Текст книги "Конан (сборник)"
Автор книги: Роберт Говард
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 106 (всего у книги 111 страниц)
Небо на востоке уже заалело, когда Амальрик во главе своей армии подошел ко входу в Долину Львов. Долину эту окружали крутые горные склоны, а дно было иссечено нагромождениями скал различной высоты и вида. Армия Конана стояла на самом большом возвышении, ожидая нападения противника. Корпус из Гандерланда, присоединившийся к ней незадолго до этого, состоял примерно из семи тысяч боссонских лучников и четырех тысяч всадников – баронов с севера и запада со своими дружинами.
Воины, вооруженные пиками, общим числом около двенадцати тысяч – в основном, гандерцы и, кроме того, четыре тысячи аквилонцев из других областей, – стояли в дальнем, узком конце долины, выстроившись наподобие огромного клина. По обоим флангам располагались по пять тысяч боссонских лучников. А позади пехоты стояли с поднятыми пиками и копьями конные рыцари – десять тысяч поинтанцев, и девять – аквилонских баронов с всеми своими вассалами.
Это была удачная позиция: ее невозможно было обойти со стороны, – это означало бы необходимость карабкаться на кручи под ливнем стрел и ударами мечей. Обоз Конана стоял непосредственно за спиной выстроенного войска, в узкой, похожей на змею части долины. Киммериец не опасался нападения сзади – горы были полны бесконечно преданными ему людьми: беглецами из центральных областей Аквилонии и разоренными дворянами.
Занять такую позицию уже само по себе было достаточно трудно, но оставить ее было еще трудней. По существу, она одновременно являлась и бастионом, и ловушкой, и единственным выходом из нее была победа, хотя, при большом желании, можно было покинуть Долину Львов и через узкий проход в задней ее части.
Ксалтотун поднялся на высокий холм, возвышавшийся неподалеку от входа в Долину Львов. Это место было великолепным наблюдательным пунктом – оно находилось выше всех остальных точек долины и давным-давно было названо Королевским Алтарем. Причины этого были, видимо, известны только Ксалтотуну, на памяти которого прошли многие столетия.
Он был не один – с ним пришли двое безмолвных длинноволосых слуг, тащившие за собой связанную молодую девушку. Они быстро и умело уложили ее на широком венчавшем вершину камне, по виду действительно напоминавшем алтарь. Никто не помнил уже, сколько столетий этот камень простоял здесь во власти ветров и дождей, и казалось, что это не просто обычная скала, а какой-то удивительный и таинственный символ. Но чем он был в действительности и кто его сюда водрузил, забыл даже Ксалтотун. Когда слуги – сгорбленные карлики – отошли прочь, чернокнижник остался в одиночестве. Взгляд его был прикован к долине, ветер развевал его бороду.
Глаза его пробежали по поблескивающей неподалеку реке, окружающим со всех сторон долину горным склонам, блестящему стальному клину рядов противника, выстроившихся на господствующей высоте, железным чепцам лучников, сверкающим среди кустарника и обломков скал, молчаливым рыцарям, восседавшим на нетерпеливо бьющих копытами конях, их развевающимся султанам и поднятым, как лес игл, копьям. А прямо у подножия холма были видны сомкнутые стальные ряды немедийцев, неумолимо вливавшиеся в устье долины, и за ними – красные палатки и шатры баронов и рыцарей, и серые – обычных солдат.
Алый штандарт с драконом колыхался во главе стальной реки. Впереди, ровными шеренгами, шли стрелки с наполовину поднятыми арбалетами, держа пальцы на спусковых крючках. Дальше шли отряды копейщиков, а за ними – главная сила армии – конные рыцари. Перья над их головами гордо развевались по ветру, копья с вызовом смотрели в небо, а огромные жеребцы выступали, как на параде.
Рыцарей было тридцать одна тысяча, и, как и у большинства государств, именно они составляли ударный кулак армии. Пешие воины же, вооруженные копьями, пиками и арбалетами, должны были лишь расчищать дорогу коннице.
Армия Аквилонии безмолвно и неподвижно ожидала их приближения.
И вот, не меняя строя, немедийские арбалетчики стали стрелять прямо с ходу, но их стрелы летели вверх и либо не долетали, либо просто отскакивали на излете от стальных панцирей высоко над ними стоявших гандерцев. Зато, когда ряды арбалетчиков сами попали в зону поражения боссонских лучников, те внесли в немедийские ряды некоторое замешательство.
