Текст книги "Дело о карикатурах на пророка Мухаммеда"

Автор книги: Росе Флемминг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

Хотя в начале 1980-х вероятность вооруженного конфликта между НАТО и Организацией Варшавского договора казалась очень высокой, я никогда не спрашивал себя, что может случиться, если начнутся военные действия. Почему? Возможно, я верил, что этого не случится, или просто гнал от себя такие мысли.

Идеологическая сторона конфликта становилась заметной во время наших поездок в СССР, позднее Россию, в гости к родителям Наташи. Мой тесть Василий Иванович Сальников был сталинистом и в то же время отзывчивым, душевным и интеллигентным человеком, который писал своей жене стихи о любви, работал учителем в детском доме и вел активную общественную работу в поддержку ветеранов Второй мировой войны, что с годами давалось ему все труднее. Его энергия и смекалка были поистине безграничны, пока его не сразил рак.

Отец Василия Ивановича погиб в Сталинградской битве в 1942–1943 годах. Его мать осталась одна с детьми в деревне на Ставрополье, где в военное время голод был неизбежен. Окончив одно из элитных военных училищ, Василий отправился в Ленинград, где получил высшее физкультурное образование и впоследствии стал организатором спортивной деятельности в Красной армии. В военном училище велась активная пропаганда: будущим офицерам внушали, что они должны быть благодарны товарищу Сталину за возможность получить образование и жить в лучших условиях, чем предыдущее поколение. Эмоции зашкаливали, когда мы обсуждали новости, проезжая на автомобиле мимо потрясающих кавказских пейзажей, любуясь горными видами и цветущей степью, или во время утренних пробежек на местном стадионе.

Это был мой первый практический опыт толерантности, научивший меня проводить границу между человеком и его идеями, между отдельным индивидом и идеологией, которой он придерживается. Я также узнал, что привычка вешать ярлык на человека в зависимости от присущих ему характерных групповых признаков, будь то коммунист, мусульманин или атеист, – слишком упрощенный подход. Ведь в жизни мы исполняем множество разных ролей: отца, брата, супруга, школьного учителя, любителя литературы, футбольного болельщика, отдыхающего и многих других. Я обожал своего тестя. Мы провели вместе много приятных минут, и, надеюсь, положительные эмоции были взаимными, хотя ему, выросшему при сталинизме, изолированному от окружающего мира и ежедневно слышащему, как пропаганда называет Запад смертельным врагом СССР, возможно, было трудно принять в качестве зятя человека родом из капиталистической страны. Тем не менее я никогда не замечал с его стороны ни малейших признаков недовольства, скорее наоборот, несмотря на то что он был совершенно не согласен с моими взглядами. Мне не нравилась его религия – сталинизм, а он считал, что Россия не созрела для демократии, хотя и испытал в пожилом возрасте некоторые преимущества рыночной экономики. Взаимное неодобрение идей друг друга вовсе не мешало нам видеть за ними человека.

Проблемы возникают, когда людям навязывают определенную идентичность, независимо от того, происходит ли это в Советском Союзе, где необходимо придерживаться определенной идеологии, или в исламских обществах, где говорят, что человек уже рождается мусульманином и не может ни отказаться от своей религии, ни заменить ее другой верой. Трудности также появляются, когда иммигрантов или потомков выходцев из стран исламского мира автоматически причисляют к мусульманам, хотя среди них могут оказаться и христиане, и атеисты, а также агностики, определяющие свою идентичность вовсе не религией.

Некоторые угрозы свободе слова и вероисповедания, с которыми мир столкнулся в наши дни, напоминают о противостоянии Жана Кальвина и Мигеля Сервета. В этом нет ничего удивительного, скорее наоборот, поскольку во все времена существовала тенденция подвергать цензуре нежелательные высказывания или те, что воспринимались как угроза общественному порядку. Чтобы узаконить цензуру, требуется идеология, религия, нация или что-то еще, во имя чего можно заткнуть рот инакомыслящим, или враг, существованием которого можно оправдать их преследование. Если утверждать, что те, кого хотят лишить жизни, угрожают чему-то священному, будь то ислам, христианство, коммунизм, индуизм, конкретная нация или что-то еще, то можно получить у населения большую поддержку, чем применяя “грубую” власть без какого-либо идеологического обоснования.

