Текст книги "Ночь в тоскливом октябре (ЛП)"

Автор книги: Ричард Карл Лаймон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Глава 44

Киркус перехватил меня напротив студенческого союза. Подняв руку, он окликнул:

– Мое почтение, Эдуардо!

«Помяни черта…» – подумал я.

Однако, я не был удивлен увидеть его. Как и я, он должен был присутствовать на семинаре по Литературе Романтизма у доктора Трюмана в восемь часов. Весьма часто, как раз по пути туда он меня и встречал, внезапно выскакивая из дверей или из-за какого-то дерева, словно поджидал там в засаде.

– Здорово, Руди! – отозвался я.

Он пошел ко мне широченными шагами, покачиваясь на мысках. На шее у него красовался галстук-аскот танжеринового цвета. Он был одет в свой обычный вельветовый пиджак, голубую рубашку и джинсы. В то время, как почти все в университете носили книги в наплечных сумках или рюкзаках, пижон Киркус таскал с собой большой кожаный портфель.

Я не видел его с того самого вечера в среду, но успел с тех пор наговорить про него много плохого, и совсем недавно… причем и перед Кейси, и перед Айлин. Он, конечно, об этом знать не мог. Но я все равно чувствовал себя слегка виноватым.

– Как дела? – спросил я, когда он меня нагнал.

– Тип-топ, старичок.

– Рад слышать. Не было проблем с хулиганами в среду вечером?

На мгновение, он словно опешил. Неужели успел забыть о том происшествии? Но прежде, чем я успел сокрушиться, что зря ему напомнил, он запрокинул голову и сказал:

– А! Совершенно никаких. Скажу более, я ни сном, ни духом не видел тех юных наглецов. Я в некотором роде надеялся вернуть Айлин ее блузку, но они, должно быть, уже скрылись с трофеем, сделав свое грязное дело, – он был заметно доволен таким, весьма остроумным, по его мнению, выбором фразы. – А как поживает прекрасная Айлин? – спросил он.

– Прекрасно.

Он снисходительно закатил глаза – видимо, крайне низко оценив мою способность каламбурить.

– Ей уже лучше, – добавил я.

– Выглядела так, будто ей досталась преизрядная взбучка.

– Ей очень стыдно из-за всего произошедшего.

– Вот как? Ей стыдно? Но если меня не подводит память, это ты был без полного облачения в тот вечер.

– Верно. Но уже к моменту, когда ты нас увидел.

– Ах да, конечно же. Ты одолжил часть своего наряда даме, попавшей в беду. Рыцарственный жест, не правда ли?

– Я просто не мог позволить ей идти по улице полуголой, – сказал я. Обсуждение этой темы с Киркусом вызывало у меня сильный дискомфорт, но в моей голове уже созревал определенный план. – Когда эти уроды сорвали с нее блузку, она была… короче, она осталась без ничего сверху.

– Хмм, так наша красавица предпочитает не носить под одеждой ничего лишнего?

Кивнув, я сказал:

– Там было, наверное, шесть или семь пацанов, которые увидели ее… ну…

– Ее драгоценные сисечки.

– Слушай, я вообще не должен был тебе это рассказывать.

– О, пожалуйста, продолжай. Я весь внимание.

– Они ее еще и трогали. Некоторые из них… ну, короче… облапали ее.

– Ох, святые угодники! Это было до или после того, как они помочились на ее волосы?

Я уже забыл об этой выдумке Айлин.

– До, – сказал я, и покачав головой, продолжил: – Ей очень, очень стыдно за весь этот неприятный эпизод. Она не хочет, чтобы кто-либо вообще об этом знал. Если люди услышат про что-то подобное, они начнут это себе воображать в голове. И будут рассказывать – это неизбежно. Довольно скоро, при виде Айлин все будут представлять ее с голой грудью, и как хулиганы ее лапают, ссут на нее, и всякое такое.

– Сие несомненно, – он улыбнулся. – Я сам представляю себе это прямо сейчас.

Может, не такой уж он и гей.

