Текст книги "Властелин Кукол (ЛП)"

Автор книги: Ричард Швартц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Колпак, укреплённый пластиной из того же тёмного льна, как рубашка и штаны, с мягко спадающим на затылке воротником и вуалью, используемой здесь в том числе и мужчинами, дополнял мою одежду и превратила меня в саика Хавальда – князя из дальних стран…

Маленького ручного зеркала из полированного серебра было недостаточно, чтобы отобразить меня во всём великолепии. Зато я уставился на своё лицо, которое показалось мне сейчас странно чужим.

Искоренитель Душ вернул мне мою молодость, всё же возраст оставил свой след. Моё лицо стало более худым и твёрдым, глубокие складки у носа выделяли слишком большой нос, против которого даже клюв орла казался мне более приглядным, а угловатая борода, которая была здесь в моде и без которой тебя легко могли принять за евнуха, была чёрной как смоль, хотя и с проседью. Глаза отличались от тех, что я помнил, с тяжёлыми веками и тёмными зрачками. Я попытался увидеть себя таким, каким, возможно, видели другие, но мог лишь смутно представить.

Я выглядел суровым. Гораздо суровее, чем чувствовал себя. Я пожал плечами. Лицо дают боги, а прожить жизнь ты должен сам. Несмотря на предлагаемые здесь медовые пирожные, которые пришлись мне по вкусу, я сбросил вес. Я взял кошелёк, положил в него несколько серебряных монет и повесив на шею, спрятал под бурнусом. Другой, с несколькими медными монетками, я прикрепил к поясу, взял Искоренителя Душ и спустился в кухню.

– Вы великолепно выглядите, – заметила Файлид с улыбкой, прежде чем закрыть лицо вуалью и забраться в паланкин. Посмотрев ей вслед, я покачал головой. Серафина последовала за ней. На ней была одета тёмная одежда телохранителя, и, прежде чем закрылся полог, я увидел, что за своей вуалью она ухмыляется.

Армин потянул меня за рукав, и я вместе с ним удобно устроился в другом паланкине.

– Что вас так развеселило, господин? – с любопытством спросил Армин.

– Я больше не твой господин, – в очередной раз рассеяно ответил я, когда носильщики подняли паланкин и тронулись. – Мне интересно, о чём говорят друг с другом женщины.

– О, эссэри, если бы день длился сто часов, а у мужчины было свободное время, и он мог его использовать, ему бы понадобился год, чтобы понять смысл взгляда, которым его жена обменивается с другой женщиной, – он покачал головой. – Когда я отодвигаю в сторону занавеску и смотрю на мир, то вижу его иначе, чем женщина, – он пожал плечами. – Боги всё так устроили, должно быть у них были на это свои причины.

Пожалуй, он прав. Я откинулся на подушках.

– Никак не могу привыкнуть к использованию паланкина, – промолвил я. – По моему мнению не подобает, чтобы другие тебя носили.

– Это один из немногих способов, с помощью которого рабы из многих племён могут купить себе свободу, – объяснил Армин. – Они гордятся тем, что их хозяева позволяют им делать эту работу. Эссэри приглядитесь повнимательнее, когда в следующий раз увидите носильщиков паланкина. Они всегда ходят без рубашки, с высоко поднятой головой и вооружены дубинками – они этим гордятся. Они рабы, но каждый шаг приближает их к свободе. Они это знают, и все остальные тоже. Они будут защищать своего пассажира до самой смерти, и это тоже все знают. Они мужчины, потому что им разрешено носить с собой оружие, даже если это всего лишь дубинка, – Армин улыбнулся. – Кроме того, они наслаждаются взглядами женщин, разглядывающих их мышцы…, – он тихо рассмеялся. – Это одна из тех вещей, которые я имел в виду. Когда женщина смотрит на мужчину, нам следует радоваться, что женщины видят мир и мужчин другими глазами.

Кроме того, как объяснил мне Армин, паланкин был незаметным способом передвигаться по улицам Газалабада.

– Паланкины встречаются часто, – сказал он с улыбкой, заставившей дрожать его бороду. – Люди видят паланкин, но не сидящего в нём человека. Стоит учесть кое-что ещё: носильщики ещё потому вооружены дубинками, чтобы у людей даже не возникало любопытства. В нём, ты как будто невидимка. Однако если хочешь, чтобы тебя увидели, тебе всего лишь нужно отодвинуть в сторону занавеску.

Что мне было интересно, так это то, узнаю ли я телохранителей Файлид, если отодвину занавеску. Эмира часто свободно передвигалась по улицам города, иногда даже замаскировавшись. Однако её телохранители, без сомнения, были мастерами в том, как стать невидимками в толпе. Когда я думал о Газалабаде, то думал об этом бесконечном множестве людей, под вечным солнцем передвигающихся по узким или же широким улицам города, и у каждого из них своя собственная цель. Как может столько людей жить в одном городе?

Лунный дворец был недалеко от площади Зерна. Так как паланкинам везде уступали дорогу, они часто передвигались через толпу быстрее, чем пеший человек. Вот ещё одна причина, почему уже вскоре я услышал голос солдата из дворцовой стражи. Фалйлид тихо ответила, затем рука в рукавице отодвинула занавесь паланкина, и солдат с поклоном заглянул внутрь, после чего снова опустил его.

– Они знают всех, кто входит во дворец? – спросил я Армина.

– Я бы не сказал, что знают, – ответил тот. – Но у всех, кто стоит на страже у ворот, хорошая память. Этот солдат сможет детально описать вас. Когда ожидаются важные гости, в караульных помещениях возле ворот лежат папки с рисунками лиц, которые изучает каждый солдат, прежде чем приступить к выполнению своих обязанностей, – Армин серьёзно посмотрел на меня. – Нести службу у ворот дворца – большая честь. Ошибки немыслимы. Теперь этот солдат проверит в книгах, есть ли там ваш рисунок. Если не найдёт, то точно опишет вас художнику. К тому же, этот человек знает больше: вы приехали в сопровождении эмиры, и всё случилось неофициально, а значит вы тот, кому в высшей степени доверяет моя львица.

– А кто для него ты, Армин? – с улыбкой спросил я, и тот театрально вздохнул.

– Думаю, охранникам доставляет удовольствие игнорировать меня.

От Армина я знал, что он тоже любил изменять свою внешность.

Я удивлённо посмотрел на него, но он покачал головой.

– Серьёзно, он узнал меня, как вашего слугу, господин. Я редко бываю во дворце, ведь ещё не всё определённо, а если обо мне узнают слишком много, это может поставить под угрозу наши планы. Когда мы видимся, то встречаемся за пределами этих безопасных стен, одна из причин, почему её отец не обрадовался нашей связи, – он прямо посмотрел на меня. – Именно эссэра Фала убедила его в обратном, – он отвёл взгляд. – Вы не можете себе представить, насколько я уважаю эссэру, потому что она была кузнецом нашего счастья, – он задумался. – Смерть отца была для моей львицы тяжёлым ударом. Если с эссэрой что-нибудь случиться, она не переживёт. Пусть боги продлят дни эссэры на века, и позволят её свету ещё долго светить в этом мире, – он наклонился и коснулся моей руки, доверительный жест, который он редко себе позволял.

– То, что эссэра Фала отправляется в царство Сольтара, очень сильно пугает мою Файлид, господин. Вы присмотрите за ней? Сольтар не нуждается в ней так сильно, как нуждаемся мы. Нам также необходима её мудрость. Вы не могли бы сказать ему об этом, если увидите?

– Армин, это не царство смерти, – успокоил я. – Ты же сам говорил.

– Ещё ближе невозможно к нему приблизиться, не пройдя чрез врата. А так как это маленький шаг…

Паланкин остановился, и полог откинули в сторону. Перед нами стоял Хахмед, Хранитель Протокола, и как обычно, смотрел на меня с неодобрением. Тем не менее мне показалось, что на этот раз взгляд был менее неодобрительным. Мы с Армином вышли из паланкина и подошли к Файлид, которая серьёзно на нас смотрела, пока Серафиана выбиралась из паланкина.

– Нам нужно дальше, – тихо промолвила Файлид, не убирая вуали. – Хахмед безопасно проводит вас к бабушке и будет ждать, когда вы закончите, – я угадал под тканью её вуали быструю улыбку. – В любом случае, я благодарю вас за ваши усилия. Божественной защиты вам и мудрости, – официально сказала она, слегка поклонившись. Она также посмотрела в сторону Серафины, которая, похоже, тоже улыбалась. Именно Серафина несколько дней назад предоставила Файлид шанс противостоять некроманту в теле Марины. Что бы ни обсуждали обе женщины в паланкине, это их сблизило. Она опустила полог, когда носильщики подняли паланкин.

3. Милость Сольтара и тёмный Кронскрагер

Серафина внимательно оглядывалась. По большей части её лицо было скрыто вуалью, всё же я мог предугадать, что она чувствует. Семьсот лет назад этот дворец – или другой на этом же месте – был её домом, резиденцией последнего имперского губернатора, чьей дочерью она была. Что осталось с того времени, а что изменилось? Только она это знала, и мне было интересно, что это за чувство, снова увидеть это место.

Хахмед подождал, пока между паланкинами не образовалось некоторое расстояние, затем повернулся ко мне и поклонился так низко, что его лоб почти коснулся ухоженной гравийной дорожки, на которой мы стояли.

– Хавальд бей, – серьёзно сказал он и даже выглядел немного смущённым. – Мне стыдно перед вами. Из-за гордости я не понял того, что сразу же увидела в вас моя госпожа. Я считал вас непочтительным, но именно я был тем, кому не хватало почтения. Простите меня, саик.

Это признание было самым неожиданным из всего, что он мог сказать; я был более, чем удивлён. Увидев выражение моего лица, Серафина развеселилась.

– Хахмед, Хранитель Протокола…, – начал я и запнулся, подбирая слова. Где был Армин, когда я так в нём нуждался? – Тот день был неудачным, тогда я просто очень устал. Вам не в чем себя винить, по правде говоря, это мне не хватало почтения.

– О Хранитель Протокола и Дверей, что вы пытаетесь сказать моему господину? – выручила меня Серафина, и я заметил, как Хахмед удивлённо посмотрел на неё.

На моей родине мы говорили на том же языке, но он изменился с тех пор, как оборвался контакт со старой империей. Кроме того, во многих областях были ещё другие языки и местные диалекты. Мы использовали литературный язык старой империи. Но для ушей Хахмеда наш говор, скорее всего, содержал зверский диалект, да и мне самому приходилось напрягаться, чтобы понять сказанное.

Диалект Серафины, как правило, не особо отличался от диалекта моей родины, тоже самое касалось Линдры. Армин побывал во многих местах, но когда присутствовала Файлид, он говорил иначе, чем когда сопровождал нас. У меня было достаточно времени, чтобы выучить литературный язык, всё же всегда будет слышно, что я родом из Келара. Но прямо сейчас Серафина заговорила как Файлид, с ясной дикцией, которой обладали некоторые священники и с мягким произношением человека, родившегося в этом городе. Городе, в котором в любой день и в любом месте можно было услышать десятки языков.

Одним этим предложением она зарекомендовала себя, как члена верхнего эшелона власти, хотя на ней была одета тёмная одежда телохранителей. Кем-то, кто был намного значительнее, чем казалось на первый взгляд. Хахмед сразу это понял.

Он перевёл свой удивлённый взгляд на неё, а затем слегка поклонился.

– Мне трудно говорить о таких вещах, – медленно произнёс он. – Я служу эссэре Фале с самого детства, она свет, который направляет мою жизнь. Я страдаю, когда страдает она, а её счастье – моё. Эмир был моим господином. Если бы судьбы были другими, я мог бы называть его другом и братом. Где бы не находился саик Хавальд, он изменяет участь людей. Он присутствовал, когда священники Сольтара сотворили чудо, позволившее эмире оправиться от тяжёлых ран. Он присутствовал, когда боги коснулись бедной кормилицы Фарайзы и сорвали гнусный план мерзкого некроманта, – он заколебался. – Дело в том, что я хочу поблагодарить его от всего сердца за то, что он был там, чтобы изменить нашу судьбу… но просто не могу выразить это словами.

– Думаю, вы хорошо это сказали.

Серафина улыбнулась под вуалью.

Хахмед оторопел, затем медленно опустился на колени.

– Вы та, кто когда-то была Дочерью Воды и теперь вернулась? – благоговейно спросил он.

Я оглянулся по сторонам, в поле зрения находилось с полдюжины солдат дворцовой стражи, но они все делали вид, будто в том, что Хранитель Протокола стоял на коленях перед телохранителем, нет ничего необычного.

– Вы спасли всех нас от темноты, как и было предсказано!

Я с трудом сдержал стон. Я ненавидел пророчества.

– Подниметесь Хахмед, – промолвила Серафина, слегка касаясь щеки старого мужчины.

Он встал, но всё ещё выглядел потрясённым. На этот раз он обратился за помощью ко мне.

– Видите ли, Хавальд бей, я заботился о Хелис и Фарайзе и видел простую радость в её сердце, когда она была занята ребёнком. Моё сердце обливалось кровью, когда я замечал, как много в ней ещё доброты, даже после того, как чудовище украло её душу, – он засопел и вытер слезу.

Тот факт, что люди здесь так открыто выражали свои чувства, ещё был для меня непривычен.

– Я слышал, что Дочь Воды вернулась… в её лице… а мы здесь боготворим Дочь Воды, – произнёс он почти извиняющимся тоном и снова повернулся к Серафине. – Я был добр к Хелис, мы все были добры к ней.

Она улыбнулась.

– Я знаю, Хранитель Протокола. Её воспоминания являются для меня неожиданным подарком, – тихо добавила она. И глядя на меня, продолжила. – Так что я знаю, насколько вы преданы семье. Мой господин Хавальд тоже это знает. И так всегда, он всегда знает больше, чем признаёт.

Почувствовав себя неловко, я откашлялся.

– Послушайте Хахмед. Всё так, как и должно быть. И я рад, что эссэра Фала и эмира нашли в вас верного друга, – я позволил себе слегка улыбнуться. – Кроме того, я обещаю, что буду больше следить за протоколом, когда меня в следующий раз официально пригласят сюда.

Он с благодарностью посмотрел на нас и снова сосредоточился на деле, хотя продолжал бросать на Серафину застенчивые взгляды.

– Мы направляемся в старую часть дворца. Туда редко впускают того, кто не член семьи. Пожалуйста, следуйте за мной.

Он пошёл вперёд, и мы последовали за ним, затем я наклонился к Серафине.

– Я не твой господин, – заметил я.

Она улыбнулась.

– Я знаю.

Лунный дворец занимал большую территорию и обладал высокими многоступенчатыми стенами, крепкими воротами и башнями – дворец и крепость одновременно. По тропинке Хахмед направился к небольшой, но очень прочной, усиленной металлическими лентами, двери, недалеко от гавани. Она находилась в углу одной из самых больших сторожевых башен, через регулярные интервалы обрамляющих стены дворца.

Между стеной и башней располагался сад с небольшим искусственным водоёмом, который должен был где-то подпитываться водой, в противном случае он бы уже давно высох. В нём плавала медлительная, странная рыба, а под небольшими финиковыми кустами располагалась скамья, на которой сидел курящий трубку и наблюдающий за нами старик. Необычно было то, что именно в этом углу оборонительная стена заросла плющом. За ним скрывалась дверь, а из-за деревьев и кустов маленького сада с этого ракурса её было не видно.

Хранитель Протокола заметил мой взгляд и улыбнулся, когда отстёгивал богато украшенный ключ с серебряной цепочки на шеи.

– Старый эмир, отец моей госпожи, посадил этот сад и установил дверь, – сообщил он нам с озорной улыбкой. – Ему надоело наказывать свою стражу, потому что молодая эссэра Фала постоянно перелезала через крепостные валы.

– Он действительно их наказывал? – с любопытством спросила Серафина, когда я наклонился, чтобы пройти через низкую дверь. Стена была толстой, и это скорее был проход или короткий туннель, больше, чем на голову ниже меня. Дальнейший путь нам преградила опускная решётка. Когда Хахмед закрыл за нами дверь, меня охватило подозрение. И, должен признать, что почувствовал облегчение, когда опускная решётка, слегка звякнув, поднялась вверх.

– Только формально, – ответил Хахмед. – Ведь охранникам не разрешается прикасаться к семье, так что же им оставалось делать? Только и информировать эмира, что его дочь снова отбилась от рук.

– Я правильно понимаю, что эссэра Фала сама носила корону? – спросила Серафина, когда мы с другой стороны стены вышли в сад. Я был рад, что снова могу выпрямиться. Здесь Хранитель Протокола остановился, чтобы запереть тяжёлую железную дверь, задвинув два тяжёлых засова и тем же ключом зафиксировав их в этом положении. Это была достойная внимания конструкция, потому что теперь тяжёлые засовы нельзя было сдвинуть с места даже с этой стороны. Он снова тщательно прикрепил ключ к цепочке на шеи, продолжив разговор.

– Нет. Она нашла себе молодого принца, который любил её. Он был родом из боковой ветви племени Дерева и готов присоединится к племени Льва. Он не хотел ничего иного, как быть эссэре Фале хорошим мужем. И ему это удалось, потому что этот союз был счастливым, а моя госпожа всё ещё скорбит по нему. Хотя он и носил корону, но все знали, кто действительно управлял судьбами людей. Эмир, пусть боги милостиво примут его душу, многое унаследовал от отца: честь и терпение. А от лисицы, как когда-то называли мою госпожу – дальновидность, принимать мудрые советы и хитрость. Вы ещё не так хорошо знаете историю нашей страны и этого города, но позвольте сказать, что прошли столетия с тех пор, как такой мудрый человек, как мой господин, эмир, правил городом, – он посмотрел на меня. – Если бы вы знали город таким, каким он был во времена моей юности, то смогли бы представить, чего достигло племя Льва всего за несколько поколений, – его лицо потемнело. – Увидеть, как его убила эта тварь… Та ночь была одновременно самым тёмным и самым светлым часом Золотого города… Если бы Глаз Газалабада не засиял так ярко для эмиры, если бы боги не совершили такое явное предзнаменование, вполне возможно, что Золотой город находился бы сегодня в страхе, волнении и панике. Неуправляемый, кроме как силой оружия, – он отвёл взгляд. – Это случилось бы не в первый раз.

Затем он тихо продолжил:

– Сюда пожалуйста, эссэри.

Когда мы пролезли через кусты розы и ступили на ещё одну широкую, мощёную дорожу, которая недалеко от конюшен вела к самим зданиям дворца, я увидел задумчивый взгляд Серафины.

– Прошу, подождите немного, – попросила она и остановилась.

Мы с Хахмедом удивлённо посмотрела на неё, потом, увидев, как она переводит дух и оглядывается по сторонам, поняли. Я заметил слёзы на её глазах.

– Это старый дворец, дворец моего отца, – тихо промолвила она. – Здесь я выросла, это место было моим домом. Вон там стояли большие конюшни, в моё время там даже находились песочные карьеры для гордых грифонов. Там я познакомилась с Джербилом, он пытался убедить одного из наездников грифонов в следующий полёт взять его с собой. Мы были детьми, и всё это произошло ужасно давно, – она застенчиво улыбнулась. – Я знаю, сколько прошло время, но здесь всё выглядит так, будто это случилось только вчера. Возможно, розы другие… но эту часть сада перепланировала моя мать… а теперь его, скорее всего, называют старым садом, – она вздохнула и закрыла глаза. – Простите, это очень странное чувство, – заметила она, снова открывая глаза.

– Сильно отличается от того времени? – с благоговением тихо спросил Хахмед. – Я имею ввиду здешнюю жизнь. То был золотой век, о котором говорят легенды?

Серафина сдержанно улыбнулась.

– Нет, Хахмед. Просто всё было иначе. Люди остаются такими же… Вот только я скучаю по тем, кого знала и любила.

Я не знал, что сказать, но Хахмед нашёл подходящие слова.

– Это тоже никогда не изменится, – сказал он и подождав мгновение, пошёл дальше. Мы молча последовали за ним, идя вдоль гравийной дорожки, пока не вышли на маленькую площадь с фонтаном.

Там Хахмед жестом подозвал патрулирующего охранника и что-то прошептал ему на ухо, после чего тот, прижав кулак к груди, низко поклонился и бросив на нас короткий любопытный взгляд, убежал.

Хахмед посмотрел на меня.

– Он уведомит эссэру Фалу, – коротко заметил он и пошёл дальше.

Он вдруг неожиданно снова стал Хахмедом, Хранителем Протокола, маленьким тощим мужчиной с жидкой бородёнкой, которого распирала гордость. Человеком, придающим себе очень уж большое значение.

Но на короткое время он показал нам другого, не скрывая своей души, когда говорил о госпоже. Этот маленький мужчина любил эссэру Фалу, и если потребуется, умрёт за неё. Я задумчиво следовал за ним, пока он шёл впереди нас по мощёной дорожке. То, кем человек казался и кем был на самом деле – всегда отличалось. Я следовал за ним с новым уважением, которое не имело ничего общего с его высокой должностью. Может к старости я во многих отношениях ослеп.

Я догнал Серафину.

– Скажи, насколько важна должность Хранителя Протокола? Она тебе знакома? – тихо спросил я.

Она посмотрела на меня загадочным взглядом.

– Насколько важен тот, кто решает, кто получит дегустатора, а кто нет и какого дегустатора? – спросила она в ответ. – Протокол – это инструмент. Если он захочет отказать кому-то в доступе, то вспомнит протокол, который, к его великому сожалению, не позволяет предоставить этому человеку аудиенцию. И в зависимости от того, что это за протокол, охранники будут обращаться с гостем более или менее заботливо, – теперь ей, казалось, стало весело. – Так было в моё время, когда этот дворец имел всего четверть сегодняшнего размера. Думаю, на протяжение столетий произошло много дополнений и улучшений, безусловно, в том числе и в области протокола. Но одно, без сомнения, осталось прежним. Он решает, кому позволить встретиться с эмирой, а кому нет. Это отвечает на твой вопрос, сержант… Хавальд?

Да, отвечает. Я вспомнил свою первую встречу с Хранителем Протокола, когда он приставил ко мне восемь солдат, в качестве почётного караула, потому что я не хотел оставить меч. Сама эссэра Фала вмешалась в нужное время, но без её вмешательства…

Интересно, куда бы меня проводили охранники?

Трава слева и справа от дороги была зелёной и сочной, несмотря на палящую жару. А неподалёку охранник в отполированных чешуйчатых доспехах отогнал в сторону свободно бродящего фазана.

Здание, куда направлялся Хахмед, было побелено в бледный пастельный тон и украшено мозаикой из пальм. Слева журчал фонтан, возле которого роскошно одетая молодая женщина, держась на приличном расстоянии, обменивалась словами с солдатом из дворцовой стражи. Под голубым, безоблачным небом сады дворца казались райский оазисом спокойствия, но и за этими стенами пастельных тонов таились опасности. Опасности другого рода, которые я был не способен различать. Казалось, Серафина угадала мои мысли и тихо рассмеялась.

– Не переживай, Хавальд. До сих пор ты хорошо справлялся и знал, как вести себя с ним. Сегодня ты обрёл друга.

Я не стал больше ничего говорить, когда Хахмед открыл дверь в постройку и повёл нас вдоль длинного прохладного коридора. Если всё так, как она говорит, то это скорее не моя заслуга, а её.

Стены здесь были на удивление толстыми, а свет падал только через люки в потолке, который тоже оказался более массивным, чем я ожидал. Здесь было прохладно, почти холодно, но это была не единственная причина почему я прозяб: этот коридор заканчивался дверью из камня, на которой был символ песочных часов – символ Сольтара. Я чувствовал, что это не святилище, но определённо место, посвящённое смерти.

Хахмед остановился перед каменной дверью и повернулся к нам.

– Лишь немногие знают это место, а ещё меньше могут войти. Моя госпожа велела проводить вас сюда, но позволила мне не входить, – он заметил мой взгляд и слегка качнул головой. – Опасности нет… Дело в том, что я хочу сохранить в памяти моего господина, эмира – пусть его душа найдёт в глазах богов милость и расположение – каким он был при жизни. Моя госпожа намного сильнее меня, она будет вас ждать, – он слегка прикоснулся к двери. – Не хочу так скоро ещё ближе подходить к царству Сольтара, – тихо сказал он и низко поклонившись, резко повернулся и быстро побежал по длинному коридору в обратном направлении.

– Теперь мне тоже не хочется знать, что именно скрывается за этой дверью, – заметила Серафина с приподнятой бровью, когда смотрела вслед маленького мужчины. – Я припоминаю сразу несколько протоколов, которые он только что нарушил.

Теперь я тоже положил руку на дверь, чувствуя холод в камне, который едва согласовывался с жарой, обычно палящей в Газалабаде.

Хотя я едва к ней прикоснулся, дверь тихо распахнулась, открывая вид на длинный зал, полы стены и потолок которого были выложены белой плиткой. Большие отполированные зеркала, которые фокусировали и распределяли свет, падающий через глубокую шахту в потолке, погружали комнату в яркий свет; только передняя стена, на которую мы смотрели, была выложена чёрной плиткой. Там, в искусной мозаики, был изображён Сольтар, который одной рукой взвешивал на ладони перо, а другой измученный труп.

Непостижимые и полные звёзд глаза бога были почти скрыты под тёмным капюшоном. Перед передней стеной стоял небольшой алтарь, на нём лежали свежие подношения. Шесть больших белых мраморных столов были расставлены по всей комнате, и каждый из этих столов имел желобки для крови, которые вели к серебряной ванне. Пахло кровью и мылом.

Два стола были заняты. Под белыми, частично испачканными кровью простынями, были видны контуры человеческих тел. Углубившись в разговор в этом странном переднем дворе в царство Сольтара, нас ждали три человека. Там стояла, одетая во всё чёрное, эссэра Фала. Её неприкрытое вуалью лицо сильно состарилось. Рядом с ней стоял уже знакомый мне пожилой мужчина с белоснежными волосами: Перин да Халат, учёный из далёких земель, личный врач Файлид и, вероятно, других членов семьи эмиры.

А также ещё один мужчина. В первый момент из-за его маленькой и полноватой фигуры и открытого любопытного выражения лица я подумал, что ему здесь не место, но на нём явно была одета мантия священника Сольтара.

Холод был не только физический, здесь определённо чувствовалась рука Сольтара и давила на души живых.

Когда они нас заметили, эссэра Фала склонила голову, врач слегка поклонился, но, к моему удивлению, ниже всех склонился служитель Сольтара.

Рядом я услышал, как Серафина издала звук, похожий на тихий стон.

– Добро пожаловать, Хавальд бей, – взял сначала слово священник смерти. Он открыто и с любопытством разглядывал нас с Серафиной. – Не бойтесь, потому что я отвечаю за то, чтобы сдерживать границы смерти, и чтобы вновь безопасно вывести вас в свет жизни. Уважайте жизнь, проявляйте почтение и благоговение перед теми, кто лежит здесь. Помните, что в конце каждый из нас предстанет перед ним, и каждую душу он проводит в царство, которым повиливает, а затем в новую жизнь, которая ждёт нас, когда мы пройдём через его священные залы.

– Слава богам, – прошептала стоящая рядом со мной Серафина.

– Слава богам, – повторил я, глядя на неё. Её глаза округлились, и я подумал, действительно ли это была хорошая идея, взять её с собой. Я также подумал, а хорошая ли это была идея, самому прийти сюда.

Я сделал широкий шаг и вошёл в комнату, Серафина последовала за мной, и каменная дверь беззвучно за нами закрылась, после чего показалось, что холод ещё усилился.

Священник подошёл к нам.

– Прошу, оставайтесь стоять так, – тихо произнёс он. – Я должен выполнить ритуал, чтобы вы могли безопасно встретиться со смертью. Ведь как только душа надёжно оказывается в залах Сольтара, смерть полностью овладевает плотской оболочкой, и даже в таких священных местах как это, смерть хватает невидимыми пальцами всё живое, – он протянул каждому из нас серебряную цепочку с чёрной жемчужиной, на которой сиял символ Сольтара. – Оденьте эту цепочку, тогда с вами ничего не случится.

Мы молча сделали, как он сказал.

Он скрестил руки на груди и закрыл глаза.

– Господин, защити от невидимой смерти тех, кто посетил твоё царство, прогони болезнь и несправедливость, удерживай яды гниения, защищай живые души в твоём царстве и благополучно верни нас обратно к свету жизни.

Он глубоко вздохнул и открыл глаза. Одно мгновение они казались чёрными, как сама ночь. Затем его губы растянулись в тонкую улыбку.

– Я обещал, поэтому с вами ничего не случится. Если вы знали тех, кто там лежат, то не горюйте по их телам. Их души свободны и находятся в безопасности, они в руках моего бога. Больше ничто не сможет их коснуться и навредить им. Никакая болезнь не в силах парализовать их, а любой недуг исчез, как будто его и не было. Если они найдут в его глазах милость, то, возможно, в этот момент свет увидит новая жизнь. Раздастся первый крик, и тот, кто когда-то был вашим любимым другом, отцом, братом, женой, сыном или дочерью, увидит свет жизни в новом уборе. Возможно, вы встретитесь с ними ещё раз и узнаете их.

Поклонившись в последний раз, он отступил, медленно прошёл к небольшому алтарю, чтобы встать там на колени.

Эссэра Фала нарушила тишину своим мягким голосом.

– Простите, Хавальд, что я попросила вас прийти сюда, но, похоже, мне нужна ваша помощь.

Я кивнул, сначала никак не мог обрести голос. Слишком явно чувствовался холод серебряной цепочки, лежащей на груди. Редко где ещё я ощущал могущество моего бога так сильно, как здесь. Он присутствовал при каждом вдохе и выдохе, словно ледяное лезвие впивалось в лёгкие. Даже моё дыхание стало здесь холодным паром.

– Если я как-то могу помочь, то помогу, – тихо промолвил я. Говорить громко здесь казалось неуместным.

– Вы освободили мою внучку Марину из рук работорговцев, верно? – спросила она, и, казалось, каждое её слово имело особый вес.

– Именно так, эссэра.

– Вы видели её голой?

Я колебался, пытаясь прочесть в её глазах, куда она клонит. В таких делах правда всегда была хорошим советником.

– Да, недолго. Я сразу же предложил ей одежду и еду.

– Вы бы узнали ее тело?

Я сглотнул. Я ещё был не настолько стар, чтобы игнорировать женские прелести.

– Возможно.

Она подала сигнал врачу, и тот подошёл к одной из лежанок и стянул простынь. К счастью, была вторая, которая покрывала мёртвую от груди до головы. Файлид отрубила голову своей сестре Ледяным Защитником, увидеть такую рану было бы для меня не впервой, но если возможно, я бы не хотел смотреть на это зрелище.

Я изучил тело. Оно принадлежало молодой женщине, всё ещё красавицы, даже после смерти, со стройными ногами и красивой грудью. Но смерти не хватает души, поэтому я быстро отвернулся. Мне казалось совершенно неприличным продолжать глазеть на эту наготу.

Учёный снова молча накинул простыню на мёртвое тело.

– Ну? – спросила эссэра Фала. – Вы узнаёте в ней мою внучку?

Я покачал головой.

– Это не она.

– Вы уверены? – спросила она со странным напряжением в голосе.

– Уверен. Ваша внучка была здесь, – я неуклюже показал на грудь, – не так… одарена.