Текст книги "ГИПНОЗ. Скрытые глубины. История открытия и применения"

Автор книги: Робин Уотерфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 40 страниц)

Заключение

Вот, к сожалению, и все свидетельства «древности» гипноза, хотя здесь приведен гораздо более подробный обзор, чем в большинстве аналогичных книг. Пожалуй, можно с уверенностью утверждать, что феномен, называемый нами гипнозом, был известен в средние века, а вот во времена античности – вряд ли. Однако даже средневековые источники скупы и труднодоступны. Недостаточность информации, возможно, объясняется тем, что специальных исследований по данному вопросу не проводилось, не было и отточенной методики, люди случайно натыкались на способы введения других людей в транс.

Но даже эти, в целом негативные, результаты не помешают нам вывести два важных заключения. Первое из них очень простое: сам по себе факт введения в состояние транса свидетельствует о гипнозе не больше, чем, скажем, применение нарколептических средств. Позволю себе повториться: состояние транса далеко не всегда обусловлено применением гипноза. В феврале 1999 года я посмотрел блестящую постановку шекспировской «Бури» (режиссер Адриан Нобл) в Лондоне. Как вы знаете, в этой пьесе очень много всякого колдовства, а оба главных героя, Просперо и Ариэль, обладают способностью вводить людей в транс. Ариэль оказывается в ловушке, потому что человек, который когда-то наложил на него чары, умирает – след того самого суеверия, которое и сейчас заставляет многих людей опасаться гипноза. В виденной мною постановке Просперо делал, к примеру, различные гипнотические пассы над Мирандой, пытаясь ввести ее в транс. Шекспир не оставил режиссерам указаний относительно того, как следует обыгрывать данную сцену, но, полагаю, можно быть вполне уверенным в том, что он не имел в виду гипнотизм, в отличие от Нобла.

Следующее мое заключение скорее похоже на предостережение. Я начал эту главу с осуждения попыток отдельных энтузиастов гипноза приписать предмету их почитания многовековую историю, невзирая на имеющиеся факты. И хочу закончить ее теми же словами, подвергнув сомнению так называемый гипнотический империализм. Под этим словосочетанием я подразумеваю тенденцию некоторых теоретиков объяснять слишком много явлений через гипноз. В частности, значительная дискуссия была посвящена тому, является ли акупунктура формой гипноза. Некоторое сходство действительно есть; для иглотерапевта, например, важно установить раппорт[27]27
  Месмер избрал слово «раппорт» для обозначения действенного физического контакта. В русском языке это слово было заимствовано из французского и служит исключительно для обозначения психотерапевтического отношения, в английском «rapport» означает «аффективную гармонию», а в немецком – отношения доверия между гипнотизером и гипнотизируемым. Фрейд обозначал этим словом трансферентные отношения между психоаналитиком и его пациентом. – Прим. ред.


[Закрыть] с пациентом и дать ему расслабиться – интересно (хотя и неубедительно), что люди, извлекающие пользу из иглоукалывания, также являются хорошими субъектами для гипноза. Однако все последние данные показывают, что у иглоукалывания есть мощное физиологическое обоснование: оно способствует лечению за счет того, что стимулирует нервную систему и выработку эндорфинов[28]28
  Эндорфин – представитель группы химических соединений, сходных по структуре с морфинами, которые вырабатываются в головном мозге и обладают способностью уменьшать боль, аналогично опиатам, и влиять на эмоциональное состояние. Эндорфин приводит человека в состояние эйфории, его иногда называют «природным наркотиком» или «гормоном радости». – Прим. ред.


[Закрыть], наших естественных болеутолителей. Наиболее убедительным доказательством различий между иглоукалыванием и гипнозом стали эксперименты, показавшие, что гипноз в отличие от акупунктуры не уменьшает болевых ощущений у животных. Таким образом, иглоукалывание и гипноз – разные вещи.

