Текст книги "Дорога Славы (сборник)"
Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 44 страниц)
Папа позвонил мне в пятницу вечером от миссис Кеньон – я имею в виду, от Молли. Мы оба были вежливы и неуверенны. Я сказал ему, что я, конечно, уже готов, надеюсь, что они совершили отличное путешествие. Он ответил, что путешествие действительно было отличным и что я должен приехать к ним, чтобы утром нам всем вместе отправиться на космодром.
Я сказал, что, не имея никакого представления о его планах, я уже купил билет до Мохаве и зарезервировал себе номер в отеле “Ланкастер”. И спросил его, что мне теперь делать.
Он задумался, потом произнес:
– Вероятно, тебе придется отправиться туда самому, Билл.
– Конечно.
– Ну хорошо. Тогда увидимся на космодроме. Ты не хочешь поговорить с Молли?
– О нет, но ты можешь передать ей от меня огромный привет.
– Очень хорошо. Так я и сделаю, – он отключился.
Я пошел в свою комнату и взял свой багаж – ровно 57,59 фунта. Больше я не мог взять с собой даже мушиной ножки. В моей комнате было пусто. Оставалась одна только моя форма. Я. не мог позволить себе взять ее с собой, но мне также не хотелось выбрасывать ее.
Я взял ее и хотел бросить в мусоросборник, но тут мне в голову пришла идея. При обследовании мой вес в одежде равнялся 131,2 фунта.
Но в последнее время я ел не слишком много.
Я пошел в ванную и встал на весы – 129,8 фунта, потом я перекинул форму через руку и взвесился еще раз – 132,5 фунта.
Уильям, сказал я себе, ты не получишь ни ужина, ни завтрака, ни глотка воды. Я сложил форму и взял ее с собой.
Квартира наша опустела. На удивление новым съемщикам, я оставил в холодильнике кое-что из еды и запер за собой дверь. Энни, Джордж и я жили здесь с тех пор, как я себя помню.
Я пересек город на подземке и выбрался на береговую дорогу, ведущую в Мохаве. Двадцатью минутами позже я уже был в о геле “Ланкастер” в пустыне Мохаве.
Скоро я обнаружил, что заказанный мной “номер” был нарами в биллиардной. Я спустился вниз и осведомился, как это так случилось.
В подтверждение того, что я заказал номер, я показал карточку переселенца. Служащий взглянул на нее, а потом спросил меня:
– Юноша, вы когда-нибудь пытались разместить за раз шесть тысяч человек?
Я отрицательно покачал головой.
– Тогда скажите спасибо, что вам достались хотя бы нары. Ваш номер заняла семья с девятью детьми.
Я ушел.
Отель превратился в сумасшедший дом. Я не смог бы достать ничего съестного, даже если бы и захотел. В двадцати метрах надо мной находилась столовая. Везде бегали подростки, а под ногами вертелись малыши. Семьи переселенцев сидели в бальной зале. Я посмотрел на них и спросил себя, где эго их только подобрали. Вероятно, они наудачу разыграли между собой места на корабле.
Наконец я улегся. Я был голоден и с каждой минутой становился все голоднее. Постепенно я начал спрашивать себя, почему, собственно, я так стараюсь взять с собой форму скаута, которая, по всей видимости, мне никогда уже больше не понадобится.
Если бы у меня с собой была таблица рационов, я встал бы и отправился бы в столовую – но мы с папой ее сдали. У меня было с собой немного денег, и я подумал, не стоит ли пойти и разыскать какого-нибудь спекулянта – наверное, поблизости от отеля их вертелось довольно много. Но папа всегда говорил, что иметь дело с такими людьми неприлично.
Я встал, нашел себе кое-что попить и проделал упражнения для расслабления. Наконец я заснул. Мне снились пирожные с земляникой и настоящими сливками, которые только что вынули из печи.
Я проснулся от голода, но мне внезапно пришло в голову, что это мой последний день на Земле. Поэтому я был так возбужден, что даже забыл о голоде. Я встал., надел свою форму скаута, а поверх нее натянул корабельную одежду.
Я подумал, что мы немедленно пойдем на борт корабля. Однако я ошибся.
