Текст книги "Мстительные духи (ЛП)"

Автор книги: Роберт Хейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

– Я давно не видела оммедзи, – сказала женщина, шепелявя. – Меня зовут Сифэнь, мушка. А тебя?

Харуто огляделся в поисках того, что могло помочь сбежать. Конечно, ничего не было. Он был связан, ладони были у груди, их удерживала паутина, задержавшая его. Гнев Тяна кипел в его груди, ледяной гнев угрожал проглотить разум. Харуто хотел метаться, кричать, задушить онрё голыми руками, но не мог двигаться. Он скрипнул зубами и подавил гнев.

– Ты – йорогумо, да? – спросил он. Его мастер всегда говорил: «Если не можешь пробить путь силой, пробуй слова. Если это не помогает, начинай молиться».

– Да! – сказала ёкай, хлопая человеческими ладонями. Лапы паука над ее плечами трогали воздух, постоянно двигались.

Он еще не встречал йорогумо, но знал о них. Это были люди, которые умерли от паучьих укусов. Они были с сильной волей, незаконченными делами, часто были убитыми. Ядовитого паука могли подложить в кровать человеку, пока он спал. Жертву могли заманить в гнездо пауков и оставить умирать. Но это была не обычная йорогумо, она как-то стала онрё – наполовину ёкаем, наполовину человеком. С такой опасностью он еще не сталкивался.

– Знаешь, что я сделала с последним оммедзи, мушка? – спросила йорогумо, склоняясь ближе на шелковом троне. Паучьи лапы трогали воздух, и она усмехнулась, показывая острые, как ножи, клыки за своими губами.

Харуто пожал плечами. Попытался. Паутина этого не позволила.

– Ты его съела, да?

Она хищно улыбнулась, клыки за губами подрагивали от восторга. Он снова задумался о своем бессмертии. Он сомневался, что мог выжить, если его съедят, и он не хотел.

Харуто боролся, пинался, толкал нити локтями. Это было бессмысленно. Он не мог двигаться вовсе. Йорогумо смотрела, как он бился, ее темные глаза сияли.

Сердце Харуто гремело в ушах. Пот капал со лба, жалил глаза. Борьба ему не поможет, нужно было думать. Он вспомнил слова Карги – онрё искали темницу.

– Ты была в Хэйве? – спросил Харуто. – Ты убила Тяна?

Йорогумо отклонилась на шелковом троне, ее паучьи лапы подрагивали над плечами.

– Кого?

– Учителя в академии, которую ты уничтожила, – гнев поднялся, как огонь, внутри Харуто. – У него были следы укусов. Колотые раны. Нити шелка на одежде.

– Я убила многих в школе, – йорогумо чуть склонила голову. Она не моргала. Глаза были темными сферами, лишенными света. – Учителей. Учеников. Но Мастер не дал мне поесть.

– Мастер? – сказал Харуто. – Кто твой мастер? – а если это был бог или другой шинигами, который был против Оморецу? Это объяснило бы то, как она могла осквернять храм.

Ёкай не ответила, смотрела на него, ее паучьи глаза ничего не выдавали.

– Зачем вам Небесная Лощина? – спросил Харуто, пробуя другой подход

– А ты хитрая мушка, да? – сказала йорогумо. – Откуда ты знаешь о третьей тюрьме? С кем ты говорил? – она скривилась, что-то тёмное и блестящее капало с уголка ее рта. – Это точно был Шин. Он любит звук своего голоса.

Харуто знал Небесную Лощину, тренировался там больше десяти лет, но никогда не слышал о темнице там. Но он не видел то место больше века.

– Не важно, – сказала йорогумо, ее улыбка растянула ее губы, клыки блестели ядом. – Ты сейчас умрешь, мушка, – она пошла по паутине к нему.

Когда она была на расстоянии руки, Харуто услышал тихий треск над ними. Йорогумо тоже это услышала. Они оба посмотрели на потолок. Звук повторился, и кусочки стекла полетели на них. Некоторые упали на пол, другие отскочили от паутины и застряли в нитях шелка. Харуто смотрел, как они мерцали в тусклом свете, понял, что это было не стекло, а осколки зеркала, каждый отражал горящий храм.

Йорогумо стала суетиться, завопила:

– Пожар. Пожар! – она молотила лапами, паутина тряслась, пока она озиралась. Но огня не было. – Что это за странности? – прорычала она.