Через некоторое время, осознав всю бессмысленность попытки ответить противнику такой же смертоносной лавиной стрел, немедийцы стали откатываться назад. На них были легкие панцири, не защищавшие их от тяжелых стрел врага, которые прошивали их насквозь. Немедийская пехота, предназначенная для расчистки дороги коннице, тоже не справилась со своей задачей и была вынуждена отступить.
Арбалетчики уступили место в рядах наемникам, которых всегда без колебаний посылали на смерть. Единственной их целью теперь было заслонить собой ряды наступающих рыцарей, пока те не соприкоснутся с противником. Когда отряды стрелков окончательно вышли из-под обстрела, наемники рванулись прямо под ливень стрел, давая возможность почти беспрепятственно идти за ними рыцарям. Они медленно продвигались вперед, пядь за пядью сокращая расстояние до рядов гандерцев. Еще немного – последний рывок, и вот уже зазвучали трубы, оставшиеся в живых пехотинцы рассыпались в стороны, и конница выплеснулась вперед.
Но нет, – и это было бесполезно: их стальная река вновь утонула в тучах свистящей смерти. Стрелы, длинные, как дротики, находили каждую щель в их панцирях. Жеребцы, с трудом взбирающиеся по каменным торосам, опрокидывались на спины, увлекая за собой всадников. Стальные фигуры устлали землю. Атака захлебнулась и схлынула назад.
Амальрик был в ярости – все это нападение на занявшего столь удачную позицию противника было безумием. Но ему ничего не оставалось делать. Он перестроил ряды. Сам Тараск рвался встать во главе своих рыцарей, в ярости размахивая мечом, но руководство армией взял полностью барон Тор. Он проклинал все и вся, видя неподвижный лес копий за спинами гандерцев, и молил бога, чтобы его отход выманил аквилонскую конницу, которая, спустившись вниз, станет легкой добычей его арбалетчиков, а потом и самой немедийской конницы. Но противник даже не дрогнул. Немедийские рыцари выхватывали из рук снующих между рекой и полем битвы слуг бурдюки с водой и, снимая шлемы, обливали ею свои потные головы. Лежавшие тут и там раненые беспомощно просили пить. Зато оборонявшиеся, которых снабжал водой бьющий в горной части долины источник, казалось, совершенно не испытывают жажды, несмотря на горячий весенний ветер.
Ксалтотун, стоя на высоком каменном обрыве у Королевского Алтаря, бесстрастно следил за бушующими внизу стальными волнами. Вот с поднятыми копьями и развевающимися перьями в атаку вновь пошли рыцари. Они преодолели было ливень стрел... но разбились, как штормовая волна, о стену пик и копий неприятеля. Над шлемами поднимались мечи и топоры, но пики гандерцев безжалостно сбрасывали всадников на землю и калечили коней. Они стояли, как неприступная стена. Их былая военная слава вновь получала свое подтверждение. Это была самая стойкая пехота на свете, и по традиции дух их оставался несокрушимым. Ряды их были, все равно что скала, а за их спинами развевался штандарт с золотым аквилонским львом. И среди них, на самом острие стального клина, как ураган, дрался огромного роста атлет в черных доспехах, чей окровавленный топор крушил с одинаковой легкостью и кости, и железо.
Но и немедийцам было не занимать упорства и отваги, хотя им так и не удавалось сломить железный клин. Кроме того, стрелы, летящие со скал, целыми десятками косили их плотные ряды. От их собственных арбалетчиков не было никакого прока, а пехотинцы не могли взобраться на крутые склоны, чтобы навязать боссонским лучникам ближний бой. Снова и снова накатывались и отступали рыцари, и много коней уже металось в хаосе битвы с пустыми седлами. Гандерцы не отступали – они молча смыкали ряды, заполняя бреши на месте своих павших товарищей. Глаза им заливал соленый пот, но они крепко сжимали пики и копья, воодушевленные тем, что сам король сражается в их рядах. А за их спинами, все еще неподвижные и безмолвные, стояли аквилонские рыцари.
Пришпоривая покрытого пеной коня, на Королевский Алтарь въехал рыцарь и, взглянув на Ксалтотуна полными отчаянья глазами, прохрипел:
– Амальрик приказал мне передать вам, что пришло время вашей магии. Мы гибнем там, в долине, как мухи. Самим нам не опрокинуть противника!
Облик Ксалтотуна, казалось, стал еще загадочнее и значительнее.
