Текст книги "Греховная связь"

Автор книги: Розалин Майлз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

12

Стало заметно холоднее. Закончились пикники на пляже. И никаких надежд на ребенка в этом году! Чувствуя, как наваливается знакомая горькая печаль, Клер вошла через боковую дверь пасторского особняка, и в то же мгновение уютное ощущение дома вернуло ей хорошее настроение. Но дом только тогда дом, когда в нем живут люди. О, как славно видеть в доме юное создание! Сейчас Роберт был завален работой и проводил с Алли каждую свободную минуту, настолько поглощенный предстоящим празднованием, что ему было некогда переброситься словом с ней или Джоан. О ком-то заботиться… о ком-то хлопотать и беспокоиться… Иметь рядом человека, который мог бы принять всю любовь и внимание, которое ты можешь ему дать… Улыбаясь в предвкушении благодарной улыбки, с которой, как она знала, ее встретят, Клер толкнула дверь в столовую.

Стоя на коленях на полу, заваленном горами подшивок старых газет, Алли сортировала и раскладывала разлетающиеся желтоватые вырезки в нужные кучки. Она вопросительно посмотрела на входящую Клер: всегда не задает вопросов сама и не заговаривает, пока с ней не заговорят, отметила про себя Клер. Одному Богу известно, что за жизнь у нее дома! Не удивительно, что ей хочется быть с ними все время, не удивительно, что она так привязалась к Роберту, просто глаз с него не сводит. Может, это первая приличная семья, которую бедная девочка видит за всю свою жизнь!

Клер придвинула стул и села.

– Милая, пока я уходила, ты все работала не покладая рук, – в голосе ее чувствовалась теплота, – столько успела переделать! Честное слово, я была уверена, что это займет у тебя недели!

Девушка улыбнулась, настороженное выражение заброшенного подростка явно смягчилось от неожиданной похвалы.

– Мне действительно нравится эта работа, миссис Мейтленд. У меня такой никогда не было. Да и интересно. Я тут столько узнала о Брайтстоуне, – как явились сюда пионеры, сколько трудов пришлось потратить на строительство города, – когда читаешь об этом, все выглядит в каком-то другом свете.

– Что правда, то правда, – согласилась Клер. – Я родилась здесь как и ты, и думала, что все здесь досконально знаю, а сейчас поняла, что это не так. Теперь я не сомневаюсь, что нам действительно есть что отмечать, когда придет июнь – а, благодаря тебе, у нас получится замечательное празднование и найдется, что показать брайтстоунцам из истории их города, когда они придут на выставку.

– Хотите, я сделаю вам чашечку чая, миссис Мейтленд?

– Ах, как это мило с твоей стороны, Алли, но вообще-то я забежала сказать, что сегодня мы не будем тебя задерживать. Уже седьмой час, а сейчас темнеет рано, и мне б не хотелось, чтобы ты добиралась до дома одна в потемках.

– Да, пожалуй, вы правы, – угасшим голосом согласилась Алли. Последние дни ей не хотелось уходить из пасторского дома, с острой жалостью отметила Клер, – да, в общем, никогда не хотелось.

Словно читая ее мысли, девушка вновь вернулась к груде бумаг на полу.

– Не хочу бросать все в таком виде – но я скоро пойду.

– Скоро! Боюсь, будет поздно! И потом твой отец, я бы не хотела, чтоб он думал, будто мы перегружаем тебя. – „Или имел повод придираться к тебе“, – с неприязнью подумала Клер. – Пожалуй, попрошу Роберта подвезти тебя домой. Может, заодно он даст тебе по пути еще урок вождения. Он говорит, что ты делаешь поразительные успехи, Алли. Ты действительно замечательная ученица, что и говорить!

Роберт! Отвезет ее домой. И она – лучшая его ученица… Ей было странно слушать, как Клер говорит о нем.

– О нет, не беспокойте его, миссис Мейтленд, это совсем не обязательно, – запротестовала она. Но Клер уже вышла.

– Дорогой?

По выражению ее лица он понял, о чем она собирается попросить его, как только темная головка жены появилась в дверях кабинета.

– Роберт, дорогой, не отвезешь ли ты Алли домой? А то мне как-то боязно, что она пойдет одна в такой темноте.

– Алли?

