Текст книги "Затаившийся Оракул (ЛП)"

Автор книги: Рик Риордан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Глава 26

Императоры?

Кляп из символа мира

Не прикольно, Мам

ДОЛЖНО БЫТЬ, МОЯ РАНЕНАЯ ГОЛОВА на вкус была как говядина Вагю ( прим.:

изысканный вид мраморной говядины, полученной от японских коров кобе, выращенных по

специальной технологии). Лев продолжал лизать мне лицо, и мои волосы становились все более

липкими и влажными. Странно, но это как будто помогло мне собраться с мыслями. Возможно,

львиная слюна обладала целебными свойствами. Догадываюсь, что как богу медицины мне

следовало бы об этом знать, но прошу извинить меня за то, что я не провел экспериментальное

исследование слюны каждого отдельно взятого животного методом проб и ошибок. С трудом я

сел и оказался лицом к лицу с королевой титанов. Рея прислонилась к борту автофургона

«Фольксваген», раскрашенного закрученными черными листьями папоротника. Такие же узоры

были и на её платье. Кажется, черный папоротник был одним из символов Реи, но я не мог

вспомнить почему. Для богов Рея всегда была чем-то таинственным. Даже Зевс, который знал ее

лучше всех, нечасто о ней говорил.

Похожая на башню корона окружала ее лоб, как сверкающие рельсы. Когда она взглянула на

меня сверху вниз, ее тонированные очки сменили цвет с оранжевого на фиолетовый. Пояс

макраме стягивал ее талию, а на шее висел латунный кулон в виде символа мира.

Она улыбнулась.

– Рада, что ты очнулся. Я волновалась, чувак.

Мне очень хотелось, чтобы люди перестали называть меня чуваком.

– Почему ты… Где ты была все эти столетия?

– За городом, – она почесала уши своего льва. – После Вудстока ( прим.: один из самых

знаменитых рок-фестивалей, прошедший с 15 по 18 августа 1969 года на ферме одного городка

в сельской местности в штате Нью-Йорк. Считается символом конца «эры хиппи») я слонялась

поблизости, открыла гончарную мастерскую.

– Ты… что?

Она склонила голову.

– Это было на прошлой неделе или в прошлом тысячелетии? Я сбилась со счета.

– Я… думаю, ты описываешь 1960-е. Прошлое столетие.

– Ох, досадно, – Рея вздохнула. – У меня в голове все смешалось после стольких лет.

– Сочувствую.

– После того, как я бросила Кроноса… ну, этот парень был такой резкий, что можно было

порезаться об его углы, понимаешь, о чем я? Он был идеальным папой 1950-х – хотел, чтобы мы

были как Оззи и Харриет, или Люси и Рикки, или что-то в этом духе. ( прим.: «Приключения Оззи

и Харриет» – длительный американский ситком, который транслировался в 1952-1966 гг. «Я

люблю Люси» –американский комедийный телесериал, который транслировался в 1951-1957 гг.

Главными героями сериала являются супруги Люси и Рикки Рикардо)

– Он... он ведь проглотил своих детей живьем.

– Да-да, – Рея откинула волосы с лица. – То была просто какая-то плохая карма. Так или иначе,

я бросила его. В те времена развод был не в почете. Этого просто никто не делал. Кроме меня – я

сожгла мою аподесму ( прим.: шерстяная или льняная полоску ткани, которой женщины

обматывали грудь, а потом завязывали или чем-то скрепляли на спине) и получила свободу. Я

воспитала Зевса в общине с кучей наяд и куретов ( прим.: мифические спутники Реи,

сопровождавшие богиню, когда она искала место, чтобы тайно от Кроноса родить Зевса).

Много пророщенной пшеницы и нектара. Ребенок рос под сильным влиянием Водолея.

Я был абсолютно уверен, что в воспоминаниях Реи перепутались разные столетия ее жизни, но

подумал, что было бы невежливо заострять на этом внимание.

– Ты напоминаешь мне Ириду, – сказал я. – Она стала вегетарианкой несколько десятилетий

назад.

Рея скорчила мину – всего лишь волна неодобрения перед восстановлением кармического

равновесия.