Я сказал:

– Айлин определенно не хочет, чтобы весь университет ее в таком виде воображал.

– Не сомневаюсь.

– Так что не мог бы ты просто забыть, что нас видел?

– Никак невозможно, дражайший мой приятель, забыть столь редкое и восхитительное зрелище.

Восхитительное зрелище? Это он про меня без рубашки?

– Хорошо, – сказал я. – Не обязательно прямо забывать. Но можешь просто держать это при себе? Мы с Айлин были бы тебе очень благодарны.

Уголки рта Киркуса приподнялись, а глаза заблестели.

– Молчок, могила. Можешь на меня положиться, старина. – с этими словами он плотно сжал губы и запер их невидимым ключом. Потом швырнул воображаемый ключ через плечо и отряхнул руки.

– Спасибо, – сказал я.

– Пожалуйста, не стоит благодарности.

– И если увидишь Айлин – не вздумай ляпнуть, что мы об этом говорили, ладно? Она очень расстроится, если узнает, что я тебе проболтался.

– Не извольте волноваться, сударь! – он хлопнул меня по спине.

Идя бок о бок, мы взобрались по бетонным ступеням бокового входа в Литературный корпус. Внезапно я заметил, на несколько ступенек выше нас, «тыльную сторону» Хтоничной Хиллари Хатченс. Ее голова со своей короткой стрижкой казалась с такого ракурса очень маленькой. На ней был белый свитер, узкая серая юбка и ковбойские сапоги. Для женщины столь миниатюрного телосложения, у нее была на удивление широкая задница.

К счастью, мне не грозило оказаться на ее занятиях вплоть до следующей среды, а сейчас для меня это было все равно что через несколько лет.

После того, как Хатченс прошла в дверь над лестницей, Киркус спросил:

– Когда мы с тобой встретимся за ужином?

– Ужином?

– Как насчет сегодня?

– Я сегодня вечером с Айлин встречаюсь.

– Великолепно! Развлечемся втроем!

В верхней ступени лестницы была небольшая ямка, выбитая в бетоне бесчисленными шагами. Она считалась многими приносящей удачу. Я лично считал ее приносящей сломанные ноги, так что аккуратно обошел.

Внутри, в здании пахло полированным паркетом и хлоркой. И было довольно темно. Словно дневной свет отказывался проникать в старинные окна.

Я заметил Хатченс, бодро виляющую бедрами по коридору первого этажа. В ее фигуре кормовая часть заметно господствовала над всеми остальными.

Мы с Киркусом начали подниматься по лестнице на второй этаж. Пролет над нами казался совершенно пустым. Однако, звук разлетался далеко и отдавался эхом – голоса, и топанье ног, и скрип ступеней с перилами: все это словно окружало нас. К этой какофонии присоединился голос Киркуса:

– Ужин? – спросил он.

– Что «ужин»?

– Ты, я и Айлин. Сегодня.

Я помотал головой:

– Не знаю, понравится ли ей эта идея.

– Ой-вэй, таки шо ж тут может не понравиться? – спросил он, переключившись со своего псевдо-британского акцента на подражание стереотипной еврейской мамочке. Киркус обладал многими, хоть и сомнительными талантами. – Хавчик, хавчик, полцарства за хавчик!

– Гос-споди.

– Твоя шикса, она же ж даже не заметит, шо я там.

– Ага, как же.

– Так скашши фремя и мьесто!

– Теперь ты уже похож на эсэсовца.

– Йа? Мы иметь способы застафить вас гофорить, американецкий швайн!

На верхней площадке лестницы, мы свернули направо и двинулись по широкому коридору к нашей аудитории. Вокруг было почти пусто. Я поглядел на часы. Без пяти восемь. Хотя занятия редко начинались вовремя, большинство других студентов уже наверняка сидят внутри.

– Так што, – сказал Киркус. – Их бин жрат-жрат мит дир вечером?

– Ну, наверное. Но только если поклянешься никогда никому не говорить про Айлин…

– Унд вундербар сиськен унд ссакен ин волосен.

– Ты понял.

