Текст книги "Опознание невозможно"

Автор книги: Ридли Пирсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

Через четыре минуты запястье его снова завибрирует, и он снова подождет визуального контакта с членами своего подразделения. Если спустя минуту кто-либо из них не покажется, Робби попробует установить радиоконтакт с ним через диспетчерскую командного пункта. Если и это не удастся, он с членами команды быстрого реагирования начнет поиски пропавшего товарища, пока причина его отсутствия не будет установлена. Иногда ею оказывалась всего лишь соседская собака, мешающая дальнейшему движению. Иногда офицер просто сбивался с пути или забывал маршрут; даже самые тренированные допускали ошибки. И только один раз – всего один, напомнил себе Робби – пропавшего оперативника команды быстрого реагирования обнаружили со сломанным позвоночником и раскроенным черепом. Он пережил это, а вот Дэвид Джефферсон теперь работал оператором телефонной службы для телемаркетинговой фирмы, прикованный к креслу-каталке. Пару месяцев назад Робби угостил его пиццей. Жизнь этого человека превратилась в кошмар: ему пришлось пройти через скандальный развод, и теперь он был еще должен двадцать тысяч баксов. Коул Робби не желал иметь с этим ничего общего. Он тихонько сделал шаг вперед. Часть парка с дальней стороны зоопарка, которую эти пижоны полагали наиболее подходящей для бегства поджигателя, лежала прямо впереди и являлась конечным пунктом назначения Робби. Под деревьями было темно, хоть глаз выколи. Как только они окажутся там, визуальный контакт станет невозможным. Сердце у него забилось еще чаще. Он любил свою работу.

Болдт открыл глаза и подался вперед, пытаясь разглядеть в тусклом красноватом свете, что же это такое хочет показать ему офицер-оперативник Тито Ли.

Указывая на карту, Ли сказал:

– Команда быстрого реагирования находится на линии примерно вот здесь. Они идут хорошо и окажутся на позиции через пять, может быть, десять минут. И тогда у нас будет живая человеческая стена между Пинни-уэй и зоопарком. Патрульные машины по периметру находятся на местах. Два автобуса расположились на заданной позиции, но никто никуда не двинется, пока мы не дадим команду. Когда захочешь заткнуть эту комариную задницу, просто дай мне знать.

– Что – кто? – эта женщина, которую я слышал пару минут назад? – поинтересовался Болдт.

– У нас там на западной стороне офицер, работающий под прикрытием на улицах в автомобиле «Службы охраны животных». Она ездит очень медленно, как будто выискивая кого-то, чем, строго говоря, она и занимается. – Казалось, офицер гордится своим красноречием. Он ухмыльнулся. – Это дает нам возможность иметь оперативника на нужной улице; она направляется к вашему дому. Там она выйдет из машины и пойдет от двери к двери, по направлению к Вудланду, разыскивая якобы пропавшего добермана.

– Она одна? – нерешительно поинтересовался Болдт. – Я думал, что у каждого будет партнер в этой…

– Кто одна? – вмешался Шосвиц, проявив неожиданный интерес.

Ли ответил лейтенанту, отвернувшись от Болдта.

– Собаколов. Одна из тайных агентов, Бранслонович. Она работает под прикрытием ловца собак, – повторил он, видя, что озадаченный Шосвиц не понимает, о чем идет речь.

– Никто не должен действовать без напарника в операции, подобной этой, – эхом отозвался Шосвиц, внезапно чрезвычайно взволновавшись. – Кто разрешил?

Защищаясь, Ли сказал:

– Мы организовали все за сорок пять минут, лейтенант. Это не…

– Я хочу, чтобы она убралась оттуда.

– Есть, сэр.

– Немедленно.

– Есть, сэр.

