Текст книги "Греховная связь"

Автор книги: Розалин Майлз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

– Извините, вас беспокоит? Я думала, что сделала совсем негромко.

– Да нет, что вы. Все нормально, – улыбнулся он. – Меня это совсем не беспокоит.

Глаза у него такие добрые, такие ясные, а когда он так улыбается, у него появляются такие морщинки – просто закачаешься, подумала она. Ах, если б только он не был тем, что есть.

– Я просто… я просто собрался выпить чашечку чая, – продолжал он. – Хотел спросить, может, вы тоже не откажетесь?

В ответ она улыбнулась, и эта улыбка на маленьком чуть настороженном личике показалась ему внезапно вышедшим из-за туч солнцем.

– О да, – сказала она. – Конечно. Да. Не откажусь.

ОСЕНЬ

11

От нее исходил такой чистый запах, будто она полчаса назад купалась в детском шампуне Джонсона. В замкнутом пространстве машины он ощущал особую духовную и физическую близость. Длинные пряди пепельных блестящих волос закрыли от него ее лицо, но он помнил его сосредоточенное выражение – дуги бровей сошлись в одну прямую линию, кончик розового язычка чуть заметно высунулся между крепко сомкнутых губ. Он почувствовал, что улыбается. Ну кто бы подумал, что можно получать такое удовольствие от уроков вождения!

– Расслабьтесь, Алли! Это всего-навсего мотор, а не свирепое чудовище. Он вас не унесет, не бойтесь.

– Но так уже раз было. – Голос ее звучал громче обычного, манеры стали более раскованными, даже смелыми. Она явно не собиралась упускать полученный шанс.

– Что вы хотите сказать?

– Я уже пробовала учиться водить, – она бросила взгляд искоса, желая видеть его реакцию, – машина как раз и унесла меня, представляете? Прямо в дерево.

– Врезалась в дерево? Когда же это было?

– Перед окончанием школы. У одного мальчика была своя машина. И мне удалось уговорить его поучить меня водить.

Неважно как, подумала она. Да он слишком возвышен, чтоб спрашивать об этом.

– Но толку от этого не было. В первый же раз я потеряла управление и вылетела с дороги. Машина всмятку.

– Бедняжка Алли! Это было, вероятно, ужасно!

Она подумала, склонив голову набок.

– Да нет, не особенно. Машина-то не моя. Я расстроилась только, что так никогда и не научусь водить, что всегда буду во что-нибудь врезаться.

Он засмеялся.

– Ну, если дело только в этом, то все проще. Наметь себе дерево, в которое собираешься врезаться, и мы точно проскочим мимо него!

Она засмеялась в ответ каким-то неожиданно низким смехом и ослабила хватку на рулевом колесе.

– Ну что ж, уже лучше, – ободряюще заметил Роберт. – Никогда не встречал такого способного ученика, как вы.

Снова почти вызывающий взгляд искоса.

– Вообще-то правда… Я быстро всему учусь. Мне нужно только, чтобы кто-нибудь показал, как надо.

Наступила пауза. Внезапно он почувствовал себя не в своей тарелке, почти на грани паники. Похоже, она заигрывает с ним, прямо заманивает. Роберт нахмурился. Надо не позволять ситуации выходить из-под контроля – это его вина. Он отвернулся.

Подобно чуткому барометру ее настроение мгновенно изменилось. На смену самоуверенности пришла робость.

– Ну вот, – забормотала она ни к селу, ни к городу. – Ну вот, я же говорила, вот опять, ну вот.

Он до сих пор никак не мог привыкнуть к ее странной манере выхватывать что-то из сказанного им и возвращать в виде полуответа-полуутверждения.

– Что вы имеете в виду? – уже в который раз за последние дни спрашивал он ее.

– Вообще-то я учусь быстро, правда ведь? Потому что мне многому надо научиться. Но я не могу научиться у вас – ведь так?

