Текст книги "Греховная связь"
Автор книги: Розалин Майлз
Жанр:
Прочие любовные романы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)
– Господи, до чего же славно вернуться домой!
– А я что говорила!
Взявшись за руки, Клер и Роберт бродили по саду. Джоан отослала их туда сразу после завтрака, как только Поль предложил ей помочь помыть посуду.
– Это настоящий эдемский сад – сущий рай! – не переставала восхищаться Клер.
– Жаль только мы не можем поиграть в Адама и Еву, – сжав ей руку, шепнул Роберт с видом змея-искусителя.
– Что, что?
Проследив за взглядом мужа, Клер увидела высокую стройную фигуру Джоан, направляющуюся к ним. Вид у нее был серьезный, будто она хотела сообщить что-то важное.
– Все в порядке, – с деланно виноватым видом окликнул ее Роберт, – я здесь не прохлаждаюсь, а обдумываю план кампании по завоеванию Брайтстоуна! Сегодня уж куда ни шло, а дальше обещаю ни на йоту не отступать от своих обязанностей!
– Приятно это слышать! – всегда чуткая к быстрой смене настроений брата, Джоан сейчас с трудом попадала в тон, – тем более что тебе, очевидно, придется тянуть этот воз на себе – от воскресной службы до причащения!
– М-м-м, – пробормотал Роберт. – Но, похоже, сначала надо все же создать приход и наладить приходскую жизнь.
– Все это делал папа, – возразила, не задумываясь, Джоан, и Роберт не мог сдержать улыбки, услышав знакомые поучающие интонации старшей сестры.
– Слава Богу, у меня теперь есть его стол и книги, и все прочее.
– Джоан и говорит, что слава Богу, – вмешалась Клер, – не вернись мы сюда, Роберт, все старые книги и вещи пришлось бы выбросить на помойку.
Роберт бросил на Джоан вопрошающий взгляд. Выражение лица сестры сначала удивило его, но потом он стал узнавать эту суровость, настороженность и даже горечь.
– Мне пришлось все упаковать в коробки и хранить в чулане за домом, где я поселилась. Там, где старая аптека, ты знаешь это место? Сырость ужасная и тараканы – но ничего другого не было, и до библиотеки рукой подать – всего два шага, да и что еще я могла снимать на заработок библиотекарши!
Роберт и Клер переглянулись.
– Не сладко тебе приходилось, милая, – с нежностью произнес Роберт. – Мы очень огорчились, когда узнали, что у вас с Филом все развалилось.
Тень пробежала по лицу Джоан.
– Ну, здесь нечему сочувствовать. Он никогда по-настоящему не любил меня. – Рассеянно глядя перед собой, она сорвала маргаритку и начала обрывать белые лепестки. – А мы так долго были вместе – разве ты не помнишь, как мама ко всему этому относилась. Мне кажется, ей нравилась сама идея иметь зятя-фармацевта. Бедный старина Фил, он считал, что должен соблюсти приличия и жениться на мне, особенно когда я осталась одна-одинешенька после смерти папы и мамы и твоего отъезда. Но я-то прекрасно знала, что не выйду за него. Он просто не был…
Она пристально всматривалась в морскую даль, а перед глазами у нее мелькали, сменяя друг друга, совсем другие образы: сильная мужская фигура, загорелые руки и плечи, твердый взгляд милых глаз и чарующая улыбка. Джоан с трудом стряхнула наваждение и острый приступ физической тоски по теплу и ласке.
– …Моим типом, – расправив плечи, она повернулась с вызывающей улыбкой. – Словом, мне, по-видимому, суждено жить в гордом одиночестве, а мистер Райт пусть идет своей дорогой!
– Вовсе не обязательно, – проговорил Роберт, и в голосе его звучали тепло и надежда. Он взглянул на Клер, словно ища у нее поддержки, и с нежной улыбкой обратился к Джоан. – Мы уже обсудили все, Джоани, и просим тебя вернуться в пасторский дом и жить здесь с нами.
Кровь прилила к шее и щекам Джоан, и в глазах мелькнуло какое-то затравленное выражение:
– Вы это серьезно?
– Еще бы!
Возвышавшийся на другом конце лужайки дом манил своей надежностью и незыблемостью; его эркеры и большая остроконечная крыша предлагали надежное пристанище всем приходящим. Клер видела, как в Джоан борются противоречивые чувства: радость и гордость.
