Текст книги "Мстительные духи (ЛП)"

Автор книги: Роберт Хейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

– Капуста! – закричал Гуан. – Мальчик всегда был редиской, давай лучше поищем таверну.

Харуто вздохнул и прислонился к стене из грубого камня, почесал спину.

– Хотел бы я, чтобы ты просто порвал глупую клятву.

Кира сидела на каменном полу пещеры, дрожа, обнимая колени.

– Что за клятва?

– Моя четвертая клятва, – сказал Гуан, – никогда не ругаться. И я не могу ее порвать. Я не попаду в рай, если нарушу хоть одну клятву.

Харуто застонал. Они уже спорили об этом.

– Но это глупо. Без ругательств ты лучше не станешь. Это делает тебя лицемером. И ты ругаешься. Просто используешь не важные слова. Но важно – намерение. Если заменить ругательства овощами, это не будет означать, что ты не ругаешься.

– Ошибаешься, – закричал Гуан, хотя ветер на миг утих. – Во всем. Я знаю, потому что у меня есть доказательство.

– Какое?

– Ты – лук с лицом морковки! – Гуан улыбнулся. – Видишь? Доказательство. Будь ты прав, клятва не дала бы мне это сказать.

Харуто пожал плечами, но не стал спорить.

– И это делает меня лучше, – продолжил Гуан. – В этом случае дело не в клятве, а в том, что она означает. Это доказательство, что я становлюсь лучше. И это делает меня лучше.

– Только это нужно, чтобы быть хорошей? – спросила Кира. – Хотеть этого?

Янмей покачала головой. Из них всех только ей не было холодно. Просто сидя рядом с ней, Харуто ощущал ее жар, словно сидел у остывающего камина.

– Желание – это начало, – сказала Янмей. – Но нужно и действовать. Пытаться. Иначе это лишь пустые обещания.

Кира нахмурилась и придвинулась ближе к Янмей.

– Ты используешь свою технику.

Янмей улыбнулась девушке.

– Холодно.

Харуто обвил себя руками, но ветер, который снова выл, все равно находили бреши в его кимоно. Шики забралась глубже, устроилась у его поясницы и щекотала шерстью.

– Небесная Лощина удивительно теплая, – крикнул он. – Шинтеи вырыли ее глубоко, получают тепло горы. И там есть купальня.

Гуан буркнул.

– Что такое шинтей? – спросила Кира. Ее глаза были огромными, она дрожала, сжимая ладони, как бледные когти, но все равно улыбалась.

– Воины, – сказал Харуто. – Элитные воины Ипии. Их учат быть едиными с мечом, и они клянутся хранить честь и идти по пути клятв.

– Путь клятв?

У девушки никогда не заканчивались вопросы.

– Когда шинтей дает клятву что-то сделать, он оставляет прядь волос тому, кому дал клятву. Когда шинтей завершает задание, получивший волосы сжигает их, чтобы боги и звезды знали, что клятва исполнена. Когда шинтей умирает, его успехи и поражения взвешивают. Если он вел хорошую жизнь, исполнял клятвы, он перерождается дальше. Если нет, его прогоняют на землю демоном. Тэнгу.

– Звучит поразительно, – Кира захлопала. – Я хочу дать клятву.

Харуто посмотрел на онрё. Она была порой искренней, порой – злобной, но сейчас казалась восхищенной идеей.

– Клятвы нужно принимать всерьез. В обещании есть сила, какую не опишешь словами. Они связывают наши души с целью, и поражение может рассечь человека надвое, как меч.

– А если это правильное дело?

Харуто заметил улыбку Янмей, она смотрела на ребенка.

– Тогда клятву стоит дать. Но нужно убедиться, что поступок правильный, – правильное часто могло оказаться неправильным в красивом наряде.

Они отдыхали еще несколько минут, а потом продолжили подъем.

Солнце стало спускаться к горизонту, они добрались до части склона, которая откололась, забрав с собой десять ступеней. Это было не так и много, другая сторона бреши была близко. Но это могло все оборвать.

Харуто стоял на краю и смотрел на пропасть.

– Нужно вернуться, – крикнул он поверх ветра. Обойти брешь не выйдет. Дыра тянулась до вершины за облаками.