Костяшки пальцев у нее побелели: с такой силой она снова вцепилась в руль. И вновь он всем существом почувствовал ее близость, золотистый пушок на руке, линию бедра под тонким хлопком юбки. Лето было на исходе; с каждым днем становилось прохладнее и грустнее – сколько еще пробудет с ними это очаровательное существо, это дитя-цветок? В первый раз он вдруг увидел будущее без ее легкой ладно скроенной фигурки, ее нарядов, подчеркивающих каждый изгиб, каждую ямочку на девичьем теле; еще совсем немного – и она уйдет из его жизни, и не будет больше приходить в их дом три-четыре раза в неделю. У него было такое чувство, что время начинает двигаться вперед слишком быстро.

Напряжение в машине стало почти осязаемым.

– Помедленнее, не давите так на акселератор, – он перехватил управление. – Не гоните. Зачем так гнать?

– Это вам незачем гнать.

– Что вы имеете в виду?

Ну что он, действительно, заладил одно и то же? Почему из-за нее он чувствует себя чужаком, пытающимся понять язык, на котором он в жизни не говорил?

Она аккуратно сделала поворот и подумала, прежде чем ответить.

– А с какой стати вам гнать? У вас уже что-то есть, вы в своей жизни кое-что сделали, вы здесь, на своем месте, у вас все в порядке.

Ему показалось, что откуда-то сзади повеяло холодом. На своем месте? Все в порядке? Да так ли это? Он передернул плечами и почувствовал подступающую волну горечи. Может, в ловушке – это правильнее. Да о чем он говорит? Он избрал эту жизнь, он следовал своему призванию. Конечно, он должен с этим согласиться! На месте, в порядке – ну да! Что здесь плохого? Это замечательно, миллионы людей об этом мечтают.

– Ну в известном смысле, да. Но я надеюсь, и у вас все в порядке.

– Еще бы не в порядке! У вас положение, у вас работа! А у меня, у меня ничего нет.

– Ну будет, Алли! – запротестовал он. – У вас есть…

– Что? Что у меня есть?

В голосе ее не было и капли жалости к себе. А сразу посуровевшее лицо ясно давало понять, что она с таким же безжалостным презрением выслушает любое утешение, если он попытается с таковым обратиться к ней. Здесь, в уединении замкнутого пространства кабины, вдали от дома, она отбросила все формальности их отношений и обращалась к нему совершенно иначе. Сейчас она была предельно откровенна, ничего не скрывая от него и ничем не защищаясь. Снова его охватило острое желание помочь ей, исцелить, удержать эту трепещущую, уносимую ветром птаху в руках хоть ненадолго, прежде чем отпустить на волю.

– Но у тебя есть дом, Алли, семья – люди, которые тебя любят…

– Люди, которые…

Она вспомнила тот последний вечер, когда у них был Мик Форд, и двое взрослых мужиков заставляли ее сидеть с ними весь вечер, готовить им жратву и приносить выпивку, опустошать пепельницы, но главное – слушать невыносимо дебильный треп, который становился все более мерзким, пока оба не вырубились.

– Люди, которые любят меня…

В остервенении она отбросила волосы со лба. Он не мог понять, действительно ли в уголках ее глаз закипели слезы, или это ему показалось. Она попыталась притормозить, чтобы переключить скорость, и беспомощно дергала рычаг.

– Выжми сцепление – медленно – переключи на нужную скорость. Нет, нет, это задний ход, попробуй вторую.

– Да я могу. Просто нога не туда попала. – В ее голосе вновь зазвучали непокорные нотки.

– Ничего, ничего, все бывает. На этой старушке не только твоя нога ошибается. Еще раз выжми сцепление, помедленней.

Машина снова начала набирать скорость, но ни критиковать, ни обсуждать ее действия не хотелось. Ему было не до этого.

– Знаешь, Алли, для нас – для нас обоих – ты стала чем-то большим, чем просто приходящий помощник по административным делам. Если у тебя какие-то проблемы – надеюсь и очень прошу помнить, что ты можешь всегда обратиться ко мне за помощью.

Машина завиляла из стороны в сторону.

– Ну да, конечно…

Маленькие ручки вцепились в руль. Он всем существом чувствовал, как напряженно работает ее голова.