– Я действительно могла бы быть полезной.
– Не бери в голову.
– Скажем, взять на себя печатание на машинке. Я всегда печатала папе. Да и никто кроме меня не может справиться с этим допотопным „ундервудом“.
Клер коснулась ладонью руки Джоан и почувствовала, как затвердели ее мускулы.
– Ты и без того столько сделала, чтобы мы чувствовали здесь себя как дома.
– У тебя будет много работы, Роберт, – словно не слыша, заговорила Джоан, – особенно с этим юбилеем. И приход придется создавать заново, в сущности, на пустом месте, как это сделал папа, начинать с самого начала… там, где папа остановился… Тебе, Клер, тоже не придется сидеть сложа руки, ты начнешь учительствовать… А ведь надо кому-то смотреть за папиными розами; они все на месте там, за домом, вы, может, видели, я рядом устроила новый цветник…
Роберт ласково взял ее за плечи:
– Все решено!
Бледные щеки Джоан зарделись ярким румянцем.
– Боже мой, у меня никогда не было другого дома! – горячо заговорила она. – Я о другом никогда даже не мечтала! Я все сделаю, Роберт, чтобы он был вашим домом. – И вдруг, смутившись от своей чрезмерной горячности, она снова вернулась к обычной несколько суховатой манере поведения и заговорила тоном старшей сестры. – Ну а если мы все дружно возьмемся за дело, мальчик мой, епископа мы из тебя все же сделаем, как, Клер?
Роберт захохотал от восторга:
– Архиепископа, и не меньше, сестренка, иначе к чему весь этот сыр-бор. И без промедления, будьте любезны – скажем, к следующему году, а?
– Веселитесь, ребятки?
Поль одиноко маячил на крыльце; его высокая крепко сбитая фигура занимала весь проем.
– Компания изволила выйти на свежий воздух. Не возражаете, если я тоже с вами поиграю? Или, может, подкинем сперва Клер к папочке и мамочке, не то они подумают, что вы ее снова умыкнули, Ваше преподобие?
– Как он себя чувствует, мам?
Молли быстро бросила на Клер предупреждающий взгляд, но – увы! – слишком поздно.
– Если у меня и есть какие пороки, так только не глухота, – резковатый голос принадлежал Джорджу, который вел Роберта и Поля через крошечный домик в еще более крошечный задний двор. Опечаленная Клер догнала отца и взяла его под руку.
– Я просто беспокоилась о тебе, папочка.
– И напрасно, – погладил Джордж ее ладонь. – Лучше посмотри на мой садик. Я еще хоть куда – могу его поливать каждый день, сую шланг под каждый сорняк и гоняю котов. Вот как, Молли. И не бери в голову, я еще не одну весну переживу, детка!
Озабоченное выражение на лице Молли говорило о том, что ей не до веселья:
– Это, милая, пожалуй, и все, на что он нынче способен, – спокойно заметила она Клер.
Но с Джорджем не так-то легко было спорить.
– Присаживайтесь, милейшие, приятно вас здесь видеть. Нечасто, Роберт, тебе приходится отдыхать. Дел в приходе по горло? Не Бог весть сколько монет – то бишь молитв – возносится нынче у святого Иуды. Прихожан, боюсь, не густо.
Роберт улыбнулся, вспоминая с теплым чувством склонность Джорджа к зубоскальству.
– Есть какие-нибудь идеи по части исправления этого прискорбного положения? Скажем, явить заблудшему городу добрый пример, став моим верным прихожанином?
Джордж рассмеялся, устроившись в удобном шезлонге; воздух со свистом выходил из его груди, словно из лопнувшей шины.
– Не по адресу обращаешься, сынок. В церковь меня теперь доставят только в деревянном бушлате.
Роберт покачал головой:
– Не пойдет, Джордж, мне нужны те, кто еще может откликнуться!
Джордж расхохотался.
– Ну, в таком случае препоручаю твоим неусыпным заботам прямо здесь и сейчас моего блудного сына! Если кто и нуждается в спасении души, так это он.