– Пристегните ее к кому-нибудь. Мне плевать, если ее напарник окажется в собачьей клетке в задней части кабины, я хочу, чтобы все работали в паре. Мне казалось, я довольно ясно дал это понять! – Шосвиц произнес свою тираду и наградил Болдта яростным взглядом; лейтенант ненавидел неожиданности. Он до смерти боялся таких вот операций – ему слишком мало осталось до пенсии, чтобы рисковать карьерой из-за неясных предчувствий, к тому же чужих. В этот момент Болдт ему не нравился; сержант чувствовал это.

Пробираясь среди деревьев и сквозь заросли кустарника, Коул Робби двигался плавно, избегая резких движений. Если бы кто-нибудь мельком заметил его темную фигуру, то наверняка принял бы за ствол дерева или бегущую тень от фар проезжающего мимо автомобиля. В это мгновение он не обладал телесной субстанцией, он лишился тела, способного ощущать и чувствовать, – тела, в котором билось сердце, ибо по мере продвижения происходила трансформация его духа – он лишил себя материальной оболочки и вверился Господу. Робби никогда не говорил об этом ни с кем, кроме Джо, которая очень хорошо понимала подобные трансформации, а если бы даже не понимала, то все равно поддержала бы что угодно, лишь бы только ее муж вернулся живым после очередного дежурства. Коул Робби считал, что, жертвуя своим духом, он превращается в инструмент Господа, все знающий и обобщающий. Если ему суждено столкнуться с психопатом-поджигателем, да будет так; он сделает все, что в его силах, и будет уповать на помощь свыше. Он доверился помощи этой высшей силы, которая должна была провести его через лес, вывести в точку, всю значимость которой он мог не понимать, но с радостью примет. Понимание, даже знание в этот момент было ему недоступно. Его подготовка и опыт сейчас значили очень мало, намного меньше его веры. Он без вопросов принял свою роль, свой маршрут, свое назначение, и, хотя другие часто считали это примером безоговорочной лояльности, преданности своему подразделению, правда заключалась совсем в ином. Его ошибочно понимаемая многими лояльность была не чем иным, как верой в Божественный Промысел.

«Приди и возьми», – вот какой была последняя сознательная мысль Коула Робби, прежде чем он полностью капитулировал, вручив себя своему Хранителю. Уголком правого глаза он зафиксировал быструю вспышку сигнального фонаря, после чего механически передал сигнал налево. Он замелькал между деревьями, связывая различных членов команды быстрого реагирования, соединяя цепь. Все было хорошо. Его уверенность не имела границ. Он знал и принимал как данность, хотя особенно и не задумывался над этим фактом, что в настоящий момент был здесь лучшим полицейским. Он был составной частью совершенно другой команды. Разумеется, время покажет, но что-то подсказывало ему, что сегодня наступила его ночь.

– Ну, и где же она? – пролаял Шосвиц в задней части микроавтобуса. Тусклый красный свет, падающий с потолка, очертил у него под глазами темные круги и увеличил и исказил его и без того выдающийся нос. Болдту почудилось в облике лейтенанта нечто сатанинское: зубы его блестели и отливали красным, указательный палец властно вперился в Тито Ли. Вопрос Шосвица прозвучал в ответ на сообщение Ли о том, что офицер Бранслонович, которая играла роль собаколова, очевидно, покинула свой автомобиль.

Полевой офицер в ответ задал вопрос, который должен был прозвучать из уст диспетчера:

– Можем ли мы вызвать ее по радио в поле?

Шосвиц, который редко снисходил до тщательного обдумывания своих решений, прокричал в душную тесноту фургона:

– Я хочу, чтобы она оказалась в своем фургоне с запертыми дверьми, и пусть немедленно едет сюда. Как мы поступим с ней, можно будет решить позже. Ясно?

Ли бросил на Шосвица негодующий взгляд.

Радиодиспетчер тоже выглядел встревоженным, и это совсем не понравилось Болдту, поскольку роль диспетчера в столь сложной и быстро развивающейся обстановке была очень важна.

– Все, что мы можем сделать, – сказал Болдт, принимая сторону Тито Ли, – это попытаться вызвать ее по радио. У нее есть переносная радиостанция? – обратился он к диспетчеру, отчасти из желания напомнить ему о его обязанностях.

