Текст книги "На повестке дня — Икар"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 48 страниц)

Глава 24

Кендрик стоял у окон, выходящих на широкую дугообразную подъездную аллею перед стерильным домом. Прошло уже больше часа с тех пор, как ему позвонил Деннисон и сообщил, что самолет из Каира приземлился, Рашад посадили в ожидающую ее правительственную машину, и она уже на пути в Синуид-Холлоу в сопровождении эскорта. Глава президентского аппарата довел до сведения Эвана, что сотрудница ЦРУ выразила резкое недовольство тем, что ей не позволили сделать телефонный звонок с базы военно-воздушных сил Эндрюс.

– Закатила скандал и отказалась садиться в машину, – пожаловался он. – Заявила, что ни слова не слышала от своего непосредственного начальника, а потому военно-воздушные силы могут идти месить песок. Вот стерва проклятая! Я ехал на работу, мне позвонили в лимузин. Знаете, что она мне сказала? Мне! «Да кто вы, черт побери, такой?» Вот так и выпалила! Потом, чтобы сильнее разбередить рану, отвернулась от трубки и громко кого-то спросила: «Что еще за Деннисон?»

– Это все та скромная, незаметная жизнь, которую, вы ведете, Герб. Кто-нибудь ей объяснил?

– Эти ублюдки рассмеялись! Тогда я сообщил ей, что она подчиняется приказам президента и либо садится в нашу машину, либо рискует провести пять лет в Ливенуорте.

– Это мужская тюрьма.

– Да знаю! Хм! Она будет на месте через час или около того. Помните, если все разболтала она, ее получаю я.

– Возможно.

– У меня будет приказ президента!

– А я зачитаю его в вечерних новостях. С примечаниями.

– Черт!

Кендрик уже собрался отойти от окна, чтобы выпить еще чашку кофе, когда увидел, что в начале подъездной аллеи показалась машина невзрачного серого цвета. Она промчалась по аллее и остановилась перед каменным порогом. Из левой задней дверцы быстро вылез майор военно-воздушных сил, стремительно обошел машину и открыл ближнюю к тротуару дверцу, чтобы выпустить пассажирку.

Щурясь от яркого солнечного света, из машины вышла женщина, которую Эван знал под именем Калейлы, взволнованная и неуверенная. Она была без шляпки, темные волосы спадали ей на плечи. На Адриенне Калейле были белый жакет и зеленые брюки, на ногах – туфли на низком каблуке. Справа, под мышкой, она сжимала большую белую сумку. Как только Кендрик ее увидел, на него нахлынули воспоминания о том вечере в Бахрейне. Вспомнил шок, который испытал, когда Калейла появилась в дверях причудливой королевской спальни – ее позабавило, что он поспешил укрыться под простыней. Вспомнил и то, как, несмотря на панику, замешательство и боль, а возможно, и в дополнение к этим чувствам, был поражен холодной прелестью ее резко очерченного лица европейско-арабского типа, ослепительным блеском ума, светящимся в глазах.

Все-таки он прав, это – поразительная женщина. Даже сейчас, направляясь к массивной двери стерильного дома, № ей предстояло встретиться с неизвестностью, она держалась прямо, почти вызывающе. Кендрик бесстрастно наблюдал за ней. Он не ощущал памятной теплоты, только холодное, напряженное любопытство. В тот вечер в Бахрейне Калейла лгала ему. Ложь была в том, о чем она говорила, и в том, про что умолчала. Интересно, подумал Эван, будет ли лгать снова?

Майор ВВС открыл перед Адриенной Рашад дверь огромной гостиной. Она вошла и застыла, уставившись на Эвана. Ее глаза не излучали удивления – в них светился только тот же холодный блеск ума.

– Я пойду, – сказал офицер ВВС.

– Благодарю вас, майор. – Дверь закрылась, и Кендрик шагнул вперед. – Здравствуй, Калейла. Калейла, ведь так?

– Как скажете, – спокойно произнесла она.

– Но ведь тебя зовут не Калейла, верно? Адриенна – Адриенна Рашад.

– Как скажете, – повторила она.

– Немного чересчур, не находишь?

– Все это очень глупо, конгрессмен. Вы вызвали меня сюда, чтобы я дала вам еще одну хвалебную характеристику? Если да, то я не сделаю этого.

