги, – холмистая местность низовьев Сены, поросшая лесом, так что легко полететь из седла вверх тормашками, едва забудешь про осторожность. Своего пажа она оставила далеко позади. Он был при ней на всякий случай. Так решил ее брат, герцог, а как он решил, так и будет. Несмотря на все ее уверения, что для верховых прогулок ей никто не нужен. В самом деле, что может с ней случиться на этих хорошо знакомых дорогах, где каждый поворот ей прекрасно известен, где она знает каждую усадьбу и всех ее обитателей. Но Ричард полагает, что времена теперь неспокойные. Мало ли кто захочет захватить ее в плен, чтобы отомстить за какую-нибудь обиду.

Эмма понимала, что Ричард все еще опасается крестьян с западных угодий, которых так жестоко наказал несколько лет назад. У тех, кто нынче мыкает горе с одной рукой и одной ногой, вполне могут оказаться родичи, а у них все четыре конечности в исправности. Но в таком случае мстители собрались бы вместе, и тогда соглядатаи Ричарда приметили бы приближение шайки задолго до ее подхода к левобережию Сены.

Шестнадцатилетняя Эмма знала лишь мирное время и воспринимала его как само собой разумеющееся. Трудно казалось даже представить, что творилось тут раньше. А ведь ее блаженной памяти отец пережил захват Нормандии и сам был в плену у французского короля.

Не раз и не два обретала Нормандия мир лишь при содействии конунга датчан, приходившего отцу на подмогу.

Этой решительной и победоносной поддержкой короля Харальда Синезубого Эмма особенно гордилась. Ее дед по матери некогда был дружинником Харальда, но, раз увидев Нормандию, так полюбил этот край, что решил тут поселиться. Он привез сюда бабушку и обзавелся семейством… Нет, вроде бы семья у них уже была, ведь Гуннор, мать Эммы, родилась в Дании. И так хорошо сложилась дедушкина жизнь на новом месте, что он стал со временем главным лесничим герцога. Даже больше – герцогским тестем, когда Гуннор стала Ричарду женой.

Эмма знала, что многие морщились, узнав о выборе герцога. Ведь Ричард был первым браком женат на ее тезке, Эмме, дочери знаменитого графа Гуго Парижского, через нее он породнился со знатными фамилиями во многих странах! И когда та Эмма умерла совсем молодой, и сам Ричард был юным и статным герцогом, неужто он не нашел ничего лучшего, чем сделаться зятем датского пришельца без родословной? Охам и ахам не было конца. Распускались слухи один другого нелепее. Дескать, молодой Ричард, любитель женщин и вина, однажды заночевал в доме лесника, влюбился в его красавицу жену и во хмелю приказал, чтобы та была у него в постели этой же ночью. Лесник приуныл, но верная жена не растерялась. В темноте она уложила с герцогом свою сестру, Гуннор, а ему наутро так понравилась подмена, что он женился на Гуннор, да еще и спасибо сказал.

Так утверждали завистники, а пуще того завистницы. Особенно из тех, кто кроме собственной родословной ничего не знает – до такой степени, что может предположить, будто форестарий[8]8
  Главный лесничий короля.


[Закрыть] герцога Нормандского – то же самое, что простой лесник. Только тот, кто не имеет о Нормандии ни малейшего представления, мог выдумать подобную небылицу; совершенно очевидно, что ее состряпали при парижском либо лаонском дворе.

Эмма придержала Дитте, чтобы дать разгоряченной лошади отдых, а пажу – шанс догнать ее и избежать герцогского гнева – неминуемого, вернись она без его «охраны».

Правда же такова, что ее мать Гуннор ведет свой род от шведских и датских королей. Но что касается имен и линий в далеком прошлом, Эмма всего не помнила, полагаясь на память матери: если понадобится, всегда можно спросить. Хотя это, пожалуй, опрометчиво: Гуннор, слава Богу, пока что всегда рядом, а вот отец Эммы, ее дорогой отец, покинул сей мир, когда ей было только одиннадцать лет. Может, пора уже заняться собственной родословной, пока время позволяет?

