Текст книги "Греховная связь"
Автор книги: Розалин Майлз
Жанр:
Прочие любовные романы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)
ЗИМА
36Она снова чувствовала, что устала, устала от всего, устала от жизни.
Жизни?
Какой жизни?
Вялой рукой Клер собрала свои бумаги и проверила содержимое сумки. Большой блокнот, чтобы подробно записывать суть беседы, набор ручек, записная книжка, куда следует заносить даты и время следующей встречи… Боже, что за всемогущая дребедень! Как ей удалось заделаться членом стольких всевозможных комитетов? Как вообще случилось, что она стала бесплатным придатком своего мужа да еще с ненормированным рабочим днем? А где во всем этом ее личная жизнь?
Ее жизнь, с горькой улыбкой подумала Клер. После двадцати лет это совсем не легко. Что она будет делать? Клер понимала, что придется начинать с нуля. Даже в мелочах. Скажем, следует ли вернуть свое девичье имя? Она попробовала его на кончике языка: „Клер Эверард“.
Клер Эверард? О, нет. Это была совсем другая женщина – вернее, девушка – юная, полная надежд идеалистка… Но „Клер Мейтленд“ слишком связана с Робертом и той жизнью, которую она хочет оставить. Надо выбирать новое имя, когда разводишься, чтоб оно не принадлежало ни отцу, ни мужу, а было полностью твое, имя новой женщины, которой ты хочешь стать, и которую ты хочешь явить миру. Может, она так и сделает. На свете много хороших имен.
Если б только она не чувствовала себя такой разбитой! О, Роберт, Роберт, взывала она к нему в глубине души, где мы споткнулись? Я так тебя любила… так любила. И ты любил меня, когда-то, по крайней мере. Нам было так хорошо вместе. Она с легкостью вызвала мысленный его образ: красивый орлиный профиль, добрые глаза с лучиками морщинок по углам, когда улыбается, длинное, стройное тело, которое всегда откликалось на любое желание, суля утешение или глубокое наслаждение, стоило ей только захотеть…
О, Роберт…
Она аж застонала, до боли желая его, его прикосновения, его поцелуя, его силы, от которой она чувствовала себя такой маленькой, такой нужной и надежно защищенной даже тогда, когда он возносил ее на вершины блаженства…
Со смешанным чувством гнева и изумления она подумала, что войди он сейчас в дверь, и все ее протесты и твердые решения разлетятся как пух, и она будет с ним в постели через тридцать секунд! Но что это разрешит? И что исцелит?
Голод, да… она не рискнула говорить ему о том, как сильно тоскует по любви, настоящей, горячей физической тяге друг к другу, которая всегда у них была, по близости, которой он лишил ее последние месяцы. Лечь с ним в постель – нет, это не ответ, это ничего не решало. Это все равно что наклеивать пластырь на сломанную ногу или на глубокую гноящуюся рану. А она устала от этого, устала от страдания, которое он причиняет им обоим, устала До глубины души!
Бросив мимолетный взгляд в зеркало, она прочитала в своем отражении прискорбную правду. Женщина из Зазеркалья скорее похожа на только что освободившуюся из мест заключения. Совсем как Джоан. Она, вероятно, подцепила вирус Джоан, когда заботливо выхаживала ее. Может, пришел ее черед и пора позаботиться и о ней? Болезнь налицо, нет только сиделки!
– Доброе утро, Клер!
Заставив себя улыбнуться, Клер подняла голову на привычное приветствие выходящей на кухню Джоан: та была уже одета и собралась на работу; в руках она держала утреннюю почту.
– Привет, Джоан. Как себя чувствуешь?
– Прекрасно! – Односложный ответ звучал как издевка, и Клер это понимала. Хотя золовка всячески настаивала на том, что ей гораздо лучше, по ее виду этого нельзя было сказать. Но разве Джоан переубедишь, если она что-то себе вбила в голову!
– Письмо тебе, остальное Роберту. Разберу, когда вернусь, – машинально сообщила она. – Я еду в офис. Масса запросов по поводу интервью Роберта в Брайтстоуне, это, безусловно, окажет ему большую услугу. Вернусь поздно, не жди меня.
