355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роберт Хейс » Мстительные духи (ЛП) » Текст книги (страница 22)
Мстительные духи (ЛП)
  • Текст добавлен: 3 марта 2022, 19:31

Текст книги "Мстительные духи (ЛП)"


Автор книги: Роберт Хейс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

Веки Янмей задрожали и медленно поднялись. Один ее глаз был кроваво-красным, другой – мутным, как небо в бурю. Она обмякла в руках Киры, дыхание гремело в груди, из сотен волдырей сочилась жидкость. Ее левая рука пропала ниже локтя. Было ясно, что Янмей умирала, и Кира не могла это остановить. Она не могла спасти свою мать.

– Прости, – прошептала Кира, слезы лились из левого глаза. Она не ощущала правую сторону лица. Унгайкьо уже забрала ту часть нее.

Янмей посмотрела на нее и улыбнулась обгоревшими губами.

– Не за что… извиняться.

– Ты не должна была использовать свою технику, – Кира рыдала. – Мы должны были найти Мудреца и исцелить тебя. Все это моя вина. Мне не хватило сил защитить тебя.

– Нет времени… на это, – сказала Янмей. Она подняла левую руку к лицу Киры, посмотрела на обгоревший обрубок. Она откашляла кровь на подбородок и грудь. Она снова посмотрела на Киру, подняла правую ладонь и прижала ее к щеке Киры. Кира не ощущала прикосновения. Та ее сторона принадлежала унгайкьо. – Вернись… ко мне… Мирай, – прохрипела Янмей, и Кира разбилась. Осколки зеркала упали на обугленную землю вокруг нее. Унгайкьо убежала от голоса Янмей, и Кира снова видела обоими глазами, но зрение расплывалось от слез. – Вот так, – Янмей улыбнулась, но улыбка быстро стала гримасой боли. Она закашлялась снова, слабее, чем раньше, и больше крови потекло с ее губ. – Я должна… кое-что тебе сказать, Мирай. Ты должна знать… как ты умерла.

Кира покачала головой.

– Плевать!

Янмей шумно вдохнула.

– Зря я… скрывала это от тебя. Травма – это монстр, Мирай. От него… не избавиться. Его нельзя игнорировать. От него не скрыться. Если попытаться… он догонит. Ты должна… справиться. Должна принять это. Ёкай в тебе – часть тебя. Ты не можешь прятаться от него… или запирать его. Ты должна его принять… Разобраться с ним… Научиться жить с ним. Или однажды… он поглотит тебя, – она улыбнулась, но зубы были в крови. – Но ты – моя Мирай. У тебя есть силы победить. Твой дядя убил тебя, Мирай. Его чувства к тебе… были неправильными. Он убил тебя… а не принял… своих демонов, – кровавая слеза потекла из ее красного глаза. – Прости, что скрывала это от тебя.

Кира ощутила, как унгайкьо пошевелилась в ней, новая трещина появилась на груди. Она услышала мелодию вдали, слова скрывал падающий снег.

– Все равно! – закричала она. – Ты не можешь меня бросить, Янмей. Я не знаю, как быть хорошей без тебя. Прошу, не уходи!

Янмей хрипло вдохнула.

– Ты… знаешь, – сказала она. – Ты всегда… была доброй. Лучшее… что я сделала… в жизни… это ты, – ее ладонь упала со щеки Киры, и она смотрела на серое небо пустыми глазами.

* * *

Харуто, Гуан и принц смотрели, как Кира прощалась с Янмей. Харуто жалел, что не вернулся раньше, но он знал, что не смог бы помочь. Только у Янмей были силы одолеть этого онрё. Никто не мог противостоять огню, и никто не мог сравниться с ним по силе. Шики проворковала тихую ноту на плече Харуто, и он взглянул на маленького духа. Она выглядела печально и дрожала, черная шерсть тряслась. Он кивнул ей.

– Иди, – она спрыгнула с его плеча и прошла к Кире, замерла от звука рушащегося камня, на который все повернули головы.

Женщина появилась из треснувшего храма богу войны. На ней была накидка в заплатах, старая бамбуковая сугегаса, белая маска скрывала ее лицо. Она стряхнула пыль с плеч, похлопала по своей одежде и громко вздохнула. Она взглянула на Харуто и других, прошла к Кире и Янмей и встала над ними.

Кира посмотрела на фигуру, ее лицо исказилось.