Сзади послышалось недовольное ворчание – с пажом такое бывало, и Эмма его слушала терпеливо и покорно. Но когда, поровнявшись с ней, он сердито дернул ее за волосы, она остановила Дитте и спросила, какого черта он это сделал.

– Ты не должна возвращаться домой простоволосая, как потаскуха, – заявил он.

– Да? Что это тебе взбрело?

– Могут… могут подумать, что мы с тобой занимались тут в лесу непотребным делом, – ответил он так нагло, что стало ясно, о чем он думал всю дорогу.

– Стыдись! – воскликнула она, ударив его хлыстом по щеке. – И вообще, не смей говорить мне «ты», как…

Дитте рванулась вперед, напуганная неожиданной вспышкой гнева своей наездницы, и паж так никогда и не узнал, как именно ему следует говорить. Эмма снова отпустила поводья, решив даже не думать о том, какую взбучку получит паж по возвращении. Уж она-то позаботится, чтобы этому мальчишке с богатым воображением больше не поручалось ее сопровождать. И если ей вообще нужен телохранитель, пусть тогда назначат сразу двоих, чтобы ни один не мог похваляться в замке «непотребным делом» с молодой госпожой только оттого, что не было свидетеля и никто не может его опровергнуть.

Пригнувшись, она влетела в восточные городские ворота, хотя вообще-то знала, что голова проходит и так, потом решила, что стоит взять чуть правее, – и на всем скаку врезалась в задний борт ехавшей впереди повозки. Эмма понимала, что она слишком разогналась, и теперь кляла свой горячий нрав. Дитте попыталась смягчить толчок, резко повернув в сторону всеми четырьмя ногами, чтобы удар пришелся вскользь, на круп. Но избежать столкновения с повозкой – маленькой двуколкой, которую вез на себе какой-то человек, – не удалось. Как на грех, повозка оказалась груженой яйцами из Сент-Уана, – вернее, тем, что от них осталось. Стена дома напротив Эммы истекала ручьями белка и желтка.

Сам возчик – монастырский прислужник из Сент-Уана, угодив в яичную жижу, клял на чем свет стоит всех баб и всех лошадей; для лица духовного или почти что духовного он обнаружил преизрядный запас бранных наименований той части тела, каковая, так сказать, имеется и у женщины, и у кобылы. Пристыженная, Эмма спешилась, чтобы помочь ему. Но возчик грубо оттолкнул протянутую руку и поднялся на ноги самостоятельно, хоть и не без предосторожностей, чтобы сызнова не шлепнуться в яичницу. Выбравшись, он повернулся к Эмме и уже собрался снова на нее напуститься, как вдруг замолчал.

– Я вижу, ты узнал меня, – кротко произнесла та. – Я, как ты понял, сестра герцога, и я обещаю позаботиться, чтобы тебе честно заплатили как за поклажу, так и за бальзам для ран, только ты, будь добр, сходи к нашему казначею и скажи, во сколько ты это оцениваешь.

– За бальзам? – не понял тот. – Я даже и не ударился.

Эмма грустно улыбнулась:

– Я хотела сказать, тебе должно быть еще заплачено за нанесенную обиду. И за стирку рясы. Потому что, когда ты снимешь ее у себя в Сент-Уане и выкрутишь хорошенько, там хватит на омлет для всей братии.

Прислужник хмыкнул, но, видно, чуть смягчился: казалось, он недоумевает, прилично ли насмехаться над его невзгодами, и в то же время стыдится, что был так дерзок с благородной дамой, – хотя, с Другой-то стороны, сама она и виновата. Когда же Эмма отвернулась, чтобы взглянуть на лошадь, он лишь бросил ей в спину:

– В другой раз не было бы хуже!

Кругом столпилось множество зевак, кое-кто пытался спасти нерастекшиеся яйца, все охали и хихикали над Эмминой глупостью. Поняв, что здесь ей больше делать нечего, Эмма взяла Дитте под уздцы и решила проделать оставшийся путь пешком.