Твердой походкой Джоан направилась к машине и поехала в город, с обычной своей собранностью следя за оживленным утренним движением. Все идет нормально, решила она. Роберт просто сошел с ума – бросить все, что они строили всю жизнь – подумать только! А эти слова – „ты больше не работаешь!“ Глаза ее загорелись от гнева. В жизни никто не указывал ей, что делать! Никому не позволено указывать мисс Джоан Мейтленд!
Ну ладно, Роберт, – ни один мужчина не имеет права диктовать ей! Тем более… Она даже мысленно не могла произнести это имя. Знакомая волна парализующего ужаса охватила ее при одном только воспоминании, к горлу подступила тошнота и пришлось посильнее вцепиться в баранку, чтобы не потерять управление. „Не давай себя оседлать этому грязному слюнявому отродью! – твердила она сквозь заволакивающую сознание муку. – Ты сделала то, что должна была сделать. И баста! Все. И с ним все кончено, кончено навсегда!“
Только его в этом убедить будет куда сложнее. Ей удалось выторговать себе отсрочку, прикрывшись возвращением пятничного „вируса“. Он знал, что она водит его за нос, но из чисто садистских соображений не прочь был продлить эту игру в кошки-мышки. Полагая, что податься ей все равно некуда, он готов был позволить ей ускользать и тянуть, сколько душе угодно.
– Увидимся, когда вернусь из Брайтстоуна, Джоани, – с обманчивой мягкостью сказал он. – И будь любезна не заполнять бальную карточку. Отныне на все танцы претендую я один.
Он? Ее передернуло от отвращения. „Танцевать“ с ней? Да он не достоин развязывать шнурки на ее башмаках. Да он не достоин… не достоин…
Он не достоин жить.
Несчастные случаи бывают со многими.
Вот Меррей Бейлби, например. А почему не Мик Форд?
Да, способы есть – именно Мик и научил ее этому.
Но он же научил ее и тому, что опасно и ненадежно связываться с третьей стороной. Такие вещи надо делать в одиночку. Тогда можно быть уверенным, что все произойдет так, как задумано. И можно быть уверенным, что все будут держать язык за зубами.
В общем это действительно только вопрос способов и средств. Средств… много. Она что-нибудь сообразит. Что-нибудь хорошее… и как можно быстрей… и тогда – гуд бай, мистер Форд…
Решено. С чувством облегчения и странным блеском в глазах Джоан, увидев между машинами свободное пространство, переключила скорость и, нажав на газ, помчалась в город.
– Послушай, Эверард. Я тебе не мальчик на побегушках!
Охранники получают место в тюрьме не за милый нрав и доброе сердце. Начальник охраны Майкл Уоррен заранее ненавидел день посещений – зеки с самого утра начинали колобродить и уйми их, попробуй, потом – света Божьего не взвидишь. Но когда этот красавчик отказался выйти к посетителю, а посетитель все настаивал на своем, Майкл почувствовал, что дошел до ручки.
– Так выйдешь ты к ней или нет? – заорал он. – Меня все это не колышет! По мне, так не выходи на свидания, пока не сдохнешь здесь и не сгниешь. Но мне, мать твою, что-то ей надо сказать!
– Скажи, чтобы валила на все четыре стороны и не морочила мне голову.
Уоррен видел, что Эверард опять взбесился. У него крыша поехала с того самого дня, как ему отказали в амнистии. Последние пару недель он так и нарывается на драку, спит и видит как бы чего натворить. Пожалуй, не стоит чересчур затягивать узду. Уоррен поубавил тон.
– От нее так просто не отделаешься, парень, я сколько тебе талдычу. А потом, по тюремным правилам, она вправе знать причину твоего отказа.
– Отказываюсь, потому что отродясь ее не знал и знать не желаю.
Охранник крякнул.
– Не думаю, что тебя надо представлять такой крале! – Он уставился на Поля своими блестящими маслянистыми глазками, и во взгляде было что-то похотливое. – Такая, я тебе скажу, штучка, прямо под тебя…
– Закройся, Уоррен!
– Попридержи язык, Эверард, – рявкнул вертухай скорей даже дружелюбно. – Я мог бы тебе за это кое-что устроить, если б захотел. Карцер за оскорбление охранника мигом привел бы тебя в чувство. Последний раз спрашиваю, – ты выйдешь к ней?