Сначала мы должны были собраться под навесом, который был возведен перед отелем недалеко от поля космодрома. Снаружи, конечно, не было кондиционеров, но было еще рано, и пустыня еще не успела достаточно раскалиться. Я нашел букву “Л” и опустил свой багаж поблизости от нее. Папы и его новой семьи все еще не было. Постепенно я начал спрашивать себя, не придется ли мне лететь на Ганимед одному?
По ту сторону поля, на расстоянии около пяти миль, были видны корабли, стоящие на посадочных площадках, – “Дедал” и “Икар”, которые совершали полеты на линии Земля – Луна, а также старый “Бифрост”, который, насколько я помнил, курсировал между Землей и космической станцией “Супра-Нью-Йорк”.
“Дедал” и “Икар” были огромными кораблями, но я надеялся, что мы полетим на “Бифросте”. Он был первым кораблем, при старте которого я присутствовал.
Возле меня оставила свой багаж еще одна семья. Мать взглянула на посадочное поле и спросила:
– Джозеф, который из этих кораблей “Мейфлауэр”?
Ее муж попытался объяснить ей, но она не хотела этого понять. Я чуть было не рассмеялся вслух. Она стояла тут и хотела лететь на Ганимед, хотя не имела ни малейшего понятия, что главный корабль собирался в космосе и не мог совершать посадок на поверхности планет.
Постепенно все вокруг заполнялось переселенцами и их родственниками, которые прощались с ними, но я нигде не видел своего папы. Я услышал, как кто-то выкрикнул мое имя и обернулся, это был Дюк Миллер.
– Эй, Билл! – сказал он. – Я уже думал, что не найду тебя.
– Хэлло, Дюк. К сожалению, я все еще здесь.
– Я хотел позвонить тебе вчера вечером, но телефон уже был отключен. Тогда я решил прогуляться и просто приехал сюда.
– Но ты не должен был делать этого.
– Мне хотелось бы, чтобы ты взял это с собой, – он протянул мне пакет – целый фунт шоколада. Я не знал, что мне ответить ему.
Я подумал, потом объяснил:
– Дюк, это действительно мило с твоей стороны, но я должен тебе это вернуть.
– Что? Почему?
– Вес. Это значит, масса. Я не могу взять с собой больше ни унции.
Он все обдумал, потом сказал:
– Хорошо, тогда мы его откроем.
Он открыл пакет и предложил мне кусочек шоколада. Мой желудок взмолился. Я еще никогда в жизни не был так голоден.
Я сдался и съел кусочек. Я надеялся, что этот вес выйдет у меня с потом: постепенно, становилось все жарче и жарче, а у меня под корабельной одеждой была форма скаута – не совсем подходящая одежда для июньского дня в пустыне. После этого, конечно, я почувствовал ужасную жажду. Одно повлекло за собой другое.
Я подошел к питьевому фонтанчику и сделал крошечный глоточек воды. Вернувшись назад, я закрыл коробку со сладостями и вернул ее Дюку. Я попросил его разделить их на ближайшем слете скаутов и передать моим друзьям большой привет. Он пообещал сделать это. Потом он добавил:
– Ты знаешь, Билл, мне очень хотелось бы отправиться с тобой. Правда.
Я спросил его, с каких это пор он изменил свое решение. Он, казалось, смутился но в это время появился мистер Кински, а потом подошли папа с Молли, девчонкой и миссис Ван-Метр, сестрой Молли. Каждый пожал другому руку, миссис Ван-Метр захныкала; а девчонка спросила, почему одежда у меня так топорщится и с чего я так вспотел.
Джордж внимательно посмотрел на меня, но тут назвали наши имена, и мы направились ко входу.
Сначала Джордж, Молли и Пегги, а потом я. Вес моего багажа, конечно, был известен мне с точностью до грамма, а сам я весил 131,1 фунта – я мог бы съесть еще кусочек шоколада.
– Все в порядке, – сказал человек у весов, потом он поднял взгляд и покачал головой: – Что, ради всего святого, ты надел на себя, мальчик?
Левый рукав моей формы спустился и теперь высовывался из-под более короткого рукава корабельной одежды.
Я ничего не ответил Он провел рукой по утолщениям на моей одежде.
