Текст книги "Цветок Зари. Книга первая: На пороге ночи"

Автор книги: Рина Михеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Дверь была закрыта, но все двери в Башне, по крайней мере те, что встречались им до сих пор, не только не были заперты, но и вовсе не имели замков. Если случался сильный ветер или мастеров донимали сквозняки, двери подпирали каменными чашами с водой.

Лора провела пальцами по старому потрескавшемуся дереву и резко обернулась, беспокойно глядя в темноту расширившимися глазами. Что-то происходило там, какие-то тёмные силы шевелились неторопливо – им некуда спешить, они уверены, что добыча не уйдёт от них.

Девушка толкнула дверь, но та не поддалась – стояла прочно, придавленная чем-то с другой стороны.

– Хочешь войти? – спросил Рэй.

– Да, – она отступила в сторону, – только поосторожней, пожалуйста. Не нужно её ломать, – она погладила Кенура по вздыбленному загривку, его верхняя губа трепетала, то и дело обнажая клыки. – Не волнуйся, они нас не тронут.

Кенур скосил на неё тёмный сосредоточенный глаз и снова неотрывно уставился туда, откуда они только что пришли – вниз, в темноту физическую и мрак иного рода. Однако он всё-таки почувствовал себя немного спокойнее.

Рэй и Михал налегли на дверь, и она, поначалу державшаяся так прочно, вдруг поддалась неожиданно легко, раскрывшись со скрипом и скрежетом – последний издали каменная чаша и стол, подпиравшие её изнутри.

На столе было грудой навалено почти всё небогатое имущество обитателя комнаты – всё, что нашлось потяжелее, а вдобавок ко всему и не слишком-то тяжёлая кровать поверх какой-то разобранной на части мебели.

Мужчины остановились на пороге, изучая давно осиротевшее жилище, и, разумеется, ничуть не удивились, обнаружив на полу останки его хозяина – кто-то же должен был воздвигнуть эту баррикаду.

– Ещё одна мумия, – тихо сказал Гэри. – Прямо не башня, а египетская пирамида какая-то. – Он сокрушённо покачал головой и прибавил: – Вот ведь бедняга, видно, крепко его допекли, – он окинул взглядом некогда добротное имущество, уложенное на столе, теперь превратившееся в серую груду старого хлама. Поверх груды ещё покачивался потревоженный цветок, умело свёрнутый из бумажного листа.

Когда-то лист был белоснежным – священного для жиззеа цвета. По большей части их бумага, толстая, гладкая, долговечная, была зеленоватого или жёлтого цвета. Тщательно отбелённые листы использовались жрицами, королевами и приближёнными к ним особами, да и то не всегда.

Прочие лишь изредка позволяли себе приобрести белоснежный лист – не столько из-за его дороговизны, сколько из-за того, что на нём можно было записать лишь нечто особенное, и его никогда нельзя просто выбросить – он должен храниться до тех пор, пока не обратится в прах, то есть по крайней мере несколько веков, передаваясь из поколения в поколение.

На этом листе было что-то написано уже порядком выцветшими, но всё ещё хорошо различимыми, когда-то густо-синими, а теперь голубыми чернилами.

Сам же он покрылся толстым слоем вездесущей пыли, однако не слился с серым хламом, что служил ему постаментом, оставаясь чем-то особенным, трогательно-хрупким и неуместным в этом мрачном склепе.

Лора подтолкнула своих спутников вперёд и сама вошла, с горечью и неожиданной теплотой посмотрела на скрюченное тело, вернее, сухие останки, лежащие на полу, между узким окном и дверью; потом бережно взяла в руки бумажный цветок, присматриваясь к голубым строчкам, которые кто-то оставил на долгую память, чтобы хранили и дети, и внуки, доставая изредка и с почтением убирая в резной ларец, но не так всё сложилось…

– Этого никто не укладывал, как тех – внизу, – негромко проговорил Командир.

– Не исключено, что сам умер. Что это у него? – он присел на корточки рядом с Дилано, молча изучавшим нечто, нацарапанное на небольшой гладкой пластине розового кварца.

