Текст книги "Превосходство Борна (др. перевод)"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Тот не показывался. И это было странно.

Борн с пистолетом в руке залез в кабину и через заднее стекло заглянул в кузов.

Никого! Машина была пуста.

Вернувшись к шоферу, Джейсон стал хлопать его по щекам, стараясь привести в чувство.

– Нали? [75]75
  Где? (кит.)


[Закрыть]– хрипло шепнул Борн. – Где тот человек, что был с тобой?

– Там! – тряся головой, ответил шофер на кантонском наречии. – Человек, которого никто не знает, – в правительственной машине. Не губи меня! У меня семеро детей!

– Садись за руль! – велел Джейсон, поставив шофера на ноги и подталкивая к открытой двери. – Двигай, да как можно быстрее!

Упрашивать шофера не пришлось. Оставив позади Шумчинское водохранилище, фургон так лихо повернул к центральному въезду на закрытую территорию, что Джейсон испугался, как бы они не перевернулись. «Человек, которого никто не знает». Что это значит? Впрочем, что бы там ни было, человек из Макао – в западне. Он – в коричневом седане за воротами, преграждавшими путь в запретную зону.

Борн спрыгнул с фургона и помчался обратно к такси. Когда он вскочил на переднее сиденье, то заметил, что деньги, разбросанные по полу, были уже подобраны.

– Довольны? – спросил таксист. – Вы и в самом деле дадите монет в десять раз больше, чем бросили под мои недостойные ноги?

– Хватит, Чарли Чан! Сюда подойдет машина от насосной станции, и ты сделаешь все, что я тебе прикажу. Ясно?

– Вы хоть сами-то понимаете, сколько это будет – вдесятеро больше баксов, чем вы уже выбросили на пол моей дряхлой и жалкой колымаги?

– Понимаю. Сделаешь работу – сможешь получить и в пятнадцать раз больше. Подгони машину к краю стоянки. Я не знаю, как долго придется ждать.

– Время – деньги, сэр!

– Заткнись!

Ожидание заняло целые двадцать минут. Когда же наконец показался коричневый седан, то Борн увидел то, на что раньше не обратил внимания: оконные стекла у этой машины были тонированы еще сильнее, чем у фургона, и, кто бы ни сидел внутри, разглядеть его было нельзя. А затем, в довершение всего, до Джейсона донеслись слова, которые ему меньше всего на свете хотелось бы услышать.

– Возьмите деньги обратно, – заявил шофер. – Я довезу вас до Ло-Ву. И запомните: мы с вами никогда не встречались.

– Что случилось?

– Это правительственный автомобиль, – у нас тут много их, а я не из тех, кто отважился бы гнаться за такой машиной.

– Погоди минутку!.. Да подожди же!.. Я дам тебе в двадцать раз больше и сверх того, если мы доведем дело до конца! Пока я не скажу другого, ты просто поедешь следом: я ведь обычный турист, осматривающий окрестности… Да не ерепенься ты! Сейчас я покажу тебе кое-что. Видишь, в моей визе отмечено, что я инвестирую деньги в предприятия свободной экономической зоны. А инвесторам разрешается осматривать окрестности!

– Вы и впрямь дадите мне в двадцать раз больше? – взглянул шофер на Дэвида в изумлении. – А где гарантии, что вы не обманете меня?

– Я положу деньги на сиденье между нами. Пойми, мне без тебя не обойтись: ты – профессионал высшего класса и можешь проделывать такие трюки за, рулем, какие и нарочно не придумаешь. Деньги, само собой, я не заберу обратно.

– Хорошо! Но держаться от этой машины я буду на расстоянии. Дороги я знаю. Проезд разрешен лишь в некоторых местах.

Через тридцать пять минут, когда седан по-прежнему был в их поле зрения, хотя и находился довольно далеко от них, шофер снова заговорил:

– Они едут на аэродром.

– На какой?

– Есть здесь один. Для государственных чиновников и толстосумов с юга.

– Для тех, кто вкладывает капитал в промышленные предприятия?

– Да. Это же свободная экономическая зона.

– Я тоже один из таких инвесторов, – произнес Борн. – В моей визе четко об этом сказано. Давай же быстрее! И хватит болтать!