– Да тебе хоть кол на голове теши! Сколько можно говорить – не знаю я, кто она такая. – Поль уже начал заводиться. – Не знаю я ее! Понятно? И знать не желаю! Пусть катится ко всем чертям вместе со своим благотворительным дерьмом!
– Забавно, – бросил озадаченный Уоррен. – А она толкует, что ты отлично знаешь ее. Знавал, дескать, давным-давно. „Скажите, говорит, только ему мое имя. Скажите, что Алли…“
– Что?
– Алли, – да, так, вроде, – Алли Калдер.
* * *
– Кто вы?
Уоррен не без удовольствия наблюдал, как Поль затрясся, как осиновый лист. Знает ее как облупленную, чего бы там ни нес. Вот только откуда – он тянет лямку здесь уже… да, лет двадцать с чем-то, а малышке, дай Бог, столько же – лет двадцать, двадцать один от силы. Но он ее, точно, знавал, этот Эверард, только глянь на его физиономию. Так и ест ее глазами, как только порог переступил. Да оно и понятно. Штучка еще та, хоть и ребенок на вид. Слава Богу, вроде, совершеннолетняя!
– Вы Поль Эверард?
Она холодна, как кусок льда, заметил он с досадой, потому что сам дрожал, как девчонка.
– Нам обоим это известно! – резко отрезал Поль. – А теперь скажите кое-что, чего не знаю я. Как ваше настоящее имя?
– Эмма.
– Эмма как?
– Неважно. Послушайте, я могу извлечь вас отсюда.
– Вы что? – Изумление сменилось яростью. – Что это все значит? Что за шуточки? Уж не от какой-нибудь дерьмовой газетенки вы свалились на мою голову? – осенило его. – Матерьяльчик для слезливой истории – надо только завести меня?
– Нет! Я здесь сама по себе.
– И что ж вам нужно?
Она улыбнулась и вдруг стала выглядеть намного старше своих лет.
– Вы верите в справедливость? Вернее – в возмездие? Все зависит от того, как на это посмотреть.
Его и без того ни на что не годившиеся нервы начинали сдавать. Еще не хватало связываться с хитрой маленькой ведьмой, которая явилась невесть откуда и играет в свои игры. Он вскочил на ноги, отбросив стул.
– Убирайтесь вон!
– Вы этого не скажете, если выслушаете меня.
Ее неколебимое спокойствие подействовало на него сильнее, чем горячие протесты. Он в нерешительности посмотрел на девушку. Она наклонилась к нему.
– Я знаю, кто убил Джима Калдера.
Он почувствовал, что ему врезали в солнечное сплетение.
– И кто запихнул вас сюда, – все с тем же спокойствием продолжала она. – Кто подставил вас так, и кто смеется по сию пору, радуясь, как все удачно вышло. – Ее улыбка вернула его к действительности. – Я знаю, что произошло на самом деле. Ну, теперь мне убираться?
– Послушайте, послушайте… – Он с трудом подбирал слова, ошеломленный и весь во власти эмоций. – Помогите мне…
Снова улыбка.
– А я здесь зачем?
– Почему вы сказали, что вы Алли Калдер? Какое это имеет отношение к ней?
– Самое прямое. Потому что она была тоже там. Той ночью. А я дала обещание…
– Кто вы такая? Выкладывайте немедленно! – Но он сам не был уверен, что в силах вынести ответ.
– А вы не можете угадать? Если не можете, то это не имеет значения.
– Что вы пытаетесь мне втолковать?
Он совершенно потерял контроль. Ее же самообладание было абсолютным. Неужели она так отрепетировала всю сцену, разработала каждую деталь?
– Что я пытаюсь вам втолковать? Ничего такого, чтобы вы знали.
– Ну, так говорите!
– Разрешите мне для начала задать вам вопрос. Алли Калдер никогда вас к себе не подпускала, так ведь? И вы почитали ее. Вы думали, что она девушка. Вы ведь и пальцем к ней не прикасались, правда? И не пытались? Даже поцеловать?
Затаенная боль ущемленного мужского самолюбия вернулась к нему.
– Нет.
– А вам не приходило в голову, что у нее мог быть кто-то другой – в то самое время, когда вы с ней встречались?