Рядом с откинутыми согнутыми руками валялся до сих пор острый резец. Лора положила бумажный цветок на место и тоже склонилась над их находкой. На миг она крепко зажмурилась, задышала вдруг шумно и тяжело.

Рэй вскинул на подругу тревожно-нежный взгляд, без слов спрашивая: что с тобой? чем помочь?

– Он умер, когда пытался… – она подняла кварц, стряхивая пыль, – пытался что-то здесь изобразить, написать, передать… Кажется, это изображение цветка, а рядом ещё что-то нацарапано… Но он не успел. Ему стало плохо, очень плохо… Он упал и в последние секунды всё ещё тянулся к резцу. Это было важно. Наверное, это и сейчас важно, а может и ещё важнее, чем тогда.

– Откуда ты… – начал Михал и остановился.

Ему было трудно привыкнуть к её интуиции, к её неожиданным поступкам и внезапным прозрениям.

Рэй верил безоговорочно и твёрдо, оставив сомнения в прошлом; Гэри – хотел верить, всё таинственное и необычное притягивало его, несмотря на трезвый, даже критичный склад ума; Мррум верил, убедившись в её способностях когда-то давно – один раз и навсегда – угрюмо, неколебимо, неизменно ожидая от каждого подобного прозрения тем больших неприятностей, чем оно важнее, и воспринимая её способности, как некую разновидность стихийного бедствия с непредсказуемыми, но всегда разрушительными последствиями.

– Ты уверена? – закончил Михал.

– Да. Я вдруг увидела, почувствовала, как это было. Он умер, потому что пытался выдать тайну. Ему было уже всё равно, он даже хотел умереть, только что-то важное сделать напоследок, но не успел…

– А вот и шарф, тот самый Кровавый Шарф, которого так боялась принцесса, – Гэри коротко и остро взглянул на живущую. – Как ты думаешь, она жива?

Лора помрачнела ещё больше.

– Не знаю. Надеюсь, что её хотя бы перевязали.

Легендарный Кровавый Шарф свободно висел над окном, на одном из вбитых в стену прутьев. Когда-то они поддерживали тяжёлые от густой листвы и пышных цветов вьющиеся плети – в этом месте они обрамляли окно, создавая дивную живую раму для вечно меняющейся картины – неба.

Теперь стены были пусты, только голые прутья торчали, как обнажённые кости скелета, лишь одному из них посчастливилось – когда-то давно обитатель этой комнаты обвязал вокруг него тонкий вышитый шарф из прозрачного газа.

Сейчас длинные концы шарфа спокойно свисали вниз, лишь слегка колеблемые – не ветром даже – его не было, а ровным дыханием ночи.

Шарф был ничем не защищён от ветра и непогоды, но время не оставило на нём своих следов, даже цвет его – зеленовато-жёлтый цвет крови – не изменился, не выгорел.

Лора подошла, медленно протянула руку, остановив движение сантиметров за двадцать от тонкой ткани, и шарф затрепетал, потянулся ей навстречу, как живой; она отдёрнула руку, и он повис – разочарованно и покорно.

На загривке Кенура снова вздыбилась прилёгшая было шерсть, и между сжатых зубов вырвалось глухое нутряное ворчание – он стоял в приоткрытом проёме двери, смотрел в темноту, насторожив уши и опустив голову, словно мог видеть сквозь все оставленные позади этажи.

Мррум стоял рядом с ним, и усы кифа подрагивали, а когти то появлялись, то исчезали в подушечках обманчиво мягких лап, выдавая сильную тревогу.

– Закройте дверь, – попросила Лора, пытаясь вернуть ясность мысли, освободиться от чувства, что осязаемая темнота, сгущаясь внизу, ползёт, поднимается вслед за ними по лестницам к этой двери, за которой когда-то пытался укрыться несчастный, чьи останки лежали сейчас у их ног.

Мррум выполнил её просьбу всё так же молча, но с большой и весьма красноречивой готовностью.

– Так мы не сможем следить за коридором, – проворчал Командир, без особой надежды, что к его мнению прислушаются.

