Текст книги "Превосходство Борна (др. перевод)"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

– У тебя что, хуже с ногами? – спросил Дэвид осторожно.

– Какие ни есть, мне с ними жить.

– Ты подохнешь, – сказал Уэбб, поднимая пистолет. – Потому что я жить не могу без жены, а ты не оставляешь мне даже на грош надежды. Знаешь, чем это для тебя кончится, Алекс? После всех тех несчастий, которые обрушились на нас с твоей помощью, после всей этой лжи, ловушек, понадобившихся тебе, чтобы прижать нас к ногтю…

– Тебя, но не вас! – перебил его Конклин, наполняя стакан и не спуская взгляда с пистолета.

– Убей одного из нас – и ты убьешь обоих! Но тебе этого не понять.

– Для меня понимать подобные вещи было бы слишком большой роскошью!

– Ты не познал ничего подобного исключительно из-за всегдашней паршивой жалости к самому себе! Тебе просто нравится валяться в дерьме и искать решения всех вопросов в попойках! «Эти дьявольские антигосударственные заговоры – не про нас, пусть ими занимается Шеф, или Монах, или Серый лис – Энглетоны восьмидесятых» – вот она, твоя философия! Тебе нравится впадать в патетику. Ты отдал свою жизнь, свой мозг…

– Господи, да пропади ты пропадом! Стреляй лучше! Нажми на этот чертов курок и отвяжись от меня! – Конклин опрокинул в горло весь стакан, и тут же его охватил продолжительный, с позывами на рвоту приступ раскатистого кашля. Справившись со спазмом, он посмотрел на Дэвида влажными глазами, в которых проступили красные прожилки: – Ты думаешь, я бы не постарался тебе помочь, если б смог, сукин ты сын? Думаешь, мне самому нравится эта жизнь? Ты вот другой, из прочного материала. Тебя не собьешь с пути, Дэвид. Понимаешь меня? – Стакан, который разведчик держал двумя пальцами, внезапно выскользнул из его руки и, упав на паркетный пол, разбился на множество осколков, брызнувших в разные стороны. Когда, после короткой паузы, Конклин снова заговорил, в голосе его звучала скорбь, а губы кривила печальная усмешка. – Я не перенесу еще одного провала, старик! А то, что случилось с вами, – это мой провал, поверь мне. Я убил вас обоих и, думаю, не смогу этого пережить.

Уэбб опустил пистолет.

– Выброси все из головы, забудь. Однако шанс свой я использую: у меня ограниченный выбор, и я выбираю тебя. Честно говоря, у меня больше и нет никого, к кому бы я мог сейчас обратиться за помощью. Мне пришли на ум кое-какие идеи, есть даже план, но его нужно еще подработать, и как можно быстрее.

– Да? – Конклин направился за новой порцией спиртного.

– Может, приготовишь кофе, Апекс?

Глава 7

Черный кофе немного отрезвил Конклина. Дэвид к тому времени уже пришел к заключению, что может смело положиться на него. Бывший Джейсон Борн ценил таланты в прошлом смертельного врага своего и не скрывал этого. Они проговорили до четырех утра, определяя окончательные контуры их стратегического плана, основанного на реальных фактах и учитывающего различные варианты будущего развития событий. По мере того, как алкоголь испарялся, Конклин все более активно включался в работу. Он придавал четкую форму расплывчатым рассуждениям Дэвида и изыскивал нужные слова для выражения тех высказанных Уэббом предположений, которые считал вполне обоснованными.

– Мы представляем себе в общих чертах сложившуюся на данный час ситуацию, усложненную похищением Мари, и нам известно также, что у них что-то разладилось, лопнула какая-то нить, – промолвил Алекс. – А теперь мы должны, как верно заметил ты, обрушить на них, не теряя времени, мощный удар, от которого им никогда не оправиться.