Улыбнувшись, Киркус хлопнул меня по спине:

– Я с большим нетерпением жду нашего рандеву, Эдуардо.

– У меня в пять.

– А «у тебя» – это где?

Я сообщил ему адрес.

– Знаешь, где это?

– Найду.

– Даже не сомневаюсь, что найдешь.

Я был не настолько оптимистичен, чтобы надеяться на обратное.

Отойдя в сторону, я позволил Киркусу войти в аудиторию первым. Затем зашел сам. Как я и думал, все уже сидели на местах. Человек пятнадцать примерно. Разместились довольно свободно вокруг стола для семинаров: некоторые болтали между собой, другие пользовались свободным временем, чтобы дочитать Вордсворта, третьи дремали на своих стульях, едва в сознании.

– Салют, добрые граждане! – поприветствовал Киркус всю группу.

Многие его проигнорировали, некоторые недовольно закряхтели. Еще несколько студентов в отчаянии воздели глаза к небу.

– Проснись! – провозгласил Киркус. – Восстань! Иль будь навеки павшим![48]48
  Цитата из поэмы Джона Мильтона «Потерянный рай».


[Закрыть]

– Ебать тебя конем, на котором ты приехал, – пробормотал Коннор Блейтон, грубый начинающий драматург с густыми бакенбардами.

Я пошел на свое обычное место у левого края стола. Мой стул был между Стэнли Джонсом и Марсией Палмер. Стэнли улыбнулся мне, когда я выдвинул свой стул.

– Ну как оно, чувак? – спросил я.

– С.О.С.

– Вернее не скажешь, – я сел. – Доброе утро, Марсия.

Не отрываясь от раскрытой книги, Марсия кивнула.

– Ну чего там, в книжке? Одинокие облака все блуждают?[49]49
  «Я блуждал одиноким облаком» – стихотворение Уильяма Вордсворта.


[Закрыть] – спросил я.

– Когда ты уже повзрослеешь? – сказала Марсия. Она определенно не была в числе моих поклонниц.

– Работаю над этим.

– Работай активнее.

– Откоси.

Она повернулась и нахмурилась, глядя на меня. Она училась на четвертом курсе, и вероятно была самой умной из присутствующих. Красивая блондинка и первостатейная стерва. В данный момент она выглядела так, словно готова брызнуть в меня ядом.

– Что ты сейчас сказал? – спросила она.

– Откоси.

– Ну смотри, а то мне что-то другое показалось.

– Оказалось, показалось.

– Знаешь что?

– Что?

– Иди ты на хуй!

Я изобразил ей свою самую добродушную улыбку.

– Кретин, – пробормотала она и отвернулась.

– Вот сейчас обидно было.

Она меня проигнорировала.

В аудиторию ворвался доктор Трюман, седовласый, краснощекий, одетый в приталенный твидовый костюм с красной бабочкой. Он нес в руке потрепанный коричневый портфель с широкими кожаными ручками и большой пряжкой. Встав во главе стола, он оглядел нас своими горящими глазами.

– Свежие лица, пылающие сердца! Юность! Страсть! Любовь! – он сфокусировал свой веселый взгляд на мне. – Король Эдуард Уилмингтонский!

– Сэр?

– Ради всего святого, что за напасть постигла ваше лицо?

– Ратный подвиг, сэр.

– Надеюсь, вы заставили неприятеля поплатиться за его дерзость.

– Я сокрушил его насмерть, сэр.

– Браво! – доктор Трюман швырнул свой портфель на стол и захлопал в ладоши. Его примеру последовала и примерно половина студентов в аудитории, в то время как остальные лишь качали головами и закатывали глаза. Марсия опустила голову и медленно помотала ей из стороны в сторону. Киркус был среди тех, кто присоединился к аплодисментам.

И лишь я один знал, что мои слова были чистой правдой.

Глава 45

Уже где-то на середине семинара с доктором Трюманом, я осознал, что пригласил Киркуса ко мне домой на ужин, который обещала обеспечить Айлин.

Я все принесу, – сказала она. – Напитки, еду.

