Текст книги "Жестокая жара"

Автор книги: Ричард Касл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

– Да, это было одно. А не другое.

Психоаналитик ждал. И ждал. Тишина давила.

– Что вы имеете в виду? – пробормотала Никки.

– Я не могу ответить на ваш вопрос. Все, что я могу сделать, это спросить: на кого вы злились на самом деле? И кому было бы больнее всего, если бы вы переспали с Доном? – Он улыбнулся и взглянул на часы у нее за спиной. – Наше время подошло к концу.

– Уже? – Пока психолог собирал бумаги и складывал их в папку, Никки спросила: – Итак?

– Столько лет, столько приемов, и в итоге копы всегда спрашивают одно и то же: «Итак?» – Он снова улыбнулся. – Никки, вам приходится справляться с огромной болью потери; большинству людей не доводилось испытывать таких травм за всю свою жизнь.

В горле у нее пересохло.

– Но, несмотря на это, я вижу, что вы обладаете на удивление гибкой психикой, и, на мой взгляд, вы сильная, развитая, уравновешенная личность. Одна из тех, кто, по словам Хемингуэя, сохраняет «достоинство под давлением обстоятельств».[64]64
  Хемингуэю принадлежит высказывание: «Смелость – это достоинство под давлением обстоятельств».


[Закрыть]Вы гораздо здоровее психически, чем большинство моих пациентов.

– Спасибо.

– Поэтому я думаю, что вас обрадуют мои рекомендации: возвращение к работе после недельного отдыха.

– Но как же мое расследование?..

– Никки, подумайте, через что вам пришлось пройти. Вам нужно время, чтобы снова обрести душевное равновесие. Достоинство под давлением обстоятельств дается нелегко. – Доктор взял ручку и написал что-то на ее документах. – Итак, я рекомендую семь дней оплаченного отпуска. – Он щелкнул ручкой. – Кроме того, я считаю, что было бы хорошо попытаться восстановить разорванные отношения, связанные с этой психической травмой.

– Вы имеете в виду Рука?

– Это было бы очень неплохо. – Он закрыл папку. – Встретимся через неделю для повторной беседы.

– Вы хотите сказать, что продлите больничный, если я не…

– Встретимся через неделю. Тогда и посмотрим, что делать.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

На экране высветилась надпись: «Двадцатый участок». Хит отошла от кассы, пропуская следующего покупателя, и нажала на кнопку «Ответить».

– Хит.

– Тараканы, – одновременно откликнулись Таррелл и Каньеро.

– Ух ты, стереозвук.

– Гм, на самом деле до таких технологий еще далеко, – возразил Таррелл. – К несчастью, у тебя монофонический динамик.

– Ты вечно все испортишь, – буркнул Каньеро. – Детектив Шон Таррелл, где нет места веселью.[65]65
  «Где нет места веселью»– фраза, популярная среди студентов Чикагского университета, которые известны серьезным отношением к учебе и не увлекаются вечеринками.


[Закрыть]

– Вы звоните для того, чтобы проверить на мне утреннюю подборку шуточек? Тогда у меня для вас новость. Говард Стерн[66]66
  Говард Стерн(р. 1954) – популярный американский теле– и радиоведущий, юморист.


[Закрыть]пока еще жив.

Каньеро перешел к делу:

– Звоним, чтобы сообщить тебе последние новости насчет того такси, которое ты расстреляла; мы решили, что делиться с тобой сведениями не запрещено. Может, мы не вовремя?

– Конечно, вовремя. Я как раз покупаю себе новый коврик. В прихожую.

– Послушай, тебе не нужна помощь в уборке? – поинтересовался Каньеро. – Просто у Таррелла в последнее время нет никакой личной жизни… – оба рассмеялись, и он продолжил: – А если серьезно, мы можем заглянуть к тебе после работы.

– Спасибо, очень мило. Но я сегодня весь день провела с тряпкой и щеткой в руках. Все нормально. Что у вас за новости?

Криминалисты только что прислали предварительный отчет, и Тараканы сообщили, что в машине найдено множество отпечатков, которые исследуются на предмет совпадений. Для ускорения процесса Феллер съездил домой к таксисту и снял отпечатки у него, чтобы их исключить. Насчет остальных «пальцев» Тараканы не питали особых надежд.