– Благодарю вас, Роберт. Да, я знаю, что вы заботитесь обо мне. – Он почувствовал, как между ними медленно, незаметно растет напряженное отчуждение. – И я обязательно приду к вам за помощью, если понадобится. Поживем – увидим! – Она взглянула на него с победоносной улыбкой и притопнула ногой. Машина дернулась и рванула вперед на бешеной скорости.

Конец лета; в этом всегда есть что-то отчаянно грустное. Что было, того не вернешь, а будущее не сулит особых радостей. С удивлением поймав себя на сих философских размышлениях, Поль продолжал шагать вниз по тропинке, вьющейся среди утесов, на последний в это лето пикник на пляже – паломничество со складными стульями, пляжными зонтами и тяжело набитыми сумками-холодильниками. Позади шли до предела навьюченные Джоан и Клер. Роберт чуть задержался на вершине утеса, чтобы бросить взгляд на море. Внизу открывалась совершенная чаша бухты Крушения, вдали на многие мили тянулись дюны. Впервые в жизни этот пейзаж поразил его своим меланхолическим пустынным видом: здесь можно пропасть… умереть – и никто даже не спохватится.

„Ну вот, по крайней мере Роберт намного спокойнее и собраннее эти дни“, – не без грусти отметил Поль. Неплохая была идея дать им помощницу! И как это его осенило предложить Алли в пасторский дом! Как оказалось, она прямо рождена для этой суеты со Столетием, с места в карьер влезла во все мелочи, поняла, что от нее требуется, и будто играючи, незаметно все переложила на свои плечи. Как знать, может тут-то и вся заковыка: Роберт слишком много берет на себя, и распределить работу некому. Теперь у него прямо девичник – и неизменные услуги „Бюро по найму Поля Эверарда“, лучшего из лучших. Алли просто здесь все оживила.

Клер в ней души не чает – ему это как бальзам на сердце. Она будто ее удочерила, даже бегает за покупками для нее – всякие там тряпки, и учит, как лучше тратить деньги. А главное, Клер это нужно, коль уж так случилось, что детишки у нее не сыплются как из рога изобилия, хотя ему непонятно, в чем у них там дело. А Алли тоже у них счастлива, он это знает. Она прямо на глазах расцвела, стала доверчивее, даже говорит по-другому, свободнее – теперь, когда она столько времени проводит с ними, ей не надо следить за каждым словом. Он и сам был счастлив: у него появилось столько поводов видеться с ней; чего ж тут неестественного, если он нет-нет да и заскочит в пасторский дом повидать сестрицу или передать ей весточку от мамы.

Вот только Джоан все не по душе: это видно невооруженным глазом. Он усмехнулся, наблюдая, как пробирается Джоан по песку к выбранному им месту для стульчиков и зонтов. Нет, это невозможно! Оно и понятно, не многие старые девы за тридцать с восторгом встретят маленькую красотку восемнадцати лет, вот так ни с того ни с сего свалившуюся им на голову. Да еще к ногам ее бесценного братца!

Хотя жаль, конечно. Он исподтишка бросил критический взгляд на Джоан, раздевавшуюся в этот момент; со вздохом облегчения она высвободилась из платья и протянула руки к солнцу. Нет, она все же девушка что надо, высокая, с чертовски соблазнительным телом, ни капельки не утратившим своей стройности и упругости. Прекрасно готовит, хозяйка хоть куда, а этот ее четко вырезанный профиль, как у Роберта, и весь нордический облик – нет, она могла бы стать украшением любого мужчины.

