Текст книги "Опознание невозможно"

Автор книги: Ридли Пирсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)

Эмили: Но не группа людей. Это важно.

Холл: Не группа.

Болдт подался вперед:

– Сделка с наркотиками в аэропорту, как назвал ее мальчик.

– По крайней мере, это не народное ополчение или что-нибудь в этом роде. Во всяком случае не еще один Оклахома-сити, – с облегчением сказала Бобби Гейнс.

– Он доверяет ей, – заключила Дафна. – Он демонстрирует к ней большое доверие.

Эмили: Следующие день или два. Три, в крайнем случае. Мне жаль, что у меня для вас такие новости.

Холл: В прошлый раз вы кое-что упустили. (Пауза.) Из-за этого я едва не передумал к вам возвращаться.

Эмили (после долгой паузы): Я вижу что-то помимо вашего делового соглашения. Что-то неожиданное. Что-то пропавшее, возможно. Вы потеряли что-то?

Холл: Это было украдено.

Дафна встревоженно заявила:

– Я не понимаю, о чем идет речь.

– Держу пари, наш друг Бен понимает, – ответил Болдт.

Дафна бросила на него удивленный взгляд.

Эмили: Деньги.

Холл: Чертовски верно.

Эмили: Много денег.

Холл: Будь я проклят, много денег. Это был мальчишка. Мальчишка украл их. Прямо из моего грузовика. (Пауза.) Мне нужны эти деньги.

Дафна встретилась взглядом с Болдтом.

– Бен, – сказала она, соглашаясь с ним.

Болдт кивнул:

– Неудивительно, что он так нас боится. Он боится, что мы преследуем его.

– Ей известна вся история. Бен рассказал ей, – обиженным тоном проговорила Дафна.

Болдта беспокоили ее взаимоотношения с мальчиком.

– Или она заставила Бена украсть деньги для нее. Может быть, даже не в первый раз, – предположил Болдт.

– Нет, – резко парировала Дафна, – я не верю в это.

Болдт принялся размышлять вслух:

– Он служит в ВВС. Это были не наркотики. Это было ракетное топливо. – Тишину в фургоне нарушил треск микрофона.

Холл: Я думал, вы увидите это дерьмо! Почему вы меня не предупредили?

Эмили: Вы спрашивали меня об определенной дате. И все.

Холл: Так вот, теперь я спрашиваю об осложнениях. Непредвиденное дерьмо. Оно мне не нужно.

Эмили: А я предупреждаю вас о том, что чем дольше вы позволите нисходящей луне…

Холл: К черту нисходящую луну! Что там насчет осложнений?

Дафна забеспокоилась.

– Мне не нравится его враждебность. У него все время меняется настроение. Что-то послужило причиной. – В рацию она произнесла: – Успокойте его. Не напирайте. Подпустите тумана. Мне не нравится то, что я слышу. – Положив рацию обратно на колени, она обратилась к Болдту: – Мы можем вмешаться и прекратить это, если потребуется?

Болдт почувствовал, как на лбу у него выступил пот. Ему не хотелось, чтобы шоу развивалось в этом направлении.

Холл: Что если я сумею уладить дело в следующие несколько дней? (Пауза.) А что если мне это не удастся?

Эмили: У вас все должно получиться. Звезды обещают успех. (Пауза.) Просто луна в плохом положении, и будет оставаться такой еще какое-то время.

Холл: Сколько?

Эмили: Сколько?

Дафна нажала кнопку передачи на рации.

– Скажите, что это будет долгое время. Навяжите ему это.

Эмили: Луна не начнет восходить еще месяц.

Холл: Что?

Эмили: В деловой сфере это неудачный для вас месяц. Любовь же, напротив, будет на подъеме.

Гейнс с восхищением сказала:

– Эта женщина – нечто!

Эмили: Никаких осложнений, если вы будете действовать быстро. Этот мальчик, кто бы он ни был, больше не побеспокоит вас. Вы напугали его.

Холл: Он взял мои деньги. (Пауза.) Послушайте… Вы можете мне помочь найти его? (Пауза.) Я отблагодарю вас. (Пауза.) Он вроде как исчез.

Болдт взволнованно произнес:

– Мы можем этим воспользоваться.

– Нет! – резко бросила Дафна.