Что ж, обычная история… Как никто другой, она умеет сама себе устраивать неприятности. И негоже пенять на норманнскую кровь. Подобное оскорбительно для норманна – ложь и поклеп, будто датчане и другие обитатели северных земель – эдакие тюлени! Скорее наоборот: разве не при них зажила Нормандия в мире, и где во всей Франции так спокойно, как здесь?

Иногда ей казалось, что ее земляки, включая даже ее собственную семью, стыдятся наследия старого Ролло и пытаются замалчивать кое-какие ужасные предания. Но неужто все эти истории от начала до конца – измышления врагов или ученых монахов?

Когда она проходила с Дитте на поводу мимо замка своего брата-архиепископа, братец Роберт вырос у нее на пути. В общем-то, ничего удивительного, что архиепископ появился из ворот собственной резиденции, но Эмма знала, что сегодня он должен быть в Байе.

– Хороша, нечего сказать, – произнес Роберт с демонстративным отвращением, но не удержавшись, погладил ее волосы кончиками пальцев. Он принял повод Дитте, а сам легонько подтолкнул ее к дому, к палатам герцога.

– Поторопись. Быстро переоденься и жди меня у Ричарда. Будь готова как можно скорее. Он желает сообщить тебе нечто поистине важное.

Эмма если и заторопилась, то совсем не в такой степени, как хотелось бы Роберту. Озадаченная, она стояла, глядя вслед брату, отводившему Дитте на конюшню. Если бы не долгополое одеяние, Роберта легко было бы принять за какого-нибудь полководца: широкие плечи, пружинистая походка. И у него цветущая жена, Харлева, и чудесные дети, с каждым годом их все больше. Тем, кто проповедует радости безбрачия для епископата и священства, не найти в лице братца Роберта благодарного слушателя!

Тут она вспомнила его строгий приказ и поспешила домой. Сама бы она не стала особенно наряжаться среди бела дня, да еще буднего. Но Ричард в этом вопросе неумолим, он настолько щеголеват и изыскан, что даже Гуннор кажется, что ее сын занимается своим туалетом слишком долго. В прежние времена все было как-то проще. Да, скоро двор Ричарда прослывет на весь свет самым утонченным и церемонным.

– Неужели нельзя хоть раз поесть со своими домочадцами? – сокрушалась Гуннор. – Нет, ему нужно сидеть одному в своем фонаре, и чтобы покорные слуги глядели ему в рот, покуда он ест!

Тут мама, конечно, перебрала, он только завтракает у окна в эркере: оттуда видно Сену и крыши Руана, и это зрелище радует герцога.

Эмма полагала, что во всех нововведениях не последнюю роль сыграла Юдит. Эта дочка бретонского герцога, вероятно, усвоила изрядную долю хороших манер при королевском дворе в Лаоне; одно время она была камеристкой королевы.

Слова брата Эмма назвала про себя приказом, и так оно и было. Ее отношения с тремя оставшимися в живых братьями совсем не походили на обычную родственную близость, к тому же их разделяла большая разница в возрасте. Роберт был старше ее на пятнадцать лет, и уже в двадцатилетием возрасте он оказался «избран» архиепископом. Может старше ее на шестнадцать лет, а Ричард – на семнадцать. Мал мала меньше! Но, казалось, смерть пробила брешь в этом сплошном ряду от мала до велика – вплоть до Мод, бывшей на два года старше Эммы и уже выданной за графа Одо Шартрского. Дома оставалась только Хедвиг, ей на год меньше, чем Эмме, но она уже помолвлена с братом герцогини Юдит, Годфри, графом Ренном.

Как-то Эмма в шутку спросила Ричарда, почему она одна осталась незамужней и даже ни с кем не помолвленной, когда уже и младшую сестру просватали. На что Ричард ответил вполне серьезно:

– Ты самая красивая и самая даровитая из моих сестер, но и самая своенравная. Тебя я намерен попридержать, покуда не появится действительно хорошая партия – или серьезный вызов. Если не разболтаешь сестрам и не задерешь нос, тогда я открою, что ты принадлежишь к природным богатствам Нормандии, и отношение к тебе будет соответственное. А две другие квочки сойдут для Шартра и Ренна.