Но было вместе с тем в Джоан что-то такое, что отпугивало любого парня. За все годы знакомства он не посмел к ней даже пальцем притронуться. Мужчина, решившийся жениться на Джоани Мейтленд, должен будет жить на лезвии кожа и всю жизнь играть вторую скрипку после ее брата – это уж как минимум если не хуже. Впрочем, настоящий мужчина сгладил бы ее острые углы горячей и сильной любовью, добрым сексом, тогда на лице у нее появилась бы улыбка, смягчающая все резкие непривлекательные для мужчин черты. И тогда б она была просто женщиной, которой нужно только получать тепло от мужчины. Если б она не была сестрой Роберта, он бы рискнул еще много лет назад. А сейчас даже думать об этом пустая трата времени; сейчас у него из головы ночью и днем нейдет эта маленькая крошка Алли Калдер, которая за все время кроме „привет“ и „пока“ не дала ему никаких авансов. А пропади все пропадом!

– Поль!

Джоан повернулась к нему с очаровательной улыбкой, но его уже и след простыл – он несся по песку в море, словно за ним кто-то гнался.

– Они захотят пожевать чего-нибудь сейчас или попозже, как думаешь? – Клер бросила подстилки и разлеглась на песке.

– Подожди, сами скоро скажут, вернее, их желудки, – саркастически заметила Джоан, располагаясь поудобнее и умащивал себя кремом для загара, настроение ее, впрочем, явно испортилось.

Сверху Роберту прекрасно был виден весь берег. Он даже не помнил, когда здесь бывало столько народу; можно подумать, что весь город решил не упустить последний сладкий денек уходящего лета и воспользоваться его прелестью, прежде чем навалится серенькое уныние зимы.

На приличном отдалении от берега на воде реяли двумя ровными линиями флажки, предостерегающие пловцов об опасности. На пляже резвилась молодежь: группки молодых людей играли в мяч, плескались в море, и порывы ветра доносили до него веселый смех. В нем вдруг шевельнулось острое чувство зависти. Боже, что может быть лучше молодости, силы, свободы! Был ли он когда-нибудь таким? Трудно вспомнить. И куда делись молодость и свобода? Неужели впереди его ждет только старение и медленное угасание?

У кромки воды кучка парней обступила Поля; некоторых он помнил по поездкам в город, это были, судя по комплекции, шахтеры. Все смотрели в море, в какую-то одну точку. Их внимание привлекала одинокая фигура, – с серфингом – голова опущена, торс выпрямлен, словно копье, – воплощенная сосредоточенность, она взлетала на гребни самых громадных бурунов. Судя по повышенному интересу мужчин и белому купальнику, особенно яркому на фоне синевы и зелени моря, можно было догадаться, что это женщина. И когда морские скакуны, на которых она неслась, с последним неистовым всплеском обрушились на берег, смелая наездница оказалась у ног подоспевших парней. Явившись из морской пены, она пыталась подняться среди леса крепких ног.

Даже за полмили Роберт узнал Алли. Сотрясаясь от смеха, Поль подхватил ее одним ловким движением и бросил стоявшему рядом. С криками и воплями мужская команда играла с девушкой, как с куклой, подхватывая и снова бросая в воду, обдавая все вокруг каскадами брызг. И снова Роберт почувствовал острую зависть, приступ дикой ревности из-за того, что они вот так запросто могли прикасаться к ней, так вольно обращаться с ее телом, играть с ней, как мальчишки.

Он пришел в неописуемую ярость. Но из-за чего так беситься? Скорей всего, то были ее друзья; это вообще, наверное, обычный ритуал. И у него нет ни малейшего основания считать, что она огорчена – правда, он не мог сказать, счастлива ли она в этой ситуации или нет. Среди криков, воплей и гомона, заполнившего всю бухту, не было слышно ее голоса. Да и как мог донестись сюда ее негромкий, почти детский голосок? И почему в конце концов ей не веселиться – хорошо это или плохо – в компании своих сверстников? Что это с ним?

Медленно он стал спускаться по тропинке, не теряя из поля зрения сцену на берегу. Алли одним быстрым движением освободилась от своих мучителей, нырнула в воду и поплыла, энергично работая руками. И долго еще он наблюдал, как она уверенными движениями рассекает воду, направляясь вдаль; потемневшие от воды волосы струились за ней, как у русалки, а она все плыла и плыла, пока не превратилась в едва заметную точку.