– Ирида – добрая душа. Я ценю ее. Но знаешь, эти младшие богини, их не было рядом, чтобы

бороться за революцию. Они не понимают, каково это, когда твой мужик пожирает твоих детей,

и ты не можешь получить нормальную работу, а шовинисты из числа титанов хотят только,

чтобы ты сидела дома, готовила, стирала и рожала больше детей-олимпийцев. А говоря об

Ириде…

Рея дотронулась до своего лба.

– Подожди, мы говорили об Ириде? Или я просто углубилась в воспоминания?

– Честно говоря, не знаю.

– О, теперь вспомнила. Она передает послания богов, верно? Наряду с Гермесом и той другой

крутой эмансипированной девчонкой… Жанной д’Арк?

– Э-э, не уверен насчет последней.

– Ну, в любом случае, каналы связи не работают, чувак. Ничего не работает. Радужные

послания, летающие свитки, Гермес Экспресс… Все это барахлит.

– Нам это известно. Но мы не знаем почему.

– Из-за них. Они это делают.

– Кто?

Она огляделась по сторонам.

– Человек, чувак. Большой Брат. Начальство. Императоры.

Я надеялся, что она скажет что-то другое: гиганты, титаны, древние машины-убийцы,

инопланетяне. Я лучше бы связался с Тартаром, или с Ураном, или с самим изначальным

Хаосом. Я надеялся, что гейзер Пит неправильно понял своего брата, говорившего что-то об

императоре в гнезде муравьев.

Теперь, когда я убедился в обратном мне захотелось угнать автофургон Реи и укатить в какую-

нибудь коммуну далеко, далеко за город.

– Триумвират Холдингс, – сказал я.

– Угу, – согласилась Рея. – Это их новый военно-индустриальный комплекс. Меня это все

больше расстраивает.

Лев перестал облизывать мое лицо, вероятно, потому что моя кровь стала горькой.

– Как это возможно? Как они вернулись?

– Они никогда и не уходили, – ответила Рея. – Они сделали это с собой, ты знаешь. Захотели

стать богами. Это никогда не удается как следует. Даже в старые времена они скрывались,

оказывая влияние на историю из теней. Они застряли в своего рода сумерках жизни. Они не

могут умереть, не могут жить по-настоящему.

– Но как мы могли об этом не знать? – спросил я. – Мы боги!

Рея засмеялась, как поросенок-астматик.

– Аполлон, внучок, милый мальчик… Разве то, что ты бог, когда-либо останавливало тебя от

совершения глупостей?

Она попала в точку. Конечно, не в отношении меня лично, но о некоторых олимпийцах я могу

рассказать такие истории...

– Римские императоры, – я пытался свыкнуться с идеей. – Все они не могут быть

бессмертными.

– Нет, – отозвалась Рея. – Только худшие из них, самые нашумевшие. Они живут в людской

памяти, чувак. Это поддерживает в них жизнь. Как и в нас, правда. Они связаны с развитием

Западной цивилизации, даже при том, что вся эта концепция – империалистическая

европоцентристская пропаганда, чувак. Как мой гуру сказал бы тебе…

– Рея, – я дотронулся ладонями до своих пульсирующих висков, – можно не говорить обо всем

сразу одновременно?

– Да-да, конечно. Я не собиралась выносить тебе мозг.

– Но как они могут действовать на наши каналы связи? Как они могут быть такими

могущественными?

– У них были столетия, Аполлон. Столетия. Все это время, плетя интриги и разжигая войну,

воздвигая их капиталистическую империю, они выжидали тот момент, когда ты окажешься

смертен, когда Оракулы будут уязвимы для захвата. Это просто зло. Они полностью без

тормозов.

– Я думал, это более современный термин.

– Зло?

– Нет. Без тормозов. Забудь. Зверь… он их предводитель?

– Боюсь, что так. Он такой же чокнутый, как и другие, но он самый умный и решительный – на

свой социопатический смертоносный лад. Ты знаешь, кто он такой... кем он был, верно?

К сожалению, я знал. Я вспомнил, где видел его ухмыляющуюся уродливую физиономию. Я мог

слышать его гнусавый голос, отдающийся эхом на арене, приказывающий казнить сотни людей

под аплодисменты толпы. Я хотел спросить Рею, кем были двое его компаньонов в Триумвирате,

но решил, что не могу в данный момент выдержать тяжесть этой информации. Ни один из

вариантов не радовал, и знание их имен могло принести мне больше отчаяния, чем я мог

вынести.