Эмма так удивилась, что не нашлась с ответом. Наверное, брат все-таки пошутил, несмотря на серьезный тон; иначе было бы просто неумно! Все сказанное, разумеется, очень лестно, но так вызывающе-опасно, что она не смела и думать посвящать сестер в эти откровения. Даже с Гуннор нельзя поделиться. С Гуннор, ее советчицей во всем – или почти во всем.

Покуда Эмма причесывалась и примеряла новую шляпу, она раздумывала, как ей одеться? Чтобы не слишком броско, но и выглядеть буднично тоже не хотелось, хоть она и уверяла себя, будто не собирается выряжаться для встречи с собственным братом. Но тон Роберта был настолько серьезен, что часть его серьезности передалась и ей. Неужто в самом деле речь идет о «хорошей партии» либо «вызове»? Или ее ожидает обыкновенная выволочка за немалые деньги, которых стоили казне брата разбитые ею яйца?

Ах да, она забыла предупредить казначея… Но это Роберт виноват – Роберт и Ричард. А может, и, правда, молва успела уже обогнать ее? Она поспешно выбрала янтарную подвеску, бросила последний взгляд в зеркало и решила, что готова к встрече. Хороша? Н-да, придется это признать. Разве что лоб слегка высоковат, а нос немного велик. У герцога уже дожидался архиепископ.

– А, вот, наконец, и ты!

Стройный элегантный герцог глядел на нее, чуть наморщив лоб. Кто бы сказал, что эти двое – родные братья?

– Я сожалею, что так задержалась, – улыбнулась Эмма, однако тревога в душе нарастала. – Просто я была на верховой прогулке и не ожидала, что мои услуги могут понадобиться столь срочно.

– Мм? А что ты скажешь, если мы отошлем тебя морем в Англию? Престол королевы в Винчестере освободился, а до короля Этельреда дошла слава о твоем уме и красоте. Хоть он еще не знает, как дорого ты обходишься казне, включая расход яиц…

Эмма покраснела. От матери-датчанки ей достался тот нежный цвет лица, что всегда выдает чувства, – единственное наследство, от которого она предпочла бы отказаться. Самое обидное, что покраснела-то она из-за яиц, а не из-за только что услышанной сногсшибательной новости!

– В Англию? – наивно переспросила она. – В такую даль?

– Как? Ты разве не знакома с сухопутными и морскими картами? Англия – это ближайшее к нам королевство, географически, разумеется. Французское мы во внимание не принимаем. Правя Нормандией, мы вынуждены так поступать из самосохранения. Французские короли ни о чем другом не мечтают, как – хотя бы через заключение брака – возвратить наше герцогство под свой скипетр.

Роберт некогда преподавал ей географию наряду с историей.

– Что же до происхождения, – продолжал Ричард наставительным тоном, – то род англосаксонских королей – древнейший в Европе, нечего даже и сравнивать с другими. В странах вроде Норвегии королей дают по тринадцати штук за дюжину. Германия, равно как и Франция, управляется династиями, у коих, возможно, великое будущее, но вот что до прошлого, то они совсем свеженькие. Добавь к тому же, что английский король – полновластный господин на всех землях южнее шотландской границы.

Эмма кротко внимала, как и подобает младшей сестре. Приходится признать, что с географией британских островов у нее не все гладко. В свое время надо было бы учиться прилежнее.

– Так, значит, «хорошая партия» – это английский король?

Роберт удивленно посмотрел на брата и сестру. Он подозревал, конечно, что Ричард и прежде говорил с Эммой, но уверен не был. Ричард отвечал с улыбкой:

– Можно, сказать и так, хотя…

Уловив, наконец, нотку сомнения в его голосе, она не преминула воспользоваться тем козырем, который сама получила от брата:

– Видимо, он в то же время – «серьезный вызов»?