В современной Европе есть несколько конкурирующих между собой точек зрения, так или иначе толкующих термин “толерантность”. Хотя ученые тратят много сил на исследование и разработку теорий толерантности, прежде всего это практическое явление.

Одна из моделей основана на понятии личности и ее прав – точка зрения, унаследованная национальным государством и либеральной демократией от эпохи Просвещения. В соответствии с ней, у индивида есть некоторые врожденные и неотъемлемые права, в том числе свобода слова и вероисповедания; другие граждане, социальные группы и государство должны терпимо относиться к тому, что он или она реализует свое право на свободу слова и вероисповедания теми способами, которые кому-то не нравятся. Можно верить во все что угодно либо не верить. Можно отказаться от своей религии или проповедовать ее ради обращения других. Можно заменить одну веру другой или основать новую религию, если ни одна из имеющихся не подходит. У каждого есть право свободно критиковать или высказывать свое мнение о собственном или чужом вероисповедании. Религия – дело добровольное.

Либеральная демократия в национальном государстве в первую очередь терпима к индивидам. Человек наделяется правами как гражданин национального государства. Сверх того он может принадлежать к религиозному, этническому или культурному меньшинству, к которому также следует быть терпимым как к социальной группе, даже если группа придерживается идей, противоречащих либерально-демократическим ценностям. Во времена холодной войны к коммунистическим партиям и другим революционным группам левого крыла относились терпимо, хотя они и стремились упразднить правовое государство и демократию. Сегодня западное общество толерантно к исламистам, желающим установить халифат, а в Дании не запрещены нацистские партии. Пока антидемократические движения довольствуются устной аргументацией в пользу своих идей, государство не вмешивается.

В отличие от многонациональных империй прошлого, социальная группа не имеет права использовать свою власть в отношении своих членов, но может исключить их, подобно политической партии. Если какой-то представитель религиозного меньшинства не соблюдает правила группы или желает покинуть свой круг, она не должна подвергать его или ее наказанию или принуждать остаться. Иначе национальное государство обязано вмешаться, чтобы обеспечить гражданам гарантируемые права, например свободу слова, вероисповедания, собраний, передвижения, избирательного права и равенства перед законом. Гражданин может свободно примыкать к любой группе, например являться мусульманином по происхождению, не являясь членом религиозного сообщества или ассимилируясь с большинством.

Майкл Уолцер[21] определяет понятие толерантности в своей книге “О терпимости”. По его словам, хотя государство менее терпимо относится к социальным группам, нежели к индивидам, подобное различие может вынудить сообщества вести себя по отношению к индивидам более толерантно. Ведь существующие в демократическом национальном государстве группы являются добровольными объединениями. В условиях, когда возможности группы контролировать своих членов достаточно невелики, она может удерживать их, только предлагая им что-то: культурную идентичность, обещание светлого будущего, убедительную доктрину, чувство принадлежности к сообществу. В открытом обществе секта, ограничивающая свободу и устанавливающая жесткие правила, может привлечь лишь незначительное число адептов, и чем радикальнее она становится, тем меньше у нее будет членов, при условии самостоятельного выбора. Уолцер утверждает, что в либеральном национальном государстве большинство проявляет толерантность к культурным и религиозным различиям, как и к политической оппозиции, поскольку сложившаяся система независимых судов эффективно обеспечивает права и свободы граждан.

Иная модель толерантности, широко распространенная в империях, где бок о бок живут много этнических и религиозных групп, добралась и до европейского мультикультурного социума XXI века. Она проявляется в так называемом “параллельном обществе”, где группы располагают каждая собственной юрисдикцией и порой пользуются поддержкой органов власти в применении парал21 Майкл Уолцер (Michael Walzer) – профессор Принстонского университета, видный политический философ и публичный интеллектуал. – Примен. ред.