– Мальчик, ты же отправляешься не в полярную экспедицию. Ничего странного, что ты так вспотел. Разве ты не знаешь, что ты должен носить только ту одежду, которую вам дали?
Папа вернулся назад и спросил, что произошло. Я стоял с пылающими ушами. Тут вмешался помощник служащего, но и он не знал, что им предпринять Служащий вызвал кого-то, и тот, наконец, сказал:
– Все сходится; если он утверждает, что эта штука – его вторая кожа, тогда пусть он берет ее с собой. Следующий, пожалуйста.
Я побежал, чувствуя, что оказался в глупейшей ситуации. Мы спустились вниз и перешли на эскалатор. К счастью, здесь было довольно прохладно. Через пару минут мы уже стояли в грузовом помещении под кораблем. Ясно, это был “Бифрост”. Я тотчас же понял это, как только мы поднялись на поверхность в грузовом лифте и друг за другом вошли в корабль.
Все было организованно. В грузовом помещении у нас забрали багаж. У каждого пассажира было свое место, чтобы вес был распределен как можно лучше. Поэтому нас разделили; я оказался на палубе прямо под рубкой управления. Я, отыскал свое место 14-Д, а потом подошел к иллюминатору, из которого были видны “Дедал” и “Икар”.
Веселая маленькая стюардесса нацарапала мое имя в списке и предложила мне инъекцию против космической болезни. Я поблагодарил ее, но отказался.
– Вы уже бывали в космосе? – спросила она.
Я ответил, что мне еще не представлялся такой случай, и она сказала:
– Тогда лучше сделать.
Я объяснил, что я пилот и что мне не будет плохо. Я умолчал, что у меня были права только на вождение вертолета. Она пожала плечами и ушла. Из динамика донеслось:
– “Дедал” к старту готов!
“Дедал” находился на расстоянии четверти мили от нас и был выше нашего корабля. У него были великолепные обводы, и он сверкал в лучах утреннего солнца; это было потрясающее зрелище. Справа от него, на краю посадочного поля, на диспетчерской башне загорелся зеленый свет.
Корабль накренился на пару градусов на юг.
Из-под его кормы ударил огонь, сначала оранжевый, а потом слепяще-белый. Огонь ударил в специальное углубление, а потом дым втянулся в отводную шахту в почве. Корабль поднялся в воздух.
Некоторое время он висел неподвижно, затем сквозь пламя из его дюз стали проступать очертания гор. Затем корабль исчез.
Просто так – исчез. Он поднялся вверх, как вспугнутая птица – тонкая белая черточка в небе, – и исчез, хотя грохот дюз все еще был слышен и все еще чувствовалось дрожание почвы.
В моих ушах гремело. Я услышал, как кто-то позади меня сказал:
– Но я еще не позавтракала. Капитан должен подождать. Скажи ему об этом, Джозеф!
Это была та женщина, которая не ’Знала, что “Мейфлауэр” можно было собрать только в невесомости. Ее муж попытался успокоить ее, но ему это не удалось. Она вызвала стюардессу. Я услышал ее ответ:
– Но, мадам, вы не сможете сейчас поговорить с капитаном. Он занят подготовкой к старту.
Очевидно, это не произвело на женщину никакого впечатления. Стюардесса наконец успокоила ее, но только после того, как пообещала ей, что она получит завтрак сразу же после старта. Когда я это услышал, я навострил уши. Я ведь тоже не завтракал.
“Икар” стартовал двадцатью минутами позднее, а потом кто-то сказал по системе оповещения:
– Внимание! Всем занять свои места! Подготовка к старту! – Я пошел к своему креслу, и стюардесса убедилась, что все мы крепко пристегнулись. Она предупредила нас, что мы не должны расстегивать ремней, пока она нам этого не позволит. Потом она отправилась на нижнюю палубу.
Я почувствовал, что в ушах моих щелкнуло и по кораблю пронесся легкий вздох. Я несколько раз сглотнул. Я знал, что они сделали: они выкачали земной воздух и заменили его обычной гелиево-кислородной смесью, давление которой составляло только половину нормального давления. Но одна из женщин – та самая – воспротивилась.
– Джозеф, у меня болит голова. Джозеф, я не могу дышать. Сделай же что-нибудь!
