Текст книги "Жестокая жара"

Автор книги: Ричард Касл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Лизетт Бернарден взяла трубку, голос ее показался Хит слабым и больным, но она отнесла это не на счет возраста, а на счет ужасного горя, которое ей приходилось множество раз видеть в глазах родственников убитых людей. Старушка превосходно говорила по-английски; казалось, она обрадовалась, узнав, что ей звонит дочь Синтии, лучшей подруги ее дорогой Николь. Муж как раз отправился к врачу – недавно ему поставили искусственный тазобедренный сустав – и должен был вернуться только после двенадцати. Мадам Бернарден дала Хит адрес дома на бульваре Сен-Жермен, неподалеку от улицы Дракона, и они договорились о встрече в два часа дня.

Рук и Никки заказали такси, новенький «мерседес», отправились на Левый берег и попросили водителя высадить их недалеко от дома Бернарденов, чтобы пообедать перед визитом. Рук решил перенестись в прошлое и посидеть в кафе «Два маго»[72]72
  «Les Deux Magots»– знаменитое кафе на площади Сен-Жермен, свое название получило из-за двух фигур китайских торговцев. Среди знаменитых посетителей кафе были Поль Верлен, Артюр Рембо, Эльза Триоле, Андре Жид, Пабло Пикассо, Гийом Аполлинер, Уильям Фолкнер, Эрнест Хемингуэй, Жан-Поль Сартр, Симона де Бовуар.


[Закрыть]или «Кафе де Флор».[73]73
  «Café de Flore»– кафе, расположенное на углу бульвара Сен-Жермен и улицы Сен-Бенуа, свое название получило из-за статуи богини Флоры, находившейся на другой стороне бульвара. Являлось пристанищем интеллектуальной и творческой публики, одним из символов парижской богемы. Завсегдатаями кафе были Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар.


[Закрыть]Оба заведения оказались битком набиты туристами. Даже знаменитые столики на тротуаре были окружены чемоданами на колесиках. Тогда Хит и Рук отправились в «Брассери Липп», расположенную на другой стороне бульвара; по словам журналиста, Джонни Депп рассказывал ему, что это кафе тоже некогда служило пристанищем знаменитостям вроде Хемингуэя, Пруста и Камю.

– Можешь себе представить, каково это – обслуживать экзистенциалиста? – пошутил Рук. – «Что будете заказывать, месье Камю, бифштекс по-татарски или улиток?» – «О… Какая разница?»

Хит взглянула на часы.

– Здесь час дня. В Нью-Йорке уже должен начаться рабочий день, – она набрала международный код и номер сотового Таррелла.

– Привет, – ответил детектив. – Или мне надо говорить bonjour? Я как раз собирался тебе позвонить. Как себя чувствуешь после перелета? Сбой биоритмов ощущаешь?

– У меня всю жизнь сбои биоритмов, так что я не знаю. А зачем ты хотел позвонить? – Хит достала блокнот, надеясь, что у Таррелла будут стоящие сведения.

– Сначала хорошая новость. Звонили из отдела экспертизы; на перчатке, найденной Каньеро, действительно есть следы пороха. А также частицы краски, которые, возможно, попали туда с твоей входной двери. Пигмент тот же, но они узнают это наверняка только к вечеру.

Никки, прикрыв микрофон, передала информацию Руку, затем сказала:

– Хорошо, Тэрри, теперь давай плохую новость.

– Подожди. – Из динамика донеслось шуршание, звук открываемой и закрываемой двери; когда он заговорил, послышалось эхо. Никки представила, как детектив прятался в безлюдном коридорчике в дальнем конце этажа. – Это Айронс. Он увидел, что перчатка может привести к убийце, и прогнал команду Тараканов из криминалистической лаборатории.

– Боже, только не Гинсбург.

– Все не так плохо, но почти. Капитан хочет заняться этим сам. В лаборатории еще ищут отпечатки пальцев, но, если найдут, вся слава достанется Железному человеку.

Никки рассвирепела, но постаралась говорить спокойным тоном.

– Неужели нельзя даже на один день уехать из города? – Эхо от смеха Таррелла разнеслось по коридору, и она сказала: – Послушай, с этим уже ничего не поделаешь. Спасибо за новости, и держи меня в курсе.

Официант маячил неподалеку, пока она разговаривала, и, когда он подошел, Рук спросил у Никки:

– Хочешь, я за тебя закажу?

– Нет, я сама как-нибудь справлюсь. – Она повернулась к официанту и на безукоризненном французском произнесла: – Bonjour, monsieur. Je voudrais deux petits plats, s'il vous plaît. La salade de frisée, et après, les pommes de terre a l'huile avec les harengs mariné.[74]74
  Добрый день, месье. Мне, пожалуйста, два легких блюда. Салат фризе, затем картофель с маслом и маринованной сельдью(фр.).


[Закрыть]

Ошеломленный Рук пробормотал: «Deux»[75]75
  То же самое(фр.).


[Закрыть]и вернул меню официанту.

– Ух ты, а я и не знал.

– Уже не в первый раз.

– Ты полна сюрпризов.

– Мне всегда нравился французский. В выпускном классе меня даже освободили от занятий и экзамена. Но полезнее всего погружение в среду и общения с носителями языка.

– А когда же ты успела с ними пообщаться?

– В колледже; я провела один семестр за границей. Основную часть времени жила в Венеции, но мы с Петаром на месяц задержались в Париже, прежде чем я вернулась в Северо-Восточный.

– Ах, с Петаром. Может, оставить ему стул?

– Боже мой, когда же ты наконец успокоишься? Знаешь, что я тебе скажу? Ревность – это совершенно непривлекательно.

– Ты же знаешь, что я не ревнив.

– Ах да, я и забыла. Ну-ка, давай пройдемся по списку твоих фобий: Петар, Дон, Рэндалл Феллер…

– Нет, последний не в счет. Одно имя чего стоит. Рэнди Феллер? И вообще, я просто так сказал.

– Мне кажется, что ты слишком много «просто так» говоришь.

Рук нахмурился, перебирая столовые приборы, поиграл вилками в чехарду и наконец заговорил:

– Ты назвала троих. Это все?

– Рук, ты серьезно спрашиваешь, сколько мужчин было в моей жизни? Потому что если да, то это не предмет для болтовни за ланчем. Это важно для наших отношений. Это означает, что нужно говорить друг с другом. Много-много говорить. И если ты готов приступить к этому разговору прямо сейчас, то я хочу спросить одно: сколько сюрпризов ты в состоянии выдержать за сорок восемь часов?

Он заметил приближавшегося официанта и ответил:

– Знаешь, что я думаю? По-моему, нам сейчас надо расслабиться и получить удовольствие, поедая ту абракадабру, которую ты заказала.

– Merveilleux,[76]76
  Замечательно(фр.).


[Закрыть]– ответила Никки.

Месье и мадам Бернарден встретили их в холле просторной квартиры, занимавшей два верхних этажа шестиэтажного дома. Несмотря на то что Левый берег пользовался репутацией богемного района, в этой части бульвара Сен-Жермен веяло богатством, не выставлявшимся напоказ и прятавшимся за фасадами эпохи Людовика XV. Первые этажи особняков занимали дорогие магазины. В этом районе легче было найти винный бутик или ателье, чем сделать татуировку или депиляцию. Супруги, которым уже перевалило за восемьдесят, выглядели типичными жителями богатого квартала. Оба были одеты дорого и со вкусом: она – в черный кашемировый пуловер и сшитые на заказ брюки, он – в темно-коричневый жилет и вельветовый пиджак цвета жженого сахара. Конечно, это был не бархатный смокинг, но и не куртка от спортивного костюма.

Лизетт приняла купленный Никки по дороге маленький букет белых лилий со смесью благодарности и грусти при виде цветов, символизирующих траур. Эмиль хрипло, с сильным акцентом произнес:

– Сюда, пожалуйста.

Они последовали за хозяином в гостиную, а хозяйка ушла искать вазу. Все сели, и Эмиль извинился за свою неловкую походку – недавно перенес операцию по замене тазобедренного сустава. Лизетт вернулась с цветами и поместила их на столик в углу, где стояла фотография дочери, окруженная букетами. Хит показалось, что точно такой же портрет она видела в выпускном альбоме Консерватории Новой Англии.

– Спасибо за то, что согласились встретиться с нами сегодня, – заговорила Никки по-французски. – Я понимаю, как вам сейчас тяжело, и мы вам искренне сочувствуем.

Старики, сидевшие напротив них на диване, крепко взялись за руки. Оба они были такими же худенькими и маленькими, как сама Николь, но после потери единственного ребенка как будто сжались еще больше и походили на двух птичек.

Они поблагодарили Никки, и Эмиль предложил продолжить разговор по-английски, поскольку оба они бегло говорили на этом языке и видели, что Рук тоже хочет принимать участие в беседе. Хозяин, прихрамывая, обошел кофейный столик и разлил по бокалам «Шоре-ле-Бон»; рядом было приготовлено небольшое блюдо с маленькими пирожными и печеньем. После скромного тоста все пригубили вино, затем Лизетт поставила бокал на столик и пристально посмотрела на Никки.

– Прошу прощения за то, что не свожу с вас глаз, но вы так похожи на свою мать. Для меня так странно сейчас смотреть на вас – вы занимаете то же самое кресло, в котором когда-то любила сидеть Синтия. У меня такое чувство, будто время… как же это сказать…

– Повернуло вспять, – подсказал ей муж, и оба заулыбались и одновременно кивнули. – Мы так любили Синди – но вы ведь наверняка сами об этом знаете.

– Наоборот, все это для меня совершенная новость. Я никогда не видела вашу дочь, моя мама даже не упоминала ее имени.

– Как странно, – пробормотала Лизетт.

– Согласна. Может быть, в какой-то момент мама и Николь поссорились? Не было ничего такого, из-за чего они могли отдалиться друг от друга?

Бернардены переглянулись и покачали головой.

– Au contraire,[77]77
  Напротив(фр.).


[Закрыть]– произнес Эмиль. – Насколько нам известно, их дружба всегда была крепкой, они никогда не ссорились.

– Простите меня, если этот разговор вам неприятен, но я считаю, что убийство Николь каким-то образом связано со смертью моей матери, и мне нужно узнать как можно больше об их отношениях. Я надеюсь, что это поможет мне найти убийцу.

– Они были как сестры, – сказал Эмиль. – Но при этом оставались очень разными.

– Но на этом и основана дружба, – продолжила Лизетт. – Противоположности прекрасно дополняют друг друга. Наша Николь… она всегда была esprit libre.

– Свободолюбивой, – перевела Хит для Рука, и тот кивнул, как будто понял фразу без перевода.

– В детстве мы с ней намучались, – рассказывал Эмиль. – С того дня, как она научилась ходить, она всегда стремилась все испытать, не боялась риска. Всюду забиралась, перепрыгивала через препятствия. Как в этом современном городском виде спорта. Я забыл, как он называется.

– Паркур,[78]78
  Паркур– искусство перемещения и преодоления препятствий, как правило, в городских условиях.


[Закрыть]– напомнила жена. – Когда ей было семь лет, она получила сотрясение мозга. О, mon Dieu,[79]79
  Боже мой(фр.).


[Закрыть]мы были просто в ужасе. Мы подарили ей на день рождения роликовые коньки, которые она просила. И через неделю наша маленькая сорвиголова решила прокатиться на них по ступеням спуска в le Metro.

Муж покачал головой при этом воспоминании и, показывая на себе, принялся перечислять полученные Николь травмы:

– Сотрясение мозга. Выбитый зуб. Сломанное запястье. – Тут Хит и Рук переглянулись, одновременно вспомнив старый шрам на руке убитой. – Мы думали, что с возрастом она избавится от всего этого, но ее любовь к приключениям, ко всему необычному в подростковом возрасте лишь усилилась.

– Мальчики, – вступила Лизетт. – Мальчики, мальчики, мальчики. Вся ее энергия уходила на парней и вечеринки.

– И «Битлз», – презрительно фыркнул Эмиль. – И благовония.

Рук поерзал в антикварном кресле, а родители углубились в воспоминания о жизни дочери в шестидесятые. Никки понимала, что это займет немало времени, однако не пыталась прервать стариков. Казалось, для них было важно рассказать ей историю Николь – особенно теперь, когда ее не стало. Но их рассказ дал Никки то, что ей было нужно: не просто возможность узнать биографию жертвы для продолжения расследования, но и шанс проникнуть в незнакомое прошлое, узнать новое о матери и ее мире. В эти минуты, когда родители лучшей подруги Синтии делились с ней воспоминаниями, Никки ощутила такую полноту существования, какую прежде ей не доводилось испытывать. Это было чувство глубокой связи с вещами, которых она так долго стремилась избегать. Она подумала, что если Лон Кинг после этого не восстановит ее на работе, то может отправляться к дьяволу – как психоаналитику ему грош цена.

Мадам Бернарден сказала:

– Мы не знали, что Николь будет делать со своей жизнью, до тех пор, пока она не обнаружила у себя любовь к скрипке.

– И именно в консерватории она познакомилась с матерью Никки, – вставил Рук, пытаясь прервать нить воспоминаний.

– Это было самое лучшее, что когда-либо происходило с нашей девочкой, – подхватил Эмиль. – Она полностью отдалась учебе в Бостоне, развитию таланта и в то же время встретила подругу с противоположным характером, которая помогла ей обрести душевное равновесие.

– Николь в этом нуждалась, – согласилась его жена. – И еще я считаю, что – простите, если это вас как-то задевает, Никки, – что наша Николь помогла вашей матери раскрыться, ведь та слишком серьезно относилась к жизни. Она была такой целеустремленной, думала только о долге, о работе, практически никогда не разрешала себе расслабиться и развлечься. – Она помолчала. – Я вижу, что вам неловко от этого разговора, но здесь нет ничего страшного. Мы ведь, в конце концов, говорим не о вас, а о вашей матери.

– Хотя меня никак не оставляет чувство, будто это она сейчас сидит напротив, – добавил Эмиль, отчего Никки смутилась еще больше; в этот момент, к счастью, в разговор вступил Рук, размахивая своим «непарным носком».

– Именно это и кажется мне очень странным, – начал он. – Синтия – то есть Синди – обладала такой энергией и целеустремленностью, она так много работала для того, чтобы стать пианисткой высшего класса. Я видел запись ее концерта; она играла потрясающе.

– Да, – одновременно произнесли старики.

Рук в жесте недоумения воздел руки к небу.

– Что же с ней случилось? Когда она приехала сюда летом семьдесят первого, что-то изменилось. Произошло какое-то важное событие. Мать Никки не бросила играть на пианино, однако, по-видимому, отказалась от своей мечты. В Штатах перед ней открывались широкие возможности, но она даже не вернулась, чтобы рассмотреть предложения. И вот мне интересно, что же могло отвлечь такую серьезную молодую женщину от ее цели?

Подумав несколько секунд, Лизетт ответила:

– Ну, как я понимаю – и вы наверняка со мной согласитесь, – молодым людям свойственно меняться. Для некоторых трудности, через которые необходимо пройти ради достижения цели, оказываются невыносимыми. В этом нет ничего зазорного.

– Разумеется, нет, – подхватил Рук. – Я совершенно с вами согласен, Париж – чудесный город, однако отказаться от цели всей жизни после трехнедельных каникул?

Лизетт повернулась к Никки, чтобы ответить.

– Я бы не сказала, что ваша мать отказалась от цели. Скорее, она решила сделать перерыв в тяжелой работе и наслаждаться жизнью. Путешествия, посещения музеев. Она обожала новые рецепты. Я научила ее готовить кассуле[80]80
  Кассуле– густое рагу с мясом и белой фасолью, популярное в южной Франции.


[Закрыть]с тушеной утиной ножкой.

– Она готовила его для меня! – воскликнула Никки.

– И каково ваше мнение о моих кулинарных способностях? – улыбнулась Лизетт.

– Три звезды по рейтингу Мишлена.[81]81
  Красный гид Мишлен– наиболее известный и влиятельный из ресторанных рейтингов. Гид выпускается с 1900 года и имеет трехзвездочную систему оценки ресторанов.


[Закрыть]Ваше кассуле всегда было особым угощением и подавалось только по праздникам.

Лизетт радостно захлопала в ладоши, но Никки уже видела, что хозяева устали от визита, а ей еще нужно было задать несколько важных вопросов. Такие же вопросы она уже много лет задавала родителям убитых людей.

– Я не хотела бы злоупотреблять вашим временем, но мне нужно узнать некоторые подробности жизни Николь.

– Разумеется, вы дочь своей матери, но все-таки работаете в полиции, n'est-ce pas?[82]82
  Не так ли?(фр.)


[Закрыть]– сказал Эмиль. – Конечно, если это поможет вам выяснить, что произошло с cher Nicole…[83]83
  Дорогой Николь(фр.).


[Закрыть]– У него перехватило дыхание, и муж с женой снова взялись за руки.

Детектив Хит начала с работы Николь Бернарден. Она спросила, не было ли у нее неприятностей вроде конкурентов или финансовых проблем. Ответ был отрицательный, так же как и на второй вопрос о проблемах в личной жизни в Париже и Нью-Йорке: мужчины, друзья, любовные треугольники.

– Какое у нее было настроение, когда вы разговаривали в последний раз?

Месье Бернарден посмотрел на жену и спросил:

– Помнишь тот звонок?

Та кивнула и повернулась к Никки.

– Николь была не такой, как всегда, разговаривала кратко и сухо. Я спросила, все ли у нее в порядке, и она ответила, что да, и больше не хотела говорить об этом. Но я поняла, что она взволнована.

– Когда вы с ней говорили?

– Три недели назад, – ответила Лизетт. – Это тоже было необычно. Николь всегда звонила по воскресеньям, чтобы дать знать, что у нее все в порядке. Но последние несколько недель она молчала.

– Во время этого разговора она не упоминала, где находится?

– В аэропорту. Я знаю, потому что, когда начала расспрашивать ее о проблемах, она оборвала меня и сказала, что опаздывает на посадку, – при этом воспоминании старушка нахмурилась.

Рук спросил:

– У вашей дочери была квартира в Париже?

Никки надеялась, что им удастся осмотреть жилище Николь – с разрешения родителей, разумеется. Но оказалось, что квартиры в Париже у женщины не было.

– Когда Николь приезжала в город, то всегда останавливалась у нас, в своей прежней комнате.

– Вы не возражаете, если я ее осмотрю? – спросила детектив Хит.

Спальня Николь Бернарден давно была переоборудована и превращена в мастерскую Лизетт: повсюду были разложены и расставлены незаконченные акварельные натюрморты с цветами и фруктами.

– Простите за беспорядок, – извинилась хозяйка, хотя в этом не было никакой необходимости. В комнате было убрано, все разложено по своим местам. – Я не знаю, что вы ищете. Николь держала в этом шкафу немного одежды и обуви. Можете взглянуть.

Никки открыла дверцы антикварного шкафа, ощупала карманы нескольких костюмов, но ничего не обнаружила. Ничего не нашлось ни в туфлях, ни в единственной пустой сумке, висевшей на медном крючке.

– Все остальные ее вещи лежат здесь, – продолжала Лизетт, отодвигая мольберт и указывая на большой ящик внизу встроенного шкафа.

Открыв ящик, Никки обнаружила точно такой же порядок, как и во всей квартире. Чистое белье, бюстгальтеры, носки, шорты, футболки – все аккуратно сложенное – хранилось в прозрачном пластиковом контейнере. Хит опустилась на колени, открыла крышку и перебрала вещи, затем тщательно сложила все и вернула на место. Рядом с контейнером стояла пара кроссовок и лежал велосипедный шлем. Она осмотрела их, но ничего не нашла.

– Благодарю вас, – произнесла она, закрыв ящик и ставя мольберт обратно, туда, где на ковре остались отметины от его ножек.

Когда они вернулись к сидевшему в гостиной Эмилю, Рук спросил:

– У Николь здесь не было компьютера? – Мадам Бернарден покачала головой, и он продолжал: – А как насчет почты? Ей сюда не приходили какие-нибудь письма?

– Нет, никаких писем не было.

Но Хит и Рук заметили, что лицо его при этом помрачнело.

– Мне кажется, вы не уверены насчет почты, – сказала Никки.

– Нет, я совершенно уверен в том, что никаких писем она здесь не получала. Но ваш вопрос напомнил мне о том, что недавно какой-то человек тоже интересовался этим.

Хит вытащила блокнот и окончательно превратилась из гостьи в полицейского.

– Кто вас об этом спрашивал, месье Бернарден?

– По телефону. Дайте мне подумать. Он произнес имя так быстро. С американским акцентом… и, по-моему, он сказал… Сикрест, да, мистер Сикрест. Сказал, что он деловой партнер моей дочери. Назвал меня по имени, и у меня не было причин сомневаться.

– Разумеется. И о чем конкретно спросил вас этот мистер Сикрест?

– Он волновался насчет того, что некую посылку, предназначенную для Николь, могли ошибочно отправить сюда. Я сказал ему, что к нам не поступало никаких посылок.

– Он не описал эту предполагаемую посылку, не сообщил, что в ней могло быть? – спросил Рук.

– Гм, нет. Как только я ответил, что мы ничего не получали, он быстро попрощался и повесил трубку.

Хит принялась расспрашивать его о голосе звонившего – возраст, акцент, тембр, – но старик не смог сказать ничего определенного.

– Вы помните, когда именно это произошло?

– Да, несколько дней назад. В воскресенье. Вечером. – Хит записала, и он спросил: – Вы считаете этот звонок подозрительным?

– Трудно сказать, но мы все проверим. – Никки протянула ему свою визитку. – Если вспомните что-нибудь еще и особенно если кто-нибудь начнет снова расспрашивать вас о Николь, пожалуйста, позвоните по этому номеру.

– Очень приятно было с вами познакомиться, Никки, – произнесла Лизетт.

– Мне тоже, – ответила Хит. – Вы позволили мне заглянуть в незнакомую прежде часть жизни моей матери. Жаль, что от нее мне не удалось в свое время узнать больше.

Мадам Бернарден поднялась.

– Знаете, Никки, я хотела бы, чтобы вы взглянули на одну вещь. Возможно, она покажется вам интересной. Excusez-moi.[84]84
  Извините(фр.).


[Закрыть]

Хит снова села, и, пока Лизетт не было, Эмиль долил вина в бокалы, хотя из них почти не пили.

– Мои родители познакомились, когда мама играла на коктейле в Каннах, – произнесла Никки. – Отец сказал, что она зарабатывала на жизнь игрой на вечеринках и уроками фортепиано. Может быть, она начала заниматься этим здесь, в то лето, когда останавливалась у вас?

– О да. С гордостью могу сказать, что я был ей полезен в поисках работы.

– Вы были связаны с музыкальным миром? – спросила она.

– Никоим образом, разве что пел в ванной, – улыбнулся он. – Нет-нет, я тогда занимался коммерческим и корпоративным страхованием. На этой почве познакомился с одним владельцем инвестиционного банка – он был американцем, но жил в Париже; вскоре он стал другом нашей семьи. Николь его так обожала, что называла Oncle Тайлер.

– Дядя Тайлер, – перевел Рук.

– Превосходно, – сказал Эмиль и подмигнул Никки.

Та, повинуясь какому-то инстинкту, спросила фамилию этого «дяди».

– Тайлер Уинн. Очаровательный человек. За последующие годы он множество раз помогал мне в поисках клиентов. У него были обширные связи с международными инвесторами, и он знал всех крупных парижских бизнесменов. Великодушие Тайлера распространялось не только на меня. Нет-нет. Когда Николь приезжала на каникулы из Бостона, он находил ей подработку в качестве учительницы музыки у детей богатых людей. Для нее это было полезно, и платили очень хорошо.

– И еще это не позволяло ей ввязываться в неприятности, – добавил Рук.

Эмиль поднял указательный палец.

– Самое главное.

Никки подсчитала в уме и спросила:

– Итак, этот Тайлер Уинн также находил клиентов для моей матери в то лето?

– Именно. Синди оказалась такой хорошей учительницей, что вскоре у нее отбою не стало от клиентов. Тайлер рекомендовал ее знакомым, за одной работой следовала другая. Клиенты, у которых были загородные дома, даже предлагали вашей матери ехать вместе с семьей на les vacances,[85]85
  Каникулы(фр.).


[Закрыть]чтобы их дети могли продолжать обучение. Неделя в Портофино, неделя в Монте-Карло, потом Цюрих или Амальфийское побережье. Проезд, отдельная комната, питание, все высшего класса. Неплохо для девушки, которой всего двадцать один, да?

– Если только она не собиралась посвятить жизнь совершенно другому занятию, – возразила Никки.

– Ах, Никки, вы снова напомнили мне свою мать. Вы очаровательны, но долг для вас превыше всего. – Он отпил вина. – Вспомните, что сказал один из наших философов: «В человеческом сердце происходит непрерывная смена страстей, и угасание одной из них почти всегда означает торжество другой».[86]86
  Ф. де Ларошфуко. Максимы и моральные размышления. (Пер. Э. Линецкой)


[Закрыть]

Поиски, казалось, придали Лизетт сил, и она быстро вошла в комнату, держа в руках шкатулку для сувениров, размером примерно с обувную коробку. Шкатулка была отделана бордовым шелком с белым узором, в петли продеты бордовые ленты.

– Вижу, я ходила слишком долго. Эмиль опять цитировал «Максимы», – произнесла она, подойдя к Никки. – В этой коробке – старые фотографии Синтии, где она снята вместе с Николь, есть фото из ее путешествий. Синди всегда писала нам и присылала фотографии. Если вы не против, я сейчас не буду просматривать их с вами. Для меня это слишком тяжело, – и она протянула коробку. – Пожалуйста.

Никки с нерешительным видом взяла шкатулку.

– Спасибо, мадам Бернарден. Я буду обращаться с ними бережно и верну вам завтра.

– Нет, Никки, оставьте это себе. Мои воспоминания хранятся здесь, – она положила руку на сердце. – Ваши – в этой шкатулке, и вам еще предстоит встретиться с ними. Надеюсь, они помогут вам стать ближе к матери.

Никки боролась с собой. Несмотря на то что, по ее словам, предвкушение удовольствия было для нее лучше самого удовольствия, ей безумно хотелось сорвать крышку с коробки прямо в такси по дороге в отель. Но она держалась. Страх потерять в машине хотя бы одну фотографию оказался сильнее снедавшего ее любопытства.

Рук оставил Хит наедине с коробкой. Он отправился на поиски какого-нибудь маленького бара, где можно было бы прямо у цинковой стойки выпить двойной эспрессо – близился вечер, и Рук нуждался в очередной дозе кофеина. Никки осталась в номере осматривать неожиданное сокровище, полученное от Бернарденов. Рук вернулся в отель полчаса спустя с ледяной банкой ее любимой апельсиновой минеральной воды «Санпеллегрино» и обнаружил Никки сидящей на кровати; вокруг нее аккуратными рядами, словно лучи солнца, были разложены фотографии и открытки.

– Нашла что-нибудь полезное?

– Полезное? – повторила она. – Трудно сказать, что полезно, а что – нет. Интересное? Все интересно. Посмотри на это. Она была такой красавицей, – Никки показала ему легкомысленное фото матери – та смеялась, обнимая гондольера под мостом Вздохов в Венеции. – Переверни, прочти надпись.

Рук перевернул фотографию и прочитал вслух:

– «Дорогая Лизетт, вздохните!»

– Моя мама была просто куколкой, правда?

Он вернул фото Никки.

– Я не настолько глуп, чтобы отвечать на подобные вопросы относительно твоей матери. По крайней мере, до тех пор, пока нас не пригласят в шоу Джерри Спрингера.[87]87
  Основными действующими лицами шоу являются гости, желающие обсудить свои личные проблемы. Оно затрагивает скандальные темы: супружеская измена, различные сексуальные отклонения, психические расстройства и т. д. «Шоу Джерри Спрингера» регулярно подвергается критике за грубость и насилие, обвиняется в дурном вкусе и низком интеллектуальном уровне.


[Закрыть]

– По-моему, ты мне только что ответил.

Рук присел на край кровати, осторожно, чтобы не рассыпались фотографии.

– Так какой вывод ты сделала из всего этого?

– Главным образом, что она прекрасно проводила время. Знаешь, бывает, когда смотришь фото богатых и знаменитых людей Европы в «Vanity Fair» и «First Press», представляешь себе, каково это – оказаться на их месте. Моя мама вела именно такую жизнь. Она не перегружала себя работой, не брала одновременно нескольких учеников. Посмотри на эти снимки.

Никки разложила фотографии, как карты, одну за другой, и каждая изображала Синтию на фоне шикарного пейзажа: на огромной лужайке загородного особняка, напоминавшего аббатство Даунтон;[88]88
  «Аббатство Даунтон»– британский телесериал, действие которого происходит в английском поместье в начале XX в.


[Закрыть]у сверкающего фортепиано, возле окна, из которого открывался вид на скалистое средиземноморское побережье; на террасе замка, занимающего вершину холма, с панорамой Флоренции на заднем плане; в Париже с китайской или японской семьей, под маркизой с эмблемой Большого театра и так далее.

– Очевидно, для нее место учительницы музыки на полном пансионе было чем-то вроде волшебного сна, от которого, увы, в конце концов просыпаешься; но в этот момент появляется дворецкий и забирает твои чемоданы.

Здесь были фото Николь и других девушек такого же возраста, снимки матери Никки с ее бойфрендами в разных европейских городах; все они широко улыбались и делали комичные жесты, как ведущие телешоу «Цена удачи», – очевидно, это считалось у них своеобразной шуткой. Но Никки смотрела только на мать, изучала историю ее путешествий по Франции, Италии, Австрии и Германии. На нескольких снимках она была запечатлена в компании своих нанимателей. Большинство «патронов» Синди выглядели как настоящие богачи – они с хозяйским видом красовались на подъездных дорожках вилл, в частных парках; здесь попадались и традиционные фото: мамы, папы и нетерпеливые юные музыканты в «бабочках» или измятых платьицах перед роялем «Стейнвей». На всех этих семейных фотографиях обязательно присутствовал один человек – высокий, привлекательный мужчина, и мать Никки почти всегда стояла рядом с ним.

– Что это за подделка под Уильяма Холдена?[89]89
  Уильям Холден(1918–1981) – американский актер, лауреат премии «Оскар».


[Закрыть]– спросил Рук, постучав пальцем по снимку Синтии и неизвестного на фоне Лувра.

Он был старше матери Никки лет на двадцать и действительно обладал мужественной внешностью исполнителя главных ролей.

– Не знаю. В его лице есть что-то знакомое, но я не могу вспомнить, где его видела. – Она выхватила у Рука фото и положила обратно, на нужное место.

– Эй, полегче. – Он снова взял снимок. – Может быть, ты его путаешь с Уильямом Холденом… Или с кем-то еще?

– С кем, например? – Никки попыталась вырвать фото, но Рук увернулся. Она фыркнула: – Совершенно не похож на Холдена.

– А по-моему, очень даже похож. Они оба похожи – на Уильяма Холдена и Одри Хепберн. Прямо с постера к фильму «Париж, когда там жара».[90]90
  «Париж, когда там жара»– романтическая комедия с Уильямом Холденом и Одри Хепберн в главных ролях.


[Закрыть]– Он поднес фото к ее лицу. – Сама посмотри. Его мужественная, хотя и несколько потрепанная внешность, отлично сочетается с ее утонченностью и кажущейся невинностью, под которыми скрывается настоящая тигрица. А знаешь, это почти что про нас с тобой.

Никки отвела взгляд.

– На этих снимках нет никакой жары. Он слишком стар для нее.

– А знаешь, я догадался, кто это, – продолжал он. – Это тот самый Oncle Тайлер, который подбрасывал ей учеников. Точно, это Тайлер Уинн. Разве я не прав?

Не ответив, Хит взяла из стопки очередную фотографию и поднесла ее к свету.

– Смотри, здесь только одна мама, снято в Париже.

Надпись на обороте, поставленная в ателье, гласила: «май 1975». Мать Никки в комичной позе балансировала на одной ноге, прикрыв глаза рукой от солнца, как будто всматривалась в будущее. Снимок был сделан перед собором Парижской Богоматери.

– Мне нужно пойти туда, – заявила Никки. – Сейчас же.

Они оставили шкатулку в сейфе отеля и на такси отправились на остров Сите. Опустились сумерки, и серые каменные стены гигантского здания заливал белый свет прожекторов, придавая еще более жуткий вид сидевшим наверху горгульям.

Рук прекрасно понимал, в чем дело; слова были не нужны. Они вышли из такси и молча поспешили вперед, обогнули группу туристов, окруживших уличных жонглеров с пылающими жезлами, и добрались до нужного места – центра площади перед собором. Остановились, пропуская вереницу старшеклассников, затем приблизились к небольшой металлической пластине, вмонтированной в булыжную мостовую. Блестящий медный круг, украшенный звездой с восемью лучами, за долгие годы был вытерт до блеска. Именно на этом месте сфотографировалась мама Никки. Хит вытащила из кармана снимок, чтобы подготовиться, затем сделала то, ради чего приехала сюда. Почти через тридцать пять лет Никки Хит шла по следам своей матери. Она подняла ногу, прикрыла рукой глаза, повторяя нелепую позу, и Рук щелкнул своим айфоном.

На этом месте находился знаменитый «нулевой километр», начальная точка, от которой отсчитывается протяженность дорог, проходивших через столицу. Говорили, что именно здесь начинаются все пути. Никки надеялась, что так оно и было. Она не знала лишь, куда приведет ее этот путь.

Они ужинали в ресторане «Mon Vieil Ami», всего в десяти минутах ходьбы от собора, на острове Сен-Луи. За ужином говорили о визите к родителям Николь. Рук с презрением отверг версию Лизетт и Эмиля насчет того, что Синди якобы решила отдохнуть от серьезных занятий.

– А у тебя есть теория получше? – усмехнулась Никки. – В ней, наверное, фигурируют НЛО, внутричерепные зонды, стирающие память вспышки и люди в темных костюмах?

– Знаешь, мне очень обидно, когда ты высмеиваешь мой нестандартный подход к расследованию убийств. Поправляй меня, если это так уж необходимо, но поправляй деликатно. Я нежен, как олененок.

– Отлично, Бэмби, – засмеялась Никки. – Но не надо смотреть в меню, оленину здесь подают только по определенным дням.

Когда они сделали заказ, Рук снова вернулся к интересовавшей его теме.

– Все равно это «непарный носок», – продолжил он. – Если человек, не жалея сил и времени, готовится к концертной карьере и собирается посвятить ей целую жизнь, то не бросит все просто так. Это как если бы атлет, мечтавший об Олимпийских играх, взял и ушел прямо от стартовых колодок и сделался личным тренером. Работа неплохая, но после стольких лет подготовки, стольких жертв?