Ричард поморщился, переглянулся с Робертом и начал:

– Королю Этельреду крайне необходимы лучшие советники, нежели те, что теперь его окружают. Наши беспокойные родичи с Севера снова решили, будто Англия для них – золотая жила, и король ничего с этим не может поделать. Он рассчитывает, что династический союз между Англией и Нормандией отобьет у них охоту собирать дань с английских побережий, как мы отбили у них вкус к разбою по эту сторону Канала. Надеюсь, король окажется прав. И надежда моя окрепнет, если он отыщет среди своего окружения место для парочки военных советников. По крайней мере, одного из них тебе предстоит взять с собой. Но король недоверчив и беспокоится за свое достоинство. Так что, негоже тыкать ему в нос предписания, как ему вести себя с противником. Нам нужно выжидать и быть осторожными. Самое главное, что тебе он, во всяком случае, доверяет.

Эмма недоумевала, какие могут быть у Ричарда политические интересы в Англии и в чем состоит «вызов». Но молчала, зная, что ей он ничего не откроет. Словно угадав мысли Эммы, в разговор вступил Роберт:

– Мы в Нормандии желаем того же, что и английский король – чтобы мир воцарился по обоим берегам Канала и чтобы ничто не угрожало прочности английского престола.

Она смиренно кивнула. Так говорил бы любой архиепископ, даже пытаясь свалить этот престол… А вслух произнесла:

– Вопрос не в том, хороша ли эта партия для короля Этельреда или для нормандского герцога. Я хотела бы знать, станет ли он хорошим мужем для меня? Насколько я понимаю, он вдовец и отнюдь не молод?

Между бровей Ричарда снова обозначилась морщинка.

– Король – мужчина в самом расцвете сил, – произнес герцог, цитируя винчестерского епископа. – Ему тридцать с небольшим. И судя по тому, что мне известно, он далеко не урод и женщинам не противен.

Стало быть, у него полно наложниц, и все это знают, подумала Эмма. Но – они есть у любого властителя. У ее собственного отца было четверо детей от наложниц; со всеми ними она дружила. Ведь он зачал их прежде, чем встретил Гуннор; впрочем, очевидно, есть парочка сводных братьев или сестер, о которых Эмме ничего не известно.

– Как звали ту, чьей преемницей мне предстоит стать в королевской спальне? Кстати говоря, вряд ли она оставила сей мир вовсе бездетной?

Роберт вздохнул, а за ним и Ричард.

– Эти саксонские имена… Они пишутся так, словно все буквы перемешали, как игральные кости, потом высыпали и пытаются прочесть в том порядке, как они легли. – Роберт заглянул в шпаргалку. – Аэльфгифу, – прочитал он по слогам. – Но я слышал, епископ Винчестерский называл ее Альгивой. На твой второй вопрос я отвечу цифрой одиннадцать. Младшему ребенку, рождение которого стоило ей жизни, сейчас около полугода. Из остальных десяти старшему теперь тринадцать, пожалуй, уже четырнадцать. Но на пару-то лет ты их, во всяком случае, старше!

В этом слышалась мольба. И ни Роберт, ни Ричард не подымали глаз.

– Так вот что мои братья называют хорошей партией!

Братья молчали, потом вступил Ричард:

– Вовсе не обязательно, чтобы королева – кем бы она ни была – занималась ими сама. Разумеется, с тобою отправятся все женщины, какие тебе понадобятся.

– А что на это говорит мама?

И снова братья отвели глаза.

– Ей еще не говорили. Мы желали бы прежде услышать твое собственное мнение.

Эмма усомнилась, однако, что это – знак уважения, и, подумав об одиннадцати пасынках и падчерицах, поинтересовалась:

– А когда же, в таком случае, состоится свадьба, если мое мнение действительно что-то значит?

– Как я понимаю, ближе к весне, – отвечал Ричард. – Прежде положено истечь году траура. К тому времени, мы надеемся, ты немножко выучишь свой новый язык. У епископа Эльфеа есть один монах, датчанин по происхождению, которого он и предоставляет в твое полное распоряжение.

