Текст книги "На повестке дня — Икар"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 48 страниц)

– Я хочу видеть этого конгрессмена, кто бы он ни был, в моем шоу в следующее воскресенье.

* * *

В субботу, как обычно, шла передача комедийного актера Чейза Чеви «В субботу вечером в прямом эфире».

– Говорю же тебе, мама, я никогда в жизни не видела его таким! – кричала в трубку молодая женщина. – Хочу сказать он был абсолютно пьян. Спасибо, какой-то милый иностранец привез его домой! Он сказал, что подобрал его у ресторана в Вашингтоне. Едва держался на ногах. Ты можешь себе такое представить? Этот добрый христианин узнал его и решил, что лучше привезти его домой. Но что самое смешное, мамочка, я всегда считала, что он вообще не прикасается к спиртному. Очевидно, я была не права. Сегодня утром мой муженек заявил, что вообще ничего не помнит, абсолютно ничего... Боже милостивый, он в дверях... его вывернуло наизнанку, прямо на ковер!

* * *

– Где я, черт возьми? – прошептал Эрвин Партридж-старший, тряся головой и пытаясь сфокусировать взгляд на зашторенных окнах комнаты в мотеле. – Это какое-то крысиное гнездо.

– Вы недалеки от истины, – произнес светловолосый молодой человек, подходя к кровати, на которой тот лежал. – Правда, грызуны, которые нередко навещают это место, проводят здесь не более одного-двух часов.

– Это вы? – простонал член палаты представителей от штата Алабама, уставясь на чеха. – Что вы со мной сделали?

– Не с вами, сэр, а для вас, – ответил Варак. – К счастью, мне удалось вытащить вас из весьма затруднительной ситуации, в которой вы чуть было не оказались.

– Что произошло? – Партридж поднялся и сел, опустив ноги на пол. Он спал в костюме и, судя по всему, еще не пришел в себя.

– Один из моих клиентов ужинал в ресторане «Карридж-Хаус» в Джорджтауне, где вы встречались с конгрессменом из Северной Дакоты. Когда произошло недоразумение, он позвонил мне. И здесь вам опять повезло, потому что я живу неподалеку и вовремя смог приехать в ресторан. Между прочим, вы здесь, кажется, не зарегистрировались.

– Минуточку! – рявкнул Партридж. – Все это чушь собачья! Встреча между мной и этим проповедником была срежиссирована. Кто-то позвонил ему в офис и сообщил, будто я хочу встретиться с ним по неотложному делу. Точно такой же звонок раздался и в моем офисе. На утреннем заседании мы собирались заслушать Бэрриша, этого осла из Пентагона, поэтому мы оба решили, что имеет смысл переговорить друг с другом. Мы встречаемся, я спрашиваю, что происходит, он задает мне тот же самый вопрос!

– К сожалению, сэр, мне об этом ничего не известно.

– Наглый врун! Что еще за недоразумение?

– Вы перебрали...

– Чушь! Я выпил всего один говенный мартини, а что до святоши, так тот вообще пил лимонад!

– Ну уж если это правда, то я бы сказал, у вас странная реакция на мартини, поскольку вы уткнулись лицом в стол, а ваш собеседник пытался выпить соль из солонки.

Председатель комитета Партридж пристально поглядел на чеха:

– Теперь мне все понятно! Вы подмешали нам обоим сильнодействующий наркотик, – произнес он.

– До прошлого вечера я никогда прежде не был в этом ресторане.

– Вы лжец, причем весьма умелый. Кстати, который сейчас час? – Партридж вскинул руку и посмотрел на часы.

– Слушания уже закончились, – заявил Варак.

– Что же делать, черт возьми?

– Ваш заместитель выглядел не лучшим образом, зато ваш назначенец оказался на высоте и произвел на всех неизгладимое впечатление. Уверен, в вечерних новостях покажут отрывки из этого спектакля. Правда, кое-какие выражения, конечно, вырежут.

– Боже милостивый! – прошептал конгрессмен и посмотрел на координатора из общества «Инвер Брасс». – А обо мне что-нибудь сказали, я имею в виду... по поводу моего отсутствия?