– Между нами и тем седаном еще пять машин, и я, как мы договорились, буду держаться от него на почтительном расстоянии.

– Но мы же договаривались и о том, что ты будешь тащиться за ним лишь до тех пор, пока не получишь других указаний. Сейчас ситуация изменилась. И не трусь: у меня деньги, которые я инвестирую в китайскую экономику!

– Нас остановят у ворот. Позвонят по телефону.

– Я знаю имя банкира в Шеньжене!

– А знает ли он ваше имя, сэр? И знакомы ли вам названия фирм, с которыми вы должны были бы иметь дело? Если да, вы сможете смело поговорить с охраной у ворот. Но если банкир в Шеньжене вас не знает, вас задержат за дачу ложной информации. И вам придется оставаться в Китае до тех пор, пока не будет проведено полное расследование. А на это уйдут недели, а то и месяцы.

– Но мне нужно догнать эту машину!

– Как только вы приблизитесь к ней, вас расстреляют.

– Черт тебя подери! – заорал Джейсон по-английски и тут же снова перешел на китайский: – Послушай, у меня нет времени на объяснения, но мне необходимо увидеться с тем человеком, что в ней!

– Меня это не касается, – отрезал шофер.

– Не выходи из ряда и рули прямо к воротам. Я – пассажир, который нанял тебя в Ло-Ву, вот и все. Я сам буду разговаривать с охраной.

– Вы слишком многого хотите! Мне еще ни разу не попадались такие пассажиры, как вы.

– Делай, что тебе говорят! – сказал Джейсон и вынул из кобуры пистолет.

Джейсон едва мог справиться с бешено колотившимся в груди сердцем. Аэродром был невелик и предназначался исключительно для привилегированной публики. Резкий контраст между типичными западными бизнесменами с традиционными «дипломатами» и теннисными ракетками в руках и несшими свою службу солдатами в униформе, вытянувшимися по струнке, раздражал Джейсона. Они так же резко отличались друг от друга, как оливковое масло и вода.

Обратившись по-английски к переводчику, который переводил все исключительно точно караульному офицеру, Борн прикинулся сбитым с толку американским чиновником, которого направили сюда из консульства на Куин-роуд в Гонконге для встречи с одним должностным лицом из Бэйдцзина. Имя этого лица он запамятовал, но, поскольку уже встречался с ним в Госдепартаменте в Вашингтоне, уверен, что они узнают друг друга. Он дал также понять, что к этой встрече весьма благосклонно относятся некоторые высокопоставленные товарищи из Центрального Комитета. Выслушав его тираду, ему вручили пропуск – правда только на вход в здание аэровокзала. Когда же, поблагодарив, он спросил, может ли задержать такси на случай, если оно понадобится позже, то получил утвердительный ответ.

– Если хочешь получить деньги, будешь ждать, – сказал Джейсон шоферу на кантонском наречии, забирая деньги, лежавшие на сиденье.

– Вы вооружены, и у вас злые глаза. Вы собираетесь убить кого-то.

Джейсон посмотрел на шофера.

– Меньше всего на свете хотелось бы мне убить человека в той машине. Но если и придется это сделать, так только в целях обороны.

Коричневого седана с тонированными стеклами в окнах на стоянке не было. Быстрым шагом, но так, чтобы не привлекать к себе внимания, Борн прошел через вестибюль аэровокзала к зеркальному окну, и тотчас у него заломило в висках от злости и разлетевшихся в прах надежд: снаружи, на взлетном поле, он увидел правительственную машину – тот самый седан. Она стояла на покрытой гудроном площадке всего лишь в пятидесяти футах от него, но путь к ней, словно задавшись целью помешать освобождению из плена Мари, надежно преграждала стена из стекла и бетона.

Неожиданно седан рванул в сторону сравнительно небольшого по размерам реактивного самолета, стоявшего у взлетной полосы в ста метрах к северу от него. Борн напряг зрение. Как бы возблагодарил он Господа Бога, будь у него сейчас бинокль! Именно сейчас! Ибо прошло буквально какие-то несколько секунд, и этот оптический прибор был ему уже не нужен: завернув за хвост самолета, машина исчезла из поля зрения.