– Думаю, основная масса принадлежит охотникам за запчастями, – сказал Каньеро. – Боже мой, эта машина выглядит так, как будто ее обглодал косяк пираний.

– Забрали даже видеорегистратор с приборной панели и жесткий диск, так что изображения убийцы не будет.

– Много крови на сиденьях? – с надеждой спросила Хит.

– На каких сиденьях? – усмехнулся в ответ Таррелл.

– Он еще на свободе, детектив Хит. Будь осторожна.

Она сунула телефон в карман; оказалось, что продавец уже выбил чек на ее покупку – турецкий коврик размером метр на два, рисунком и цветом напоминавший тот, который пришлось выбросить. Никки заплатила, и продавец спросил:

– Доставка вам не нужна? Сейчас мы уже закрываемся, но можем привезти его вам завтра, прямо с утра.

Хит улыбнулась и закинула сверток на плечо.

– Здесь всего три квартала.

Было восемь вечера, и последние лучи заходящего солнца освещали небо в западном конце 23-й улицы. Зажглись огни в витрине благотворительного магазина,[67]67
  Благотворительный магазин – розничный магазин, в котором продаются бывшие в употреблении или неподошедшие новые вещи, отданные людьми бесплатно; прибыль идет на благотворительные цели.


[Закрыть]и Никки остановилась, чтобы рассмотреть понравившуюся лампу. Она решила прийти утром, когда магазин откроется, и взглянуть на вещь еще раз. В блестящем медном основании лампы отразилось какое-то движение. Никки резко обернулась.

Никого. Она снова повернулась к витрине и едва не задела ковром проходившего мимо разносчика листовок с пачкой бумажек, рекламирующих мужские костюмы. Никки вздохнула с облегчением – ей все-таки удалось избежать сцены, уместной только в фильме «Три балбеса»,[68]68
  «Три балбеса»– американский комедийный сериал (1934–1959).


[Закрыть]– и завернула за угол, на Лексингтон-авеню. Возможно, на нее повлияло предостережение Каньеро насчет того, что убийца еще на свободе, а может быть, взяла верх инстинктивная осторожность. Магазины с освещенными витринами закончились, начались жилые дома, и Хит решила поймать такси. Идя по краю тротуара, Никки подняла руку, но мимо проехали только два такси, и оба были заняты, так что, миновав Восточную 22-ю, она опустила руку – идти оставалось всего два квартала.

Пройдя половину расстояния до 21-й улицы, она услышала визг шин, сердитый гудок и женский голос: «Идиот, куда прешься на красный?!» Никки обернулась, но увидела лишь задние огни автомобиля, исчезавшие на западе, и серебристое свечение небоскреба Крайслер-билдинг, расположенного в миле к северу. Она пошла дальше, но в памяти уже воскресали события минувшей ночи: она слышала шаги убийцы в капюшоне, бегущего по крыше ее дома, топот по доскам лесов, шаги по асфальту Южной Парк-авеню. Может быть, она просто на взводе после бессонной ночи или это на самом деле повторяется? Человек ни о чем другом не может думать, когда знает, что некто желает его смерти и ждет новой возможности убить. Какая глупость – идти одной по улице, в темноте! Хит так не хватало сейчас приятной тяжести оружия на поясе; однако пистолет пришлось отдать капитану Айронсу. Запасное оружие, «беретта 950», лежало в ящике письменного стола в квартире. Никки ускорила шаг.

Она перебежала Восточную 20-ю улицу в неположенном месте, и в этот момент до нее отчетливо донеслись чьи-то шаги. Хит остановилась; звук шагов стих. Она резко развернулась – тротуар за спиной был пуст. У нее мелькнула мысль оставить ковер, однако до дома было рукой подать, и Никки пустилась бежать на запад, вдоль кованой железной ограды Грамерси Парка.

В голову ей пришла мысль о засаде. Если у убийцы есть сообщник, который сейчас подстерегает ее на крыльце, тогда она бежит прямо в ловушку. Хит прикинула, что иметь дело с одним противником будет проще, особенно если она сейчас сделает неожиданный ход и повернет ему навстречу. Сквер закончился; ограда плавно поворачивала вправо. Зайдя за угол, Никки остановилась и присела.