– Я справлюсь, – Кира протиснулась мимо Гуана, чуть не столкнув его со ступеней. Она встала рядом с Харуто, прижалась между ним и склоном. – Я смогу, – сказала она увереннее. А потом опустилась на корточки, готовая прыгнуть.

Харуто сжал ее руку и оттащил от края. Она хмуро посмотрела на него, зеркальный кинжал вспыхнул в ее ладони. Он медленно отпустил ее руку.

– Никто не будет прыгать. Смотри, – он медленно вытянул руку над брешью. Ветер сдул рукав его кимоно, стал трепать ткань. – Ветер унесет тебя, едва ты прыгнешь, и больше мы тебя не увидим.

Кира надулась, кинжал в ее ладони разбился, мерцающие осколки унес ветер.

Харуто повернулся к Янмей и Гуану.

– Возвращаемся, пойдем к Небесную Лощину главным путем.

– Еще три дня? – спросил Гуан. – Я закоченею, старик.

Янмей покачала головой, ветер трепал ее волосы.

– У нас не хватит припасов. В такую погоду мы умрем от голода, но не дойдем до шинтеев.

Гуан что-то буркнул о коленях, повернул сумку и стал рыться внутри.

– И снова всех спасает поэт. Вы, чудесные воины, должны стыдиться. Не всегда нужно пронзать людей или биться с монстрами. Вот, – он протянул свою чернильницу Янмей. Она взяла ее с вопросом на лице. – Нагрей это для меня.

Янмей рассмеялась.

– Два старых бандита. Один поклялся биться только словами. Другая стала переносным костром.

Гуан обдумал это. А потом тоже рассмеялся.

– Лучшее использование для нас, – он взял свиток бумаги, крепко держал его, защищая от ветра, пока проходил мимо Янмей. Он сказал Кире отойти. Она встала с Янмей, а он – возле Харуто, посмотрел на пропасть. – Я упоминал, что ненавижу высоту?

Харуто улыбнулся и опустил ладонь на плечо Гуана, чтобы ветер не столкнул старого поэта.

– Я добавлю это в список, – сказал он.

– Не стоит использовать технику, – крикнула Кира, пока Янмей нагревала чернила.

– У меня нет выбора, – Янмей прислонилась к девушке. Харуто думал, что она выглядел утомленной, старой. Ее бой с холодом сказывался на ней. Она вручила чернильницу Гуану и прижалась к склону рядом с Кирой.

– Спасибо, – сказал Гуан. Он вдохнул, развернул бумагу перед собой. Ветер тут же попытался выхватить ее из рук Гуана, но старый поэт держал крепко, кисть носилась по пергаменту. Он написал одно слово, МОСТ, и бумага стала плоской и твердой, хотя ветер выл. Дальний конец коснулся ступеней напротив них, и он быстро опустил свой конец и встал на него, чтобы закрепить.

– Легко, – сказал Гуан, закрыл чернильницу. Он обвил кисть тканью и убрал все в сумку.

Харуто улыбнулся.

– Если это просто, почему ты потеешь?

Гуан посмотрел на него.

– Тут слишком тепло. Я говорил, что ненавижу жар?

– Нам нужно пройти по этому? – спросила Кира. – Это бумага.

Гуан улыбнулся.

– Уверен, наш храбрый оммедзи, герой множества поэм, попробует первым.

Харуто пожал плечам.

– Это твой мост. После тебя, – он опустился на колени на бумаге, чтобы закрепить ее вместо Гуана.

– Капуста, старик. Я знал, что ты это скажешь, – Гуан посмотрел на Киру. – Если он выдержит мой обвисший зад, выдержит и тебя, – он шагнул на бумажный мост.

Ветер трепал его, хватался за его одежду и плащ, пытаясь сорвать его. Он быстро опустился на четвереньки, его жалобы уносил ветер, но Гуан полз вперед, рука за рукой. Он продвигался ужасно медленно. Когда он добрался до другой стороны, он слез с моста, прижался к склону и отдыхал там пару секунд, зажмурившись, пытаясь перевести дыхание. Старый поэт развернулся и схватил другой конец моста.

– Следующий! – сказал он, едва слышный из-за ветра.

Кира прыгнула вперед и пробежала мимо Харуто.

– Осторожно! – крикнула Янмей.

