Текст книги "Дело о карикатурах на пророка Мухаммеда"

Автор книги: Росе Флемминг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)

Когда карикатурный скандал достиг апогея, когда на всех, кто был к нему причастен, потоком сыпались угрозы и когда “Юлландс-Постен” подверглась массивной критике, я не мог не думать о диссидентах, ставших для меня примером. Я вовсе не сравнивал свою ситуацию с их борьбой за права человека. Существовали очевидные принципиальные различия. “Юлландс-Постен” – крупная датская газета, определяющая общественное настроение, статьи которой не подвергались цензуре деспотичных органов власти. Здесь никто не рисковал угодить в тюрьму или быть высланным из страны, что бы он ни сказал и ни нарисовал. Ситуация, в которой оказались диссиденты, была прямо противоположной. Авторитарная государственная власть целенаправленно выдавливала их из общественной жизни, лишала работы, и они постоянно жили с ощущением, что в любой момент могут стать жертвами злоупотребления властью.

Нет, я думал о том, как твердо диссиденты отстаивали свои убеждения независимо от обстоятельств и цены, которую должны были заплатить. Цена, которую пришлось заплатить мне, не шла ни в какое сравнение с теми жертвами, на которые пришлось пойти им, но именно у диссидентов я научился защищать то, во что верил и что считал правильным. Худшее, что я мог себе представить, – это что давление со стороны политкорректных кругов, стремящихся заклеймить меня как расиста и ксенофоба, или угрозы фанатиков, назначивших награду за мою жизнь, заставят меня опуститься на колени и выражать совершенно иные взгляды. Для себя я выстроил весьма логичную аргументацию причин публикации “карикатур на пророка Мухаммеда”, согласованную с моими ценностями и верой, которую никто не мог опровергнуть без достаточных на то оснований. Поэтому я должен был твердо стоять на своем, даже если большинство придерживалось других взглядов. Так поступали диссиденты, и именно это меня в них восхищало. Подобные мысли облегчали мне жизнь под защитой ПСР, и я никогда всерьез не задумывался о возможности изменить убеждениям, формирующим образ, которому я хотел соответствовать.

В период с момента публикации рисунков 30 сентября 2005 года до выхода скандала на международную арену в конце января – начале февраля 2006 года мне приходилось совмещать две работы: редактора отдела культуры и своего рода защитника карикатур в общественной дискуссии в Дании и за рубежом. Шли недели, месяцы, и второе амплуа постепенно занимало все больше моего времени. Осенью стало заметно больше тех, кто требовал изъять рисунки из печати и принести извинения, что означало бы полный отказ от права публиковать похожие иллюстрации в будущем. Проводились демонстрации, собирались подписи в знак протеста против рисунков, писались различные читательские письма и очерки, высказывались различные мнения в ходе радио-и теледебатов. Королевский прокурор инициировал экспертизу, чтобы выяснить, можно ли возбудить дело в отношении газеты по факту богохульства или расизма.

В середине октября я впервые заметил, что скандал вышел на международный уровень, когда СМИ сообщили, что послы одиннадцати исламских государств подготовили обращение к премьер-министру Андерсу Фогу Расмуссену с просьбой о встрече для обсуждения рисунков. Они требовали принять меры в отношении “Юлландс-Постен”. Чуть позже к обсуждению подключилась Организация Исламская конференция, заявившая датскому правительству о своей обеспокоенности преследованиями мусульман в Дании, а в ноябре вопрос об оскорбительных рисунках был поднят на встрече с Верховным комиссаром ООН по правам человека Луизой Арбур, которая с пониманием отнеслась к недовольству мусульман.