Она прислушалась в ожидании преследователя. И действительно – послышался топот бегущего человека, однако метрах в пятнадцати от угла неизвестный остановился. Хит не видела его из-за кустов, но услышала тяжелое дыхание. Потом мужчина откашлялся. Опершись ладонью о вымощенный каменными плитами тротуар, Никки вытянула шею и сумела разглядеть его искаженное отражение в окне находившегося через дорогу ресторана. В свете фонарей можно было различить лишь смутную фигуру, но она заметила толстовку с капюшоном и бейсболку. Он двинулся вперед, и Хит приготовилась к схватке.

Преследователь трусцой выбежал из-за угла, Никки резко вскочила на ноги, замахнулась тяжелым ковром, свернутым в трубку… И узнала Рука.

Хит в последний момент успела отклониться в сторону, и Рук не получил по голове, однако отшатнулся с криком: «Эй, нет, не надо!» – замахал руками и потерял равновесие. Несмотря на отчаянные попытки удержаться на ногах, он ничком рухнул на каменные плиты и воскликнул: «Ох!», но успел заслонить руками лицо.

– Боже мой, Рук, ты свихнулся? Что ты здесь делаешь?

– Тебя охраняю, – донесся голос, приглушенный рукавом.

Затем журналист перевернулся и сел. Из его носа текла кровь.

Когда они вошли в квартиру, Никки сказала:

– Только, пожалуйста, не запачкай кровью пол, я его только что вымыла.

– Ты, как всегда, полна сострадания. За меня не беспокойся. Со мной все будет нормально.

Она посадила его на высокий табурет у кухонной стойки, дала коробку с бумажными платочками и вытерла ему лицо влажными салфетками, которые оставила Лорен Пэрри. Осторожно смывая запекшуюся кровь с его верхней губы и носа, она упрекнула его:

– Рук, вспомни прошлый год. Неужели ты еще не усвоил, что за мной лучше не следить?

– Видимо, нет. Ой!

– Извини.

– А ты, видимо, тоже до сих пор не усвоила, что если за тобой кто-то следует, то это может быть поддержка. В лице меня.

– В моем лице.

– Давай не будем занудами, хорошо? – Он отнял от лица скомканную бумажку, посмотрел, нет ли свежей крови, и, удовлетворенный результатом, бросил платочек в мусорное ведро. – Что с нами такое, Никки? Почему у нас не получается встретиться, как в фильме Вуди Аллена? Двое бывших влюбленных, так и не разобравшихся в своих отношениях, натыкаются друг на друга на нью-йоркском тротуаре…

– Ты хочешь сказать, – усмехнулась она, – что это было бы лучше, чем наткнуться на тротуар?

– Я не сломал себе нос?

– Сейчас посмотрим. – Она протянула руку к его лицу, и Рук отпрянул.

– Нет. Достаточно с меня страданий на сегодня. – Он поднялся и взглянул на свое отражение в чайнике. – Слишком искажает, так что ничего не разобрать. – Он пожал плечами. – Ну что ж, даже если он сломан, горбинка придаст мне шарма. Моя красота только выиграет – станет мужественнее.

– Только до тех пор, пока люди не узнают, как именно ты сломал нос.

Ее слова заставили Рука снова повернуться к чайнику и присмотреться к своему лицу. Пока он разглядывал нос, Никки сказала:

– Спасибо за то, что пытался меня охранять. Мне кажется, ты не так уж зол, просто прикидываешься.

Он выпрямился и повернулся к ней.

– Ты в этом уверена?

Но взгляд его сказал, что гнев, по крайней мере, немного утих.

– И я тебя не виню. Я понимаю, ты чувствовал себя так, как будто тебя предали.

– С чего бы это? Неужели только из-за того, что ты послала меня подальше, а всего через пару часов я обнаружил в твоей квартире голого мужчину? А когда осмелился спросить, что это значит, ты отделалась от меня фразой о том, что все сложно, и послала меня еще дальше?

– Ну, хорошо, допускаю, что ты все еще рассержен на меня.

– А если бы мы поменялись ролями? А что, если бы ты пришла ко мне домой и увидела бы на коврике голую Там Швайда с мозгами, разбрызганными по всему коридору? Допустим, мозгов там не особенно много, но все равно, ты понимаешь, о чем я.

Воцарилось напряженное молчание, и разделявшая их пропасть, казалось, расширялась с каждой секундой. Никки знала, что ей сейчас следует нарушить тишину – или же продолжать молчать. Она поняла, что наступил критический момент, после которого возврата не будет, и устремилась вперед.