лельных юридических систем. В данном случае основным объектом терпимости является группа, а не индивид. Религиозные и этнические группы обладают частичным самоуправлением, однако индивид не пользуется той же свободой, что и в “модели Просвещения”. Толерантность центральной власти касается сообществ, а не отдельных личностей, и группы вольны регулировать внутренние отношения.

Так было в Османской империи, колониальной Индии, древних Персии и Египте. Некоторые черты данной модели присущи современной Великобритании, где государство в некоторых случаях относится к меньшинству так же, как Британская империя к Индии. В 1829 году британцы запретили самосожжение индийских вдов на похоронах их супругов, но только в случае их нежелания уходить вместе со своими мужьями, поскольку не хотели вмешиваться в местные обычаи. В нынешней Великобритании государство также иногда относится к меньшинству как к группе, а не как объединенным в нее индивидам. Подразумевается, что самозваный представитель без всякого демократического мандата может говорить с властями от лица всей группы, вести переговоры, выдвигать требования и заключать соглашения. В такой ситуации под угрозой могут оказаться индивиды, которые придерживаются взглядов, отличных от принятых в сообществе, или желают реализовывать свое право на свободу слова и вероисповедания не так, как того требует лидер группы. В Русенгорде, одном из районов Мальме с преобладающим иммигрантским населением, живут женщины – уроженки стран Ближнего Востока, которые, согласно правительственному отчету, заявляют, что пользуются меньшей свободой в Швеции, чем на родине, поскольку исламская полиция мысли требует от них полностью закрывать себя одеждой и пытается ограничить их участие в общественной деятельности. В некоторых местах Великобритании действуют шариатские суды, отказывающие женщинам в их правах, гарантируемых британским законодательством. Многие из членов либерально-демократического общества не имеют возможности пользоваться предоставляемыми им конституцией преимуществами из-за активного противодействия группы. Такая модель может воплотиться и в других регионах Европы, если государство перестанет поддерживать свою власть в отдельных городах и кварталах.

Как уже говорилось, толерантность, направленная на группу, а не на индивида, практиковалась мультинациональными империями прошлого в отношении религиозных и этнических меньшинств. В Османской империи только мусульмане располагали полным набором прав, тогда как христиане и иудеи могли рассчитывать на защиту государства только после уплаты налога; их называли “дхимми”. Христианские и иудейские сообщества жили по своим законам, создавали собственные школы, назначали своих чиновников, строили свои церкви и синагоги. Лидер религиозного меньшинства также обладал светской властью. Он имел право облагать своих соотечественников налогами и наказывать их за нарушение законов группы. Отдельные представители меньшинств не имели никакой свободы слова и вероисповедания, никакого права каким-то образом отойти от своей религии или идеологии, которую их группа исповедовала. У них также не было права проповедовать свою веру или сменить ее, за исключением ислама. Члены этих групп должны были вступать в брак только с представителями своих общин, если речь не шла о мусульманских мужчинах – они обладали особым правом жениться на женщинах “дхимми”, однако мусульманки не могли выходить замуж за “неверных”. Свобода иудеев и христиан ограничивалась и в других сферах жизни.

Два подхода к индивиду и группе и к отношениям между ними создают совершенно разные общества.

Либеральная модель формирует своеобразный религиозный “плавильный котел”, где идентичность и принадлежность к тем или иным группам не являются постоянными. Представители разных вероисповеданий общаются друг с другом, оказывая взаимное влияние. Индивид не связан со своей группой на всю жизнь, самостоятельно определяет для себя значение веры, в том числе какую ее часть вкладывать в собственную идентичность. Кроме того, можно жениться и выходить замуж, иметь отношения с мужчинами и женщинами, не принадлежащими к твоей группе. Индивид является гражданином общества независимо от религиозных, культурных и этнических различий. Социальная группа не устанавливает рамки и границы самовыражения человека на протяжении всей его жизни.

Другая модель формирует общество с четко определенными границами – почти крепостными стенами – между разными группами, где практически нет возможности перейти из одного сообщества в другое. Группы создают собственные параллельные сообщества со школами, домами престарелых, законами, традициями, клубами и властями.