– Будем откровенны до конца, – перебил его нетерпеливо Уэбб. – Я вломился сюда, угрожая тебя убить. Подобный настрой был вызван той мерзостью, с которой я столкнулся в последние Дни, начиная от сценария Мак-Эллистера и угрозы Бэбкока отправить за мной группу захвата и кончая этим холодным, с британским акцентом голосом, который приказал мне по телефону раз и навсегда позабыть о «Медузе», если не хочу, чтобы меня как невменяемого навсегда засадили в каталажку для умалишенных. В общем, они загоняли меня в угол, а я в ответ обещал разоблачить их всех вместе с «Медузой».

– Сделаем-ка крутой вираж в сторону и займемся конкретным делом, – проговорил Конклин, подливая себе кофе. – Мы такой преподнесем им сюрприз, что они просто взвоют!

– О чем это ты?

– Пока не знаю. Придется поломать над этим голову. Мы должны придумать что-то такое, чего они никак не ожидают, и что выведет из равновесия их стратегов, кто бы они ни были. Чутье мне подсказывает, что события развиваются вовсе не так, как им того хотелось бы: где-то и в чем-то ими допущен просчет. Если только я не ошибаюсь, нетрудно предположить в свете вышесказанного, что кто-то из них непременно попытается теперь связаться со мною.

– Тогда вытаскивай свои записки, просмотри их и выбери пять или шесть кандидатов в связные, – предложил Дэвид.

– На то, чтобы составить команду, уйдут часы, а может, и дни, – возразил разведчик. – Перед нами же уже высятся баррикады, и их нужно немедленно брать. У нас нет лишнего времени… у тебя его нет.

– На такие цели время всегда должно найтись! Приступай же к формированию группы.

– Послушай, мы можем действовать по-другому, – не сдавался Алекс. – Панов подсказал тебе куда лучший путь.

– Мо?

– Ну да! Он же упоминал о твоей истории болезни как об официальном документе.

– Упоминал, говоришь, об истории болезни? – Уэбб как-то подзабыл о ней, а вот Конклин помнил. – Но при чем тут она?

– Да ведь со ссылками на нее и было заведено новое досье на тебя. Я обращусь в службу безопасности и выдвину иную версию, отличную от представленной в твоем личном деле. Ну, а если вдруг мне это не удастся, то я смогу по, крайней мере дать свою трактовку изложенных врачами фактов. Благодаря этому хоть кого-то да удастся призвать к ответу, – правда, только в том случае, если я прав и у них действительно лопнула какая-то нить. Эта история болезни – единственное наше оружие. Она регистрирует голые факты, что же касается выводов, которые могут быть сделаны на их основе, то они в историю болезни не вносятся. А посему сотрудники службы безопасности несут персональную ответственность за составляемые ими характеристики на интересующих их ведомство людей и при одной лишь мысли о том, что кто-то обнаружил сбои в системе, будут готовы все пустить под откос. Этим-то мы и воспользуемся… Все, что нам нужно, – это подбросить им кое-что.

– Алекс, – промолвил Дэвид, приподнявшись со стула, на котором сидел напротив потертого дивана, – только что ты употребил слово «сюрприз».

– Я исходил из того, что их сценарий – далеко не безупречный, где-то они допустили промашку.

– Под сюрпризом, как представляется мне, можно понимать что угодно. Эти типы называют меня патологической личностью, шизофреником. А это значит, по их мнению, что я склонен предаваться «фантазиям»: иногда говорю правду, иногда – нет, хотя лгать никогда не лгу, поскольку отличить истину от вымысла я просто не в состоянии.

– Да, именно так они и говорят, – согласился Конклин. – А некоторые, возможно, и верят в это. Ну и что дальше?

– А вот что: почему бы нам действительно не преподнести им своего рода сюрприз? Устроить им такую западню, о которой они и не подозревают? У меня конкретный план: довести каким-либо образом до их сведения, будто Мари удрала из плена, тотчас связалась со мной, и я уже отправился в указанное ею место.

Алекс нахмурился сперва, затем глаза его расширились, морщины разгладились.