– Характеристику? Вот уж чего я хотел бы в последнюю очередь.

– Хорошо, рада за вас. Уверена, представитель от Колорадо получит любую поддержку, которая ему нужна. Значит, здесь все-таки нет нужды в человеке, жизнь которого, как и жизни очень многих его коллег, зависит от анонимности? Не нужно делать шаг вперед и вносить вклад в дело вашего восхваления? Произносить здравицы в вашу честь?

– Вы так считаете? Думаете, я жажду восхваления и здравиц?

– А что прикажете думать? Что вы увезли меня от моей работы, раскрыли перед посольством и ВВС, возможно, разрушили мою «крышу», которую я создавала в течение нескольких лет, только потому, что были со мной близки? Это произошло однажды, но, уверяю вас, больше не повторится.

– Эй, погодите, прекрасная дама, – возразил Эван. – Ради Христа, не будем ворошить прошлое. Тогда я не знал, где нахожусь, что случилось или что еще произойдет. Я был испуган до смерти и понимал, что мне предстоит совершить такое, о чем раньше и подумать не мог.

– А еще вы были измучены, – добавила Адриенна Рашад. – И я тоже. Бывает.

– Свонн так и говорил...

– Подонок.

– Нет, не надо. Фрэнк Свонн – не подонок...

– Употребить другое слово? Например, сводник? Бессовестный сводник.

– Вы ошибаетесь. Не знаю, что у вас с ним было, но дело свое он знает.

– Например, принося вас в жертву?

– Может быть... Признаю, мысль не очень привлекательная, но ему тоже как следует досталось.

– Оставьте это, конгрессмен. Зачем я здесь?

– Потому что мне надо кое-что узнать, и вы остались одна, кто может мне это сказать.

– Что же?

– Кто предал гласности мою оманскую историю? Кто нарушил соглашение? Мне сказали, у тех, кто знает, что я ездил в Оман, – а их чертовски мало, как говорится, очень тесный круг, – нет ни одной причины, чтобы об этом рассказывать, и зато много, чтобы молчать. Не считая Свонна и того, кто у него заведует компьютерами, человека, которому он безгранично доверяет, обо мне знали только семеро. Шестерых проверили – результат абсолютно отрицательный. Остались вы – седьмая.

Адриенна Рашад не шевельнулась, лицо ее было бесстрастным, глаза излучали ярость.

– Вы – любитель, невежественный, самонадеянный любитель, – медленно и язвительно произнесла она.

– Можете ругать меня самыми последними словами, – гневно отозвался Эван, – но я собираюсь...

– Прогуляемся, конгрессмен? – Женщина из Каира подошла к большому эркеру на противоположной стороне комнаты, выходящему на причал у каменистой береговой линии Чесапика.

– Что?

– Здесь такой же гнетущий воздух, как и компания. Пожалуйста, я бы хотела прогуляться. – Рашад подняла руку и указала на улицу, затем дважды кивнула, как бы усиливая свою просьбу.

– Ладно, – пробормотал Кендрик, сбитый с толку. – Там, позади вас, есть запасной выход.

– Вижу. – Адриенна Калейла направилась к двери. Они вышли в вымощенный плитами внутренний дворик, примыкающий к ухоженной лужайке и дорожке, которая вела вниз, к причалу. Если там когда-нибудь и были лодки, привязанные к сваям или пришвартованные в пустых доках, подпрыгивавших на волнах, то сейчас их убрали из-за осенних ветров.

– Теперь разглагольствуйте дальше, конгрессмен, – разрешила сотрудница ЦРУ. – Не стоит лишать вас этого удовольствия.

– Да прекратите же, мисс Рашад, или как вас там?! – Эван остановился на белой бетонной дорожке на полпути к берегу. – Если, по-вашему, я «разглагольствую», то вы ужасно ошибаетесь...

– Бога ради, не останавливайтесь! Поговорим о чем хотите и даже более того, дурак вы этакий.

Справа от причала берег залива представлял собой смесь темного песка и камней, обычную для Чесапика, слева стоял также обычный сарай для лодок. Больше по виду, нежели на самом деле казалось, что среди них можно укрыться. Видимо, это и привлекло оперативного агента из Каира. Она резко свернула вправо. По песку и камням, близко от мягко плещущихся волн они пошли до того места, где начинались деревья, но продолжили идти дальше, пока не добрались до большого камня, выраставшего из земли у самой кромки воды. Огромный дом отсюда уже не был виден.