– Ваш секретариат не ударил в грязь лицом и выступил с правдоподобным заявлением, в котором утверждалось, будто вы на катере ловите рыбу где-то в районе Чесапикского залива. И будто бы вышел из строя двигатель, и вы бросили якорь примерно в миле от берега. Эти объяснения сочли вполне обоснованными, так что никаких проблем!

– И мой секретариат отважился на подобное заявление? Кто же осмелился дать разрешение на это?

– Ваш сын. Он простил и забыл все оскорбления в свой адрес и ждет вас на улице, в машине.

* * *

Рыжеволосый продавец автомобилей «сааб» пришел в радостное изумление, подписывая документы и пересчитывая стодолларовые купюры.

– Ваша машина, сэр, будет готова к трем часам дня.

– Вот и прекрасно, – сказал покупатель, указавший в договоре на покупку в рассрочку машины марки «сааб», что в настоящее время работает барменом в ресторане «Карридж-Каус» в Джорджтауне.

Глава 18

– Что касается часа Икс, господин Кендрик, – произнес полковник Роберт Бэрриш, приятно улыбаясь в телевизионные камеры и стараясь придать голосу побольше убедительности, – мы в полной боевой готовности и благодаря превентивному наращиванию вооружений отодвигаем его все дальше и дальше.

– Или, попросту говоря, увеличиваем наши арсеналы до уровня, при котором всего одна ошибка в расчетах способна уничтожить всю планету.

– Да перестаньте вы! – снисходительно заметил полковник. – Эта точка зрения давно изжила себя. Мы ведь профессионалы.

– Вы имеете в виду наши вооруженные силы?

– Разумеется, наши.

– А как насчет вооруженных сил противника? По-вашему, там не профессионалы?

– Если вы хотите сопоставить техническое оснащение противника с нашим, думаю, здесь вы столь же плохо информированы, как и в вопросах эффективности нашей системы в отношении контроля за расходами на вооружение.

– Если я вас правильно понял, у них дела обстоят хуже, чем у нас.

– Очень здравое заключение, конгрессмен. Помимо морального превосходства, скажем, нашей веры в Бога, по уровню технической подготовки нашим вооруженным силам нет равных в мире. Простите меня за нескромность, но, будучи частицей этой огромной силы, я искренне горжусь нашими доблестными парнями.

– Да кто же ими не гордится! – с улыбкой сказал Эван. – Однако мне показалось, полковник, будто вы умышленно уводите нас в сторону от объяснения причин, говорящих в пользу эскалации. Это что, превентивный шаг? Я полагал, что ваше замечание относительно профессионализма было ответом на мой вопрос о возможности ошибки в расчетах при наличии огромных арсеналов вооружения.

– Это действительно так, мистер Кендрик. Я терпеливо пытаюсь вам объяснить, что действия персонала, в руках которого находится наше оружие, строго регламентируются обязательными инструкциями, исключающими подобные ошибки. Мы фактически полностью защищены от просчетов.

– Мы-то, возможно, защищены, – кивнул Кендрик, – а как насчет нашего противника? Вы сказали, и я думаю, вы так считаете, что противник не имеет столь совершенного технического оснащения, каким располагаем мы, и здесь даже не может быть никакого сопоставления, что бы это с вашей точки зрения ни значило. А если противник допустит ошибку в расчетах, что тогда?

– Тогда у него больше никогда не будет возможности ошибиться. При минимальных собственных потерях мы сотрем...

– Минутку! – прервал его Кендрик. – Вернемся назад. Вы сказали «при минимальных собственных потерях». Что это значит?

– Я не имею права обсуждать подобные вопросы и уверен, вам это хорошо известно.

– Полагаю, вы знаете о последствиях гораздо больше, чем я. Следует ли понимать под «минимальными потерями» уничтожение только Лос-Анджелеса, Нью-Йорка или, может быть, Альбукерке?[35]35
  Альбукерке – крупнейший город в штате Нью-Мексико. Здесь сосредоточена радиоэлектронная, авиационная, атомная промышленность.


[Закрыть] И уж поскольку всем нам приходится платить из своего кармана за этот зонтик, гарантирующий нам минимальные потери, почему бы вам не рассказать нам о прогнозе погоды?