– Это кто, я? – По лицу Поля расплылась довольная улыбка, и он радостно включился в игру. – И все только потому, что я люблю женщин. Ты просто ревнуешь, пап! Во всяком случае на самом деле им нужен ты, а не я! Куда мне, я всего лишь новичок; это ты у нас старый греховодник!
– Твоя правда, сынок, – с шумным восторгом подхватил Джордж. – В общем, так или иначе, я там буду. А как все сойдутся на пышные похороны, вот и будет тебе церковь набита битком, Ваше преподобие!
– Что правда, то правда, – Поль помрачнел. – Доказательств искать не надо.
– Ты о чем? – Роберт почувствовал, как хорошо понимали друг друга отец и сын.
– Шахтеров убивают, – коротко ответил Поль.
– Убивают? Как? Но не…
– Нет, не туберкулез. – Поль старался не смотреть на отца. – Фатальные несчастные случаи, которых, впрочем, можно было бы избежать. Два за последние полгода.
Роберт был поражен.
– Но потери… страдания… и это при современных методах добычи угля?
– О, мы все собираемся изменить, не беспокойся, – Поль говорил с твердостью и решительностью, чего Роберт никогда раньше в нем не замечал.
– Упаси тебя Боже, сынок. – Джордж тоже стал серьезным. – Мне-то уж поздно; я знаю, что это так, не переживай. Но для тебя я бы хотел лучшей доли, Поль. Боже Всемогущий! – внезапный гнев охватил старика и он даже забыл о присутствии Роберта. – Никогда бы не подумал, что буду отговаривать собственного сына от шахтерской жизни! Но если ничего не изменится к лучшему, Поль, вали отсюда ко всем чертям! Нечего подыхать за Уилкеса и его шайку, это я тебе как отец говорю!
Со щемящей болью в сердце Клер последовала за матерью на кухню.
– О, мама, он гораздо хуже, чем я думала – гораздо хуже, чем был!
– А чего ты ожидала? – Молли занялась приготовлением гигантской горы бутербродов. На лице ее застыло скорбное выражение привычной к страданиям простой женщины. – В старости с шахтерами всегда так, пора бы это знать, дорогая. А ну-ка, помоги. И выше нос! Ему незачем видеть тебя такой огорченной. Пусть хоть порадуется остаток жизни.
Разгоряченный от присутствия близких людей, Джордж чувствовал себя как никогда хорошо.
– Да, здесь у нас, куда ни глянь, проблемы. Начальство все против шахтеров, а шахта одна против всего города. Но сейчас там Поль, и кому как не ему исцелить все эти болячки. Ты же знаешь, он теперь у нас большой человек. Профсоюзный босс всей округи. Пусть попробуют обойтись без Поля Эверарда!
Роберт с изумлением повернулся к Полю:
– А ты даже и не заикнулся о том, что стал профсоюзным лидером!
Поль отмахнулся от поздравлений друга.
– Не пытайся делать вид, что это пустяки, сынок! – Джордж хотел сполна насладиться триумфом сына. – Не так-то просто было разрушить все планы Уилкеса и выгнать в шею этого сукина сына Калдера…
– Уилкес? – Что-то сегодня слишком часто звучит это имя, подумал Роберт.
– Я тебе сейчас кое-что расскажу о нем, – мрачно заговорил Поль. – Новый человек наверху, напичкан всякими новомодными бреднями об „экономической эффективности“ вперемежку с библейскими сентенциями – все, разумеется, к вящей славе его, Уилкеса. Он прямо до смерти жаждал твоего приезда, дружище! Он спит и видит, как переманить Господа Бога в компанию боссов.
– А кто такой Калдер? – Роберта не покидало чувство, что ему очень скоро придется столкнуться с этими людьми.
– Калдер? – Красивое лицо Поля исказила гримаса отвращения. – Пресмыкающееся подлее змеи; годами был здесь профсоюзным боссом. Продажен до мозга костей и при этом страшно активен – все, разумеется, в пользу начальства, и собственное гнездышко не забывает. Все они – Калдер, Уилкес с братией – повинны в безобразной технике безопасности на нашей шахте. Этого Калдера надо раздавить как клопа, и я готов взять на себя это дело!
Когда, когда появилась в нем эта жажда насилия? Роберт не узнавал своего друга.