Гипнотических империалистов, возможно, ввело в заблуждение злоупотребление термином в обыденной жизни: «Фильм настолько загипнотизировал меня, что я не заметила, как пролетело время». Но это же метафора, а не констатация факта. Или их сбило с толку чересчур широкое определение гипнотизма, на которое они могли случайно наткнуться и в котором любая попытка привлечь внимание другого человека и заставить его действовать определенным образом рассматривается как гипнотизм. Джон Гриндер и Ричард Бэндлер (John Grinder, Richard Bandler), основатели нейролингвистического программирования, суть сверхимпериалисты. «Если вы считаете гипнозом изменение чьего-либо состояния сознания, тогда любое эффективное общение – это гипноз», – говорит Конира Андрас в предисловии к их книге «Трансформация». Возможно, наихудший (читайте – глупейший) пример гипнотического империализма встретился мне в упоминавшейся ранее книге Вильяма Дж. Брайена «Религиозные аспекты гипнотизма». Брайен определяет молитву как «состояние гипноза, в котором ум чрезвычайно сконцентрирован на Боге», Бога – как гипнотизера, а религиозные обряды описывает так, что они становятся похожими на гипнотические сеансы. Брайен пишет не просто как гипнотерапевт, но как абсолютно искренний христианин. Он введен в заблуждение собственным исходным положением о том, что гипноз просто обязан быть эмоциональным переживанием, сходным с эмоциями, возбуждаемыми в людях религией. Связи между гипнозом и такими религиозными техниками, как медитация, будет посвящена более поздняя глава. А сейчас мы можем перейти от скудных на сведения о гипнозе древних и средних веков к более новому времени.

ФРАНЦ АНТОН МЕСМЕР

Установить точную дату появления гипнотизма на Западе, как показала предыдущая глава, достаточно трудно. Мы вынуждены пробиваться через дебри домыслов и ложных фактов. Однако по мере того, как мы прорубаем себе дорогу через эти джунгли, нам то и дело удается набрести на более-менее светлые участки с развалинами некогда целых зданий. Конечно они покрыты травою и мхом, но среди этих руин особенно выделяется одна, возвышающаяся над остальными, словно башня. Эта башня – Франц Антон Месмер. Его бурная, полная превратностей карьера врача заключает в миниатюре всю будущую историю гипноза от эффектных театральных постановок до серьезной медицины, от сумасшедших теорий до передовых (для его времени) научных исследований. Был ли Месмер шарлатаном или проповедником идей новой медицины? Судьи еще не вынесли свой вердикт.

Молодые годы

Франц Антон Месмер (Franz Anton Mesmer) родился 23 мая 1734 года в Ицнанге, небольшой деревне поблизости от Радольфцеля. Эта красивая швабская местность рядом с западной оконечностью Боденского озера теперь принадлежит Германии (почти у самой границы со Швейцарией), а тогда являлась провинцией Австро-Венгрии. Отец Месмера был лесником и главой многодетной семьи. Франц учился в школе в Диллингене (Бавария), а в 1752 году поступил в университет Ингольштадта. Там он изучал теологию, но записи об окончании им университета отсутствуют, и, разумеется, посвящение в духовный сан тоже не состоялось. Никто не знает, чем он занимался между 1755 и 1759 годами, вполне вероятно, обучался в каком-то другом университете, потому что к тому времени, как он поступил в Венский университет в 1759 году, у него, по его словам, уже была кандидатская степень.

В Вене он в течение года изучал право, а затем перешел на медицинский факультет. Медицине он и посвятит всю свою дальнейшую жизнь, а та, в свою очередь, сделает его богатым и знаменитым. Более подробной информации о молодости Месмера у нас нет. Он менял главный предмет изучения дважды: является ли это признаком легкомыслия или, наоборот, намеренным стремлением получить более широкое образование? Он остановился на медицине по призванию или от отчаяния? На что он жил все эти тринадцать лет обучения, ведь его отец был небогат? Или ему кто-то покровительствовал, или он нашел случайную работу, чтобы содержать себя, покупать пищу и книги.

Месмер окончил университет 20 ноября 1765 года. Выпускники медицинского факультета должны были защитить диссертацию и сдать всевозможные экзамены, и Месмер написал работу под названием «О влиянии небесных тел на человеческое тело» («De influxu planetarium in corpus humanum»). Сегодня это звучит неожиданно и скорее походит на какой-то оккультный трактат, несовместимый с ученой степенью по медицине, но на самом деле диссертация была строго научной. Месмер взялся за проблему влияния гравитации на человека, и его гипотеза состояла в том, что существует универсальный гравитационный флюид, посредством которого планеты могут воздействовать на жизнь на Земле. Современный ученый воскликнул бы: «Как! Опять астрология?» В действительности же Месмер презирал астрологию, по крайней мере, астрологов. Идея универсального флюида кажется нам притянутой за уши. Но в его время ссылка на универсальный флюид, хоть и существующий лишь гипотетически, не казалась антинаучной. Для объяснения тех или иных природных явлений (таких, как свет, гравитация, тепло, электричество) ученым приходилось постулировать наличие самых разнообразных флюидов, и в качестве кандидатов на универсальный флюид миру уже были предложены эфир, флогистон, купоросный и смоляной флюиды. Только через двадцать пять лет, вскоре после парижского успеха Месмера, Луиджи Гальвани впервые заметил, что лапки препарированной лягушки дергаются, когда в небе вспыхивает молния, а впоследствии обнаружил, что таким же образом они ведут себя при стимуляции электрическим током. Научный мир тогда буквально помешался на электричестве, и едва ли кто сомневался в том, что оно управляет жизнью на нашей планете и во вселенной вообще.