– Если вы думаете, будто в выступлении по кабельному телевидению я готов поставить под угрозу интересы национальной безопасности... что ж, конгрессмен, с искренним сожалением вынужден заявить, что, по моему мнению, у вас нет никакого права говорить от лица американского народа.

– От имени всего американского народа? Я даже и не думал этого делать! Мне было сказано, что в этой программе принимаем участие только вы и я. Мол, я оскорбил вас перед телевизионными камерами и что вы имеете право ответить на это по телевидению. Только по этой причине я здесь и нахожусь. Так отвечайте же, полковник! Перестаньте бросаться провозглашенными Пентагоном лозунгами, я слишком уважаю наши вооруженные силы, чтобы позволить вам прикрываться ими.

– Если слово «лозунги» в вашем понимании означает крики самоотверженных руководителей нашего оборонного ведомства, этих доблестных и преданных людей, отдающих все свои силы укреплению могущества нашей страны, то мне остается только пожалеть вас.

– Не пора ли вам прекратить! Я не так уж давно здесь, но среди тех немногих, кто стал моими друзьями, некоторые уже на Арлингтонском кладбище и, вероятно, содрогаются от ваших избитых сентенций. Я лишь терпеливо пытаюсь вам объяснить, полковник, что ни вы, ни я, ни мой сосед по улице больше не имеем права жить не по средствам. Мы должны трезво смотреть на вещи...

– Тогда позвольте разъяснить вам реальное положение вещей! – прервал его Бэрриш.

– Сначала позвольте мне закончить, – сказал Эван улыбаясь.

– Господа, господа... – вмешался известный телеведущий.

– У меня нет никаких сомнений в вашей преданности делу, полковник, – продолжил Кендрик. – Понимаю, вы делаете свою работу и защищаете свои интересы. – Он взял в руки лист бумаги. – Но когда во время слушаний вы произнесли кое-какие слова, я их записал: «Какая-то традиционная процедура опеки». Я задумался, что вы имеете в виду. Вы что, вообще против всякой подотчетности? Если вы действительно так считаете, тогда скажите об этом вашему соседу, простому смертному Джо Смиту, который с трудом сводит концы с концами своего семейного бюджета.

– Тот же самый Джо Смит преклонит перед нами колени, когда поймет, что мы защищаем жизнь его семьи.

– С меня достаточно рыданий на Арлингтонском кладбище, полковник. Джо Смит не должен ни перед кем преклонять колени, тем более здесь.

– Вы искажаете смысл моих реплик, вырывая их из контекста, хотя прекрасно понимаете, о чем я говорю, конгрессмен Партридж!

– Ошибаетесь, полковник. Партридж – это другой человек. Меня послали вместо него защищать левый фланг.

– Левый, несомненно, означает правый.

– Интересное утверждение. Можно я его возьму на вооружение и стану вас цитировать?

– Мне про вас все известно! – произнес Бэрриш угрожающим тоном. – Не рассказывайте о вашем соседе по улице, пытаясь представить, будто вы ничем не отличаетесь от других. – Бэрриш сделал паузу, а затем, будто больше не в силах сдерживаться, выкрикнул: – Вы даже не женаты!

– Вот это, пожалуй, единственное правильное утверждение из всего, что вы здесь наговорили. Действительно, я не женат, но если вы просите меня о свидании, то я предпочитаю встречаться с женщинами.

Сражение было проиграно. Огонь тяжелой артиллерии Пентагона обратился против нее самой, и вспыхнувший порох опалил лицо полковника.

* * *

– Кто он, черт возьми, такой? – спросил Джозеф Смит, проживающий в штате Нью-Джерси, в городе Клинтоне, по улице Кедровой, в доме номер 70.

– Понятия не имею, – ответила миссис Смит, сидящая рядом с мужем у экрана телевизора. – Такой милашка, правда?

– Милашка или нет, но он только что дал по мозгам одному из тех хамовитых офицериков, которые не раз выливали на меня кучу дерьма во Вьетнаме. Он наш парень.