– Ты можешь со мной не согласиться, – начала она, – потому что ты таким… нелепым образом повредил себе нос, но сегодняшняя неожиданная встреча произошла как раз вовремя. Психоаналитик посоветовал мне наладить с тобой отношения.

– Все-таки похоже на фильм Вуди Аллена. Ты ходила к психоаналитику? – и для большей выразительности повторил: – Ты?

– По приказу начальства. Это долгая история, в которой фигурирует капитан Айронс… в общем, мне действительно велели сходить к полицейскому психологу. – Никки с трудом перевела дух. Она добровольно ступила на тонкий лед. Открыть душу другому человеку значило для нее стать уязвимой, но Никки сделала это – безоружная, беззащитная, она отдалась ему на милость. – Я охотно тебе все объясню, если ты согласишься меня выслушать.

И в этот момент тот Джеймсон Рук, которого она считала настоящим, которого любила больше всего, тот, кто бросался под пули, чтобы защитить ее, наконец смягчился. Поддавшись порыву сочувствия, он протянул ей руку и сказал:

– Наверное, нам будет удобнее на диване.

И, как это бывает с человеческими страхами, с воображаемыми чудовищами, прячущимися за дверью, ее чудовища сделались почти безобидными, когда она рискнула открыть дверь и взглянуть им в лицо. Рук был готов слушать ее, не перебивал, не осуждал, не обижался и даже не острил, и это помогло ей рассказать историю ее знакомства с Доном. Когда Никки призналась, что прекратила интимные отношения с Доном после встречи с Руком прошлым летом, он просто кивнул. У него даже хватило такта не спрашивать ее, не спала ли она с Доном вчера вечером. Когда она закончила, он произнес лишь одну фразу, и ей показалось, что лучше он ничего не мог бы придумать:

– Должно быть, это был для тебя полный кошмар – перенести все это в одиночку.

Слезы выступили у Никки на глазах, она бросилась в его объятия, содрогаясь от рыданий, и наконец позволила себе не сдерживать перед ним эмоций. Эти рыдания поднялись со дна души, куда она долго не осмеливалась заглядывать; их вызвали не только потрясения последних двадцати четырех часов, но и годы борьбы с болью потери, гневом, злобой, раздражением, одиночеством и страхом. Рук обнял ее, прижал к груди; казалось, он понимал, что она черпала силы в его молчании и тепле, что его объятия означают для нее надежду и поддержку среди катастроф и несчастий.

Прошло некоторое время, Никки немного успокоилась, отпустила Рука, и они посмотрели друг на друга; взгляды лучше слов говорили о доверии и неразрывной связи, существовавшей между ними. Они поцеловались и снова отстранились, улыбаясь, глядя друг другу в глаза. Они никогда не объявляли себя «женихом и невестой», никогда не говорили друг другу слов любви. И этот момент, когда между ними возникло это новое доверие, когда они поднялись на новую ступень, был самым подходящим для признания в любви. Но ни она, ни он не могли бы сказать, что мелькнуло в голове у другого в эту мимолетную секунду. Момент для самых важных слов наступил и миновал, и их пришлось отложить на другой день, если не навсегда.

Никки поднялась и вышла в ванную, чтобы смочить холодной водой распухшие глаза. Когда она вернулась, Рук помог ей расстелить в прихожей новый ковер. Журналист встал на завернувшийся конец ковра, чтобы распрямить его, обвел взглядом помещение и заметил:

– Похоже, здесь недавно наводили порядок.

– «Ах ты, проклятое пятно! Ну когда же ты сойдешь?»[69]69
  Слова леди Макбет. (У. Шекспир. Макбет, акт V, сцена 1, пер. В. Пастернака), которая в бреду вытирает руки, пытаясь смыть воображаемые кровавые пятна.


[Закрыть]– воскликнула Никки. – Управляющий сегодня поставил новую дверь, залепил дыры штукатуркой. Завтра будет красить стены. Скоро здесь все станет совсем как раньше.

– Как будто ничего не произошло.

– Но это произошло. И нам придется с этим жить.

Рук помрачнел.

– Я целый день думал о том, что все могло быть еще хуже. Он мог бы выстрелить в тебя…

– Я знаю.

– Или еще хуже – в меня.

– Еще хуже?