– Да, да, – наклонился вперед Джордж, пальцы его судорожно ловили воздух. – Годами все изнашивалось, вся эта техника безопасности ни к черту не годится. Нет денег – они не хотят выкладывать ни копейки. Шахты старые – их нужно ремонтировать – работы сейчас ведутся на большей глубине…
– А Калдер все вынюхивает и нашептывает Уилкесу и дирекции, что я смутьян и подстрекаю шахтеров к забастовке, лишь бы подложить боссам свинью. Раздавить гадину! И я это сделаю!
Вновь Роберт видел другого Поля, совершенно не похожего на веселого дружка его юности, у которого в голове были одни только машины да девчонки.
– Но Поль дал ему жару, правда ведь, сынок? – Старика Джорджа так и распирало от гордости за своего первенца. – Поль таки вышиб его, как тот ни старался.
– Этого он мне до конца дней своих не простит! – На секунду Роберт увидел прежнего ребячливого Поля. – Он меня держит на мушке. Да только кишка тонка, не так-то просто будет ему меня достать!
– Все это звучит как речь готового политика, – пробормотал с увлечением слушающий Роберт. – Ну а как насчет идеи плюнуть на шахту и поискать удачи в другой лотерее?
– Одно другому не помеха, – подмигнул Поль. К нему вернулось его обычное веселое расположение духа. – Сначала я хочу разобраться с шахтерскими делами; надо же разгрести эту кучу дерьма, которую Калдер и присные оставили нам. А потом, пожалуй, можно и свалить отсюда.
– Что, не хотелось бы заканчивать жизнь такой развалиной, как твой папаша? – без всякой злости вмешался Джордж.
– Само собой, пап. К тому же не всем Эверардам суждено выйти замуж за священнослужителя и получить пропуск в респектабельную обеспеченную жизнь!
– Вот те на! – смеясь, запротестовал Роберт. – А я-то полагал, что твоя сестра вышла за меня по любви!
– А я полагаю, – заявила Клер, внося вслед за Молли огромный поднос с едой, – что после всех моих усилий я получила собственный паспорт, так что премного вас благодарю. И у меня диплом учительницы младших классов, прошу не забывать. А теперь, если будущий премьер-министр и будущий архиепископ сподобятся сойти со своих пьедесталов, прошу к столу – кушать подано!
Огромная тропическая луна стояла в блеклом весеннем небе, Южный Крест переливался далеко на западе, четко выступая на бархате ночи. Поодаль купы призрачных каучуковых деревьев, словно чуткие стражи, застыли над залитым лунным светом утесом: „Боже мой, как я люблю эту страну“, – подумал Роберт. Тихо прикрыв за собой входную дверь, он нырнул в теплую пахучую ночь, как пловец в воду.
Без всякого труда он прошел на кладбище и в уединенном тихом уголке нашел то, что искал.
„ВЕЧНОЙ ПАМЯТИ РОБЕРТА ДЖОРДЖА МЕЙТЛЕНДА И ЕГО ЖЕНЫ ЭММЫ ЛАВИНИИ МЕЙТЛЕНД“… Роберт осторожно прикоснулся к еще острым краям букв, выбитых на мягком камне, и опустился на колени.
О, если б он внимательнее слушал нежные и полные беспокойства слова матери, которые столько месяцев она шептала ему! О, если бы не отстранял ее с воинственным пылом, поглощенный своими планами на будущее и не способный увидеть то, что происходит у него под носом. О, если бы они с отцом не были вечно на ножах – если б отец не был столь твердолобым, столь упорным в своих притязаниях на правоту – если бы он был! О, если бы он нашел в себе силы в тот день и отговорил отца садиться за руль…
И самое главное… если б только ему было дано время, дарована возможность исправить случившееся. Ведь конец наступил с такой жестокой беспощадной неожиданностью. Трагедия отняла у семьи Мейтлендов годы, необходимые для того, чтобы любовь и умиротворенность залечили раны, нанесенные взаимным озлоблением и постоянным раздором.
Роберт понимал, конечно, что не на кем одном лежит вина. Как потом выяснилось, отец выехал из дома и гнал машину на бешеной скорости, подстегиваемый неутихающей яростью, поэтому, когда у него внезапно отказало сердце, которое давно уже серьезно пошаливало, у них, по существу, не было шансов спастись. Именно поэтому отец не мог затормозить, и машина, сорвавшись со скалистой кручи, рухнула в смертельные объятия черных скал.