– А за кем это ты собрался там следить? – не выдержал Мррум. – За призраками? Так им твоя слежка и помешала… Здесь безопаснее, если это слово вообще применимо к такому “весёлому” местечку, как это. Может, и “баррикаду” на место поставить? – обратился он к Лоре. – У этой двери даже замка нет…

“Так призракам твой замок и помешал”, – подумал Командир, но промолчал, понимая, что киф нервничает слишком сильно, чтобы логически мыслить.

– Не надо, – ответила Лора. – “Баррикада” – это так… естественное следствие страха и потребности в действии, а замок… Вот он – замок, – она снова осторожно взяла в руки хрупкий бумажный цветок.

– Это? – изумился Гэри.

– Да, – девушка прикрыла глаза. – Раскаяние, мольба… надежда, хотя и очень слабая, слабее всего остального, – и всё это – поверх любви. Но любовь тут двойная.

– Чего? – с некоторым опасением за её рассудок спросил Вон.

Лора открыла глаза и осмотрела цветок.

– Тут, кажется, можно прочесть отдельные слова.

Рэй придвинулся и направил на бумажную фигурку сканер переводчика.

“Люблю… всегда… не забывай… ждать… мой дорогой…”

– Любовное письмо, – констатировал Михал.

– Оно написано на белой бумаге. По-видимому, это брачные обеты, – уточнил Рэй.

– Для него, – Лора кивнула в сторону скелета, – это была самая большая ценность. Если не считать шарфа.

Гэри взглянул на “мумию” с новым приливом сострадания и какого-то особого братского понимания. Четыре руки, усики, хоботок и всё прочее, а чувства-то те же…

Лора положила белый цветок перед дверью.

– Белый цветок – символ священного цветка жаффа, а тот, в свою очередь, является символом Повелительницы.

– Теперь понятно. А я и забыл совсем, – Гэри зачем-то почесал затылок, который совершенно не чесался. – Это всё равно что найти умершего человека, а на двери – крест. От нечисти, значит, обороняться пытался.

– В какой-то мере он и сам… Перед вами останки одного из Трёх Призраков, правда, самого безобидного из них.

Глаза Гэри Вона округлились, и на этот раз он взглянул на останки с приливом нового интереса, впрочем, как и все остальные.

Один только Кенур сидел в углу и избегал смотреть, как на бывшее тело, так и в сторону окна, где висел шарф.

Время от времени он встряхивал головой и демонстративно отворачивался от окна, как бы говоря: я ничего против тебя не имею, но и ничего общего с тобой иметь не хочу! Заметив эту пантомиму, Гэри тоже отодвинулся от окна, к которому стоял ближе всех.

– Так он что же… тут, что ли? – спросил он приглушённо, быстро стрельнув чёрными глазами по всем углам небольшой комнатки, ярко освещённой светом фонарей.

– Тут, можешь не сомневаться, – улыбнувшись одними уголками губ, подтвердила Лора. – Где ж ему ещё быть, он всегда тут. И хотел бы выбраться, а не может…

– И он… нас видит, слышит и…

– И видит, и слышит, а главное – понимает. Он не причинит нам вреда. Наоборот, хочет, чтобы мы ему помогли, но об этом – позже.

– Куда это ещё – позже?! – возмутился киф. – Убираться отсюда порау! Разве ты не чувствуешь?!

– Чувствую, так что не задерживай. Пока у нас ещё может быть есть время, надо прочесть письмо, которое принцесса получила перед нападением.

========== Глава 96. Послание ==========

Рэй приподнял бровь.

– Значит, письмо действительно было, как и говорил Зиф?

– Было, – одним движением девушка извлекла из-за расстёгнутого ворота комбинезона пакет с неповреждённой печатью. – Вероятно, она собиралась его прочесть, когда ощутила “зов” и пошла навстречу убийце. Может, и письмо каким-то образом дело его рук, а может и нет, но я всё-таки вытащила его – на всякий случай, – продолжая говорить, она поморщилась и сломала печать, разорвала плотную обёртку – нехорошо, неприятно, но иначе сейчас нельзя. – Интуиция подсказала, если я правильно её поняла – там было некогда разбираться. – Она протянула письмо Рэю, чувствуя, как дрожат руки, как чёрный туман, клубящийся внизу, стучится в её мысли, хочет проникнуть в её сознание и заполнить там всё.