В адрес художников и редакторов посыпались угрозы, и я впервые встретился с сотрудниками службы разведки, с которым мы обсудили, как обеспечивать мою безопасность. Одновременно в Дании начали свою работу первые иностранные СМИ, стремившиеся донести своим читателям свежую информацию о карикатурном скандале. Давление на “Юлландс-Постен” нарастало, как и необходимость объясниться. Критики сеяли сомнения вокруг наших мотивов. Утверждалось, что мы проводили антимусульманскую кампанию с целью создать впечатление, будто я ем мусульман на завтрак, а газету сравнивали со “Штюрмер” немецкого нациста Юлиуса Штрайхера с той лишь разницей, что козлами отпущения на сей раз стали мусульмане, а не евреи. Критика пестрела примерами непонимания, полуправды и откровенной лжи, что очень нас разочаровывало и вместе с тем имело поучительный характер.

Помимо дискуссии с мусульманами в СМИ и различных общественных мероприятий мне довелось провести встречу за закрытыми дверями с представителями Исламского религиозного сообщества. 8 декабря 2005 года у меня состоялся долгий разговор с имамом Ахмедом Абу Лабаном и его официальным представителем Ахмедом Кассемом. Я познакомился с Абу Лабаном несколько лет назад, еще работая корреспондентом в Москве, когда писал статью об одном мусульманском беженце, который во время Чеченской войны уехал из Дании в Россию, чтобы сражаться на стороне восставших против российской центральной власти. Беженец прибыл в мечеть Абу Лабана, в связи с чем я взял интервью у имама. Непосредственно перед беседой он вручил мне книгу “Свобода выражения в исламе”, где было написано, что богохульство, в соответствии с мусульманским законодательством, наказывается смертью. Все как будто встало на свои места.

Я даже не подозревал, что Абу Лабан к тому моменту уже направил делегацию в Египет, чтобы мобилизовать исламский мир для участия в кампании против “Юлландс-Постен” и Дании. Непосредственно передо мной он озвучил мнения, которые вряд ли добавили бы ему популярности у собратьев по вере. Абу Лабан охарактеризовал рисунки как пример “возможной ошибочной оценки”, сказав, что их публикация все же имела смысл, поскольку они вызвали в обществе дискуссию о религиозных ценностях, к которым он в течение долгих лет безуспешно пытался привлечь внимание властей. Имам утверждал, что пришло время посмотреть вперед, и предложил, чтобы “Юлландс-Постен”, один из датских университетов и Исламское религиозное сообщество совместно организовали посвященный Мухаммеду фестиваль, на котором пророк рассматривался бы в положительном свете.

По словам Абу Лабана, европейцы сильно устали от иммигрантов из мусульманских стран, поскольку они дорого обходятся налогоплательщикам. Он также сообщил, что мусульмане, его прихожане, чувствуют себя униженными и ущемленными в правах и буквально кипят от возмущения.

Когда Абу Лабан закончил говорить, я положил газету с рисунками на стол и объяснил ему, почему мы решили опубликовать их. Я рассказал, что в наши намерения не входило оскорбить кого-то, что мы всего лишь хотели обратить внимание общественности на самоцензуру. Я выразил мнение, что диалог и толерантность, к которым я призывал, предполагали не только обмен вежливыми словами, но и конфронтации между людьми, порой достаточно эмоциональные. Именно в таких случаях зачастую происходят изменения в восприятии людей. Я рассказал ему о том, как сам столкнулся с “конфликтом культур” в своей многонациональной семье.

Мне казалось, что Абу Лабан стремится найти выход из кризиса, но ему нужно было представить мусульманским странам какие-нибудь результаты. Я предложил ему организовать открытую официальную встречу, где мы могли бы в диалоге с его прихожанами обсудить возникшие проблемы. Он получал возможность говорить об уважении к религиозным чувствам, а я бы рассказывал о свободе слова. Я объяснил бы всем, что деятельность “Юлландс-Постен” вовсе не направлена против мусульман. Абу Лабан пообещал вернуться к идее совместной конференции чуть позже, но ответа от него я так и не услышал. В следующий раз мы увиделись только через два месяца на телеканале Би-би-си во время съемок программы “Жесткий разговор”, в которой Абу Лабан подверг Данию критике за обращение с мусульманами как со школьниками. И не без иронии добавил, что во время карикатурного скандала датчане не проявили необходимую для учителя ответственность. К тому моменту события, связанные с публикацией рисунков, уже приняли глобальный размах, и нельзя было, включив какой-нибудь телеканал, не наткнуться на сюжет о карикатурном скандале.