– Возвращайся к Амальрику, – ответил он. – Скажи ему, чтобы построил войска для атаки и ждал моего сигнала. И вот тогда он увидит то, что запомнится ему до конца его дней!
Словно против своей воли, рыцарь отдал ему честь и, рискуя сломать себе шею, погнал коня вниз по склону.
Стоя рядом с жертвенным камнем, чернокнижник окинул взглядом долину, лежащих тут и там убитых и раненых, забрызганный кровью аквилонский корпус и напротив него – перестраивающиеся порядки немедийцев. Глаза его вознеслись к небу, а потом опустились на дрожавшую на холодном темном камне связанную побледневшую девушку. И, занеся над ее головой стилет, рукоять которого украшали древние письмена, он громким голосом начал заклятие:
– Услышьте меня, боги тьмы, скрытые мраком властители ночи! Кровью этой женщины и семикратным символом власти я вызываю ваших сынов из черных глубин земли! Дети черных и красных бездн – проснитесь и тряхните своими тяжелыми гривами! Пусть пошатнутся горы и рухнут скалы на моих врагов! Пусть потемнеют над ними небеса и задрожит земля под их ногами! Да повеет из сердца черной земли ветер, спутает им ноги, разорвет и иссушит их тела!..
И вдруг он замолчал, замерев с поднятым в руке стилетом. Принесенный ветром рев обеих армий разорвал наступившую было тишину.
У противоположного края алтаря стоял человек в черной мантии, капюшон которой оттенял бледное одухотворенное лицо и темные, спокойные глаза.
– Проклятый пес Асуры! – прошипел Ксалтотун, словно разъяренная змея. – Ты что – сошел с ума, или ищешь смерти? Эй! Ваал! Хирон! Ко мне!
– Покричи-покричи, мразь ахеронская! – разразился пришедший смехом. – Да погромче! Иначе они не услышат тебя из адского пекла!
Неожиданно из-за зарослей кустарника, растущих неподалеку, вышла суровая седая женщина в простой одежде, волосы которой ниспадали на плечи. За нею, след в след, ступал огромный серый волк.
– А-а-а!.. Жрец, ведьма и волк! – злобно процедил Ксалтотун, а потом рассмеялся. – Глупцы! Вы решили помериться силами своих знахарских бормотаний с моими чарами? Ну что же! Я смету вас с дороги одним взмахом руки!
– Теперь твои чары – что сухая трава на ветру, пифонская собака, – спокойно ответил жрец. – Кстати, ты не задумывался, почему река не разлилась, чтобы задержать Конана на том берегу? Я понял твой план, увидев ночью молнии, и разогнал тучи, прежде чем они сделали свое дело. А ведь ты даже не понял, что все твои призывы дождя оказались напрасными...
– Ложь! – закричал Ксалтотун, но в голосе его уже не было обычной уверенности. – Да, я чувствовал, что против меня действует какая-то сильная магия... Но нет на Земле человека, кто мог бы отменить произнесенные мною заклинания дождя, если в руках у него не будет главного источника магической силы!
– Но ведь запланированное тобой половодье не наступило, – возразил ему жрец. – Посмотри на своих союзников в долине, пифонец! Ты же отправил их на смерть! Они увязли в сражении, и никто не сможет им помочь! Смотри!
Он протянул вперед ладонь, – за спиной поинтанцев показался вылетевший из узкой горловины в противоположном конце Долины Львов всадник, размахивающий над головой чем-то блестящим в лучах солнца. Он, как очумелый, промчался между шеренгами гандерцев, при его виде издавших громовой рев и начавших потрясать в воздухе пиками. А всадник уже выскочил между обеими армиями, осадил покрытого пеной коня и что-то заорал, как безумный, размахивая зажатым в руке предметом. Это был обрывок алого штандарта, и солнце ослепительно сверкало на вышитом на нем золотом змее.
– Валерий поплатился за свои дела! – с удовлетворением крикнул Хадрат. – Туман и бубны привели его к смерти! Это я призвал этот туман, и я его разогнал! Я, с помощью моей магии, что превосходит твою, пифонская собака!
– Какое это имеет значение! – зарычал Ксалтотун, который с горящими глазами и перекошенным конвульсивной гримасой лицом сейчас представлял собой жуткую картину. – Валерий был идиотом! И мне он был уже не нужен! А теперь я сам покончу с Конаном, безо всякой человеческой помощи!..