Кинжал вылетел из тьмы сверху и попал в лицо йорогумо, вонзился глубоко в левый глаз. Йорогумо завизжала, ее паучьи лапы сжались вокруг нее, она рухнула назад, улетела во тьму внизу.

– Я говорил ждать снаружи, – прорычал Харуто.

Кира спрыгнула и легко приземлилась на толстую нить паутины, почти не потревожив ее. Она вытянула руки и пошла по ней, как по канату.

– Так ты говоришь: «Спасибо, что спасла меня от большого паука?» – спросила она, замерла на нити, склонилась и посмотрела на Харуто. – Или, может, «прошу, освободи меня из липкой ловушки»? – она махнула ладонью, новый кинжал появился в ее руке, она стала пилить им нити паутины, сковывающие Харуто.

– Меня не нужно было спасать, – буркнул Харуто. – Я говорил с ней. Нельзя перебивать врага, когда он говорит. Никогда не знаешь, что он раскроет.

Кира выпрямилась и скрестила руки.

– Так мне уйти? Дать ей съесть тебя?

– Немного поздно для этого.

Крик пронзил храм, отражался от стен. Йорогумо поднималась на нити шелка.

– Мой глаз! – выла она. – Как ты могла? КАК ТЫ МОГЛА?

Кира отшатнулась от ёкая и споткнулась. Она опустил взгляд, Харуто увидел, что ее нога застряла в паутине. Он вздохнул. Йорогумо поднималась, ее передние лапы были готовы для удара, но она замерла, увидев девушку.

– Сестра? Что ты делаешь с ним?

– А? – сказала Кира.

Йорогумо посмотрела на Харуто здоровым глазом. Она вытащила кинжал из другого, оттуда текла кровь. Она повернула голову к Кире, громко зашипела и прыгнула, устремилась с нити на нить и пробила окно на вершине храма.

Харуто смотрел во тьму, пытаясь все осознать.

– Она просто убежала? – спросила Кира.

Харуто смог высвободить ладонь из липкой тюрьмы, стал рвать паутину на себе. Она была прочной, противно липла к нему, но казалась слабее без онрё рядом. Может, ее присутствие и ее ци усиливали нити. Он вырвался из паутины и упал на пол. Приземление пронзило шоком ноги, и что-то порвалось. Боль пронзила бедро. Он вскрикнул, стал хромать, пока его бессмертие не исцелило ущерб.

Кира закричала сверху. Харуто поднял взгляд, она висела за ногу с паутины, на которой стояла. Она ударила по паутине кинжалом, но нога оставалась прилипшей, и Кира стала раскачиваться, но нити липли к ней, пока не обмотали ее. Она застыла в паре футов от пола, покачивалась вниз головой, заточенная в паутину, как был он.

– Эм, поможешь?

Харуто вздохнул.

– Так ты говоришь: «Прошу, освободи меня из липкой ловушки»? – он толкнул ее кокон, она закружилась, раскачиваясь.

– Эй! Хватит! – заорала она. – Я пыталась помочь.

– И?

– И, кхм, прости, что помешала?

Шики появилась на плече Харуто, прыгнула на кокон Киры, свистя, повисла на плече Киры вниз головой.

– Да, я застряла, – сказала Кира.

Харуто игнорировал ее, пошёл среди нитей шелка в поисках своей катаны. Она висела в воздухе в паутине. Он схватил рукоять и повернул, стал пилить нити.

Шики запищала снова.

Кира вздохнула.

– Я думала, если помогу, он не будет считать меня бесполезной. И Янмей поймет, что меня не нужно все время защищать.

Шики жалобно свистела мелодию.

– Да, – сказала Кира. – Я не справилась.

Харуто перестал пилить паутину и посмотрел на них.

– Погоди. Ты понимаешь ее?

Шики пискнула, все еще катаясь на плече Киры, пока та раскачивалась в коконе.

– Не ты. Кира, ты понимаешь Шики?

Кира кивнула, ее короткие черные волосы покачивались в паре футов над пыльным полом.

Харуто закончил высвобождать катану, подошёл и сел на корточки перед Кирой.

– Почему йорогумо назвала тебя сестрой? – спросил он, прижав кончик катаны к кокону Киры, чтобы она не крутилась. Он мог убить ее одним толчком, пока она не стала опасной.