Сгрудившись у одной из стен – подальше от покойника и окна с шарфом, все слушали звуковой перевод – Рэй водил сканером над не вполне ровными строчками из коротких весьма заковыристых значков.

Воспитательница детей младшей принцессы Ззии писала их матери и своей госпоже о странных, непонятных для неё событиях.

Сначала в поместье Древесного Цветка, где находились дети, явились какие-то жиззеа, объявившие, что их послала наследная принцесса Изла, чтобы перевезти своих племянников в её поместье, где они “будут в большей безопасности”.

Воспитательница Жаи потребовала у них подтверждения возложенного на них поручения, то есть послания от принцессы Излы, а также разрешения от принцессы Ззии, без которого она была не намерена перевозить детей куда бы то ни было.

Однако у них не оказалось ни того, ни другого. Жаи прямо заявила, что не собирается верить им на слово, так как даже младенцу известно, что, отправляя своих слуг не за кувшином мёда, не за отрезом тонкого полотна, а всё-таки за детьми королевской крови, даже наследная принцесса не сочла бы за труд собственноручно написать приглашение (так как она не может распоряжаться детьми младшей принцессы по своему усмотрению) да приложить к нему письмо-позволение от сестры, которая, как известно, тоже в столице, и лишь после этого отправила бы слуг за детьми!

Самозванцы тем не менее не спешили уходить. Они объясняли отсутствие документов спешкой, пугали Жаи якобы уже начавшейся войной и большой опасностью, которая в этой связи грозит детям королевской крови.

Жаи стояла на своём, послушные её знаку слуги побежали за подкреплением, но и после того, как оно прибыло, исход конфликта был неясен, так как пришельцы – все, как на подбор, крепкие и хорошо вооружённые мужчины, кажется, намеревались забрать детей силой, не останавливаясь и перед тем, чтобы перебить преданных Ззие, но в основном сугубо мирных и вооружённых лишь подручными средствами слуг.

Тут-то Жаи и вспомнила о стражах – их было всего шестеро, но сейчас они могли бы решить исход назревающего сражения.

Однако стражи исчезли неизвестно куда ещё за два дня до этого. В тот момент, когда обе стороны застыли друг напротив друга и вот-вот должна была пролиться первая кровь, раздался шум, как будто множество воинов ударили копьём о копьё.

Все повернулись и увидели, что их окружают шемма, среди которых также находились и вышеупомянутые стражи в полном вооружении, прочие же держали кто копьё, кто меч, кто лук, а кто и просто – камень.

Все замерли, не зная, чего ожидать, и в полной тишине главный страж подошёл к Жаи, поклонился ей, как ни в чём не бывало, и, указав на пришельцев, подал знак, при помощи которого стражи обычно спрашивают о том, какие будут распоряжения.

Жаи, конечно, сказала, что желает удалить этих неизвестных из поместья, и шемма – не только стражи, но и все прочие – стали молча наступать на самозванцев, выставив вперёд копья и мечи.

Тем ничего не оставалось, кроме как убраться прочь, но, уходя, они кричали, что Жаи ещё пожалеет о своей ошибке и что шемма – коварные предатели, которые возьмут, вернее, уже взяли детей в заложники, а возможно, и убьют их.

Жаи и так была вне себя от волнения и тревоги, глядя на всё это множество неизвестно откуда взявшихся шемма. Ведь они живут далеко отсюда – у самого моря, а в этих местах почти вовсе не бывают! После ухода неизвестных жиззеа шемма остались, расположившись вокруг дома и сада так, словно обосновались в этих местах надолго.

Они ведут себя тихо, даже почтительно, и стараются лишний раз не попадаться на глаза, однако их довольно многочисленное присутствие не может не беспокоить воспитательницу, так как она не знает, что думать. Охраняют ли они её подопечных от возможных посягательств или же сами как раз и представляют собой такое посягательство.