– У Алли? Никогда!
– Подумайте… она была такой привлекательной. Какой мужчина отказался бы от такой возможности. – Она помолчала. – А один в особенности.
– Не Мик же Форд!
– Нет. – Снова молчание, и вдруг как обухом по голове: – А как насчет вашего шурина?
В глазах у него все закружилось. Алли? Роберт? Какая тут связь? Но мягкий, тихий голос не давал ни секунды передышки.
– А Джоан? Как насчет мисс Мейтленд? Она часто посещает вас? Или последние двадцать лет она чересчур занята?
Глаза ее были такие же миндалевидные, как у Алли, с такими же странными уголками. Он чувствовал, что тонет в их холодной ясной глубине.
– А потом есть еще славный старина Мик Форд. То, что вы здесь, – это его рук дело. Все остальные свидетельства были косвенными. Только он связал вас с Алли и Джимом – он опознал вас в ту ночь – тогда как в действительности видел другого человека, – человека, который прикрывался вами все эти годы, который имел вашу Алли у вас под носом… И он белее белого и любим всеми, а вы здесь, погребены заживо… Они подставили вас, Поль, все вместе – и концы в воду. Они кого угодно уберут, если тот окажется у них на пути. Вам нужны доказательства? Вот вам доказательства!
На фотографии в газете, которую она бросила на стол, два человека пожимали друг другу руки и улыбались; тот, что поменьше, фамильярно похлопывал по плечу высокого, импозантного компаньона. „БРАЙТСТОУНСКАЯ ВСТРЕЧА“, – гласил заголовок. Текст внизу словно каленым железом прожег мозг Поля. „Два старых соратника, которые присутствовали при трагическом обвале в шахте двадцать лет назад, встретились сегодня вновь, чтобы отметить открытие шахты. Его преподобие настоятель Мейтленд и профсоюзный лидер Мик Форд хорошо знают друг друга не только по былым дням в Брайтстоуне, но и по совместной работе над строительными проектами в Сиднее, ответственность за которые возложена Церковью на настоятеля…“
Подняв голову, Поль взвыл как слон, попавший в ловушку. Затем повернулся к Уоррену и одним ударом уложил его. На секунду задержавшись над распростертым охранником, он перепрыгнул через столик и выбежал во двор.
Уже через минуту тюремное радио бросало торопливые команды: „Побег – побег – побег – всем охранникам готовность номер один. Не пытайтесь – ПОВТОРЯЕМ: НЕ ПЫТАЙТЕСЬ – задерживать заключенного, он вооружен и очень опасен. Не стрелять – он взял в заложники охранника у ворот. Принимайте его условия, не рискуйте жизнью. Вызываем всех охранников, вызываем всех охранников – побег – побег – побег…“
37Что он здесь делает?
Что надеется найти?
И как далеко может продвинуться в одиночку, когда рядом нет Меррея, который помогал и руководил им? Но он обязан попробовать. Обратного хода нет.
Роберт брел, не оглядываясь, по бесконечным дюнам, без конца и края простирающимся над бухтой Крушения. Он твердо знал, зачем пришел сюда – нужно заново открыть место, где он встретил ту редкостную и несравненную любовь, и снова пережить тот волшебный, может единственный в жизни момент своей юности, настоящей юности, когда безоглядно отдаешь себя чему-то – или кому-то.
Но пустынный пейзаж не рождал даже мимолетного воспоминания, навеянного пронзительным соленым бризом. Боже, какой же он глупец! Ведь даже в расцвете своей любви к ней он не мог ни отыскать, ни отличить ту единственную дюну, где они впервые стали любовниками, ту белую чашу, дароносицу его блаженства. Они все были похожи как две капли воды – эти дюны и зияющие у их подножья ямы – все на одно лицо. Внезапно его охватило необоримое желание лечь здесь, оставить неравную борьбу и раствориться в пространстве. Но это было бы недопустимой трусостью.
Он шел и шел, пробудившаяся совесть гнала его вперед, невзирая на боль измученного тела; но вскоре темнеющее небо возвестило о близящейся ночи, и он повернул назад в пасторский дом. „По крайней мере, – с горечью думал он, – я буду спать эту ночь!“ Не обольщайся, замурлыкал самый юный из его бесов, когда он наконец вытянулся на ложе, обещавшем славную ночную работу: у нас есть другие планы относительно вас, настоятель!