Затем она расстегнула ремни и встала. Муж ее тоже поднялся и заставил ее сесть и пристегнуться снова.
“Бифрост” немного наклонился, и динамик сообщил:
– Старт через три минуты.
А потом:
– Еще минута, – вслед за этим другой голос начал отсчитывать:
– Пятьдесят девять! Пятьдесят восемь! Пятьдесят семь!
Мое сердце колотилось так сильно, что я едва слышал эти слова. Отсчет продолжался:
– …тридцать пять, тридцать четыре, тридцать три, тридцать два, тридцать один, половина! Двадцать девять, двадцать восемь…
А потом голос сказал:
– Десять!
И:
– Девять!
– Восемь!
– Семь!
– Шесть!
– Пять!
– Четыре!
– Три!
– Два!..
Я не услышал ни “один!”, ни “старт!”, ни вообще ничего. В это мгновение что-то навалилось на меня, и мне показалось, что вот-вот придет мой конец. Однажды, когда я со своими товарищами исследовал одну пещеру, обвалилась глыба кварца и завалила меня так, что меня пришлось откапывать. Сейчас было так же, как и тогда, только теперь меня никто не откапывал.
Грудь моя болела. Мои ребра, казалось, были готовы сломаться в любое мгновение. Я не мог поднять и пальца. Я хватал губами воздух, но его мне не хватало.
По-настоящему я не боялся, потому что я знал, что мы стартовали на ускорении в несколько “G”, но я чувствовал себя ужасно неуютно. Я с трудом повернул голову и увидел, что небо уже стало пурпурным. Пока я на него смотрел, оно стало черным и на нем появились звезды, миллионы звезд. А потом через иллюминатор проник луч солнца.
Рев дюз был невероятным, но шум становился все тише и тише, а потом и вовсе исчез. Известно, что старые корабли были весьма шумными, пока их скорость не превышала скорости звука; но к “Бифросту” это не относилось. В нем было тихо, как внутри комнаты, обитой пуховыми подушками.
Делать было нечего, оставалось просто сидеть, уставившись в черное небо, пытаться дышать и бороться с тяжестью, навалившейся на грудь.
А потом – так неожиданно, что мой желудок сделал сальто, – я вообще потерял всякий вес.
4. КАПИТАН ДЕ ЛОНГ ПРЕЯ могу сказать вам только одно: когда в первый раз оказываешься в невесомости, в этом нет ничего забавного. У тебя из желудка вылетает все. Чтобы этого не произошло, перед стартом необходимо как следует поголодать. Бывалые космонавты привыкают и великолепно переносят это – я имею в виду невесомость. Они говорят, что два часа сна в невесомости заменяют целую ночь на Земле. Я тоже привык к ней, но никогда не находил в ней никакого удовольствия.
“Бифрост” разгонялся чуть более трех минут. Это стало возможным благодаря высокому ускорению – почти в шесть “G”, иначе разгон занял бы гораздо больше времени. Потом мы на протяжении часа находились в невесомости, пока капитан не вывел “Бифрост” на орбиту “Мейфлауэра”.
Другими словами, мы падали вверх на высоту в двадцать тысяч миль, если так можно сказать. Это звучит довольно глупо. Каждый знает, что предметы падают вниз, а не вверх.
Но мы падали вверх.
Как и каждый человек, я получил в школе основы знаний по космической баллистике, знал небо и слышал множество забавных историй о невесомости в космическом корабле. Но если взять, например, меня, я не верил в это, пока я не испытал этого сам.
Возьмем, например, миссис Тарбаттон – женщину, которая хотела позавтракать. Я считаю, что она, как и все остальные люди, ходила в школу. Но она долго еще хотела пожаловаться капитану. Я, конечно, не знаю, что ей от него было нужно, – может быть, она хотела, чтобы он высадил ее на отдаленном астероиде.
Конечно, я испытывал сострадание к ней – и к себе. Вы хоть раз переживали землетрясение? Когда все, к чему вы с давних пор привыкли и считали надежным, вдруг начинает шататься и твердь под вашими ногами больше не отвечает своему названию? Здесь это было именно так и даже еще хуже.