Он вспомнил последний урок вождения. Потом их встреча на пляже, когда ему было так трудно ответить на ее вопрос – как и самому себе, впрочем… Надо быть осторожнее; надо все время напоминать себе об этом. Лучше бы ему пореже встречаться с ней. Он посмотрел на разбросанные по столу бумаги, словно ему было некогда.

– А она что, не может?..

– О, Роберт, – воскликнула Клер, пораженная его бессердечностью. – Ты же знаешь ее отца! Поль говорит…

А, черт. Опять этот Поль. С минуты на минуту раздастся рев его „доджа“ и он предложит подвезти ее – уж очень эти визиты к сестре подозрительно совпадали с концом рабочего дня Алли в доме священника. Поль. Нет, хватит с него. Он поспешил закрыть вопрос.

– Конечно, я отвезу Алли, куда велишь, Клер. Подожди секунду…

Алли ждала в холле; она явно нервничала, теребя свою сумку, и посмотрела на него неестественно расширенными потемневшими глазами. Опять не хочет идти домой, бедная девочка, и кто будет ее винить, с внезапным сочувствием подумал он. Поль рассказывал ему о том, что этот Калдер известен своими грубыми выходками, драками и ссорами. О, Боже, воистину за грехи отцов отвечают дети.

Он ласково улыбнулся ей.

– Пойдем, Алли.

Та странная атмосфера, которая появлялась, когда они оставались наедине, опять воцарилась между ними, пока они шли к машине. Вечер был удивительный, просто волшебный; на ясном небе висела огромная луна, деревья отбрасывали зыбкие черные тени.

– Я тебе, пожалуй, дам еще один урок вождения, – начал он со смешком. – Боюсь только, в темноте ты наскочишь на дерево! – Она рассмеялась. – И с огорчением должен заметить, что бедная старушка очень изменилась с тех пор, как я купил ее. Правда, она была не новенькая – из вторых рук, а то и из сто вторых! А последнее время она вообще грозит испустить дух!

К его радости мотор завелся сразу, они отъехали от пасторского дома и покатили по мысу. Роберт почувствовал, что настроение ее опять меняется, словно девушка, как морские приливы и отливы, зависела от луны.

– Смотрите, – наконец сказала она, и голос был чуть хрипловат от наполнявшего его глубокого неведомого чувства. – Смотрите, – показала она на море. – Вон там, на горизонте корабль.

Сидящий глубоко в воде лайнер, еле различимый на фоне темнеющего неба, мелькнул на светящейся линии горизонта и исчез из поля зрения.

– Куда он уходит?

– Куда? Наверное, в Сидней. А, может, в Мельбурн. А то и в Англию…

– Я не о том. Я хочу сказать, куда он исчез? С детства так и не могла этого понять.

– Что не могла понять? – Голос ее звучал хрипловато, и было в нем что-то соблазнительное. Он снова насторожился и следил внимательно за малейшим изменением ее интонации.

– Я вот о чем. Если земля круглая, как нас учили, то откуда эта прямая линия – там, где край?

– Даже не знаю. – Он много чего не знал, когда бывал с ней.

Он ничего не знает, думала она. Даже не знает, что я сижу и думаю о…

– Я тоже не знала, – растягивала она слова, будто говорила в полусне. – Долгие годы не знала. А потом наконец поняла.

Он думал о Галилее, Гершеле[9]9
  Гершель Вильям (1738–1822) – английский астроном и оптик.


[Закрыть], Эйнштейне, о всех великих астрономах прошлого – но Алли Калдер… ее жажда знания, ее борьба за свободу самовыражения по своей силе и важности не уступала им. Однако с таким вот телом – как можно ее воспринимать серьезно? Тело… он попытался взять себя в руки и продолжать разговор.

– Как тебе это удалось, Алли?

Она возвращалась к своей теме, подогреваемая его интересом.

– Однажды ночью я удрала из дома – отец убил бы меня, если б узнал. Я пошла на пляж и стала смотреть, как луна всходила над морем. Я наблюдала всю ночь напролет – не спала, иначе все бы испортила – и вот наутро из-за горизонта появилось солнце. Тогда я поверила.