– А чего ж ты тогда так долго ждал до этого? – усмехнулся жрец. – Зачем же ты позволил своим союзникам задарма лечь от наших стрел и копий?
– Да потому что большая магия требует большой крови! – заорал Ксалтотун так, что затряслись скалы. Лицо его, перекошенное яростью, окружил искрящийся нимб. – И потому, что ни один чернокнижник никогда не тратит своих сил впустую! Я не для того копил свою мощь целыми тысячелетиями, чтобы растратить ее в какой-то паршивой драке! Но теперь, клянусь богом, я покажу все, на что способен! Смотри, грязное отродье, фальшивый жрец гнилого божка! Смотри, и ты увидишь то, что разорвет тебя и твою мерзкую душонку на куски!
В ответ на это Хадрат вновь запрокинул голову и разразился зловещим смехом.
– А теперь посмотри и ты, черный дьявол!
И его ладонь вынула из складок накидки какой-то предмет, искрящийся на солнце золотым пульсирующим сиянием, придавшим лицу Ксалтотуна трупную бледность.
При виде этого предмета ахеронец закричал, словно его резали ножом:
– Сердце! Сердце Аримана!
– Да! Единственная сила, превосходящая твою!
Ксалтотун прямо на глазах стал горбиться и стариться. В бороде его неожиданно блеснула седина, а на голове показалась лысина.
– Сердце! – прохрипел он. – Они украли его! Мерзавцы! Подонки!
Хадрат покачал головой.
– Нет, это сделал не я! Оно вернулось из дальней дороги, с юга. Но теперь, когда оно в моих руках, мне не страшны твои черные чары. Как оно вернуло тебе жизнь, так оно вернет тебя и в бездны ада, во Тьму, откуда ты был призван. Ты отправишься в свой Ахерон по дороге молчания. Мрачная империя, так и не воскрешенная тобой, останется навсегда лишь страшной легендой. Конан вновь займет свой трон. А Сердце Аримана вернется в подземное святилище, чтобы гореть еще тысячи лет, как символ могущества Аквилонии!
Страшно завыв, Ксалтотун с занесенным стилетом бросился бежать вокруг алтаря, чтобы настичь своего противника, но неожиданно откуда-то: быть может, с неба, а может – с горящего в ладони жреца огромного драгоценного камня, – к нему метнулся сноп искрящегося ослепительного света. Он ударил Ксалтотуна прямо в грудь, и горы эхом повторили отзвук этого удара. Чернокнижник из Ахерона рухнул на землю, словно сраженный молнией, но прежде, чем он коснулся травы, с ним произошла поразительная перемена. У алтаря упал не только что убитый человек, а скорченная мумия: коричневый, иссохший, с трудом узнаваемый труп, распростертый среди гниющих бинтов.
Старая Зелата с отвращением взглянула на него.
– Он не был живым человеком, – произнесла она. Сердце Аримана лишь придало ему видимость жизни, которая сейчас вновь его оставила. Я всегда видела в нем лишь мумию...
Хадрат наклонился над алтарем, чтобы освободить бледную испуганную девушку, когда из-за кустов показалась повозка Ксалтотуна, запряженная все теми же необыкновенными лошадьми. Она беззвучно подъехала к Алтарю и остановилась рядом с лежащими в траве иссохшими останками чернокнижника.
Хадрат поднял прах Ксалтотуна и положил его в повозку. Кони тотчас же развернулись и самостоятельно поехали вниз по склону, направляясь куда-то на юг. А Хадрат, Зелата и волк стали молча смотреть им вслед, наблюдая, как они начали свою долгую дорогу в забытый Ахерон, расположенный где-то на зыбкой границе человеческого зрения...
Амальрик даже приподнялся в седле, рассмотрев скачущего во весь опор и размахивающего над головой окровавленным штандартом всадника. А потом какое-то предчувствие заставило его оглянуться на холм, названный Королевским Алтарем. Рот его от удивления раскрылся. Возглас удивления прокатился и по всей долине – от самой вершины этой возвышенности в небо поднялся луч ослепительного света, роняющего золотистые искры, чтобы где-то там, в бездонной вышине зажечь сияние, на мгновение затмившее солнце.
– Это не похоже на сигнал Ксалтотуна! – зарычал барон.
– Нет! – неожиданно вскрикнул Тараск. – Это сигнал для аквилонцев! Смотри!
