Текст книги "Греховная связь"

Автор книги: Розалин Майлз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)

КНИГА I
1970

ВЕСНА

1

Поездка предстояла долгая и утомительная. Путь пролегал через весь континент, сквозь мертвое красное сердце страны. Купаясь в злом вечернем свете, поезд отошел от вокзала, пересек город и его окрестности и наконец, оставив позади рукотворную цивилизацию, устремился на запад, к выжженной солнцем пустыне.

Весь долгий день тяжелые тучи нависали над горизонтом; было время зимнего солнцестояния, когда зима давала свой последний бой наступающей весне. Близилась ночь, и небо играло и сверкало пурпурными, кроваво-алыми, огненными и золотыми переливами; лучи заходящего солнца пронизывали насквозь каждый вагон. А поезд мчался навстречу сгущающейся далеко впереди тьме.

Потихоньку собирающаяся на перроне утреннего брайтстоунского вокзала компания была более чем невелика, даже для Брайтстоуна. И тем не менее пришедшая вместе со всеми высокая красивая женщина сразу же оставила группку людей и отошла в сторону. Ранний воздух был свеж и чист, а дикие олеандры, вздымающие свои стволы вдоль железнодорожного пути, вспыхивали в лучах утреннего солнца красными и золотыми бликами. Но глаза Джоан не видели этой красоты. Чертовы Уилкесы, злилась она, зачем заявились сюда? Владеть шахтой еще не значит владеть всем городом. Явился на вокзал, да еще с этой гусыней! Они никогда не знали Роберта – ни разу даже не встречались!

– Как себя чувствуешь, Джоани?

Джоан повернулась и с улыбкой взглянула на доброе лицо женщины, с материнским вниманием обращенное к ней.

– Спасибо, Молли, все в порядке. – Джоан помолчала Улыбка сбежала с ее лица. – Правда, я бы прекрасно сегодня обошлась без этого. – С горькой усмешкой она кивнула в сторону толстяка, с важным видом направлявшегося к начальнику вокзала; за ним неотступно следовала его жена.

– Роберт не будет иметь ничего против, милая, – умиротворяюще заметила Молли. – Служитель церкви является общественным достоянием – пора к этому привыкать.

Служитель церкви. Да, да. Не странно ли все это? Роберт будет служить вместо отца – займет место отца…

– А такой большой человек, как Уилкес, – продолжала Молли, – если захочет, может оказать немало услуг Роберту в его работе. Да вообще дался он тебе, этот Уилкес! Пока ты здесь, Роберту не о чем тревожиться. Кровь не вода, что ни говори, – торопливо подвела она общий итог. – У него есть ты, а у тебя есть он, и слава Богу!

Джоан кивнула в знак согласия. „Но ведь это правда!“ – подумала она Однако привычка к сдержанности научила ее соблюдению приличий.

– Но у него есть и Клер, – вставила она автоматически.

– Ну, кто говорит, конечно, Клер. – При упоминании дочери простое лицо Молли, на котором жизнь оставила свой тяжелый след, смягчилось. – Ах, как бы я хотела, чтобы у них была замечательная семья, особенно теперь, когда Роберт вернулся сюда, домой – пора мне наконец сделаться бабушкой, пока не поздно! Надоело ждать, когда Поль остепенится и перестанет повесничать! Но жена это все же не то, что сестра. Как ему повезло, что вы обе есть у него – особенно после того как…

– Я знаю. – Джоан отвернулась и сделала вид, что внимательно всматривается в красный от пыли железнодорожный путь: поля шляпы скрыли ее глаза с набежавшими слезами. – Роберт тогда находился в таком состоянии, что ему лучше было уехать… даже в голове не укладывается, что он возвращается… каково ему здесь покажется? Ведь столько лет прошло. Молли, столько лет…

Джоан сама собрала его вещи сразу после похорон и проводила на поезд, велев не беспокоиться о ней.

– „Не оглядывайся назад, Роберт! – говорила она. – Никогда не оглядывайся. Жизнь нельзя повернуть вспять, да тебе и не придется“. Голос ее был тверд как скала, но на сердце лежал тяжелый камень, черный, как смерть, брайтстоунский гранит. А теперь… каково ему будет теперь!..