Будущее Европы в некоторой степени зависит от того, будет ли толерантность осуществляться в отношении индивидов или групп, – у кого из них будет больше прав. Общественные институты национальных государств оказываются под давлением растущего многообразия, которое вынуждает их приспосабливаться к действительности. При этом вопрос, как следует вести себя в новых условиях, по-прежнему остается открытым.

Возможен вариант, в котором этническое большинство, неправильно поняв термин “толерантность”, будет проявлять ее в отношении не индивидов, а социальных групп, предоставляя им эксклюзивное право критиковать самих себя и считая критику со стороны проявлением нетерпимости. В таком случае свобода слова означает необходимость воздерживаться от высказываний, которые могут быть восприняты как критика или оскорбление другой социальной группы. Такая форма толерантности фактически закрывает глаза на проявления нетерпимости по отношению к отдельным ее представителям и, более того, объявляет расистами тех, кто, не являясь членами какой-либо социальной группы, критикует ее за отсутствие толерантности.

Подобная модель толерантности мешает индивидам пересекать границы своей группы, создавая гетто, которые живут сами по себе при отсутствии контактов с себе подобными. У меня нет никакого желания жить в таком мире, и я сделаю все возможное, чтобы мои дети были избавлены от такого общества. Ведь они смогли появиться на свет благодаря тому, что мы с Наташей обрели друг друга, хотя и принадлежали к разным группам. К счастью, у нас была возможность переходить границы своих групп, пусть для Наташи это и оказалось сложнее, чем для меня.

Еще один способ адаптировать национальное государство к мульти культурной реальности напоминает американскую модель толерантности. Уолцер называет ее “моделью общества иммигрантов”, где к индивиду относятся еще более терпимо, чем в национальном государстве. Власть не оказывает никакого предпочтения отдельным социальным группам, а также нейтрально относится к любым высказываниям, защищая их до тех пор, пока они не начинают представлять реальную опасность. Расистские выступления могут рассчитывать на защиту, как и любые другие высказывания. В отличие от ситуации в национальных государствах Европы, государственная власть в США не является “полицией нравов”. Она рассматривает каждого своего гражданина в первую очередь как независимую личность, а не как члена какой-либо группы. Предметом толерантности там является именно право выбора индивида, и граждане должны учиться терпимому отношению к любому члену общества, в том числе в рамках отдельной группы. Необходимо проявлять толерантность не к религии, культуре или этнической группе как таковым, а к их индивидуальному персонифицированному восприятию каждым отдельным гражданином. Именно поэтому представители каждой отдельной социальной группы вынуждены терпимо относиться к различным версиям той или иной религии в исполнении других граждан.

По словам Уолцера, терпимое отношение к личному выбору, а также иным вариантам культуры и религии, является максимальной формой толерантности. Никто не может предсказать, приведет ли полная толерантность к возникновению новых социальных групп или разрушит жизнь людей в уже существующих сообществах. В то же время она подразумевает привлекательную для меня личную свободу, хотя я и вынужден признать, что группы и сообщества, которые менее терпимо относятся к отдельному индивиду, во многих случаях способны оказать решающее влияние на сохранение целостности всего общества.

С тех пор как Мигель Сервет сгорел на костре в Женеве, прошло больше четырехсот пятидесяти лет. За это время Запад не только пережил религиозные и мировые войны и кровавые бунты, но и совершил прогресс в науке и строительстве демократического общества. Ему удалось создать уникальную систему благосостояния и личной свободы, которая сделала открытые общества привлекательными для иммигрантов, мечтающих о лучшей жизни для себя и своих детей. Запад также смог построить правовые государства и обеспечить гражданам их фундаментальные права. Кульминацией этого процесса стал триумф свободы в 1989 году, когда пали диктатуры стран соцлагеря. Наметились очертания свободной и целостной Европы.