Болдт не сводил с нее глаз, стремясь внушить ей свои намерения.

– Это снимет Бена с крючка и может дать нам нужный повод.

Дафна, по-прежнему глядя на Болдта, проговорила в рацию:

– Если вы знаете, где деньги, милочка, самое время, чтобы вам явилось видение. Скажите ему. Мы все хотим, чтобы Бен выпутался из этой передряги.

Они дружно затаили дыхание, ожидая решения Эмили.

Эмили: Я вижу коричневый дом. Небольшой.

Испытывая невероятное облегчение, Болдт воскликнул:

– Ну, поехали!

Холл: Это дом мальчишки!

Эмили: Деньги там. (Пауза.) Второй этаж?

Холл (взволнованно): Да!

Эмили: Комната мальчика. Коробка. Пластиковая коробка. Подождите секунду… (Пауза.) Прямоугольная.

Холл: Коробка из-под сигар.

Эмили: Нет.

Холл: Игрушечный сейф? Почтовый ящик? Что-то в этом роде?

Эмили: Коробка для бутербродов? (Пауза.) Ага! Вот, вижу ясно. Это видео. Коробка из-под видеокассеты.

Холл (с восторгом; слышен звук отодвигаемого стула): Сколько?

Эмили: Что?

Холл: Сколько я вам должен?

Дафна сказала в рацию:

– Отпускайте его побыстрее.

Эмили: Десять за толкование.

Холл: Я даю вам двадцать. (Пауза.) Я попробую справиться в ближайшие три дня.

Эмили: Да. Лучше, чем на следующей неделе.

Холл: Я еще вернусь, чтобы поговорить с вами.

– Мы последуем за ним? – поинтересовалась Бобби Гейнс.

– Нет, мы поедем впереди. Мы точно знаем, куда он направляется. Рано или поздно он поедет за деньгами.

Дафна заметила:

– Этот парень? Он двинет за деньгами прямо сейчас. Держу пари.

Глава тридцать восьмая

Болдт планировал взять Холла под стражу в доме Бена.

Он подтвердил, что резиденция Холла – как оказалось, это был передвижной дом в Поркленде – уже был под наблюдением. В резерве находилась команда поддержки.

Холл вышел из домика Эмили, с которого не сводили взгляда не менее дюжины пар глаз, сел в свой грузовичок и уехал, провожаемый взглядами детективов убойного отдела, офицеров команды быстрого реагирования и саперов. Многие из этих людей испытывали разочарование, не сумев дать выход адреналину, накопившемуся в крови за последний час.

Сине-белый грузовик проехал вниз по 21-й улице и повернул налево на Йеслер-стрит.

Коричневый спецфургон с Гейнс за рулем развернулся и покатил на север по 21-й, повернул направо на Спрюс-стрит, и еще раз направо на 23-й. Полицейское радио передало, что грузовик остановился у светофора на перекрестке Йеслер и 23-й улиц.

Полицейский фургон на перекрестке проследовал на юг. Болдт засек грузовичок, ожидающий зеленый сигнал светофора, справа от них, на четыре машины сзади.

– Вот он, – сказал Болдт остальным. Они проехали мимо. Болдт не упускал его из виду, пока была такая возможность. Он достал карту.

Как и ожидалось, через минуту сине-белый грузовик повернул на юг по 23-й улице.

Болдт предостерег Гейнс:

– Он может направляться на юг в Поркленд…

– Нет, – перебила его Дафна.

– Мы будем двигаться на юг, пока он не появится снова, – подытожил Болдт, раздосадованный уверенностью Дафны.

Болдт мысленно подталкивал Холла повернуть налево на Джексон-стрит в направлении дома Сантори. От напряжения у сержанта заболели мышцы. Он поймал себя на том, что скрипит зубами.

Диспетчер объявил:

– Автомобиль подозреваемого повернул на восток по Восточной Джексон-стрит.

– Говорила я вам, – гордо заявила Дафна.

Гейнс взглянула в боковое зеркальце.

– Он слишком отстал. Я потеряла его.

Глядя на уличные знаки, Болдт скомандовал:

– Поворачивай налево на Норманн-стрит.

Включилась рация на машине наблюдения, следовавшей на некотором расстоянии за Холлом. Болдт приказал им оставаться на 23-й и проехать Джексон-стрит.