– Великолепно! – произнес он. – Господи, это действительно великолепно! Замешательство распространится в их рядах со скоростью лесного пожара: ведь в любой операции, даже не столь уж секретной, только два или три человека в курсе всех деталей, другие же пребывают практически в полном неведении. Боже мой, представляешь, что будет? Ведь это было санкционированное сверху похищение! Те, кто задумал всю эту авантюру, могут по-настоящему запаниковать и сцепиться друг с другом: кто захочет из них взять вину на себя?.. В общем, вы придумали замечательный ход, мистер Борн!

Как ни странно, Уэбб не обиделся, услышав подобное обращение, а принял это как должное.

– Послушай, – сказал он, вставая, – мы оба порядком устали. Нам известно уже, как раскручивать это дело, так давай-ка поспим часок-другой. А когда проснемся, еще раз обсудим наш план… Лучше хоть слегка подремать, чем вовсе глаз не смыкать, – чему-чему, а этому нас жизнь давно научила.

– Ты возвратишься в отель? – спросил Конклин.

– Конечно же нет! – ответил Дэвид, глядя на бледное, изможденное лицо разведчика. – Дай мне одеяло: Я устроюсь прямо здесь, у бара.

– Ты и впрямь научился не обращать внимания на мелочи, – заметил Алекс, поднимаясь с дивана, и, припадая на ногу, зашагал к кладовке, расположенной у камина. – Если даже по той или другой причине эта атака окажется последней в моей жизни, я все равно ринусь на приступ с криком «ура». Возможно, нам многое удастся расставить по своим местам. – Взяв одеяло и подушку с полки, Конклин повернул назад. – Представь себе, у меня вчера словно предчувствие было, что ты заявишься ко мне. Знаешь, чем занялся я после работы?

– Конечно: а разбитое бутылочное стекло на полу на что?

– Нет, я не об этом, а о том, что было до того.

– О чем же именно?

– А вот о чем. Ни с того ни с сего я вдруг наведался в супермаркет, накупил всякой всячины: мяса, яиц, молока, даже этого клейкого месива, которое зовется овсяной кашей. Помнится, раньше я ее в рот не брал.

– Аппетит, я знаю, у тебя отменный: коль проголодаешься, то и с горой управишься. Чего уж там скромничать!

– Когда мне действительно хочется есть, я иду в ресторан.

– Так к, чему же этот разговор?

– Просто вспомнилось мне, вот и все… Да ты ложись, поспи немного. Диван большой, устроишься удобно. А я пойду закушу. Сварю мяса, а заодно и пару-другую яиц. Да и покумекать хочу еще немного.

– Тебе тоже надо бы поспать.

– Два – два с половиной часика сна это не так уж плохо. Правда, в этом случае нам придется удовольствоваться проклятой овсянкой.

Александр Конклин, преисполненный твердой решимости идти до конца, шел по коридору четвертого этажа Госдепартамента. Его хромота была сейчас не так заметна, да и боль в ноге вроде бы приутихла немного. Алекс отдавал себе ясный отчет в том, что преобразило его. У него появилось дело, благородное по сути своей и требовавшее полной самоотдачи. Он должен приложить все усилия, чтобы достойно справиться со своим заданием, – с блеском, иными словами, если только он способен еще на такое. Само собой разумеется, за несколько часов не восстановишь здоровья, которое месяцами калечил, но мобилизовать свои внутренние резервы он все же сумеет. Залогом тому – его профессиональное мастерство вкупе с праведным гневом. Господи, какая ирония судьбы! Еще год назад он охотился за человеком по имени Джейсон Борн, а теперь вдруг стремится всею душою помочь Дэвиду Уэббу. И все потому, вероятно, что, как оказалось потом, без всяких на то оснований он пытался когда-то убить этого Джейсона Борна. Для него не было секретом, что, оказывая поддержку Дэвиду, он ставит под угрозу собственную жизнь, и все же сознательно шел на риск, считая, что долг превыше всего.

Изложенное выше – лучшее свидетельство того, что не всегда пробудившаяся совесть повергает человека в пучину уныния и пассивного созерцания, порой, наоборот, она придает ему силы и побуждает к действию, возвышая его в его же собственных глазах.