– Это подойдет, – сказала, остановившись, Адриенна Рашад.

– Подойдет? – воскликнул Кендрик. – Для чего вообще понадобился этот моцион? Но, раз уж мы здесь, давайте кое-что проясним. Я признателен вам за то, что вы, вероятно, спасли мне жизнь – повторяю, вероятно, это невозможно доказать, но я вам не подчиняюсь, и, по здравом размышлении, я все-таки не дурак, невзирая на мой статус любителя. Однако сейчас это вы отвечаете на мои вопросы, а не наоборот.

– Вы закончили?

– Даже не начинал.

– Тогда, прежде чем начнете, позвольте затронуть поднятые вами специфические проблемы. Моцион понадобился для того, чтобы мы убрались оттуда. Полагаю, вы в курсе, что это – надежный дом.

– Конечно.

– И что любые разговоры во всех комнатах, включая туалет и ванную, записываются?

– Нет, я знал, что телефон...

– Спасибо, мистер Любитель.

– Мне, черт подери, скрывать нечего...

– Потише. Говорите в сторону воды, как я.

– Что? Почему?

– Электронный уловитель голоса. Деревья исказят звук, потому что здесь нет прямого визуального радиуса действия...

– Что?

– Лазеры усовершенствовали технологию...

– Что-что?

– Заткнитесь! Говорите шепотом.

– Повторяю: мне совершенно нечего скрывать. Вам-то, может, и есть, а вот мне – нет!

– Правда? – Рашад прислонилась к огромному камню, глядя вниз, на мелкие, медленно набегающие волны, спросила: – Хотите вовлечь Ахмата?

– Я упоминал о нем. Президенту. Ему следует знать, как помог этот парень...

– О, Ахмат это оценит! А его личный врач? А двое его двоюродных братьев, которые помогали вам и охраняли вас? А эль-Баз и пилот, доставивший вас в Бахрейн?.. Их всех могут убить!

– Не считая Ахмата, я никогда никого не упоминал...

– Имена несущественны. Важны занимаемые людьми должности.

– Бога ради, это же президент Соединенных Штатов!

– И он, вопреки слухам, действительно общается без микрофонов?

– Конечно.

– А вам известно, с кем он говорит и насколько его собеседники надежны в вопросах соблюдения максимальной безопасности? А сам он это знает? Вы знакомы с людьми, которые занимаются прослушкой в этом доме?

– Разумеется, нет.

– А как же я? Я – оперативный сотрудник разведки с прочной «крышей» в Каире. Вы, может, и обо мне рассказывали?

– Да, но только Свонну.

– Я не имею в виду, что вы говорили с человеком, облеченным властью, который все знал, потому что руководил операцией, я имею в виду кого-то там, именно там. Начни вы допрашивать меня прямо в том доме наверху, разве вы не могли бы выдать кого-то или всех этих людей, которых я только что назвала? И чтобы сорвать банк, мистер Любитель, Разве не упомянули бы Моссад?

Эван закрыл глаза.

– Мог бы, – признал он негромко, кивнув. – Если бы мы начали спорить.

– Спор был неизбежен, вот почему я вытащила вас оттуда и привела сюда.

– Там, наверху, все на нашей стороне! – запротестовал Кендрик.

– Уверена, что это так, – согласилась Адриенна, – но нельзя представить силу и слабости людей, с которыми мы незнакомы и которых не можем видеть, правда?

– Вы параноик.

– Это особенности моей работы, конгрессмен. Более того, вы действительно дурак несчастный. Полагаю, я достаточно это продемонстрировала, показав, что вы ничего не знаете о «надежных» домах. Опуская вопрос о том, кто кому подчиняется, потому что это несущественно, вернусь к пункту первому. По всей вероятности, я все-таки не спасла вам жизнь в Бахрейне, а, наоборот, из-за этого подонка Свонна поставила вас в невыгодное для защиты положение, которое у нас и у опытных пилотов называется точкой, откуда возврат невозможен. На то, что вы останетесь в живых, не рассчитывали, мистер Кендрик, и я действительно возражала против этого.

– Почему?