– Поверила. – Он видел маленькую розовую ладошку, покоящуюся на бедре рядом. Внезапно неистовое острейшее желание схватить ее, поднести к губам и покусывать каждый пальчик пронзило его. Он не посмел шевельнуться, чтобы не нарушить очарование момента.

– Да, поверила. И тогда все приобрело смысл, понимаете? Картинки в книжках с этими сферами, планетами и прочее – и все приобрело смысл, на самом деле, впервые. Видно было, что земля, наша земля – одна из них, и мы не представляем ничего особенного – и какая она необъятная – и в то же время такая маленькая… И потому мы все можем делать что хотим и когда хотим, – голос ее опять изменился. – Мы здесь ненадолго. А нас окружает бесконечность. И я хочу получить от жизни свое, хочу жить и радоваться, прежде, чем умру!

– Радоваться? – настороженным подозрительным голосом спросил он. – Что ты понимаешь под словом „радоваться“?

Ей хотелось закричать, ударить его, оскорбить, чтобы он, наконец, заметил ее. Да почему ты никак не проснешься? – звенело у нее в голове. Почему же ты не видишь, что творится у тебя под носом? Почему же ты не можешь прикоснуться ко мне, обнять меня, поцеловать, почему ты не можешь…

– Что за разговор, – произнес он все тем же наставническим тоном. – Что у нас за разговор! Неужели ни о чем поинтереснее мы не можем поговорить!

Она разрывалась между злостью и послушанием.

– Вы же знаете, что я ни с кем так не разговариваю, как с вами! Я так вообще никогда в жизни не разговаривала! Но вы правы! Что за разговор!

Сердце его наполнила нежность; он улыбнулся.

– Никаких запретных тем, Алли?

У нее вырвался вздох – глубокий-глубокий.

– В вашем мире их слишком много, Роберт. – Он отметил, что впервые она произнесла его имя абсолютно естественно – без смущения, без агрессии, без принуждения.

– Но их не должно быть. Ты сама сказала Мы здесь на земле ненадолго. И должны говорить правду.

Она не ответила. Взгляд ее все еще был прикован к горизонту; отсюда, с высоты мыса открывалась панорама безбрежного спокойного моря, постепенно становящегося пурпурным, потом серым и черным. Сейчас она казалась куда спокойнее, умиротвореннее и ближе; такой он ее не видел. Неужели время, проведенное в их доме, начинало оказывать свое действие? Неужели эти разговоры урывками дали ей почувствовать, что она такая же личность, такая же ценность – что ее благополучие, ее будущее действительно важно ему, ее священнику, ее другу?

– Как-то я забрела сюда одна глухой ночью, прямо на вершину мыса, – вновь заговорила она бесцветным, сонным голосом. – Море открывалось на десятки миль, ночь была ясная. Над водой виднелся светящийся силуэт – и до меня доносились обрывки музыки – ничего прекраснее я в жизни не слышала.

– Музыки?

– Ну да. Вдали плыл огромный корабль – океанский лайнер. На них, наверное, есть свои оркестры, я так полагаю, – а огни – как на новогодней елке. Было так красиво – слов нет, как красиво.

– Я помню. Сам смотрел на них от нашего дома.

Алли вдруг совершенно пробудилась, но была совсем другой. Скосив глаза, она рассмотрела его во мгле.

– Только я уверена, вы не плакали от желания оказаться там, стать одним из тех богачей, что танцуют под музыку на палубе! Вам-то не приходилось молиться о том, чтобы унестись за сотни миль, лишь бы подальше отсюда!

– Нет, – ответил он неторопливо, всем сердцем болея за это дитя.

– Ну, а я молилась! И знаете что? – Ему было известно, что она сейчас скажет. – Я и сейчас молюсь об этом! Я хочу жить, жить, пока не умерла. А для этого надо уехать отсюда!

Он не хотел, чтоб она уезжала, он это знал. Но знал также и то, что говорить этого не должен.

– Перед тобой большой мир, Алли. Ты должна взять его, схватить обеими руками. Ты теперь женщина. Ты должна решать сама за себя. И окружающим тебе людям придется с этим смириться. В жизни многое надо сделать. И нельзя терять время. Чем раньше начать, тем лучше.

– Да, ну а как насчет вас? – Голос ее снова изменился.

– Что насчет меня?

– Вам много надо сделать? Или то, что вы здесь делаете, – цель вашей жизни?