– Уж слишком близко ты все к сердцу принимаешь, Джоани, нельзя так убиваться. – Характерный астматический кашель возвестил о появлении Джорджа, мужа Молли, ветерана и жертвы угольной шахты, являвшейся единственным производством и смыслом существования Брайтстоуна. – В этом вы два сапога пара – ты и этот твой братец. Да только переживаниями делу не поможешь. От них только в земляную постель до срока отправишься.

– Если только этот нас раньше туда не отправит! – прошипела Джоан, уставившись на торопливо приближающихся Уилкесов.

– Доброе утро, мисс Мейтленд! Вы, конечно, знакомы с моей женой. Доброе утро, миссис Эверард, доброе утро, Джордж. – Даже в треволнениях этого необычного утра владелец шахты не забывал о том, что он называл „необходимыми любезностями нашей жизни“. Он с покровительственной улыбкой оглядывал компанию. – Я только что имел честь получить последние новости от служащих станции. Скорый идет по расписанию, не опаздывая ни на минуту. Так что готовьтесь приветствовать преподобного Мейтленда и его супругу!

Все стояли молча. Джоан смотрела по сторонам. Растущее возбуждение сменилось разочарованием, и она нарочито безразличным тоном произнесла:

– А где же Поль?

* * *

Никогда не возвращайся. Никогда не возвращайся? О, Боже, неужели это всегда правда? Молодая женщина беспокойно зашевелилась, пытаясь подавить внезапно нахлынувшее чувство тревоги. Никогда-не-возвращайся, никогда-не-возвращайся, никогда-не-возвращайся, – насмешливо вторили ее мыслям колеса „Я уже начинаю слышать голоса“, – с изумлением подумала она Так долго в поезде ехать нельзя! В пыльное стекло с назойливым жужжанием билась огромная муха Отбросив книгу, Клер Мейтленд потянулась за сумочкой.

Сидевший напротив мужчина, казалось, прочел ее мысли и, не поднимая головы, спросил:

– Устала, милая?

Оторвавшись от маленького зеркальца, Клер нежно улыбнулась мужу. Как всегда при взгляде на его красивое лицо с точеными чертами, сердце ее наполнилось чувством горячей любви. Память не сохранила время, когда она не знала этого человека. Сначала большеглазый семилетний мальчик пел в хоре в красивой старинной брайтстоунской церкви (она сама тогда была слишком мала, чтобы присутствовать на службах), затем он являлся неизменным товарищем старшего брата Поля – оба представлялись ей юными божествами.

В те дни вся прекрасная половина Брайтстоуна лежала у ног Роберта Мейтленда. В какое неистовство приходила она, когда он удостаивал своим вниманием представительниц ее пола! И менее всего тогда думала, что Роберт отвергнет блистательную светскую карьеру, ожидавшую его, и вступит на путь церковного служения, избрав ее, Клер Эверард, своей суженой.

Клер воспринимала все как чудо. И ей даже в голову не приходило, что ее бледное овальное личико, широко раскрытые задумчивые глаза и темные кудри, струящиеся по тонкой, как фарфор, матовой коже щек, производили неотразимое впечатление, которое сохранялось в душе в отличие от быстро улетучивающихся воспоминаний о ярких загорелых блондинках с длинными ногами.

Волна беспредельной нежности охватила Клер; ей страстно захотелось, чтобы муж приласкал ее. Улыбка на лице Роберта свидетельствовала о том, что он с обычной чуткостью прочел все движения ее души и тела. Спокойно и ласково он привлек ее к себе.

Тишину разорвал пронзительный гудок. Поезд заскрежетал, затрясся и, повинуясь тормозам, начал снижать скорость.

– Приехали?

Роберт возбужденно поднял живое точеное лицо. Впереди смутно вырисовывались какие-то здания. Над ними вырастал, возвышаясь над городом темным массивом, гигантский срез породы с хитросплетением механизмов – совершенно футуристическая фантазия из черных от дыма колес, выступающих труб и надшахтных кранов. Даже сюда, в купе, проникали клацанье, грохот и шипение, свидетельствовавшие о том, что не только пассажиры, но и шахта провела бессонную ночь. Роберт впился глазами в знакомую громаду жадным взглядом вернувшегося домой странника…

– Брайтстоун! Приехали!

– Наконец-то!

Вдали над шахтой проступали очертания скалистого мыса, круто обрывающегося в море своими слоистыми напластованиями обнаженной породы – природной кладовой, снабжающей Брайтстоун своими угольными запасами. Сквозь вой и грохот работающих механизмов можно было явственно расслышать гораздо более низкий монотонный рокот гигантских валов, которые Тихий океан неутомимо гнал на незащищенные берега. С нескрываемым восхищением Клер повела рукой в сторону этой величественной картины и затем стремительно бросилась в объятия Роберта. При взгляде на родное лицо, доверчиво тянущееся к нему словно цветок к солнцу, Роберт почувствовал, как все его существо пронзила сладкая боль, а тело с юношеской страстностью отозвалось непреодолимым желанием.

Высоко над беспорядочной круговертью нектарниц[2]2
  Тропические певчие птицы с ярким оперением; питаются нектаром цветов и мелкими насекомыми.


[Закрыть] с их пестрой сумятицей ярко-желтых и иссиня-черных пятен совершала свой неспешный круг стая тасманийских чаек. Сквозь горячий сухой воздух океан доносил, будто благословляя их, солоноватую прохладу ветерка. Роберт нагнулся и приник к губам Клер долгим страстным поцелуем.

– Ты только посмотри! Ты только посмотри на все это! – горячо проговорил он. – Разве здесь может с нами случиться что-нибудь плохое, милая? Мы опять там, где должны быть. Мы дома!

– Ну! Ну! Посмотри-ка на своих стариков!

– О! Мама! Папочка!

– Чуть-чуть потише! Я уж слишком стар и мне вредны излишние волнения!

Прибывшие и встречающие естественно разбились на две группы: Клер рыдала в объятиях Джорджа и Молли Эверардов, а Роберт, стремительно пошвыряв из вагона весь багаж, который беспорядочной грудой высился теперь на платформе, оглядывался вокруг в поисках сестры.

– Да вот я, позади тебя.

– Как всегда.

И он заключил ее в свои объятия. Они стояли, прижавшись друг к другу, и не произносили ни слова. Говорить было нечего и не о чем. Джоан, улыбаясь, смотрела в глаза брата и знала, что в этот момент к ним вернулась их былая детская близость. Обычная ее настороженность уступила место чувству полного покоя. Все будет хорошо теперь, все будет хорошо… Все будет прекрасно – ведь она здесь, чтобы как всегда заботиться о нем. Начнем все сначала. Но не как в прошлый раз. На этот раз все будет прекрасно.

– Клер!

– Ну, здравствуй, Джоан!

Клер обняла склонившуюся к ней Джоан и осыпала ее горячими поцелуями.

– Господи, как же я рада снова увидеть тебя! Ты ни капельки не изменилась, Джоан, ну ни капельки! Боже мой, поверить не могу, что мы снова вместе после стольких лет! А где же он? Где…

– Дамы и господа!

На недовольной физиономии мистера Уилкеса было написано, что время, отпущенное на встречу родных и проявление чувств, вышло, и пора приступать к более серьезной части.

– Дамы и господа, отнюдь не тяжелые обстоятельства послужили причиной нашей встречи здесь…

Увы, истории так и не было суждено удостоиться счастья узнать, сколь благоприятны были эти обстоятельства. Послышался рев мотора, и открытый „додж“, окрашенный в вызывающе голубой цвет с металлическим отливом, на бешеной скорости подлетел к вокзалу, нагло проскочил прямо к перрону и устремился к ошеломленной толпе. Несмолкающий гудок заглушил оратора, и тот так и застыл в оцепенении с открытым ртом. Наконец, не сбавляя скорости, машина сделала крутой разворот и остановилась, обдав красноватой пылью цветастую вуаль миссис Уилкес. Словно дикий зверь, выпущенный из клетки, из кабины, забыв воспользоваться дверцей, выскочил водитель.

– Ах вы, сукины дети! Раньше прибыли! И ведь нарочно, чтобы лишить меня удовольствия возглавить комитет по встрече! – Восторженные вопли огласили воздух, и Роберт с Клер оказались в объятиях новоприбывшего.

– А вот и он, – пробормотала Джоан, охваченная знакомой волной противоречивых, но очень сильных чувств. – Я же знала, что он не пропустит этого. Вот и Поль собственной персоной!

2

Старенький голубой „додж“ в торжествующем облаке пыли отъехал от вокзала. Стараясь перекричать шум мотора, водитель возвысил голос:

– Нет, вы только подумайте, я чуть было не опоздал! Черт возьми, я ведь видел поезд за несколько миль, слышал даже гудок! И все только ломал голову, успею или нет.

– Ну, если ты гоняешь так же, как раньше, ты и самого черта обставишь, – смеясь, бросил Роберт.

Поль Эверард закинул голову и звучно расхохотался. Крупное, мускулистое тело, смуглое подвижное лицо, сейчас особенно оживленное и веселое, горячие черные глаза являли собой полную противоположность поджарому стройному Роберту с его неизъяснимым обаянием. Однако трудно было усомниться в крепости уз дружбы, до сих пор связывающей двух молодых людей.

– Замолчи, преподобный! – со смехом выкрикнул Поль. – Все дело в том, что кое-кому из нас приходится зарабатывать себе на жизнь собственными руками. Я только что с ночной! – И он дружелюбно, но достаточно сильно хлопнул Роберта по плечу.

На заднем сиденьи женщины вели свой разговор, обмениваясь улыбками.

– Ну и фрукт твой братец, – беззлобно заметила Джоан. – Так он и на собственные похороны опоздает.

– Стало быть, он все тот же, – рассмеялась Клер.

Поль мгновенно откликнулся на ее замечание – резко повернул на крошечном перекрестке, бодро гудя, приветливо махнул рукой двум прелестным девушкам в ярких весенних платьях и одновременно нажал на газ.

– Ты ж меня знаешь, сестрица, – Поль бросил восхищенный взгляд через плечо. – Роскошные машины, ветреные женщины – здесь все как всегда.

– Ну, брось ты, – пробормотал Роберт сухо. – Это еще как сказать.

– Хантер-стрит, Макери-плейс, Таггера-парк. – Перед изумленным взором Клер одно за другим пролетали с детства знакомые брайтстоунские достопримечательности. Небольшой городишко разворачивал перед ней все свое богатство: сутолоку низеньких запыленных зданий, множество старомодных магазинчиков, заправочную станцию и в завершение всего замусоренную площадь с купами пальм, растущих здесь со времен Всемирного потопа.

– Все по-старому!

– В конце концов ты отсутствовала не так уж долго, – запротестовал Поль.

„Долго, очень долго“, – зазвенело в голове у Джоан, но вслух она проговорила:

– Немало лет.

– Вот что я вам скажу, друзья, – продолжал Поль все тем же бодрым голосом, оставаясь, как обычно, глух ко всяким тонкостям, – работка вам здесь предстоит немалая, это уж поверьте. Дело в том, что преподобный Паттерсон, эта старая перечница, исполнял свои обязанности из чистой любезности, чтоб приход не опустел; он-то сам давным-давно на пенсии, как и его жена. Так та постоянно болела…

– Хватит, Поль, – остановила его Клер, – я уверена, что он делал все, что мог.

– Твоя правда, сестричка, – подхватил Поль, но лицо его приняло серьезное выражение. – Делал все, что мог, для Уилкеса и начальства. Если б он мог молитвой подвигнуть рабочих вкалывать в забое по восемнадцать часов за доллар в день, то молился бы беспрестанно!

– Уилкес? – прервал язвительную эскападу Поля Роберт. – Не тот ли это похожий на чиновника тип на вокзале?

– Он самый, – кивнул Поль. – Новый босс на шахте, появился сразу после твоего отъезда. Жаль, что ты из-за меня и моего старика „доджа“ не удосужился выслушать его приветственную речь!

– Действительно, жаль, – сухо отреагировал Роберт. – Хотя мне кажется, что мы виделись с ним не в последний раз. Впрочем, как знать? Может, случится так, что не он, а я сумею использовать его в своих целях?

– Ты сделаешь его орудием в своих руках, – с горячностью подхватила Джоан. – Здесь у тебя есть цель, и ты наделен властью осуществить ее. Ты любого заставишь делать то, что тебе нужно.

– Твоими бы устами да мед пить, Джоан, – с улыбкой отозвался Роберт. – Но от моего успеха здесь действительно многое зависит. Да я и так готов поработать на славу ради этого.

– Тут лишняя скромность ни к чему, дружище, – запротестовал Поль. – Хоть ты у нас нынче и преподобный, правда тебе все же не помешает, хотя бы в семейном кругу. Ты же не будешь отрицать, что у тебя язык хорошо подвешен?

– Поручаю тебе время от времени возвращать меня на землю, Поль, – засмеялся Роберт. – В общем, поживем – увидим. Работы, во всяком случае, здесь непочатый край. Мне прямо не терпится скорее добраться до дома и приступить к делам.

Все погрузились в свои мысли. Пригород и шахта уже остались позади, и они мчались теперь по прибрежному шоссе, ведущему к скалистому мысу, навстречу утреннему солнцу. Клер вся подалась вперед.

– Вот она!

На фоне залитого солнечным светом неба выросла небольшая, но удивительно красивая церковь. Рядом высился дом священника, выстроенный в английском стиле, с выступающими окнами, низким приветливым крылечком и высокой крутой кровлей. По всему периметру первого этажа тянулись прохладные веранды, защищающие дом от палящего австралийского солнца. Позади церкви простиралось небольшое ухоженное кладбище. На полной скорости Поль лихо подкатил к запыленному густому кустарнику у крыльца и резко затормозил у самых ступенек из камня, ведущих в дом.

– Дамы и господа – обитель Мейтлендов!

Роберт вышел из машины, буквально загипнотизированный видом дома. Клер застыла в оцепенении.

– О, Роберт, – шептала она, – он прекрасен, как всегда!

– И такой же чистенький, – отозвался Поль, энергично извлекая из машины привезенные вещи. – Весь дом был вылизан сверху донизу, снаружи и изнутри.

Клер подошла к Роберту, взволнованно рассматривавшему едва просохшую блестящую краску.

– Ты только посмотри, дорогая. Но кому же мы обязаны за все эти труды?

– А как вы думаете, кому? – смеясь, бросил Поль.

Взгляд Роберта устремился на Джоан; она поднялась по каменным ступенькам крыльца со связкой старинных, украшенных орнаментом ключей. В воздухе стоял густой, как вино, запах франгипании[3]3
  Франгипания (Plumeria rubra) – дерево или кустарник с розовыми или красными очень душистыми цветами.


[Закрыть], ползущей вверх по теплым камням стены. Прохладные стекла тяжелой входной двери дома – его дома – манили и приглашали войти. С торжествующей улыбкой Джоан распахнула дверь.

– Как же тебе все это удалось? – в полном изумлении спросил Роберт.

Поль протиснулся вслед за ними в прохладный, пахнущий сандалом холл, неся в каждой руке по сумке и еще одну под мышкой.

– Так же, как все, за что она берется, старина, и не говори, что забыл. Организаторский дар и способность насесть на кого угодно – такова наша Джоан.

Джоан бросила быстрый взгляд на Поля, и вся загорелась от его похвалы, на бледных щеках заиграл румянец.

– Да бросьте вы, – передернула она плечами, – я только получила краски и организовала работу. Поль помогал вовсю.

– Что я говорил, – с обычной невозмутимостью подхватил Поль, бросая на Джоан дежурную улыбку завзятого волокиты. – Эта девушка создана верховодить. Она здесь мастер. Ее хлебом не корми, дай покомандовать. Мужики со всей округи на нее работали! – Он бросил вещи у лестницы и вернулся на крыльцо, где все еще стоял Роберт, охватывая жадным взглядом все вокруг. – Вот не знаю только, надо ли мне благодарить судьбу, что она твоя сестра, а не моя, – вполголоса бросил он Роберту, проходя мимо. – Для меня она слишком умна! Мне по сердцу более легкомысленные, старик, – ну, ты понимаешь? Если им и дал Бог мозги, то в другом месте, так я полагаю.

– Роберт!

Голос Джоан доносился из глубины дома. Роберт вздохнул полной грудью и в этот момент почувствовал в своей руке ладошку Клер. Его охватило волнение. Спрыгнув с крыльца, он схватил жену на руки, поднял и весело перенес через порог.

– Добро пожаловать в первый в нашей жизни дом, дорогая! – не переводя дыхание, произнес он. – Добро пожаловать в дом!

В доме на каждом шагу их ждали сюрпризы.

– Наш старый обеденный стол… и стулья – все, все! – восклицал Роберт с неподдельным восторгом, остановившись в дверях большой передней, выходящей окнами на простирающийся впереди мыс. В возбуждении он шагнул из холла в комнату. – Папин кабинет! Совсем такой, как был! И все его книги! – В эркере стоял старинный письменный стол, на нем несколько старых семейных фотографий, допотопная пишущая машинка, впрочем, вполне в рабочем состоянии; пачка свежей бумаги, карандаши и ручки, все под рукой. Подле них лежали Библия и Псалтырь.