– Честное слово, Джоан, это бесподобно – просто фантастика. Но я больше не могу. – Роберт аккуратно убрал свою тарелку с остатками еды и взглянул на небо. Солнце стояло низко, похолодало – близился вечер.

Какая-то меланхолическая грусть охватила его: еще одно лето на исходе, еще один год – а чем он может похвастать? Сколько еще лет предстоит ему проводить здесь, на брайтстоунском пляже, тоскуя по уносящейся юности и гадая, что стало с его мечтами, надеждами, обещаниями лучших дней? С болью сравнил он свои чувства с блаженством первого дня, который он, Клер и Джоан провели здесь, в бухте Крушения. Роберт был достаточно честен с самим собой, чтобы не знать причины свой хандры. Он понимал, что виной тому недавняя сценка: Алли с теми парнями – даже с Полем, который так с ней дурачился. Все это испортило день еще до того, как он начался.

Он встряхнулся. Господи, как же противны такие вот приступы жалости к самому себе! Надо с этим кончать, смотаться отсюда, пока не заразил других своим нытьем.

– Ну, прогулка на прощание. Кто со мной? Пойду, разомнусь, до камней и обратно.

Хор вялых возражений дал ему понять, что все слишком хорошо устроились, слишком хорошо поели или слишком поглощены своими заботами, как Джоан, – забавы Поля и Алли не остались незамеченными ею, с грустью подумал он. Пытаясь стряхнуть с себя дурное настроение, обрушившееся на него с внезапностью летнего ливня, он быстрыми шагами направился к кромке воды, затем повернул и пошел вдоль берега к камням.

Справа над ним высилась громада скалы „Мать и Дитя“. За ней тянулись выглянувшие на свет Божий из-за отлива камни чуть поменьше, которые европейские поселенцы окрестили „Падшими Ангелами“. Роберт осторожно пробирался между ними, стараясь ступать на песок. В соседней бухте под прикрытием большого камня на пляжном полотенце сидела в обществе транзистора Алли.

Глаза ее излучали приветливое тепло, которого ему так не хватало сегодня. Не ожидая приглашения, он бесцеремонно опустился рядом.

– Совсем одна, Алли? Вы не знали, что мы здесь, на другой стороне, в бухте Крушения? Могли бы к нам присоединиться.

– Я видела, когда вы пришли. – В лучах заходящего солнца она была белой, розовой и золотой – падший ангел, невольно подумалось ему, – и дышала легко и тихо, словно котенок. – Но не знала, будете ли вы рады моему появлению. Вот и решила побыть одна, раз нельзя с вами. – Она смотрела на него в упор.

– И не хотела отдохнуть со своими, – он тщательно подбирал слово, – друзьями?

Глаза ее вспыхнули.

– Это не мои друзья! Просто шахтеры – невежественные свиньи – они только и могут, что пить и лапать. В гробу я видала такие компании. – Она сердито наклонилась вперед и стала ногою чертить на песке медленные круги. Ему вдруг вспомнился тот странный сон, когда он занимался любовью с незнакомой женщиной, и та вот такими же круговыми движениями ласкала его…

Его буквально завораживало каждое ее движение. Ноги у нее были длинные, стройные, коричневые от загара, с солью и песком; своими маленькими ручками она ритмично водила вверх и вниз по бедрам, как будто от этого зависела ее жизнь. Алли вновь посмотрела ему прямо в глаза своим открытым, доверчивым взглядом:

– Если нельзя быть с людьми, с которыми хочется – лучше оставаться одной.

Волевым усилием Роберт отвел взгляд и постарался отвлечься.

– Но в твоем возрасте…

– В моем возрасте, – перебила она, снова бросив при этом на него свой странный взгляд. – Готова поклясться, вам тоже хотелось бы побыть одному. Беда в том, что не дают.

Это была правда.

– Мне и сейчас хочется, – признался он, в который раз чувствуя, что эта девушка каким-то непонятным образом захватывает его врасплох. – Конечно, я многое хотел бы сделать прямо сейчас в своем кабинете. Но это, думаю, только потому, что я новенький в церкви и приходе. Ну, кроме того, я впервые здесь служу самостоятельно, а для этого многое приходится придумывать; на мне большая ответственность…

И снова это прозвучало фальшиво – не то, чтобы совершенная ложь, но просто не совсем правда – не вся правда.