– О Алли! – Зачем обременять ее своими надеждами, своими мечтами, своими страхами и разочарованиями?

– Давайте! Я вам поведала все мои секреты. Теперь расскажите ваши. – Она опять была ребенком, настаивающим, чтоб все было „по-честному“. Но это был вопрос женщины, и на него надо было ответить по-мужски честно.

– Я хочу сделать намного больше, – медленно начал он, – намного больше, чем могу здесь, в Брайтстоуне. Я знаю – мне так много дано – и я мечтаю о более широком поприще.

– О более широком поприще, – он видел, что ей понравилось это выражение. – Но в качестве ли священника? В качестве ли священника?

– О да. – Здесь он чувствовал себя наконец на твердой почве. – Всегда в качестве священника Если, разумеется, Богу будет угодно!

Они мчались по дороге; внизу под обрывом притаился в ожидании город. Она незаметно рассматривала его четко вылепленное лицо с крепкими челюстями, удивительно красивый очерк губ, большую копну светлых волос, спадающих с высокого загорелого лба. Боже правый, ну почему он должен быть священником? Это занятие для куда более пожилых людей, таких как пресвятой Джо, последний и неутешный бенефициарий[10]10
  Приходской священник, который получает в свою собственность доходы от бенефиция, т. е. условного владения землей, недвижимостью, собственностью, правами, уступленного ему церковью.


[Закрыть] святого Иуды. Невероятно!

Ему бы быть киногероем. Или, по крайней мере, телезвездой.

Словно читая ее мысли, Роберт улыбнулся одной из своих обворожительных улыбок.

– Обо мне не стоит беспокоиться, Алли. Это вам мы хотим помочь, чем только можем.

В этот момент идущая им навстречу машина стала яростно гудеть, чтобы привлечь их внимание. Через секунду напротив затормозил голубой „додж“ и оттуда высунулась голова Поля. Роберт резко остановил машину.

– Я направлялся в приход, Алли, – крикнул Поль. – Хотел повидать Клер, а заодно подбросить тебя домой. А ты, вижу, уже здесь. Ну, я все равно на мыс. Увидимся там, Роб.

– Это еще бабушка надвое сказала, – проворчал Роберт. Как он и опасался, такая резкая остановка оказалась не по силам его развалюхе. Старушка закашлялась, пару раз дернулась и заглохла. Поль ехидно засмеялся.

– Подожди, сейчас припаркую „Голубую Стрелу“ и приду помочь тебе. А ты пока суть да дело начинай молить о чуде!

С явным огорчением Алли взяла сумку.

– Я пойду, пожалуй, – бросила она.

Роберт почувствовал себя уязвленным.

– Эх вы, маловеры! – воскликнул он. Выскочив из машины, он поднял капот и полез внутрь. Алли подошла и заглянула в мотор через его плечо.

– У вас и ключа-то нет? А? – не без насмешки заметила она Алли наслаждалась от души его смущением и была не прочь показать ему это.

– О, Господи, – снова застонал он. – Просвети нас во тьме нашей! – У него появилось нехристианское желание дать машине всемогущего пинка. – Одному дьяволу известно, что с ней!

– А он помалкивает и вам не говорит! – Роберт чувствовал, что Алли вне себя от радости – да и почему бы нет? Много ли развлечений видела она в детстве? Ни братьев, ни нормального отца – вот она и потешается теперь.

– Ты хоть знаешь, чего тут ищешь?

За его спиной с видом эксперта, который с десяти лет разбирал и собирал моторы, вырос Поль.

– А то как же!

У Поля расширились глаза.

– Ну и чего же?

– Помощи и поддержки. В данном случае – твоей.

– Ах вон оно что! А где почтение, Ваше преподобие?

Однако обмен любезностями, радуя, быть может, сердца пассажиров, не оказывал ни малейшего воздействия на машину. Как, впрочем, и все, что бы ни предпринимал Поль. Алли уже начинала ежиться от холода в тоненьком джемпере. Роберт забеспокоился и отвел Поля в сторону.

– Послушай, ты бы не мог отвезти Алли домой, а? Я только потому и вез ее, что она явно опаздывает, а Клер беспокоилась, зная гнусный характер ее отца Мне бы не хотелось, чтобы она попала в какой-нибудь переплет.