Будь оно все проклято!

Через пару секунд, когда самолет начал выруливать к краю взлетной полосы, седан развернулся и направился назад к воротам.

Что же все-таки смог бы он, Борн, предпринять в такой ситуации?

Я не позволю, чтобы меня вот так одурачили! Он – это я, но он там, а я здесь! И он удирает отсюда!

Джейсон подбежал к ближайшей стойке с видом человека, теряющего рассудок.

– Самолет вот-вот взлетит! Мне необходимо там быть! Он следует в Шанхай, а в Бэйдцзине мне сказали, чтобы я летел только на нем! Задержите его!

Девушка за стойкой подняла телефонную трубку, набрала номер и проговорила с облегчением, не разжимая губ:

– Это не ваш самолет, сэр, он летит в Гуандун. [76]76
  Гуандун – провинция в Южном Китае.


[Закрыть]

– А где это?

– На границе с Макао, сэр.

«Ни в коем случае! Где угодно, но не в Макао!.. И последнее предупреждение, мистер Борн: если вам взбредет в голову нелепейшая мысль разоблачить меня, все наши договоренности моментально потеряют силу и расплата последует незамедлительно – ваша жена станет трупом».

Макао. Казино «Кам Пек». Пятый стол.

– Если он отправится в Макао, – произнес спокойно Мак-Эллистер, – то кто знает, что он там натворит…

– Вы считаете, что он может совершить убийство?

– Мне не хотелось бы употреблять этого слова.

Глава 14

– Как могли вы сказать мне такое?! – завопил Эдвард Ньюингтон Мак-Эллистер, буквально выпрыгивая из своего кресла. – Это невероятно! Никак не укладывается в голове! Я не верю тому, что слышу!

– Успокойтесь, Эдвард, – произнес майор Лин. – Нравится ли нам это или нет, но случившееся, увы, – факт.

– Я во всем виноват! – проговорил врач-англичанин, стоя по стойке смирно перед столом Мак-Эллистера в особняке на пике Виктория. – Симптомы, которые мы наблюдали у нее, давали нам все основания прогнозировать стремительное развитие патологических процессов в ее нервной системе. Рассеянный, блуждающий взор, потеря аппетита, катастрофическое снижение веса и, что наиболее существенно, спазматические явления при резком ослаблении двигательных функций позволили мне сделать вывод о том, что дегенеративные измерения в организме моей пациентки достигли уже критической точки…

– Черт возьми, не могли бы вы выражаться яснее?

– Короче, я искренне полагал, что она умирает… Нет-нет, я не имел в виду, что смерть должна была наступить в течение ближайших часов, дней или даже недель. Просто я хотел сказать, что физиологические и невротические расстройства приняли необратимый характер.

– А может, вы все-таки были правы?

– Как бы мне ни хотелось, чтобы мой диагноз можно было считать хоть как-то обоснованным, сам я придерживаться такого мнения, увы, не могу. В общем, меня провели.

– Столкнувшись с тем, что вам представилось интересным случаем, вы попросту потеряли голову, не так ли?

– Фигурально выражаясь, да. И это огорчает меня больше всего, господин советник. Задета моя профессиональная гордость. Эта сучка шутя и играя задурила мне мозги, хотя сама, по всей вероятности, и представления не имеет о том, где находится берцовая кость и каковы признаки лихорадки. И как скрупулезно рассчитала она все – от болтовни с сиделкой до «заимствования» костюма и обуви у прибитого ею же охранника! Все действия, несомненно, были продуманы самым тщательным образом, но симуляцию-то я должен был распознать!..

– Боже, что я скажу Хевиленду!

– Послу Хевиленду? – переспросил Лин, вскинув брови.

Мак-Эллистер строго взглянул на него:

– Забудьте, что вы слышали это имя.

– Я могу не произносить более этого имени, но забыть его – не в моих силах. Рано или поздно все раскроется, и Лондон будет в курсе дела. И вам так или иначе придется объясняться с высшим руководством, вплоть до богов со священного Олимпа.

– И вы, доктор, никогда не упоминайте об этом человеке, с кем бы ни говорили, – произнес Мак-Эллистер.