– Хорошо, что ты знаешь датский, а не один только французский, – подхватил Роберт. – Англосаксонский куда ближе к датскому, хоть и не сказать чтобы прямая родня. Но ты способна к языкам и быстро станешь делать успехи. Своим чутким ухом ты уловишь соответствия между датским и английским.

Теперь настал черед Эммы вздохнуть:

– По-вашему получается, что все уже решено?

Они переглянулись, как двое сорванцов, застигнутых врасплох. Роберт наконец поднял на нее свои синие глаза:

– Ни один из нас не допускает мысли, что ты позволишь «вызову» исходить от тебя. Мы не мыслим тебя хозяйкой замка где-нибудь во Франции, где единственным твоим занятием станет рождение детей и возня с собаками, покуда твой высокородный супруг предпринимает отчаянные попытки чуть расширить пределы своего графства, чтобы карету не заносило в соседнее на каждом повороте…

– Но быть может, есть партии и получше?

– Какие же? Не хочешь ли поменяться с Хедвиг: жить в графском замке в этом продуваемом всеми ветрами Ренне и знать, что все, что бы ни делал твой муж и господин, решается герцогом в Руане?

Эмма опустила глаза и расправила юбку на коленях, пытаясь найти ответ. О, братья видели ее насквозь! Она ощутила стеснение в груди: так бывало всегда, когда она волновалась. Она сделала глубокий вдох, чтобы унять бешено колотящееся сердце. Подумать только: королева, королева, королева – ни одна женщина из рода Ролло не подымалась на такую высоту. О нет, от этой мысли стеснение в груди не пройдет! Нужно успокоиться. Наконец кое-что пришло ей на ум. Вскинув голову, она принудила герцога взглянуть ей в глаза.

– Мне по-прежнему трудно понять, в чем именно состоит вызов. Допустим, король Этельред – действительно «мужчина в расцвете сил»; это ваше мнение, и его стоит принять во внимание, поскольку вы с королем – почти ровесники. Но насколько мне известно, у всех его предшественников была склонность погибать в молодом возрасте. Отец короля не успел достичь даже нынешнего возраста своего сына, а брата короля убили, когда он был в моих годах, не так ли?

Эмма выдержала паузу и посмотрела в глаза Роберту, тот кивнул. Братья поспешно обменялись взглядами: поразительно, откуда Эмма так хорошо знает историю английского престола, сами они ведь ничего ей не рассказывали о ее темных страницах. Неужели молва опередила их?

– К чему ты клонишь?

– Видите ли, если нынешний король Этельред окажется жертвой той же дурной манеры умирать молодым, своей смертью или не своей, не важно, – тогда останется с полдюжины принцев, претендующих на корону. А меня ожидает доля несчастной вдовствующей королевы, не имеющей даже шансов на титул «королевы-матери». Незавидная судьба!

– Жизнь и смерть – суть не в руках человеческих, – смиренно вставил архиепископ. – Если исходить из этого…

Но тут его перебил герцог:

– Как раз об этом я уже думал. Брачный договор должен включать пункт, по которому твои возможные дети от Этельреда имеют право преимущественного престолонаследования перед его первым выводком.

Эмма молчала, в изумлении глядя на старшего брата.

– Неужели Этельред согласится?

– Думаю, он возражать не станет. Если я прежде переговорю с епископом Эльфеа, это требование не так его ошарашит.

– Но почему?

Герцог пожал плечами; в своих жестах он был истым французом.

– Потому что этого брака желает он, без принятия данного требования никакой свадьбы не будет… А такая новая королевская чета сумела бы положить конец соперничеству многочисленных знатных семейств, притязающих в той или иной степени на королевскую милость. Епископ Эльфеа утверждает, будто именно данный аргумент он использовал, чтобы побудить своего государя искать новую королеву вне пределов Англии. Английские короли слишком долго брали телок своего же стада – так понял я из письма епископа, – Ричард усмехнулся. – А поскольку король, судя по всему, согласен с епископом, то ничего не стоит продолжить эту мысль: наследник короля Этельреда своим появлением положит конец этому, с позволения сказать, кровосмешению.