Я не хочу повторять здесь уроки физики, но если космический корабль летит по орбите, вверх или куда-нибудь еще, то он вместе со всем содержимым движется в одном направлении, и кажется, что он падает в бесконечно глубокую пропасть. Только один желудок, кажется, делает исключение и поднимается вверх, к горлу.
Это было первое, что меня поразило. Я был крепко пристегнут, чтобы не парить по всему помещению, но я чувствовал слабость, дрожь в теле и головокружение, как будто меня кто-то ударил под дых. Потом мой рот наполнился слюной, я сглотнул и горячо пожалел о том, что съел этот кусочек шоколада. Но это мне не помогло.
Единственное, что меня спасло, – то, что я не позавтракал. Многим другим пассажирам так не повезло. Я постарался не присматриваться. Я намеревался, как только мы окажемся в невесомости, отстегнуться и подплыть к иллюминатору, но теперь я отказался от этого намерения. Я остался пристегнутым и сосредоточил все силы на подавлении дурноты.
Стюардесса вернулась с нижней палубы и вошла на нашу. Она оттолкнулась кончиками пальцев и ухватилась рукой за центральную опору. Потом она, как лебедь, подплыла и осмотрелась вокруг. Оттуда был великолепный обзор, однако в данное мгновение я не был способен оценить это.
– Все в порядке? – весело спросила она.
Это было глупое замечание, но стюардессы и медицинские сестры ведут себя только так. Кто-то застонал, и какой-то ребенок в другом конце помещения заплакал. Стюардесса приблизилась к Тарбаттон и сказала:
– Теперь вы можете получить завтрак. Что вам подать? Яичницу-болтунью?
Я стиснул зубы и отвернул голову. Почему она не может помолчать? Потом я снова огляделся. Ей придется дорого заплатить за это глупое замечание, потому что ее обязанность составляет поддержание чистоты.
Когда с миссис Тарбаттон было закончено, я сказал:
– Э… э… мисс…
– Эндрюс.
– Мисс Эндрюс, нет ли возможности сделать инъекцию?
– Сейчас, дружок, – сказала она улыбаясь и достала иглу из маленькой сумочки на своем поясе. Она подала мне шприц. Я сделал себе укол, и на мгновение мне показалось, что сейчас шоколад окончательно покинет мой желудок. Но потом все прошло, и мое положение показалось мне почти приятным.
Стюардесса оставила меня и дала шприцы еще паре человек, которым было так же плохо, как и мне. Миссис Тарбаттон получила от нее еще одну инъекцию, которая полностью отключила ее. Первые храбрецы отстегнулись и поплыли к обзорным иллюминаторам. Я обнаружил, что тоже могу попытаться это сделать.
Это было не так легко, как казалось, – парить в невесомости. Я отстегнул пояса безопасности и встал. То есть, я хотел встать. В следующее мгновение я затрепыхался в воздухе и попытался ухватиться за что-нибудь.
Я перевернулся в воздухе и врезался затылком в нижнюю часть рубки управления. Я увидел звезды, но не в иллюминаторе, а в своих собственных глазах. Потом пол палубы с креслами снова приблизился ко мне.
Я попытался ухватиться за ремень безопасности и остановиться. Кресло, которому принадлежал этот ремень, было занято толстым низеньким мужчиной. Я сказал:
– Извините.
– Пустяки, – ответил он.
Потом он отвернулся, словно ненавидел меня. Я не мог больше оставаться там, и я также не мог вернуться к своему собственному креслу без того, чтобы не ухватиться за чужие нары. Итак, я осторожно оттолкнулся и ухватился за одну из опор, прежде чем снова врезаться головой в потолок. На потолке были петли, связанные друг с другом тросиками. Я схватился за один из них и, как руконогая обезьяна, подтянулся к ближайшему иллюминатору.
Я впервые увидел Землю из космоса.
Я знал, чего мне ожидать, но увидел совсем не то, что ожидал. Земля выглядела точно так же, как на географических картах, или, скорее, в телесообщениях со станции “Супра-Нью-Йорк”. И все же это было нечто иное. Если можно так выразиться: рассказы о темноте – это нечто иное, чем сама темнота.
Невозможно описать. Что-то красочное.