– У нее универсальный приемник, – ответил диспетчер, объяснив, что она должна была слышать все директивы, поступающие из микроавтобуса. – Я передам приказ по всем частотам, – предложил он. – Но даже если она услышит его, ей потребуется время, чтобы вернуться в свою машину и ответить. У нее нет нужного доступа, – сказал он. Болдт понял, что она, подобно другим людям, принимающим участие в этой операции, не имела переносной рации, способной работать на защищенных от прослушивания частотах – всего несколько радиостанций могли работать в таком режиме. Она оказалась в изоляции из-за технических ограничений.

– Может быть, я ошибаюсь, но у фургона службы охраны животных вряд ли есть радио, способное… – начал Болдт.

– О черт, вы правы, – перебил его Ли. – Она может только тогда связаться с нами, когда непосредственно увидит подозреваемого. То есть контакт возможен только в крайнем случае. – Для того чтобы свести радиообмен к минимуму и уменьшить вероятность подслушивания переговоров прессой, на большинстве радиостанций те же самые ограничения.

– Ну так передайте по всем частотам, что мы хотим, чтобы Бранслонович позвонила по наземной линии в штаб-квартиру, – вступил в общий разговор Шосвиц. – Это заставит ее вернуться в фургон, к платному телефону, и тут мы ею займемся. Решено? – задал он риторический вопрос, поскольку уже принял решение. – Выполняйте, – приказал он диспетчеру. Затем оглянулся и заметил, что Болдт смотрит на него. – Что такое? – спросил он, не понижая голоса.

– Я ничего не сказал, – запротестовал Болдт, но про себя подумал, что Бранслонович была хорошо знакома с полевыми операциями, и такое распоряжение может для нее означать только одно – ее отзывают. Поэтому, решил он, когда она в первый раз получит этот приказ по приемнику, то проигнорирует его, а потом скажет, что не поняла его из-за плохого приема. Во второй раз ее могут вынудить ответить, но она вряд ли будет торопиться; ей потребуется масса времени, чтобы вернуться. С каждой новой попыткой диспетчера связаться с ней она все сильнее будет подозревать, что оказалась в горячей зоне, а оттого, что она – женщина, свиньи-мужчины, руководящие операцией, решили отозвать ее. Это, в свою очередь, заставит ее еще дольше оставаться в поле. Правда же заключалась в том, что, насколько мог судить Болдт, Бранслонович, скорее всего, действительно оказалась в горячей зоне операции, где-то в пределах одного квартала от дома Болдта.

– Ты меня достал, – заявил Шосвиц, злобно глядя на сержанта.

– Тогда дай мне свои ключи, – ответил Болдт, вставая с ящика из-под молока и пригибаясь – потолок в микроавтобусе был слишком низким. Он почувствовал, что сначала Шосвиц собрался отказать ему, но затем выражение лица лейтенанта изменилось – очевидно, он решил не ввязываться в бесполезную ссору. Он знал, что проиграет эту стычку, каким бы непоколебимым и категоричным ни пытался выглядеть. Шосвиц передал Болдту ключи. Оба понимали, что Болдт намерен лично отправиться за Бранслонович. Он редко испытывал предвидения относительно той или иной ситуации, но сейчас чувствовал, что Бранслонович в опасности. Лу Болдт был уверен в этом.

Шосвиц перенес свой праведный гнев на диспетчера. Выходя из микроавтобуса, Болдт расслышал рык лейтенанта:

– Попробуйте еще раз передать приказ по всем частотам.

Ночь была безлунной, и вокруг стояла кромешная тьма. В прохладном воздухе чувствовался запах океана, и это вызвало у Болдта воспоминание об Алки-пойнте, когда он стоял над трупом и смотрел в его выеденные крабами глаза.

«Труп», – подумал он, спеша к автомобилю Фила. Он боялся, что было уже слишком поздно.