Уже темнеет?
Ночи наступают сейчас быстро. Скоро начнутся штормы.
Зима будет долгой и суровой.
Ублажая себя подобными размышлениями, Джоан задернула шторы кабинета и принялась разбирать незаконченные дела. Пресса ворошит старое – очень к месту этот интерес к Брайтстоунской кампании поминовения. Тебе это только на пользу, дружище. Она разговаривала с Робертом, как привыкла это делать всю жизнь. Но последнее время ловила себя на том, что неожиданно для себя и окружающих стала подчас говорить вслух – скажем, в церковных кулуарах и даже на кухне с Клер. Несколько слов, фраза-другая срывались с языка, иногда что-то очень важное, что ей надо было обязательно сказать ему, напомнить или поделиться с ним.
Вы бы посмотрели на их физиономии! Какие же глупцы, как они не понимают, что Роберт всегда с ней – всегда был и будет, что бы ни случилось с каждым из них – до скончания века… сколь же глупы люди! Как мало они знают! Она громко рассмеялась.
Машинально Джоан навела порядок на столе. Надо, чтоб ни пылинки не было, пока его нет. Скоро он вернется, и все потечет своим чередом, как прежде. Не забыть сказать ему, что ежеквартальное заседание Комиссии по оценке недвижимости переносится на вторник…
Телефон? Думая о своем, она подняла трубку.
– Дом настоятеля Мейтленда?
Молчание. Глубокое, мужское молчание.
– Нет?
К горлу подступила знакомая тишина. Но это был не Мик Форд. Голос таил еще более тошнотворный ужас, еще большую угрозу.
– Джоан?
Прошло больше двадцати лет, а она не забыла этот голос. Его голос, голос, который когда-то значил для нее больше любого другого голоса в мире, – даже Роберта.
– Джоан? Я знаю, что ты здесь…
– Как?..
– Прекрати этот театр и слушай. Я все узнал. Чтоб мне провалиться на этом месте, я до всего докопался! Здорово, не правда ли? Любой простак, не такой глухой, как я, догадался бы давным-давно, как ты считаешь?
Она лишилась дара речи – у нее не было ни слов, ни мыслей. А голос продолжал звучать:
– Ты и твой братец! Что за парочка! Он столп Церкви, а в тебе можно держать лед, как в холодильнике. Мисс Сама Респектабельность Мейтленд и Его Преподобие Роберт. Кто бы мог назвать вас парой лжецов там в суде?
– Поль…
– Закрой рот, Джоан. Двадцать лет – теперь моя очередь говорить. Попав между молотом и наковальней, между тобой и твоим голубоглазым мальчиком, и слепец мог, наконец, понять, где собака зарыта. Ясно, что голова всему делу – ты. Котелок у тебя всегда работал что надо – знай я тогда, как он у тебя работает, ничего б такого не случилось. А что касается его – мозги у него между ног прилажены так же, как у других мужиков! Ему, конечно, такое не докумекать и не сварганить! Это по твоей части – ты все и сделала!
– Поль, ты несешь чушь – мерзкую чушь…
– Ты все задумала – но осуществил он! Он сделал то, за что расплачиваюсь я! Он убил Джима Калдера, а не ты! Он позволил тебе лгать, изворачиваться, интриговать – чтобы спасти его. Все беды из-за него – он протянул свои лапы к единственной женщине в мире, которую я хотел, имея при этом все, что может пожелать мужик – мою сестру!
В звенящем от переполнявших его чувств голосе что-то вдруг дрогнуло, и он стал немного мягче.
– Но тебе, Джоани, нечего беспокоиться. В конце концов, ты все это делала ради него. И потом – я не убиваю женщин. Мне подавай дичь покрупнее, настоящую добычу! Я взял след, Джоан. Я знаю, где он, и еду за ним. Скажи ему – этому лживому лицемеру – чтобы помолился!
Линия отключилась. Мгновение она стояла неподвижно, мозг работал в застывшем теле, как динамо-машина. Затем круто повернулась и выскочила из комнаты.