– Я уже забыл о нем. Тем более что понятия не имею, о ком вообще идет речь.

– Не знаю даже, что и сказать обо всем этом… Что вы намерены теперь предпринять? – обратился советник к Лину.

– Все, что только в человеческих силах, – ответил майор. – Мы уже разбили Гонконг и Коулун на сектора. Перетряхнем все отели, тщательно проверим, кто в них регистрировался. Подняты по тревоге полиция и морская погранохрана. Всем сотрудникам этих ведомств дано подробное описание ее внешности. Они знают: на сегодняшний день поимка этой женщины – главная задача местных органов правопорядка.

– О Боже!.. Ну а вы что скажете, доктор? Что могли бы вы предложить нам?

– Видите ли, я уже попытался кое-что сделать. Хотя, учитывая мои умственные способности, это не Бог весть что. Я составил медицинский листок-оповещение, распространенный тут же среди членов санитарных бригад, сформированных из персонала практически всех имеющихся здесь больниц. Эти группы прочесывают сейчас улицы, естественно, поддерживая по радио связь как между собой, так и со своим начальством.

– И что же содержится в этом листке-оповещении? – спросил настороженно Мак-Эллистер.

– Минимум информации, но такой, которая любого встревожит. В нем, в частности, говорится, что, согласно имеющимся в нашем распоряжении сведениям, эта женщина побывала на одном из безымянных островов в проливе Лузон, закрытом для посещения иностранными туристами из-за резкого роста инфекционных заболеваний, вызванных многократным использованием грязной посуды.

– Расписав все таким образом, – заметил Лин, – наш замечательный доктор предотвратил какие-либо сомнения в отношении объекта развернутых столь широкомасштабно поисков, и, как только кто-то из санитарных бригад заметит беглянку, нашу пленницу без колебаний тут же задержат и препроводят в полицию. Правда, у нас нет стопроцентной гарантии, что все так и произойдет, но мы должны использовать любую, даже кажущуюся нам маловероятной возможность. Честно говоря, Эдвард, я уверен, что мы ее отыщем. Ясно, что в толпе ей не затеряться. Высокая, привлекательная, да еще с такими волосами… И к тому же разыскивают ее свыше тысячи человек.

– Надеюсь, Господь Бог вас услышит! Но я в большой тревоге. Она много чему научилась у Хамелеона.

– Простите? – не понял врач.

– Не обращайте внимания, доктор, просто к слову пришлось, – не стал вдаваться в разъяснения майор. – Есть у нас такой термин.

– О?

– Мне необходимо полное досье, – заявил Мак-Эллистер. – Все, что касается этого дела!

– О чем вы это, Эдвард?

– В Европе они гастролировали вместе. Сейчас они порознь, но повадки у них остались те же. Мы же между тем знаем о них далеко не все. Что они, например, вытворяли тогда?.. И что выкинут на сей раз?

– Ищете ниточку в прошлом? Хотите поглубже разобраться в их образе мыслей?

– Да. Это дало бы нам ответ на многие вопросы, – подтвердил Мак-Эллистер, потирая свой правый висок. – Извините, джентльмены, но попрошу вас удалиться: мне, хотя и крайне не хочется того, необходимо сделать один звонок.

Мари полностью обновила свой гардероб, заплатив за купленную ею одежду всего-навсего несколько долларов. Взглянув на себя в зеркало, она осталась довольна увиденным: с волосами, уложенными узлом на затылке и к тому же прикрытыми широкополой летней шляпой, в юбке со складками и неопределенной формы серой кофточке, лишавших ее фигуру индивидуальных особенностей, она становилась такой же, как все – неприметной, не выделяющейся ничем из многолюдной толпы, запрудившей здешние улицы. В легких сандалетах, в которых она не казалась такой уж высокой, и с сумочкой «под фирму» в руке Мари производила впечатление типичной для Гонконга праздношатающейся иностранной туристки, с каковой в действительности у нее не было ничего общего.