– Что попусту говорить! Я туда и обратно: отвезу ее и к тебе. И без меня ничего не делай – только молись!

Довольный своими прощальными словами, Поль отъехал. Алли сидела рядом.

– Надеюсь, с ним будет все в порядке, – бросила она с нескрываемым беспокойством. – Не по душе мне вот так бросать человека в полном одиночестве.

Поль немного опешил.

– Ты про Роберта? Да что с ним случится?

– Почему ему не могут дать машину поприличнее? – взорвалась она. – Такой человек заслуживает чего-то получше!

– Но он всего лишь местный приходской священник, а не Папа.

В раздражении Поль говорил резче, чем хотел, но ему не нравилось направление, которое принимал разговор.

– Только у епископов приличные машины – это факт. Слава Богу, что он не младший священник, а то колесил бы по городу на велосипеде! Однако за его страдания ему воздастся сторицей!

Она замолчала, насупившись, и никакие попытки разговорить ее не возымели успеха. Только когда подъехали к дому, она вновь оживилась.

– Уж не собираетесь ли вы сворачивать за угол, к самому дому? – забеспокоилась она.

– А что тут такого? Ты ничего плохого не сделала, Алли. – „Ты ни разу не дала мне к себе и пальцем прикоснуться“, – хотел он сказать, но промолчал. – Ну, если хочешь, скажи, где мне остановиться. Да только рано или поздно все равно придется предстать пред светлы очи твоего папочки. Но ты же прямиком из прихода, в конце концов. Нечего, кажется, разводить тут турусы на колесах.

– Конечно.

Ее голова работала с неимоверной быстротой и ясностью. Она все еще слышала голос Роберта, видела искренность и теплоту в его глазах, когда он говорил:

„Теперь ты женщина, Алли, ты сама за себя решаешь, как поступать, и с этим придется считаться“. – Да, Роберт. Он знал, как это должно быть.

– Вон там, Поль. – Лицо ее сияло надеждой. – Высади меня вон там, недалеко от дома Я ничего плохого не сделала. Уж пора ему привыкнуть.

Но Джим Калдер не собирался привыкать к тому, что имело отношение к Полю Эверарду. Первый удар настиг ее прямо в дверях, когда она еще не успела вытащить ключ из замка.

– Ты, лживая сучонка! – шипел он, и от этого голос его был еще страшнее, чем его обычный крик. – Лживая сучка! – Второй чудовищный удар пришелся по щеке, и она пролетела через весь коридор.

– Пап, я не… – полубессознательно она подняла руку, чтобы защищаться.

– Ты смеешь еще угрожать мне? Поднимать руку на отца, грязная телка! – Не спеша он влепил ей пощечину, отчего у нее хрустнули зубы.

– Папа! – Она отлично знала, что жалобы здесь не помогут, а только пуще раззадорят отца, но не могла остановиться. – Пап, не надо… не надо…

– Я видел, как ты подъехала к моему дому на этой его колымаге и вылезла как ни в чем не бывало, провались я на этом месте, Алли, и перестань мне мозги пудрить!

Она рыдала не столько от боли, сколько от безнадежности всей этой ситуации.

– Мне не к чему врать! – всхлипывала она. – Он не мой дружок. Он мне никто. Просто подвез меня.

– Ты врешь, Алли. – Его голос снова стал страшным. – Ты врешь, я знаю. Я видел машину и его – как он отъезжал от дома.

– Я же пытаюсь объяснить тебе, но ты не слушаешь, – стонала она. – Я была в приходе, и преподобный повез меня домой…

Расчетливо схватив ее лицо левой рукой, он двинул ей в глаз правой.

– Ты снова врешь, – заревел он. – Совсем как твоя мамаша. Вот это могло бы ее отучить от вранья – если б она не сбежала. Она тоже все время говорила, что не выдержит этого. Ты, Алли, тоже не выдержишь этого? А? – С той же обдуманностью он, как художник, наносящий завершающий мазок на свой шедевр, ударил ее в другой глаз. – Вот так, милая девочка!

Она лежала на полу, а он наклонялся над ней, наваливаясь всей тушей; его горячее дыхание обжигало шею.