Девушка забралась на мост, ветер ударил по ней, отталкивая ее. Ее ноги скользили по бумаге. Она шаталась на краю мгновение, размахивая руками, а потом быстро опустилась на четвереньки. Она ползла дальше тихо, добралась до дальнего края, развернулась, ее лицо было бледным, как молоко, волосы слиплись от пота.

– Твоя девочка чуть не погибла, пытаясь проявить себя, – сказал Харуто, пока Янмей проходила мимо него.

Она опустилась на четвереньки раньше, чем добралась до бумажного моста, и оглянулась на Харуто.

– Она пытается впечатлить тебя, – и она поползла по мосту. Даже с ветром Янмей окружал пар из-за ее жара. Он гадал, могла ли она прекратить это, или техника была ее частью, как его бессмертие. Она добралась до другого конца, встала и быстро обняла Киру. Та обвила ее руками.

Наступил черед Харуто. Он отпустил мост и поднял голову.

– Держишь? – крикнул он.

– Да, – Гуан сжал другой конец моста крепко, хмурясь сосредоточенно.

– Уверен?

– Да, старик.

– Потому что я знаю, как у тебя нынче дрожат руки.

– Просто шевелись, раздражающий лук.

Харуто рассмеялся, пополз по бумажному мосту.

– Глупее клятвы я не знаю, – мост прогибался сильнее, чем надеялся Харуто, ведь один конец уже не был закреплен.

Гуан смотрел на свои ладони, сжимающие его сторону.

– Угомонись, старик. Это мои клятвы, я могу делать себя лучше тем образом, каким хочу.

Мост прогнулся под Харуто, он оглянулся и увидел, что незакрепленный конец подвинулся близко к краю. Он опустил взгляд, это было плохой идеей. Мир уходил спиралью вниз, облака были серой бушующей массой над участками снега и камня. Его чуть не стошнило. Его ладони застыли на мосту, не хотели двигаться. Падение будет серьезным. Даже если его бессмертие сохранит его в живых, он будет лужей. Боль будет сильнее всего, что он чувствовал. Он тряхнул головой, отчаянно пытался прогнать мысли.

– Скорее, старик!

Мост снова прогнулся. Харуто встал на ноги и побежал вперед, ветер подхватил другой конец и вырвал его из хватки Гуана, унес в пустоту. Харуто рухнул на каменные ступени, искал, за что ухватиться, чтобы не рухнуть в облака внизу. Ладони сжали его руки, и он увидел над собой Гуана, лицо было красным, он кряхтел от напряжения. Пот капал с его носа на лоб Харуто.

– Вытаскивай меня! – закричал Харуто, упираясь ногами в камень, ветер безжалостно окружал его.

– А я чай завариваю? – выдавил Гуан.

– Тяни сильнее! – закричал Харуто. Шики пищала в его кимоно, поднялась на его плечо, огляделась и зарылась в его вещи.

Над ним появилось морщинистое лицо Янмей, она протянула руку. Харуто отпустил камень и схватил ее за руку, а другой рукой сжал Гуана. Он карабкался, ноги летали над пустотой, два старых бандита вытаскивали его, камни царапали его грудь, а потом он рухнул на ступени. Они легли кучей потных конечностей и дрожащего страха.

Кира стояла на пару ступеней выше них, смотрела, прыгая с ноги на ногу в тревоге. Когда другие поднялись на ноги, она выдохнула с облегчением, подбежала и обняла каждого по очереди. Она отпустила и попятилась, и Гуан крепко обнял Харуто. Харуто обвил поэта руками, и они стояли так пару мгновений, дышали пар в лица друг друга и улыбались.

А потом они отодвинулись, и Харуто кивнул благодарно Янмей.

– Уже недалеко, – крикнул он поверх ветра, слыша дрожь в своем голосе. – Должны дойти до ночи, – он дрожал, ему все еще было не по себе от страха. Он не мог показывать это, нужно было выглядеть сильным, бессмертным. Но он не мог отогнать чувство, что гора не хотела, чтобы он вернулся в Небесную Лощину. Это был знак.

Глава 18

Они все почти замерзли, когда дошли до вершины лестницы. Они попали в туннель, ведущий в гору от обрыва и ветра. Кира слышала, как ветер выл вне пещеры, словно зверь, лишенный добычи. Внутри ветра почти не было, и воздух был теплее, поднимался от земли. Все дрожали, кроме Янмей.