Как бы тихо они себя ни вели, Жаи и прочие слуги чувствуют себя пленниками поместья, находящимися под неусыпным надзором. Только дети, из-за которых всё это происходит, веселы и беспечны, как всегда.

Они до глубины души поразили Жаи сообщением, что и прежде нередко видели шемма в окрестностях поместья, а также на заброшенной Западной Дороге, по которой они активно передвигаются в обоих направлениях!

Детей присутствие шемма ничуть не беспокоит. Чтобы успокоить Жаи, они сказали, что “разговаривают с шемма” и что “они хорошие”, но Жаи это нисколько не успокоило, скорее – напротив.

И вот теперь, пребывая в полной растерянности, она пишет обо всём этом своей госпоже принцессе Ззие, дабы поставить её в известность обо всём случившемся, и будет с нетерпением ждать распоряжений или же прибытия самой принцессы.

– Ну и дела, – Михал покрутил головой. – Ты-то что думаешь? – обратился он к Лоре. – Они охраняют детей или действительно взяли их в заложники?

– Не знаю… Я по-прежнему ничего о них не знаю.

– Тогда ночью ты сказала: “мёртвые возвращаются”. Вернее, озвучила отрывок их ночного разговора, – задумчиво проговорил Рэй.

– И неживущие напали на принцессу! – подхватил Гэри. – Мёртвые, неживущие – практически одно и то же.

– Да, они говорили об этом, но мы даже не знаем, как они к этому относятся. Можно предполагать, что они напуганы и расстроены, но полной уверенности у нас нет – может, они этому рады, – Лора помолчала. – Я этого ночного “подключения”, как и предыдущего, не помню и не могу сказать, какие они испытывали по этому поводу эмоции.

– Но они же явно не хотели нас здесь запирать, – неуверенно возразил Вон.

– А ты и решил, что они нас пожалели? – с иронией спросил Михал.

– Вот ты, Командир, сразу худшее предполагаешь, а я – оптимист.

– Ну-ну… я тоже когда-то был оптимистом, и то, что ты называешь пессимизмом, я называю жизненным опытом.

– Хотела бы тебе возразить, – вздохнула Лора, – но… кто знает, почему они не хотели нас здесь оставлять. Может быть, они не заинтересованы в том, чтобы мы раскрыли секрет этой Башни. Хотя мне очень хотелось бы верить, что они действительно нас пожалели и детей Ззии – тоже.

– Угу, нас – точно пожалели, – Командир энергично кивнул. – Вы забыли, что ли: “Они чужие. Их надо уничтожить”?! Забыли? Кто-то ещё сказал, что это, мол, убийство. А тут – и убивать нас не надо! А они прям, конечно, сидят сейчас там и слезами обливаются – за нас переживают! Может, и правда – тут что-то такое есть…

– Наверняка есть, – Лора вновь подняла кварцевую пластину и поднесла к ней переводчик.

Кое-как накорябанное изображение цветка он оставил без внимания. Следующий символ идентифицировал как слово “рассвет”, сопроводив перевод комментарием – “возможно”.

Третий значок лингвистический компьютер переводить отказался, но после команды подобрать наиболее вероятное значение сообщил, что ближе всего этот символ к словам “низ”, “вниз” или “внизу”. Последняя корявая закорючка уже вовсе ни на что не была похожа.

– Цветок, слово “рассвет”… Цветок Зари? – Лора положила пластину на место и хотела подойти к шарфу, но, по-видимому, нечто, обитавшее в Башне, не желало расставаться со своими зловещими тайнами, а может быть, именно теперь наступил момент, когда оно собралось с силами для наступления.

========== Глава 97. Приближение ==========

Пленникам показалось вдруг, что всё огромное тело Башни вздрогнуло, как живое, а потом будто бы закачалось и застонало глухо, отдалённо, но этот стон пробирал до самых костей, заставляя вибрировать каждую клеточку, так что все невольно задвигались, пытаясь унять отвратительную, лишающую самообладания и вызывающую панику внутреннюю дрожь.

Кенур взвыл, вскочив на ноги и вздыбив шерсть. Он смотрел на прикрытую дверь, перед которой на полу лежал хрупкий бумажный цветок со словами любви, написанными давно истлевшей рукой.