А заодно дает стимул побольше уделять внимания и своей внешности, решил Алекс в развитие этой мысли. Выйдя из дому, он заставил себя пройти несколько лишних кварталов, чтобы осенний уличный ветер разгорячил лицо, на котором годами не показывался румянец. И если к этому прибавить чисто выбритые щеки и отглаженный костюм в полоску, который прежде не надевался месяцами, то придется признать, что он мало походил на человека, которого Уэбб видел ночью.

Сейчас начнется спектакль, и оттого, как он исполнит свою роль, многое будет зависеть, думал Алекс, приближаясь к священным двойным дверям, за которыми находилось святилище – кабинет руководителя службы безопасности при Государственном департаменте.

На оформление пропуска ушло не много времени и еще меньше – на предварительное собеседование. Адъютант, по требованию Конклина, покинул кабинет, и Алекс остался один на один с сурового вида человеком – бригадным генералом, служившим когда-то в армейском центре «Джи-2», а затем вознесенным на высший пост во внутренней системе безопасности Госдепартамента.

Алекс решил сразу же захватить инициативу:

– Я пришел сюда заниматься не межведомственными дипломатическими разборками, генерал… Могу я вас называть генералом?

– Конечно, ко мне всегда так обращаются!

– Скажу откровенно, в беседе с вами мне хотелось бы послать ко всем чертям всю эту дипломатию, будь она проклята! Надеюсь, вы меня понимаете?

– Я понимаю только одно: вы не из тех, кто может рассчитывать на симпатию с моей стороны.

– Нравлюсь я вам или нет – это меня мало заботит, – признался Конклин. – Зато меня глубоко волнует судьба одного человека, Дэвида Уэбба.

– А что с ним стряслось?

– С ним?.. То, что, судя по вашей реакции, вы знаете этого человека, не вселяет в меня особых надежд. Итак, что же все-таки происходит, объясните мне, генерал.

– Ты что, сукин сын, решил, что здесь митинг?! Может, тебе еще и мегафон дать?! – заревел старый вояка.

– Мегафон мне не нужен, капрал, я хочу лишь знать правду. Разве не для того-то и существуете вы вместе со всей вашей службой, чтобы отвечать на возникающие у граждан вопросы?

– Полегче, Конклин! Когда ты приходил ко мне в последний раз, чтобы проверить состояние аварийного выхода и коммутатора, я не сидел сложа руки и выяснил кое-что относительно тебя. Так вот, от твоей некогда безупречной репутации мало что осталось сегодня: ни для кого не секрет, что ты пьешь напропалую. Я говорю это, чтобы ты не очень-то тут задавался. И предупреждаю: в твоем распоряжении не более минуты! Говори, что тебе надо, и проваливай, если не хочешь, чтобы я вышвырнул тебя вон, – ну а уж как, через окно или шахту лифта, – это на твое усмотрение.

Алекс заранее предвидел возможность того, что о его пьянстве будет доложено наверх, а посему брошенные ему в лицо обвинения не произвели на него никакого впечатления. Глядя на шефа службы безопасности, он заговорил спокойно, явно демонстрируя свое миролюбие:

– Генерал, я хотел бы сказать вам кое-что в ответ на ваши упреки, причем строго конфиденциально. Если же вдруг о нашем разговоре станет известно кому-то еще, для меня не будет секретом, кто из нас проболтался, и я введу в курс дела всю вашу службу. – Конклин сделал небольшую паузу и затем, не сводя пронизывающего взгляда с собеседника, продолжил: – По причинам, которых мы не можем сейчас касаться, содержание характеристик в наших досье нередко зависит от тех целей, которые преследуем мы при их составлении. Уверен, вы поняли, о чем это я.

Сановник Госдепартамента заставил себя посмотреть Алексу в глаза с видом человека, готового признать его правоту.

– О Господи! – произнес он доверительно. – Как часто мы предавали позору людей, которых сами же посылали в Берлин!

– Есть у нас такой грех! – согласился Конклин. – Но оставим это.

– Хорошо, хорошо! Я не в курсе всех ваших дел, но одно могу сказать: слава о вас ходит дурная. Один из ваших коллег посоветовал мне даже подальше держаться от вас, чтобы на меня не шибало перегаром.