– Ты не понимаешь, Алли, потому что ты глупая девчонка и ничего не понимаешь в таких делах. Он подъезжает к тебе, чтоб достать меня, этот Эверард. На тебя ему плевать, ты для него только новая шлюшка. Ему нужен я. Но я его насквозь вижу.

Он на секунду замолк, и она теперь чувствовала его тяжелое дыхание на щеке. – Знаешь, что он задумал? Он хочет обрюхатить тебя, сделать тебе ребенка, а потом бросить, как ненужную тряпку, оставив мне его ублюдка. Вот что он замыслил!

Он обхаживал ее теперь с настырностью кобеля, ластящегося к суке:

– Но я раскусил его. Правда ведь, девочка? Хорошая девочка! Ты всегда была хорошей доброй девочкой, Алли. Ты ведь все еще папина дочка? Как и прежде? Папина хорошая дочурка?

13

В первую же секунду Джоан поняла, что это за письмо. Однако со своей обычной сдержанностью и железным самообладанием не позволила себе сразу же ознакомиться с его содержанием. Ни слова не сказав, она вручила Роберту всю корреспонденцию, а он разложил письма на столике для завтрака, как делал это изо дня в день.

– Вот, одно для тебя, Джоани, и для Клер.

Короткое восклицание Клер нарушило утреннюю тишину.

– Нет, не может быть! Поверить не могу!

– В чем дело?

Клер вспыхнула.

– Знаешь, это приглашение от специалиста, которое я ждала! Приглашение в клинику пройти эти – ты же знаешь – эти тесты. У них оказалось свободное место – что-то там неожиданно изменилось – они могут принять меня в четверг. Но тогда надо ехать завтра – нет, сегодня! Как же я могу уехать на целую неделю, а то и больше, в Сидней и пропустить все празднование Столетия? – Она чуть не плакала от огорчения.

Все растерянно глядели друг на друга.

– Нет, я не могу сейчас ехать, как ни крути, – наконец выдавила из себя Клер; лицо ее от волнения порозовело.

Первой выступила Джоан и высказала то, о чем думали все.

– Но если сейчас откажешься, ты даже не знаешь, получишь ли следующее приглашение.

– Джоан права, – подумав, согласился Роберт. – Ты столько ждала этого, дорогая. Еще полгода…

„…просто убьют меня!“ – подумала Клер. Она понимала, что муж прав.

– Что важнее? – начал Роберт, пытаясь сохранить твердость и вместе с тем помочь Клер разрешить эту дилемму. – В конце концов столетие Брайтстоуна бывает раз в сто лет! Для тебя это – раз в жизни.

– Для нас, Роберт, для нас! – гневно возразила Клер. – Я это все не для себя делаю, ты же знаешь!

– Конечно, знаю, дорогая, – поспешил загладить оплошность Роберт и высказал мысль, которая пришла ему в голову, как только Клер заговорила о клинике. – Я знаю, насколько это важно. И считаю, что ты должна ехать, – твердо сказал он, – я поеду с тобой.

– Ты? – от удивления глаза у Клер расширились. – Но это невозможно, Роберт!

– Почему невозможно? Без меня могут обойтись на церемонии открытия, на открытии выставки. Все и так оценят по заслугам прекрасную работу Алли. Не умрут они без нас и на балу в субботу вечером – все будут от души развлекаться!

– А как же служба – торжественная служба в воскресенье, Роберт, ее-то тебе нельзя пропустить! – вскричала Джоан, в голосе ее чувствовалась тревога. – Кто же может отслужить ее за тебя?

О, если б только Джоан не была столь убеждена в его незаменимости! Однако Роберт сразу понял, что и Клер эту жертву не примет и никогда не согласится с его предложением.

– Ах да, служба, Роберт! Джоан права. Это центральное событие всего празднования. Ее ты ни на кого переложить не можешь. И я никогда не соглашусь, чтобы ты уехал, положив столько сил на создание общины и все организационные дела.

– Клер! Я еду с тобой! Ты мне важнее всего остального!

– Но и ты мне важнее всего на свете, – лицо Клер светилось решимостью. Ему было знакомо это выражение. – Нет, я не могу тебе это позволить, Роберт Если ты будешь настаивать, я не поеду вовсе!

Они смотрели друг на друга, не зная, что делать.

– Я поеду.