– Эта гора – вулкан? – спросила Янмей, прижимая ладонь к каменному полу пещеры. Кира повторила за ней, вызвала улыбку, но ощутила только холодный камень.

– Нет, – сказал Харуто. Он что-то искал у стен.

– Камень теплый, – сказала Янмей. – Где-то внизу источник тепла.

Харуто пожал плечами.

– Небесная Лощина всегда была теплее, чем должна быть, – он отвернулся и посмотрел на нее. – Но не такой теплой. Шики, дай немного света.

Маленький дух выбралась из его одежды и недовольно пискнула. Кира рассмеялась.

– Я знаю, что ты не факел, – сказал Харуто. – Ты – ворчливый фонарик.

Шики пискнула снова.

– Пожалуйста, – сказала Кира.

Шики повернулась и посмотрела на Киру глазами, которые были слишком большими для ее маленького пушистого тела. Она открыла широко рот, глубоко вдохнула и стала вдвое больше обычного, став при этом яркой, а потом издала хлопок и вспыхнула оранжевым своём, как огонь, который не мерцал. От духа не исходило тепло, но света хватило, чтобы Кира видела пещеру внутри. Она слетела с плеча Харуто, ножки двигались в воздухе, словно она пыталась плыть.

– Спасибо, – сказала Кира, поклонившись духу. Она повернулась и взглянула на Янмей, та улыбнулась ей, и Кира обрадовалась, что хоть раз поступила правильно.

Гуан присвистнул и пошел по пещере, глядя на стены, озаренные светом Шики. Пещера открывалась в длинный коридор с высоким потолком и стенами, покрытыми записями, и коридор пропадал во мраке в глубинах горы.

– Как далеко он тянется? – спросил поэт.

– Далеко, – сказал Харуто. – Вверх и вниз. Крепость сверху, на укрытом плато, но Небесная Лощина размером с небольшой город, – он покачал головой. – Там извилистые туннели и комнаты-пещеры. Не могу сказать, сколько раз я терялся в этом огромном муравейнике. Помню, раньше там было полно людей. Мы набивались в пещеры, как булочки в печи. Мастера вели классы с сотнями учеников, – он с тоской улыбнулся. – Как-то раз мы с Торо нарисовали на холсте валун. Выглядело ужасно, но в тусклых коридорах было похоже на правду, особенно, для учеников, которые всегда спешат. Мы пошли рано на урок к наставнику Шибе, повесили холст на входе в коридор. Когда остальные пришли, они сказали, что коридор заблокирован, и им пришлось искать другой путь. Весь класс опоздал, кроме меня и Торо. Мастер Шиба ненавидел опоздания, приказал всему классу бегать туда-сюда по ступеням, – он остановился и вздохнул, покачал головой. – Тут где-то должны быть факелы.

Янмей посмотрела на буквы на стене рядом с Кирой.

– Что за записи на стенах? Не могу прочесть.

– Это старый ипийский, – сказал Гуан, подойдя к ней. – Его уже толком не используют. Многие говорят и читают нынче на хосанском. Все принимают это как распространенный язык. Но пару сотен лет назад ипианцы говорили на своем языке, а жители Нэш… хмыкали и ругались, в основном.

– Это предупреждения, – сказал Харуто. – Истории о шинтеях, которые заблудились или нарушили клятвы. Часть долгой традиции записывать поражения ордена на стенах. Они наносили записи тут, на пути к ступеням, потому что ученики постоянно тут ходили, так что им постоянно напоминали бы о поражениях других, и как нельзя себя вести шинтеям. Вот, – он нашел петлю на стене, в которой висели забытые холодные факелы. Он взял их и несколько мгновений зажигал кремнем Гуана, а потом вручил один Гуану, а другой – Янмей. Он не дал факел Кире, словно не доверял ей огонь. Она хотела сказать что-то оммедзи, но не стала, Шики стала нормального размера, ее свет угас, она упала на пол. Она схватилась ручкой за кимоно Киры. Кира подняла маленького духа, и она забралась на ее плечо.

– Эй, старик, – Гуан указал на запись на стене. – Ты видел это?

Харуто подошел к старому поэту и застонал.