– Ты можешь ее спасти? Прошу. Она спасла тебя.

Женщина опустила ладонь на плечо Киры. А потом обошла девушку и села на корточки перед Янмей. Она что-то прошептала, но Харуто не расслышал. Губы Янмей двигались. Фигура в мантии повернула голову и посмотрела на Харуто. Он ничего не видел за маской, даже ее глаза были скрыты. Шики свистнула и спряталась за ногами Харуто.

Женщина повернулась к Янмей, сжала ее оставшуюся руку и подняла Янмей на ноги. А потом она отодвинулась, дав Янмей стоять самой, хоть она и пошатывалась.

Харуто смотрел, как женщина вытащила одеяло из ниоткуда, укутала им плечи Янмей. Она сжала обгоревшую ладонь Янмей и повела ее к разрушенному храму бога войны. Она обняла Янмей, они сели бок о бок, женщина все еще держала Янмей за ладонь. А потом обе застыли, краски пропали, они стали серым безжизненным камнем.

– Что произошло? – спросил Идо Кацуо.

Гуан сделал пару шагов к храму и посмотрел на него.

– Богиня войны появилась и забрала Янмей на небеса?

Харуто кивнул, лишенный слов от потрясения.

– Такое случается? – сказал Гуан. – Ты видел такое раньше?

Харуто покачал головой.

– Ни разу за триста лет.

– Ха, – выдохнул Гуан. – Это станет отличной поэмой!

– Это никого не пугает? – спросил принц. – Почему не пугает?

Харуто не слушал принца. Он прошел туда, где Кира сжалась на обугленной земле, глядя на свои ладони. Он сел на корточки перед ней, похлопал ее колено.

– Ты… – он искал правильное слово, но не справился. – В порядке?

Кира подняла голову, ее глаза были красными, слезы еще лились по лицу. Она открыла рот, но слов не было. А потом она бросилась к нему, обвила его руками и зарыдала в его кимоно.









Глава 48

Харуто не знал, что делать. Кира рыдала в его кимоно и дрожала. Гуан стоял в паре шагов от них какое-то время, а потом отвернулся и ушел. Принц не мог помочь, он делал вид, что ничего не произошло. А в руках Харуто была девушка, горюющая из-за потери ее матери, и он не знал слова, чтобы сделать ситуацию лучше. Янмей умерла. Им всем было плохо от этого. Сколько бы раз он ни страдал, потеря кого-то всегда ранила больше, чем любой клинок.

Он держал ее в тишине, пока ее всхлипы и дрожь не утихли. Она отодвинулась и вытерла нос рукавом. Ее глаза были красными, опухли. Шики соскользнула с плеча Харуто, тихо свистя, забралась на колени Киры. Кира обняла маленького духа. Это было хорошо. Шики утешит ее лучше, чем он. Когда он потерял Изуми годы назад, он был безутешен. Его горе длилось годами, довело его до нищеты. Теперь он покидал друзей до того, как они умирали. Так было проще.

Кира обняла Шики и смотрела на Харуто, словно ждала его слова.

– Она… кхм… больше никто… – он вздохнул. – Богиня войны?

Кира кивнула.

– Вот так поворот.

Кира вдохнула с дрожью. Харуто услышал треск стекла, трещина появилась на ее щеке. Она быстро накрыла ее ладонью.

– Это моя вина, – прошептала она. – Это все моя вина. Я не смогла с ним биться, и Янмей умерла, – она смотрела на него, лицо было красным, а глаза – мокрыми. – Она умерла, потому что…

– Хватит! – тон Харуто был резче, чем он хотел звучать, но он не позволил девушке винить себя. – Это не твоя вина, Кира, и твои слова только унижают ее память. Янмей умерла не из-за тебя. Она пожертвовала собой, чтобы спасти тебя, спасти всех нас. Она сделала это, потому что знала, что никто из нас не мог одолеть этого онрё, и мы умерли бы, если бы попытались. Она билась с ним, зная, какой будет цена, потому что больше никто не мог. Ты хочешь винить кого-то, так вини тех, кто это начал. Вини мерзавца, напавшего на нас, демона, который приказал ему сделать это. Ты не виновата. Виноваты онрё. Виноват Вестник Костей. Но ты – нет.

Харуто кивнул и вздохнул. Кира смотрела на него, словно ждала больше.