– Потому что мне было не все равно.

– Из-за того, что мы...

– Это тоже несущественно. Вы были порядочным человеком, пытавшимся совершить порядочный поступок, к которому не были подготовлены. Как выяснилось, были и другие, кто помог вам куда больше меня. Я сидела у Джимми Грэйсона в кабинете, и мы оба испытали облегчение, получив сообщение, что самолет с вами на борту взлетел из Бахрейна.

– Грэйсон? Он – один из тех семерых, знавших, что я там был.

– Нет, до последнего часа не знал, – возразила Рашад. – Даже я не сказала ему этого. Должно быть, сообщили из Вашингтона.

– Выражаясь языком Белого дома, вчера утром его насадили на вертел.

– За что?

– Чтобы проверить, не он ли проболтался обо мне.

– Кто, Джимми? Это даже еще глупее, чем предполагать, будто язык распустила я. Грэйсон просто жаждет стать начальником. И не больше меня хочет, чтобы ему перерезали горло.

– Как вы просто все объясняете!

– О Джимми?

– Нет. О себе.

– Понятно. – Женщина, называвшая себя Калейлой, отодвинулась от камня. – Думаете, я все это отрепетировала? Разумеется, сама с собой, потому что черта с два могла бы к кому-нибудь обратиться? И конечно, я наполовину арабка...

– Там, наверху, вы вошли так, словно ожидали увидеть именно меня. Я ни в коей мере не оказался для вас сюрпризом.

– Да, ожидала. И нет, не были.

– Почему да и почему нет?

– Вас вычислила, полагаю, методом исключения. А по второму пункту у меня договоренность с одним знакомым, который охраняет меня от подлинно-подлинных сюрпризов. Последние полтора дня вы, конгрессмен, – «горячая» новость по всему Средиземноморью. Многие, включая меня, потрясены. Я боюсь не только за себя, но и за других людей, помощью которых пользовалась где только можно и нельзя, чтобы держать вас в поле зрения. Поверьте, это очень непросто – создать сеть, основанную на доверии, а теперь это доверие подвергается сомнению. Так что, как видите, мистер Кендрик, вы зря потратили немалые деньги налогоплательщиков на то, чтобы доставить меня сюда и задать вопрос, на который вам мог бы ответить любой опытный разведчик.

– Может, вы меня продали? Продали мое имя за деньги?

– Чего ради? Спасения собственной жизни, что ли? Или жизней тех, кого я использовала, чтобы следить за вами, людей, важных для меня и выполняемой мною работы, которая, по-моему, представляет реальную ценность, что я пыталась объяснить вам еще в Бахрейне? Вы что, действительно в это верите?

– О Боже, я уже не знаю, чему верить! – признался Эван, шумно вздохнув. – Все, что я хотел сделать, все, что планировал, пошло прахом. Ахмат больше не хочет меня видеть, я не могу вернуться – ни туда, ни в какой-либо другой эмират в районе заливов. Уж он об этом позаботится.

– Так вы что, правда хотели вернуться?

– Больше, чем что-либо другое. Мне хотелось вернуться к той жизни, когда я проделал мою лучшую работу. Но сначала мне надо было найти и уничтожить сукина сына, который все изуродовал, убивая ради убийства...

– Махди. – Рашад кивнула. – Ахмат мне говорил. Вы сделали это. Ахмат молод, и он еще изменит свое отношение к вам. Со временем поймет, что вы там для всех совершили, и почувствует благодарность... – Она вдруг улыбнулась и уже иным, мягким голосом проговорила: – Понимаешь, я решила, что ты, возможно, сам раздул эту историю. Но ведь ты этого не делал, правда?

– Кто, я? Да ты с ума сошла! Через шесть месяцев я уберусь отсюда!

– Так все это случилось не из-за твоего политического тщеславия?

– Да нет же, Господи! Я бросаю всю эту политику, ухожу! Только теперь мне некуда идти. Кто-то пытается меня остановить, сделать кем-то, кем я на самом деле не являюсь. Да что же, черт побери, со мной происходит?

– Сразу, навскидку, я сказала бы, что тебя эксгумируют.

– Что-что со мной делают? И кто?

– Кто-то, считающий, что тобой пренебрегают. Полагающий, что ты заслуживаешь публичного признания.