– Хуже для тебя. Когда меня не станет, некому будет дразнить тебя, дергать за косички и вертеть перед тобой задом, который принес бы мне золотые горы в стриптиз-клубе, – и Рук действительно сплясал на ковре нелепый танец, вращая симпатичной пятой точкой.

Закончил он танец восклицанием «Динь-динь!», и Никки рассмеялась. Да, этого у Рука не отнимешь – он способен развеселить девушку даже тогда, когда нет совершенно никаких поводов для веселья.

Оба были голодны, но им не хотелось заказывать ужин с доставкой на дом и сидеть в квартире, где совсем недавно произошло убийство. Неподалеку, в Гринвич-Виллидж, находился ресторан «Грифу», который работал допоздна и где всегда были места, и они отправились на 9-ю улицу. Хит сунула в карман «беретту» и запасную обойму с патронами 25-го калибра.

В этот поздний час они могли выбирать места в любом из четырех залов бывшего пансиона, о котором некий блогер совершенно верно заметил, что помещение излучает «подземный шик». Рук выбрал библиотеку, потому что там было тише всего, а вид полок с книгами успокаивал. Отпив глоток «Манхэттена», он оглядел помещение, где в свое время часто бывали Эдгар Аллан По, Марк Твен и Эдна Сент-Винсент Миллей,[70]70
  Эдна Сент-Винсент Миллей(1892–1950) – американская поэтесса и драматург, первая женщина, получившая Пулицеровскую премию по поэзии.


[Закрыть]и подумал: неужели однажды настанет день, когда рестораны будут декорировать электронными книгами «Kindle» и «Nook».

Никки заказала фруктовый салат, а он – жареного осьминога, и пока они ели, Рук заметил:

– Я тут подумал насчет твоего вынужденного отпуска. Тебе не приходила в голову мысль поиграть мускулами?

– Ты имеешь в виду – хорошенько наподдать Уолли Айронсу? – переспросила Хит. – Откровенно говоря, приходила. Но только в качестве фантазии.

– Я не в этом смысле. Я говорю о политике. Штаб-квартира – это сила. Во-первых, именно благодаря большим шишкам я год назад попал к тебе в отдел. Тебе нужно звякнуть этой крысе в штаб-квартиру. Как же его?..

– Заку Хамнеру? Забудь об этом.

– Чтобы использовать его влияние, не обязательно его любить. Он просто создан для таких делишек. Ты же сама говорила мне, что парень занимается онанизмом, глядя на фото Рама Эмануэля.[71]71
  Рам Израэль Эмануэль(р. 1959) – американский политик и государственный деятель, глава администрации президента в 2008–2010 гг., мэр Чикаго с 2011 г.


[Закрыть]

– Я ничего такого не говорила.

– Ой. Вот как тайное становится явным. Ты случайно не знаешь хорошего психоаналитика?

– Я ни за что не буду звонить «Хаммеру», – Никки покачала головой, обращаясь не столько к Руку, сколько к себе самой. – Я отказалась от звания лейтенанта только потому, что пришлось заглянуть в выгребную яму, где он копошится.

– А тебе не приходило в голову, что если бы ты согласилась, то сидела бы сейчас на месте капитана Уолли?

– Разумеется, приходило, но ответ по-прежнему – нет. Это не стоит унижений, на которые мне пришлось бы пойти. И поверь, Зак Хамнер рано или поздно обязательно напомнит мне об одолжении. Нет, – повторила она. – Ни за что.

– Понятно, – отозвался Рук. – Тогда у меня есть альтернатива.

– Надо было мне треснуть тебя по лбу этим ковром.

– Сначала выслушай. Я тебя знаю и понимаю, как ты ненавидишь бездействие, но, поскольку с этим уже ничего не поделаешь, тебе нужно расслабиться.

– Мы не поедем на Мауи.

– Нет, я говорю о том, чтобы продолжать работать. Вместе, конечно. Брось, неужели, по-твоему, я могу предложить тебе расслабляться на Гавайях? Мы едем в другое место.

Никки отложила вилку.

– Едем? Мы?.. Куда?

– В Париж конечно же. – Он допил свой «Манхэттен». – Я плачу. Я все обдумал в такси, пока мы ехали сюда.

– В такси, значит?

– Ага. Все складывается на редкость удачно, Никки Хит. Во-первых, тебя все равно отстранили. Во-вторых, сейчас неплохо бы тебе ненадолго уехать из города – вспомни, твоего приятеля с дробовиком так и не нашли.