Первая неделя февраля 2006 года в моем сознании расплывается. Зрелище горящих посольств, разъяренных полчищ людей и датских торговых представителей с мокрыми от слез глазами, потерявших рабочие места и рынки, никого не могло оставить равнодушным. Я осознавал, что не в силах повлиять на эти события. Я мог лишь объяснить мотивы газеты, которые подвигли нас на публикацию карикатур, встать на их защиту, вступить в дискуссию о самоцензуре и религиозных чувствах, об интеграции и обращении с меньшинствами в демократическом обществе, о либеральных принципах, о глобализации и границах свободы слова, чем я, собственно, и занимался на протяжении четырех месяцев. И все же я потерял контроль над собой и сделал пару глупых ошибок.

Гром грянул 8 февраля – дата, ставшая драматичным днем для “Юлландс-Постен”. Ответственный редактор Карстен Юсте впоследствии признался, что пережил поистине апокалиптические ощущения, почувствовав, как под ним буквально разверзлась земля, когда вечером на электронную почту газеты потоком шли сотни отказов читателей от подписки в качестве протеста против моих высказываний.

Где-то около полуночи, после богатого на события дня, я сидел в рабочем кабинете на полу, упершись спиной в книжную полку, и смотрел прямо перед собой. Я поздно поужинал в отеле “Конг Фредерик” со своим старым другом и коллегой из Москвы, приехавшим в Данию, чтобы освещать карикатурный скандал. В полном изнеможении я поговорил по телефону с парой коллег, и случившиеся события предстали передо мной в сюрреалистическом свете. Мир сошел с ума из-за двенадцати рисунков. Я чувствовал, как по моим щекам катятся слезы – так спонтанно отреагировал организм на накопившийся стресс. В то же время признание того, что я совершил ошибку, стало для меня облегчением. Можно было просто распластаться на полу и сказать: “Пожалуйста. Бейте меня! Делайте все, что хотите! Я в вашем распоряжении”. Это было не проявление мазохизма, а реакция на жестокую критику, обрушившуюся на меня и “Юлландс-Постен”. Я отказывался брать на себя ответственность за гибель невинных людей, преследование мусульман и преднамеренную провокацию с помощью рисунков. Нас обзывали кучкой праворадикальных бумагомарателей, что вызывало ассоциации с Европой 1930-х и фашизмом. Много месяцев я слышал самые невероятные высказывания от совершенно незнакомых мне людей, которые понятия не имели о ценностях, на которых основана наша газета. Такую критику я или игнорировал, или пытался опровергать аргументами и фактами, однако теперь сложилась ситуация, когда я мог отдать критикам должное: я совершил глупость. Какое облегчение!

В первой половине дня я писал дома текст для своей колонки о сущности и значении лжи, вдохновленный одной статьей в “Нью-Йорк Таймс Санди Мэгезин”. Затем отправился в студию канала “ТВ-2”, где должен был дать интервью для программы “Утро Америки” на Си-эн-эн. Поводом послужили нападки на мою газету со стороны других СМИ и критиков, которые обвиняли нас в антиисламской политике. В британской газете “Гардиан” всплыла история о том, как редактор воскресного выпуска “Юлландс-Постен” в 2003 году отказал в публикации сатирических изображений Иисуса Христа, предложенных художником-фрилансером. “Не думаю, что эти рисунки понравятся читателям “Юлландс-Постен”, скорее они вызовут вопль негодования. Поэтом я не хочу публиковать их”, – написал редактор в ответ на письмо художника.

“Юлландс-Постен” обвинили в двойной морали и лицемерии, и редактору пришлось объяснять арабской газете, что рисунки действительно были плохими. Но он совершил ошибку, не сказав этого художнику прямо и мотивировав свой отказ публиковать рисунки нежеланием задеть кого-то из читателей.