– Не знаю, – сказала она. – Я не видела ее до этого. Она была онрё?

Харуто разглядывал девушку мгновение. Он не мог решить, говорила ли она правду.

Шики спрыгнула с кокона Киры на пол и повернулась к Харуто, прищурилась и скрестила волосатые ручки. Она тихо фыркнула.

– Ты доверяешь ей? – спросил Харуто у духа.

Шики кивнула, руки все еще были скрещены, она щурилась.

Харуто встал и застонал. Он провел рукой по растрепанным волосам, размышляя. Маленький дух всегда хорошо судила окружающих. Она убедила Харуто спасти Гуана годы назад. Он направил катану на Шики.

– Заходи, – Шики радостно свистнула и прыгнула в меч, делая клинок алым. Харуто смотрел на Киру, висящую в паутине, дуясь. Может, шанса убить ее лучше не будет. Может, стоило избавить мир от потенциально опасного ёкая. – Попытайся не двигаться, – Харуто направил Катану, Шики рассекла паутину, как огонь – снег.

Кира выпала из кокона и неловко растянулась на полу храма. Она быстро села и потерла голову.

– Прости за… – она умолкла, вздохнула и встала на четвереньки, опустила голову к полу. – Я пыталась помочь.

Харуто пытался придумать совет. Гуан знал бы, что сказать. Старые философские слова, которые передавались поколениями, или стихотворение о великом герое с высокими ценностями. К сожалению, он не был Гуаном.

– Просто не мешайся в следующий раз, – сказал он и отвернулся. Он прошел к кокону размером с человека, прилепленному к стене в углу комнаты.

– В следующий раз? – сказала Кира.

Харуто застонал, поняв свою ошибку. Теперь он не избавится от девушки. Он осторожно рассек Шики кокон. Гнилая плоть и кости в крови упали на пол. Запах ударил Харуто, как кулак по животу, он отшатнулся от кокона. Он понял, что выживших не было. Все в коконах были мертвы.

– Отвратительно, – сказала Кира, закрывая нос рукавом кимоно. – Что это за запах?

– Смерть, – сказал Харуто.

Шики вылетела из катаны и закрыла ручкой глаза, словно зажимала нос. В ее нынешнем облике у нее не было носа, но от ее поведения Кира рассмеялась.

– Пора идти, – сказал Харуто. Храм был осквернен, и он не хотел быть рядом, если бог явится кого-нибудь наказать.

Глава 13

Ворона летала по комнате, лаская то, что находила, лозам дыма. Они были в поместье лорда Изучи в половине дня от Миназури. Мастер пришел сюда, чтобы подождать остальных, и лорд Изучи щедро позволил им остаться. По крайней мере, когда его сына взяли в заложники. Люди переживали за своих детей. Они словно не понимали, что могли сделать еще.

Леди Изучи стояла, дрожа, у шоджи, разделяющих главную комнату. Это была ее комната. Но она молчала, как хорошая пленница, и ждала, если Вороне потребуется помощь. Но Вороне ничего не нужно было. Она многого хотела, но не могла получить. Но нуждаться? Она не помнила, когда последний раз в чем-то нуждалась. Было ли такое когда-то? Может, когда она была человеком, когда была живой.

Она обвила щупальцем из дыма маленький гребень с костяной ручкой. Темные пряди волос все еще обвивали зубья. Она подняла гребень и присмотрелась. У нее не было глаз или лица под капюшоном, но было удобно подражать манерам человека. Она осторожно вытащила одну волосинку, убрала в белый плащ, чтобы изучить позже. Она услышала, как леди Изучи охнула, но игнорировала ее. Ворона помнила, что у нее когда-то были волосы. Были же? Она не помнила свое имя, лицо, свою жизнь, но знала, что была когда-то человеком. Некоторые вещи вызывали картинки, чувства, но не совсем воспоминания. Она опустила гребень на столик. Он почернел от сажи, остатков ее дыма, но так было со всем, чего касалась Ворона.

Она убрала щупальца дыма в свою белую накидку и продолжила парить по комнате, оставляя след сажи на отполированном дереве пола. Многие вещи в комнате леди Изучи вызывали эти не совсем воспоминания. Ворона гадала, была ли у нее когда-то такая комната. Может, она была леди. Может, у нее были духи, пудра, гребни и красивые платья. Может, она смотрела в зеркало и видела лицо, а не облако сажи и дыма. Она встала перед зеркалом леди Изучи и посмотрела на дым. Бурлящая масса ничего.