– Это правда, – сказал я. – Другие Оракулы все еще существуют. Императоры удерживают их

всех?

– Они стремятся к этому. Пифон расположился в Дельфах – это самая большая проблема. Но

тебе негде взять силы, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Прежде всего, ты должен вырвать

из их рук меньшие Оракулы, чтобы они потеряли свою мощь. Чтобы сделать это, тебе нужен

новый источник пророчеств для этого лагеря – более древний и независимый Оракул.

– Додона, – сказал я. – Твоя шепчущая роща.

– Правильно, – ответила Рея. – Я думала, что роща исчезла навеки. Но потом – не знаю, как –

дубы выросли заново в сердце этих лесов. Ты должен найти рощу и защитить ее.

– Я работаю над этим, – я прикоснулся к липкой ране сбоку на моем лице, – но моя подруга

Мэг…

– Ах да. У вас были некоторые трудности. Но препятствия есть всегда, Аполлон. Когда Лиззи

Стэнтон и я приняли первую конвенцию о правах женщин на Вудстоке…

– Кажется, ты имеешь в виду Сенека-Фоллз?

Рея нахмурилась.

– Это было в шестидесятых?

– В сороковых, – сказал я. – Тысяча восемьсот сороковых, если не изменяет память.

– То есть… Джимми Хендрикса ( прим.: американский гитарист-виртуоз, певец и композитор)

там не было?

– Вряд ли.

Рея теребила свой символ мира.

– Тогда кто поджег ту гитару? А, забудь. Суть в том, что ты должен проявить упорство. Иногда

столетия уходят на то, чтобы измениться.

– Не считая того, что я теперь смертный, – заметил я. – У меня нет столетий.

– Но у тебя есть сила воли, – отозвалась Рея. – Ты обладаешь стремлением и

безотлагательностью, что свойственно смертным. Этого часто не хватает богам.

Лев около нее заревел.

– Мне пора, – сказала Рея. – Если императоры меня выследят – тогда дело плохо, чувак. Я

слишком долго жила без удобств. Я не собираюсь снова оказаться втянутой в это патриархальное

институциональное угнетение. Просто ищи Додону. Это твое первое испытание.

– А если Зверь найдет рощу первым?

– О, он уже нашел ворота, но он никогда не пройдет сквозь них без тебя и девчонки.

– Я… я не понимаю.

– Это здорово. Просто дыши. Найди свой центр. Просветление должно исходить изнутри.

Это было очень похоже на указания, которые я давал тем, кто мне молился. Меня подмывало

задушить Рею ее поясом макраме, но я сомневался в своих силах. Кроме того, у нее было два

льва.

– Но что мне делать? Как спасти Мэг?

– Сначала исцелись. Отдохни. Потом… ну, как ты спасешь Мэг, зависит от тебя. Путь – значит

больше, чем цель, ты в курсе?

Она протянула руку. С ее пальцев свисали китайские колокольчики: полые медные трубочки и

медальоны с выгравированными древнегреческими и критскими символами.

– Повесь на самом большом древнем дубе. Это поможет тебе сфокусировать голоса Оракула.

Превосходно, если ты получишь пророчество. Это будет только начало, но без Додоны все

остальное станет невозможным. Императоры задушат наше будущее и поделят мир. Ты сможешь

претендовать на свое законное место на Олимпе, лишь когда нанесешь поражение Пифону. Мой

сын, Зевс… у него же есть этакий пунктик на жестокость из лучших побуждений в плане

воспитания, врубаешься? Только вернув Дельфы, ты сможешь снова заслужить его

расположение.

– Я… я боялся, что ты это скажешь.

– Есть еще кое-что, – предостерегла она. – Зверь планирует что-то вроде атаки на твой лагерь.

Точно не знаю, но готовится что-то масштабное. Типа, даже хуже, чем напалм. Тебе стоит

предупредить своих друзей.

Ближайший ко мне лев слегка подтолкнул меня. Я обхватил его руками за шею и позволил ему

поднять меня на ноги. Я ухитрился устоять, но только потому, что мои ноги застыли от страха.

Впервые я осознал предстоящее мне испытание. Я узнал врагов, с которыми должен встретиться.