Вмешательство Джоан явилось для обоих неожиданностью.

– Я полагаю, Клер, одной тебе в столь дальнее путешествие ехать не с руки.

И ради каких-то ничтожных, жалких по своим результатам, тестов, подумала она про себя. Разумеется, любой мужчина должен оказать жене поддержку. Но если ей в данном случае удастся заменить Роберта, больше не будет разговоров о его поездке Ну разве можно упустить такую возможность – предстать во всем блеске перед всей общиной, перед всем округом, перед самим епископом. Даже архиепископ намекнул, что не преминет посетить праздничное богослужение, если позволит его плотное расписание. Нет, здесь и говорить не о чем – Роберт должен остаться!

– Я бы очень хотел поехать с тобой, Клер, действительно хотел. Да и отдохнуть не помешает – мы бы в Сиднее кое-что купили, малость развеялись…

Клер смотрела на свою золовку, разрываемая между чувствами вины и благодарности.

– Ты правда поедешь. Джоан? Не буду притворяться, я боюсь ехать одна. Понимаю, как хотелось бы тебе присутствовать на празднествах, но мне просто больше просить некого. Мама еще не оправилась после папиных похорон, да и с ногами у нее плохо… И Роберт тогда мог бы служить…

Для них обеих, думал Роберт, нет ничего на свете важней. Если он не согласится с таким вариантом, Клер просто-напросто откажется от приглашения гинеколога и без слез и жалоб обречет себя еще на полгода надежд, ожиданий и разъедающих капля за каплей разочарований. В наступившей тишине в голове у него всплыл стих из Притч Соломона: „Надежда, долго не сбывающаяся, томит сердце, а исполняющееся желание – как древо жизни.“[11]11
  Притч. 13:12.


[Закрыть]

Да будет так.

– Ты должна ехать, милая, – ласково настаивал он. – И если Джоан поедет с тобой, будем благодарны ей за ее любовь и самопожертвование.

Клер улыбалась, ей хотелось и плакать и смеяться.

– Ты так добр ко мне, Роберт. Так добр. Я только туда и обратно, обещаю. Одна нога здесь – другая там! Я будут тебе звонить каждый день. И очень скучать, дорогой. Мы обе будем скучать, правда, Джоан?

Остаток вторника прошел в спешных сборах, телефонных звонках, дорожных хлопотах и в торопливых попытках не упустить ни одну мелочь в готовящемся праздновании Столетия Брайтстоуна.

– Билетов в спальный вагон нет, Клер, но я забронировала номер, – отоспимся, когда доберемся до Сиднея…

– Мам, пришло приглашение в клинику – да, в Сидней – сегодня вечером, на поезде дальнего следования…

– Роберт, секретарь архиепископа должен позвонить в субботу и сообщить, сможет ли он прибыть на праздничное богослужение… и не забудь сказать Алли Калдер, чтобы все материалы для выставки она доставила сама, теперь я не смогу проконтролировать ее, не забудешь?

Наконец они уехали, и дом погрузился в непривычное безмолвие. Непривычное, но блаженное. Он бродил из комнаты в комнату – и повсюду господствовала дремотная тишина и осеннее солнце – предоставленный самому себе, радуясь этому чувству одиночества, возможности побыть наедине с самим собой, которая так редко выпадала ему.

– Нельзя, чтобы это превратилось в привычку, – с горечью убеждал он себя, – хотя как может стать привычкой то, чего нет!

Да он и не будет по-настоящему одинок все это время. Ведь у него есть компания. В среду утром должна прийти Алли. Это ее день. Он встал чуть свет и сам удивился, что весело насвистывает и напевает под душем. Позже ему надо было ехать в Брайтстоун, поэтому он особенно тщательно оделся и дольше обычного прихорашивался перед зеркалом. Она, наверное, воспримет это с насмешкой, радостно думал он и с нетерпением ждал, когда Алли войдет в дверь и он увидит ее лицо.

В 9.30 у него екнуло сердце, и он понял, что что-то случилось. Раньше она никогда не опаздывала, наоборот, являлась на работу даже чуть раньше. В 10.30 он позвонил ей домой – и потом через каждый час набирал ее номер. Но тщетно. Телефон не отвечал.