Что-то случилось. Это Клер почувствовала, едва войдя в дом.
– Джоан?
Со второго этажа доносился какой-то странный шум. Клер поднялась в спальню золовки и увидела, как та в страшной спешке запихивает свой несессер в сумку.
– Джоан? Что-нибудь случилось?
– Уезжаю! – скороговоркой отреагировала Джоан. – Ненадолго!
– Да куда?..
– О, повидать Роберта! Очень важное дело!
– Собираешься в Брайтстоун? Ты это серьезно?
– Дело!
– Что за дело? И потом, почему бы просто не позвонить, если это так неотложно?
Джоан закончила сборы.
– Надо бежать! Тебе нечего беспокоиться! Оставайся здесь! Мы позвоним!
Она уже была внизу на полпути к двери. Это безумие, подумала Клер, это чистое безумие.
– Джоан, – как можно мягче сказала она, беря золовку за руку. – Мне кажется, нам лучше поехать вместе. Мы поведем машину на пару. Да мало ли что, я могу тебе помочь. А если что-нибудь с Робертом, я должна быть с ним.
– Нет! Нет!
Она не узнает меня, подумала Клер с ужасом. Она просто не видит, кто перед ней. У нее такой взгляд, будто она никогда в жизни не видела меня – будто я ее смертельный враг, будто я чудовище. О, Боже, Боже, помоги ей… помоги нам…
– Что случилось, Джоан?
Джоан оскалилась на нее, как дикий зверь, лишенный дара речи. Клер осторожно приблизилась к тому, что когда-то было близким человеком.
– Джоан… милая Джоан…
Удар по голове свалил ее с ног. С трудом поднявшись, она двинулась вслед доносившемуся топоту убегающих ног. Ответом на слабые крики были мелькнувшие красные огоньки машины, с ревом развернувшейся и устремившейся к дороге. Приложив ладонь к ушибленному месту, Клер вернулась в холл, поднялась наверх и в свою очередь стала собирать вещи.
Свободен.
Он свободен.
К ней надо малость привыкнуть – к этой свободе.
Поль мрачно улыбался сам себе, сражаясь с незнакомой машиной. Да, далеко ты, малышка, ушла от старины „доджа“, сказочной „Голубой Стрелы“, обращался он с упреком к маленькому „дацуну“. Нет, ты не авто для мужчины – слишком много всяких мудреных штучек, – поди, ломай себе мозги, что тут да как – особенно когда всего несколько часов в большом мире…
Ииии… Ииииииии…!
Свободен!
Крепко держа руль, он гнал машину вперед, вопя от радости и возбуждения. Свободен! Вот так соскочить из тюряги – и чтоб у ворот тебя ждала машина! Он похлопал по баранке. Немного нечестно угонять тачку, когда она словно специально его ждала, ключи только поверни, и все! Готов поклясться, хозяева считали, что надежнее местечка для машины не сыщешь – прямо напротив ворот централа и вокруг на сто миль ни души. Ладно, это будет для них хорошим уроком на будущее, так ведь? В наши дни никому доверять нельзя. А уж беглому каторжнику – тем более. Он от души рассмеялся.
Итак, куда теперь? Есть одно место. Да не так уж далеко, если гнать, не останавливаясь. А насчет бензина – так у него есть кое-что получше бабок. Он нежно погладил холодную сталь пистолета, лежащего на пассажирском сиденье прямо у него под рукой. А с автозаправочной тут же стукнут в полицию. Да они и так в курсе, куда он направляется, насколько знает он Джоан Мейтленд. Так что ему наплевать.
Он поежился от внезапной прохлады. В кабине было холодно – как в этих чертовых новых колымагах включается обогреватель? Перед ним разворачивался холодный зимний пейзаж, в этой пустынности было что-то совершенно невероятное для взора человека, запертого в клетке в течение двадцати лет. Набухающие черные тучи, громоздившиеся друг на друга на горизонте, предвещали что-то зловещее. Но Полю было не до них, он жил в царстве своих дум, рисуя сцены возмездия. И в этих сценах он давал себе мрачный зарок одну из шести пуль всадить в предательское сердце его преподлого преподобия Роберта – и будь что будет! До встречи в Брайтстоуне! А потом – в аду! – слал он мысленно телеграммы. Молись, настоятель!