* * *

– А он хорош! – произнес член общества «Инвер Брасс» Эрик Сандстрем, поднимаясь и выключая телевизор в своей нью-йоркской квартире с видом на парк Грамерси. Осушив свой бокал «Монтраше», он взглянул на сидящих напротив Маргрет Лоуэлл и Гидеона Логана. – Быстро соображает и сохраняет полное спокойствие. Я знаю эту змею Бэрриша: любит сосать кровь у всех на виду. А Кендрик его утопил в его же собственном дерьме.

– К тому же весьма милый, этот наш человек, – добавила миссис Лоуэлл.

– Что вы имеете в виду?

– Эрик, я хотела сказать, что он привлекательный, хотя вряд ли это можно считать недостатком.

– Занятная личность, – сказал Логан. – Вот на кого мы решили сделать ставку. Умеет легко переходить от серьезного к смешному, а это уже немалый талант. Не случайно он продемонстрировал это во время слушаний. Таким же даром обладал Кеннеди, во всем находя что-нибудь забавное. Народу это нравится. Тем не менее, я думаю, придется столкнуться с серьезными трудностями.

– Что вы хотите этим сказать?

– Человека с таким острым восприятием нелегко будет держать под контролем.

– Но, Гидеон, если это именно тот человек, который нам нужен, – сказала Маргрет Лоуэлл, – а у нас есть все основания считать, что так оно и есть, то это уже не будет иметь значения. Вдруг существует что-то такое, его мы не знаем? Мы ведь продвигаем его, а не инициируем какой-то политический процесс.

* * *

В верхней части Манхэттена, между Пятой авеню и Мэдисон-авеню, в шестиэтажном особняке из бурого песчаника сидели друг напротив друга убеленный сединами Самуил Уинтерс и его друг Иаков Мандель. Они расположились в просторном, обставленном старинной мебелью кабинете на верхнем этаже, стены которого украшала пара превосходных гобеленов ручной работы между книжными полками.

Комната выглядела уютной. Видно было, что шедевры прошлого предназначены для того, чтобы ими пользовались, а не только любовались. Взяв в руки пульт дистанционного управления, Самуил Уинтерс выключил телевизор.

– Ну, что скажешь? – произнес он.

– Дай мне подумать, Самуил. – Мандель обвел взглядом кабинет. – Скажи-ка, ведь у тебя все это с самого рождения. И тем не менее ты всю жизнь работаешь не покладая рук.

– Я историк по образованию, то есть выбрал сферу деятельности, в которой наличие состояния многое упрощает, – ответил Уинтерс. – Временами я испытываю из-за этого чувство вины. Я всегда могу поехать туда, куда хочу, пользоваться архивами, к которым у других нет доступа. И тот вклад, который я внес в науку, вряд ли сопоставим с полученным мною удовольствием. Моя жена часто говорила мне об этом. – Он взглянул на портрет миловидной темноволосой женщины, одетой по моде сороковых годов. Портрет висел позади письменного стола между двумя огромными окнами, выходящими на Семьдесят третью улицу.

– Тебе ее не хватает?

– Это трудно выразить словами. Я часто прихожу сюда, чтобы поговорить с ней.

– Я тоже не думал, что смогу дальше жить без Ханны. Но странно, что, памятуя о том, через что ей пришлось пройти в Германии, я молил Бога, чтобы она покинула меня первой, хотя это звучит ужасно. Я считал, что смерть еще одного любимого человека станет невыносимой для нее и она не справится с горем в одиночестве.

– Очень благородно с твоей стороны, как и все то, что ты говоришь и делаешь, мой старый друг. В особенности, учитывая то, что тебе предстоит сделать. И ты, я уверен, сделаешь это лучше меня.

– Чепуха!

– Именно ты должен воплотить в жизнь эту идею, и тогда все будут молиться на тебя.

– Кстати, Самуил, когда ты последний раз был в синагоге?

– Дай вспомнить. Сын женился в Париже, тогда я сломал ногу и не смог присутствовать на свадьбе, а дочь сбежала с этим сумасшедшим красавцем киношником, зарабатывающим гораздо больше денег, чем заслуживают все его сценарии, в которых я ничего не понимаю, так что это, наверное, было в 1945 году, когда я вернулся с войны. Ну конечно! – Самуил Уинтерс взглянул на портрет жены. – Она заставила меня туда пойти, а мне не терпелось затащить ее в постель.