– Это улица слишком маленькая, – заметил он, обращаясь к Дафне и Гейнс. – Он может заметить их.

Джексон-стрит заканчивалась тупиком на вершине крутого склона; дом Сантори выходил на Фринк-парк.

Болдт распорядился, чтобы машина наружного наблюдения повернула налево на Дедборн-стрит, через два квартала после улицы, на которую свернул грузовик. И теперь машина наблюдения и грузовичок двигались параллельно друг другу по соседним улицам, причем последний должен был повернуть направо через квартал от Джексон-стрит, а машина наружки – через один квартал на север. Третья машина без опознавательных знаков должна была припарковаться у перекрестка Джексон-стрит и 23-й улицы.

Команда быстрого реагирования (КБР) была развернута во Фринк-парке, на тот случай, если Холлу вздумается удирать на своих двоих.

Диспетчер подтвердил, что автомобиль остановился за полквартала от дома Сантори.

Теперь, когда подозреваемый был надежно взят «в коробочку», Болдт проверил свой револьвер и приготовился вылезти из фургона.

– Я иду с тобой, – заявила Дафна, доставая из сумочки свое оружие. Не дав Болдту возразить, она добавила: – Я старше Бобби по званию. Ничего личного, – сказала она, обращаясь к женщине-детективу, ветерану убойного отдела. – Лу, – продолжала она уже мягче, – мне нужно видеть этого парня с самого первого момента, как только ты скомандуешь: «Взяли». Потом нам будет легче с ним работать, вот увидишь.

Дафна всегда позволяла амбициям взять над ней верх. Из-за них на шее у нее красовался длинный шрам. Болдт был свидетелем того, как она заработала эту отметину. Он не мог подвергать ни одну из них такому риску снова. Дафна могла стать чем-то вроде вольного стрелка в своем стремлении первой проникнуть в психику подозреваемого. Но даже при этом Болдт не стал спорить. Чем больше они узнают о Холле, тем лучше.

– В этом деле мы партнеры, Даффи. И я иду первым. – Он сказал это таким тоном, что ей не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться.

– О’кей, ты идешь первым, – согласилась она.

Болдт кивнул. Обращаясь к Гейнс, он сказал:

– Ты – наша поддержка. Я буду на связи. – Он жестом показал ей, чтобы она передала ему переносную рацию с переднего сиденья. Бобби протянула ему и большой фонарь, который при необходимости запросто можно было использовать ночью в качестве дубинки. Болдт вставил микрофон в ухо и закрепил радио в нагрудном кармане. Голос диспетчера сообщил, что члены КБР разместились на местах, что грузовичок был обнаружен и что он пуст.

Болдт бросил Гейнс:

– Если мы обратимся за помощью, вызывай кавалерию.

– Принято, – ответила водитель, причем на лице у нее было написано явное разочарование.

Дафна рванулась вперед. Болдт схватил ее за локоть и притормозил. Они вдвоем быстрыми шагами поднялись на холм и подошли к дому с дальнего угла, направляясь к полуразвалившемуся сараю для садовых инструментов.

Двери его были заколочены единственной доской, державшейся на ржавых гвоздях. Болдт тихонько отодрал доску и потянул Дафну внутрь, за собой, оставив двери незапертыми.

Дафна негромко прошептала:

– Я тебе не говорила, что ненавижу места вроде этого?

Внутри было пыльно, сыро, по углам висела паутина, стены покрыты плесенью. На колодках стоял «шевроле» выпуска 1957 года, настолько покрытый пылью, что разобрать его цвет было невозможно. Его окружали груды спортивного инвентаря, картонных коробок и ящиков из-под молока. Им с Дафной просто негде было повернуться. Слева от нее стоял велосипед для мальчика, сверкающий и ухоженный.

Дафна обняла его одной рукой, словно ребенок, ищущий комфорта и ласки. Ее тело было теплым и дрожало от тяжелого дыхания.

Дверь сарая оставалась приоткрытой на дюйм, так что они хорошо видели дом. В одном из окон на мгновение мелькнул луч фонаря и тут же исчез. Болдт слышал радиообмен между диспетчером и КБР. Сердце его учащенно забилось.

– Он там, – с волнением прошептала Дафна.

В том же самом окне шевельнулась тень.