Надо собраться с духом, дорога предстоит не из легких. А что касается разговоров с самой собой, так тут ничего плохого нет. Многие знаменитые люди разговаривали сами с собой, ну, например… например…
Да, это известные вещи. Любой может говорить с собой. А потом, как остановить эти разговоры? Как заставить замолчать других, если машина полна голосов?
– Заткнитесь! – взвизгнула Джоан. Она с трудом сдерживалась, чтобы не завыть. Но кабина вдруг погрузилась в блаженную тишину. Они и впрямь заткнулись! Хоть ненадолго, и то ладно! Так им и надо! Если б только не такой собачий холод! Она снова протянула руку к рычажку и с удивлением увидела, что он повернут до отказа Надо будет проверить обогреватель.
Брайтстоун – сколько миль, что там было на знаке? Она не заметила, как, впрочем, не успела заметить и другие указатели, да какое это имеет значение? Она и без того знает, куда едет, и ей незачем останавливаться. Ехать и ехать. Вот что главное. Добраться до места. Снасти Роберта… потом навести полицию на этого бешеного пса Эверарда – и все взятки гладки!
Полиция. В помраченном мозгу Джоан с четкостью вспыхнула трезвая мысль. Может, надо было бы позвонить им до ухода из дома и предупредить, чтобы были на месте до появления убийцы в Брайтстоуне?
Но подумав, она решила, что это глупо. Полиция ничего не сделает сверх того, что может она сама. Ее возможности неизмеримо превосходили их, она хорошо знала Роберта, гадину Эверарда, Брайтстоун – да и все на свете в конце концов – куда им тягаться с ней! Что эти щенки по сравнению с ней… нет, забудь полицию… весь род человеческий – это жалкие твари, ползающие между небом и землей… только они с Робертом парят высоко над ними в голубой бесконечности… высшие существа… выше закона, выше смерти… выше упрека…
Сколько миль осталось до Брайтстоуна? Темнеет – и холодно, жутко холодно. Снова зима, хотя должна быть весна; времена года покорны ее повелениям! Да! Она торжествующе рассмеялась. Словно подслушав ее мысли, пронизывающий ледяной ветер задул с новой силой, а тяжелые тучи, собиравшиеся впереди, грозили яростным штормом. Пусть разразится! – ликовала она, – пусть обрушится! И все голоса в ее голове пробудились с еще большей силой – и завыли, и завопили, и пронзительно завизжали в знак согласия.
Темнело; суровое небо, сулившее бурю, держало в страхе всю округу. Слава Богу, она успела добраться до того, как небо разверзнется и начнется шторм. Дрожа от холода, девушка расплатилась с такси и потащила свою сумку в захудалую гостиницу на незаметной улочке. Таксист на вокзальчике с первого взгляда сообразил, что ей надо, и действительно подыскал единственное местечко, которое было ей по карману. Но что за дыра Брайтстоун? Сверкающий камень? Эмма не верила глазам. Что тут сверкающего? Даже название отдавало дурацкой шуткой. Чем скорее она уберется отсюда, тем лучше.
– Теперь уже недолго, – подбодрила она себя. – Совсем недолго!
Хозяин, которого трудно было удивить, тем не менее бросил изумленный взгляд на диковинного посетителя.
– Комнату? На одного?
– Да, на одного. – Черт, с этим каши не сваришь.
– Насколько?
– Ненадолго.
– Насколько ненадолго?
Вот тупая башка, подумала она, теряя всякое терпение. Вслух же вполне мило уточнила:
– Может, на ночь. Может, на две или на три. – „И что ты нос суешь, миляга, можно подумать, что в твоем клоповнике очередь на комнаты?“
– О’кей. Номер пять. За ночь вперед, само собой. И будьте добры расписаться в книге, мисс…
– Разумеется. – Она взяла ручку и написала в регистрационной книге: „мисс Алли Калдер“.
„И ЕГО ДОЧЬ АЛЛИ“…
Склонив голову, Роберт молча стоял перед могилой Джима Калдера и его дочери, отдавшись тяжелой, всепоглощающей скорби. Все утраты его жизни словно расплавились и слились в одну скорбь по Алли: потеря надежды еще мальчонкой, когда все непосредственное, все радостное было выбито из него родителями, учителями и сестрой. Потом потеря родителей, причина всех его горестей и угрызений, первородный грех, за который должно было подвергнуться наказанию.