– Я его совершенно не хочу! Но президент думает иначе. Решил в следующий вторник наградить меня медалью Свободы в этой чертовой Голубой комнате под оркестр морской пехоты! Я противился этому, как мог, а этот сукин сын заявил. что мне необходимо объявиться, потому что он, видите ли. отказывается выглядеть «жалким ублюдком». Хорошенькая аргументация!

– Очень по-президентски... – Рашад внезапно оборвала себя. – Давай прогуляемся, – быстро предложила она, заметив, что у причала появились двое мужчин в белых костюмах обслуги «стерильного» дома. – Не оглядывайся! Держись беззаботно. Давай спустимся к берегу.

– Говорить можно? – спросил Кендрик, шагая за ней.

– Ничего важного. Подожди, пока повернем.

– Почему? Думаешь, они могут нас услышать?

– Возможно, хотя я не уверена.

Они шли вдоль извилистой береговой линии до тех пор, пока деревья не скрыли их от двоих мужчин на причале.

– Японцы разработали ретрансляторы направленного действия, хотя я никогда таких не видела, – продолжила Рашад. Потом остановилась и взглянула на Эвана. Ее умные глаза смотрели вопрошающе. – Ты говорил с Ахматом?

– Вчера. Он велел мне убираться к черту, но не возвращаться в Оман. Никогда.

– Ты ведь понимаешь, что я тебя проверю, да? В первую секунду Кендрик удивился, потом пришел в ярость. Эта женщина допрашивала его, обвиняла, а теперь еще намерена и проверить.

– Мне наплевать на то, что ты сделаешь, меня беспокоит только то, что ты, возможно, уже сделала. Ты убедительна, Калейла, то есть, извините, мисс Рашад, и, возможно, сама веришь в то, о чем говоришь, но тем шестерым, которые знают обо мне, есть что терять, и они ничего не приобрели бы, рассказав о том, что я был в Маскате в прошлом году.

– А уж мне, конечно, нечего терять, кроме собственной жизни и жизней тех, кого я собирала на моем участке? Кстати, некоторые из этих людей мне очень дороги. Прекрати этот надоевший спор, конгрессмен, смешно. Ты не просто любитель, ты невыносим.

– Знаешь, но ты ведь могла и ошибиться! – Кендрик был раздражен. – Я был почти готов поделиться с тобой своими сомнениями, даже намекнул на это Деннисону, сказав ему, что не позволю тебя повесить за это.

– О, вы слишком добры, сэр!

– Нет, я на самом деле так думал. Ты ведь и правда спас-ria мне жизнь, и если ты по ошибке, случайно вымолвила мое имя...

– Не упорствуй в своей глупости, – перебила его Рашад. – Вероятнее, гораздо вероятнее, что подобную ошибку совершил кто-то из остальных пятерых, но не Грэйсон и не я. Мы работаем в полевых условиях и не допускаем ошибок такого рода.

– Давай пройдемся, – предложил Эван.

Никаких охранников на сей раз поблизости не было, его побуждали двигаться сомнения и замешательство. Трудность заключалась в том, что он ей верил, как верил и тому, что сказал о Калейле Мэнни Вайнграсс: «Она не имеет никакого отношения к твоему разоблачению. Это только усилит ее стыд и еще сильнее воспламенит тот безумный мир, в котором она живет». А когда Кендрик возразил, что другие не могли этого сделать, Мэнни добавил: «Тогда за другими есть еще другие».

Они дошли до ухабистой проселочной дороги, которая пролегала среди деревьев и вела, очевидно, к каменной ограде имения.

– Обследуем? – предложил Эван.

– Почему бы и нет? – отозвалась Адриенна.

– Слушай, – продолжил он, когда бок о бок они начали взбираться по лесистому склону, – скажем, я тебе верю...

– Спасибо большое.

– Да ладно, я правда тебе верю! И поэтому сейчас скажу то, что знают только Свонн и Деннисон. Другие не знают, по крайней мере я так думаю.

– А ты уверен, что стоит говорить?

– Мне нужна помощь, а они не могут мне помочь. Может, ты сможешь. Ты ведь была там со мной и знаешь столько всего из того, что мне неизвестно: как сохранять события в тайне, как передавать секретную информацию тем, для кого она предназначена, в общем, процедуры такого рода.