– Иди сюда, – резко сказала Ворона.

Леди Изучи медлила миг, а потом вдохнула и пошла к Вороне, стараясь держаться подальше, отклоняясь от нее, но не осмеливаясь ослушаться. Ворона чуть подвинулась, чтобы леди Изучи оказалась перед зеркалом.

– Встань тут и дай посмотреть на тебя.

Леди Изучи подавила всхлип. Она была милой, даже красивой. Ее пудра была мастерски нанесена, подчеркивала щеки и губы. У нее было немного морщин, возраст стал портить ее гладкие черты. Ворона изучала каждую линию, каждый изгиб и контур. Фору глаз, длину носа, шрамик на подбородке. Все черты, из которых состояло идеально красивое лицо леди Изучи. А потом Ворона создала копию из дыма внутри капюшона.

Леди Изучи отпрянула, охнув, закрыла рот ладонью, увидев себя из дыма с сажей. Ворона ощущала это. У нее снова было лицо. У нее был нос, и она почти помнила запахи, как вишневые духи, какие могли сейчас быть на леди. У нее были глаза, и она могла притвориться, что использовала их, чтобы видеть. У нее был рот, она растянула его в улыбке.

Леди Изучи вдруг пискнула и отшатнулась, споткнулась об подушку и упала на пол. Ворона повернулась к зеркалу, чтобы посмотреть, кем она стала, но было уже поздно. Одна щека обвисла, надулась и взорвалась, вылетел дым. Ее нос просто отвалился, упал на пол кучкой сажи. Глаза разделились, их стало больше, а потом они пропали, оставив в капюшоне темный дым. Потому что это не было ее лицо. Она могла подражать, пока смотрела на другое лицо, но оно не оставалось, ведь не было ее лицом. Так что было бесполезно подражать. Так было всегда. Сколько бы раз она ни искала свое лицо, конец был одним. Ворона вылетела из комнаты, игнорируя леди Изучи, сжавшуюся в углу.

В поместье лорда Изучи был додзе, как у многих богатых лордов, и Ворона надеялась найти там Мастера. Путь был близким по снегу. Она открыла дверь додзе щупальцем сажи, влетела внутрь. Мастер сидел на коленях в центре комнаты, его перья лежали на плечах, словно плащ, его шляпа-тэнгай – большая и похожая на ведро из сухого бамбука – стояла на полу рядом с ним. Лорд Изучи стоял в углу, как его жена стояла для Вороны. Среди людей он был властным. Не просто богатым, но и воином, известным навыками с мечом. Его звали Ледяное Сердце, и он совершил много подвигов. Но тут он был ничем. Его деньги ничего не значили. Его сила и навыки ничего не значили. Его имя ничего не значило. Он был просто еще одной жизнью, ждущей, когда ее заберут онрё. Мастер любил преподавать такой урок тем, кто считал себя сильным.

– Все еще ищешь, Ворона? – спросил Мастер, его голос был как шорох старого пергамента. Его черно-белые перья трепетали, пока он говорил.

– Всегда, – Ворона влетела глубже в додзе, закрыла за собой дверь. Лорд Изучи взглянул на сажу, которую она оставляла, но быстро отвел взгляд и промолчал. Она покроет все, что у него было, своей сажей, лишь потом уйдет. Пусть ощутит ее мучения.

Мастер пожал плечами.

– Лицо леди Изучи тебе не понравилось?

Ворона кипела внутри, темный дым вырывался из-под ее плаща, поднимался вкруг нее, как гнездо мечущихся змей.

– Это было не мое лицо.

– Моя жена… – сказал лорд Изучи, от паники его голос дрожал.

Ворона повернулась к нему, и он побледнел.

– В порядке.

– Ты не убила ее? – спросил Мастер.

Ворона подплыла к стене, где висела дюжина родовых мечей давно мертвых Изучи.

– А зачем? – спросила она. – Женщина ничего плохого не делала. У нее просто неправильное лицо, – Ворона провела щупальцем из дыма по стене мечей, пятная стену сажей. Одного меча на стене не было. Катана, которая принадлежала шинтею Изучи, если табличка была верной. Он лежал перед Мастером на полу, клинок все еще был в ножнах.