Коул Робби решил, что темнота под деревьями действует на него успокаивающе. Несколько секунд назад он получил приказ надеть прибор ночного видения, это означало, что фонарями пользоваться не придется. Распоряжение командира бригады быстрого реагирования было вполне разумным, поскольку теперь они могли сигналить друг другу руками, отказавшись от фонарей, которые каждый раз при передаче сообщения словно кричали во весь голос.

Сейчас мир окрасился в черно-зеленые тона с оттенками серого. Стволы деревьев поднимались от земли подобно стеблям кукурузы, напоминая Робби неправильно установленную решетку в тюремной камере. Три измерения сократились до двух – он чувствовал себя так, словно двигался внутри черно-зеленого телевизора. В линзах прибора движение казалось смазанным; быстрое же перемещение иногда заметить было попросту невозможно. Ходили слухи, что у ФБР имеется намного более совершенное оборудование ночного видения, в настоящее время оно, так сказать, «проходило испытания» (эвфемизм исключительного права собственности). Того, чем располагало ФБР, остальные службы ждали иногда годами.

Сигнал рукой справа от него. Робби уловил его, вернул, а потом передал офицеру, находившемуся в двадцати пяти ярдах слева. При этом он чувствовал себя так, будто двигался на автопилоте. Он заметил, что цепочка полицейских растягивается, становясь тоньше. Очень скоро они окажутся друг от друга на таком расстоянии, что сигналы руками будут не видны. Робби подумал: обратил ли кто-нибудь еще на это внимание? Такие вот детские ошибки и приводили как раз к срыву операций. Иногда из-за этого погибали люди.

К северу парк переходил в склон холма, спускавшийся к озеру Грин-лейк. Отдельные вспышки света, долетавшие из домов в том районе, на мгновение слепили приборы ночного видения, выжигая яркие белые дыры в черно-зеленом фоне. Именно по этой причине Робби, не успев надеть очки ночного видения, сразу же сдвинул их на лоб и старался не пользоваться ими. Предыдущий опыт общения с «шарами для гольфа» – так называли в бригаде быстрого реагирования ослепляющие вспышки и выгорание в светочувствительных очках – научил его не пользоваться прибором при наличии любого искусственного света. Впрочем, он не мог быть уверен, что кто-то из команды последовал его примеру. Очки ночного видения все равно требовались примерно каждые четыре минуты, когда Робби подавал сигналы руками, но пока он предпочитал равномерную черноту ночи.

Внезапно его внимание привлек слабый проблеск желтого света высоко на отдаленном дереве, и он остановился. Может быть, это огни самолета просвечивают сквозь ветки? – подумал Коул. – Или что-то влажное на дереве, отражающее свет с земли? Человек? Он быстро опустил на лицо ночные очки, но потом решил отказаться от них, поскольку тогда поле его периферического зрения расширялось. Он не был уверен, где именно видел вспышку… звук самолета подсказал ему, что дело не в самолете… Есть! Еще одна вспышка света, на высоте примерно тридцати или сорока футов на дереве, до которого было ярдов пятьдесят по прямой.

Он нажал маленькую кнопочку на прикрепленном у пояса приборчике, который обеспечивал радиообмен между членами бригады быстрого реагирования.

– Здесь третий. – Он говорил шепотом. – Вижу возможный подозрительный объект. Пять-ноль ярдов. На одиннадцати часах. Возвышение: четыре-ноль футов. Жду распоряжений.

– Всем остановиться, – раздался в наушнике Коула голос командира. Потом на линии зашипели статические помехи, пока командир общался с пунктом управления, но Коул знал, что́ им предстояло. По меньшей мере, четыре оперативника займутся этим деревом.

С Божьей помощью, подумал Коул, это дело закончится, не успев толком начаться. У них был нужный человек. Он оставался на месте, не сводя глаз с этого таинственного пятнышка, отчаянно надеясь, что виденное им не имеет никакого отношения к самолетам, а, напротив, имеет полное отношение к подозреваемому, которого они преследовали.