Люди тогда верили сообщению Эразма Дарвина о якобы найденном им свидетельстве проявления материнской любви у растений; они также думали, будто электрические разряды, извлекаемые из популярной лейденской банки, обладают лечебными свойствами. Но в то же самое время создавали свои труды такие ученые, как Антуан-Лорен Лавуазье и Джон Дальтон, Жан-Батист Фурье и Джозеф Пристли, которые мы и сегодня признаем научными. Однако количество и разнообразие опубликованных научных и псевдонаучных данных было столь огромным, что непрофессионал не мог отличить факты от вымысла. А непрофессионалы активно всем интересовались; именно в то время наука стала такой популярной, как никогда ранее: полеты на воздушном шаре занимали людей больше, чем угроза политической революции, а свежая теория происхождения вселенной обсуждалась на улицах и в аристократических салонах. Но, странное дело, фактически, – несмотря на то, что степень ему все-таки присудили, – диссертация Месмера абсолютно не отличалась оригинальностью, а местами являла собой прямой плагиат. То ли требования к диссертациям не были такими строгими, как сейчас, то ли (как в античном мире) на плагиат смотрели как на признание заслуг, а не как на преступление, а может быть, экзаменаторы не были знакомы с той работой, из которой Месмер целиком «сдирал» предложения и наглядные примеры.

Труд под названием «О правлении солнца и луны» («De imperio solis ас lunae», 1704) принадлежал перу Ричарда Мида, английского врача, вращавшегося в высших кругах общества. Он даже был личным медиком королевы Анны и Исаака Ньютона. Сорок восемь страниц диссертации Месмера напичканы физикой и содержат основные положения ньютоновской теории гравитации и приливов, за которыми вкратце следует представление Мида (без ссылки на настоящего автора) о приложении данной теории к человеческому телу. Мид постулировал, что в человеческом теле существует «нервный флюид», на который действует гравитационное притяжение Солнца и Луны. Месмер придумал универсальный гравитационный флюид (наподобие некой жидкости) и отвел ему роль среды, заполняющей пространство между небесными телами, поскольку они не могут влиять друг на друга в вакууме. Именно с его помощью планеты и действуют на людей, впрочем, как и на все остальное. Месмер приспособил ньютоновскую теорию приливов к человеческому организму задолго до того, как заявил, что может вызывать те же самые приливы при помощи магнетизма.

На протяжении всей жизни Месмеру нравилось считать себя оригинальным мыслителем, непризнанным гением и хотелось, чтобы другие смотрели на него так же. В действительности же его диссертация была неоригинальной, а его теории в то время никого не могли удивить. Но как бы там ни было, вооружившись ученой степенью медицинской школы, столь же престижной, как и любая другая европейская школа подобного профиля, Месмер начал практику в Вене, которая тогда соревновалась с Парижем за звание столицы культурной жизни Европы. Очень скоро ему удалось войти в высшие слои общества, главным образом благодаря удачной женитьбе (10 января 1768 года) на состоятельной вдове Анне Марии фон Пош, чей первый муж был правительственным чиновником. Блестящая свадьба проходила в соборе св. Стефана постройки четырнадцатого века, и вел ее архиепископ Вены кардинал Мигацци. Но брак нельзя было назвать счастливым. Месмер считал свою жену глупой и скучной, однако эти отрицательные стороны, по-видимому, вполне компенсировались ее положительными качествами: она дала ему деньги и респектабельность. У нее уже имелся сын-подросток, Франц, а своих детей у Месмера никогда не было.