– Что там? – спросила Кира. Она присоединилась к ним, встала на носочки, чтобы посмотреть поверх плеча Гуана. Слова на стене почти имели смысл для нее. Она словно когда-то знала, что они значили, но забыла.

Гуан рассмеялся и взглянул на Харуто.

– Где все? – спросил Харуто, отвернулся от стены и пошел прочь. – Тут должны быть люди. Ученики, шинтеи, мастера. Мы должны был уже их слышать.

Гуан не отошел от стены, и Кира тоже осталась там, смотрела поверх его плеча, думая, что, может, слова обретут смысл. Янмей подошла к ним. Она устала от подъёма, лицо осунулось, было в морщинах. Кира обняла ее, могла утешить только так, и Янмей улыбнулась и обняла ее в ответе.

Харуто перестал идти и оглянулся на них.

Гуан приподнял брови.

Харуто пожал плечами.

– Ладно. Но ты уже знаешь это, так что рассказывай, пока мы идем.

* * *

Давным-давно, сотни лет назад, был юноша, которого звали Ночной Песнью. Ему было четырнадцать, но он уже заслужил себе титул героя. Гений с мечом, он снова и снова бился с местными бандитами, прогонял их из своего города. Люди любили его. И никого не удивило, что, когда он подрос, родители отослали его в Небесную Лощину, чтобы он стал шинтеем. В Ипии не было чести больше для семьи, чем отдать ребенка шинтеям.

Уже известный воин, Ночная Песнь был создан для величия. Он показал такой уровень умений, что император Ипии прибыл в Небесную Лощину, чтобы увидеть его тренировку. Это было неслыханно, и устроили большой праздник с пиром и состязаниями меча и поэзии. Император Исэ смотрел, как Ночная Песнь побеждает товарищей-учеников в дуэлях. Никто не мог выстоять против него, и император смотрел только на него.

Против Ночной Песни вышел биться темноволосый юноша по имени Тошинака Хейру. Он был в Небесной Лощине дольше Ночной Песни. Он тренировался усерднее, терпел тяжелый график, чтобы стать сильнее. Никто из учеников не старался так, как Тошинака, никто не бился так яростно. Но Ночная Песнь легко одолел его. Три раза Тошинака нападал на Ночную Песнь в их дуэли, и три раза Ночная Песнь наносил удар, который стал бы фатальным в настоящем бою. Тошинака хотел биться дальше, но мастера увели его. Он вскоре был забыт в тени Ночной Песни.

Император Исэ был так впечатлен, что дал Ночной Песни землю и владения раньше, чем он стал шинтеем. Император даже отдал ему в жены далекую кузину, Исо Изуми, соединив Ночную Песнь и его подвиги с троном. Еще никто такого скромного происхождения не получал такую честь… и так больше никогда не рисковали.

Через годы после визита императора Ночная Песнь стал шинтеем. Он дал клятвы, получил мечи. Орден шинтеев, уже известный, стал популярнее, и Небесная Лощина получила больше учеников, чем обычно. Юноши хотели того, что показал им Ночная Песнь: силу, власть, богатство, славу, близость к правящей семье.

Ночная Песнь дал пару клятв, выполнил их. Его звали непобедимым, воином, какому не было равных, величайшим шинтеем. Но – конечно, было но – он бился только в тех сражениях, которые он выбирал, решая, что там победит. Он не рисковал, предпочитая купаться в роскоши своей славы.

Вспомним Тошинаку Хейру. Его жизнь сильно отличалась от Ночной Песни. Ему не дали привилегий, особых наград. Он трудился за каждую победу, даже против товарищей. Во времена героев он был забыт. Его сделали шинтеем, но не за его величие. Но у него было то, чего не было у Ночной Песни, горящее желание преуспеть, стать сильнее.

Покинув Небесную Лощину, Тошинака бродил по Ипии, сражался везде, где мон. Он редко побеждал. В Хицу он подрался в таверне с бандитами, чтобы защитить хозяина. Он разобрался с двумя, но другие прыгнули на него, и Тошинака упал на пол среди бури кулаков. Хозяина таверны тоже побили, и прядь волос Тошинаки не была сожжена, он не выполнил клятву.

Возле Акаро Тошинака сразился в дуэли против лорда бандитов, Горестного Копья. Он был в меньшинстве с самого начала, но он дал клятву, и народ Акаро полагался на него. Тошинака получил такую страшную рану, что звезды звали его, и только его упрямая воля не дала ему умереть. Народ Акаро пострадал из-за его поражения, проклял его имя, и еще одна клятва Тошинаки осталась незавершенной.