Я нуждался в большем, чем китайские колокольчики и просветление. Мне было нужно чудо. Как

бог я могу сказать вам, что таковые никогда не раздаются просто так.

– Удачи, Аполлон, – королева титанов передала мне в руки колокольчики. – Мне нужно

проверить мою печь для обжига, а то горшки потрескаются. Продолжай в том же духе и спаси те

деревья!

Лес будто испарился. Я обнаружил, что стою посреди луга в Лагере Полукровок лицом к лицу с

Кьярой Бенвенути, испуганно отпрянувшей назад.

– Аполлон?

Я улыбнулся.

– Привет, детка.

Мои глаза закатились, и второй раз за неделю я обаятельно вырубился перед ней.

Глава 27

Простите меня

Ну, практически за все

О, я хороший

«ПРОСЫПАЙСЯ», – СКАЗАЛ ЧЕЙ-ТО ГОЛОС.

Я открыл глаза и увидел перед собой призрака – его лицо было для меня таким же родным, как

лицо Дафны. Я узнал его медную кожу, добрую улыбку, темные вьющиеся волосы и эти глаза,

своим цветом напоминавшие сенаторскую мантию.

– Гиацинт, – простонал я, – прости меня...

Он повернул свое лицо к солнцу, выставляя напоказ уродливый шрам над его левым ухом –

именно там диск ударил его. Мое израненное лицо сочувственно дрогнуло.

– Ищи пещеры, – сказал он. – Рядом с голубыми источниками. О, Аполлон... у тебя отберут

твой разум, но не...

Его лицо побледнело и начало исчезать. Я поднялся с постели. Я бросился к нему и схватил его

за плечи.

– "Не" что? Пожалуйста, не покидай меня снова!

Мое зрение прояснилось. Я стоял около окна в седьмом домике, держа в руке керамический

горшок с фиолетовыми и красными гиацинтами. Рядом стояли обеспокоенные Уилл и Нико,

готовые в любой момент схватить меня.

– Он разговаривает с цветами, – отметил Нико. – Это нормально?

– Аполлон, – сказал Уилл, – у тебя сотрясение. Я тебя вылечил, но...

– Эти гиацинты, – спросил я. – Они всегда были здесь?

Уилл нахмурился:

– Честно говоря, я понятия не имею, откуда они взялись, но... – он забрал цветочный горшок из

моих рук и поставил его обратно на подоконник, – давай пока позаботимся о тебе, ладно?

Обычно это было бы отличным советом, но сейчас я был способен только пялиться на гиацинты

и задаваться вопросом: а не послание ли они? Как мучительно смотреть на них – на цветы,

которые я создал в честь своего возлюбленного, с их бутонами, окрашенными в красный, как

кровь, цвет или же в насыщенный фиолетовый, как цвет его глаз. Они так бодро цвели у окна,

напоминая мне о радости, которую я потерял.

Нико положил свою руку на плечо Уилла.

– Аполлон, мы беспокоились о тебе. Особенно Уилл.

Когда я смотрел на них, на то, как они поддерживают друг друга, моему сердцу только

становилось тяжелее. Пока я был в бреду, оба моих величайших возлюбленных приходили ко

мне. Сейчас я снова чувствовал себя невероятно одиноким. И все же у меня была цель, которую я

должен был достигнуть. Моя подруга нуждалась в помощи.

– Мэг в опасности, – сказал я. – Сколько я был в отключке?

Уилл и Нико переглянулись.

– Сейчас около полудня, – сказал Уилл. – Мы нашли тебя в траве примерно в шесть утра. Когда

Мэг не вернулась с тобой, мы хотели отправиться на поиски в лес. Но Хирон запретил.

– Он прав, – сказал я. – Я больше не хочу подвергать риску других. Но я должен поторопиться.

У Мэг есть время до наступления темноты.

– А что потом? – спросил Нико.

Я не мог рассказать. У меня коленки дрожали, когда я думал об этом. Я посмотрел вниз. Кроме

банданы Паоло цветом бразильского флага и струны от укулеле в качестве ожерелья на мне были

только боксеры. Мой непритягательный животик был выставлен всем напоказ, но я больше не

переживал на этот счет. (Ну как, все равно не так сильно.)

– Мне нужно одеться.

Я вернулся к своей койке. Среди своих скудных запасов я нашел футболку Перси Джексона с Led

Zeppelin. Я натянул ее на себя. Сейчас эта футболка казалась наиболее уместной.