Отец Марии отдал им большой дом с видом на Пратер (парк в Вене), в самом престижном районе Вены – на Ландштрассе, 261. Там чета вела великосветскую жизнь. К дому примыкал достаточно большой сад с аллеями, статуями, бельведером и прочим. Месмер добавил к этому лаборатории и маленький концертный зал. Он любил музыку, профессионально играл на клавикордах, виолончели и еще на загадочной глас-гармонике, инструменте, состоящем из серии стеклянных чаш различной величины (принцип игры на нем напоминает игру на стаканах с разным уровнем воды). Изобретение глас-гармоники приписывают американскому ученому и государственному деятелю Бенджамину Франклину, однако это не единственная точка, где суждено было пересечься путям двух великих мужей.

Месмер не только музицировал сам, но и сделался своего рода покровителем искусств. Он быстро подружился с Христофом Виллибальдом фон Глюком и Иосифом Гайдном, но наибольшую известность принесла ему дружба с Леопольдом Моцартом, который приехал в Вену в 1768 году продемонстрировать талант двенадцатилетнего Вольфанга Амадея. Леопольд Моцарт и Месмер тесно сблизились и встречались каждый раз, когда Моцарты появлялись в городе. Письмо Моцарта к жене в Зальцбург, датируемое 1773 годом, дает прекрасное представление об их отношениях: «Я не отправил письмо с последней почтой потому, что у нашего друга Месмера в доме был большой музыкальный прием… Хозяин в совершенстве владеет игрой на глас-гармонике мисс Дэвис. Он единственный человек в Вене, который научился на ней играть, и инструмент у него куда красивее того, что принадлежит самой мисс Дэвис. Вольфанг на нем тоже играл». Инструмент этот был известен под названием «глас-гармоника мисс Дэвис», так как англичанка Мэриен Дэвис прославилась своей игрой на нем. На концертах с ней обычно выступала ее сестра Сесилия – певица.

В сентябре 1768 года, вскоре после того, как мальчик-вундеркинд прибыл в город, Леопольд потерпел серьезную неудачу, попытавшись поставить оперу своего сына на большой сцене. Тогда Месмер любезно предложил им свой маленький театр в саду, который впоследствии вошел в историю как место первого исполнения оперы Моцарта. Юный гений сочинил «Бастьена и Бастьену» специально для этого случая. Однако впоследствии он не вернул Месмеру свой долг. В его произведениях мы находим лишь одну небольшую пародию на теорию Месмера. В конце первого акта оперы «Так поступают все» Феррандо и Гульельмо притворяются, будто отравились ядом, дабы проверить искренность чувств Дорабеллы и Фьордилиджи. Служанка Деспина, посвященная в их замысел (юноши устраивают все это, чтобы выиграть пари с доном Альфонсо, который не верит в постоянство девушек), переодевается врачом и приносит громадный магнит, при помощи которого возвращает молодых людей к жизни. Несмотря на кажущиеся похвальными слова: «Этот магнит даст передышку страждущему. Когда-то им пользовался сам Месмер, родившийся среди зеленых полей Германии и снискавший себе великую славу во Франции», – вся сцена задумана как комическое действие. В зависимости от того, как этот магнит был оформлен и какие движения выполнял «целитель», комизм сцены мог дойти до непристойности. Опера датируется 1790 годом, когда Месмер и его теории стали особенно непопулярными. И хотя либретто, как обычно, писал Лоренцо да Понте, а не сам Моцарт, все выглядело так, будто Моцарт потакал ожиданиям и капризам публики, намеренно позволив своему либреттисту высмеивать магнетизм.

Прорыв: фрейлейн Остерлин

Коль скоро у нас не имеется других данных, можно предположить, что Месмер в то время пользовался обычными средствами среднестатистического врача: пиявками, кровопусканием, компрессами, слабительным, успокоительным и тому подобным. Ему уже было под сорок – высокий, статный, широкоплечий мужчина с несколько грубоватыми чертами лица. Импозантная внешность, хорошие манеры и врачебный такт целиком и полностью устраивали его богатых клиентов, казалось, он обуздал свое сильное Эго и горячий темперамент. Однако в ранние 1770-е годы до него доходят сведения, что королевский астроном австрийского двора, отец Максимилиан Хелл, изучает целительные свойства магнитов. Этому во многом способствовало открытие Джона Кэнтона в 1750 году: он обнаружил свойство намагничивания железа или стали посредством трения и получения таким образом искусственных магнитов. Неожиданно магниты стали доступны широкой публике, их можно было теперь не добывать из земли, а изготавливать, причем форма и размеры зависели исключительно от желания заказчика.