Может показаться, что моя аргументация в пользу публикации рисунков, предполагающая готовность каждого члена демократического общества стать объектом высмеивания и вышучивания, идет вразрез с объяснениями редактора воскресного выпуска, однако между двумя ситуациями есть ощутимая разница. “Юлландс-Постен”, как и любая другая газета, ежедневно получает множество предложений от фрилансеров, желающих опубликовать свои статьи или рисунки. Только весьма параноидальным типам может прийти в голову расценить отказ как цензуру. “Карикатуры на пророка Мухаммеда” мы заказали в рамках журналистского проекта, осуществляемого редакцией. Однако такие нюансы легко забываются. Поэтому, услышав, что редактор воскресного выпуска “Юлландс-Постен” планирует выделить в следующем номере целую страницу для рисунков, высмеивающих и христиан, и иудеев, опубликованных газетой в разные годы, я распечатал три из них и принес в студию “ТВ-2”. Я хотел продемонстрировать их, если встанет вопрос о приписываемых “Юлландс-Постен” двойных стандартах. Все три рисунка подготовил Курт Вестергор, автор знаменитого изображения Мухаммеда с бомбой в тюрбане. На одном из них можно было увидеть Иисуса, висящего на кресте, с символами доллара на глазах, другой изображал звезду Давида и бомбу, а третий – истощенного палестинца, застрявшего в изгороди из колючей проволоки в форме звезды Давида.

Когда Си-эн-эн спросила меня о причинах отказа в публикации карикатур на Христа, я объяснил, что идея с рисунками Мухаммеда возникла из обычной новостной истории о самоцензуре на высказывания об исламе, и, показав всем старые работы Вестергора, сказал: “Христиане и иудеи могут воспринять эти рисунки как оскорбительные, и они подготовлены тем же художником, который изобразил пророка с бомбой в тюрбане. Моя позиция такова, что мы не стремимся каким-то образом специально ущемить мусульман”. Эта часть интервью произвела эффект разорвавшейся бомбы после того, как его показали в новостях на датском телеканале “ТВ-2”. Дело в том, что у общественности возникло впечатление, что рисунки, которые я продемонстрировал Си-эн-эн и “ТВ-2”, были новыми, заказанными мною и “Юлландс-Постен” в продолжение карикатурного скандала, а вовсе не старыми, извлеченными из архива, которые газета хотела напечатать еще раз, чтобы документально подтвердить отсутствие антимусульманской линии в своей деятельности. В результате зрители восприняли сюжет как доказательство злого умысла “Юлландс-Постен”, которая сначала вызвала гнев мусульман всего мира и теперь решила уравновесить чашу весов, сделав то же самое в отношении христиан и иудеев. Это была неправда, но газета не смогла доказать обратное.

Лавина стремительно набирала ход, и мы уже не могли ее остановить. Сам я не видел репортажа, ставшего самым популярным сюжетом в семичасовой новостной программе на канале “ТВ-2”, поскольку сидел в офисе на площади Конгенс Нюторв и отвечал на вопросы американской телестанции Эй-би-си. Но я заметил, что мой телефон звонит не переставая. На автоответчике уже накопилось больше сотни сообщений от СМИ, которые хотели поговорить со мной. Я почти совсем расклеился, недостаток сна вместе с давлением на меня и газету постепенно начинали действовать. Мне не следовало посвящать Си-эн-эн и “ТВ-2” в воскресный проект издания, предполагавший повторную публикацию старых рисунков из архива. Я даже не осознавал, как другие СМИ могли злоупотребить этим. Лучшим решением было сохранять спокойствие, хотя уже запахло обвинением газеты в антимусульманской деятельности.