Дверь додзе снова открылась, и Шин стоял там, приподняв бровь, глядя на след сажи от Вороны. Он недовольно скривил губы, обошел след. Его волосы парили за ним длинными толстыми косами, каждая была острым оружием, которым он мог управлять. На нем было новое кимоно, женское, синее, как летнее небо, с узором белых треугольников. Он завязал пояс слишком низко, и кимоно открывало его грудь и изящное плечо. Такое гордое существо, но одержимое своей внешностью. Ворона завидовала ему. Не его красоте, а тому, что у него было свое лицо.

– Сифэнь вернулась, – сказал едко Шин. Он отошел и скривился, их сестра протиснулась в дверь.

Сифэнь была ранена. Ее лапы обвивали ее, защищая, один глаз был испорчен и кровоточил. Над ним появился паучий глаз, пробил ее кожу. Она была одной из старших из них, изменившейся больше всех. Кроме Вороны, другие были больше похожи на людей.

– Там оммедзи, – Сифэнь прошла в додзе. Она всегда была неуклюжей на людских ногах, но быстрая и ловкая на паучьих лапах.

– Где ты была, Сифэнь? – прохрипел Мастер.

– В городе, – ответила Сифэнь. Она замерла за Мастером, раскрыла паучьи лапы, чтобы поддерживать тело. Ворона видела, как лорд Изучи сжался от отвращения. Она не винила его. Другие онрё говорили, что Сифэнь всегда воняла. Шин описывал вонь как запах потного нижнего белья, брошенного в углу гнить. Ворона хотела ощутить этот аромат.

– Зачем? – спросил Мастер. Вес слова опустился на комнату, как надгробный камень.

Сифэнь открыла рот, чтобы ответить. Ворона видела, как терлись ее клыки, шорох вызвал у нее почти воспоминания, от которых было… не по себе? Любопытство? Она не была уверена.

– Я… – Сифэнь нервно ерзала, ее паучьи лапы шуршали по деревянному полу. – Я думала, что хаос прикроет наши следы.

Мастер смотрел на Сифэнь поверх пернатого плеча. Его лицо было массой складок и морщин, нос был длинным клювом, а глаза – кружащимся вихрем красок. Сифэнь попятилась на пару шагов.

– Ты хотела поесть, – медленно и грозно сказал Мастер. – Ты хотела заставить людей страдать. И теперь ты навлекла оммедзи охотиться на нас.

Сифэнь нервничала, паучьи лапы царапали дерево пола. Она посмотрела на Ворону, но та не поддержал ее. Она сказала:

– Он был лишь один. Он был слабый. Я… почти убила его, но появилась другая онрё. Она сделала это, – Сифэнь указала на испорченный глаз. – Она ранила меня!

– Новая сестра? – спросил Шин. – О, я хотел бы найти… чистую хоть раз.

Сифэнь повернулась и зашипела на Шина. Его волосы поднялись над головой, готовые ударить.

– Времени мало, – сказал Мастер, продолжил размышлять, глядя на катану, снятую со стены. Он вытащил ее из ножен. – Если один оммедзи нашел нас, другие могут последовать. Мы не можем ждать возвращения Зена. Шин, ты и Ворона отправитесь в Небесную Лощину сейчас же. Найдите третью темницу и выпустите пленника.

Шин бросил взгляд на Ворону.

– Ей нужно идти со мной? Она такая грязная.

– А лучше Сифэнь? – спросил Мастер.

– Нет, – сказал он это так медленно, что слову уже никто не был рад.

– Сифэнь, – продолжил Мастер. – Мы с тобой найдем последнюю темницу.

Сифэнь заворчала. Что-то черное и гадкое капало с ее губ.

– Как?

– Навестив императрицу Исэ Рьоко, – Мастер взглянул на лорда Изучи. – Ты слышал слишком много, – он махнул запястьем, и катана полетела. Она попала в грудь лорда, прибив его к стене додзе. Он уставился на Мастера, кровь кипела во рту, он коснулся меча в грудь, словно тело еще не понимало, что было мертвым. А потом его руки опустились, колени подкосились, и он рухнул на пол, как кукла с обрезанными нитями.

Мастер медленно встал, его перья поднялись, окружая его. Он поднял свою шляпу и опустил на голову, скрыл себя выше плеч. С его лица было видно только зелено-золотые глаза, краски кружились. Он повернулся к Сифэнь.