Ближе к вечеру он собрал все книжки с вырезками, аккуратно наклеенные старые фотографии Брайтстоуна, документы прошлых дней, подготовленные Алли для экспозиции, и отвез все в город, где устроители ждали материалы к выставке. Закончив дела, он снова сел в машину. Роберт понимал, что надо быть очень осторожным, если он намеревается побеспокоить Джима Калдера в его берлоге. Собравшись с духом, он подкатил прямо к бунгало Калдера.

– День добрый!

К его немалому изумлению, навстречу вышел сам Джим; его маленькие глазки подозрительно буравили посетителя.

– Добрый вечер, мистер Калдер. Простите за вторжение. Я просто хочу узнать, где Алли. Она должна была сегодня прийти на работу.

– Да, нет…

Роберт чувствовал, что Калдер лихорадочно ищет ответ.

– Она больна, преподобный. Не могла прийти.

– Больна? Чем?

Пауза.

– Простуда. Схватила простуду.

– Видите ли, мистер Калдер, у нас сейчас в приходе дым коромыслом. Столько работы по подготовке Столетия – мы очень рассчитывали на Алли.

– Ага, вот оно что. Суета сует, преподобный.

Роберта подмывало наброситься на него и выбить правду из его чертовой глотки.

– Позвольте мне поговорить с Алли, мистер Калдер.

– Невозможно, преподобный. Она в ванной.

– Я заскочу попозже.

– Нет смысла, преподобный. Она… она сразу же ляжет в постель…

Молчанье. Вот так: ничья. Все ходы перекрыты.

– Вы, по крайней мере, передайте ей, что я заходил. Очень хотелось бы, чтобы она завтра утром пришла на работу. И так остается одна пятница, чтобы успеть закончить все до праздника. Вы ей передадите?

– Ну конечно, преподобный, конечно. Можете положиться на меня. Как только можно будет, так все и доложу, можете быть уверены.

Он лгал, и Роберт это знал. На следующее утро после тревожной ночи все мысли Роберта вновь были сосредоточены на Алли. Это же глупо и непростительно даже – столько еще дел осталось недоделанных, корил он себя. Мало ли почему юная девушка пропускает день работы. Есть тысячи причин.

– Ради Бога, возьми себя в руки! – приказывал он себе. Но темное предчувствие говорило ему, что уже слишком поздно.

Слишком поздно для чего? Если бы он только знал! Что было делать? Что он мог сделать? Он попытался снова дозвониться, но ничего не получилось. Нельзя же вот так взять и заявиться к Калдеру, обозвать лжецом и потребовать, чтобы тот представил ему Алли. Если бы Клер была здесь – или Джоан! Им бы ничего не стоило заскочить к Калдеру, как бы между делом – и потом на женщину этот одержимый так бы не отреагировал. Но они в Сиднее, и расхлебывать все придется ему самому.

С тяжелым сердцем Роберт медленно побрел к кабинету и попытался заставить себя взяться за работу. Где-то в полдень легкий шум у крыльца нарушил сосредоточенную тишину дома, и он пошел посмотреть, в чем дело. Со второй почтой принесли одно письмо; видно, почтальон заглянул и, увидев, что входная дверь открыта и никого нет, бросил письмо на дубовый поднос. Узнав почерк Клер, Роберт поспешил открыть конверт. Оттуда выпала коротенькая записка „Только что прибыли, доехали отлично, клиника тоже отличная“. Хоть здесь все в порядке, подумалось ему. Слава Богу, хоть Клер в порядке и на месте. А что с Алли?

Ухо его уловило негромкий звук в столовой Он пересек холл и распахнул дверь. На полу на коленях, склонившись над грудой бумаг, спиной к нему стояла Алли. Роберт почувствовал себя полнейшим идиотом – а он-то совсем извелся.

– Алли! Где это ты пропадала? Я так переволновался!

Она только еще глубже зарылась в свои бумаги; пряди волос совершенно закрывали ее лицо.

– Да все в порядке, – голос ее был ровный, даже монотонный, лишенный эмоций, руки лежали на груде бумаг около колен, и видно было, что она не хочет говорить с ним и даже посмотреть на него.

– Малость простудилась. Вот и все. Сейчас со всем этим разберусь, посмотрю, что осталось для выставки и отнесу туда по дороге домой.