Дозвонившись до канадского консульства, располагавшегося на четырнадцатом этаже Дома Азии, она узнала, как туда добраться, и тотчас села в автобус, остановившийся у Китайского университета. С интересом обозревая мелькающие за окном улицы, она проехала на нем через весь Коулун и, когда машина вынырнула из туннеля, оказалась на острове, где и вышла на своей остановке. Стоя уже на ступенях эскалатора, она с удовлетворением отметила, что мужчины не заглядываются на нее, что было, вообще говоря, весьма непривычно. В Париже она научилась от столь любимого ею Хамелеона, как быстро, средствами, имеющимися под рукой, и не прибегая к особым ухищрениям, изменить до неузнаваемости свою внешность, и вот теперь эти уроки принесли свои плоды.

– Я понимаю, что это звучит несколько странновато, – обратилась Мари к секретарше, смущенно улыбаясь и всем своим видом показывая, что и сама отлично сознает всю комичность данной ситуации, – но где-то здесь работает мой троюродный брат по линии матери, а я обещала когда-то и кому-то его повидать.

– Я не вижу в вашей просьбе ничего странного.

– И тем не менее, думается мне, вы все же измените свое мнение, когда узнаете, что я запамятовала, как его зовут. – Обе женщины при этих словах улыбнулись. – Признаюсь, мы так ни разу и не виделись с ним, и, возможно, он этой встречи не очень-то и ждет, но мои родные захотят порасспросить меня о нем, когда я вернусь домой.

– Вы не знаете, в каком отделе он служит?

– Полагаю, где-то, что связано с экономикой.

– Значит, скорее всего, в торговом отделе. – Секретарша достала из выдвижного ящика стола узенький белый буклет с нарисованным на обложке канадским флагом. – Это наш справочник. Присядьте, полистайте его.

– Большое спасибо! – поблагодарила Мари, располагаясь в небольшом легком кресле, и затем, раскрывая справочник, добавила: – Моя рассеянность меня саму ужасает. Взять да и позабыть его имя! Вы-то, конечно, помните имена всех своих двоюродных братьев.

– Да я не имею о них ни малейшего представления, милочка моя! – Но тут на столе зазвонил телефон, и секретарша сняла трубку.

Перелистывая быстро одну страницу за другой, Мари бегло пробегала глазами длинные колонки имен, выискивая тех, кого знала бы она лично. Вначале таких отыскалось трое, но Мари плохо помнила их и при встрече могла не узнать. И лишь прочитав на двенадцатой странице «Кэтрин Стейплс», она сразу же вспомнила и лицо, и голос женщины, носившей это имя.

Холодная Кэтрин, Ледышка Кэтрин, Стейплс-Бревно – эти и прочие прозвища, которыми столь незаслуженно некогда наградили ее, ни в коей мере не отражали ни внешнего облика, ни духовных устремлений знакомой Мари. Впервые будущая супруга Дэвида Уэбба встретилась с Кэтрин во время своей работы в министерстве финансов в Оттаве, когда вместе с другими сотрудниками своего отдела снабжала вновь назначенных дипломатических представителей необходимой информацией о странах, куда им предстояло отправиться. Стейплс дважды имела дело с отделом Мари. Сначала она прослушала ознакомительный курс по «Общему рынку», а потом… Конечно же, потом был Гонконг! С тех пор минуло тринадцать или четырнадцать месяцев, и, хотя они не успели по-настоящему сблизиться, – всего-то четыре или пять раз вместе поужинали, да как-то еще Кэтрин угостила Мари обедом, на что та ответила тем же, – она все же неплохо знала эту женщину, которая по уровню профессионализма могла заткнуть за пояс едва ли не любого мужчину.