Сразу же после похорон Роберт сел на поезд дальнего следования, даже не представляя, куда направит свои стопы. Одиссея эта длилась довольно долго, он носился с места на место, пока не нащупал, наконец, нужную дорогу. Он понимал, что никогда не развяжется с прошлым, пока не найдет способа рассчитаться с ним, к чему он стремился всей душой. Когда эта мысль окончательно созрела в его сознании, обрел черты и план будущих действий.
Ни у кого не спросив совета, он поступил на теологический факультет в колледже на другом конце Австралии и, начав с простого студиозуса, постепенно поднялся до рукоположенного священника[6]6
Священник, возведенный в сан посредством рукоположения, обряда возложения рук вышестоящего служителя культа на голову посвящаемого, во время которого последнему передается „божественная благодать“.
[Закрыть]. Тем самым он давал обет посвятить свою жизнь Богу, чтобы, насколько было в его силах, встать на место отца, вину за гибель которого он полностью принимал на себя.
– Но Брайтстоун… здесь, где я согрешил… Отец небесный, неужели такова воля твоя?
Полнейшее молчание было ответом на его страстный шепот. Роберт ждал упорно и почти ни на что не надеясь; и мало-помалу в его сердце стали проникать живительные капли умиротворения и покоя. В бесконечности неба недвижно сияли звезды, и огромная луна застыла, безразличная к течению времени.
* * *
Бдение его было долгим. И все это время за ним непрестанно следила маленькая фигурка в окне второго этажа. А когда Роберт наконец на цыпочках пробрался в спальню, его не удивил голос Клер, донесшийся из темноты:
– Иди в постель, дорогой. Поспи немного. Завтра тебе надо быть в форме, чтобы встретиться с людьми.
Роберт не спеша раздевался.
– С какими людьми?
Клер глубоко зевнула и потянулась как кошка.
– Я прекрасно понимаю, что община в Брайтстоуне совсем развалилась в последние годы, но мы молоды, Роберт, мы будем трудиться, не покладая рук, и ты все восстановишь. Все будет хорошо, я уверена. Епископ послал тебя сюда, потому что не сомневается, что ты тот самый человек, который здесь нужен…
– Епископ послал меня сюда ради моего блага, потому что считает, что я слишком молод и честолюбив.
Клер не могла понять, куда он клонит.
– Чего ты хочешь, Роберт?
Он устроился под простынями, вытянувшись всем телом, и она услышала его смех.
– Если б я только сам знал!
– Ты считаешь, что слишком хорош для Брайтстоуна, так что ли?
– Да нет же, нет! – он понизил голос. – Нет… если я чего и боюсь, так только того, что недостаточно хорош.
– О, милый…
Он страстно потянулся к жене, желая прижать к своему обнаженному телу, слиться с ней, стать одним существом. В нетерпении он сбросил с нее ночную рубашку; руки его ласкали ее с привычной и в то же время каждый раз новой силой. Прижав Клер к груди, он покрывал ее лицо поцелуями, с какой-то неутолимой жаждой впиваясь в губы.
Он чувствовал в себе прилив юношеских сил. Смеясь от восторга, он попытался немного умерить свой пыл. Он нежно ласкал ее шелковистые плечи, бока и гладкие округлые бедра; ладони его совершали круги, двигались неустанно, и наконец она застонала и вся потянулась к нему, и когда его пальцы коснулись грудей, затвердевшие соски были ему наградой за все усилия, красноречиво свидетельствуя, что она созрела и готова ко всему, что он ни пожелает.
– Роберт! – Голос у нее был хриплый, выходящий откуда-то из глубины ее существа. Смеясь ликующим смехом, лаская и играя ею, как настоящий мастер, он растягивал ее ожидание. Ночь длинна, и только он мог умиротворить и удовлетворить это рвущееся из глубины ее существа желание. Рассвет уже зажег горизонт и начал заливать мир белыми и золотыми потоками света, когда они, наконец, уснули, возрожденные друг в друге, в предвосхищении наступающего дня.