– Ну что ты такое говоришь! Я не верю ни одному твоему слову.

– В данном случае ты не прав.

– А ведь он может стать опасным, – неожиданно сменил тему разговора Мандель, переходя к обсуждению кандидатуры Эвана Кендрика.

Но Уинтерс понял его, поскольку в ходе их беседы продолжал размышлять о том же.

– Почему? Все, что мы узнали о нем, и, уверен, нам предстоит узнать еще больше, свидетельствует об отсутствии у него страстного стремления к власти. Так в чем же опасность?

– В его фанатичной независимости.

– Но это же хорошо! Из него может получиться прекрасный президент. Он не потерпит напыщенных болтунов, соглашателей и подхалимов. Первых, как мы видели, он уже разнес в пух и прах, а с остальными будет еще легче расправиться.

– Значит, я неверно выразился, – сказал Мандель. – Возможно, потому, что сам в этом еще толком не разобрался.

– Или это я такой тупой. Иаков, все-таки что ты хочешь мне сказать?

– А что, если он узнает о нашем существовании? Предположим, этот Кендрик узнает, что его кодовое имя Икар и что он является продуктом общества «Инвер Брасс».

– Узнает? Но каким образом? Нет, это невозможно.

– Путем здравых рассуждений, а этот молодой человек умен, можно сделать и невозможное, и какова тогда будет его реакция? Тем более, что он фанатично стремится сохранить свою независимость.

Самуил Уинтерс подпер ладонью подбородок и уставился в выходящее на улицу окно, затем перевел взгляд на портрет жены.

– Кажется, я понимаю, куда ты клонишь, – произнес он, поминая неясные образы из своего прошлого. – Он придет в ярость. Он будет считать себя частью той трясины коррупции в которую его как бы бесповоротно втянули. Его возмущению не будет предела.

– На твой взгляд, как он поступит, находясь в таком состоянии? – развивал свою мысль Мандель. – В долгосрочном плане, зачем ему раскрывать наши имена? Возникнут недомолвки, слухи. Помнишь, что было, когда трехсторонняя комиссия[36]36
  Международная общественно-политическая комиссия, созданная в 1973 году с целью разработки скоординированных подходов США и Канады, стран Западной Европы и Японии к экономическим и политическим вопросам.


[Закрыть] продвигала Джимми Картера? В тех слухах было гораздо больше правды, чем вымысла, но никого это не волновало. А что сделает Кендрик?

– Боже мой! – тихо произнес Уинтерс. – Ничего, кроме отвращения, это у него не вызовет.

– Тебе, Самуил, это что-нибудь напоминает?

– Да, но это случилось много лет назад. Тогда и время и обстоятельства были другими.

– Не думаю, что многое изменилось.

– Но я не занимал никаких высоких постов.

– Тебе не составило бы труда занять их. Блестящий, сказочно богатый декан Колумбийского университета, к которому обращались за советом все президенты, чьи выступления в комитетах палаты представителей и сената приводили к изменению национальной политики... Тебя выдвинули на пост губернатора штата Нью-Йорк, буквально единогласно проголосовали за тебя в Олбани, и вот тогда, всего за несколько недель до съезда партии, ты узнаешь, что какая-то неизвестная тебе политическая организация содействовала твоему выдвижению и неизбежному последующему избранию.

– Для меня это было сильным ударом. Я ничего не слышал об этой организации и о ее членах.

– Несмотря на это, ты решил, правильно или неправильно, что этот тайный механизм потребует, чтобы ты выполнял его указания, и тогда ты сбежал, оставив всех в полном замешательстве.

– Это было омерзительно, противоречило всем принципам любого открытого политического процесса, который я когда-либо поддерживал.

– Вот тебе и фанатическая независимость! – добавил Иаков Мандель. – А затем наступил вакуум власти, возник политический хаос, разброд в партии. На сцене появились оппортунисты, они-то и захватили власть, а потом последовали шесть лет с драконовскими законами и коррупцией в органах государственной власти от верхнего до нижнего течения Гудзона.

– И во все этих бедах ты обвиняешь меня?

– Эти события взаимосвязаны, Самуил. Высокочтимый Цезарь отказался от короны, и все полетело к чертям.