Уилл стоял поблизости.

– Послушай, Аполлон, мне кажется, ты еще не на все 100% в себе.

– Все будет хорошо, – сказал я, натягивая свои джинсы. – Я должен спасти Мэг.

– Мы можем помочь тебе, – сказал Нико. – Скажи нам, где она, и я бы мог переместить по

теням...

– Нет! – отрезал я. – Вы должны остаться и защитить лагерь.

Реакция Уилла очень напомнила мне его мать, Наоми – это выражение трепета на ее лице перед

выходом на сцену.

– Защитить лагерь от чего?

– Я-я не уверен. Вы должны сказать Хирону, что императоры вернулись. Или же они просто

никуда не уходили. Они строили планы, находили новые средства для существование веками.

Глаза Нико настороженно сверкнули.

– Когда ты говоришь "император"...

– Я имею в виду римских.

Уилл отступил назад.

– Ты хочешь сказать, что императоры Древнего Рима живы? Прямо сейчас? Врата Смерти?

– Нет, – я едва мог говорить из-за привкуса желчи во рту. – Эти императоры сделали себя

богами. У них были свои собственные храмы и алтари. Они убеждали людей поклоняться им.

– Но это же просто пропаганда, – сказал Нико. – На самом деле они не были богами.

Я безрадостно рассмеялся.

– Поклонение поддерживает жизнь в богах, сын Аида. Они продолжают существовать только

благодаря тому, что живет память о них. Это верно и для олимпийцев, и для императоров.

Каким-то образом самый сильный из них выжил. Все эти столетия им приходилось цепляться за

свою полужизнь, прячась и выжидая момента, чтобы снова вернуть свою власть.

Уилл покачал головой.

– Но это невозможно. Как?..

– Понятия не имею! – я попытался успокоиться. – Скажи Рэйчел, что мужчины, которые

управляют Триумвират Холдингс, и есть императоры Рима. Они все это время строили против

нас свои планы, и мы, боги, были слепы. Слепы.

Я надел свое пальто. Амброзия, которую Нико дал мне вчера, все еще лежала в моем левом

кармане. В правом же лязгали китайские колокольчики Реи, хотя я не знал, как они туда попали.

– Зверь планирует атаковать лагерь, – сказал я. – Я не знаю, как и когда, но скажите Хирону, что

вы должны быть готовы. А мне нужно идти.

– Подожди! – сказал Уилл, когда я дошел до двери. – Кто этот Зверь? С кем мы имеем дело?

– С самым худшим из моих потомков, – мои пальцы впились в дверную раму. – Христиане

называли его Зверем, потому что он велел сжигать их заживо. Наш враг – император Нерон.

Они были слишком ошеломлены, чтобы идти за мной.

Я побежал прямо к арсеналу. Несколько ребят бросили на меня странные взгляды. Кто-то позвал

меня, предлагая помощь, но я проигнорировал всех. У меня в мыслях были только Мэг в

убежище мирмеков и лица Дафны, Реи и Гиацинта – все они убеждают меня не сдаваться,

сделать невозможное в этом неполноценном смертном теле.

Когда я дошел до арсенала, то стал рассматривать колчаны для лука. Мои руки дрожали, когда я

взял лук, который день назад пыталась всучить мне Мэг. Он был вырезан из горного лавра. Какая

горькая ирония.

Я поклялся не использовать лук, пока снова не стану богом. Но я еще клялся не играть на

музыкальных инструментах и уже разрушил эту часть клятвы в стиле Нила Даймонда.

Проклятие реки Стикс могло медленно и мучительно убивать меня, или Зевс мог поразить меня

своими молниями. Но моя клятва спасти Мэг важнее прочих.

Я повернул лицо к небу.

– Если хочешь наказать меня, Отец, – всегда пожалуйста, но собери все свое мужество и сразись

со мною, а не с моим смертным другом. БУДЬ МУЖИКОМ!

К моему удивлению, небеса не разверзлись, а меня не поджарило молнией. Может, Зевс был

слишком шокирован, чтобы среагировать, но он никогда не игнорировал такие оскорбления.

Тартар с ним. У меня есть неотложное дело.