Как оказалось впоследствии, благодаря скептическому отношению к очкам ночного видения, Коул Робби оказался единственным офицером бригады быстрого реагирования, который не был ослеплен внезапно разразившейся огненной бурей, единственным оперативником, сохранившим боеспособность, единственным оперативником, который так отчетливо видел корчащееся в огне человеческое тело, словно это была горящая новогодняя елка. Его до глубины души поразила мрачная ирония поджигателя, решившего сжечь самого себя.

Но потом, когда он побежал к живой оранжевой марионетке, которая кривлялась, словно неопытный танцор, он услышал, что кричит женщина – более того, голос ее показался знакомым. Это действительно была женщина, снедаемая болью и страхом. Огнем. Самое ужасное, что это был голос друга. Чем ближе он подбегал, тем больше убеждался в том, что оно – бесформенная масса уже не походила на человека – было голосом полевого офицера Конни Бранслонович.

Болдт обнаружил грузовичок службы охраны животных припаркованным на холме, достаточно далеко от его дома, в полуквартале от Гринвуда, в двух кварталах от Вудланд-парка, как раз на предполагаемом пути отступления поджигателя.

Он осмотрел подъездные дорожки, заглянул за углы домов, прошелся вверх и вниз по дороге, надеясь обнаружить следы Бранслонович. Во внутреннем кармане спортивной куртки у него лежал универсальный приемник, от которого к уху тянулся проводок с наушником. Он отчаянно надеялся услышать сообщение от самой Бранслонович или от диспетчера о том, что она нашлась. Вместо этого он услышал приказ тридцати четырем полицейским в форме покинуть автобусы и начать смыкать кольцо. Операция развивалась полным ходом.

Радиоканал заполнили голоса, когда небольшая армия из тридцати четырех патрульных начала разворачиваться на площади в четыре городских квартала.

Бригада быстрого реагирования где-то в парке растягивалась во вторую линию, чтобы сомкнуть кольцо вокруг убегающего поджигателя. Внезапно все усилия показались Болдту тщетными. Ведь все они основывались на предположении, что в доме Болдта был установлен катализатор, а это еще требовало подтверждения. Он еще раз перебрал в памяти свои логические построения, сознавая, что впоследствии ему может понадобиться обосновать собственное решение перед вышестоящим начальством. Но чем дольше он размышлял над своими умозаключениями, тем больше они ему нравились. Если патрульные полицейские в настоящий момент выдвигались к месту дислокации, то спецавтомобили и лаборатория через несколько минут с визгом покрышек и со вспышками мигалок затормозят перед домом Болдта – и это должно спугнуть поджигателя, если тот действительно наблюдал за развитием событий. Хотя самому Болдту размышления представлялись вполне здравыми, он не был уверен в том, как отнесется к ним наблюдательный совет. Ему достаточно легко удалось убедить Шосвица, но они с Шосвицом прошли долгий путь вместе. У них были рабочие отношения, и лейтенант постепенно привык доверять своему сержанту в том, что касалось принятия решений. Но это совсем не значило, что и другие согласятся с ним. Совсем не значило.

Рассуждая как полицейский, Болдт попытался проследить действия Бранслонович. Он остановился и огляделся по сторонам, сообразив вдруг, какая темная нынче выдалась ночь. Он оглянулся назад, на собственный дом, и впервые посмотрел на него другими глазами – как на мишень. Поджигатель захочет насладиться зрелищем, ему понадобится хороший обзор, а получить его можно, только наблюдая с вершины холма, и этим объяснялось, почему там находился грузовичок службы охраны животных. Бранслонович быстро оценила важность того факта, что холм возвышается над окрестностями. Если же поджигателю достаточно было увидеть только языки пламени, то его вполне устроила бы и позиция в парке. Болдт с пыхтением двинулся вверх по холму, сразу же сбившись с дыхания, удивляясь, как это он так опустился, и пообещав себе предпринять что-либо по этому поводу. Когда-нибудь.