Туда же смотрел и Мррум – уши прижаты, шерсть дыбом, глаза горят, если бы не вой Кенура, можно было бы услышать его тихое, но довольно устрашающее шипение.

Негромкий, но тем не менее заполняющий всё вокруг звук казался исходящим от самих камней, из которых была сложена Башня; сам камень вибрировал и глухо гудел, словно возмущённый вторжением тех, кто хочет украсть его тайны.

Шарф, названный жиззеа Кровавым, тоже трепетал и слабо, но отчётливо метался из стороны в сторону, как запертое в тесную клетку живое существо.

– Ишь ты, как их разбирает! – восхитился Гэри.

Наконец всё стихло, но тишина продлилась не более нескольких секунд, а затем появились непонятные, но странно знакомые жужжащие, зудящие звуки. Только когда ожили переводчики, люди догадались, что это – голоса жиззеа.

Однако полузадушенная, идущая одновременно отовсюду и ниоткуда речь была неразборчива.

“… к нам… сюда… наши…” – шептал переводчик Рэя (остальные отключили). Один голос из нескольких (возможно, трёх) зазвучал громче:

– Оставьте… их… прочь… уходите… бегите… окно…

Шарф заколыхался, словно указывая пленникам путь к спасению.

– Нет, туда мы не пойдём, – сказала Лора, отворачиваясь от окна и глядя на подрагивающую, будто от сквозняка, дверь.

Бумажный цветок тоже подрагивал на полу, как живой. Девушка подняла его и переложила немного подальше так, чтобы он находился между дверью и останками здешнего “обитателя”.

– А куда мы пойдём? – заинтересованно спросил Гэри.

– Тросы есть, – Михал с удовольствием провёл рукой по комбинезону, в недрах которого чего только не было. – Может, и правда… – он кивнул в сторону окна.

– Ну нет, – Лора решительно открыла дверь. – Мы отсюда просто так не уйдём.

Михал сокрушённо вздохнул и выдвинулся вперёд. Он не слишком боялся призраков, твёрдо убеждённый, что живые всегда опаснее мёртвых, однако у него не было уверенности в том, что все эти зловещие странности, связанные с Башней, дело рук (или что у них там вместо рук) духов.

Покидая это относительно безопасное убежище под самой крышей, он даже позволил себе слегка усмехнуться двусмысленности последних Лориных слов.

“Вот и я опасаюсь, что просто так мы отсюда не уйдём”, – подумал он, ступая на узкую лестницу, ведущую вниз, навстречу тому тёмному, которое приготовилось осаждать их, подбираться, окружать, выматывать и запугивать, по каплям выцеживая ясность ума и способность к сопротивлению, как оно уже делало это прежде.

Но никак не ожидало, что пленники Башни сами выйдут ему навстречу, не дожидаясь, пока оно опутает их, как паук – бессмысленно бьющуюся муху.

========== Глава 98. Ззия. Посвящение ==========

Когда Ззия открыла глаза, она ничего не увидела, но это её не слишком удивило, вероятно потому, что она была не в том состоянии, чтобы удивляться.

К тому же если бы она могла сейчас здраво рассуждать, то наиболее поразительным ей бы показалось то обстоятельство, что она всё-таки открыла глаза.

В мыслях и чувствах её словно стоял густой, слабо подёргивающийся туман, но даже сквозь это, белёсое и равнодушное, она всё же слабо удивилась тому, что, кажется, всё ещё жива.

Ведь она уже простилась с жизнью в те последние, невероятно длинные, долгие, тягучие мгновения перед неминуемым концом.

Она успела понять, что сама смерть спешит ей навстречу на быстрых и страшных лапах, чудовищная, ледяная и отвратительная, как самый худший из ночных кошмаров.

Ей показалось тогда, что какая-то сила вдруг сдёрнула чёрную давящую пелену, под которой она находилась, механически переставляя ноги, не зная, куда и зачем идёт. Тогда она поняла – куда, а главное – зачем.