Чего стоит только ее быстрое продвижение по служебной лестнице в министерстве внешней торговли! Правда, за это ей пришлось заплатить расторжением раннего брака, после чего она дала клятву никогда больше замуж не выходить, поскольку решила, что при таком, связанном с ее суматошной работой, образе жизни вряд ли ей удастся привлечь достойного ее внимания мужчину. Стейплс, стройной, среднего роста и весьма энергичной женщине, было сейчас за сорок. Одевалась она незатейливо, но со вкусом. Отличаясь цепким умом, Кэтрин была на работе отнюдь не пустым местом, что вызывало со стороны многих ее сослуживцев завистливые перешептывания, быстро ею обнаруженные, но мало ее, судя по всему, трогавшие, хотя она и относилась ко всякого рода пересудам с глубоким отвращением. Она могла быть доброжелательной, даже ласковой с коллегами – и мужчинами и женщинами, – которые не по своей вине оказались на должностях, мало соответствовавших их деловым качествам, но по отношению к чиновникам, производившим подобные назначения, была беспощадна, невзирая на занимаемые ими посты. Порой она не прочь была заняться и самокритикой, но делала это всегда с изрядной долей юмора. Если бы потребовалось вдруг охарактеризовать в одной фразе старшего советника международного отдела Кэтрин Стейплс, то, наверное, следовало бы назвать ее строгой, но справедливой. И здесь, в Гонконге, Мари и рассчитывала на ее справедливость.

– Никаких проблесков! – с сожалением заключила Мари, поднимаясь с кресла и возвращая справочник секретарше. – Чувствую себя ужасно глупо.

– Вы хоть немного представляете, как он выглядит?

– Я и не подумала никого расспросить об этом.

– Тогда сожалею.

– Я тоже, и к тому же значительно больше: придется звонить в Ванкувер, а мне так не хотелось бы делать это!.. Кстати, мне тут попалась одна фамилия. Мой кузен, скажу сразу, никакого отношения к ней не имеет. По-моему, это знакомая одной из моих подруг. Ее зовут Стейплс.

– Кэтрин? Екатерина Великая? Есть такая у нас. У нее, как говорится, полный порядок, хотя кое-кто спать спокойно не может, видя, как она стремительно продвигается к должности посла и вот-вот отправится в Восточную Европу, что их сильно нервирует. Но она – птица высокого полета!

– Может, она здесь сейчас?

– Да. И не далее чем в тридцати футах от вас. Не назовете ли мне имя вашей общей знакомой? Я позвоню мисс Стейплс, и вы перемолвитесь с ней парой словечек.

Несмотря на уговоры секретарши, Мари, хорошо осведомленная о порядках в подобных учреждениях, не отважилась двинуться к цели наикратчайшим путем. Если события разворачивались так, как предполагала она, то власти разослали уже соответствующие оповещения по посольствам и консульствам всех без исключения дружественных стран, и Стейплс, возможно, тоже занимается по роду своей работы розыском беглянки: эти учреждения постоянно помогают друг другу. Так что уж лучше встретиться с Кэтрин вне стен этого офиса.

– Это так любезно с вашей стороны! – рассыпалась в благодарностях Мари в ответ на предложение секретарши. – Моя подруга тоже будет в восторге!.. Минуточку, вы сказали – Кэтрин?

– Да, Кэтрин Стейплс. У нас другой нет, я-то знаю.

– Я в этом не сомневаюсь, но знакомую моей подруги зовут Кристина… О Боже, что со мной сегодня творится!.. Вы были так добры ко мне! Но я не стану больше надоедать вам и отнимать у вас ваше драгоценное время!

– Очень приятно было пообщаться с вами, милочка! Вы напоминаете мне одного из тех простаков, которые, оказавшись в этих краях, сначала радуются, думая, что купили по дешевке фирменные часики, а когда те быстренько встают, выясняют у часовщика, что весь их механизм состоит из пары скрученных резинок и небольшого маятника. – Секретарша посмотрела выразительно на эрзац-сумку с нашлепкой под фирменную. – О-хо-хо!

– В чем дело?

– Ничего-ничего! Удачи вам в ваших телефонных переговорах!

Мари прождала какое-то время в вестибюле Дома Азии, но затем, опасаясь привлечь к себе излишнее внимание, вышла и около часа прогуливалась взад-вперед по многолюдной улице неподалеку от входа в здание. Было около полудня, но Мари удивилась бы, побеспокойся Кэтрин о ленче, хотя для нее самой обед был бы так кстати!