Поджигателю понадобится наблюдательный пункт, какое-нибудь тайное убежище – заброшенный дом, например, – или же, наоборот, он будет находиться у всех на виду, но под убедительным прикрытием: как линейный электрик, телефонный монтер или еще кто-то в этом роде. Болдт поднял голову и быстро обвел местность глазами; ему не хотелось слишком долго стоять с поднятой головой, он боялся, что его увидят и разгадают намерения. Болдта вдруг охватила волна ужаса. Если Бранслонович была здесь, осматривая столбы, крыши и окна, то она вполне могла выдать себя. Может быть, подумал он, у нее хватило ума проделывать это, не забывая звать: «Эй, кошечка, кис-кис». Бранслонович отнюдь не была лишена сообразительности. Или ее тоже потянуло в парк?

Он ускорил шаг, взбираясь на холм. У него появилось и окрепло неприятное предчувствие. Ему хотелось крикнуть: «Эй, Бранслонович, эй, Бранслонович!» Чем выше он поднимался, чем больше домов миновал на своем пути, тем привлекательнее казался ему парк – прямо напротив Гринвуда, темный, полный мест, где можно спрятаться. Бранслонович, должно быть, испытывала те же чувства: зачем возиться и искать подходящий дом, когда парк предлагал такое великолепное убежище? Более того, рассуждал он, сотрудник службы охраны животных имел все основания бродить по лесистой местности. Болдт зашагал быстрее. Бранслонович была в парке. Он знал это как факт, как данность, хотя и необъяснимую, точно так же, как знал и то, что его дом был приговорен к сожжению.

Увертываясь от машин, он перебежал Гринвуд, внезапно заспешив еще сильнее. Он заставлял себя двигаться быстрее и быстрее.

В парк он ворвался бегом.

Болдт услышал ее до того, как увидел свет фонаря, прорвавшийся сквозь заросли деревьев. Она двигалась через парк и находилась примерно в тридцати или чуть больше ярдах впереди него. Ее фонарь был устремлен вверх, на ветки над головой. Собственно говоря, он не мог быть абсолютно уверен, что это именно Бранслонович, тем не менее он знал это. Она шла по следу поджигателя, как гончая; Болдту было знакомо это чувство.

– Эй! Вы – собаколов? – крикнул Болдт, пытаясь хоть как-то поддержать ее в этой роли. – Вы ищете добермана? – Похоже, она не слышала его, голос Болдта затерялся в лесу. Он уже набрал в легкие воздуха, чтобы закричать громче, но прежде чем хотя бы один звук сорвался с его губ, земля справа взорвалась столбом фиолетового пламени. Скорее всего, Бранслонович задела проводок или наступила прямо на детонатор.

Фигура впереди него мгновенно вспыхнула ярко-желтым пламенем, занялся огнем и ствол ближайшего дерева. Она закрутилась на месте, раскинув руки, призывая на помощь – это был рвущий душу, полный боли крик. А потом она как будто взорвалась. В разные стороны от крутящегося на месте существа полетели желто-голубые куски, в темноте ночи они казались брызгами фейерверка. То, что осталось от тела, качнулось вперед и рухнуло на землю, начала лопаться кора на стволе дерева – древесный сок занялся, подобно бензину, – разрывая тишину ночи пушечной пальбой. Ударная волна подхватила Болдта и опрокинула на спину, он приземлился в добрых десяти футах от того места, где стоял раньше. Он чувствовал себя оглушенным и ослепшим, спина болела так, словно позвоночник был сломан в нескольких местах. Бранслонович испустила последний душераздирающий вопль; Лу Болдту, лежавшему на груде сырых, гниющих листьев, это казалось физически невозможным. Он не мог пошевелиться после падения, и в ушах у него все еще звучал последний вопль детектива, расстающегося с жизнью.

Вдали послышались звуки сирен.

Лу Болдт смог все-таки нащупать оружие, подумав, что за все время службы воспользовался им не более трех раз. Он прицелился вверх, туда, где должны были быть звезды, и трижды выстрелил. Если ему повезет, кто-нибудь услышит его и найдет до того, как сгорит весь лес и он вместе с ним.