– И, кхм, все, – сказал он. – У меня кончились вдохновляющие речи. Твоя очередь. Скажи что-нибудь. Пожалуйста.

Шики свистнула.

Кира покачала головой и издала смешок. Она тоже устала, едва могла сидеть ровно. Горе лишало энергии, не только силы воли. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но закрыла его. Харуто слышал треск зеркала, Кира схватилась за грудь. Она согнала Шики с колен, поднялась на ноги, шатаясь, держась за грудь одной рукой, прикрывая щеку другой. Харуто увидел черные тонкие трещины у кончиков ее пальцев, они тянулась к ее глазу. Она пошатнулась. Казалось, она потеряет сознание, но она глубоко вдохнула и выпрямилась.

– Я помолюсь, – сказала она, повернулась и пошла. Она замерла после пары шагов, оглянулась. – Спасибо, – она поспешила прочь.

Харуто смотрел ей вслед. Он думал, она замрет у храма богу войны, помолится статуе Янмей. Но она взглянула туда и побежала к святилищу.

* * *

– Думаешь, она будет в порядке? – спросил Идо Кацуо. Солнце угасало, сияние приглушали белые облака. Харуто сомневался, что священники позволят им остаться в храме на ночь, но он останется, пока Кира не будет готова, пока все они не будут готовы.

– Наверное, – Харуто пожал плечами. – На нее многое свалилось, и потеря Янмей – только часть, – Харуто признавал, что не одна Кира будет скучать по старушке. Было в ней что-то теплое, поддерживающее, и теперь ее не было. Харуто скучал по ее успокаивающему присутствию.

– Сложно представить, что она переживает, – сказал Гуан. Старый поэт порылся в сумке и вытащил чернильницу, заглянул в нее и скривился. – Если бы я потерял тебя, старик, я… был бы как без любимой кисти. Знаешь, потрепанной, которая не может уже нарисовать ровную линию и почему-то воняет гнилым яйцом.

– Как вы встретились? – спросил Идо Кацуо, заставив другой меч дрожать. – Бессмертный оммедзи и никудышный поэт кажутся странными друзьями.

Гуан рассмеялся, подошел к каменным статуям Янмей и бога войны.

– Старик спас мою жизнь.

Харуто пожал плечами.

– Я не смог избавиться от него с тех пор. Он ходит за мной, как тень, – Шики свистнула.

– Что она сказала? – спросил Гуан. Он стряхнул снег перед храмом и встал на колени.

– Предложила мне стараться сильнее.

– Хитрая, – Гуан почесал подбородок, опустил чернильницу на землю перед собой и вытащил маленький свиток бумаги из сумки.

Идо Кацуо сел на корточки рядом с Гуаном и кашлянул.

– Что? – спросил Гуан.

– Не надо так, – сказал Идо Кацуо. – Ты любишь рассказывать истории, так расскажи, – принц кивнул на храм. – Отвлеки меня, – Харуто думал, что, может, он переживал за Киру больше, чем показывал.

Старый поэт вздохнул и свернул бумагу.

– Это было в таверне. Не помню имя, где-то на севере у границы Хосы и Ипии. Я был… в плохом месте. Моя жена только умерла, и, хоть наши годы не были самыми счастливыми, я любил ее. Ее похороны были последним разом, когда я видел сына, и он сказал мне, что не хотел меня больше видеть. Его желание исполнилось. А тогда я был пьян, и дурак с шеей толщиной с лошадиную решил начать драку.

Харуто фыркнул.

– Ты забыл, что я был там, Гуан, – сказал он. – Ты начал драку. Ты прочёл стихотворение о том, какой уродливой была его мать, а потом назвал его несведущим луком.

Гуан усмехнулся и кивнул.

– Так и было. И он был таким. Он не оценил мое стихотворение.

– Оно было грубым.

– Такой и была задумка, – сказал Гуан, они оба рассмеялась. – Парень с большой шеей взмахнул кулаком. Старик шагнул вперед и принял кулак в лицо за меня. Парень разозлился и ударил его еще несколько раз, – он покачал головой и посмотрел на Харуто. Ты просто стоял и терпел побои, не отступал. Это разозлило парня, и он вытащил нож и вонзил его в грудь старика. Харуто вздохнул, вытащил нож и отдал ему. Он быстро отступил после этого.

– Ты не отбивался? – спросил Идо Кацуо у Харуто.