Алли смотрела на него.

– Так здорово остаться одному, наедине с собственными мыслями, – просто сказала она.

– Но мы нуждаемся в людях, Алли, – заметил он, стараясь поддержать разговор. – Чтобы было кому помочь нам в жизни – научить чему следует. Вот, например, твои уроки вождения. Ты делаешь заметные успехи. Скоро сможешь сдать экзамены и получить права, без всяких сложностей, я надеюсь. Вот как люди помогают друг другу!

– Не все люди, – она наклонилась в его сторону. – Только вы. От вас я могу научиться всему на свете.

У него перехватило дыхание. Что она хотела этим сказать?

Будь на ее месте Дженис Писли или даже Ноэллин Фоли, он бы подумал, что это заигрывание – но Алли?..

Словно читая его мысли, она вдруг опять стала ребенком.

– Хотите винограда? – подмигнула она ему и указала на сумку.

Роберт взглянул на нее. Девушка извлекла гроздь винограда и, открыв рот, оторвала одну ягоду снизу.

– Берите. Вкусно!

– Спасибо.

Рука и плечо, пальцы, разрывающие грозди и кладущие ягоды ему на ладонь, – все было золотым, глянцево-коричневым с тончайшим пушком волосков, вспыхивающих как настоящая позолота… На лице выступали пятна соли, а обычно летучие пряди белокурых волос свисали по спине толстыми тяжелыми жгутами. От нее пахло морем. Что-то переполняло его сердце, и он почувствовал возбуждение, настоящее физическое возбуждение, как ни трудно было в это поверить.

– Вам нравится быть священником?

Вопрос застиг его врасплох своей резкостью, будто удар в солнечное сплетение. Он посмотрел на Алли. Ее глаза сверкали, как серо-голубые кусочки льда, и уклониться от их вопроса было невозможно.

– Даже не знаю. Это был мой свободный выбор – но я не уверен, что здесь уместно говорить „нравится-не нравится“…

– Как будто это не совсем подходящая работа для мужчины – если позволено будет спросить?

Он снова задумался.

– Никогда не узнаешь и не поймешь, пока не спросишь, Алли, – выдавил он наконец.

– Есть еще один вопрос. – Она помолчала, обдумывая, как далеко можно заходить. – А священники – они такие же, как другие мужчины?

– Ну конечно, совсем такие же.

– Такие же? Это значит, пьянство, драки, матерщина, вранье, воровство – все что душе угодно?

Ее презрительный тон озадачил его.

– Ну, мы не шахтеры, если ты это хочешь знать. Но мы тоже несовершенны. Нам не приходится нести на себе тяготы жизни под землей со всеми ее бедами, но мы такие же „живые люди“, как ты это называешь! Под воротничком и сутаной скрыты те же человеческие существа. Если в нас хватает честности, мы даже не притворяемся какими-то особыми! Мы такая же плоть и кровь, как и все вы – может, даже в большей мере, потому что нам из первых рук известна человеческая слабость и зло. Мы такие же грешники – всего лишь плоть и кровь.

Она молчала. Несколько смущенный своей горячностью, он бросил на нее косой взгляд. Она наклонилась вперед и, трогательно обхватив колени, совсем как девочка, глубоко задумалась. Он видел подъем ее мягких округлых плеч, женственное движение и выпуклости грудей, каждый изгиб стройного тела, обтянутого купальником.

Он вдруг успокоился, ему стало хорошо с ней рядом. Золотистая кожа ее ног, казалось, светилась в последних теплых лучах солнца Он подумал, что перед ним совершенное создание Божие, и с восхищением смотрел на застывшую фигуру. И даже после того, как она прошептала легкие слова прощания и удалилась на пляж, он сидел, изумленный красотой меняющегося мира и благодатными щедротами Всемогущего, изливаемыми Им в своей любви на смертного.