Другой ошибкой, которую я допустил во время интервью Си-эн-эн, стали мои слова о конкурсе на лучший рисунок о Холокосте, который иранское правительство решило провести в ответ на публикацию “карикатур на пророка Мухаммеда”. Ведущий передачи сказал:

– У меня есть для тебя, Флемминг Росе, последний вопрос. Иран хочет провести конкурс на лучший рисунок на тему Холокоста, чтобы удостовериться, будет ли Запад соблюдать те же принципы свободы слова в отношении нацистского геноцида других народов, что и в случае с “карикатурами на пророка Мухаммеда”. Они говорят, что этот конкурс – прямой ответ на твое решение о публикации. Я хотел бы знать, что ты думаешь об этом?

Я ответил:

– Могу сказать, что моя газета пытается установить контакт с иранским изданием, и мы опубликуем рисунки в тот день, когда это сделают они.

Моя ошибка заключалась не в том, что “Юлландс-Постен” собиралась опубликовать рисунки о Холокосте. Газета уже сделала нечто подобное четырьмя днями ранее в пятницу 4 февраля 2006 года, когда мы поместили на целую страницу тринадцать примеров антисемитских рисунков, появившихся в арабской прессе. Мы не считали их смешными и уместными или сравнимыми с религиозной сатирой, однако многие в исламском мире были возмущены рисунками пророка Мухаммеда, в связи с чем имело смысл продемонстрировать читателям примеры сатиры из арабской прессы, чтобы они могли выработать свое отношение к проблеме.

Публикация какого-либо материала вовсе не предполагает его поддержку. В ином случае “Юлландс-Постен” ничем не отличалась бы от какого-нибудь религиозного приходского печатного издания. На странице нового номера мы поместили рисунок из иорданской газеты “Ад-Дустур”, где был изображен нацистский концлагерь Освенцим, но вместо свастики над башней развевался израильский флаг, сопровождаемый надписью: “Сектор Газа, или израильский лагерь смерти”. На другом, присланном “Араб Ньюз” из Саудовской Аравии, можно было увидеть, как премьер-министр Израиля Ариэль Шарон топором в форме фашистского креста рубит на куски палестинских детей. На третьем рисунке из оманской газеты “Аль-Ватан” изображен еврей со свастикой на спине, который протыкает мечом, украшенным звездой Давида, палестинца, из которого хлещет кровь. В короткой редакторской статье, сопровождающей рисунки арабской прессы, было написано: “Сейчас откровенно антисемитские рисунки не так характерны для арабских газет, как несколько лет назад. Однако редкими их назвать тоже нельзя. Карикатуры на Моисея или Иисуса никогда не публикуются, поскольку мусульмане их тоже воспринимают как пророков, которые выше любой критики. При этом нередко появляются рисунки с антиеврейскими и, в порядке исключения, антихристианскими мотивами. Многие мусульмане утверждают, что “Моргенависен Юлландс-Постен” никогда не осмелилась бы публиковать антисемитские рисунки”. Так пусть это будет сделано!

Так что не иранские рисунки Холокоста как таковые были проблемой, хотя главный редактор Карстен Юсте дистанцировался от моих высказываний и позже сказал, что в тот вечер ему показалось, что газета рухнет, когда многие читатели в знак протеста завалили электронную почту отказами от подписки. Он поступил так, поскольку Си-эн-эн в новостном выпуске преподнесла историю под заголовком”,Юлландс-Постен” собирается сотрудничать с иранской правительственной газетой”, о чем я вообще не говорил. Моим промахом было то, что я посвятил зрителей Си-эн-эн в особенности рабочего процесса своей газеты, чего делать совершенно не следовало. За два дня до интервью мы обсуждали иранский конкурс с главным редактором Йорном Миккельсеном, и он предложил достать антисемитские рисунки для публикации наиболее интересных работ в “Юлландс-Постен”, то есть поступить так же, как в случае с карикатурами из арабской прессы. Такая мысль возникла спонтанно и требовала обсуждения. Я считал, что общественность резко осудит публикацию таких рисунков. Конечно, было глупо раскрывать перед широкой аудиторией мысли главного редактора даже в ситуации, когда меня стали обвинять в проведении антимусульманской кампании. И я уже не справлялся с волной просьб об интервью, которые получал от СМИ со всего мира, то есть на меня больше нельзя было рассчитывать.