Харуто пожал плечами.

– А зачем? Я ударил бы его, а он меня. Другие могли влезть. Бессмысленная жестокость. И потом тот, кто не может выжить, получил бы ножом. Я пострадал немного, чтобы спасти других от худшего.

– Парень отстал, – продолжил Гуан, – и старик отвел меня в сторону и сказал: «Такие, как ты, не остаются мертвыми. Вокруг тебя слишком много горя и боли, слишком много осталось незавершенных дел. И я слишком устал и пьян, чтобы охотиться на тебя».

Харуто улыбнулся.

– Ты это помнишь?

– Каждое слово, – Гуан почесал бороду. – Ты спас мою жизнь в ту ночь, старик. Во многих смыслах.

– И ты решил отплатить мне, следуя за мной тенью пятнадцать лет? – Харуто усмехнулся.

– Капуста. Старик, если спас чью-то жизнь, готовься принять ответственность, – он подмигнул Харуто. – Вернемся к моей поэме. Это меньшее, что я могу сделать для нее, – Гуан развернул свиток, обмакнул кисть в чернила и замер, глядя на пустую бумагу. Они с Янмей не были близки, насколько знал Харуто, но между ними было странное родство. Два старых бандита пытались принести немного добра в мир. Харуто оставил его.

Принц Идо Кацуо встал и расхаживал между мечами, задевая их, а потом прошел к ступеням храма, сел и укутался в плащ.

Гуан поведал не всю историю о встрече с Харуто, потому что он не знал всей истории. Он не знал, что спас Харуто в ту ночь, как Харуто спас его. Годами до их встречи Харуто блуждал, как ёкай, на которого он охотился. За века Харуто увидел, как многие его друзья погибли или умерли, было слишком больно принимать это. Он решил, что проще быть одному. Если он не будет сближаться, он не будет страдать от боли из-за их смерти, пока он жил, не меняясь. Гуан не дал ему быть одному. Поэт впился в него и не отпускал. Старый поэт не знал этого, но он вытащил Харуто из бездны куда хуже смерти.

Шики засвистела тихо на замерзшей земле, глядя на Харуто. Он затерялся в печальных мыслях и не слушал.

– Что?

Она забралась по его ноге, устроилась в складках его кимоно и засвистела снова.

– Хорошо, – ему нужен был новый меч, чтобы бороться с онрё, и он был на кладбище, полном мечей. Он повернулся к угасающему солнцу, зашагал, разглядывая мечи. Тут было много дао и цзя из Хосы, много сабель из Нэш, несколько вакидзаси и нагамаки Ипии, даже несколько мечей, которые он не видел раньше и не мог назвать. Некоторые были острыми с двух краев, у них были замысловатые гарды. Он слышал, что Морской народ использовал разные мечи, топоры и дубинки, но не был далеко на востоке в Нэш, чтобы увидеть такое оружие. Это было не важно, ему нужен был меч, которым он умел сражаться. Ему нужна была хорошая катана, с идеальным равновесием и хорошим клинком.

Многие мечи были старыми, время и заброшенность сделали их хрупкими и бесполезными. У некоторых были щербинки на клинках, они побывали в боях. Он нашел меч с множеством трещин на стали, словно клинок ломали и восстанавливали. Он нашел пару катан, одна была с красивым серебряным клинком, явно работа великого создателя мечей Мифунэ. Он был вонзен в землю, скрещен с напарником, мечом с черным, как оникс, клинком без цубы, защищающей ладонь. Мечи были хорошими, но ему нужен был один, казалось неправильным разделять их. Он заметил катану, которая подходила ему. Клинок нужно было заточить, а металл – отполировать, но у нее была хорошая рукоять и нужный размер. Квадратная цуба была из двух десятков завитков, похожих на бушующие волны.