4Брайтстоун лежал в утреннем свете, словно цветок, раскрывшийся навстречу солнцу. С каждым днем становилось все теплее, бриз, дующий с моря, овевал желанной прохладой в послеполуденную жару. Роберт отъехал от пасторского дома; церковь, казалось, напутствовала его своим благословением, незыблемо высясь над скалой и над всем городом. Сердце его наполняла надежда, в то время как руки и ноги сражались с незнакомым управлением новенькой машины. Да черт с ней, успокаивал он себя. Есть время подумать, как заменить арендованную машину купленной; в конце концов, можно научиться управлять ею; главное, что он приступил к работе, к которой был призван.
Почти бессознательно рука его потянулась к шее и длинные чуткие пальцы притронулись к непривычно жесткому воротничку. Когда он служил в городском приходе младшим диаконом[7]7
Священнослужитель низшей ступени церковной иерархии. В его обязанности входит сослужение епископам и пресвитерам при совершении таинств, обрядов и богослужений.
[Закрыть] сразу после рукоположения, ему редко приходилось полностью облачаться в одежду церковнослужителя. В его обязанности входило помогать жертвам городской жизни двадцатого века и стараться не отпугивать их одеяниями, напоминающими о принадлежности к миру власть имущих, которые и были в глазах этих отверженных повинны в их несчастьях. Своим прихожанам Роберт представал скорее в лучах братской заботы, а не как Отец, облаченный в ризы Божьей власти.
В Брайтстоуне роль его совсем иная. Здесь он должен быть отцом, братом, духовным наставником, а с Божьей помощью душепопечителем и утешителем униженных и оскорбленных. С горечью прикасался он пальцами к манишке, тяжелому официальному черному костюму, от которого, наверняка, ему придется страдать уже к вечеру. Может, он чересчур серьезно относится к себе? Поживем – увидим. Про себя Роберт отметил, что этим вопросом надо будет заняться специально в конце недели.
Шоссе, ведущее в Брайтстоун и являвшееся главной улицей городка, разворачивалось перед глазами, как лента, по мере того, как он спускался с мыса. Череда низеньких лавочек из красного кирпича, маленький пыльный банк, а дальше вниз „супермаркеты“ с железными крышами и снэк-бары, разбросанные вокруг возвышающегося над ними кинотеатра – то, что мать называла „бедный конец города“ – все это живо волновало его, как место его будущих действий. Брайтстоун! Итак, да будет! Он припарковался и вышел из машины.
Несмотря на ранний час, по улице сновали люди: одни торопились на работу, другие шли за покупками. Сам того не ведая, Роберт привлекал всеобщее внимание – и своим приятным лицом, и изысканными манерами, и непривычным священническим одеянием. Идущая навстречу женщина внимательно посмотрела на него, будто узнавая. Роскошные соблазнительные формы и платье респектабельной преуспевающей дамы не могли скрыть ее довольно юный возраст. Когда она, улыбаясь, направилась к нему, Роберт совершенно неожиданно вспомнил:
– Дженис Писли!
– У тебя отличная память! – рассмеялась Дженис, продемонстрировав прекрасные острые белые зубы на загорелом лице. – Но если уж на то пошло, я тоже не забыла тебя. – Она облизнула маленьким розовым язычком свои губы. – Я частенько спрашивала Поля Эверарда, куда ты запропастился – все пыталась чего-нибудь вынюхать.
В ее манере было нечто большее, чем простое заигрывание. Ну и ну, подумал Роберт со смешанным чувством изумления и симпатии. Он вспомнил, как бегал за ней в старших классах Поль, и тут же в ушах зазвучала брошенная в досаде фраза самого Поля:
– В голове у нее только ты!
– Ну, вот я и вернулся, – мягко сказал Роберт. – И надеюсь увидеть тебя в церкви, Дженис. С этого воскресенья мы начинаем регулярные службы.
– Если кто и может затащить меня туда, так это ты! – в смехе ее чувствовалась горечь; Дженис пристально посмотрела на него. „Боже мой, какая потеря“, – подумала она. – Нельзя скушать, так хоть послушать. Коль все равно тебя зацапала церковь…
– Никто меня не сцапал, Дженис, – как можно мягче ответил Роберт. – Это мой выбор. Дай мне шанс убедить вас всех. А вообще рад тебя видеть. Ну, до встречи в церкви?