Во-первых, она находилась не точно в центре поля зрения, как в телепередачах. Она висела у края иллюминатора, и корма корабля закрывала значительную часть ее. И она двигалась. Она уменьшалась. Пока я наблюдал за ней, она стала почти в два раза меньше и более округлой. Итак, Колумб был прав.
Со своего места я видел кусок Сибири, Северную Америку и северную половину Южной Америки. Канада и восточная часть Северной Америки были закрыты облаками. Я не видел ничего светлее их. Они были ярче, чем снега на полюсах. Прямо под нами, в океане, отражалось солнце. Глазам было больно. Там, где не было облаков, море казалось почти пурпурным.
Это было так прекрасно, что у меня перехватило дыхание. Мне так захотелось снова оказаться на Земле.
А позади нее были звезды – ярче и больше, чем те, которые можно было видеть с Земли.
Довольно быстро вокруг меня образовалась большая толпа людей, пытающихся, протиснуться к иллюминатору. Дети напирали, и матери говорили: “Сейчас, милый, сейчас”. Я сдался. Я отплыл назад, к своему креслу, и крепко пристегнулся одним из поясов, чтобы не дрейфовать по помещению. Я задумался. То, что я родился на такой огромной, великолепной планете, наполнило меня гордостью. Я подумал, что видел на Земле далеко не все, несмотря на экскурсии на уроках географии, скаутские вылазки в Швейцарию и поездку на каникулы в Сомали вместе с Энни и Джорджем.
А теперь я больше этого ничего не увижу. И это очень грустно.
Я поднял взгляд. Передо мной стоял парень.
– Что случилось, Уильям? Тебе плохо?
Да, это был тот самый типчик Джонс. Меня словно огрели по башке пыльным мешком. Если бы я знал, что он тоже хочет переселиться, я бы дважды подумал, прежде чем сделать это самому.
Я спросил его, каким божьим попущением он оказался здесь?
– Конечно, точно тем же, что и ты. Кроме того, я, кажется тебя о чем-то спросил.
Я сказал ему, что чувствую себя неплохо, и спросил, почему это ему пришло в голову. Он взял мою руку и повернул ее так, что можно было видеть красную точку на месте укола. Он засмеялся, и я отдернул руку.
Он снова рассмеялся и протянул мне свою руку; на ней тоже была красная точка.
– Это случается даже с самыми крепкими парнями, – сказал он. – Тебе нечего стесняться.
Потом он произнес:
– Пойдешь со мной? Осмотримся, прежде чем нам снова придется пристегнуться.
Я пошел с ним. Хотя он и был совсем не тем парнем, которого я выбрал бы себе в друзья, но, по крайней мере, он был мне знаком. Мы пробрались к люку, который вел на следующую палубу. Я хотел пролезть в него, но Джонс удержал меня.
– Пойдем лучше в рубку управления, – предложил он.
– Что? Это же запрещено.
– А что, разве попытаться – это преступление? Идем же! – мы поплыли в другом направлении и вплыли в короткий коридор. На другом конце коридора находилась дверь с надписью: “Рубка управления – вход воспрещен!” Кто-то под ней приписал: “Это относится также и к вам!” А под этой надписью было написано: “И ко мне?”
Джонс нажал на рукоятку. Дверь не поддалась. Возле нее была кнопка. Од положил на нее свой большой палец.
Дверь открылась, и перед нами появился мужчина, на его лацканах блестели две звездочки. Позади него стоял пожилой мужчина с четырьмя звездочками. Он крикнул:
– Кто это, Сэм? Скажи им, что они должны оставить нас в покое!
Первый мужчина спросил:
– Что вы здесь ищете, дети?
– Извините, сэр, нас интересует астрогация, – сказал Джонс. – Нельзя ли нам осмотреть рубку управления?
Я тотчас же увидел, что мужчина хочет вышвырнуть нас отсюда, и уже приготовился к этому, когда пожилой человек сказал ему:
– Ах ты, боже мой! Отойди, Сэм, позволь им войти!
Сэм пожал плечами и сказал:
– Как вам будет угодно, кэп.
Мы вошли внутрь, и помощник сказал:
– Держитесь за что-нибудь покрепче. Не парите по рубке и некасайтесь ничего, иначе я оборву вам уши. Ну… кто же вы, собственно говоря?