– Что думаешь? – спроси Харуто у Шики. Маленький дух должна была одобрить меч, как и он. Он вытащил меч из заснеженной земли и поднял его. Шики подобралась по его руке и осторожно ступила на клинок, словно проверяла, была ли холодной вода. Она сделала шаг, другой, погрузилась в меч. Клинок засиял алым. Харуто пару раз взмахнул мечом, занял позу с мечом сбоку. Он шагнул вперед, сделал выпад и взмах. Шики одобрительно защебетала. – Отлично, – сказал Харуто. – Мы возьмем меч, – Шики выскочила из меча, поднялась по его плечу. – Поработаю над острием, и придется сделать ножны, – он убрал меч за пояс. Было приятно найти оружие. Так он ощущал, что мог дать отпор, если на них нападут снова. Никто не защитит их теперь. Янмей была мертва, Гуан не мг биться из-за клятв, Кира была не в состоянии использовать технику, не потеряв контроль над ёкаем, а принц… Харуто был уверен, что Идо Кацуо был бесполезен, как слепой козел. Харуто знал, что придут другие онрё. Если с ними будет тэнгу, бой будет тяжелым.

Оморецу сказал, тэнгу не был ёкаем. Это был демон, созданный проклятиями божеств, чтобы вызывать войну и смерть везде, где он шел. И он служил правителям ада.

Шики свистнула на его плече.

– Ты права, – сказал Харуто. – Мне нужно скорее разобраться. Нельзя позволить онрё освободить Орочи. Он погубит все, и у нас уже нет Векового Клинка, чтобы остановить его.

Снова щебет.

– Да, – согласился Харуто. – И это, – он не хотел знать, что Оморецу сделает с ними, если они провалятся.









































Глава 49

Кира открыла дверь храма, запнулась об ступеньку и ворвалась в прихожую. Она ощутила еще одну трещину на спине. Она могла вот-вот разбиться, выпустить ёкая из себя. В стенах у входа были каменные ниши для обуви. У нее не было времени. Она сдвинула дверь храма, прошла внутрь, держась за грудь. Обычно не болело. Унгайкьо обычно не причиняла ей так много боли. Что-то изменилось в этот раз. Боль была как когти, терзающие ее живот, разрывающие ее дух изнутри.

Толстый священник с одной бровью замер посреди зала, его носки скрипели на отполированном дереве. Он посмотрел на ее ноги и покачал головой.

– Нельзя носить обувь в… – слова умерли на его губах, когда он посмотрел на ее лицо. Его ладонь закрыла рот. Трещины были видны и другим. Кира смотрела на него одним глазом, унгайкьо – другим.

– Мне нужна комната, – сказала Кира. Трещина потянулась по ее шее. Она едва удерживала кусочки себя вместе.

– К-к-какому б-богу х-хочешь помолиться? – пролепетал священник, глядя на нее.

– Пустая комната, – рявкнула Кира, глядя на пол, на темное отполированное дерево, капли воды, где снег растаял на ее обуви, жука, ползущего к ноге священника. Детали помогали удерживать осколки себя.

Священник поднял руку, длинный рукав свисал с нее. Он указал на открытую дверь. Комната была достаточно большой, чтобы расхаживать там. На полу был коврик для молитв, в дальнем конце – пустой храм. Сойдет. Кира пошла туда, хромая. Ее ноги болели, руки жгло, грудь могла взорваться. Каждая ее часть была в агонии, она разваливалась на части.

– Не входите, – сказала она, не глядя на священника. – Что бы ни услышали, никого не впускайте.

Он буркнул что-то, она не слушала.

Кира прошла в комнату и захлопнула за собой бумажную дверь. Она надеялась, что священник послушается, не пустит никого. Она не хотела вредить ему или кому-то еще, но не была уверена в том, что произойдет. Она даже не знала, покинет ли комнату. Кира глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться, но не справилась. Кожу покалывало, энергия внутри требовала действий и утомляла ее одновременно. Она прошла к пустому храму и оттолкнула его ногой. Он рухнул на бок, крыша и дверца отвалились. Трещина появилась на ее правой ладони, поползла по пальцам. Время было на исходе. Унгайкьо выбиралась из нее.

Она создала в ладони осколок зеркала – не кинжал, просто осколок – и посмотрела на отражение. Ее ёкай смотрел темными пустотами вместо глаз. Ёкай усмехнулась зубами, похожими на обломки ножей. Она опустила осколок на пол, прислонила его к стене, создала в ладони другой осколок. Он был другой формы, но подошел к первому. Она соединила его с первым осколком. Она как в тумане создавала осколок за осколком, пока не собрала из них зеркало высотой и шириной с себя. Она прицепила последний кусочек, и трещины пропали, зеркало стало целым. Унгайкьо смотрела на нее из зеркала.