– Повеселись, сестра. Убей их всех. Всех в доме.

Глава 14

Оммедзи почти весь день убирал самых опасных ёкаев в Миназури, хотя отказывал очищать духов, которые были игривыми, а не жестокими. Кира ходила за ним, ей было интересно. Ее восхищал мир, который открылся ей. Она могла многое узнать из книг и историй, а жизнь в академии Хэйва другого не давала. Она почти ничего не знала о духах, хотя была такой… хотя бы отчасти. Она не знала пока детали, но надеялась найти время и задать вопрос оммедзи. Он знал все о духах, какой бы вид они ни встречали. Он не давал ей биться с ёкаями, каждый раз говорил держаться подальше, и после ее поражения в храме она не осмеливалась ослушаться его.

Янмей отставала. Ей было больно. Ее техника убивала ее. Каждый раз, когда она использовала ее, огонь ранил ее больше, и раны заживали дольше. Кира слышала, как Пятый Мудрец сказал ей перестать использовать ее. Янмей была сильной, сказал он, но огонь нельзя было сдержать. Он был воплощением разрушения. Он горел, пока не уничтожал все. Им нужно было найти Четвертого Мудреца под Небесами, чтобы исцелить Янмей. До этого Кире нужно было следить, чтобы Янмей не использовала свою технику, что бы ни случилось. Она защитит Янмей любой ценой.

Старый поэт шагал рядом с Янмей, то жалуясь на холод, то на колени. Кире он нравился, ведь он не злился на нее за то, что она пыталась спасти жизнь Харуто. Она не понимала и это. Она думала, что Янмей обрадуется, что она пыталась помочь, будет гордиться. Но Янмей смотрела с упреком. И каждый раз, когда Харуто сталкивался с ёкаем, он смотрел на нее и говорил ей не лезть, словно она была плохо обученным щенком. А потом он уходил, и его били. Он должен быть покрытым ранами, но они быстро заживали.

Когда наступила ночь, она стояла на крыльце гостиницы с оммедзи, который сидел на ступеньки, засыпая. Его глаза слипались, голова склонялась. А потом он вздрагивал и ворчал что-то под нос. Кира не знала, почему была с ним, но он злился на нее, и она хотела загладить вину.

Гуан появился с новым кимоно на руке, тускло-желтым с вышитыми осенними листьями. Он накинул хаори на плечи Харуто, чтобы не беспокоить его, но оммедзи даже не дрогнул. А потом старый поэт ушел искать им еду.

– Что? – спросил Харуто. Он не поднял головы, просто сидел на крыльце, горбясь. Люди двигались по улице перед гостиницей, некоторые помогали раненым или тушили огонь, другие старались жить, несмотря на вторжение духов. Стражи тоже были там, четверо следили за Харуто, как и приказала судья. – Ты стоишь и смотришь на меня. Почему?

Кира села рядом с Харуто. Она даже не думала, что он заметил ее.

– Что такое онрё? – спросила она.

Он приподнял голову и взглянул на нее краем глаза. А потом он вздохнул.

– Это ты.

Кира теребила хакама, сжимала темную ткань пальцами. Она вряд ли получила бы прямой ответ. Она ощущала, что было важно знать, кто она.

– Ты не знаешь, кто ты? – спросил он у нее. А потом посмотрел на Янмей, которая точила клинок нагинаты. Шики стояла на улице перед Янмей, ее мохнатое тельце было в снегу, она смотрела, как Янмей двигала клинком по камню.

– Она – унгайкьо, – сказала Янмей. – Я спасла ее из зеркала десять лет назад.

Харуто прищурился, глядя на нее.

– Унгайкьо – ёкай, который появляется, когда кого-то убили, пока он смотрел в зеркало, – он посмотрел на Киру, словно это должно было что-то значить, но ничего не было. Она слабо помнила жизнь до плена в зеркале. До ее убийства, видимо. А потом размытый период в зеркале, чувства одиночества и гнева, а потом десять лет свободы после того, как ее выпустила Янмей.

Она помнила время в Хэйве с Янмей. Как она цеплялась за ее хакама, пока Янмей представляла ее другим ученикам. Кира боялась, ходила за Янмей в ее комнату, а не спала с другими учениками. Она две недели спала в кровати Янмей комочком, прижавшись к ней. Но Мудрец остановил это, приказав Кире спать в общежитие. В ту ночь над ней стали издеваться.