Помахав ей рукой, он перешел улицу и вошел в первое же здание. В этот ранний час в молочном баре „Парогон“ никого не было, коме грустного греческого иммигранта, известного в округе под именем Вик. Детские годы, посвященные греческой православной Церкви, в лоне которой по настоянию набожной мамаши он подвизался совершенно против своей воли алтарником, не прибавили бедняге Вику любви к религии, а потому он не был склонен прерывать обычные утренние занятия даже при появлении нового брайтстоунского пастора, – что уже само по себе могло считаться событием незаурядным.
– Доброе утро!
Вик небрежно кивнул в знак приветствия, продолжая как ни в чем не бывало протирать молочники за стойкой, отмечая про себя по запаху ягодные соки для коктейлей – клубничный, малиновый, ананасный…
– У меня здесь объявления о службах в церкви святого Иуды – не возражаете, если я у вас оставлю немного?
Вик снова кивнул.
– Бросьте их на стойку, преподобный. – Хозяин бара предпочитал не вступать в разговоры.
– Роберт, называйте меня Робертом. У вас здесь, должно быть, полно молодежи – после сеанса, не так ли?
Очередной кивок.
– Я был бы очень признателен, если бы вы обратили внимание на мои приглашения.
– Я скажу. Дочка зайдет с друзьями…
– Премного благодарен, – и Роберт повернулся к выходу. Уже у дверей ему в голову пришла новая идея, и он повернулся: – Если вам нужны еще экземпляры…
В глубине бара, прямо напротив него, стояла девушка. Вероятно, она так бесшумно вышла из задней двери, что он не услышал. Чуть выше среднего роста, очень худенькая, она стояла в потоке солнечного света, отчего ее белокурые волосы сияли, словно нимб над головой. Она была прекрасна в своем детском целомудрии, и, как ребенок, полностью сосредоточилась на том, что собиралась произнести:
– В кладовке осталась всего одна коробка чипсов.
Голос ее был чуть низковатый, по-особому музыкальный, в интонациях явно проскальзывал какой-то акцент. Вдруг она заметила стоящего в дверях Роберта Ясные, спокойные синие глаза лишь на секунду задержались на кем и затем столь же внезапно девушка отвела взгляд.
– Закажи еще, раз так. Больше ничего, преподобный?
– Да, да.
Роберт не мог оторвать от нее глаз. Что она здесь делает? Девушка из другого мира… Вик говорил что-то о своей дочери – но любой отец предпочел бы для своего чада что-нибудь получше бара Может, ей нужна его помощь… С усилием он заставил себя вернуться к делам.
– Ну, если вы разложите эти объявления…
– Девочка положит их на стойку – о’кей?
Она смотрела на него со странным любопытством, словно спугнутая в лесу лань – внимательно, но без страха Несмотря на поразительную белизну кожи и белокурые волосы, миндалевидный разрез глаз, чуть раскосых в уголках, наводил на мысль о какой-то экзотической примеси к англо-саксонской крови. Роберта смущала пристальность ее взгляда. Но когда она отвела глаза в сторону, он чувствовал, что девушка продолжает искоса наблюдать за ним.
– Очень хорошо…
Странно, но он никак не мог решиться уйти.
– Итак, надеюсь увидеть всех вас в церкви. Мы каждого, – он посмотрел прямо в глаза девушки и с удовольствием встретил долгий ответный взгляд, – рады видеть у нас.
У нее была ангельская улыбка.
– Да, да, святой отец, отлично. – „Не пора ли тебе убираться“, – яснее слов говорила манера, с которой Вик произнес их.
Как мог этот шут гороховый, этот чернявый жирный коротышка произвести на свет Божий такое создание?
– Зовите меня Робертом, будьте любезны.
– О’кей, преп… Роберт, идите, идите. Всего хорошего. До скорого. Удачи.
Девушка стояла молча, внимательно провожая взглядом высокую, облаченную в черное, фигуру.
– Вик, кто это был?
– Архиепископ Макариос, черт бы его драл. А теперь берись за стаканы и пошевеливайся.
Предвечернее солнце склонялось к горизонту, бросая длинные тени на сад и заливая все окна дома золотом. Джоан стояла возле жалкой кучки накопившихся за ее жизнь скудных благ мира сего, перевезенных из Брайтстоуна, и думала, что здесь никогда не было так прекрасно. Знакомые каменные ступени, едва проглядывающие сквозь поросли малины, франгипании и фуксии, приглашали ее войти. Призвав на помощь все свои силы, Джоан сглотнула комок, застрявший в горле, и поднялась к входной двери.