На Горящих Пиках, где рассвет поджигать камни, его лишил сознания Змей Джун. В Сансо он один бился с убийцей Теневым Жаворонком, за это получил отравленным ножом в спину. Лорд, которого он обещал защитить, был убит, а Тошинака смотрел, парализованный. Деревня Йоконора сгорела, ведь Тошинака не смог ее защитить. Покрытый кровью, он смотрел, как огонь поглощал деревню, оставляя только дымящиеся тела. Больше незавершенных клятв. Больше несожженных волос.

Но Тошинака не переставал биться. Он брал любую клятву. Бился во всех боях, какие мог найти. Он бился в дуэли со всеми, у кого был меч и известное имя. Он не останавливался.

Годы спустя Тошинака увидел славу и богатство Ночной Песни и ощутил в себе ненависть. Ненависть к такому умелому мужчине, который так мало сделал. Мужчина звал себя непобедимым, но его никогда не проверяли. Тошинака понял, что всегда ненавидел Ночную Песнь, а с каждым поражением, каждой раной и невыполненной клятвой ненависть росла.

Раз в пятьдесят лет в Ипии проходил традиционный великий турнир, Проявление Чемпионов. Победитель мог выбрать одну награду, в разумных пределах, конечно, и император давал ее. Ночная Песнь не участвовал. Ему не нужно было проявлять себя, все знали, что его навыки были несравненными, воину не было равных. Но другие собрались сотнями, и один среди них выделялся. Великан с острым подбородком, носом, как клюв попугая, распушенными черными волосами, не собранными в косу воина. Годы изменили Тошинаку, и никто, кто знал его в Небесной Лощине, не узнал бы его теперь.

Участники турнира были яростными, многие герои погибли. Но Тошинака уцелел. Поражения сделали его сильнее. Как только его последний противник пал, Тошинака прошел вперед и потребовал награду у императора – дуэль с величайшим героем Ипии, с Ночной Песнью, чтобы доказать, кто лучше. Император согласился и приказал Ночной Песни выйти на поле.

Два воина бились. Два шинтея, обученных в Небесной Лощине, проживших разные жизни. Они сталкивались снова и снова, катаны высекали искры в свете луны, и каждый раз Ночную Песнь отталкивали. Тошинака был в ярости, избивал Ночную Песнь большей силой, лучшими навыками и опытом того, кто бился, проигрывал и снова бился. Ночная Песнь стал ленивым, и Тошинака уничтожил его на глазах императора и всей Ипии.

Ночная Песнь лежал, избитый, в крови на полу арены, его семья и друзья, как и император Ипии не могли понять, как такое было возможно. Как чемпион смог победить лучшего? Как его мог одолеть тот, кто уже устал от множества боев? Неужели мастера Небесной Лощины выбрали не того?

Тошинака вонзил меч в землю рядом с головой Ночной Песни. Он отвернулся и ушел. Он не объяснял свою ненависть к Ночной Песни, и как он смог победить того, кто когда-то был намного сильнее него, который должен быть сильнее всех. Но шинтеи, которые смотрели, знали.

Ночная Песнь проиграл, потому что он выбирал биться только с теми, кого мог одолеть. Он научился побеждать, а не биться.

* * *

– Ну как, старик? – спросил Гуан.

Харуто пожал плечами.

– Ты растянул историю.

– Поэту можно.

Кира хотела больше. Стены, мимо которых они шли, были покрыты похожими записями, и она гадала, сколько интересных историй тут скрывалось.

– И, – продолжил Харуто, голос был острым, как клинок. – Каждый раз, когда я слышу Историю о Ночной Песни, остальной истории не хватает. Ее всегда выдают как предупреждение не почивать на лаврах, не лениться. Ночную Песнь изображают дураком, а Тошинаку – трудолюбивым героем, – он фыркнул. – Расскажи остальное. Расскажи, как Ночная Песнь хотел жить мирно вдали от жестокости постоянных боев. Расскажи, как Тошинака сделал его врагом, думал о гневе. Расскажи им. И как Тошинака не смог отпустить свою ненависть. Как унизительного разгрома для Ночной Песни не хватило. Как Ночная Песнь вернулся домой, оправившись, и увидел, что его дом сгорел, а жену убили, – Харуто остановился и ударил ладонью по стене. – Они всегда упускают эту часть истории Ночной Песни и Тошинаки.

Харуто звучал печально, и Кира хотела помочь ему, но ни Янмей, ни Гуан ничего не сказали. Они, наверное, знали лучше. Они понимали людей лучше, чем она. Но ему было больно, и она не хотела, чтобы он страдал. Янмей говорила, что хорошие помогали другим, даже если они не понимали, что нуждались в помощи.

Кира ускорилась и зашагала рядом с Харуто. Она выждала, и он посмотрел на нее. Она улыбнулась.

– Мне жаль, что так случилось с твоей женой.

– Видимо, я сам открылся, – сказал он. Его боль будто ускользнула. Он ответил ей пустой улыбкой. – Я хочу, чтобы история Ночной Песни заканчивалась, как на стене, но это не все. Есть куда больше.

Все притихли, и Кира искала, что сказать.

– Ты хотя бы это помнишь, – сказала она, уже подозревая, что это неправильно говорить. – Я не помню ничего до того, как Янмей спасла меня из зеркала. Думаю, там… Думаю, я вредила людям.

Харуто фыркнул.

– Радуйся, что ты не помнишь. Ты была ёкаем, монстром. Мстительным духом, который мог только нести другим боль.

Кира не ощущала себя монстром. Даже в смутных воспоминаниях из зеркала она не считала себя монстром. Она не хотела быть монстром. Она ощутила на плече ладонь Янмей, поняла, что замедлилась, Харуто уже шагал впереди нее.

– Он не хотел этого, – тихо сказала Янмей, обняла Киру, не сбавляя шагов. Хотя это ощущалось естественно, когда Кира была меньше, это было немного неловко теперь, когда они были почти одного роста. – Некоторые могут справиться с болью, только передав ее другим. Это не правильно, но некоторые могут только так. Он не хотел тебя задеть, он просто пытался справиться со своей болью.

– Что я могу сделать? – спросила Кира.

Янмей молчала мгновение. Кира расслабилась в ее объятиях, наслаждаясь ее знакомым теплом.

– Тебе нужно решить, говорил ли человек всерьез. Если он хотел просто передать боль, ты ничего не можешь поделать. Если он не хотел, то нужно дать время, быть рядом, когда ты будешь нужна.

Кира вздохнула.

– Быть хорошей тяжело. Быть плохой проще?

Янмей прикусила губу. Она всегда так делала, когда Кира задавала трудные вопросы.

– Нет. Не проще. Там просто другие проблемы.

– Впереди додзе, – сказал Харуто поверх плеча. – Мы сможем срезать и найти лестницу наверх, в крепость, если там не идет урок.

Гуан догнал его.

– Разве тут не тихо, старик?

Кира увидела, как Харуто кивнул, но он молчал.

Когда они дошли до додзе, стало ясно, почему было так тихо. Тела лежали на полу. Некоторые были почти целым, другие были изорваны, словно их растерзали, кровь пропитала вытоптанную солому. Оружие лежало тут, быстро вытащенное из подставок у стен додзе. Судя по виду, оружие не помогло. Кира еще не видела такой резни. Многие мертвецы были юными, почти ее возраста. Это было как в Хэйва. Ученики мастера бились вместе и умерли вместе, их кровь смешалась, текла по неровному полу и собиралась лужей у дальней стены.

Харуто медленно шел между телами, смотрел на каждое, словно запоминал лица. Гуан обошел резню, держась близко к стене, не подходя к крови.

Янмей опустилась на колени у почти целого трупа.

– Тут еще есть тепло. Мало, но… это произошло недавно. Пару часов назад.

Харуто смотрел на нее. Его лицо было мрачным, таким его Кира еще не видела. Огонь от его факела бросал на лицо резкие тени.

– Тогда они еще тут, – прорычал он. Кира узнала в нем гнев, ненависть, удушающую жажду мести. Это задело что-то внутри нее, и она услышала треск стекла, ощутила зуд под кожей. Оммедзи плюнул на пол и выбежал из додзе.