Николас Холл стоял от них менее чем в двадцати ярдах, глядя на задний двор. Болдт прошептал:

– Он нас чувствует. У этого малого отличные инстинкты.

Он почувствовал, как она кивнула.

Тень Холла пересекла окно. Болдту это его движение показалось дуновением холодного ветра.

Дафна по-прежнему тесно прижималась к нему. Болдту хотелось оттолкнуть ее, но он не сделал этого – он впитывал ее тепло, упивался ощущением ее дыхания на своей щеке, нежным прикосновением ее пальцев к своей талии.

– Ну, выходи же, – прошептала она, обращаясь к подозреваемому.

Болдту страшно хотелось, чтобы мужчина нашел деньги, но он знал, что тому не потребовалось бы столько времени, если бы он обнаружил их сразу же.

– А что если он выйдет без денег? – тихонько спросила Дафна.

– Мы окажемся в заднице, – прокомментировал Болдт. Ей не требовалось дальнейших уточнений.

Дафна прошептала:

– Пять сотен долларов для него – большая сумма. Он их найдет.

Болдт попытался слегка отодвинуть ее локтем. Он не мог больше выносить, как она шепчет ему в ухо. Он не мог больше выносить, как она обнимает его. Ему стало жарко, сердце билось, как птица в клетке. Она почувствовала его движение и обняла его еще крепче.

Было слышно, как Холл бегом спускается по лестнице. Болдта беспокоило, что мужчина мог бросить поиски. Разочарование волной нахлынуло на сержанта. Арестовать его без денег было бы величайшей глупостью. Прокурор рассмеется Болдту в лицо. Он должен был отдать приказ и либо арестовать подозреваемого, либо снять наблюдение.

Задняя дверь скрипнула. Холл стоял в дверном проеме, не решаясь выйти наружу.

Читая мысли Болдта, что бывало очень часто, Дафна спросила:

– Как насчет скелета? Как насчет подозрения в убийстве? Разве этого недостаточно, чтобы задержать его?

«Вот оно!» – подумал Болдт.

– Ты просто золото, – прошептал он. Он передал ей фонарь и вытащил револьвер. – Готова? – спросил он.

Подозреваемый вышел из дома и закрыл за собой дверь.

– По твоему счету, – прошипела Дафна.

Болдт три раза щелкнул кнопкой переносной рации.

Он повернулся к ней лицом, и губы их встретились. Болдт откинул голову и поднял пальцы. Один… два… три…

Ударом ноги он распахнул дверь сарая. Дафна включила фонарь.

– Полиция! – закричал Болдт. – Лицом на землю!

Холл бросился на землю, раскинув руки в стороны, чем немало удивил их.

– Что хорошего в этих вояках, – заключила Дафна, – так это то, что они знают, как выполнять приказы!

Дафна понимала, что любит его, но что он никогда не будет принадлежать ей. Она думала не о подозреваемом, не о доме, не о попытке кражи, а о Болдте – мужчине, сержанте, любовнике, друге. Желанном и недосягаемом. Она вспомнила о подозреваемом, но ее мысли тут же вернулись к Болдту, и в это краткое мгновение, прошедшее между тем, как она прижималась к нему, и тем, как он спросил ее, готова ли она, Дафна представила себе жизнь с ним и поняла, что упустила свой шанс. Это была именно та самая мысль, которую она обдумывала и которую отвергала несчетное количество раз, хотя была невероятно близка к тому, чтобы принять ее. Сближение с Оуэном походило на любовь, но на самом деле это была запоздалая месть Болдту, попытка возложить вину на него. Попытка провалилась, она осознала это окончательно и бесповоротно всего несколько недель назад, но Оуэн мгновенно почувствовал это. Она вновь столкнулась с реальностью того, что ее личная жизнь в очередной раз пошла под откос. Неужели она думала слишком много, а чувствовала слишком мало, или все было наоборот? По словам ее друзей, она была предвзятой и упрямой, негибкой и властной. И это говорили те самые друзья, которые утверждали, что любят ее. Послушать Оуэна, так она была красавицей и умницей, бесстрашной и надежной. А сердце подсказывало ей, что дружеские чувства к Лу Болдту переросли со временем в безнадежную любовь. Она восхищалась его музыкальными способностями и вкусом, его лидерскими качествами, его интеллигентностью и его гуманностью. У него была масса недостатков: он вечно сомневался в себе, стеснялся выражать свои чувства и имел склонность замыкаться. Он был замечательным отцом, верным мужем, и жена хотела владеть им полностью. Будь проклята Лиз.