В 1989 году многие жители Запада, в том числе я сам, наивно полагали, что идеи и ценности, сформировавшиеся в ходе борьбы за религиозную толерантность, одержали окончательную победу. Именно эти идеи и ценности, которые впоследствии привели к расширенному пониманию толерантности, сформулированы как права и свободы человека в Декларации независимости США и французской Декларации прав человека и гражданина. На глобальном уровне они были полностью узаконены во Всеобщей декларации прав человека ООН 1948 года. Может быть, мир и не приблизился к “концу истории”, как считает Фрэнсис Фукуяма, но сейчас вряд ли найдутся какие-либо другие идеи и ценности, способные бросить вызов Западу.

Исторический процесс мог развиваться лишь одним путем – путем торжества ценностей, победивших в холодной войне. Кроме того, в 1990 году президенту США Джорджу Бушу-старшему удалось сплотить большую часть мирового сообщества вокруг некоторых из этих принципов, когда иракские войска вторглись в Кувейт. Вдохновленные моментом, глава Белого дома и западные СМИ говорили о новом миропорядке, основанном на хартиях ООН и Всеобщей декларации прав человека.

Однако этого не случилось. Пока старые враги США и СССР в один голос осуждали действия Саддама Хусейна и представляли себе новый, лучший мир, в августе 1990 года в Каире состоялась встреча Организации Исламская конференция (ОИК), включающей пятьдесят семь исламских государств четырех континентов, в ходе которой была принята Каирская декларация прав человека в исламе. Событие прошло незамеченным, поскольку 5 августа внимание мира было приковано к армии Саддама Хусейна, пытавшейся оккупировать Кувейт – небольшое государство на берегу Персидского залива. Но это была кульминация длительного процесса.

С момента своего основания в 1969 году в ответ на поражение арабов в Шестидневной войне с Израилем и утраты Иерусалима ОИК редко могла прийти к согласию в каком-либо вопросе. Тем не менее по итогам встречи министров иностранных дел стран-участников в Эр-Рияде в марте 1989 года было выпущено совместное заявление с осуждением романа Салмана Рушди “Сатанинские стихи”. Незадолго до мероприятия иранский аятолла Хомейни издал фетву против писателя, которая призывала каждого мусульманина, где бы он ни находился, убить Рушди и назначала миллионную премию за его голову. Этим смертным приговором Хомейни фактически выдвинул Западу требование соблюдать исламские законы, поскольку роман вышел не в Иране, а в Великобритании. С тех пор ОИК стремилась воплотить это требование с помощью резолюций ООН и международных конвенций о правах человека. Весной 1989 года Иран не получил от ОИК непосредственной поддержки смертного приговора, но заявление министров иностранных дел фактически заклеймило Рушди как вероотступника, а подобное преступление в ряде мусульманских стран карается смертью. Они также потребовали изъять роман из продажи. Эти действия означали, что уже в 1989 году, в то, казалось бы, волшебное время, когда свобода слова одерживала одну победу за другой, ОИК намеревалась закрепить за собой право цензурировать книги, выходившие на Западе. Впоследствии это вошло в привычку.

Каирскую декларацию прав человека в исламе, разработанную на встрече стран – членов ОИК в Тегеране в декабре 1989 года, в августе следующего года в Каире подписали сорок пять министров иностранных дел. Память о деле Рушди была по-прежнему свежа, как и развал социалистического лагеря за железным занавесом, означавший, что сорокалетняя конфронтация между Западом и Востоком близка к завершению. Разлагающийся коммунистический мир и Запад пришли к согласию об общих фундаментальных ценностях – универсальных правах и свободах человека. Стало возможным использовать институт ООН в интересах свободы и мира.

Согласно отчету Европейского совета по международным отношениям 2009 года, Евросоюз в 1990-х пользовался поддержкой в 72 % на заседаниях Генеральной Ассамблеи ООН по вопросам прав и свобод человека. Такая ситуация вызывала недовольство авторитарных режимов Среднего Востока. Диктаторы исламского мира реагировали на действия европейской стороны, заявляя, что права и свободы человека – “изобретение” Запада, который пытается навязать его другим цивилизациям и культурам, и что использовать этот инструмент в качестве ценностной основы для всего мира – значит проявлять империализм. В данном вопросе они получили поддержку со стороны многих немусульманских стран Азии. Государства исламского мира после конфронтации с Западом из-за Рушди также стремились сформулировать правила, в соответствии с которыми “Сатанинские стихи” объявлялись бы оскорблением ислама и прав верующих, заслуживая наказания смертью. Таким образом, была создана основа для выдвижения соответствующих требований в дальнейшем, в том числе во время карикатурного скандала.