– Хочешь сказать, что Кендрик может отказаться от предлагаемой ему должности?

– Но ведь ты отказался! Ушел, хлопнув в ярости дверью.

– Я сделал это потому, что неизвестные мне люди потратили огромные деньги для того, чтобы поставить меня на эту должность. Я не знал, почему они это делали. Если они действительно были заинтересованы в формировании действенного правительства, а не руководствовались личными интересами, то почему они не пришли и открыто не сказали об этом?

– А почему мы не делаем этого?

Уинтерс посмотрел на Манделя. В глазах появилась грусть.

– Потому что мы как бы исполняем роль богов. Мы обязаны это делать, потому что знаем то, что неведомо другим. Мы знаем, что произойдет, если мы откажемся делать это. У нашего народа вместо президента появится король, во главе всех штатов встанет император. Но скрывающиеся в тени жалкие шакалы не понимают, что означает власть короля. Именно их, жаждущих такой замены, следует уничтожить в первую очередь, ибо иного пути нет.

– Понимаю тебя. Опасаясь, я проявляю осторожность.

– Значит, мы должны быть предельно острожными и уверенными в том, что Эван Кендрик никогда о нас не узнает. Все очень просто.

– Ничего простого не бывает, – возразил Мандель. – Кендрик не глупец. Он задумается над тем, почему ему вдруг стали уделять столько внимания. Вараку необходимо чрезвычайно тщательно продумывать сцены и действия своего сценария, каждый следующий эпизод логически должен вытекать из предыдущего.

– Удивительно! – заметил Уинтерс, вновь взглянув на портрет покойной жены. – Дженни часто говорила мне: «Не слишком ли все просто, Самуил? Другие лезут из кожи вон ради пары строчек в газетах, а тебе посвящают целые редакционные статьи, восхваляющие тебя за деяния, которые ты, возможно, и не совершал». Вот почему я начал задавать себе вопросы и таким образом узнал, что произошло.

– И тогда ты исчез.

– Конечно.

– Но почему ты именно так поступил, каковы истинные мотивы?

– Ты, Иаков, сам ответил на этот вопрос. Я был возмущен.

– И ты так поступил, несмотря на то, как много ты мог бы сделать?

– Ну разумеется.

– Можно утверждать, Самуил, что ты не горел желанием занять этот пост.

– И здесь ты прав. Хочешь – удивляйся, хочешь – нет, но я никогда и ни в чем не стремился стать победителем. Хорошо это или плохо, но мне никогда не доводилось ломать голову, как прокормить свою семью.

– Одно могу сказать, Самуил: у Кендрика должно появиться страстное стремление к победе.

– Огонь в груди – мощный стимул. Мы должны были подумать об этом в первую очередь. Решили, что он просто ухватится за предоставленную ему возможность. Какие же мы глупцы!

– Я все-таки вспоминаю твою историю и твою фанатичную независимость. Из яркой, обладающей огромными возможностями личности, с которой связывали большие надежды, ты превратился в слабака, прошу прощения. Ушел и освободил место подонкам и проходимцам.

– Хочешь сказать, я должен был остаться? Что ж, я и сам понял это много лет назад. Однажды жена в порыве гнева назвала меня сентиментальным слюнтяем. Думаю, она говорила о том же самом: если даже не удастся что-то сделать, то хотя бы удастся кое-что предотвратить.

– А ты смог бы, Самуил. Прав Гарри Трумэн, сказав, что лидеры творят историю. Без Томаса Джефферсона могло бы и не быть Соединенных Штатов, а без Адольфа Гитлера – Третьего рейха. Но ни один человек не станет лидером, если не захочет этого.

– Полагаешь, у нашего Кендрика отсутствует честолюбие?

– Подозреваю, что да. Пять дней назад во время слушаний в комитете он вел себя опрометчиво. Ему было наплевать, кому переламывать кости, потому что его унизили. Он, несомненно, Умен, смел, даже остроумен и привлекателен – короче, обладает ценными качествами. Но он чем-то напоминает моего друга Самуила Уинтерса, то есть человека, который способен выйти из игры только потому, что у него нет страстного стремления к победе.