Он сделал шаг по направлению к подозреваемому. Света хватало только для того, чтобы разглядеть контуры, но не детали.

Дафна не желала никаких сюрпризов.

– Подождем Гейнс, хорошо?

Болдт не отвлекался ни на секунду. Он кивнул. Потом обратился к мужчине, лежащему на земле:

– Николас Холл, вы арестованы. У вас есть право хранить молчание…

Он оглянулся на Дафну – всего на мгновение, – и глаза их встретились. В его взгляде светилась радость.

Она наслаждалась этим мгновением. Она бережно спрятала его в самый сокровенный уголок своей души, намереваясь сохранить навеки. Только для себя.

Глава тридцать девятая

Они работали с ним по очереди, словно с боксерской грушей. С Николасом Холлом обращались, словно с куском говядины: кончики его пальцев смазали красящим раствором, личные вещи убрали в сейф, сложив в коричневый пакет, на котором были написаны его имя и номер дела, одежду Холла сменил унизительный ярко-оранжевый полукомбинезон с надписью белыми буквами на спине: «Городская тюрьма». Болдт затребовал полный «джентльменский набор» – наручники и кандалы на ногах. Он хотел, чтобы Холл задумался об этом.

Заключенный пока еще не обращался с просьбой предоставить ему свидание с назначенным судом адвокатом – привилегия, о которой ему объявили, когда три раза зачитывали закон Миранды. Они не хотели рисковать ничем, имея дело с Николасом Холлом. Отсутствие адвоката означало, что Холл провел три последовательные двухчасовые смены в комнате для допросов – Ящике, – размером восемь на восемь футов. Между допросами ему давали двадцатиминутный перерыв, сопровождали в туалет и предлагали еду и воду. Первый час отводился Болдту, который взял на себя роль плохого следователя. Второй час принадлежал Дафне – она изображала друга Холла. Третий час снова достался Болдту. К четвертому часу Дафна добилась того, что Холл расслабился и стал более разговорчивым, рассказал ей, что старая гвардия, сторонники жесткой линии, подобные Болдту, не любят, когда женщина выполняет за них работу и когда подозреваемые устанавливают с ней какие-либо взаимоотношения.

– Мне приходится мириться здесь с кучей дерьма, – пожаловалась она ему. У Холла были жесткие волосы и мягкие карие глаза. Внизу на шее у него виднелась отметина свекольного цвета – родинка, не ожог. Обожженную руку, прикованную к другой наручниками, он прятал между колен. – Они думают обо мне только в смысле моей половой принадлежности, – сказала Дафна. – Для большинства из них я – это только сиськи и задница, и больше ничего. А я совсем другая, – заявила она, пытаясь апеллировать к его чувству изгоя, – поэтому они не доверяют мне.

– Мне все это известно слишком хорошо, – заметил он, очевидно имея в виду свою покалеченную руку.

За три часа двадцать минут, которые они с ним проработали, это было первое законченное предложение, которое произнес Холл. Дафна почувствовала, как в груди у нее зазвенел колокольчик восторга.

– Рука, – сказала она.

Он кивнул.

– Люди считают вас уродом.

– Вы правильно поняли.

– Я тоже урод здесь, потому что не мочусь стоя. – Она хотела вложить ему в голову как можно больше собственных образов, надеясь настолько запутать Холла, что он станет видеть в ней только женщину, не полицейского, а человека, который противостоит полицейским, то есть испытывает то же самое, что и сам Николас Холл в данный момент.

Он улыбнулся.

По этой улыбке она могла много сказать о нем: добрый, заботливый, внимательный. Впрочем, она не очень доверяла этим впечатлениям.

– У вас есть братья или сестры? – спросила она, зная ответ.

– Да. Младшая сестра.

– Родители?

– Умерли. Отец на шоссе. Мама… она вроде как допилась до смерти, понимаете? После моего отца и всего прочего.

– Мои родители тоже, – солгала она. – В то время это меня чуть не убило. Это тяжело.