Я много раз давал интервью, в ходе которых порой возникали необычные ситуации. 29 января 2006 года я принял участие в программе на телеканале “Аль-Джазира”, но мне не удалось переговорить с ведущим до выпуска, то есть я понятия не имел, в связи с чем меня пригласили выступить. Внезапно я оказался в прямом эфире из студии в Копенгагене. В первые минуты выступления я сказал, что сожалею, если кого-то могли оскорбить опубликованные карикатуры, подчеркнув, что в наши намерения это не входило и что для Дании ничего необычного в подобных рисунках нет. Но моя примирительная речь почему-то осталась без перевода – он начался, только когда я принялся объяснять, почему газета не может извиняться за рисунки и почему она должна сохранить право на публикацию иллюстраций, которые могут быть восприняты как оскорбительные. В результате мои слова носили более вызывающий характер, чем мне того хотелось.

Спустя два дня я оказался в норвежской сатирической программе. Я отбивал ритм на бубне, в то время как ведущий играл на гитаре и пел.

Поздно вечером в пятницу к нам в офис пришли представители крупного арабского телеканала. Само интервью заняло пять минут. При этом больше получаса было потрачено на спор: репортер и его ассистентка пытались объяснить мне, почему так ужасно то, что совершила “Юлландс-Постен”. Они говорили, что любят пророка больше, чем детей, супругов и близких родственников, так что мы с газетой совершили немыслимое, с их точки зрения, святотатство. В ответ я рассказал им о своих ассоциациях со сталинскими временами, когда гражданам Советского Союза промывали мозги, заставляя любить Сталина и государство превыше всего. Люди, которые любят религиозные символы больше, чем своих ближайших родственников, могут во имя веры совершать преступления против детей, супругов и родителей. Я высказал мнение, что мои гости руководствовались извращенной логикой.

Я также рассказал историю о русском подростке Павлике Морозове, который, согласно советским пропагандистским источникам, в 1933 году доложил властям, что его отец – противник сталинской принудительной коллективизации. Когда мальчик на суде свидетельствовал против своего отца, порицая его действия, последовал такой обмен фразами: “Так ведь это же я, твой отец!” – закричал Трофим Морозов, на что сын, повернувшись к судье, ответил: “Да, он когда-то был моим отцом, но я больше его таковым не считаю. Я действую не как сын, а как коммунист”. Павлика Морозова провозгласили героем и сделали примером для всех советских детей. О нем писали книги и сочиняли песни, ставили пьесы в театре и воздвигали ему памятники. Самоотверженного ребенка, предавшего отца ради государства и Сталина, возвели в культ. Считалось, что дети должны любить партию и вождя больше, чем своих родителей. Подобная искаженная мораль негативно повлияла на многие поколения советских детей. Пока я рассказывал историю, египтяне бросали на меня унылые взгляды. В помещении царила не атмосфера межкультурного взаимопонимания, а усталость, поскольку час был уже поздний.

Покинув сцену после четырех месяцев, которые я провел в свете софитов, допустив два серьезных просчета, я почувствовал облегчение, получил возможность подумать над всем случившимся и немного дистанцироваться от происходящего. Я был физически и духовно истощен и поэтому согласился отдохнуть от работы, хотя меня удивило, что главный редактор Карстен Юсте говорил всем, что меня отправили в бессрочный отпуск, – формулировка, которая для многих звучала, будто я уволился и больше в газету не вернусь.

Почему я давал все эти интервью?