Даже когда Кире запретили спать в комнате Янмей, Кира ходила за ней. Она смотрела, как Янмей тренируется с нагинатой, ее потрясало то, как она крутила оружие в руках, двигалась по траве в снегу во дворе академии, плавно переходя из одной позы в другую. Однажды Кира сбежала с урока политики, истории или чего-то еще скучного, увидела тренировку Янмей. Она смотрела какое-то время, потом нашла себе метлу. Когда она вернулась, она стала повторять движения Янмей на снегу. Она не смогла, у нее не было такой грации. Но Янмей не ругала ее за пропущенный урок, не смеялась над ее неудачами. Она просто замедлила движения, порой исправляла то, как Кира держала метлу. Кира не помнила время до Янмей, не помнила старую жизнь и плен в зеркале, но даже если бы она могла все это вспомнить, время, проведенное за тренировками с Янмей, точно осталось бы ее любимым воспоминанием.

Шики прошла к Харуто, забралась на его колени и закрыла глаза. Она стала тихо посапывать через мгновения.

– Онрё – ёкаи, которые вернули что-то из своей человечности, – сказал Харуто. – Порой – оставшись после совершенной мести, порой – другим методом.

– Каким? – спросила Кира.

Харуто вздохнул и посмотрел на нее утомленными глазами.

– Не знаю, – он поднял руку, не дав ей задать еще вопрос. У нее были десятки вопросов в голове, молящих быть озвученными. – Я знаю только то, чему меня учил старый наставник, когда я становился оммедзи, а он знал мало. Никто из оммедзи не видел онрё и выжил, чтобы рассказать об этом, – он почесал шерсть Шики. – Онрё – наполовину ёкаи, наполовину люди. Меня учили, что это делает их сильнее, и…

– Почему? – спросила Кира. – Или как? – ей нужно было знать, было важно понять себя.

Харуто взглянул на нее, опустил взгляд и вздохнул.

– Думаю, дело в ци. Люди создают свою ци. Она питает нас, дает нам силы. Для духа нужна ци, чтобы существовать на земле. Но духи не могут создавать себе ци на земле. Когда многие духи приходят сюда, они могут существовать, пока у них есть ци, а потом они угасают и возвращаются на небеса. Некоторые, как инугами, питаются от шалостей. Так они получают энергию, чтобы остаться тут. Другие, как ёкаи, забирают ци у людей. Некоторые – пугая их, другие – убивая их. Редко ци передают по доброй воле. А есть духи-спутники, как этот комок шерсти, – он постучал Шики по голове, она перестала храпеть, открыла глаза и попыталась игриво укусить его палец. – Она берет мою ци. Пока я жив, у нее есть энергия, чтобы оставаться на земле. И когда я, наконец…

Шики перестала кусать его палец и запищала.

– Верно, – сказал Харуто. – Если я, наконец, умру, она угаснет и вернется на небеса.

Кира нахмурилась. Учителя в Хэйве пытались рассказать ей о ци, но она никогда не понимала их слова.

– Как отличаются онрё? – спросила Янмей, все еще водя клинком нагинаты по точильному камню.

Харуто пожал плечами.

– Онрё создают свою ци, как люди. Им не нужно питаться людьми. Они почти всегда не привязаны к шинигами или богам. И, как вы уже поняли, у них странные техники.

– Как у паучихи? – спросила Кира. – Эм, Сифэнь. Она сказала, что ее зовут Сифэнь.

Харуто кивнул.

– Она была йорогумо. Когда-то была. Убита пауками, явно подлым образом. Обычно йорогумо выглядят как большой паук с лицом человека, их настоящим лицом, на животе. Или тело паука и торс человека. Но эта обрела часть своей человечности и… кхм, ты видела, какой она стала.

Кира поежилась. Ей не нравилась паучиха. Белая, как личинки, плоть, лапы и бездонные черные глаза… Она ощутила холод и обняла себя.

– Я тоже была другой? Когда была унгайкьо?

Харуто пожал плечами и посмотрел на Янмей, словно у нее был ответ. Ладони Янмей дрогнули, клинок замер на камне.

– Нужно спросить того, кто видел тебя до того, как ты освободилась из зеркала, – сказал Харуто.