– Знать не хочу, кто это такой: ведь при встрече с ним я могу и не удержаться и расхохочусь ему прямо в лицо. Дело в том, что я не пью. – У Алекса возникло ребяческое желание скрестить незаметно пальцы на ногах или большие пальцы рук, но он забыл, каким образом это делается. Продолжая разговор, он добавил резко и решительно: – Давайте вернемся к Дэвиду Уэббу.

– Так что же вас не устраивает?

– Да собственная моя жизнь проклятущая, солдат! Что-то вокруг происходит из ряда вон выходящее, а я так и не знаю, что именно! Этот сукин сын вломился прошлой ночью ко мне в квартиру и грозил убить меня. Он швырял мне в лицо бредовые обвинения, упоминая людей, которые у вас на довольствии: Гарри Бэбкока, Сэмюэля Тисдэйла и Уильяма Лэйнера. Мы проверили, все они из вашей секретной бригады, каждый – при деле. Интересно, чем они занимаются, черт бы их побрал? Один из них сообщил, будто вы пустили по следу Дэвида Уэбба группу захвата, – это что, тоже входит в правила, по которым вы играете? А другой сказал ему, что его снова упрячут в сумасшедший дом, а он ведь и так уже отсидел в двух психушках, да еще в нашей ведомственной клинике в Вирджинии, куда мы сами упекли его. Вышел он из этой больницы совершенно здоровым. Замечу, в башке его – множество всяких секретов, и нам не хотелось бы, чтобы о них узнал кто-то еще. Но парень сейчас в таком состоянии, что готов все разнести в пух и прах. И все это – из-за ваших дурацких затей. В сложившейся ситуации не столь уж важно, сами ли вы придумали их, просто ли поддержали, или проглядели по-глупому, что творится у вас под носом. Важно другое: он утверждает, будто располагает доказательствами того, что вы снова ворвались в его личную жизнь, перевернули ее вверх дном, загнали его в угол, отняли у него то, чем он дорожил больше жизни.

– Что за доказательства имел он в виду? – воскликнул изумленно генерал.

– Видите ли, речь идет о его жене, – промолвил Конклин ставшим вдруг бесцветным голосом.

– Ну и что же с нею приключилось?

– Ее выкрали из дома два человека, напоили каким-то зельем, затолкали в чей-то частный самолет и переправили на Западное побережье.

– Вы предполагаете, что ее похитили?

– Вы догадливы… А теперь сообщу вам нечто, что уж явно придется вам не по вкусу. Так вот, она подслушала разговор тех двоих с пилотом и поняла, что грязное дельце состряпали в Госдепартаменте, поскольку упоминалось неоднократно имя Мак-Эллистера, – впрочем, в какой связи, она не разобралась. К вашему сведению, пресловутый мистер Мак-Эллистер – из отдела Дальнего Востока, один из ваших ближайших помощников.

– Вот так дела!

– Скажу вам больше: мы с вами угодили в такую историю, что и подумать страшно! Во время заправки топливом в Сан-Франциско ей удалось удрать от своих охранников и дозвониться до Уэбба в штат Мэн, и тот не медля отправился к ней – Бог знает куда. Вы должны поразмыслить как следует, чтобы найти разумный выход из создавшегося положения. Впрочем, – в чем, в чем, а в этом я не сомневаюсь, – вам ничего не стоит заявить, что Дэвид Уэбб – типичный лунатик, который не остановится даже перед убийством собственной жены. При этом вы могли бы добавить еще, что никакого похищения не было, во что мне и самому хотелось бы верить.

– Этот человек – самый настоящий лжец! – заорал глава службы безопасности. – Я читал его историю болезни!.. Я… Ко мне заходили из-за Уэбба прошлым вечером… Не спрашивайте кто: я все равно не смогу сказать вам этого.

– Но что, черт возьми, происходит здесь? Не будете ли вы добры рассказать мне все как есть? – произнес требовательным тоном Конклин, наклонившись вперед и вцепившись руками в край стола, чтобы обрести опору и придать своей позе более решительный вид.