Кира посмотрела на свои ладони. Трещины пропали. Она ощупала свое лицо – оно снова было гладким, ее лицом. Даже боль внутри стала слабой, пульсирующей. Она посмотрела в зеркало. Ее унгайкьо смотрела на нее, голова была склонена. Это была она. То же потрепанное кимоно, спутанные волосы, торчащие в стороны, те же веснушки на носу и щеках, те же красные ладони в волдырях от жара Янмей. Это была и она, и нет. Кожа унгайкьо была бледнее, нездоровый цвет свернувшегося молока. Ее глаза были зияющими вратами в пустоту. Ее зубы были осколками, из каких Кира построила зеркало.

Кира задрожала и обняла себя. Унгайкьо этого не сделала. Она просто смотрела на Киру из зеркала. Она впервые видела своего ёкая полностью. До этого она видела мельком отражения, почти думала, что ей это казалось. Но это не было сном, не было игрой света. Такой она была на самом деле. Или она была такой, пока была заперта в зеркале больше восьмидесяти лет.

– Убита моим дядей, – прошептала Кира. Он сделал ее духом зеркал и мести, или ее гнев на несправедливость этого сделал так?

Губы унгайкьо двигались, но Кира не слышала ни звука.

– Ты меня слышишь? – спросила она у зеркала.

Унгайкьо усмехнулась, губы двигались. Она пела, Кира была уверена в этом. Она почти слышала песню, почти помнила ее. Ее губы двигались одновременно с губами ёкая, пока она пела, Кира приблизилась к зеркалу. Слова. Она слышала слова, знала, что если услышит песню, если вспомнит песню, она вспомнит и все остальное. Разве не это имела в виду Янмей, сказав, что ей нужно было принять травму и разобраться с ней? Как она могла сделать это, если не помнила ее? Кира прижала ладонь к зеркалу и услышала! Песня, слова. Детская песня, которой ее научила мама.

– Весна придет, растает лед. Новая жизнь из земли придет.

Бледная ладонь вырвалась из зеркала и сжала запястье Киры. Она вздрогнула и вскрикнула в тревоге, попыталась отпрянуть, но потеряла равновесие. Ладонь потянула ее к зеркалу. Ее сандалии поехали по полу, она пыталась упереться. Ее локоть пропал в зеркале, прошел сквозь поверхность, будто там была вода. Унгайкьо улыбнулась осколками зеркала на другой стороне и потянула сильнее.

– Пусти! – завизжала Кира. Ее лицо было на расстоянии ладони от поверхности зеркала. Она слышала песню, как рев водопада. Летнее солнце осветит путь. Дни длинней, но о дожде не забудь. Она уперлась ладонью в зеркало и толкала, уперлась ногой в опрокинутый храм, другой – в основание зеркала, отклонилась. Ее локоть медленно вырвался из зеркала, потом предплечье и запястье с ладонью унгайкьо, все еще сжимающей его. – Я не хочу туда, – закричала она. – Отпусти!

Унгайкьо сжала другое запястье Киры и потянула его в зеркало. Кира успела закричать, и ее утянуло в зеркало.

* * *

Осень краски принесет. Листва скоро упадет. Кира узнала свой голос, но она не пела. Она стояла, шатаясь, ее окружала кромешная тьма. Она стояла в темной бездне. Она подняла голову, сверху ничего не было. Она развернулась, но нигде ничего не было. Только тьма, черная пустота. И та же детская песня звенела в ней, ее голос, ее слова. Зима принесет снег и лед. Небо ночью лишится звезд.

Она знала песню, думала, что от нее придут воспоминания, но это не произошло. Она зажала руками уши, но песня стала только громче. Весна придет, растает лед. Новая жизнь из земли придет. Она снова развернулась, искала что-то, чтобы сосредоточиться. От тьмы кружилась голова. Она видела себя, руки, ноги и грудь, словно она стояла в свете, но ничего не было. Ничего. НИЧЕГО!

Кира упала на колени, зажмурилась. Летнее солнце осветит путь. Дни длинней, но о дожде не забудь…

– Осень краски принесет. Листва скоро упадет, – она зажала рот ладонью. Она пропела слова. Она не хотела, но спела, и она что-то увидела. Комнату, подсолнухи и облака на бумажных стенах, мятый футон и скомканное одеяло, куклы в углу. Она вспомнила комнату. Это была ее комната.

Слезы катились по ее щекам, она пела, прерываясь на дыхание.