Я схватил колчан и напихал туда все стрелы, какие смог найти. Затем я побежал к лесу, два

кольца Мэг позвякивали на моем импровизированном ожерелье. Немного позже я понял, что

забыл свою боевую укулеле, но возвращаться назад не было времени. Моего певчего голоса

будет вполне достаточно.

Я не знаю, как нашел гнездо.

Возможно, лес просто позволил мне найти его, зная, что я иду к собственной смерти. Я заметил,

что, если кто-нибудь ищет проблем на свою голову, найти их не так уж и сложно.

Вскоре я присел за упавшим деревом, изучая убежище мирмеков прямо впереди меня. Называть

это место муравейником – это как назвать Версальский дворец семейным домиком. Земляное

ограждение достигало верхушек деревьев, что росли вокруг него, – это примерно сто футов. Его

периметр мог соперничать с размерами римского ипподрома. Постоянный поток солдат и

трутней кишел внутри и снаружи кургана. Некоторые несли упавшие деревья. Непонятно зачем

некоторые тащили Шевроле Импалу 1967.

Сколько же муравьев было внутри? У меня не было никакого представления. Когда ты

понимаешь, что это число недосягаемо, исчезает всякий смысл в подсчете.

Я натянул стрелу на тетиве и вышел на поляну.

Когда ближайший мирмек заметил меня, он бросил свой Шевроле. Он смотрел, как я

приближаюсь, и его усики подрагивали. Я проигнорировал его и прошел мимо, направляясь к

ближайшему входу в тоннель. Это еще больше сбило его с толку.

Еще несколько муравьев стали смотреть на меня.

По своему опыту я знал, что если ты ведешь себя, будто ты и должен быть здесь, то большинство

людей (или муравьев) не смогут помешать тебе. Обычно действовать уверенно –не проблема для

меня. Боги могут быть где им угодно. Немного труднее было в случае Лестера Пападопулоса,

экстраординарного придурковатого подростка, но я смог преодолеть этот путь без проблем.

Я зашел внутрь и начал петь.

В этот раз мне не нужна была моя укулеле. Не нужна была муза для вдохновения. Я вспомнил о

лице Дафны в деревьях. Я вспомнил об отвернувшемся Гиацинте, о следе смерти, оставленном

на его голове. Мой голос наполнился злобой. Я пел о разбитом сердце. Вместо того, чтобы

сдерживать свое отчаяние внутри, я выплеснул его наружу.

Сеть тоннелей усиливала мой голос, пронося его через все убежище, создавая из всего холма мой

собственный музыкальный инструмент.

Каждый раз, когда я проходил мимо очередного муравья, он поджимал ноги и касался лбом пола,

его усики вибрировали из-за моего голоса.

Если бы я был богом, песня была бы намного сильнее, но и этого было достаточно. Я был

удивлен, как много отчаяния может вместить в себя человеческий голос.

Я шел дальше в гнездо. Я не представлял, куда иду, пока не наткнулся на герань, растущую из

пола тоннеля. Мой голос задрожал.

Мэг. Похоже, она вернулась в сознание. Она использовала последние силы, чтобы оставить мне

знак. Фиолетовые цветки герани указывали на маленький тоннель, ведущий налево.

– Умная девочка, – сказал я, выбирая этот тоннель.

Грохот оповестил меня о приближающемся мирмеке.

Я повернулся и поднял свой лук. Освободившись от колдовства моего голоса, насекомое

атаковало, в его рту вспенилась кислота. Я прицелился и выстрелил. Наконечник стрелы

воткнулся прямо в лоб муравья.

Существо упало, его ноги подергивались в предсмертной агонии. Я попытался забрать свою

стрелу, но древко щелкнуло в моей руке, отломанный конец был покрыт дымящейся едкой

слизью. Этим бы было бесполезно стрелять снова.

Я позвал:

– МЭГ!

Ответом послужил еще больший грохот приближающихся ко мне муравьев. Я снова начал петь.

Теперь у меня была огромная надежда найти Мэг, что помешало мне вызвать у себя надлежащее

чувство меланхолии. Муравьи, с которыми я столкнулся, больше не были в ступоре. Хотя они

двигались медленно и неуверенно, но все же атаковали. Мне пришлось стрелять в одного за

другим.

Я прошел мимо пещеры, наполненной блестящими сокровищами, но сейчас мне не было дела до

сияющих штучек. Я продолжал двигаться.