– Да, я что-то знаю, но никоим образом не все. Моя база – в Каире, а не здесь. Но продолжай.

– Недавно Свонна навестил какой-то человек, блондин с европейским акцентом, который располагал подробнейшей информацией обо мне. Фрэнк назвал это «ПД».

– Предшествующие данные, – перевела на нормальный язык Рашад. – Еще так называются привилегированные детали. Обычно их добывают из подвалов.

– Подвалы? Что еще за подвалы?

– По-нашему – засекреченные разведывательные материны. Продолжай.

– Этот блондин заявил Франку, поразив его – на самом деле поразив! – что, по его мнению, во время того кризиса с заложниками меня послал в Маскат Госдеп.

– Что-о? – Адриенна схватила Кендрика за руку. – Кто он?

– Никто не знает. Его никто не может найти. А сведения, которые он сообщил о себе, чтобы попасть к Фрэнку, оказались фальшивыми.

– Боже всемогущий! – прошептала Рашад, глядя на поднимающуюся вверх тропу. Сквозь стену деревьев, растущих наверху, пробивался солнечный свет. – Задержимся здесь ненадолго, – спокойно попросила она. – Сядь. – А когда они опустились на тропу, окруженную толстыми стволами деревьев и густой листвой, спросила: – И что же дальше?

– Ну, Свонн попытался отшить его; даже показал ему записку к госсекретарю, которую мы составляли с ним вместе – в ней мои услуги отвергались. Но видимо, тот человек не поверил Фрэнку и продолжил свои раскопки, пока все не узнал. Все появившееся вчера утром в печати настолько точно, что может исходить только из оманских материалов – по-вашему, из подвалов.

– Знаю, знаю. – Ярость в голосе Рашад смешивалась со страхом. – Боже мой, кого-то ведь достали!

– Одного из семерых, то есть шестерых, – быстро поправился Эван.

–Кто эти люди? Я не имею в виду Свонна и его компьютерщика из «Огайо-4-0». Кроме Деннисона, Грэйсона и меня?

– Госсекретарь, министр обороны и председатель Объединенного комитета начальников штабов.

– Ни к одному из них даже близко подойти нельзя.

– Ну а компьютерщик? Его зовут Брюс, Джералд Брюс, и он молод. Фрэнк за него ручается, но ведь это лишь его суждение.

– Вряд ли. Фрэнк Свонн – подонок, но не думаю, что его можно так провести. Человек вроде Брюса – первый, на кого в таком случае падает подозрение, а тот наверняка знает, что рискует провести тридцать лет в Ливенуорте.

Эван улыбнулся:

– Деннисон грозил и тебе провести там пять лет.

– Я сказала ему, что это мужская тюрьма. – Адриенна тоже усмехнулась.

– И я, – засмеялся Кендрик. – А все-таки, почему ты села в правительственную машину?

– Из чистого любопытства. Вот единственный ответ, который я могу тебе дать.

– Ответ принимается... Итак, на чем мы остановились? Семеро вне игры, а европеец-блондин в игре.

– Не знаю. – Неожиданно Рашад снова тронула его за руку. – Мне нужно задать тебе несколько вопросов, Эван...

– Эван? Спасибо.

– Простите, конгрессмен. Это действительно была ошибка.

– Не извиняйся, пожалуйста. По-моему, мы имеем право называть друг друга по имени.

– Значит, ты остановился...

– Не возражаешь, если я буду называть тебя Калейлой? Мне так удобнее.

– И мне. Моя арабская половина всегда негодовала на Адриенну за отступничество.

– Задавай свои вопросы... Калейла.

– По крайней мере, ты не произносишь мое имя как «Койлейла»... Ладно. Когда ты решил поехать в Маскат? Принимая во внимание обстоятельства и твои возможности, ты попал туда поздно.

Кендрик перевел дыхание.

– Я был в Аризоне – преодолевал пороги. Только добравшись до базового лагеря под названием Лава-Фоллз, впервые за несколько недель услышал радио. Вот тогда понял, что должен попасть в Вашингтон... – И он подробно рассказал о безумных восьми часах своего путешествия из примитивного лагеря в горах в кабинеты Госдепартамента и сложный компьютерный комплекс под названием «Огайо-4-0», закончив повествование словами: – Там мы со Свонном заключили наше соглашение, и я отправился в путь.