Магнитотерапия зародилась где-то в Древней Греции и во времена Месмера завоевала уважение многих светил тогдашней науки. Парацельс (Теофраст Бомбаст фон Гогенхейм, 1493–1541) высказал гипотезу, что мы обладаем магнетической силой, посредством которой можем притягивать здоровые или больные телесные испарения; магнетические «качества» лучше выражены у здоровых людей, чем у больных. О лечении магнитами рассуждали Иоганн Баптист ван Хельмонт в книге «De magnetica vulnerum curatione» (1621), иезуит Атанасиус Кирхер (1602–80), Роберт Флудд (в «Philosophica moysaica», 1637) и Вильям Максвелл в «De medicina magnetica» (ок. 1650). Максвелл даже утверждал, что все болезни возникают из-за недостатка в теле жизненного магнетического флюида и этот дефект можно исправить восполнением недостающего количества магнетизма. Хелл был далеко не первым, кто применил магниты в медицинских целях.

Месмер лечил одну истеричную пациентку по имени Франциска Остерлин, по совместительству – подругу и компаньонку его жены. По словам Месмера, она страдала от «постоянной рвоты, воспаления кишечника, задержки мочеиспускания, мучительных зубных и ушных болей, меланхолии, депрессии, расстройства сознания, припадков бешенства, каталепсии, обмороков, слепоты, удушья и хромоты». Неудивительно, что в списке присутствуют меланхолия и депрессия! В некоторых своих письмах Леопольд Моцарт упоминает, что она частенько стояла на пороге смерти и представляла собой одну кожу да кости. Месмер попробовал все традиционные средства, но безуспешно. Под конец он обратился к Хеллу и заказал для себя несколько магнитов. В июле 1774 он заставил Остерлин выпить глоток раствора, настоянного на железе, и затем приложил к ней три магнита: один на живот, а два других – на ноги. У Остерлин начался кризис: она чувствовала, как волны энергии пульсируют в ее теле, и от этого закатила истерику. Однако после нескольких сеансов она вылечилась, причем, похоже, окончательно. Так или иначе, но мы располагаем письмом Леопольда Моцарта от 1781 года, отправленным из дома Месмера, где он пишет, что Остерлин цветет и хорошеет, родила двух чудных ребятишек (она вышла замуж за пасынка Месмера).

Это исцеление подействовало на Месмера, словно удар молнии. Он превратился в новообращенного энтузиаста, и его жизнь изменилась окончательно и бесповоротно. Долой традиционную медицину! Он открыл панацею от всех напастей, способ помочь человеку обрести идеальное здоровье. Однако этот случай стал не только первым магнетическим исцелением Месмера, он также положил начало длинной веренице медицинских скандалов в его жизни. Хелл написал задевшую Месмера статью, где приписал главную роль в излечении Остерлин себе. Месмер ответил, что его магниты тут почти ни при чем, поскольку они – только каналы, по которым универсальный магнетический флюид входит и выходит из тела больного. Магнетический флюид – вот то, что одушевляет тело и отвечает за здоровье и болезни; если он в равновесии, то мы здоровы, а если мы больны, значит, что-то случилось с флюидом. Магнетический флюид внутри нас сообщает нам «животный магнетизм» («животный» в смысле «жизненный»); его больше, когда мы здоровы, и меньше – когда больны. Раз здоровье – это правильный внутренний баланс магнетического флюида, следовательно, задачей врача является введение этого универсального флюида в тело пациента для излечения от болезни. И он, Месмер, клянется, что именно в это всегда и верил еще со времен студенческой скамьи. Иными словами, «гравитационный флюид» из диссертации каким-то образом по ходу дела превратился в уме Месмера в «магнетический».

Хелл предложил проверить месмеровскую теорию: намагнитить одну из нескольких бутылок с водой и попросить больного выбрать правильную бутылку, повторив эксперимент несколько раз. Пациент должен инстинктивно определить, какая бутылка правильная, ибо его тело требует дополнительного магнетического флюида. Не стоит и говорить, – так он поступал и позднее, – что Месмер отказался производить подобные опыты. Он считал, что сам факт исцеления уже является достаточным свидетельством значимости его самого и его открытия для человеческого рода. В дальнейшем он будет стараться придавать своим теориям наукообразность и писать «Исследования показали, что…», хотя на самом деле вообще никаких лабораторных проверок не производилось и не планировалось.