– Мой отец перевозил свиней из Де-Мойна в Линкольн. Представляете? Мне сказали, что он выехал колесом на обочину. Свиньи все одновременно качнулись на борт и перевернули трейлер. Трейлер потянул за собой тягач. Они упали вниз. Мне было четырнадцать.

Она сочувственно кивнула. Потом потянулась и почесала затылок, подавая Болдту сигнал.

Сержант вломился в комнату для допросов, раскрасневшийся и злой.

– Теперь моя очередь, – заявил он. – Выметайся отсюда.

– Ни за что, – запротестовала Дафна. – Он не хочет разговаривать с вами.

– Да какое кому дело, чего он хочет? – взревел Болдт. – Он убил женщину и оставил ее в погребе…

Подавшись вперед и звеня наручниками по столу, Холл сказал:

– Чушь собачья.

– Вы прерываете меня, сержант. – Дафна демонстративно посмотрела на часы. – Мы с Ником еще не закончили, – заявила она, назвав его уменьшительным именем. До этого момента она называла его исключительно «Николасом». Идея состояла в том, чтобы установить взаимопонимание, полностью исключив из него Болдта. – Вы не возражаете, если я буду называть вас Ник? – добавила она, обращаясь к подозреваемому, который выглядел смущенным и испуганным. Болдту она сказала: – Если Ник желает говорить с вами вместо… – Она оборвала себя на полуслове.

– Нет! – запротестовал подозреваемый.

– Ну, вот, вы сами слышали, – сообщила она Болдту. – Вам придется подождать своей очереди.

– Ты ничего от него не добьешься, – настаивал Болдт. – Дай мне поработать с ним. Мне кажется, что мы с Ником вот-вот добьемся кое-какого прогресса.

– Я так не думаю, – возразила она. – Дверь вон там. – Она бросила взгляд на Холла. Подозреваемый ухмыльнулся. «Вот и отлично, – подумала она. – Он мой». – Ступайте! – бросила она Болдту.

Сержант наградил обоих яростным взглядом и покинул крошечную комнатку.

– Эти обвинения – просто дерьмо собачье, – заявил Холл. – Я не убивал никакой женщины.

– Знаете, лучше, если вы не будете играть в молчанку, – сообщила она ему. Потом, понизив голос, продолжила: – Если они подумают, что вы со мной сотрудничаете, мы можем держать вас здесь, наверху. Иначе вас сопроводят вниз, в камеру. И как только вам предъявят обвинение, вы можете провести здесь, в окружной тюрьме недели – или даже месяцы. Сейчас дела в судах рассматриваются ужасно медленно.

– Я не играю в молчанку, – запротестовал он. – Я просто ничего не знаю ни о какой мертвой женщине.

– Послушайте, дело в том, что они взяли вас в том доме. Что вы там делали, если не пытались скрыть доказательства своего знакомства с ней?

– Я не знаю ее.

– Не знали, – поправила она. – Говорю вам, соображалка у этих парней не очень-то развита. – Повысив голос, она сказала: – Они такие же тупые, какими выглядят.

– Она наблюдают за нами? – спросил он.

Она кивнула.

– Подслушивают?

Она снова кивнула.

– Можем мы поговорить – я имею в виду, только вы и я? Без всего этого.

– Я могу узнать.

– Узнайте, – попросил он. – Я буду говорить с вами, но наедине. Понимаете? Не для протокола.

– Хорошо, – согласилась она. Ничто из того, что говорилось в этой комнате, не шло мимо протокола. Все записывалось в записные книжки, или на аудио, или на видеокассету. Но главным правилом Ящика оставалось угодить клиенту. – Я сейчас узнаю, – сказала она.

– Я не убивал никакой женщины! – закричал он. – Я никогда не был в этом доме раньше! Вы должны поверить мне.

Она вышла из комнаты и сразу же попала в объятия Болдта и лейтенанта Шосвица.

– Ты – гений, – объявил Болдт.

– По-моему, он приходит в себя.

– Ты думаешь? Он готов есть у тебя из рук, – подбодрил ее Болдт.

– Я думаю, он расскажет нам об этой сделке в аэропорту, если мы предъявим ему обвинение в убийстве.

– По этому обвинению у нас задержан Сантори, – напомнил Дафне Шосвиц.

– Но Холл этого не знает, – парировала Дафна, а потом обратилась к Болдту: – Что там с грузовиком, с его передвижным домом?