– Он – параноик, что еще могу я сказать о нем? Выдумывает различные небылицы и сам же верит в них.

– Правительственные доктора придерживаются иной точки зрения, – холодно проронил Конклин. – Так уж вышло, что я об этом кое-что знаю.

– А я – нет, черт подери!

– И, вероятно, никогда не узнаете, – заметил Алекс. – Но я, как оставшийся в живых участник операции «Тредстоун», настаиваю на том, чтобы вы связались с кем-нибудь, кто сможет сказать мне правду и снять с души моей камень, если только это реально. По-видимому, кто-то из ваших открыл банку с червями, которую мы предпочитали держать закупоренной. – Конклин вынул маленькую записную книжку и авторучку, написал несколько цифр, вырвал страницу и бросил ее на стол. – Это номер сверхсекретного телефона. Если вы попытаетесь выяснить, где он установлен, то единственное, что вам сообщат, – это фальшивый адрес. – Взгляд Алекса стал жестким, голос звучал твердо и в зловещей тональности. – По этому номеру следует звонить между тремя и четырьмя дня – только в это время. Пусть кто-нибудь свяжется со мной. Неважно, кто это будет. Не знаю, захотите ли вы устроить в связи с этим очередное достославное совещание для выработки плана дальнейших действий, но мне лично нужно одно: получить ответ на свой вопрос. Нам это просто необходимо.

– Вы несете околесицу!

– Хотелось бы, чтобы вы были правы. Но если это не так, то, значит, ваши люди затягивают себе петлю на шее: не забывайте, вы вторглись на чужую территорию.

Дэвида даже радовало то обстоятельство, что у него по существу не оставалось ни минуты свободного времени: иначе он погрузился бы в мучительные раздумья, а твердая убежденность в том, что он одновременно знает и слишком много, и слишком мало, сбивала бы его с толку.

После отъезда Конклина в Лэнгли он, вернувшись в отель, приступил к составлению списка первоочередных задач и основных направлений, по которым должна осуществляться намеченная ими с Алексом операция. Работа успокаивала его. Будучи фактически прологом предстоящих действий, она заставила его концентрировать внимание не столько на причинах, по которым он вносил в свой план тот или иной пункт, сколько на самих этих пунктах, и это было благом для него: размышления над причинами покалечили бы его рассудок столь же безжалостно, как мина – правую ногу Конклина. Об Алексе он старался не думать: в их отношениях слишком многое было неопределенно, и говорить о том, куда приведет их встреча – к совместной ли борьбе или в тупик – пока что не имело смысла. Правда, из этого вовсе не следовало, что Дэвид не знал, как вести себя с Конклином. Относительно бывшего своего противника он уже вынес окончательный, не подлежащий пересмотру вердикт: помощника лучше, чем Конклин, ему не найти. Искусный стратег, Алекс тщательнейшим образом обдумывал каждый шаг и заранее предугадывал все его возможные последствия.

Звонить Конклину Дэвид не мог. Когда они расставались, Алекс предупредил его, что не успеет он войти в кабинет руководителя службы безопасности при Госдепартаменте, как оттуда немедленно позвонят куда положено и оба его секретных телефона – один в Лэнгли, другой у него на квартире – тут же будут поставлены на прослушивание.

Опасаясь, как бы его не задержали на работе, Конклин решил не ходить сегодня на службу. С Дэвидом же он встретится уже в аэропорту, за полчаса до его отлета в Гонконг.

– Ты уверен, что за тобой нет слежки? – спросил он Уэбба. – А я вот нет. Они уже ввели тебя в свою программу, и, когда кто-то сидит у коммутатора, он не сводит глаз с нужного номера.

– Может, перейдешь на английский? Или на мандаринское наречие? Я немного знаю и то и другое. Зато в той белиберде, которую ты несешь, разобраться не могу.

– Поставить микрофон под твою кровать – пара пустяков для них. Надеюсь, ты и сам догадываешься об этом.