Поняла также и то, что сзади приближается эта, вновь пробудившая её разум сила, что ещё немного – и она будет спасена, её защитят, но этого немного у неё не было – это она тоже поняла.

Хотелось обернуться, чтобы в последний миг жизни увидеть не это вот – страшное, а то – доброе, которое хочет ей помочь – она это чувствовала и даже успела пожалеть его, потому что оно не сможет, потом – детей, потом – Зифа и, наконец, – Азафу.

“Совсем одна она, совсем одна…” – подумалось почему-то о сестре-королеве.

Повернуться сил не было, даже закрыть глаза – на это нужно много сил. И она, собрав всё, что было, направила их на то, чтобы остановиться, перестать передвигать ноги, подчиняясь своему убийце.

Кажется, она остановилась, но больше уже ничего не могла сделать, кроме как воззвать к Повелительнице.

Ей казалось, что она уже давно ждёт этого отвратительного и неизбежного конца. Ожидание было невыносимо. Ледяное, мерзкое, тёмное, выметнулось на неё, оцепеневшую от ужаса, и обжигающе-ледяным ощутила она удар – один – единственный, смертельный.

Из-за спины взлетело что-то яркое, несмотря на глушащую все краски темноту, яркое и тёплое, даже горячее.

“Лора”, – успела она подумать в самый последний миг перед провалом в мягкую и прохладную пучину беспамятства.

Как-то она сумела её узнать, несмотря на странный вид, но тогда он не показался Ззие странным, а напротив – вполне естественным и даже единственно возможным.

И последним чувством её была благодарность, потому что в эту последнюю секунду словно тёплая волна смыла то ледяное и жуткое, и это казалось очень важным. И, возможно, именно поэтому, очнувшись, она не заметалась сразу же в паническом ужасе – в глубине её существа ещё сохранялось то тепло.

Вспомнив, что с ней случилось, Ззия почувствовала, что туман, заполнявший её изнутри, немного рассеялся. Ей всё сильнее хотелось узнать, где она находится и почему вокруг такая непроглядная темнота.

Сначала она подумала, что всё ещё лежит на земле, там же, где упала, и ей стало страшно за Лору – вдруг чудовище ранило её (она не допускала мысли, что оно могло убить её защитницу), иначе она уже была бы рядом или позвала кого-нибудь.

Но потом Ззия поняла, что так темно не бывает даже безлунной ночью. Так темно бывает только в глубине тайных переходов дворца или… под землёй.

Осторожно пошевелив усиками, Ззия медленно ощупала себя – на ней было длинное платье из плотной ткани – не то, в котором она была во время нападения, а под платьем – лечебные повязки.

Странно… всё было очень странно. Эта ткань, похожая на ту, из которой шьются одеяния жриц, и темнота… Да, и ещё – запах! – запах слегка влажной земли и специфической подземной растительности… Всё говорило о том, что её сочли мёртвой и потому сейчас над ней совершается традиционный обряд посвящения.

Все, когда-либо занимавшие Цветочный Трон, считались посвящёнными Повелительнице, но это посвящение было как бы отложенным – слишком много у них земных забот, чтобы их души могли полностью принадлежать Небу, а кроме того, жреческое служение добровольно.

Однако принцесса не могла стать жрицей при жизни, даже если бы захотела, а после смерти её уже не спросишь.

Посвящение, во время которого будущая жрица на несколько суток (в зависимости от ступени посвящения) оставалась в полном одиночестве и кромешной темноте в подземелье храма, совершалось над королевами и принцессами уже после смерти.

Вспомнив об этом, Ззия ненадолго почувствовала облегчение от того, что нашлось объяснение всем странностям её положения, даже повязке.

По-видимому, ей пытались помочь, но затем жрицы (как правило, именно они занимались лечением знатных дам, лишь изредка привлекая лекарей из народа) решили, что она мертва.

Повязки снимать не стали, а облачили её в белое жреческое одеяние и торжественно перенесли в храмовое подземелье, а затем ушли, чтобы молиться в храме за душу бывшей принцессы, которая находится на пути к тому, чтобы, хотя бы и после смерти, стать их сестрой-жрицей.