Коул Робби видел, как она закрутилась на месте, объятая всепожирающим, ослепительным пламенем, и от нее в разные стороны, как искры от костра, полетели горящие кусочки, оставляя после себя в воздухе светящийся след, подобно падающим звездам. Его отвлекла какофония в наушнике, потому что в момент взрыва командир определенно был в очках ночного видения, и по волнам эфира понесся поток ругательств и проклятий. Робби выслушал набор богохульств, выдернул наушник из уха и бросился вперед, думая: «Там есть кто-то еще».

В это самое мгновение он уловил какое-то шевеление, мелькание теней с левой стороны от огня, и ему показалось, что этот объект – человеческая фигура – удаляется от пожара, двигаясь примерно в направлении Робби, слегка уклоняясь влево. Тень мелькнула и пропала, свет пожара был столь ярким – как вспышка фотоаппарата, – что одного взгляда на него хватало, чтобы на время лишиться зрения, и образовавшийся коллаж двигающихся, пересекающихся теней превратил местность в неузнаваемую, жуткую мешанину черных форм, как если бы вдруг ты оказался в самой гуще непроходимых кустов и пытался выглянуть наружу.

В средней школе и колледже он увлекался игровыми видами спорта, и выработанные в те годы инстинкты заставили его сместиться влево, на линию, которая должна пересечься с маршрутом замеченной им человеческой фигуры. Сделав несколько шагов, Робби отогнал от себя все мысли, вновь доверившись высшей силе, которая направляла его жизнь. Он несся, подобно ветру, свободный от страха, мыслей и расчетов. И, словно для того, чтобы подтвердить правильность его поведения, снова появилась эта фигура – теперь она двигалась прямо на него. Он почувствовал, как его рука, будто сама по себе, без его участия, опускается на пояс и касается оружия. Но потом она оставила рукоятку пистолета, и он обнаружил, что держит в руках парализатор типа «тазер» – оружие, внешне похожее на пистолет крупного калибра, но вместо пуль оно посылало в противника электрический разряд в двадцать тысяч вольт. Стрелять из такого оружия можно с расстояния не больше пятидесяти футов – а для большей точности попадания лучше вообще с двадцати или тридцати футов, – поскольку разряд подавался по двум коротеньким проводам на иголки индуктора выдвинутого вперед электрода. После удара током объект на время терял сознание – длилось это от четырех до пятнадцати минут. Он возьмет его живым; он доставит домой пленного, а не мертвый трофей.

Ощущения времени не было, если не считать изменения звука пожара и цвета отбрасываемых огнем теней. Та же самая рука, которая сжимала «тазер», нашла маленькую кнопочку на радиопередатчике. Робби прошептал срывающимся голосом:

– Здесь третий. Обнаружил подозреваемого. Преследую пешком. Постараюсь опознать, прежде чем стрелять.

Какова бы ни была реальность, все произошло быстро. В суматошной пляске движущейся тени, мерцающего света и бегущей сквозь них человеческой фигуры, стремящейся к воображаемой точке прямо впереди, Коул ощущал себя частью леса, уютного и безопасного.

Неизвестный быстро приближался к нему с правой стороны.

Коул затормозил, широко расставив ноги, чтобы не упасть на сырой земле, опустился на одно колено, поднял «тазер», прицелился в черноту прямо перед собой и нажал на спусковой крючок. Он увидел, как заискрились крошечные провода-близнецы в ярком свете пожара и электрический разряд устремился в пространство. Неизвестный на бегу, еще не видя Робби, налетел на нижнюю ветку дерева и схватился за нее обеими руками, отводя в сторону. И надо же такому случиться, что весь разряд пришелся как раз в эту самую ветку, вместо того чтобы поразить человека. Создавалось впечатление, что преступник вообще не подозревал о присутствии Робби, поскольку даже не остановился. Сотрудник бригады быстрого реагирования выпустил из рук «тазер» и потянулся за своим оружием, поднялся на ноги и продолжил погоню, теперь уже в роли догоняющего. Внезапно появившиеся в сплошной темноте круглые белые дыры – лучи фонарей – подсказали ему, что теперь он находится под другим углом и не может стрелять из пистолета, разве что в воздух, предупредительными выстрелами, в противном случае он рискует попасть в своих товарищей по бригаде. Робби, прекрасный бегун, сначала почти догнал беглеца, но потом замедлил бег, на ходу вставляя в ухо болтающийся наушник. Внезапно подозреваемый исчез. Где-то впереди он нырнул за дерево и спрятался. Робби инстинктивно бросился на землю, ожидая, что в него станут стрелять. Он поднес к губам передатчик и тихо произнес:

– Здесь третий. Выключите фонари. Переходите на инфракрасный, но не стреляйте. Повторяю, не стреляйте. Как поняли?

– Вас понял, третий, – отозвался командир. Робби услышал, как он повторяет его команду остальным.

Оружие членов бригады быстрого реагирования было снабжено теплоулавливающими прицелами, которые позволяли стрелку определить положение тела, излучающего тепло. Благодаря инфракрасным приборам можно было вести стрельбу вслепую в ночное время суток, их единственный недостаток заключался в том, что они не могли отличить человека от животного, так что время от времени случалось так, что вместо подозреваемого стреляли в оленя или в бродячую собаку. Сейчас Робби намеревался описать широкую дугу по лесу прицельными устройствами, чтобы установить местоположение теплокровного объекта и идентифицировать таким образом подозреваемого. Если бы Коул Робби увидел, как красные точечки света попадают в беглеца, он предупредил бы остальных членов бригады, что они «попали в цель». Огни в лесу погасли; фонари выключались один за другим. Где-то между Робби и приближающейся растянутой цепью оперативников, на территории шириной не более пятидесяти ярдов, в темноте притаился подозреваемый.

У Робби обострились все чувства, когда он сначала приподнялся на колени, потом встал на ноги и медленно двинулся вперед, выверяя каждый шаг. В это мгновение он вдруг осознал, что чувства взяли над ним верх, что он утратил магическую связь с высшей сущностью, на чем зиждилась вся его уверенность, – эта связь была источником добра в его жизни. Он не хотел думать, вслушиваться, всматриваться; в собственном теле он ощущал себя, как в ловушке.

Совершенно неожиданно подозреваемый спрыгнул откуда-то сверху, обрушившись на Робби всем телом и причинив ему сильную боль. Чужие руки схватили Робби за голову. Одна крепко ухватила его за подбородок; другая легла на затылок. Коул Робби лежал на земле лицом вниз, он все еще не пришел в себя после столкновения. Он знал этот захват и знал, что за ним последует. Противник намеревался одним движением свернуть ему шею и оставить его валяться здесь. Робби мог противостоять ему только одним способом – угадать, в какую сторону тот будет поворачивать ему голову. Но для подобных мыслей не оставалось времени. «Помоги мне Господь», – подумал он и повернул подбородок влево, как раз в то мгновение, когда подозреваемый обеими руками рванул его голову в ту же сторону.

Потом будут говорить, что Робби инстинктивно ощутил пальцы этого малого на своем лице, и мозг его отметил, что они располагаются с правой стороны, то есть подозреваемый был левшой, следовательно, он рванет голову Робби влево; его попытка оказалась неудачной потому, что Коул повернул подбородок в ту же сторону. Будут говорить, что полицейскому спасли жизнь его подготовка и предшествующий опыт. Ибо отвратительный хруст, который услышал подозреваемый, прежде чем бросить полицейского в уверенности, что тот парализован или мертв, означал, что сломалась не шея Робби, а его челюсть. В течение следующих восьми недель он будет пить через соломинку, но зато останется жив; он сможет ходить; он будет бегать наперегонки со своей дочерью и заниматься любовью с женой. И до конца своих дней он будет знать, что принятое им мгновенное решение не имеет ничего общего ни с его подготовкой, ни с его опытом, а родилось в результате тех последних слов, которые он произнес про себя, прежде чем сделать то движение.