Воспользовавшись тем, что никаких контактов до встречи в здании аэропорта Даллеса не планировалось, Дэвид отправился в специализированный магазин на Вайоминг-авеню и сейчас стоял у кассы. Чтобы не таскать за собой чемодан, он решил купить большую легкую сумку, куда переложил лишь кое-что из своей одежды: громоздкая кладь доставляет уйму хлопот, и, кроме того, есть немалый риск, что после посадки ему придется потерять Бог знает сколько времени, прежде чем он получит в багажном отделении свои вещи. И уж конечно крайне глупо брать с собой здоровенный чемодан на колесиках, если не желаешь привлекать к себе внимания остальных пассажиров, летящих, как и он, вторым классом.

Купить все, что ему вдруг понадобится потом, он сможет практически в любом месте, куда занесет его судьба. Для этого надо только заблаговременно запастись деньгами, и немалыми: они всегда пригодятся. Руководствуясь этим соображением, он вознамерился посетить расположенный на Четырнадцатой улице банк.

За год до этого, пока правительственные эксперты выясняли, что же все-таки сохранила его память, Мари быстренько, не извещая никого о том, изъяла вклады Дэвида в цюрихском банке «Гемайншафт», а также и депозиты на имя Джейсона Борна, которые хранились в Париже. Деньги она отправила телеграфом на Каймановы острова [35]35
  Каймановы острова – острова в Карибском море, к северо-западу от острова Ямайка, принадлежат Великобритании.


[Закрыть], одному канадскому банкиру, которого знала, и открыла там секретный счет. Оценив ущерб, причиненный ее мужу официальным Вашингтоном, по вине которого он перенес неисчислимые физические страдания, чуть было не потерял рассудок и не лишился жизни, поскольку все остались глухи к его зову о помощи, она легко взяла на мушку правительство. Если бы Дэвид решил обратиться в суд, – а как бы то ни было, он мог всегда это сделать, – любой сообразительный адвокат согласился бы поддержать иск по возмещению убытков на сумму десять миллионов долларов, чтобы получить за это дело свои пять процентов.

На заседании государственной комиссии Мари поделилась своими мыслями относительно правомочности ее деяний с нервничавшим все время заместителем директора Центрального разведывательного управления. Она не оспаривала того, что государству не хватает фондов, а просто заметила, что, работая в финансовой сфере, пришла в ужас, когда узнала, что заработанные тяжким трудом доллары американских налогоплательщиков столь слабо защищены от расхитителей. Свои критические замечания в адрес системы она высказала хотя и в шокирующей манере, но спокойным голосом, – правда, ее глаза говорили куда больше слов. В общем, леди оказалась очень умным и сильным противником, и ее доводы возымели действие. Наиболее осторожные и мудрые члены этого синедриона [36]36
  Синедрион – совет старейшин в древней Иудее; здесь это слово употребляется иронически, в значении «собрание, сборище».


[Закрыть]увидели логику в ее рассуждениях и прекратили спор. А присвоенные ею средства укрыли среди сверхсекретных ассигнований на непредвиденные расходы.

Когда требовались дополнительные деньги – на путешествие, машину или оплату жилья, – Мари и Дэвид звонили своему банкиру на Каймановы острова, и тот переводил по телеграфу требуемую сумму в один из полусотни банков, осуществляющих взаимные расчеты в Европе, США, на островах Тихого океана и на Дальнем Востоке.

Из автомата на Вайоминг-авеню Уэбб позвонил дружески расположенному к нему банкиру и слегка удивил того размером денежной суммы, в которой он нуждался непосредственно сейчас, и той, которую хотел получить в Гонконге. Баланс бесподобен: расходы на осуществление соответствующих банковских операций – менее восьми долларов, а изымаемая сумма – свыше полумиллиона.

– Надеюсь, мой дорогой друг – гениальная, бесподобная Мари – одобряет вашу просьбу, Дэвид?

– Она сама попросила меня позвонить вам. Сказала, что ей недосуг заниматься подобными делами.