Чувство голода, однако, не мешало ей предаваться несбыточной, как сознавала она сама, мечте, об осуществлении которой Мари готова была молить на коленях, если бы знала, к кому обратиться. Здесь, на этой самой улице, мог появиться в любую минуту и Дэвид, – впрочем, нет, не Дэвид, а Джейсон Борн, причем неизвестно, в каком облике. Перевоплотившись в Борна, ее супруг мог сделаться и гораздо более хитрым, чем Дэвид. Она видела в Париже, сколь изобретателен и находчив Джейсон, ибо жил он в особом, полном опасностей мире, в котором малейшая оплошность могла обойтись слишком дорого. Каждый шаг, который он замышлял, предварительно многократно просчитывался. «А что, если я?.. А что, если он?..» Там, где царили насилие и жестокость, интеллект играл куда большую роль, чем это могли представить себе выступающие против всякого насилия интеллектуалы. Сами они со своими мозгами сразу бы потерпели фиаско в том мире, который по причине их скудоумия и неспособности к глубокому анализу квалифицировался ими исключительно как варварский и где досужие философствования не стоили и ломаного гроша.

Почему она задумалась сейчас об этом? Да потому, что совсем недавно и она принадлежала к этой публике, как, кстати, и Дэвид. Они свято верили в непогрешимость формулы «cogito, ergo sum» [77]77
  «Я мыслю, следовательно, существую» (лат.) – слова французского философа Рене Декарта (1596–1650).


[Закрыть], и все вокруг казалось таким светлым и понятным! Но теперь они отброшены назад, и им предстояло во что бы то ни стало выстоять в жестокой борьбе за существование и найти друг друга.

А вот и она! Кэтрин Стейплс вышла чинно из Дома Азии и повернула направо. Она была футах в сорока от Мари, и та, расталкивая бесцеремонно людей, бросилась вслед за ней, опасаясь ее упустить… «Старайся никогда не бежать: бегущий человек всегда привлекает к себе внимание»… Но сейчас Мари было не до этого! Главное для нее – поговорить со своей соотечественницей!

Стейплс двинулась к краю тротуара. У обочины ее ждала служебная машина с кленовым листом на дверце, и Кэтрин тут же села на заднее сиденье. Но отъехать она не успела.

– Постойте!.. Подождите! – крикнула Мари, пробившись сквозь толпу и уцепившись за ручку дверцы.

– Простите, что вы сказали? – произнесла громко Стейплс, в то время как шофер, повернувшись проворно, извлек откуда-то пистолет.

– Пожалуйста!.. Это я!.. Из Оттавы!.. Вспомни, мы встречались там!

– Мари, это ты?

– Да! Я в беде, и мне нужна твоя помощь!

– Садись в машину, – сказала Кэтрин Стейплс и, подвинувшись, обратилась к водителю: – Спрячь свою дурацкую игрушку: это моя подруга.

Отказавшись от запланированного ленча под предлогом встречи с английской делегацией, что выглядело вполне правдоподобно, поскольку как раз в те дни велись переговоры с КНР в связи с окончанием в 1997 году срока действия соглашения о статусе Гонконга, сотрудник международного отдела велела шоферу отвезти их к началу Фуд-стрит, или улицы Трапез, в районе дамбы. Там, на протяжении двух кварталов, расположились вплотную друг к другу десятка три ресторанчиков, представлявших собою ни с чем не сравнимое зрелище. Движение транспорта по улице было запрещено, да и вряд ли какая-нибудь машина смогла бы проложить себе путь среди выставленных под открытым небом четырех тысяч столиков – и это не считая тех, что стояли внутри помещений!

Кэтрин с Мари подошли к служебному входу в один из ресторанов. Дверь отворилась через пятнадцать секунд после звонка, и тотчас до них донеслись изнутри ароматы сотни восточных блюд.

– Мисс Стейплс, как я рад вас видеть! – расшаркался перед гостями облаченный в белый поварской фартук китаец, один из многих поваров этого ресторана. – Пожалуйста, пожалуйста! Как всегда, столик вас ждет!

Когда они пробирались через огромную кухню, где вовсю кипела работа, Кэтрин обернулась к Мари:

– Слава Богу, что им перепадают хоть какие-то чаевые: ведь на их ничтожно малое жалованье не проживешь. У владельца этого заведения есть дело и в Квебеке – шикарный ресторан на Сент-Джон-стрит. Когда ему оформляли въездную визу, я позаботилась о том, чтобы не было никаких проволочек.