Теперь улыбнулась и Эмма. Вот он, вызов самой судьбы: ей предстоит произвести на свет наследника английского престола, связанного узами крови с нормандским герцогским домом! Ричард и его брат – достойные предки, не хуже французского короля… Не оказались бы они только столь же вероломными.

– Предположим, я рожу Этельреду сына, – подвела итог Эмма, и улыбка ее поблекла.

– Человек предполагает, а Бог располагает, – сердито заметил Роберт. Почувствовав себя на вторых ролях, он поспешил пригасить разгоревшиеся амбиции Ричарда и Эммы. – Нам остается уповать, что королю Этельреду отпущена долгая и счастливая жизнь, за время коей может произойти много такого, о чем нам знать не дано. Будем же благодарны Господу за все, что ниспошлет Он!

Произойти же, по мнению Роберта, может, например, то, что король Этельред все-таки обещания не сдержит. Может статься, лет через двадцать давняя клятва будет стоить недорого. К тому же королей в Англии выбирают. Тамошние ярлы и епископы, когда дело дойдет до выбора, станут думать собственной головой. Или король в какой-то момент прикажет, чтобы никто не смел влезать в его политику. Все, как говорится, в руце Божией. И Ричард тоже, возможно, не станет рисковать, настаивая на исполнении означенного пункта брачного контракта. Роберт весьма хотел, разумеется, чтобы пункт был бы все-таки внесен, но неужели мы sub rosa[9]9
  «Под розой»,т. е. между нами (лат.).


[Закрыть] не согласимся, что непросто давать столь обязывающие обещания касательно дел, в коих столь много неизвестного или гипотетического?

Архиепископ под конец и сам запутался в собственной длинной речи и отер поручем потный лоб.

– In summa[10]10
  В общем (лат.).


[Закрыть], – закончил он, – ответим Эмме словами Писания: «Не надейтесь на князя…»

Уж он знает, что говорит, он, в двадцать лет занявший архиепископский престол благодаря своему отцу, герцогу, хотя канон запрещает даже рукоположение в священники до тридцати лет… Эмме показалось, что тут Роберт дал маху: получается, с одной стороны, грядущее в «в руце Божией», а с другой, зависит от «сильных мира сего». Если только не толковать его речи в том смысле, что Господь руководит сердцем «сильного».

– Я все же настаиваю на этом требовании, – неожиданно заявила она.

Ричард поспешно кивнул, он, кажется, был доволен.

– Предостережения Роберта небезосновательны: король Этельред несомненно считает, что всякой клятве есть предел. А что до Витана – да-да, по-английски так именуется «большой королевский совет», формально избирающий короля, – то многое в его дальнейших решениях зависит от того, сколь верно Эмма понимает и собирается отстаивать собственные интересы.

Фраза показалась Эмме такой путаной, что она поначалу даже не поняла: по-видимому, Ричард хотел сказать, что все будет зависеть от того, будет ли Эмма хорошо себя вести. Но не успел гневный ответ слететь у нее с языка, как Ричард поднялся и объявил, что на сегодня довольно. Герцог ударил в медный треугольник, висевший у окна; тотчас слуга распахнул двери перед Эммой, и ей пришлось оставаться при своих возражениях. Вот что приходится терпеть – тебя выпроваживают от родного брата, и ты не вправе войти и выйти, когда самой заблагорассудится!

* * *

Казалось, маму Гуннор ничуть не задело, что совет проходил без нее. И она совершенно не жалела Эмму, которой предстояло уехать так далеко от дома! Что ж, Гуннор и сама приехала из Дании и считает, как и ее сыновья, что Англия – это совсем близко.

Вместе нашли они в библиотеке карту, чтобы на ней все отыскать и все измерить. Вот Лондон. Вот Винчестер, главная резиденция короля.