– Эксперты обыскали грузовик. Собаки ничего не вынюхали.

– Это возможно?

– Никаких углеводородов, – мрачно констатировал Болдт. – Собаки натренированы только на них. Вот и все, что это значит. – Болдт оставил их на минуту, подошел к своему столу, вернулся с фотокопиями нескольких лабораторных отчетов и вручил их Дафне со словами: – Вот твое оружие. С его помощью ты запросто можешь повесить Холла.

Она мельком проглядела все бумаги, от отчета, лежавшего сверху, до памятной записки, которая, как явствовало из пометки, была написана всего двадцать минут назад.

– Мы нигде не ошибаемся? – озадаченно спросила она Болдта.

– Некоторые ответы придутся весьма кстати.

– Не возражаешь, если я поработаю с ними? – спросила она. – Или хочешь сам?

Шосвиц посоветовал:

– Будьте осторожнее, разыгрывая эту партию. Нам нужно…

– Все разложить по полочкам. Сообщение принято, – договорила она.

– Они твои, если хочешь, – предложил Дафне Болдт.

Она просияла. Лейтенант в негодовании покачал головой и удалился.

– Он не в восторге от того, что мальчик живет у тебя дома. Он боится, что это выйдет нам боком.

Дафна почувствовала, что лицо ее заливается краской гнева.

– Мы и раньше изолировали свидетелей. Он – Шосвиц; он не в восторге буквально от всего. – Она показала на дверь комнаты для допросов. – О’кей?

Болдт ободряюще ответил:

– Ступай и возьми его.

– Они разрешили нам поговорить, – сообщила она подозреваемому. В маленькой комнате было душно, и Дафна испытывала дискомфорт. – Они не будут подслушивать нас, не дав мне знать, – сказала она. Это было не ложью, а обычной казуистикой. Она знала об этом, и они сейчас слушали их. Главное, что заботило ее больше всего, это снять Бена с крючка и вытащить как можно быстрее из этой истории. А для этого требовалось всего-навсего полное и собственноручно подписанное признание подозреваемого. Как ни перебирала она в голове разные возможности и варианты, Дафна не видела выхода. Она чувствовала себя обескураженной, но отнюдь не побежденной. При правильном обращении и в умелых руках допрос превращался в нечто гибкое и переменчивое.

В основе большинства проблем, с которыми ей, как профессионалу, приходилось иметь дело, лежала неспособность победить систему юриспруденции, тупо насаждавшую букву закона. Неспособность очистить улицы от преступной накипи. Неспособность продвинуться вверх по карьерной лестнице или неумение убедить вышестоящее начальство в важности дела. Неудачи дома: в общении, в постели, в исполнении партнерских или родительских обязательств. Сначала их разрушительное действие оказывалось почти незаметным, поскольку протекало медленно. К тому времени, когда боль становилась явной, обычно было уже слишком поздно что-либо исправить. Оставалось только заткнуть дыру, чем-то заполнить образовавшуюся пустоту. Это принимало разные формы: увлечение табаком, алкоголем, кокаином и амфетаминами, неразборчивым сексом, тяга к физическому насилию. Первыми симптомами можно было считать безответственное поведение, яростное выражение несогласия по поводу пустяков, намеренное игнорирование любых мероприятий.

С годами она поняла, что подозреваемые следуют той же логике: заглушают боль преступлениями. Точно так же поступала и она сама. Мысль о поражении причиняла боль.

– Я никого не убивал, – пробормотал Холл. – Никогда. Вы должны это знать. Поверить мне. Никого. Никого.

– Рука, – сказала она, зная, что именно это было источником его боли. – Расскажите мне о ней.

– Нет!

– Они смотрят на нее, а потом отводят глаза. Они говорят о ней за вашей спиной. Они заставляют вас вспоминать о ней, когда вам кажется, что вы уже все забыли. Но вы не можете избавиться от своей руки. Она всюду с вами, она вцепилась в ваше предплечье, как чужой человек – как кто-то такой, кого вы не понимаете.

– Мы говорим не о моей руке.

– Я говорю.

– Мы говорим об этих обвинениях в убийстве. Никогда не слышал…

– Я говорю о вашей руке, – перебила она его. – Неужели вы думаете, что я здесь и сейчас работаю против вас? Может быть, мы установим, что женщину задушили голыми руками. И тогда это будет все, что вам нужно, понимаете ли.