– Зима принесет снег и лед. Небо ночью лишится звезд, – она сидела на коленях перед столиком с зеркалом. Она была в одежде для сна, кимоно было кучей на полу. Она глядела в зеркало, расчесывая волосы, пела песню, которой ее научила мама. – Весна придет, растает лед. Новая жизнь из земли придет, – дверь ее спальни открылась, и кто-то стоял там и смотрел на нее. Ее дядя. Он был высоким, широким, с длинным носом, щетина покрывала подбородок с ямочкой, подкова черных волос с проседью была вокруг его головы. Он выглядел недовольно. Она смотрела на него в зеркале и не могла понять, почему он злился. Это был дядя Йошио. Он приносил сладкие булочки или игрушки каждый раз, когда приходил. Она хотела, чтобы он перестал хмуриться. Она хотела увидеть его улыбку, так что улыбнулась ему в зеркале.

Голос Киры дрогнул, она раскачивалась, пытаясь вдохнуть. Она знала, что будет дальше. Она знала, она не хотела это видеть. Она не хотела это чувствовать.

– Летнее солнце осветит путь. Дни длинней, но о дожде не забудь, – в зеркале дядя Йошио прошел в комнату. Он плакал. Почему он плакал? Она услышала шорох стали, он вытащил меч из деревянных ножен. Боль вспыхнула в ее спине, кровь брызнула на зеркало перед ней. В отражении она видела кончик вакидзаси, торчащий из ее груди. Она посмотрела на лицо рыдающего дяди Йошио в зеркале. И все пропало.

Песнь прекратилась. Кира слышала только тишину во тьме. Она вытерла слезы с глаз, обнаружила унгайкьо, стоящую перед ней. Кира медленно поднялась на ноги, встала перед своей другой половиной.

– Ты была тут заперта все время, да? – спросила у нее Кира. – Слушала песню, видела нашу смерть снова и снова, – унгайкьо смотрела на нее пустым черными глазами. – Прости. Я не знала.

Ее другая половина усмехнулась, зубы сияли, каждый отражал Киру.

– Так все для онрё? – спросила у себя Кира. – Потому они… такие?

Унгайкьо отвернулась от нее и зашагала. Кира увидела что-то во тьме впереди, сияющую поверхность, комнатка с опрокинутым храмом на полу. Унгайкьо шла туда. Она оглянулась на Киру.

– Теперь твоя темница. Не моя, – слова вырвались изо рта Киры, но это были не ее слова. Это были слова унгайкьо, и она знала, что ее другая половина хотела сбежать и бросить Киру в этой темнице-зеркале.

Кира побежала, спотыкаясь во тьме, не зная, как бежать по пустоте. Унгайкьо вышла одной ногой из зеркала в реальный мир. Кира прыгнула, схватила унгайкьо за руку и потянула к себе. Они обе на миг оказались наполовину в реальном мире, наполовину в зеркале. Голоса в храме донеслись до ее ушей, громкие после тишины в темноте. Голоса доносились снаружи комнатки, она видела силуэты фигур за бумажной дверью. А потом она вернулась в зеркало, утащила унгайкьо с собой. Ее другая половина ударила ее по лицу, царапала руки. Они рухнули, растянулись во тьме. Унгайкьо рычала, щелкала зеркальными зубами, тьма в глазницах была бесконечной пустотой. Кира ударила ее ногой по лицу, вскочила и прыгнула в зеркало. Ее руки вырвались в храм, она схватилась за стену, когда унгайкьо схватила ее за ноги и потянула. Кира вырывалась из зеркала в реальный мир. Она отбивалась яростно ногами, попала своей другой половине по челюсти. Унгайкьо отпустила ногу Киры, и Кира рухнула на коврик для молитв в комнатке.

Кира сидела там, тяжело дыша, потная, сердце гремело в ушах. Она оглянулась на зеркало. Унгайкьо смотрела на нее оттуда, прижав ладонь к зеркалу, запертая. Кира была в мире, а унгайкьо была заперта в зеркале. Кира задрожала, вскочила на ноги и прошла к двери. Когда она добралась до двери, ладонь замерла у края, и она замерла. Она слышала людей на другой стороне. Голоса были тревожными или спорили, она не знала. Это было не важно, голоса не помешали бы ей открыть дверь и уйти. Янмей остановила ее. Желание Янмей при смерти.