Мы представились.
– Рад с вами познакомиться, Хэнк и Билл, – сказал он. Потом он провел рукой по рукаву моей формы, который снова высунулся из-под корабельной одежды. – Юноша, твое нижнее белье слишком длинно.
Я покраснел и объяснил ему, почему я это ношу. Он, улыбаясь, произнес:
– Итак, ты контрабандой пронес ее на борт. Глупый поступок. Эй, Сэм? Хотите чашечку кофе?
Они ели сэндвичи и пили кофе – не из чашек, конечно, а из маленьких пластиковых бутылочек, как младенцы. Там даже были соски. Я отказался. Хотя после укола мисс Эндрюс я чувствовал себя гораздо лучше, но я не хотел рисковать.
В рубке управления, как оказалось, не было ни одного иллюминатора. В носовой части находился огромный экран, но он не был включен. Я спросил себя, что бы сказала миссис Тарбаттон, если бы знала, что капитан не может видеть, куда мы летим, и что это было ему безразлично.
Я спросил его об иллюминаторах. Он ответил, что иллюминаторы существуют только для пассажиров и туристов.
– Зачем мне здесь нужны иллюминаторы? – спросил он. – Чтобы высунуть голову и изучать дорожные знаки? Мы можем видеть все, что нам нужно видеть. Сэм, включи экраны и объясни все этим ребятам.
– Хорошо, кэп, – второй мужчина подплыл к своему креслу и нажал на пару кнопок. А его сэндвич тем временем спокойно плавал в воздухе.
Я осмотрелся. Рубка управления была круглой, но не совсем, потому что одна ее сторона была шире, чем другая. Помещение это находилось практически в самом носу корабля. Тут были два кресла, одно для пилота, а другое для его помощника. Они находились у стены, отделяющей рубку от пассажирского салона. Большую часть ее объема занимал компьютер.
Кресла эти выглядели намного более удобными, чем пассажирские; они были подогнаны к телу так, что колени, спина и голова опирались, как это было сделано в зубоврачебном кресле. На их подлокотниках даже были рычаги управления, чтобы пилоты без особого напряжения могли управлять приборами, сидя в креслах. В центре над каждым креслом находилась приборная доска, так что капитан и его второй пилот всегда могли прочитать показания приборов.
Телеэкран засветился, и мы увидели Землю. Она заполняла большую часть экрана.
– Это вид с кормы, – объяснил второй пилот. – Его передает находящаяся там камера. Такие камеры установлены повсюду. Теперь посмотрим, что у нас впереди, – он произвел переключение но на экране появилась только пара маленьких точек, которые, возможно, были звездами. Хэнк сказал, что в иллюминатор видно гораздо больше звезд.
– Мы используем экран не для того, чтобы наблюдать за звездами, – ответил пилот. – Если нам нужны звезды, мы пользуемся коэлостатом. Смотрите! – он отклонился назад и потянулся вверх. Над его головой, перед одним из его глаз, появился окуляр, окруженный резиновым ободком. Ему не нужно было поднимать голову с кресла. – Коэлостат – это телескоп, спаренный с перископом.
Он не предложил нам заглянуть в окуляр, а снова повернулся к пульту управления. Там была пара радарных устройств, какие можно найти на каждом самолете и даже на каждом вертолете, и, кроме того, множество других приборов, назначения большинства которых я не мог понять. В других я узнал указатель скорости сближения, термометр и так далее.
– Смотрите! – сказал второй пилот. Он нажал на несколько кнопок на пульте управления, одна из крошечных точек на экране вспыхнула ярче, мигнула пару раз и исчезла. – Это была “Супра-Нью-Йорк”. Я нащупал ее радаром, – он снова нажал на кнопки, вспыхнула другая точка, две длинные вспышки и одна короткая. – Там строится “Звездный Скиталец”, – объяснил он нам.
– А где “Мейфлауэр”? – спросил Хэнк.
– Ты хочешь увидеть, куда мы летим, а? – он нажал на кнопку Вспыхнул еще один огонек, мигнул трижды с небольшими паузами и погас.