Рука его потянулась по направлению к противнику, неподвижные шеренги которого дрогнули и пошли вперед, наполняя долину глухим ревом.
– Ксалтотун опять подвел нас! – заорал Амальрик. – И Валерий тоже! Мы в ловушке! Будь он проклят, поганый ахеронец! Это он нас сюда завел! Труби сигнал к отходу!
– Поздно! – взвыл Тараск. – Смотри!
Лес копий в горной части долины наклонился вперед. Шеренги гандерцев, словно скорлупа, расступились в стороны. А из-за них, гремя, как ураган, рванулись в бой рыцари Аквилонии.
И удару этой лавины уже ничего не могло противостоять. Стрелы немедийских арбалетчиков отскакивали от рыцарских щитов или застревали в них, высекая искры. Гремя копытами, под шелест султанов и воинственный рев аквилонская конница рассекла смешавшиеся ряды немедийской пехоты и, как лавина, хлынула в долину.
Амальрик немедленно дал сигнал к контратаке, и немедийцы начали упорное сопротивление, пытаясь поражать коней пиками и острогами. И какое-то мгновение казалось, что они смогут устоять на месте. Но кони немедийских рыцарей устали и с трудом поднимались вверх. Зато аквилонцы до этого не сделали ни одного удара. И теперь они, словно шквал, неслись вперед, в щепки разметывая шеренги неприятеля и обращая его в бегство.
А за первой волной бежала гандерская пехота, охваченная жаждой крови. Боссонцы тоже спускались с горных склонов, прямо на ходу поражая все, что еще двигалось на позициях противника. Волна битвы спускалась все ниже, неся на своем гребне ошеломленных немедийцев. Стрелы из их арбалетов летели вслепую, а тех, кто уцелел после атаки конницы, безжалостно добивали гандерцы.
И вот свалка и хаос боя выплеснулись через устье Долины Львов на широкое поле у ее входа и разлилось во все стороны. По всему простору рассыпались фигурки сражающихся – беглецы и их преследователи, и везде носились поодиночке и группами рыцари на ошалевших конях. Но немедийцы уже были не в состоянии вновь сформировать свои ряды и дать достойный отпор. Они целыми сотнями бежали к реке, переправлялись и пытались уйти дальше, на восток. Но там уже все было охвачено восстанием: их гнали, как волков, и лишь немногие из них добрались до Тарантии.
Последняя фаза битвы закончилась смертью Амальрика, предпринявшего последнюю попытку спасти положение. Барон, бесполезно пытаясь собрать вокруг себя людей, наткнулся на конный отряд противника, возглавляемый гигантом в черном панцире с вышитым на накидке золотым королевским львом, за спиной которого развевались штандарты со львом Аквилонии и поинтанским леопардом. Высокий рыцарь в блестящих доспехах опустил свое копье и рванулся навстречу барону. Противники сшиблись с оглушительным треском. Копье немедийца, ударившись в голову неприятеля, разорвало ремни и застежки шлема, обнажив лицо графа Паллантида. Зато копье аквилонца пронзило щит, панцирь и пробило сердце барона.
Вылетев из седла и сломав застрявшее в его безжизненном теле копье, Амальрик рухнул под копыта аквилонских коней, и, увидев это, немедийцы закричали от ужаса и отчаянья, ринувшись прочь от накатывающейся на них стальной волны. В слепом страхе они бежали к реке, сметая все на своем пути. Час Дракона кончился.
Тараску теперь было все равно. Он не побежал. Амальрик был мертв, все военачальники исчезли, а королевский штандарт Немедии лежал, втоптанный в кровь и грязь. Аквилонцы преследовали последних немедийских рыцарей. Он понял, что битва окончательно проиграна, но с группой самых верных ему воинов все еще метался по полю сражения, одержимый единственным желанием – встретиться с киммерийцем. И наконец он его увидел.
Обе армии были разбросаны по всему полю – одни убегали, другие – преследовали их. Султан Троцеро развевался на одном конце равнины, Паллантида и Просперо – на другом. Конана никто не сопровождал. Гвардейцы Тараска погибли. Короли встретились один на один.
Но, как только они начали съезжаться, скакун Тараска неожиданно захрипел, зашатался и упал. Конан соскочил с седла и бросился к королю Немедии, поспешно высвобождающему ноги из стремян. Ослепительно сверкнула на солнце сталь, раздался звон мечей, посыпались искры, и Тараск во весь рост растянулся на земле под молниеносным ударом тяжелого меча Конана.
Киммериец поставил закованную в сталь ногу на грудь поверженного противника и поднял меч. Шлема на его голове уже не было – грива его развевалась на ветру, а в глазах горел яростный огонь.
– Ну что, сдаешься?
– А ты сохранишь мне жизнь?
– Да. И даже дам гарантии, которых ты мне в свое время не дал! Жизнь тебе и всем людям, которые сложат оружие... Хотя, по правде говоря, тебе за все твои мерзости следовало бы снести голову...
Тараск повертел головой и осмотрел долину. Остатки его армии со всех ног перебегали каменный мост, а на пятки им наступали аквилонские воины, в дикой ярости размахивающие окровавленными мечами. Боссонцы и гандерцы рассыпались по захваченному немедийскому обозу, врываясь в шатры, хватая трофеи и пленников, переворачивая повозки.
Оглядев все это, Тараск, насколько позволяло ему его положение, пожал плечами:
– Я согласен. У меня нет выбора. Каковы твои условия?
– Ты возвратишь мне все, что вывез из Аквилонии. Прикажешь, чтобы все ваши гарнизоны сложили оружие и оставили занятые ими города и замки. А потом ты выведешь из моего королевства свои проклятые войска так быстро, как это только будет возможно. Вернешь всех аквилонцев, проданных в неволю, и, кроме того, выплатишь репарации, которые я назначу позже, когда точнее будет определен ущерб, нанесенный твоей оккупацией. Останешься у меня в плену, пока не будут выполнены все эти условия.
– Хорошо, – согласился Тараск. – Я прикажу без боя оставить все замки и города, занятые моими гарнизонами, и сделаю все остальное. А какой ты назначаешь за меня выкуп?
Конан рассмеялся, снял ногу с груди короля Немедии и, подав тому руки, помог ему встать на ноги. Он уже раскрыл рот, но заметил, что к ним приближается Хадрат. Жрец был, как всегда, спокоен и погружен в свои мысли, старательно обходя человеческие и конские трупы.
Окровавленной ладонью Конан смахнул с лица прилипшие потные волосы. Он дрался целый день – сначала в пеших порядках копейщиков, потом – на коне, ведя в атаку рыцарей, и его погнутая и исцарапанная ударами топоров и стрел броня была густо забрызгана кровью. И на кровавом фоне побоища он смотрелся, как богатырь из языческой легенды.
– Мы хорошо потрудились, Хадрат! – загремел он. – Черт возьми! Я был так рад увидеть твой сигнал! Еще немного, и мои рыцари сошли бы с ума от напряжения и нетерпения. Они прямо из кожи вон лезли, хватаясь за мечи. Дольше я бы просто не смог их удержать! Что с чернокнижником?
– Он уехал в Ахерон по дороге забвения, – загадочно произнес Хадрат. – А я... я поеду в Тарантию. Здесь мои дела закончены, и теперь я отправляюсь в святилище Митры... Здесь, на этом поле, мы отстояли Аквилонию! Твой марш к столице будет триумфальным походом через обезумевшую от радости страну. Вся Аквилония будет праздновать возвращение короля. Итак, до встречи в твоем тронном зале!
Конан молча смотрел вслед удаляющейся фигуре жреца, а со всех сторон сюда уже начинали съезжаться рыцари. Он узнал Паллантида, Троцеро, Просперо и Сервия – все они были забрызганы кровью. Шум битвы уступил место дикому победному реву и радости. Все глаза, распаленные сражением и наполненные восхищением, были обращены к огромной черной фигуре короля, закованные в сталь руки приветственно размахивали над головами окровавленными мечами. И над всем полем возносился крик – мощный и глубокий, как удар прибоя:
– Слава Конану, королю Аквилонии!
Подождав немного, Тараск вновь напомнил:
– Так ты еще не назвал выкупа...
Конан обернулся к нему и рассмеялся, вкладывая меч в ножны. Потом расправил свои мощные плечи и провел окровавленными пальцами по густым черным волосам, словно в поисках вновь обретенной короны.
– Есть в твоем дворце девушка по имени Зенобия...
– Да, есть. Ну и что?
– Так вот, – король усмехнулся, словно на ум ему пришло приятное воспоминание. – Она и будет твоим выкупом. Она и ничто другое. Пошли за ней в Бельверус, как обещал. У тебя в Немедии она была простой служанкой, а в Аквилонии... в Аквилонии она станет королевой!..