Однако душа Ззии совершала сейчас иной путь – от мгновенного облегчения, принесённого пониманием, к страху, граничащему с отчаянием.

Она знала, что жива, она знала, что должна жить, и хотела этого. Пропасть не по чьему-то злому умыслу, не в результате нападения чудовища, а просто по недоразумению – казалось совершенно немыслимым и до невозможности обидным.

Как давно она здесь находится? Если миновал день, наступивший вслед за роковой для неё ночью, то нужно просто набраться терпения и ждать – вероятно, на рассвете за ней придут.

Но Ззия почему-то была уверена, что прошло совсем немного времени, а секунды остановились, стекая в океан вечности с медлительностью выдержанного, густого, как смола, мёда.

Она слышала, что для жриц, проходящих посвящение, время словно останавливается, и один день, проведённый под землёй, кажется им длиннее всей прошлой и будущей жизни.

В этом было что-то важное, что-то величественное. Принцесса ощутила, что стоит отдаться молчаливому, какому-то потустороннему покою этого места, как отступят, растворяясь в вечности, все её тревоги, растают мысли, даже жажда, которая уже начала подступать к ней, отступит.

Ей захотелось погрузиться в блаженное забытьё, где сотрётся грань между реальностью и сном. Она будет грезить наяву, и, возможно, потребности тела – жажда и боль – ещё потревожат её, но окажутся бессильны вырвать из полусна-полубреда, который уведёт её в призрачное междумирье.

И душа уже не захочет, а если и захочет, то не сумеет, найти дорогу назад.

Это был путь смерти – относительно спокойной, похожей на сон.

Но Ззия не могла позволить себе отдаться дремотному потоку.

Она не боялась умереть, она знала, что у неё ещё очень много дел, ей рано отдыхать, а если бы время пришло, то она находилась бы здесь по праву, а не как самозванка.

Принцесса не может стать жрицей, пока она жива – разве что в глубокой старости – а она молода и – жива. Сделав окончательный выбор, Ззия осторожно приподнялась, приложив одну руку к повязке.

========== Глава 99. Притяжение ==========

Рана почти не болела, что Ззия приписала действию обезболивающих мазей.

Остаться здесь – значит умереть, но что может она сделать, чтобы выбраться? Её криков никто не услышит; тяжёлая дверь, за которой начинается лестница, заперта на засов.

Она хорошо помнила, как устроено храмовое подземелье. Сюда она спускалась вместе с сёстрами и жрицами, чтобы оставить, а затем – забрать тело матери. Отсюда ей не подняться в храм, не привлечь внимания бодрствующих по случаю её кончины жриц.

Подземелье, однако, имело несколько выходов.

Ззия точно знала то, о чём многие жиззеа только догадывались: огромный лабиринт подземных ходов, залов и галерей, сплетающихся, пересекающихся и вновь расходящихся, находится на изрядной глубине под дворцом, под башнями, под всем королевским поместьем, да и под столицей, да и…

Думать дальше она никогда не решалась, так же как и другие, кому довелось побывать в какой-либо из частей разветвлённого подземного мира.

Она знала, что подземелье есть под каждым храмом, и знала, что каждое из этих подземелий имеет отходящие от него коридоры, которые ведут куда-то ещё. Но думать о том, что под цветущей и залитой ласковым солнцем Аззой есть другая Азза – неизвестная, мрачная – не хотелось.

Так же как не хотелось думать о том, что жиззеа недостаточно искусны в подземных работах, чтобы создать хотя бы вот эти, сухие, удобные и надёжные храмовые подземелья – обширные, с надёжно укреплёнными высокими сводами.

Не говоря уже обо всём остальном, которое, то есть остальное, жиззеа вроде бы и ни к чему.

Говорят, храмовые подземелья строили шемма… говорят – они умеют… а больше ни о чём не говорят. И не думают. Жиззеа умеют не замечать того, чего замечать не хочется.

У жиззеа прекрасно развито чувство направления, и, обходя ощупью обширный подземный зал, Ззия надеялась, что не потеряет спасительной путеводной нити, мерцающей в сознании, словно далёкий маяк.