Я сказал, что не вижу того, что мы туда летим. Теперь взял ело во капитан:
– Мы летим окольным путем из-за метеоритов. Так, этого достаточно. Сэм, отключи приборы.
Мы все снова подошли к капитану, который все еще ел.
– Ты “орел”? – спросил он меня. Я сказал, что да, и Хэнк стал утверждать, что и он тоже “орел”.
– Какой же ступени? – спросил капитан.
– Тринадцатой, – сказал я, и Хэнку пришлось ответить, что он получил только двенадцатую. Честно говоря, я не верил ни одному его слову.
Капитан сказал, что мы летим на Ганимед и он нам завидует. Второй пилот спросил, чему же тут завидовать?
– Сэм, у тебя в душе нет ни капли романтики, – ответил капитан. – Ты всю свою жизнь будешь мотаться взад и вперед на этой посудине и в конце концов даже умрешь в ней.
– Весьма возможно, – сказал второй пилот. – Но до этого будет еще немало ночей, когда я смогу спать дома.
Капитан сказал, что космонавт не должен жениться.
– Посмотри на меня, – сказал он, – я всегда хотел стать настоящим космонавтом и посетить чужие планеты. Я также был твердо уверен, что я тогда смогу схватиться с пиратами. Но все это были мечты. Когда мне представился первый шанс, я не смог его использовать, потому что был уже женат.
– Ты и твои пираты… – сказал второй пилот.
Я и бровью не повел. Взрослые всегда верят, что тег, кто моложе их, запросто проглотит что угодно. Я не стал лишать их иллюзий.
– Ну да это все равно, – сказал капитан. – Теперь, ребята, лучше уходите. Мистер Майес и я должны провести пару замеров, иначе мы совершим посадку на берегу южного Бруклина.
Мы поблагодарили их и ушли.
Я нашел папу, Молли и девчонку на палубе, которая находилась под моей.
– Где ты был, Билл? – спросил папа. – Я облазил весь корабль, разыскивая тебя.
– У капитана в рубке управления, – сказал я.
Папа удивленно посмотрел на меня, а девчонка скорчила гримасу и сказала:
– Ну ты и врешь. Туда, наверх, не пускают никого.
Я всегда считал, что девчонок нужно все время держать на самом дне темного мешка, пока они не поумнеют, а потом их надо или выпустить, или завязать мешок покрепче и выбросить его.
– Тише, Пегги, – сказала Молли.
– Ты можешь спросить у Хэнка, – ответил я. – Он был со мной. Мы… – я оглянулся, но Хэнк уже исчез. Я рассказал им все, что с нами произошло. Только разговор о пиратах я опустил.
Когда я закончил, девчонка сказала:
– Я тоже хочу в рубку управления.
Папа сказал, что он не думает, чтобы это можно было устроить. На что девчонка спросила:
– А почему нет? Билл же был там.
Молли снова приказала ей замолчать.
– Билл – мальчик, и он старше тебя.
Девчонка ответила, что это непорядочно.
Я подумал, что она, может быть, права. Но на свете многое устроено непорядочно.
Папа продолжил:
– Ты должен гордиться. Билл. Ты ведь беседовал со знаменитым капитаном Де Лонг Пре.
– Что?
– Может быть, тогда ты был еще слишком мал, чтобы запомнить это. Он заперся в одном из грузовых автоматических кораблей, которые доставляли ториевую руду с Луны, – и взорвал всю шайку контрабандистов, которых в то время называли “рудными пиратами”.
Я ничего на это не ответил.
Мне хотелось увидеть “Мейфлауэр” из пространства, но мы должны были пристегнуться, прежде чем я нашел его. Но я хорошо смог разглядеть “Супра-Нью-Йорк”. “Мейфлауэр” находился на той же суточной орбите, что и станция, и мы ее почти достигли, когда пришел приказ пристегнуться.
Капитан Де Лонг Пре был искусным пилотом. Он не стал производить никаких длительных маневров, чтобы вывести корабль на новую орбиту. Короткий толчок двигателями нужной силы, в нужное мгновение и в нужном направлении. В моем учебнике физики написано: “Если при орбитальном полете потребуется коррекция для перехода на другую орбиту, это можно сделать одним-единственным включением двигателей”. Однако при этом, конечно, все зависит от пилотов.