– Вернемся немного назад, – предложила Калейла, впервые за все время рассказа Кендрика отводя взгляд от его лица. – Итак, ты нанял гидроплан, чтобы добраться до Флагстаффа, где попытался зафрахтовать самолет до округа Колумбия. Верно?

– Да, но регистратор чартерных рейсов сказал, что слишком поздно.

– Ты был встревожен, – предположила разведчица. – Вероятно, зол. Должно быть, немного использовал свое положение. Конгрессмен от великого штата Колорадо и так далее.

– Больше чем немного, гораздо больше всяких «и так далее».

– Ты добрался до Феникса и вылетел первым же гражданским коммерческим рейсом. Как ты платил за билет?

– По кредитной карте.

– Плохо, – отреагировала Калейла. – Но ты не мог этого знать. Откуда тебе было известно, к кому надо обратиться в Госдепе?

– Этого я не знал. Но не забывай, я долгие годы проработал в Омане и Эмиратах, так что примерно представлял, кто мне нужен. А поскольку мне в наследство досталась опытная секретарша с инстинктами уличной кошки, я ей сказал, кого нужно искать. Четко объяснил, что это, вне сомнения, должен быть человек из Консульской службы Госдепа, секции Среднего Востока или Юго-Западной Азии. Большинство американцев, которые там работают, знакомы с такими людьми – часто до тошноты.

– Значит, секретарша с инстинктами уличной кошки начала повсюду названивать и расспрашивать. Должно быть, кое-кого это удивило. Был ли у нее список людей, которым она звонила?

– Не знаю. Никогда не спрашивал ее об этом. Все происходило в каком-то безумии. Во время полета из Феникса я поддерживал с нею связь по телефону. К моменту моего приземления она сократила круг поиска до четырех-пяти человек, из которых лишь один считался экспертом по Эмиратам – заместитель директора Консульской службы Фрэнк Свонн.

– Было бы интересно узнать, сохранила ли твоя секретарша список?

– Я позвоню ей.

– Только не отсюда. Кроме того, я не, закончила... Итак, ты пошел в Госдеп, чтобы найти Свонна. Значит, зарегистрировался на входе у охраны.

– Естественно.

– А уходя оттуда, отметился?

– Разумеется, нет. Ведь меня спустили на лифте прямо к стоянке и доставили домой на машине Госдепа.

– К тебе домой?

– Конечно. Перед отлетом в Оман надо было собрать кое-какие вещи...

– А шофер? – перебила его Калейла. – Он обращался к тебе по имени?

– Нет, ни разу. Хотя сказал фразу, которая меня потрясла. Я спросил, не зайдет ли он ко мне перекусить или выпить кофе, пока я буду собираться, а он ответил: «Вы из „Огайо-4-0“! Предельная бдительность, сэр!»

– Это означает, что сам он не оттуда, – заметила Рашад. – И вы остановились перед твоим домом?

– Да. Когда я вышел, то увидел у тротуара другую машину примерно в ста футах от нас. Должно быть, она следовала за нами – на этой части дороги других домов нет.

– Вооруженный эскорт, – кивнула Калейла. – Свонн прикрывал тебя начиная с минуты-один, и был прав. У него было ни времени, ни ресурсов, чтобы проследить за всем, что случилось с тобой минус-один. Эван, сбитый с толку, попросил:

– Будь добра, объясни, что все это значит?

– Минус-один – это все то, что произошло до того, как ты связался со Свонном. Богатый злой конгрессмен нанимает самолет во Флагстафф и производит много шума, потому что желает немедленно вылететь в Вашингтон. Ему отказывают. Тогда он летит в Феникс, где, несомненно, тоже требует, чтобы ему дали билет на первый же рейс до Вашингтона, и платит по кредитной карточке. А еще названивает своей секретарше с инстинктами уличной кошки и приказывает ей найти человека, которого сам не знает, но уверен, что такой должен работать в Госдепартаменте. Секретарша звонит самым разным людям – по-моему, ты употребил слово «безумие», – которых должно было заинтересовать, почему она им звонит. Потом предоставляет тебе суженный кворум – это значит, что она контактировала со многими своими знакомыми, которые могли дать ей нужную информацию и наверняка тоже заинтересовались причиной ее звонков. Далее, ты возникаешь в Госдепе, требуя встречи с Фрэнком Свонном. Я права? В том твоем состоянии ты ведь требовал встречи с ним?