– О, вот и ты! Давай помогу! Ну, входи же.
Со своей всегдашней доброжелательностью Клер слетела по ступенькам, подхватила пожитки Джоан и, не переставая говорить, помогла ей войти в дом.
– Ты, наверное, хотела бы в свою прежнюю комнату, правда? Но если передумаешь – не стесняйся, места здесь полно!
Дрожа от волнения, Джоан положила сумку подле узкой односпальной железной кровати и двинулась к старомодному туалетному столику в эркере. За окном простиралось играющее на солнце Тасманово море, сливающееся вдали с горизонтом. На глаза ее навернулись слезы, и все предметы вокруг расплылись.
– Мне и в голову не приходило, что я когда-нибудь… – Она помолчала и затем продолжила: – Ты не пожалеешь об этом, Клер, я обещаю!
– Джоан! – взрыв смеха поверг Джоан в недоумение. – Ну что за глупости! Да я уже счастлива видеть тебя! Роберт вернулся из Брайтстоуна сам не свой и с тех пор не выходил из кабинета, так что я рада обществу!
– Роберт? – внимательная любовь Джоан жаждала найти себе выход в деле. – Как он? Что делает?
– Пишет проповедь для воскресной службы. Важный день, его первая служба! Он в отличной форме, честное слово. Все, как мы мечтали и о чем молились. Возвращение в Брайтстоун – все это пробудило в нем былые призраки – чувство вины… Я уверена, что жизнь здесь пойдет на пользу ему – и нам всем тоже.
– Да, да, а ты как? – Открыв первую попавшуюся сумку, Джоан принялась распаковывать вещи, не переставая говорить. – Как твои успехи? Есть работа для учительницы?
– В отделе образования говорят, место найдется. Можно начинать сейчас же, с первого дня учебного года – в Вестерн-Пойнт.
– Но это же у черта на куличках, Клер, – надо ездить на ту сторону мыса.
Клер присела на краешек кровати, подняла ладони и стала внимательно рассматривать небольшие розоватые ногти на пальцах.
– Может, это ненадолго.
Наступило глубокое молчание. Джоан откашлялась:
– Ты хочешь сказать…
Клер порозовела.
– Нет, нет, еще не сейчас. Но мы обсуждали это. Я думаю, самое время, Джоан. В конце концов, мы уже четыре года женаты. Я, сама понимаешь, моложе не становлюсь, а Роберт почти на три года старше, не хочется откладывать дело в долгий ящик. Сначала Роберт учился, потом мы не знали, где будем жить. И вот наконец мы здесь, лучшего времени и места для ребенка не придумаешь. – Клер хихикнула совсем как девчонка. – Теперь понимаешь, почему я так хотела, чтоб ты была с нами: когда час пробьет, мне понадобится помощь?
Сердце Джоан наполнило чувство гордости. Сын Роберта! Еще один Роберт Мейтленд! А, может, сначала девочка, старшая сестра – история повторится в новом поколении. Все не так плохо, мысленно улыбнулась она. А после – маленький Роберт. Ее бледное лицо зарделось.
– Ребенок – что может быть лучше! Замечательно для Роберта. Для всех нас. Пора ему стать отцом. Я буду молиться за тебя, милая Клер.
– Договорились, если Роберт будет столь же поглощен приходскими делами, как сегодня, ты первая узнаешь, – засмеялась Клер. – Честное слово, он вошел сегодня и сразу удалился в кабинет, и вид у него был такой, будто он меня просто не заметил!
В прохладе и торжественности церковных сводов сами камни, казалось, вторят льющимся звукам первого гимна воскресной литургии:
„Господь и Отец человеческий,
Прости прегрешения наши…“
Роберт выступил вперед, лицо его, оживленное чувством, резко выделялось на фоне черной священнической одежды; адреналин мчался по венам, словно у бегуна перед стартом. Не слишком ли он поторопился, приняв решение начать службы с самого первого воскресения по возвращении? Не было времени создать мало-мальски приличную общину, не было времени написать достойную случая проповедь, не было времени вообще написать сносную проповедь – так трудно оказалось сесть за работу после того первого утреннего посещения Брайтстоуна в начале недели.