– Это правда? – спросил он.

– Я сказала «может быть». А теперь расскажите мне о своей руке. Как давно это случилось?

– Три года и семь месяцев, – ответил он. В его глазах появилось отсутствующее выражение.

– Как?

– Несчастный случай. Я был на службе.

Она подсказала ему:

– В ВВС.

– Да, ну и что?

– Как?

– Взрывное устройство. Фосфор. Осечка. Проблемы с детонатором. Сработал раньше времени.

Она смотрела на его покалеченную руку целое мгновение, достаточно долго, чтобы заметить, что и он поглощен ее созерцанием. Потом она спросила:

– Почему вы оказались в том доме?

Он отвел глаза в сторону.

– Почему бы не сказать мне? – подбодрила она его. – Если это не имеет никакого отношения к жертве…

Ноздри у него гневно раздулись, глаза стали большими, как блюдца. Он негромко произнес:

– Мальчишка украл у меня деньги. – Дафна почувствовала, как ее охватывает возбуждение. «Дальше», – про себя взмолилась она. – Мне дали наводку, что они находятся в том доме. Клянусь. Вы нашли их у меня; это мои деньги.

Она спросила:

– Знаете, что они обнаружили, когда нашли тело – ребята из лаборатории? То есть там, в погребе, я сейчас говорю об этом. – Она принялась бесцельно перебирать на столе бумаги, которые вручил ей Болдт, перекладывая их с места на место.

– Говорю вам, я понятия не имею ни о каком теле.

Дафна решила, что пришла пора вести себя жестче, такое отношение будет ближе и понятнее Холлу. Она глубоко вдохнула спертый воздух комнаты и произнесла:

– Послушайте, мистер, когда я задаю вам вопрос, то ожидаю получить не просто ответ – я ожидаю услышать правду. Если правда для вас непосильна, тогда у нас с вами не может быть никаких дел. Вы слышите меня, мистер Холл?

– Да, мэм.

– Хорошо. А теперь я скажу вам, что они нашли в погребе, помимо кучи костей. В ответ на это одолжение вы для разнообразия расскажете мне правду, – и может быть, – просто может быть, – я сумею спасти вашу задницу от сержанта Болдта, который с удовольствием отправил бы вас в камеру и забыл бы навсегда. Вы думаете, что сержанта Болдта интересует ваша история?

– Нет, мэм.

– Это правильно. Ему на нее наплевать. Его стол завален незаконченными делами о расследовании убийств, и, по его мнению, это дело уж точно раскрыто. Вы для него всего лишь цифра. И, опять же по его мнению, вас ожидают суд, присяжные и смертный приговор. – Она выразительно постучала по бумагам пальцем, призывая на помощь весь свой гнев и выразив его в долгом и пронзительном взгляде, который она устремила на подозреваемого. – Мы понимаем друг друга?

– Да, мэм.

– Я начинаю лучше чувствовать себя, Ник. Думаю, мы начинаем понимать друг друга. Вы также склоняетесь к такому выводу?

– Да, мэм.

– Смотрите мне в глаза, Ник. Вот так-то лучше. О’кей?

– О’кей.

– Они нашли ваши отпечатки в этом погребе, Ник. Там, где они обнаружили останки мертвой женщины.

Он оцепенел, потом шоковое выражение лица сменилось вполне осознанным.

– В этом нет абсолютно никакого сомнения. Вы понимаете? Это как раз то, что мы называем доказательствами. Уликами. То самое, за что вы получите пожизненное заключение. – Он не мог вымолвить ни слова. Дафна смотрела, как он внутренне переживает какое-то происшествие, поскольку в глазах его вновь появилось отсутствующее выражение.

– Нет, послушайте. Вы не понимаете, – поспешно сказал он.

– Да, я не понимаю, согласилась она. – Но Болдт считает, что все понимает.

– Вы все неправильно поняли.

– Пока что я поняла то, и это зафиксировано на пленке, что вы утверждаете, будто до сегодняшнего вечера никогда не были в этом доме. «Никогда не был в этом доме. Вы должны мне поверить», – произнесла она, читая свои записи, сделанные во время допроса. – И я вам поверила. А теперь я вам не верю, как и сержант Болдт.