– Как это на нее похоже! Позвольте же довести до вашего сведения, что за рубежом вы смогли бы воспользоваться услугами следующих банков…

В банк на Четырнадцатой улице Уэбб вошел через дверь из толстого стекла. Проведя там двадцать утомительных минут с вице-президентом банка, старавшимся изо всех сил стать закадычным его другом, он вышел из этого учреждения с пятьюдесятью тысячами долларов: сорок тысяч – банкнотами достоинством в пятьсот долларов, остальные – купюрами поменьше. Затем он окликнул такси, и его доставили в Северо-восточный округ, туда, где находилась квартира человека, которого он знал во времена Джейсона Борна и который, участвуя в разработанной группой «Тредстоун-71» операции Госдепартамента, проделал экстраординарную работу. Это был седой негр, служивший шофером такси до того самого дня, когда какой-то пассажир позабыл в его машине камеру «Хассельблад», так и оставшуюся невостребованной. Это случилось много лет тому назад, с тех пор шофер перепробовал много занятий, пока не нашел своего настоящего призвания: он оказался гениальным мастером по подделке документов. Основными видами его подпольной продукции являлись паспорта, водительские права с фотографиями и удостоверения для тех, кто вошел в конфликт с законом, главным образом для уголовников. Дэвид забыл имя этого искусника и лишь под гипнозом у Панова вспомнил его, – невероятно, но звали талантливого самоучку Кактусом! Мо тотчас вызвал в Вирджинию фотографа, чтобы дать толчок памяти Уэбба. В глазах старого негра сквозили теплота и сочувствие, когда он впервые встретился с Дэвидом после долгой разлуки, и, хотя подобные вещи не были приняты в больнице, испросил у Панова позволения посещать бывшего товарища своего раз в неделю.

– Зачем, Кактус? – поинтересовался врач.

– У него неприятности, сэр. Я предвидел это еще пару лет назад, словно через лупу разглядел предвестники недуга. Что-то у него не так, но все равно парень он славный. Я мог бы с ним поболтать. Мне он нравится, сэр.

– Приходи, когда захочешь, Кактус, но брось, пожалуйста, называть меня сэром. Предоставь-ка лучше мне подобную привилегию – величать тебя так.

– Боже мой, как меняются времена! Я, бывает, назову одного из внуков хорошим негром, так он грозится мне голову проломить.

– И проломит, сэр!

Выйдя из такси, Уэбб попросил шофера подождать, но тот отказался. Дэвид оставил ему немного чаевых и направился по мощеной дорожке с пробившейся между плитами травой к старому дому, напоминающему ему чем-то другой, в штате Мэн, – слишком большой, слишком ветхий, нуждающийся в ремонте. Они с Мари решили купить этот дом на побережье лишь спустя год после прибытия на новое место: только что назначенному адъюнкт-профессором преподавателю поселиться в самом дорогом районе сразу по приезде было бы просто неприлично.

Он позвонил.

Дверь отворилась, и Кактус, щурясь из-под зеленого козырька, поздоровался с ним так буднично, словно они виделись несколько дней назад.

– Дэвид, у твоей машины откидывается верх?

– У меня нет ни своей машины, ни такси: шофер не захотел подождать.

– Должно быть, наслушался всех этих сплетен, которые распространяют фашистские газетенки. Подонки и меня достали: три залпа по окнам… Входи же. Я соскучился по тебе. Почему не позвонил мне, старина?

– Твой номер не значится в телефонной книге, Кактус.

– Наверное, по недосмотру.

Они поболтали несколько минут о том о сем у Кактуса на кухне. Для специалиста-фотографа и этого времени оказалось достаточно, чтобы он понял: Уэбб спешит! Старик провел Дэвида к себе в студию, разместил под лампой три паспорта Уэбба, внимательно Их рассмотрел и попросил клиента сесть напротив объектива камеры.

– Сделаем пепельные волосы, но не такие светлые, какие они у тебя были после Парижа: пепельный цвет меняется в зависимости от освещения. Снимки на паспортах будут выглядеть по-разному, хотя и сохранят определенное сходство изображенных на них лиц… Не касайся бровей, я сам ими займусь.