– Я не собираюсь бегать ни от него, ни от кого-либо еще, запомни это.

– И третье, – продолжал он, не обращая на нее внимания, – пока Тараканы и остальные детективы трудятся над делом здесь, мы будем расследовать загадочные события жизни твоей матери, а именно – почему она отказалась от своей мечты в Париже летом семьдесят первого года.

– Мне эта идея не по душе.

– Бостон тебе тоже был не по душе, а вспомни, что из этого вышло. – Увидев, что она не спорит, он продолжил: – Никки, у нас было несколько драгоценных ниточек, и большинство из них оказались бесполезными или оборванными Железным человеком. Расследование этого дела движется вперед только тогда, когда мы возвращаемся назад. Я прав?

– Да…

– Я постоянно повторяю тебе насчет натиска. Конечно, я не коп, но уже много лет занимаюсь расследованиями и усвоил, что силой не всегда можно добиться своего. Иногда ты очень-очень терпеливо ждешь своего часа, но в итоге оказывается, что нужно подождать еще.

Хит чувствовала, что возразить на это нечего. Она взяла вилку, поковыряла лежавший на тарелке фенхель, кусочки миндаля, яблока и груши.

– Сейчас ты скажешь, что мой вынужденный отпуск – это беспроигрышный вариант.

– Эта фраза так напоминает мне восьмидесятые, – улыбнулся он. И добавил шпильку: – Как Стинг. – Он подцепил вилкой кусочек щупальца и продолжал: – Нет, это не совсем так. На мой взгляд, сейчас из лимонов нужно сделать лимонад. Или, в нашем случае, скорее, соус маньер из лимонов и масла.

Ближайший самолет на Париж вылетал только на следующий день в половине пятого, и Никки это вполне устраивало. Черт возьми, ей необходимо было выспаться. Потрясение после ужасной смерти Дона, погоня – точнее, погони, если считать еще и встречу с Руком, – волнения из-за отца, Айронса, отстранения, нераскрытого дела, ссор и примирений с Джеймсоном измотали ее до предела. Ко всему этому добавилась ночь, проведенная вчера в участке. Хит отключилась, едва успев коснуться головой подушки в спальне Рука, и проснулась только на следующий день, когда за окном загремел гром и по стеклу весело забарабанили капли дождя.

Рук уже встал и оделся; он успел забронировать номер в отеле и договориться о встрече с родителями Николь Бернарден.

– Хочешь узнать, где мы остановимся?

– Нет, – ответила она, обнимая его сзади за шею. – Доверяю это тебе. Пусть это будет сюрприз.

– Ну, хорошо. Но моему сюрпризу будет далеко до того, который ты преподнесла мне позавчера.

Она хлопнула его по плечу, налила себе кофе и позвонила Тараканам, чтобы узнать, как продвигается дело.

– Что с заданием, которое я дала Феллеру и Раймеру – опросить соседей Николь Бернарден насчет фургона из химчистки?

– Ближайшие соседи ничего не видели и не слышали, – ответил Каньеро.

Таррелл добавил:

– Но, поскольку окна ее дома выходят на Инвуд Хилл Парк, Раймеру пришла в голову мысль, что бегуны и собачники проходят там по несколько раз в день. Он решил поболтаться поблизости и посмотреть, кто появится. Никто ничего не видел, но наконец им удалось отловить женщину, которая каждый день занимается спортивной ходьбой на Пейсон-авеню. Она не только заметила фургон фирмы по чистке ковров, но и попыталась нанять их почистить ковры у себя в доме, за углом.

Каньеро подхватил:

– Она попросила у них рекламный буклет, но водитель разозлился и сказал, чтобы она проваливала, потому что у него полно заказов.

– Описание не удалось получить? – спросила Никки.

– Нет, – ответил Таррелл. – Он даже дверцу не открыл.

– Странно, – заметила Хит. – Она не запомнила названия компании, телефон?

– Не-а, – отозвался Каньеро. – Даже не стала смотреть, настолько рассердилась.

Хит вдруг пришла в голову мысль.

– Она не говорила, какого цвета этот фургон?

– Темно-коричневого, – хором произнесли Тараканы.

– Позавчера утром темно-коричневый фургон едва не сбил нас с Руком на пешеходном переходе.

– Ты об этом не рассказывала, – встревожился Таррелл.