– Неужели это так плохо? Я не себя имею в виду. Скажи, Иаков, тем, кто стремится к вершинам власти, им действительно необходим огонь в груди?

– Скажу иначе. К примеру, ты не станешь переворачивать вверх дном свою лавку, чтобы переместить товар с одной полки на другую. Но ты все переиначишь, если вложил в нее все свое состояние. Люди ждут прихода полновластного хозяина. Они чувствуют, когда человек решительно стремится к переменам, и хотят, чтобы их надежды оправдались.

– Что ж, – произнес Уинтерс, как бы защищаясь, – надеюсь, люди не совсем разочаровались во мне. К тому же я не сгорел в огне страстного стремления к власти. С другой стороны, я и ошибок не наделал.

– Просто у тебя никогда не было для этого возможностей, ибо вся твоя предвыборная кампания состояла из одного короткого телевизионного выступления да нескольких превосходных фотографий будущего избранника приятной наружности, не имеющего конкурентов.

– Но ведь я все-таки принимал участие в трех или четырех дискуссиях... Точно в трех.

– Вместе с непорядочными ловкачами, которых в свою очередь «сдали» такие же пройдохи, но людям это нравится. У нас обожают витать в небесах, а теперь на телевизионных экранах, выискивая сказочного короля или принца, который милостиво укажет верный путь.

– Стыдно смотреть на все это! Нынче Авраама Линкольна сочли бы несуразным провинциалом, и остался бы он в своем Иллинойсе.

– Или того хуже, – заметил Иаков Мандель, посмеиваясь. – Отрекомендовали бы его библейским евреем Авраамом, который в сговоре с антихристами приносит в жертву невинных младенцев.

– И который потом для достижения абсолютного сходства отрастил бы себе бороду, – улыбаясь, добавил Уинтерс и поднялся из кресла. – Выпьешь чего-нибудь? – спросил он и, предвидя ответ друга, направился к бару.

– Спасибо! Если можно, мне как обычно.

– Это уж как водится! – Самуил Уинтерс молча налил в один бокал неразбавленный бурбон, в другой – канадский виски и положил лед. – Вот тебе, Иаков, твой бурбон, а я думаю, теперь я во всем разобрался.

– Уверен, ты не терял времени даром, когда разливал спиртное, – сказал Мандель, улыбаясь и поднимая бокал. – Ваше здоровье, сэр.

– Ваше здоровые, – ответил Уинтерс.

– Так что будем делать?

– Считаю, что стремление к победе, о котором ты говоришь, нужно каким-либо образом пробудить в Эване Кендрике. Без этого ничего не получится, а к власти придут воинствующие оппортунисты и фанатики.

Уинтерс отпил из бокала и уставился на французский гобелен справа от него:

– Король Филипп и его воины были повержены в битве при Креси не только английскими лучниками и длинными ножами валлийцев. Они вынуждены были бороться, как спустя три столетия написал Сен-Симон, «с двором, обескровленным подлыми буржуазными коррупционерами».

– Мне, Самуил, далеко до твоей эрудиции.

– Что будем делать с Эваном Кендриком? Как разжечь у него страстное стремление к победе? Теперь я понимаю, что это дело чрезвычайной важности.

– Думаю, начнем с Милоша Варака.

* * *

Энни Малкей О'Рейли была крайне взволнована. Четыре телефонные линии в офисе обычно использовались для того, чтобы делать необходимые звонки. В офис конгрессмена обычно не слишком часто звонили. Но этот день нельзя было назвать обычным, он был просто сумасшедшим. В течение двадцати четырех часов едва ли не самый скромный из офисов на Капитолийском холме превратился в горячую точку. Энни пришлось позвонить двум помощникам, которые никогда не появлялись в офисе по понедельникам.

– Да ты что, Энни, весь уик-энд летит коту под хвост! Она убедила их немедленно явиться на работу, связалась с Филиппом Тобиасом. Этого надо хорошенько встряхнуть! Главный помощничек... Пусть забудет про теннис и притащит свою карьерную задницу в офис, иначе она убьет его!

– Что случилось?

– Шоу Фоксли вчера видел?

– Нет, катался на яхте. А зачем мне было его смотреть?

– Он участвовал в нем!