На следующем перекрестке другая герань проросла через пол, ее цветки указывали направо. Я

повернул в этом направлении, снова и снова произнося имя Мэг и затем снова возвращаясь к

своей песне.

Как только мое настроение улучшилось, моя песня стала менее эффективной, а муравьи – более

агрессивными. После дюжины убитых муравьев мой колчан опасно полегчал.

Я должен был отыскать в глубине себя чувство отчаяния. Должна была получиться тоска,

хорошая и правильная. Впервые за четыре тысячи лет жизни я пел о своих собственных

ошибках.

Я пел о смерти Дафны. Мое хвастовство, зависть и страсть послужили причиной ее уничтожения.

Когда она убежала от меня, я должен был дать ей уйти. Вместо этого я неутолимо преследовал

ее. Я хотел ее и намеревался овладеть ею. Из-за этого я не оставил Дафне другого выбора. Чтобы

сбежать от меня, она пожертвовала своей жизнью и превратилась в дерево, оставив мое сердце

разбитым навсегда... Но это была моя вина. В песне я просил прощения. Я умолял Дафну

простить меня.

Я пел о Гиацинте, самом прекрасном из мужчин. Западный Ветер Зефир тоже полюбил его, но я

отказывался делить с ним даже секунду из жизни Гиацинта. В порыве ревности я угрожал

Зефиру. Я осмелился бросить ему вызов: сможет ли он вмешаться?

Я пел о дне, когда мы с Гиацинтом метали диски в поле, о том, как Западный Ветер изменил курс

полета диска – и он попал прямо в голову Гиацинту.

Чтобы Гиацинт продолжал существовать в солнечном свете, там, где и должен был, я создал из

его крови цветок гиацинт. Я считал, что за произошедшее ответственен Зефир, но моя

собственная мелкая жадность послужила причиной смерти Гиацинта. Я излил свою печаль и

принял вину.

Я пел о своих неудачах, своем навеки разбитом сердце и одиночестве. Я был худшим из богов,

самым виноватым и самым невнимательным. Я не смог стать возлюбленным лишь одного

человека. Я даже не смог выбрать, богом чего мне стать. Я продолжал переходить от одного

навыка к другому, рассеянный и неудовлетворенный.

Моя жизнь в качестве бога была обманом. Моя крутизна –притворство. Мое сердце – куча

окаменевшего дерева.

Мирмеки, находящиеся вокруг меня, рухнули. Само убежище начало дрожать от горя. Я нашел

третью герань, затем –четвертую.

В конце концов, сделав паузу между куплетами, я услышал слабый голос впереди: плач девочки.

– Мэг! – я прервал свою песню и побежал.

Она лежала посреди огромной кладовки для еды, точно так, как я это и представлял. Вокруг нее

были нагромождены туши животных – коров, оленей, лошадей. Все они были заключены в

затвердевающую вязкую массу и медленно разлагались. В нос хлынул поток запахов.

Мэг тоже была окутана, но она давала отпор с помощью гераней. Несколько листиков проросли

сквозь тончайшие части ее кокона. Кружевной воротник из цветков держал ее лицо подальше от

липкой жижи. Ей даже удалось освободить свою руку благодаря бурно растущей розовой герани

под ее левой подмышкой.

Ее глаза были влажными от слез. Я подумал, что она была напугана, возможно, ей было больно,

но когда я опустился перед ней на колени, ее первыми словами были:

– Прости меня.

Я смахнул слезинку с кончика ее носа.

– За что, милая Мэг? Ты не сделала ничего плохого. Это я подвел тебя.

Она подавила рыдания.

– Ты не понимаешь. Эта песня, которую ты пел. О боги... Аполлон, если бы я знала...

– Так, тише, – у меня так саднило горло, что я практически не мог говорить. Песня практически

лишила меня голоса. – Ты просто реагируешь на горе в музыке. Давай-ка освободим тебя.

Пока я обдумывал, как это сделать, глаза Мэг расширились. Она издала хныкающий звук.

Волосы у меня на затылке встали.

– У меня за спиной муравьи, не так ли?

Мэг кивнула.

Я повернулся в тот момент, когда четверо из них входило в пещеру. Я потянулся за колчаном. В

нем была лишь одна стрела.