– Да. Меня водили за нос, говорили, что его нет, но я знал, что он на месте, моя секретарша подтвердила это. Я проявил настойчивость, и наконец мне разрешили спуститься к нему в кабинет.

– А после того как вы со Свонном поговорили, он решил отправить тебя в Маскат.

– И что?

– Тот узкий маленький круг, о котором ты говорил, не был ни очень маленьким, ни очень узким. Ты делал то, что сделал бы любой человек на твоем месте в таком же стрессовом состоянии. Но во время своего взбалмошного путешествия от Лава-фоллз до Вашингтона ты изрядно наследил. Многие запомнили твое имя и громкие настойчивые требования скорейшего вылета, тем более что все происходило в ночное время. Потом ты объявляешься в Госдепартаменте, где производишь еще больше шума – между прочим, зарегистрировавшись у охраны на входе, но не отметившись на выходе, – пока тебе не разрешают спуститься в кабинет Свонна.

– Да, но...

– Дай мне закончить, пожалуйста, – вновь перебила его Калейла. – Ты все поймешь, а я хочу, чтобы у нас сложилась полная картина... Итак, вы со Свонном беседуете, заключаете ваше секретное соглашение, и, говоря твоими словами, ты отправляешься в Маскат. Но первую часть пути проделываешь к своему дому в машине с шофером, который не являлся частью «Огайо-4-0», так же как и охранники в вестибюле. Шофера просто назначил диспетчер, а охранники на дежурстве выполняли свои обычные обязанности. Они не относятся к привилегированным кругам; там, наверху, с них не берут подписку о неразглашении того, что они видят и слышат на работе. Но это люди. Они идут домой, рассказывают женам и друзьям про что-то не совсем обыденное, случившееся в их обычно скучной жизни. Возможно, даже отвечают на вопросы, небрежно заданные какими-то людьми.

– Ты права, так или иначе все они знали, кто я такой...

– Так же как множество других людей в Фениксе, Флагстаффе, и всем им было ясно: этот важный человек расстроен, этот конгрессмен чертовски спешит, эта большая шишка чем-то озабочена. Видишь, какой след ты оставил за собой?

– Вижу, но кто же мог доискиваться?

– Не знаю, и это беспокоит меня больше, чем я могу тебе сказать.

– Кто бы это ни был, а мою жизнь он разбил вдребезги! Только кто бы это мог быть?

– Тот, кто нашел лазейку, дыру в твоем пути от отдаленного лагеря под названием Лава-Фоллз до террористов в Маскате. Тот, кто наткнулся на нечто, вызвавшее у него желание искать дальше. Может, это были звонки твоей секретарши, или шум, устроенный тобой у стойки охраны Госдепартамента, или даже нечто настолько же безумное, как, например, слухи о каком-то неизвестном американце, который содействовал разрешению оманского кризиса. На кого-то это произвело впечатление и могло побудить к размышлениям. Потом другие факты все поставили на свое место – и готово.

Эван накрыл ее руку, лежащую на грязной тропинке, своей ладонью.

– Мне нужно узнать, кто он, Калейла. Понимаешь, узнать.

– Но мы и так знаем, – мягко напомнила она. – Это блондин с европейским акцентом.

– Но почему? – Кендрик убрал свою руку. Калейла с сочувствием посмотрела на него:

– Знаю, тебя волнует ответ на этот вопрос, но меня тревожит другое.

– Не понимаю.

– Кем бы ни был тот блондин, кого бы ни представлял, он проник в наши подвалы и вынес оттуда то, что ни в коем случае не должен был получить. Я ошеломлена, Эван, я просто оцепенела, и эти слова недостаточно сильны для того, чтобы выразить мои чувства. Не только из-за того, что сделали с тобой, но и из-за того, что сделали с нами. Нас скомпрометировали, проникнув в такое место, куда по определению проникнуть невозможно. Если эти люди – кем бы они ни были – могут откопать сведения о тебе из глубочайших, самых защищенных архивов, какие у нас есть, то они могут узнать и много другого, к чему доступа не должно быть буквально ни у кого. При нашей работе многим это может стоить жизни. Очень неприятно.