Одна за другой эти потери проходили перед его внутренним взором. Утрата юности, закончившейся в день гибели родителей. Утрата собственной жизни, когда он отказался от права на свободный выбор и решил служить Церкви во искупление вины за смерть отца. Тщательно, шаг за шагом проводил он ревизию своей жизни, хотя душа его от этого невероятно страдала. Его некогда цельная натура была разрушена, он занимался делом, в котором давно уже разуверился; он утратил веру, а с ней и свое лицо и, наконец, главная, худшая из худших и последняя потеря – Клер.
Алли – Клер – где кончалась одна и начиналась другая? Или Алли была фантазией, сном в летнюю ночь, кратким эпизодом в долгой, как жизнь, любви к Клер? В сгущающихся сумерках перед ним живо возникло лицо жены – миловидное, слишком бледное последнее время, темные волосы отброшены со лба нетерпеливой рукой, нежность ее кожи, ощущение ее женственного тела… она была настолько реальной, что, казалось, протяни он руку в полумрак – и можно было бы прижать ее к себе.
А где же Алли – где его другая любовь? Он искал ее, о, как он искал ее все эти последние одинокие и пустые дни – в молочном баре, где они впервые встретились, в церкви, где он увидел ее на похоронах Джорджа Эверарда, в брайтстоунском зале, где она танцевала с Полем в ту последнюю ночь, когда все еще были свободны, счастливы и по-настоящему живы.
И ему приходилось смотреть в глаза правде – Алли не было. Она ушла. Ее возродил для него Меррей, чтобы, как Роберт начинал теперь догадываться, он смог наконец попрощаться. Ветер крепчал, в его порывах слышны были стенанья вселенной; и он присоединил к ним свой голос в знак солидарности и простился с ней навеки.
С моря надвигался шторм, словно враждебное воинство на незащищенную страну. Отбросив всякие уловки, он стоял там, где застигла его стихия – не имеет теперь смысла изворачиваться, прятаться, бежать или попытаться искать укрытие. Первая молния, расколов мир надвое, низринулась в сердце вскипевшего огнем океана – затем вторая, третья. Это было внушительное зрелище, космический фейерверк, подобного которому он не видывал. Тяжелые капли дождя, предвестники близящегося потопа, обрушились на его неприкрытую голову. Через несколько секунд он промок до нитки.
Наконец Роберт с трудом заставил себя сдвинуться с места. Ему не хотелось домой – он ощущал себя абсолютно комфортно в этой дикости природы, в ладу со стихиями, в ладу с собой. Чувствуя себя очищенным, укрепившимся и готовым ко всему, он двинулся в пасторскую обитель. Перед его внутренним взором вставала Клер. Он чувствовал, что только сейчас начинает понимать, что любит ее. Надо убедить Клер в этом – возродить ее любовь, а с ней и их брак и совместную жизнь. Наконец-то Алли Калдер и ее бедный, печальный дух нашли успокоение. Прошлое было погребено. Время обратиться в будущее и идти дальше.
Он добрался до крыльца пасторского дома и, отыскав в темноте замочную скважину, отпер дверь. Полный благодарности, он переступил порог, вошел в тепло и свет уютного, пахнущего сандаловым деревом холла и сделал шаг к лестнице, чтобы подняться наверх и сбросить мокрую насквозь одежду. В этот момент едва различимый шум на крыльце привлек его внимание. Он обернулся и увидел листок бумаги, белеющий на полу.
Он понял, что там написано, прежде, чем поднял листок. „НЕ МОГУ БОЛЬШЕ ОСТАВАТЬСЯ В БРАЙТСТОУНЕ… НАЙДЕШЬ МЕНЯ НА МЫСЕ У БУХТЫ КРУШЕНИЯ НОЧЬЮ – А.“ Он рванулся к двери и распахнул ее, но никого не было видно – только неистовствовал шторм и дико отплясывал сорвавшийся с цепи ветер. Не мешкая, не задумываясь, он ринулся в бушующую стихию и вновь погрузился в ночную тьму.