Кира повернулась к зеркалу. Унгайкьо еще была там, глядела на нее. Кира приблизилась к зеркалу.

– Ты – это я, – выдохнула она. Ее другая половина склонила голову, двигала губами, говорила то, что Кира не слышала. – А я – это ты, – сказала ей Кира. – Я не дам тебе быть мной, но я не буду тебя запирать. Ты достаточно страдала. Мы обе достаточно страдали, – она протянула ладонь к зеркалу. – Идем со мной. Будь со мной, – она улыбнулась себе. – Прошу тебя.

Унгайкьо взмахнула рукой и сжала запястье Киры, а Кира сжала ее руку в ответ. Она взяла унгайкьо и за другую руку, отпрянула, потянув ее вторую половину из зеркала с собой, сначала руки, потом голову и плечи. Но что-то удерживало унгайкьо. Кира зарычала и потянула сильнее. Грудь ёкая появилась из зеркала, потом бедра. Кира отскочила, и они обе рухнули на пол храма. Зеркало разбилось, осыпало их осколками.

Кира села и огляделась. Унгайкьо пропала. Она была одна. Кира была одна. Дверь все еще была закрыта, и она была одна. Она создала кинжал в ладони и посмотрела на свое отражение. Это была просто она. Никакой пустоты в глазницах, никаких зеркальных зубов или бледной кожи. Это была просто она.

Она встала, стараясь не порезаться об осколки зеркала. Они не пропали. Обычно ее зеркала пропадали, разбиваясь, но эти осколки остались. Она пыталась услышать песнь унгайкьо, но слышала только голоса из-за двери.

– Зима принесет снег и лед, – робко сказала Кира, проверяя, что произойдет. Всплыло воспоминание, женщина стояла над ней, нежно гладила ее волосы и пела. Пела ту песню. У нее были черные волосы, собранные в пучок, веснушки на носу и щеках. Любящая улыбка. Это была ее мама. Она помнила свою маму… и не только. Она бегала по бамбуковому лесу с друзьями, Камейо и Хикару. Хикару споткнулась и ободрала колено. А потом она стояла под зонтом, снег падал вокруг, и она смотрела, как отец разбивал лед на пруду, чтобы покормить кои. Она все это помнила. Жизнь, смерть, годы в зеркале, где единственной надеждой на свободу было напугать кого-то до самоубийства. Она помнила все. Было больно. Хорошее, плохое, воспоминания ребенка и монстра. Она помнила все, и было так больно, что она не могла дышать. Она не могла быть в этой комнатке, полной осколков нее.

Кира сдвинула дверь и увидела четверых священников на другой стороне, толстяк с одной бровью был во главе. Жар прилил к ее щекам, пока они смотрели на нее.

– Простите за бардак, – сказала она, махнув на сломанный храм и осколки зеркала. – И обувь. И все стальное, – она улыбнулась им. – Простите, – она оббежала их и устремилась к двери храма.
























Глава 50

Харуто увидел, как дверь храма открылась, и Кира вышла. Она посмотрела на небо и зашагала. Священник храма появился на пороге через пару секунд, смотрел девушке вслед. Судя по лицу священника, Харуто и другие точно не смогут переночевать в храме. Харуто вдохнул и продолжил точить новую катану. Он сидел на коленях в шести шагах от храма и статуй Янмей и бога войны, возле которых сидел Гуан, забыв о бумаге в руках. Он закрыл глаза, тихий храп вылетал с паром перед ним, лед появился на бороде. Он уснул пару минут назад, и Харуто не стал его будить. Принц расхаживал, но, когда увидел Киру, встретил ее на пути из храма.

– Вовремя, – сказал Идо Кацуо. – Я… кхм… я… – он кашлянул и отвел взгляд. – Нужно идти, пока другие онрё не пришли за мной.

Кира взглянула на принца и улыбнулась. Харуто заметил, что она стала спокойнее. Трещины на ее коже пропали, и она уже не была на грани паники.

– Никто больше не придет, Кацуо.

– Откуда ты можешь это знать? – возмутился принц.

Кира становилась перед статуями и опустила ладонь на плечо Гуана. Старый поэт вздрогнул, фыркнул и закашлялся. Она повернулась к Идо Кацуо.

– Потому что другие онрё доверили работу Дайзену. Как доверили ему освободить Мессимера, – она опустилась рядом с Гуаном и склонила голову перед статуями.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю