Текст книги "Грехи ассасина"

Автор книги: Роберт Ферриньо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)

46

Сара поморщилась, окинув взглядом изображения, развешанные по стенам ее кабинета. Рекламные фотографии красивых девушек и юношей в запрещенных купальных костюмах, африканские дети, прикрытые крохотными морскими ракушками, четко выделяющимися на фоне темной кожи. Она в точности воспроизвела вид с рабочего места Иглтона. Из правой верхней четверти на нее пялился сам покойник с погруженным в рот молодой женщины пенисом. Сара представила, как он сидел за столом, выполняя одному Аллаху известную работу, и давал волю собственному воображению. Вся стена являла собой загадку, а ключ к ней содержался в голографическом дисплее пять на семь дюймов. Одна из любимых игр Иглтона – прятать намерение у всех на виду, в очередной раз демонстрируя личное над всеми превосходство. Она затрясла головой. В данный момент он действительно превосходил ее. Стоило ей взглянуть на голограмму, она тут же ощущала насилие над собой, но по-прежнему не понимала, что спрятал модерн.

Ей следовало переключить внимание. Проблем накопилось много, начиная с предстоящего государственного визита президента в Ацтланскую империю и заканчивая полным отсутствием вестей от Раккима. Неделю назад ей позвонил Гетти. Полковник связался с какой-то женщиной в Колумбии, и та взломала созданный Снайдером файл КГБ. Ей можно только поклониться. Волноваться больше не о чем. Так сказал Андалу. Возможно, у него действительно не осталось причин для волнений. Она обернулась, услышав через приоткрытую дверь смех Майкла, вскоре к сыну присоединилась бабушка. Да, Сара могла бы с большей пользой проводить время, а не изводить его на помощь Коларузо в расследовании уже закрытого дела. Аль-Файзал взорвал себя, и вместе с ним погиб предмет, взятый им у Иглтона. Тем не менее. Она встала и тихонько закрыла дверь.

Изображения новейших японских электронных игрушек и итальянских спортивных автомобилей отдавали каким-то вызывающим отвращение глянцем. На самом деле все фотографии, вывешенные на стену техническим гением-извращенцем, выглядели холодными и ироничными, словно наштампованные массовыми тиражами портреты политических и религиозных деятелей. Даже рекламная открытка с побережья Южной Африки. А на выпущенной в память о российском космонавте темнела дырка, прожженная именно в том месте, где частичка космического мусора пробила скафандр. Ха-ха.

Сара попыталась загрузить в голограмму различные изображения. Сотни изображений. Разных цветов, с разными фильтрами и высоким разрешением. Все возможные типы, какие могли понравиться человеку вроде Иглтона. Она прокручивала ее с высокой скоростью и низкой. Часами рассматривала под разными углами, уделяя особенное внимание глазу молодой женщины. Ничего. Однажды ей показалось, будто загадка раскрыта. Сара даже вскрикнула от радости. Загрузив южноафриканский дифракционный фильтр, ей удалось разглядеть вокруг основания пениса перед губами молодой женщины кольцо из крошечных зеркально отраженных слов. Перенастроив изображение, Сара прочитала: «Жаль, что это не ты». Ее накрыло точно такое же ощущение, как в юности, когда она, выбежав из лавки Иглтона, обернулась и увидела его, с улыбкой смотрящего ей вслед и предающегося мастурбации.

В соседней комнате раздался пронзительный визг Майкла. Уже вскочив на ноги, она с шумом выдохнула. Сын вопил исключительно от восторга. Сара решительно направилась к двери, намеренная разъяснить причину столь бурного проявления эмоций, но та вдруг распахнулась сама…

На пороге стоял Ракким с Майклом на руках. Он чуть подвинул сына, освобождая место для жены, и она бросилась в его объятия.

Сара лишь чуть поморщилась, когда он крепко прижал ее к себе. Рубцы от трости «черного халата» почти зажили, но немного побаливали.

– Что с тобой? – спросил Ракким.

Она еще крепче приникла к нему.

– Ничего, – прошептала Сара, касаясь губами его шеи. – Теперь ничего.

Через несколько часов, когда по улицам эхом разнесся призыв к вечернему намазу, она слегка растерянно взглянула на мужа. Ей никак не удавалось сообразить, сколько времени прошло.

Ракким улыбнулся ей.

– Да-да, уже поздно. Но мы уже в постели.

Сара сжала его внутренними мышцами, заставив смеяться, и дрожь пробежала по их телам. Он вошел в нее еще глубже, а она скрестила ноги у него на поясе.

– Я тебя поймала, – раздался ее шепот. – Ты в ловушке.

– Все время хотел в ней оказаться. – Ракким поцеловал ее.

Она прижалась к нему, не расслабляя мышц, и он стал двигаться быстрее и быстрее, словно старался поскорее стереть разделявшее их время и расстояние, уничтожить сомнения и отличия, и вскоре их крики заглушили призывы муэдзина.

Сара прижалась лицом к его груди, потом откинулась назад, держа Раккима за руку. Когда он покрыл поцелуями рубцы на ее спине, бешенство «черного халата» постепенно исчезло из памяти. По крайней мере, для нее. Голос мужа изменился, едва он увидел следы от трости. Ракким потребовал рассказать, что произошло, затем попросил описать блюстителя нравственности. В другое время она бы отказалась, ведь в мире и так слишком много насилия и не стоит увеличивать его число. Но не в этот раз. Она запомнила лицо истязателя до мельчайших подробностей, его кривые зубы, форму бороды, красные точки на мочках ушей, свидетельствующие о высоком положении. Даже шрам на запястье правой руки, сжимавшей трость. Ракким позаботится об остальном.

Он поцеловал ее в уголки рта.

Сара с закрытыми глазами вдохнула его запах.

– Твой пот пахнет по-другому. Более эротично… насыщенно. От тебя пахнет Библейским поясом. Это не неприятно. Просто по-другому. – Она провела ладонью по бедру мужа. – Не неприятно, совсем не неприятно.

В дверь тихо постучали.

– Не помешаю?

Сара накинула на них простыню.

– Входи, мама.

Кэтрин принесла поднос с чайником, нарезанными фруктами и сыром.

– Я подумала, что вам будет нелишне подкрепиться после… такого напряжения сил.

– Спасибо, что помешала, – сказал Ракким. – Мне показалось, что твоя дочь пытается меня убить.

Кэтрин едва заметно улыбнулась.

– Это наследственное. – Она поставила поднос у изножья кровати.

– Как там Майкл? – спросил бывший фидаин.

– Крепко спит. Когда тебя не было, его мучили кошмары. – Кэтрин откинула назад длинные рыжеватые волосы. С каждым днем в них появлялось все больше седых прядей, да и морщины в уголках ее губ становились все глубже.

– Мама, ты в порядке? – спросила Сара.

Кэтрин махнула рукой.

– В монастыре мне жилось проще. Я чувствовала себя гораздо лучше, когда была изолирована от непрерывного потока новостей, бесконечных угроз и контругроз.

Ракким сел.

– Что-нибудь произошло?

– Что-нибудь всегда происходит, поэтому так и тяжело. Ладно, продолжайте наслаждаться друг другом, а я пойду спать.

Ракким подождал, пока закроется дверь, наклонился к подносу и разлил чай по чашкам.

– Она выглядит усталой.

– Мама волнуется из-за Кинсли. – Сара добавила себе ложку меда. – Мы все волнуемся. Завтрашний визит должен был стать проявлением доброй воли, но президент Арбусто воспринимает его как признак слабости, прелюдию к передаче северо-запада.

– Это действительно прелюдия к передаче.

– Когда ты выступаешь с позиции слабого, заключение лучшей из возможных сделок является победой. – Она сделала глоток чая, жмурясь от сладости и аромата. – Кинсли играет в эту игру уже сорок лет, мы должны доверять его мнению.

– Жаль, что мне не удалось привезти оружие. Возможно, оно стало бы решающим…

– Что сделано, то сделано. Президент по-прежнему доверяет тебе. Понимает, насколько трудным было задание. По крайней мере, никто не сможет использовать изотоп благодаря усилиям Лео. – Она постучала ногтем по кромке чашки. – Может быть, после возвращения из Ацтлана президент попытается прощупать отношения с китайцами…

– Ты это тоже хорошо умеешь делать.

– Имеешь в виду Гетти Андалу?

– Он мне не нравится. А еще меньше нравится то, что ты договорилась с ним, ничего не сказав мне. Или президенту.

– Ты тоже не понравился Гетти, но он готов работать с тобой. Это называется дипломатией. – Сара едва заметно улыбнулась. – Я скажу президенту, когда сочту нужным.

– А когда ты сочтешь нужным?

Она резко опустила чашку на блюдце, едва не разбив ее.

– Ты негодуешь по поводу того, что я скрыла от тебя информацию, а у самого полно секретов от меня!

– Ты о чем?

– Врач позвонил после твоего отъезда. Почему ты попросил его проверить ДНК?

Ракким потянулся за ломтиком яблока.

– Что он сказал?

– Сказал, что с тобой все в порядке, даже лучше. Сказал, что реакция стала быстрее.

– А по поводу ДНК?

Она покачала головой.

– Все в полной норме. Никаких изменений. Тебя беспокоили генетические усилители? Возникли проблемы?

– Никаких проблем.

– Скажи мне. Тебя ведь что-то беспокоит, иначе бы ты не стал обращаться к врачу. Рикки, я твоя жена. Что происходит?

Ракким смотрел в потолок. Раскрыл рот, но замолчал. Со второй попытки он заговорил едва слышным голосом, а взгляд его остался приклеенным к потолку.

– У меня стали возникать странные мысли после того, как я убил Дарвина. Я знаю то, чего не должен знать. То, что может знать только ассасин. Я стал быстрее. Быстрее, чем был когда-либо.

– Ты думаешь, что Дарвин… – Она наклонилась, сжав его лицо ладонями. – Даже если в тебя попала его кровь, ДНК так не передается. И даже если возникло перекрестное заражение, ты не мог вдруг овладеть его мастерством или его…

– Я его видел.

– Дарвин мертв.

– Скажи об этом ему. – Ракким почувствовал, как лицо покрылось румянцем. – Он… в моей голове. Мне кажется, иногда он исчезает или прячется, но он говорит, что может…

– А сейчас он здесь? – Сара окинула взглядом спальню. – Ты его видишь?

Ракким покачал головой.

Она легла рядом с ним, притянула к себе, слушая биение его сердца.

– Иногда… иногда я сам не понимаю, кто я такой.

– Я знаю, кто ты такой. – Сара погладила его по волосам. – Полюбила тебя, когда ты был девятилетним мальчишкой. Ты остался прежним. Сильным, храбрым и добрым. Иногда испуганным, но это тебя не останавливает. Ты никогда не отступаешь, чего бы это ни стоило. – Она засмеялась. – Этим ты сводил Рыжебородого с ума. Он говорил, что ты всегда выбирал самый трудный путь.

– Я люблю тебя и хочу, чтобы ты всегда помнила об этом.

– Мне нет необходимости помнить об этом. – Она поцеловала его. – Ты должен был рассказать обо всем.

– Я сам не хотел признавать этого.

Сара еще раз поцеловала его.

– Больше никаких секретов. Договорились?

Ракким поцеловал ее в ответ.

– И что это будет за семейная жизнь? – Он погладил ее по животу. Лицо его посерьезнело. – Нам нужно переехать.

– Тсс.

– Ты сказала, что тебя заметили на уличной ярмарке.

– Сказала, что могли заметить, но мы здесь, живы и здоровы. – Она поцеловала его. – Кроме того, мне здесь нравится.

– Мне тоже. Поэтому мы должны переехать. Слишком расслабились. Рано или поздно совершим ошибку. Завтра спрошу у Спайдера, нет ли у него подходящей квартиры. Лео он уже спрятал.

– Думаю, вы слишком остро на все реагируете.

– Спайдер так не думает.

– А что думает Лео? – спросила Сара.

– Он думает, что я и Спайдер относимся к нему как к двухгодовалому ребенку, хотя это не так. Мы относимся к нему как к человеку, в голове которого хранится информация, ради которой могут убить.

– А у тебя? – Она постучала его пальцем по лбу. – Что хранится у тебя?

Ракким усмехнулся.

– Ничего.

Сара целовала его в уши, в щеки, в нос, продолжала целовать, боясь остановиться, сама не зная почему.

– Так и надо. Таких мужчин я и люблю. Сильных и глупых. – Она закрыла ему глаза поцелуями. – Спи. Ты вернулся домой. Рядом твоя семья. Никто ничего не сможет тебе сделать.

Они крепко обняли друг друга. Сара принялась тихонько напевать любимую колыбельную Майкла. Ракким ее тоже любил. В детстве песню пересмешника им обоим на ночь пела домоправительница Рыжебородого Ангелина. Теперь ее пела Сара, убаюкивая Раккима. Странная старая колыбельная о ребенке, получавшем подарок за подарком, и каждый из них требовалось заменить. Пересмешника, который не поет, бриллиант, превратившийся в стекло, собаку, не умеющую лаять, зеркало, которое разбилось… «Эта песня о том, что любовь не бывает идеальной», – говорил про нее Ракким. А Сара думала, что ребенку просто не везло.

47

Бартоломью замер в модуле безопасности, дожидаясь, пока машина полностью просканирует его тело. Раздался сигнал, и охранник разрешил ему войти. С электронными приборами все обстояло несколько сложнее. Каждый инструмент и каждое устройство внимательно осматривал агент Службы государственной безопасности. Скорее всего, они также где-то фиксировали частоту сердечных сокращений и индекс электропроводности кожи, а потому он сосредоточился на образе назначенных ему даров.

«Обрадуй тех, которые уверовали и вершили добрые дела: ведь им уготованы райские сады, где текут ручьи. И в тех садах им будут предоставлены пречистые супруги. И будут они пребывать так вечно». / «Для тех, кто богобоязнен, у Всевышнего райские сады, в которых текут ручьи, они вечно там пребудут, а также пречистые супруги и благоволение от Аллаха милостивого, милосердного». [26]26
  Сура «Аль-Имран», аят 136. (Прим. ред.)


[Закрыть]

– Главный инспектор, – обратился к нему агент Службы безопасности.

– Да, офицер? – У Бартоломью скрутило живот.

Невысокий мужчина с ямочкой на подбородке, одетый в безукоризненно синюю форму с президентским гербом на груди, показал ему один их резонансных измерителей.

– Его нет в утвержденном списке.

– Последняя модель, – выпалил Бартоломью. – Получил только на прошлой неделе из Лагоса. Поэтому его в список и не занесли.

Агент опустил прибор в пластиковый пакет.

– Заберете, когда вернетесь. – Он поджал губы.

Бартоломью поклонился, но его щеки налились краской от бессильной ярости. Он не одну неделю оттачивал реакцию, напрягал челюстные мышцы, вызывая прилив крови к коже лица. «Пусть агент обнаружит что-нибудь очевидное. Позволь ему продемонстрировать свою власть, и тогда он не станет слишком внимательно осматривать другие вещи», – наставлял его аль-Файзал. «Черный халат», как всегда, не ошибся.

Уже в коридоре, по пути на посадку, Петерсон похлопал его по плечу.

– Не расстраивайся, у меня на крышке ящика для инструментов, с внутренней стороны, была наклейка с видом Каабы. Память о хадже. Так они даже ее на прошлой неделе содрать заставили.

Бартоломью покачал головой. Стройный модерн с полоской на подбородке, при очень большом воображении имевшей право считаться бородой, летел с ним вторым авиационным инспектором. Резервным. Для обеспечения максимальной безопасности в самолете президента дублировались не только приборы, но и люди.

– Приходилось бывать в Мехико? – поинтересовался Петерсон. – Нет? О, тогда тебя ждут большие удовольствия. Я покажу тебе места, о которых не захочется рассказывать имаму.

Бартоломью улыбнулся. На его щеках заиграл совершенно неподдельный румянец.

– Рождение ребенка, оно изменяет отношения?

– Отношения? – переспросила Сара.

Лео посмотрел на игравшего с кубиками Майкла.

– Ну да, отношения. Секс.

– Ну, для секса у тебя остается меньше времени, поэтому ты начинаешь больше его ценить. Не хмурься, у тебя с Лиэнн еще много времени до рождения детей.

– Скажите это Лиэнн.

Сара удивленно посмотрела на него.

– Она беременна? О Лео, это просто здорово.

– Нет-нет, я просто спрашивал потому, что, ну, учитывая мои умственные способности и все остальное, у меня и там внизу полно энергии. Я имею в виду, с точки зрения спермы…

– Как романтично.

Сара и Лео сидели на полу в комнате Майкла и наблюдали, как ребенок строит башню из кубиков. Толстяк пришел час назад и, постепенно набираясь смелости, задавал вопросы о семейной жизни. Сара обрадовалась ему, а также возможности отвлечься от непрерывных попыток разгадать загадку голографического дисплея. Она уже с трудом могла смотреть на Иглтона, точно на звезду снятого персонально для нее порнографического фильма. Ощутить себя чистой ей не удавалось даже после душа.

Только находясь рядом с Майклом, Сара могла дышать свободно. Сын водрузил красный кубик на вершину желтой башни, посмотрел на нее и захихикал. Потянулся за следующим. Он всегда шел до конца и злился, если сооружение падало. Так похоже на отца.

– А что, если Лиэнн будет любить ребенка сильнее меня? – спросил Лео.

– Не надо слишком забегать вперед. – Сара похлопала юношу по руке. – Ты поэтому зашел? Я слышала, Спайдер тебя запер.

– Он считает, что я не могу о себе позаботиться. Так же, как и Рикки.

Она понимала Лео. Ракким сказал, им нужно переехать, значит, так они и поступят. Лично ей не нравилась сама мысль о необходимости покинуть их уютное гнездышко. Такое знакомое и просторное. Сара могла спорить сколько угодно, но все ее усилия оказались бы бесполезны. Рикки считался с мнением жены по многим вопросам, однако когда дело касалось безопасности, решающее слово оставалось за ним.

– Хотите, я помогу вам разобраться с голографической карточкой? – предложил Лео.

– Нет, спасибо.

– Вы уверены?

Майкл со смехом застучал кубиками, довольный получившимся звуком. «Черным халатам» вряд ли бы удалось соблазнить Иглтона одними деньгами. Модерн отлично понимал, какая опасность ему грозит в случае неудачи и тем более, если он добьется успеха. Коларузо задействовал экспертов по финансам. За пять месяцев на счета технического гения в иностранных банках поступило более тридцати миллионов долларов. Вполне достаточно, чтобы выехать из республики и поселиться на вожделенном южноафриканском побережье. Нет, деньги не могли служить главным стимулом. Вызов – именно он сработал окончательной приманкой. Возможность совершить нечто глобальное и не попасться. Его маленький секрет. Лучший из всех миров.

Башня рухнула под обиженные детские вопли. Строитель сердито раскидал кубики по комнате. Один из них, красного цвета, отскочил от полки с игрушками. Сын посмотрел на мать.

– Сам разбросал, сам и собирай, – пожала плечами она.

Майкл поднялся на ноги, протопал к полке и поднял кубик.

Сара устало взглянула на заваленный стеллаж. Машинки, драконы с компьютерным управлением, пластмассовые солдатики, рыцари, наборы для рисования и раскраски. Почти как во втором отделении магазина Иглтона. Она подскочила к полке, расшвыряв по пути остатки башни.

Майкл уставился на нее с широко раскрытым ртом.

– В чем дело? – спросил Лео.

Сара держала в руках «Дигискетч». Подарок внуку от бабушки. Небольшой плоский голографический блок, достаточно легкий, специально для малышей. Предполагалось, будто он помогает детям выражать мысли при помощи графики, но сын, поиграв пять минут, отбросил устройство в сторону и больше не прикасался к нему. Ручки и кнопки позволяли выводить на монитор цифры и цветные изображения. Двенадцать вариантов экрана изменялись простым прикосновением. В магазине Иглтона Сара видела три таких же блока и еще несколько древних планшетов для рисования. Она осторожно извлекла чип управления.

– Лео, пожалуйста, поиграй с Майклом.

Сын протянул руки к вынутой электронной плате.

– Мое!

«Типичный мужчина», – подумала Сара, закрывая за собой дверь кабинета.

– Я с трудом узнал Лео. – Спайдер кутался в одеяло, несмотря на яркое солнце, бившее ему прямо в лицо.

Они с Раккимом расположились на провисших садовых стульях посреди плоской крыши в католическом секторе города. Захудалый снаружи, но оборудованный новейшими беспроводными системами наблюдения, дом служил очередным пристанищем коротышки. На кухне Коларузо поглощал жареную курицу и спорил о футболе с двенадцатилетней дочерью Снайдера, судя по всему ухитрившейся запомнить каждую игру в истории данного вида спорта. Собаки носились друг за другом среди развешанного на веревках белья. Дети играли в мяч на потрескавшемся асфальте или с криками и свистом гоняли на велосипедах по узким переулкам. Коротышка, вынужденный много лет прожить под землей, как-то сказал, что здесь он наконец почувствовал себя счастливым.

– Он стал другим, – произнес Спайдер. – Ты должен был заботиться о нем.

– Он загрузил в мозг столько информации. Неудивительно, что…

– Я не это имел в виду, – заикаясь, перебил гном. – Лео вполне способен передавать огромные объемы данных. Он изменился в другом. Ты помнишь, каким он был перед отъездом. Наивным, боязливым, хвастливым.

– Да, он был настоящей занозой в заднице. – Ракким прищурился. – Первую неделю я так злился на тебя и Сару, но пояс… Библейский пояс меняет людей. Когда мы уезжали, он был обузой, однако, представь себе, повзрослел прямо на моих глазах. Ему пришлось многое пережить, многое повидать, он увидел много хорошего, много прекрасного, много плохого, многое сделал сам. Я даже не подозревал, что он способен на такое. Да и ты, наверное, тоже. Иногда это происходит быстро, иногда – за одну ночь, но я ни разу не видел, чтобы такое происходило мгновенно.

– Он хочет жениться. Хочет переехать в пояс и жениться на девушке, с которой общался всего лишь сутки.

– Лео стал мужчиной и сам принимает решения.

– Тебе сейчас легко говорить. – Спайдер откинулся на спинку, плотнее кутаясь в одеяло. – Вот подожди, вырастет Майкл и захочет жениться на какой-нибудь малознакомой девице.

Ракким окинул взглядом безоблачное небо.

– До этого еще далеко. – Он подставил лицо солнцу.

– Это тебе только кажется.

Внизу залаяла собака, и к ней тотчас присоединились другие.

– Кстати, где он? Ты сегодня заходил к нему в комнату?

Спайдер хотел ответить, но ему пришлось пережидать приступ лихорадки.

– Он у тебя дома. Общается с Сарой. Я думал, ты знаешь.

Ракким резко поднялся.

– А я думал, что он не будет высовываться, как мы и договаривались.

Гном развел трясущимися руками.

– А я могу его остановить? Он стал мужчиной. Сам сказал.

Наверное, в сотый раз посмотрев на часы, аль-Файзал окинул взглядом безоблачное небо. Чудесный день. С минарета Великой мечети Саладина он мог обозреть всю столицу. Город распростерся перед ним, подобно неверному в Судный день.

Прошлым вечером Тарик встретился с Амиром Киддом, заверил фидаина, что их действия совершенно не противоречат Корану. Повиновение Старейшему превалирует над всеми предыдущими клятвами, присягами и обязательствами.

Голуби, покружив над минаретом, расселись на более удобных крышах соседних зданий. Мерзкие птицы, пусть Аллах испепелит их в полете и уничтожит яйца в гнездах.

Вчера он заметил неуверенность в глазах Амира. Прошло столько времени, а душа молодого офицера все еще опутана невидимыми нитями сыновней преданности. Такое проявление слабости вызывало отвращение. Почти два года Тарик подбирался к Амиру. Замечание, брошенное близким другом-фидаином, проповедь, произнесенная закаленным в боях имамом, слух, прозвучавший из уст наложницы в ночь страсти, капля за каплей подтачивали его уверенность в действиях президента. Два года мягких уговоров. Аль-Файзал долго выжидал, пока решился на прямой контакт. Он мастерски подталкивал юношу к нужному решению, используя его идеализм, его чувства, веру, характер и, конечно, неоднозначное отношение к отцу. Любовь и честолюбие – опасные слабости, и Тарик немилосердно играл на них.

– А вот и знаменитый Лев Боулдер-Сити! – Как-то раз поприветствовал он Амира, поцеловав в обе щеки.

Незадолго до того отряд фидаинов под командованием сына генерала Кидда остановил наступление мормонов в Колорадо. Молодой офицер принялся отнекиваться, сказал, что победу одержали его солдаты, но от Тарика не укрылось, насколько молодой человек польщен.

Принеся клятву верности Старейшему, Амир тем не менее выдвинул условие не причинять вреда его отцу. Фидаин упорно считал родителя не вероотступником, а благородным воином, чье благочестие не подлежит сомнению, а единственной слабостью является преданность президенту, которая и не позволяет ему замечать всей порочности правления Кинсли. Вопреки советам аль-Файзала Махди издал особый указ, где отпускал генералу Кидду все грехи и даровал право на почетное изгнание в родную Сомали со всеми женами и имуществом.

Тарик посвятил Амиру два года. Еще больше времени потратил Старейший на самого аль-Файзала. Выпав из иерархии «черных халатов», душитель нисколько не жалел об утрате. Он будет стоять по правую руку от повелителя всемирного халифата в этой жизни и по правую руку от Аллаха в следующей. Праведный воин не получит отказа ни в чем, ведь именно так заверил его сам Махди. Он снова взглянул на часы и подставил лицо ослепительно сияющему солнцу. Какой чудесный день, иншалла.

Она коснулась пульта дистанционного управления и торопливо передвинула напряженные бедра Иглтона, выводя в центр дисплея открытое окно. Ничего. Ряд фар превратился в линию пылающих факелов, искаженное страстью лицо извращенца – в кошмар кубистов, но Сара по-прежнему не понимала, куда он любил изредка поглядывать, пока часами возился за рабочим столом.

Чип управления «Дигискетч» имел совместимость с голографическим дисплеем, а один из двенадцати экранов идеально подходил к изображению. В результате Сара увидела совершенно новое порнографическое шоу. Обидно. Она потратила столько времени, гоняясь за собственным хвостом, пыталась в поисках подсказки использовать самые современные технологии, а ответ находился в совершенно противоположном направлении. В простейшем графическом чипе от детской игрушки. Иглтон в аду, несомненно, удивился ее удаче.

После загрузки экрана «Дигискетч» она в течение получаса безрезультатно потрошила голограмму, заглядывая в каждый угол, выворачивая все наизнанку и опрокидывая вверх дном. В новом варианте шоу усеянный шипами пенис гигантского размера выходил из затылка молодой женщины и извергал цветы. Сара рассмотрела под увеличением каждый бутон, удостоверяясь в полном отсутствии полезной информации.

– У вас все в порядке? – крикнул Лео из детской.

– Подожди.

Пальцы Сары зависли над пультом управления. Следовало успокоиться. Заставить мысли бежать аналогично мыслям Иглтона, каким бы противным занятие ни казалось. Она включила воспроизведение, и шипастый член извращенца заходил взад-вперед.

Сара закрыла глаза, затем открыла и окинула взглядом всю стену, где наиболее важной, но не единственной деталью являлась голограмма. Сверкающие автомобили. Мотоциклы, скорость и отраженный свет. Волны, набегающие на песчаный берег. Молодой мужчина, закативший глаза от удовольствия. Студентка с браслетом, увешанным брелоками. Украшение Сару заинтересовало – оно могло содержать скрытый смысл. Вполне обычная фотография, однако самой привлекательной ее чертой следовало бы назвать невинность. Она вздохнула, расслабилась, посмотрела вниз, вверх. Иглтона отличало дьявольское высокомерие. Каким образом можно подтвердить собственное превосходство? Что он видел на стене, но больше не видел никто? Нечто абсолютно очевидное, невинное. Чтобы каждый выглядел дураком, а Иглтон мог почувствовать себя гением. Хотя он им и был на самом деле.

Она вернулась к голограмме и принялась искать узоры, светлые и темные. Глаза помимо воли зацепились за лицо женщины… но она же изучала его под всеми углами! Сара посмотрела снова, однако заставила себя не сосредоточиваться на нем, а просто взглянуть. Мимоходом, как Иглтон. Что это? Она наклонила изображение и увидела крошечную золотую гондолу в волосах женщины. В обычном режиме на ее месте блестела капля пота, и только на экране игрушки она превратилась в украшение. Точно такая же висела на браслете у студентки. Сару вновь постигло разочарование. Гондола совершенно не продвинула ее к разгадке.

Стоп. Другие капли тоже стали украшениями. Теннисная ракетка, машина, сердце, самолет, морская раковина, роза. Все в том же порядке, как и на браслете. Ей удалось заметить их лишь сейчас, так искусно они оказались замаскированы. По очереди увеличивая каждое, она рассматривала золотые фигурки со всех сторон, не пропуская ни единой детали. Сара перебрала половину, когда очередь дошла до самолета.

– Проклятье!

Агент Службы безопасности с угрюмым видом маячил за спиной Бартоломью. На ладони инспектора лежал анализатор систем, подключенный к главному двигателю самолета. Пальцы его порхали по клавишам, пока он производил точную настройку, совмещая компьютерные интерфейсы. Борт номер один, оборудованный пятьюдесятью одной электронной системой, имел также семнадцать отдельных схем с тройным резервированием. В случае возникновения любой неисправности мгновенно включалась резервная цепь. Если выходила из строя она, а подобная ситуация имела почти нулевую вероятность, включалась третья. Такого еще не происходило. Ни разу. Бартоломью следил за показаниями анализатора «Бек-Дибден ДБ9». Скажи ему кто-нибудь, будто прибор не его, а совсем другой, он бы не поверил. Если бы сам не знал правды.

Инспектор понятия не имел, каким образом, но Иглтон создал точную копию его устройства, вплоть до серийных номеров на деталях и потертостей на корпусе. С такой же цифровой историей. Анализатор систем пять лет назад ему подарил отец в день окончания курсов повышенной подготовки. Тех же денег стоил приличный дом. Отец влез в долги на много лет, но Бартоломью никогда не видел его таким счастливым. Исполненный чувства благодарности, он пал перед родителем ниц, промочив слезами ковер. А неделю назад… неделю назад, получив от аль-Файзала копию прибора, Бартоломью сел на паром, идущий на Брейнсбридж-Айленд, и бросил подарок отца в воды пролива.

ДБ9 запищал. Показав экран с результатами агенту Службы безопасности, он отключил устройство, кивнул Петерсону и сел в откидное кресло. Теперь предстояло ждать, пока второй инспектор продублирует проверку под наблюдением еще одного сотрудника СГБ. Да будет на то воля Аллаха, модерн не должен обнаружить ничего подозрительного.

Бартоломью пристегнулся ремнем и взглянул в иллюминатор. Заправщики удалялись к терминалу. Его поражало собственное спокойствие. За занавеской президент шутил с собравшимися репортерами. Их смех вызывал отвращение. Он посмотрел на Петерсона. Тот с серьезным и сосредоточенным видом наблюдал за показаниями. Возможно, вне работы второй инспектор вел образ жизни модерна-идолопоклонника, мечтал скорее предаться грехам в Мехико, однако сейчас он превратился в отлично подготовленного и преданного делу профессионала.

Петерсон показал свой ДБ9 агенту Службы безопасности, сел в откидное кресло напротив и кивнул коллеге, пристегиваясь ремнем. Самолет начал движение.

Бетонная полоса внизу все быстрее мчалась назад. Огромный лайнер набирал скорость. Итак, Бартоломью уже возносился в рай.

Спайдер повернулся и задрал голову в направлении, которое указывал Ракким. Они вместе наблюдали за плывущим над городом президентским самолетом. Кроме борта номер один и шести истребителей сопровождения, в небо никто не поднимался. Местные жители, высыпавшие из домов, глядели вверх, заслонив ладонями глаза от солнца. Многие крестились. Несмотря на испытания, постигшие страну, бесконечные религиозные распри и неуклонно понижающийся уровень жизни, президент Кинсли пользовался поддержкой людей всех классов и вероисповеданий.