Глава 19

Ворона пронеслась между двух шинтеев. Они ударили по ней, но клинки прошли безвредно сквозь ее дым. Она тушила факелы, пролетая, комната погрузилась во тьму. Два шинтея встали ближе друг к другу, инстинктивно понимали, где был другой. Даже в темноте они были дисциплинированными. Ворона уважала это. Но это было не важно.

Побочный эффект черно-белого мира был в том, что ей нужно было мало света, чтобы видеть. Она не понимала, как видела без глаз, но мир был нарисован множеством оттенков серого. Даже в глубоких темных пещерах она видела все в серых тонах.

– Ты не доберешься до темницы, демон! – закричал ей шинтей. Мужчина с обвисшей кожей и свисающими усами, его ладони уверенно держали катану.

Ворона какое-то время летела по нижним уровням Небесной Лощины. Она слышала Шина далеко наверху, он радовался резне. Оставит ли он хоть кого-то из шинтеев в живых? Вряд ли. Как только Шин разошелся, его нельзя было остановить. Он был сильнее их всех физически, и его сила росла от кровожадности, а теперь он был ненасытным. Конечно, он будет потом возмущаться из-за бардака, который устроил, когда успокоится, но сейчас он был готов уничтожить всех живых в Небесной Лощине. Ворона предпочитала не убивать. Она избегала многих шинтеев, скрываясь, и они проходили мимо нее. Преимущество тела из дыма было в том, что она могла парить под потолком, не только над полом.

Хотели они или нет, шинтеи подтвердили, что Ворона была в верном месте. Двое сторожили большую деревянную дверь. Она дала им бродить в темноте, пока она исследовала. Дверь была заперта. Прочная. Закреплена в камне вокруг. Она попробовала дверь, послала дым между швами и в замок, вокруг краёв. Она сжала край двери и вырвала ее из камня, отбросила в сторону.

– Стой! – закричал шинтей с обвисшей кожей. Он прошел вперед и взмахнул мечом, но Ворона уже улетела от него в просторную пещеру за дверью.

Там было много места, и только большой круг металла с узорами облаков, огня и деревьев был закреплен в дальней стене из камня.

– Зажгли факел, – сказал шинтей с обвисшей кожей, все еще суетясь у разбитой двери за ней.

Ворона пересекла комнату и посмотрела на круг металла. Он был встроен в стену пещеры, почти как резной рельеф, символы на нем были на непонятном языке. Круг занимал почти всю стену, смесь шестеренок, поршней и замысловатой резьбы. Мастер говорил ей ожидать такого. Это был кохранский прибор. Кохранцы были народом без техник и ци, но они были гениями. От летающих топтеров до Кровавых Двигателей, которые делали человека сильнее и быстрее. Их приборы использовались по-разному, включая, видимо, замки для титанов.

Ворона направила дым по поверхности прибора, исследуя его внимательно, как возлюбленного. Когда она закончила, она знала все его изгибы. Заметного замка не было, но две дыры были на противоположных концах прибора. Каждая тянулась неглубоко в прибор и содержала много острых предметов.

Шинтеи за ней зажгли факелы и ворвались в пещеру.

– Больше ни шагу, демон! – закричал шинтей с обвисшей кожей.

Ворона повернулась и подлетела к шинтею.

– Ты знаешь, что за этой стеной? – спросила она. – Ты знаешь, что сторожишь?

Старый шинтей опустил факел в петлю на стене и взял катану обеими руками.

– Шинтеи Небесной Лощины поклялись Пятому Мудрецу под Небесами защищать эту темницу. Нет задания важнее.

– Я понимаю. Но вы знаете, почему? – мир был полон людей, которые выполняли задания, которые не понимали. Они все были дураками. Они не знали, что защищали, или почему это было тут.

Два шинтея разделились и стали двигаться, чтобы напасть на Ворону с двух сторон, старик со свисающими усами с одной стороны, юный дурак с оскалом на милом лице – с другой. Она дала им думать, что у них был шанс.

– Эта дверь – кохранский прибор. Как ее открыть? – сказала Ворона, пока они приближались. Она говорила будто с собой. – Вы знали, что кохранские приборы работают на крови? Жаль, но у меня нет крови. Спасибо, что отдадите свою.

Они напали, и Ворона улыбнулась бы, будь у нее рот. Она не могла пока что убить их. Они были нужны ей живыми.