Каирская декларация прав человека в исламе не предусматривает защиту свободы слова и вероисповедания, не гарантирует права религиозных меньшинств и женщин, как и равенство перед законом. Она служит политическим инструментом противостояния критике, которой страны ОИК подвергаются за нарушения прав человека в отдельных государствах, такие как вынесение смертных приговоров за вероотступничество, наказание диссидентов и религиозных меньшинств якобы за оскорбление ислама, без упоминания о брошенном авторитарному режиму вызове или исповедании иной религии.

Этого удалось достичь благодаря вводу шариата как единственного законного источника гражданских прав и свобод, которые ни в коем случае не должны противоречить исламской доктрине в ее интерпретации правительствами мусульманских стран. Задача положений декларации – служить и щитом, и мечом. Ее назначение – защита от критики со стороны окружающего мира и борьба с инакомыслящими у себя дома. В отличие от Всеобщей декларации прав человека ООН, призванной обеспечить распространение прав и свобод человека, Каирская декларация прав человека в исламе используется для того, чтобы разрушить все то, что гарантирует западный документ.

В начале 1990-х ОИК с трудом могла заставить мировую общественность согласиться с тем, будто существует особая исламская версия прав и свобод человека, но со временем ситуация изменилась. Россия и Китай вновь стали ощущать себя противовесом Западу, в особенности США. Данная тенденция сопровождалась начавшимся процессом смешения политического влияния от США и Европы в сторону Азии, в первую очередь Индии и Китая как движущих сил мирового развития. Кроме того, после нескольких лет упадка экономика России вновь пошла в рост. Поддержка Генеральной Ассамблеей ООН позиции Евросоюза по вопросам прав и свобод человека упала с 70 % в 1990-х до чуть более 50 % в 2008 году. В 2010 году организация “Фридом Хаус”, с 1980 года выпускающая ежегодный отчет о состоянии свободы в мире, констатировала, что уровень свободы печати определенно снизился, во многом за счет стран бывшего СССР, и только каждый шестой гражданин мира теперь может похвастаться тем, что живет в стране свободной прессы.

В том же году правозащитная организация “Статья 19” отметила, что даже в Европе свобода слова находится под давлением. Во многих странах зарегистрированы случаи насилия и угроз в отношении журналистов и редакторов. Приняты антитеррористические законы, которые ограничили свободу слова, усложнив процесс сбора данных и защиты источников. Правительства блокируют доступ к информации в Интернете. В ряде стран по-прежнему действует широкий спектр законов против разного рода оскорблений, предусматривая уголовную ответственность за оскорбление чести и достоинства чего угодно – от вооруженных сил, нации, президента и членов королевской семьи до общественных учреждений, судов и умерших людей. В 2008 году в Германии было заведено 193 617 уголовных дел о различных оскорблениях чести и достоинства. Великобритания превратилась в популярное место для так называемого “клеветнического туризма”, поскольку в британских судах значительно легче возбудить дело в случае клеветы. Законы обязывают обвиняемого предоставить доказательства своей невиновности и гарантируют крупные возмещения жертвам. Британское законодательство успешно используется богачами с сомнительной репутацией, желающими заткнуть рот критически настроенным СМИ, журналистам и ученым. Наконец, в некоторых странах есть законы, предусматривающие уголовную ответственность за отрицание или оправдание Холокоста и прочих случаев геноцида. В период с 1999 по 2006 год австрийские суды вынесли больше двухсот вердиктов по фактам отрицания Холокоста. В апреле 2007 года Евросоюз по инициативе Германии принял рамочное постановление, в результате которого государствам-участникам было выделено десять лет на разработку законов, осуждающих Холокост в рамках общеевропейской политики борьбы с расизмом. В ноябре 2008 года Евросоюз принял еще одно рамочное постановление о противодействии расизму и ненависти к чужим культурам, обязавшее входящие в него государства ужесточить законодательство в сфере “языка вражды”.