– Теперь это твой кабинет, Роберт.

Он не расслышал, как Джоан подошла и стала у него за спиной.

– Но ведь, насколько я помню, ты писала, что все продала? – покачал он головой, не веря глазам от радости.

– Папины книги, машинку и все, что можно, я оставила. А когда узнала, что ты возвращаешься, то постаралась выкупить что можно обратно. Так собрала почти все. Да люди и рады были услужить. – Она помолчала, внимательно глядя на него. – Они желают тебе всяческой удачи, Роберт.

– Я понимаю.

– Они рады будут помочь, чем могут. А помощь тебе понадобится, – продолжала Джоан. – Ведь все, по сути дела, надо начинать сначала. Да еще Столетие на носу.

– Столетие? Ах, да. Молли писала нам…

– Столетие Брайтстоуна! У всех только это на уме, и всем хочется чего-нибудь грандиозного. Специальной торжественной службы, церковного праздника; еще хотят сделать огромную выставку истории города в общественной библиотеке. И все, конечно, надеются, что организационную работу мы возьмем на себя.

– Не спеши, Джоан, – засмеялся Роберт. – Нельзя же так с места в карьер! Дай хоть вещи распаковать!

– Джоан! – послышался восторженный крик Клер с верхнего этажа. – Нет, это уму непостижимо! Распаковала все наши сундуки и избавила меня от самого нудного дела! Но и этого мало! Ты, я вижу, навела порядок и в саду!

– Надеюсь, ты ничего не имеешь против? Когда малость освоитесь, можете все переставить по своему вкусу. Мне во всяком случае эта возня доставила удовольствие. Моя хозяйка не позволяет и стул передвинуть, – подняв сумку, Джоан направилась к лестнице.

Навстречу ей из спальни вышла сияющая Клер с охапкой тряпья.

– Я даже голову себе не буду ломать. Ты навела такую красоту. В подобных делах ты всегда разбиралась лучше, чем я. Взгляни, пожалуйста, на эти украшения. Что с ними можно сделать? Когда я их покупала, мне они казались такими милыми, а сейчас уж и не знаю!

Роберт постоял в раздумье у окна, затем распахнул створки. Свежий морской воздух ворвался в комнату, словно приветствуя его, и он вздохнул всей грудью. Ему казалось, будто после долгого голода он заново открывает вкус пищи. Повернувшись к столу, Роберт взял одну из фотографий.

Поль еще издали узнал высокого, совсем юного человека в военной форме на поблекшем и пожелтевшем снимке; четко вылепленными чертами лица, выразительными глазами и густыми вьющимися кудрями он напоминал Роберта.

– Ну и красив же он, твой старик, – мягко произнес он, – что бы там ни было. А маман – вылитая леди с головы до ног, совсем как Джоан.

– Эта фотография стояла у них в спальне, – механически заметил Роберт. – У мамы на туалетном столике. Здесь он снят капелланом[4]4
  Военный священник в армии.


[Закрыть]. Незадолго до того, как они поженились и переехали сюда, в Брайтстоун.

Поль внимательно изучал портрет.

– Сколько ж ему тогда было? Двадцать шесть? Тридцать? Наверно, приблизительно столько, сколько тебе сейчас, – и прямо вылитый ты, вот только военная форма.

– В моем возрасте он уже прожил целую жизнь, – с горячностью заметил Роберт. – И он знал, что ему было надо после войны – просто тихой спокойной жизни церковного служителя в маленьком мирном городке.

– А кто тебе мешает иметь все это? И разве не ради этого ты сюда вернулся? Или вас с Клер одолела тоска по дому?

– Клер? – удивленный взгляд Роберта, который перехватил Поль, убедил его в том, насколько безоговорочно верил его шурин в несомненную любовь и преданность Клер. Ему даже и в голову не приходило, что у жены могут быть свои, независимые от него интересы и желания. – Если Клер и испытывала что-либо подобное, она ничего не говорила. Ничего, – он помолчал, словно подбирая слова: – Мы вернулись потому, что нас избрали… и послали.

– Посланцы неба, старина, – с иронией поддакнул Поль. – Во всяком случае, похоже, так думает Уилкес – да и еще кое-кто, насколько я могу судить. Но как бы там ни было, чертовски здорово, что вы оба вернулись, это я тебе от всей души говорю! – И он пошел к двери, смущенный слишком ребяческим проявлением чувств.