– Что? Как они посмели без моего согласия?

– Должно быть, ему позвонили домой.

– Этот паршивец ничего мне не сказал. «Мне тоже, но я видела его имя в списке приглашенных».

– Боже! Достань мне пленку, Энни! Пожалуйста!

– Только если приедешь и поможешь отвечать на звонки, Дорогуша.

– Вот говнюха!

– Как ты смеешь, наглец? Я же дама!

– Прости, Энни. Умоляю, достань пленку! В конце концов, только потому, что она была в отчаянии, и только потому, что ее муж, Патрик Ксавье О'Рейли, отдыхал по понедельникам после ночной субботней смены, следя за криминальной обстановкой в столице, она позвонила ему и заявила, что, если он не явится вызволять ее, она настрочит на него донос и обвинит в изнасиловании, что, как она добавила, было всего лишь далекой от реальности фантазией. Единственным человеком, с которым ей не удалось связаться, был конгрессмен из девятого округа Колорадо.

– Мне очень, очень жаль, миссис О'Рейли, – сказал араб. Он и его жена присматривали за домом Кендрика, когда тот отсутствовал. Араб был либо безработным хирургом, либо бывшим ректором какого-нибудь университета, как предполагала Энни. – Конгрессмен сказал, что уедет на несколько дней. Не имею понятия, где он может быть.

– Чушь собачья, мистер Сахара!

– Вы льстите мне подобным сравнением, миссис О'Рейли.

– Свяжитесь с этим неуловимым слугой народа и скажите ему, что мы здесь зашиваемся. И все благодаря его участию в шоу Фоксли!

– Он был просто бесподобен.

– А откуда вам известно об этом?

– Читал в «Вашингтон пост», миссис О'Рейли, а также в нью-йоркской «Таймс» и в «Чикаго трибюн».

– Он читает все эти газеты?

– Нет, миссис О'Рейли, их читаю я. Но, когда он изъявляет желание их просмотреть, не возражаю.

– Слава Господу!

Шум в приемной стал абсолютно невыносимым. Энни бросила трубку и подбежала к двери. Распахнув ее, она застыла в изумлении. Через толпу репортеров, помощников конгрессменов и множества других, совершенно незнакомых ей, людей пробирались Эван Кендрик и ее собственный муж.

– Сюда, скорее! – крикнула она. Как только дверь за ними закрылась, мистер О'Рейли представился:

– Я ее полицейский. Приятно с вами познакомиться, конгрессмен.

– Без вас мне пришлось бы туго, – пожимая ему руку, ответил Кендрик, бегло оглядев широкоплечего коренастого рыжеволосого мужчину с брюшком, непропорционально большим для его роста, и цветущим лицом, на котором горели умные зеленые глаза. – Я благодарен судьбе за то, что мы оказались здесь в одно время.

– По правде говоря, сэр, это не совсем случайность. Моя взбалмошная женушка позвонила с час назад, оказаться здесь я смог минут через двадцать – двадцать пять. Увидел это столпотворение в коридоре и подумал, что с минуты на минуту можете появиться вы. Вот и подождал вас.

– Мог бы и мне об этом сказать, тупая твоя голова! Мы здесь с ума сходим!

– Ну да, и заработать взыскание, дорогая моя?

– Ну не болван ли? Ирландец непутевый...

– Все, довольно ругани, – приказал Эван, бросив взгляд на дверь. – Что будем со всем этим делать? Что стряслось?

– Это вы, конгрессмен, выступали в шоу Фоксли, – сказала миссис О'Рейли. – Нас там не было.

– Я взял за правило никогда не смотреть подобных программ, – отбил пас Кендрик. – Если б смотрел, знал бы, что делать.

– Могу сообщить, что вся страна узнала о вас.

– Отлично выступили, конгрессмен! – добавил полицейский. – Ребята из департамента звонили и велели сказать Энни, чтобы она сказала вам спасибо. Я говорил тебе, Энни.

– Во-первых, у меня не было возможности передать твои слова конгрессмену, а во-вторых, в этой суете я, скорее всего, об этом просто-напросто забыла. Думаю, Эван, лучший способ выйти сейчас сухим из воды – это сделать какое-нибудь заявление.