Я считал, что публикация рисунков была достаточно обоснованной. “Юлландс-Постен” нечего было скрывать, поэтому я охотно рассказывал собеседникам о причинах и мотивах проекта, не в последнюю очередь затем, чтобы разрешить или исправить многочисленные ошибки, недопонимания и искажения, допускаемые СМИ. Я наивно полагал, что чем больше буду объяснять и аргументировать свою позицию, тем скорее все поймут истинную подоплеку дела. Но так получалось далеко не всегда. У некоторых СМИ были свои задачи, ради которых они отбрасывали факты или добавляли неподтвержденную информацию. С другой стороны, в некоторых случаях имело смысл встретиться лицом к лицу с журналистами или вступить в дискуссию на телестудии, поэтому мои интервью оказались не совсем напрасными.

За прошедшее время я узнал много нового о СМИ и о самом себе. Оказаться в центре внимания широкой общественности стало для меня настоящим испытанием, раньше я с этим не сталкивался. С одной стороны, это меня мобилизовало. Газета вела общественную войну и могла из-за меня или выиграть, или проиграть ее. Нужно было сражаться за свое дело. Боевые качества я приобрел на футбольном поле и впоследствии укрепил, будучи корреспондентом. Я мог работать до изнеможения, если мне нужно было победить. Кто привел лучшие аргументы, что можно было сказать “за” и “против”, как выглядело столкновение различных точек зрения? Я чувствовал себя гладиатором, которого публика или восхваляет, или освистывает. Я не мог устоять перед возможностью привлечь столько внимания, от которого периодически возникала эйфория.

С другой стороны, мне было очень сложно справиться с ситуацией, поскольку в деле оказались замешаны иррациональные чувства, не имевшие к нему никакого отношения. Было нелегко признать, что я стал жертвой обычно неприятного мне нарциссизма, словно звезда реалити-шоу, которая надеется, что выступление по телевидению позволит ей быстро обрести славу и получить роль в фильме. Оказавшись в центре внимания, я ощутил некоторое головокружение, но мне не хотелось, чтобы именно это заставляло меня продолжать выступать в СМИ всего мира. Здесь нет ничего достойного восхищения, скорее такое желание свидетельствует об эгоизме и незрелости. Поэтому предпочтительнее было говорить, что идет борьба за общественное мнение, что для “Юлландс-Постен” очень важно как можно шире распространить свою историю. Это, разумеется, тоже правда, но мне было лестно, что влиятельнейшие мировые СМИ выстраивались в очередь, чтобы взять у меня интервью. В то же время другая сторона моей личности была напугана всем этим шумом, и я замечал, что из последних сил стараюсь преодолеть свое внутреннее сопротивление. Я одновременно испытывал и удовольствие, и сильное отвращение, как это, вероятно, бывает у пиромана, игромана или неверного супруга. Он позволяет себе поддаться тщеславию, инстинктам или возбуждению. Он прекрасно знает, что совершает ошибку, но не в силах побороть соблазн.

Последствия II

Боязнь оказаться в плохой компании свидетельствует не о политической безупречности, а лишь об отсутствии доверия к самому себе.

Артур Кёстлер

Не признавая свое существование, самоцензура тем самым вступает в союз с ложью и духовной развращенностью.

Джон Максвелл Кутзее

Многие критики “карикатур на пророка Мухаммеда” и мотивов их публикации считают самоцензуру положительным явлением, признаком хорошего поведения и здравого смысла. А тех, кто не подвергает свои высказывания самоцензуре, – бездумными провокаторами, которые несут личную ответственность за то, что подверглись насилию или угрозам. Парадокс рисунка Курта Вестергора, изображающего пророка с бомбой в тюрбане, заключается в том, что он стал своего рода авторской ремаркой к судьбе художника. Те, кто пытался лишить Вестергора жизни, словно говорили: “Если ты, Курт Вестергор, утверждаешь, что мусульмане стремятся совершать насилие, то мы убьем тебя”. Таким образом, любая попытка покушения на жизнь художника лишь подтверждает содержание его рисунка. Можно было бы посмеяться над иронией судьбы, не будь она такой пугающей.

Странно то, что люди предпочли возмутиться оскорблением религиозных чувств, а не обратить внимание на проблему, которую поднял рисунок Курта Вестергора, – самоцензуру, возникшую в результате исламского террора и запугивания. Вестергор – мирный человек, который и мухи не обидит. Вопреки всему он вступил в диалог с людьми, которые хотели лишить его жизни в качестве наказания за богохульство.