– Пойду, пожалуй, закончу перетаскивать вещички, а то наши дамы убьют меня.

Посланы… Мы были посланы…

Мысли Роберта вернулись к совсем недавнему разговору – неожиданному и важному, после которого вся его жизнь приняла новое направление.

– Вы здесь хорошо проявили себя, Роберт, – зазвучал в его памяти хрипловатый строгий голос архиепископа[5]5
  Священнослужитель высшей степени в церковной иерархии; главный епископ, которому предоставлено право надзора за другими епископами.


[Закрыть]. – Городской приход не из легких мест для начала, даже в таком современном городе, как наш. Сколько вы уже здесь? Год? Полтора? Вы не подумывали о следующем назначении, а?

Роберт не особенно задумывался о будущем, когда период ученичества подошел к концу. Но он понимал, что нечего и пытаться давать здесь волю своим собственным мечтам и амбициям.

– Да нет, сэр, не особенно. Я вполне счастлив здесь, – ответил он, затаив дыхание.

Архиепископ рассмеялся:

– А я уверен, что мы присмотрели местечко, где вам с вашей молодой женой будет еще лучше жить и работать. Немного запущенный приход, правда, уже многие годы без пастора, но вы, не сомневаюсь, быстро поставите его на ноги. Шахтерский городишко к северу от Сиднея по побережью в угольном бассейне Хантер-волли. Порядка двух-трех тысяч душ, не больше; местечко, может, несколько дикое, но красивое и вполне подходящее для энергичного человека. Итак, Роберт, мне бить во все колокола?

Роберт лишился дара речи.

Архиепископ сухо и деловито продолжал:

– Это хорошее назначение, Роберт. Ты созрел для Брайтстоуна, и Брайтстоун созрел для тебя. Посмотрим, что ты с ним сделаешь, договорились?

– Брайтстоун? Мы возвращаемся в Брайтстоун? – лицо Клер зажглось надеждой и восторгом. Роберт отвернулся:

– Клер… не знаю, смогу ли я.

– Сможешь? О чем ты говоришь?

Он наклонился к ней и взял ее руки в свои:

– Давай начистоту – мне не по силам занять место отца. Боюсь, кишка тонка. Я ему в подметки не гожусь. Да и на Брайтстоуне свет клином не сошелся. Нас могли бы направить и в другой приход…

– Ну конечно, скажем, теплое местечко в свите архиепископа или, еще того лучше – в кафедральном соборе, так что ли? – Клер безумно любила Роберта, но это не мешало видеть его насквозь. Кому как не ей знать, сколь важно для ее мужа, чтобы его способности были оценены и вознаграждены по заслугам.

Роберт вспыхнул от негодования и нетерпения.

– Разве желание проявить себя – грех? А ты, Клер, лучше других знаешь, сколько пользы я могу принести! Но Брайтстоун… Какое угодно место на земле, но только не это, ты же понимаешь…

Клер ответила ему долгим пристальным взглядом, который всегда потрясал Роберта до глубины души.

– Я знаю, что ты до сих пор казнишь себя за то, что произошло.

Роберт понял жену раньше, чем она закончила. Глаза ее загорелись, как будто ему вдруг явилась какая-то новая мысль.

– Так ты думаешь – ну конечно! – ты думаешь, что, может быть, нас посылают назад в Брайтстоун, чтобы я раз и навсегда покончил с призраками прошлого?

Призраки… Он знал, он хорошо знал, что духи неупокоенных мертвецов должны пройти свой путь, пока не обретут мир и покой. Опустив голову на руки, Роберт погрузился в тяжелые думы. Рядом на столе лежала старинная Библия его отца, довольно потрепанная от постоянного употребления. Он взял ее и раскрыл наугад. „Если сотворишь сие, и будет на то Божия воля, – читал он, – то сподобишься претерпеть все, и весь народ Его отойдет с миром“.

С миром. Да. Мир Божий, превосходящий всякое разумение, низойдет в сердце твое и в разум твой…

– Роберт!

О Господи, ниспошли нам мир Твой…

– Роберт!

Ибо Господь дарует, Господь и отнимает…

– Ты где, Роберт?

Всему свое время, и время всякой вещи под небом… время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать…

– Роберт! – в дверях кабинета показалось сияющее от счастья лицо Клер. – Джоан приготовила завтрак, дорогой, – настоящий пир. Ты идешь?