По мнению представителей “Фридом Хаус”, попытки ОИК ввести цензуру на глобальном уровне являются одной из тенденций, заставляющих беспокоиться за судьбу свободы слова. Проблема обозначилась в Женеве, где с 1999 года ОИК добилась принятия Комиссией по правам человека (с 2006 года – Советом по правам человека) и Генеральной Ассамблеей ООН резолюций, которые осудили оскорбление религии и призвали государства-члены принять законы об ответственности за правонарушения подобного рода. ОИК потратила много сил, чтобы мировое сообщество запретило оскорбление религии в рамках защиты прав и свобод человека.

Даже без иных параллелей можно увидеть нечто символичное в том, что устремления ОИК осуществляются в городе, где Кальвин и тираны от добродетели под предлогом оскорбления Бога осудили на смерть Сервета, который бросил вызов существовавшему порядку. Всего несколько километров отделяют площадь Шампель, где в 1553 году Сервета сожгли на костре, от Дворца наций, в котором в начале XXI века ОИК обосновалась в Совете ООН по правам человека, чтобы добиться у мирового сообщества поддержки законов об уголовной ответственности за высказывания, оскорбляющие Бога, и в некоторых случаях наказываемые смертью.

Энн Элизабет Майер, юрист-правозащитник и автор труда о взаимоотношениях прав человека и исламской религии, в 2010 году внимательно изучила резолюции, принятые Комиссией по правам человека ООН и Советом по правам человека ООН в период с 1999 по 2009 год по инициативе ОИК, и пришла к неутешительным выводам. Оказалось, что данная организация училась на своих ошибках и теперь от оборонительной позиции в защите особой мусульманской версии прав и свобод человека перешла к активным действиям, нападая на Запад и умышленно нарушая универсальные права и свободы человека. По мнению представителей ОИК, Евросоюз ущемляет право мусульман избегать дискриминации и других враждебных действий, поскольку не наказывает тех, кто в случае с “карикатурами на пророка Мухаммеда” оскорбил религию. ОИК атакует своих оппонентов, сочетая нападки на свободу слова с требованием защищать мусульман на Западе, которых многие деятели, формирующие общественное мнение, воспринимают как “новых евреев” – преследуемое и угнетаемое меньшинство, нуждающееся в защите от высмеивания, вышучивания и глумления. При этом многие европейцы не замечают, что ту же логику участники ОИК применяют для преследования меньшинств и критиков системы у себя дома.

Облегчая себе задачу, представители ОИК умело используют терминологию современных правозащитников, приспосабливая под нее свои требования. Они уже не настаивают на защите ислама как такового, хотя предполагается именно это. Вместо этого ОИК призывает к защите мусульман как индивидов и как социальную группу в случаях, когда их вера становится предметом критики и насмешек. При этом они ссылаются на статью 20 п. 2 Международного пакта о гражданских и политических правах, определяющую ситуации, в которых страны обязаны ограничивать свободу слова, о чем также сказал генеральный секретарь ОИК Экмеледдина Ихсаноглу в интервью газете “Юлландс-Постен” (2008). Он категорически отрицал, что представляемая им организация имеет что-то против критики религии, если эта критика осуществляется ответственно: “С этим у нас нет никаких проблем. Однако если свободой слова злоупотребляют, чтобы демонизировать или высмеять с намерением заронить семена ненависти против группы или отдельных граждан, то в этом случае начинаются проблемы”. Генеральный секретарь ОИК уточнил: “Мы считаем, что подстрекательство к ненависти нельзя разрешать, пока конкретное деяние является преступлением с точки зрения международных документов о правах человека, особенно статьи 20 пакта о гражданских и политических правах 1966 года, которая обязует правительства на национальном уровне принять меры против разжигания религиозной вражды”.