Она кивнула в сторону свободного столика неподалеку от входа в кухню. Женщины уселись, буквально прорвавшись между официантами, носившимися как угорелые взад и вперед между столами. В зале стоял неумолчный гул.

– Спасибо за столь славный уголок! – поблагодарила подругу Мари.

– Моя дорогая, – проговорила решительно Стейплс своим хорошо поставленным голосом, – любая на твоем месте, одетая вот так, как ты, и решающая подобные же проблемы, вряд ли захотела бы привлекать к себе излишнее внимание.

– Еще бы! А скажи, организаторы званого обеда поверят в твою выдумку относительно английской делегации?

– Конечно же поверят! Наша горячо любимая родина как раз сейчас прикидывает, как бы получше провернуть одно славное дельце. Пекин закупает у нас огромное количество крайне необходимой ему пшеницы… Но ты во всем этом разбираешься не хуже меня, а в том, что касается долларов и центов, возможно, и значительно лучше.

– В последнее время я не очень-то следила за рыночной конъюнктурой.

– Да, я понимаю, – кивнула Стейплс, потом взглянула строго, хотя и доброжелательно, на Мари. В глазах ее застыл вопрос. – Я давно уже здесь, но до нас доходят кое-какие слухи, и, кроме того, мы просматриваем европейскую прессу. Мы были просто потрясены, когда узнали, в какую историю ты влипла. Неоднократно пытались выяснить, что же произошло в действительности, но нас просили не совать нос куда не следует – ради тебя же. «Не устраивайте лишнего шума, – говорили нам. – В ее же интересах оставаться в тени»… Понятно, потом мы услышали, что с тебя сняли все обвинения… О Боже, как же оскорбительно пройти через все то, что выпало на твою долю!.. А затем ты вовсе куда-то пропала, о тебе уже больше никто ничего не слышал.

– Они говорили вам правду, Кэтрин. И в самом деле, в моих, а точнее, в наших интересах было держаться от всех в стороне. На протяжении нескольких месяцев мы были вынуждены скрываться, а когда вернулись к более или менее нормальному образу жизни людей цивилизованных, то поселились в одном отдаленном местечке под именами, которые знали лишь несколько человек, но и там, как прежде, к нам были приставлены телохранители.

– Почему ты говоришь все время во множественном числе: «мы», «наши», «нас»?

– Дело в том, что я вышла замуж за человека, о котором писали в газетах. Само собой разумеется, у него мало что общего с тем типом, за которого его выдавала пресса. Лишь немногие знали, что он действовал как строго засекреченный агент по заданию американского правительства. Значительную часть своей жизни ему пришлось посвятить выполнению более чем странных поручений.

– И вот теперь ты в Гонконге и сообщаешь мне о том, что попала в передрягу?

– Да, все так: я в Гонконге и в ситуации далеко не из лучших.

– А если я рискну сделать вывод, что нынешние твои невзгоды как-то связаны с прошлогодними событиями?

– То будешь совершенно права.

– И что же сможешь ты мне рассказать?

– Все, что знаю сама. Я рассчитываю на твою помощь, но буду вправе обратиться к тебе за ней лишь в том случае, если ты будешь знать об этом деле ровно столько же, сколько и я.

– Я люблю, когда изъясняются лаконично. Не только из-за того, что при этом более четко формулируются мысли, но и потому, что лаконичный язык, как правило, довольно полно характеризует самого говорящего. Итак, ты утверждаешь, что пока я всего не узнаю, мне едва ли что удастся сделать для тебя?

– Это не совсем так, но суть ты схватила верно.

– Ладно, это я так, просто хотела уточнить кое-что. В nouvelle diplomatic [78]78
  Новая дипломатия (фр.).


[Закрыть]показная откровенность является одновременно и ширмой, за которой обделываются разные делишки, и одним из приемов борьбы с контрагентом. Довольно часто она используется для маскировки истинных намерений или обезоруживания противника. Возьми хотя бы недавние заявления твоей новой родины – новой, конечно, лишь постольку, поскольку ты вышла замуж за иностранца…