– Я только сейчас поняла, что здесь есть связь. Запиши это на Доске Убийств. Надеюсь, она еще на месте.

– На месте; мы без тебя зря времени не теряем.

– Хочу, чтобы ты знала: мы делаем все возможное, чтобы поскорее покончить с этим расследованием, – добавил Каньеро.

– Радоваться рано, – произнес Таррелл. – Но сегодня утром, перед работой, мы с Мигелем встретились с Малькольмом и Рейнольдсом. Решили на всякий случай еще раз обойти район вокруг того места на шоссе Брукнер, где нашли угнанное такси.

Дальше говорил уже детектив Каньеро:

– В квартале оттуда мы нашли кювет, а в нем – кучу старых покрышек и банок из-под краски. Ночью шел дождь, и я заглянул туда, подумал – вдруг водой что-нибудь смыло. И нашел мужскую перчатку.

Хит начала расхаживать по комнате.

– Какого цвета?

– Коричневая, кожаная.

– Он был именно в таких! – воскликнула она, вспомнив руку, сжимавшую приклад ружья.

– Надежды мало, – заметил Таррелл. – Она насквозь пропиталась водой и выглядит так, будто ее жевала собака. Но следы крови и пороха остались. В лаборатории ее проверяют на отпечатки, внутри и снаружи, а также на ДНК.

– Хорошая работа, вы молодцы. Передай это Малькольму и Рейнольдсу.

– Ну уж нет, – возразил Каньеро. – На этот раз мы все заслуги припишем себе.

Рук, выйдя из кабинета, заметил, как изменилось ее настроение.

– Но мы все равно летим, – заявил он. Никки рассказала ему о перчатке, но он повторил: – Мы все равно летим.

– А мне кажется, что нельзя сейчас бросать все и уезжать. Мне нужно быть рядом, вдруг что-то обнаружится.

– Ты же в отпуске. И что ты собираешься делать, сидеть под дверью у криминалистов и каждые полчаса кричать: «Быстрее!»?

Хит это не убедило, и она задумалась, прикусив губу.

– Никки, мы это уже обсуждали вчера вечером. Помнишь Бостон? В результате нам удалось установить личность Николь и выяснить, что она была подругой твоей матери, – вот самый настоящий успех!

– Ну хорошо, – сдалась она. – Мы все равно летим.

– Превосходно. Потому что на самом деле я волнуюсь из-за билетов – их нельзя сдать.

Они прибыли в аэропорт имени Шарля де Голля в шесть часов утра. Оба крепко спали в самолете, но Рук на всякий случай оплатил заказанный номер заранее, чтобы они смогли поселиться еще до двенадцати и вздремнуть.

– Здесь мило, – заметила Никки, когда они ехали в лифте.

– Я понимаю, что это не «Георг Пятый» и название «Вашингтон Опера» звучит не совсем по-французски, но по сравнению с другими элитными отелями это настоящая находка.

И Рук поведал ей, что изысканное здание прежде было городским домом мадам Помпадур; это напомнило Никки о том, чем занимался ее отец, приехав в Европу после колледжа, – поисками подобных домов и превращением их в бутик-отели. Эта мысль одновременно успокоила и встревожила ее. Она подумала о совете психоаналитика вернуться к прошлому, которое она так долго старалась забыть, и постаралась смириться с тем, что это путешествие принесет ей не слишком приятные эмоции. Но их все же придется испытать.

Рук распахнул ставни и показал ей расположенную через дорогу старейшую в Париже булочную, в которой каждое утро можно было полакомиться горячими круассанами и булочками с шоколадом.

– Лувр вон там, всего в нескольких кварталах, – продолжил он, указывая налево. – Опера у нас справа, а позади отеля находится Пале-Рояль. Выгул собак без поводков запрещен.

– Это все было бы замечательно, если бы мы приехали осматривать город, – возразила Никки. – Или наша поездка подпадает под твое довольно расплывчатое определение «Романтического путешествия во время расследования дела»?

– В Париже? Как ты можешь думать о романтике, находясь в Париже? У нас дел полно. У тебя есть телефон родителей Николь, так что, едва пробьет девять, мы им позвоним.

– Осталось еще полчаса.

– Тогда предлагаю раздеться и заняться этим по-быстрому.

– Как романтично.

– Это Париж, детка, – парировал Рук, и они набросились друг на друга.