– Я была другой? – спросила снова Кира. Она помнила о времени в зеркале только то, что оно казалось вечностью и ощущалось как ловушка. Она помнила гнев, отчаяние и одиночество. И порой надежду, смешанную с… Она не могла вспомнить. Все ускользало от нее, когда она пыталась, что-то внутри поглощало это. Что-то ждало внутри. Черная яма, которая зияла и поглощала все.

Янмей посмотрела на нее печально, отвела взгляд, ее клинок снова двигался по камню.

– Это не важно.

Шея Киры чесалась, словно насекомое ползало по ее коже. Она слышала треск стекла, и вдали звучала тихая песня, она не могла даже различить мелодию.

– Ты! – толстая судья неслась по дороге к ним, вооруженные стражи следовали за ней. Кира снова слышала хруст стекла, трещина поползла по ее щеке. Она улыбнулась. Пора было поиграть. Она тряхнула запястьями, сжала зеркальные кинжалы в руках. Она повернула их к приближающимся солдатам, заставила их увидеть новых монстров, вылезающих из разбитых зданий, когти были в крови, тянулись к ним. Пара солдат вырвалась из строя и взмахнула копьями, целясь в пустоту.

– Кира, нет! – сказала Янмей. Она вскочила на ноги и встала перед Кирой, преградив ей вид.

– Но они хотят нам навредить, – сказала Кира. Она не понимала. Они были вооружены и агрессивны. Было лучше напасть первой.

– Мы не нападаем на людей без причины, – сказала Янмей. – Никогда. Посмотри на меня, Мирай.

Кира взглянула на Янмей, на тревогу на ее лице, и она разбилась, осколки зеркала упали вокруг нее, звякая об пол крыльца. Она хотела напасть на них, но зуд под ее кожей пропал. Она опустила взгляд и разбила кинжалы, кусочки упали на снег с другими ее осколками. Она вздохнула, от усталости тело казалось сделанным из камня.

– Прости. Я не понимаю.

– Это их дом, – тихо сказала Янмей, опустила на щеку Киры дрожащую ладонь. – И они боятся.

– Меня?

– Да, – сказала Янмей. – Они не понимают тебя, и ты намного сильнее, чем они, – это ощущалось как Хэйва. Янмей всегда говорила, что другие ученики боялись, потому обзывали ее, и они перестали бы, как только узнали ее. Они не перестали.

Толстая судья подошла к ним, и Кира подавила желание показать свой истинный гнев в окнах гостиницы за ней. Они были не так хороши, как зеркала, но любое отражение подошло бы.

– Как это понимать, оммедзи? – спросила судья у Харуто. Ее ладони были сжаты в кулаки, она дрожала от гнева.

Харуто не встал. Он поднял голову, посмотрел на женщину, но промолчал.

– Ты сказал, что разберешься с проблемой духов, – прокричала судья.

– Я сказал, что разберусь с ёкаями, – тихо сказал Харуто.

– В моем городе все еще есть монстры.

Харуто пожал плечами.

– Духи. Не ёкаи. Не монстры. Просто духи.

– Так избавься от них!

– Я такое не делаю, – Харуто сохранял как-то спокойствие, хотя женщина кричала в его лицо. Кира была уверена, что уже заколола бы ее, или хотя бы показала бы что-то такое жуткое, что она обмочилась бы. Это было бы веселее. – Духи тут, потому что ёкай сделал храм своим домом. Боги такое не любят. Если хотите, чтобы духи ушли, нужно очистить храм.

– Так сделай это, – завизжала судья.

Харуто вздохнул.

– Я – оммедзи. Вам нужен монах. И много благовоний. И советую проветривать помещение несколько дней.

Старый поэт поспешил по улице, тяжело дыша от усилий.

– Что тут происходит? – спросил он, остановившись рядом с Харуто, защищая его.

– Как обычно, – Харуто утомленно улыбнулся другу. – Меня обвиняют во всем зле мира.

– Я хочу, чтобы вы ушли из моего города, – закричала судья.

Гуан поднял руки, думая, что этим успокаивал.

– Эй. Мы сделали, что вы…

– Мой город все еще полон ёкаев.

– Духов, – сказал Гуан. – Мы убрали ёкаев. Да, старик?

Харуто медленно встал, покачнулся и опустил ладонь на плечо Гуана, чтобы не упасть. Он пошел с крыльца гостиницы мимо судьи на улицу.