Утверждая, что обществу не повредит немного самоцензуры, мы игнорируем существенное различие между самоцензурой и хорошими манерами. Я убежденный сторонник хороших манер, мне приятно быть в обществе дружелюбных людей, которые настроены положительно по отношению к собеседнику, вежливо разговаривают, не перебивают и не ведут себя агрессивно. Никаких сомнений относительно этого у меня нет. Между тем решение вести себя хорошо человек принимает по своей воле, а самоцензура включает элемент вынужденности, причиной которой является страх. Настаивавший на анонимности датский художник – автор рисунков к книге Коре Блюитгена о жизни Мухаммеда – попросил издателей не указывать его имя не затем, чтобы продемонстрировать чуткость, вежливость или скромность. Нет, он хотел нарисовать пророка для детской книги, но боялся угроз и насилия и поэтому потребовал анонимности.

Самоцензура, на которую я обратил внимание осенью 2005 года, определив ее как проблему европейских демократий, в последующие годы становилась еще более заметной, и со временем ситуация прояснилась. Оказалось, что “карикатуры на пророка Мухаммеда” затронули болезненную точку общественного сознания. Самоцензура продолжилась после публикации иллюстраций, в результате возникали новые карикатурные скандалы.

В Швеции художник Ларс Вилкс, автор концептуальных произведений искусства, подвергся угрозам, нападению и попытке поджога, после того как в 2007 году, стремясь определить границы дозволенного, изобразил Мухаммеда с телом собаки и попытался выставить свою работу. Весной 2010 года была раскрыта подготовка к совершению теракта против шведского художника. Как сообщила полиция, в заговоре участвовали мусульмане из многих стран, в том числе американский неофит по прозвищу Джихад-Джейн. В Норвегии разгневанные мусульмане провели демонстрацию против газеты “Дагбладет”, опубликовавшей изображение Мухаммеда в образе свиньи, пишущей Коран. Автором рисунка была израильтянка, которая в 1997 году попыталась повесить его в магазине в городе Хеврон на оккупированном западном берегу реки Иордан, однако власти успели ее задержать. Попытка подобной акции протеста стоила двадцативосьмилетней уроженке Советского Союза двух лет тюрьмы за разжигание расизма и оскорбление религиозных чувств.

В апреле 2010 года в одной из серий мультипликационного сериала “Южный парк” авторы мягко пошутили над Мухаммедом, одев его в шкуру медведя, что заставило какого-то разгневанного мусульманина выдвинуть угрозы по Интернету в адрес создателей. Кинокомпания отреагировала незамедлительно, убрав вызвавший шум эпизод из версии, предназначенной для повторных показов, что стало еще одним примером самоцензуры. Ее действия заставили поклонников “Южного парка” создать в социальной сети “Фейсбук” группу “Каждый рисует День Мухаммеда”. Они действовали исходя из тех же соображений, из каких я обратился к датским иллюстраторам в 2005 году. Если миллионы людей нарисуют Мухаммеда, то террористы будут просто не в состоянии убить всех тех, кто, по мнению исламистов, оскорбляет их религию, и таким образом угроза будет нейтрализована. Поклонники сериала вовсе не хотели оскорбить чьи-то религиозные чувства или выразить неуважение к исламу, а пытались защитить первую поправку к американской конституции, которая гарантирует свободу слова. Карикатуристка Молли Норрис, инициатор проекта, в какой-то момент вышла из него, но ее дело продолжили другие. В группе “Фейсбука”, к которой присоединилось около сотни тысяч человек, авторы разместили больше десяти тысяч рисунков пророка Мухаммеда. Противники идеи в знак протеста организовали свою группу, значительно уступающую по числу участников, а власти Пакистана заблокировали доступ к “Фейсбуку”, чтобы граждане страны не смогли увидеть иллюстрации.