Она принесет на двоих, не на троих. И вряд ли сильно обрадуется присутствию Киркуса.

Ей нужно было сообщить о еще одном госте.

Предупредить.

В районе полудня, я увидел ее издали в университете. Но не стал ни окрикивать, ни догонять ее. Для новостей такого рода как раз предпочтительней был бы телефон.

Вернувшись в квартиру чуть после трех часов дня, я набрал номер Айлин в ее общаге. Надеялся услышать автоответчик, но она сама взяла трубку. Я начал незамысловато:

– Это я.

– Привет, Я.

– Насчет ужина сегодня…

– Охо-хо.

– Боюсь, что я пригласил Киркуса. Вернее, он пригласил себя сам.

– Киркус? Ты издеваешься?

– Это был практически шантаж. Я с ним немного поболтал насчет того, что было ночью среды, и он согласился держать рот на замке. Но только вот ужин оказался частью нашей сделки.

– Офигеть. Может, он и вправду на тебя глаз положил.

– А может, просто хочет пожрать на халяву.

– Ну, тогда ты застал меня как раз вовремя. Уже собиралась в магазин. Возьму чуть больше продуктов тогда.

– Слушай, извини, мне правда жаль.

– Ой, да ладно. Ты же не виноват, что он находит тебя столь неотразимым.

– Очень смешно.

– Полагаю, мы с ним будем соперничать сегодня за твое внимание.

– Конкуренция будет неравной.

– Тем не менее, я оденусь соответственно случаю.

До меня дошел смысл сказанного. Мое воображение включилось в работу, и тело немедленно отреагировало.

– Что это ты задумала? – спросил я.

– Подожди, и сам увидишь. Ну все, мне пора. До встречи в пять.

– До встречи.

Внезапно, мне стало как-то плевать на вероятное присутствие Киркуса, и я начал с предвкушением ждать пяти часов.

Примерно к четырем, я закончил мыться и одеваться. Сел за кухонный стол почитать Чосера, и уже подбирался к концу «Пролога и рассказа Батской ткачихи»,[50]50
  «Рассказ Батской ткачихи» или же «Рассказ жены из Бата» – один из «Кентерберийских рассказов» Джеффри Чосера.


[Закрыть] когда зазвонил домофон.

Я пометил страницу закладкой и поглядел на часы. Шестнадцать-тридцать.

Подойдя к пульту, я нажал кнопку и сказал:

– Кто там?

– Тот, кто многократно превосходит тебя интеллектуально и морально.

– Таких не существует, – сказал я.

– Открывай, старина.

В духе Киркуса – заявиться на полчаса раньше. Ему только дай волю.

Я впустил его в подъезд. Затем просто стоял там, в раздражении. Вскоре до меня донеслись шаги в коридоре, но я специально дождался стука, прежде чем открыть дверь.

Он приоделся по случаю. Его джинсы выглядели совершенно новенькими. Он также надел белую сорочку вместо обычной голубой рубашки. Вместо вельветового пиджака, на нем был другой – из светло-коричневой замши. На шее красовался темно-синий аскот взамен танжеринового, в котором он сидел на утреннем семинаре.

Запрокинув голову, он улыбнулся мне и покачнулся с пятки на носок.

– Я чуть раньше, – объявил он.

– Без проблем.

– И пришел не с пустыми руками: со мною дары, – он протянул бутылку белого вина.

– Спасибо, – я принял бутылку, освободил дверной проем и сказал: – Заходи, чувствуй себя как дома.

Он вошел в мою квартиру и огляделся по сторонам.

– А прелестная дева еще не явила свой светлый лик?

– Пока нет. Вино свое пить будешь?

– Я бы предпочел, чтобы мы сберегли его до ужина.

– Айлин все равно принесет чего-нибудь выпить. Так что могу открыть его сейчас, если ты будешь.

– Если тебе угодно, – он подошел к окну и выглянул на улицу. – Какой стимул для вдохновения, жить столь близко к церкви.

– Там есть милое уютное кладбище, – сказал я, проходя с бутылкой на кухню. – Но отсюда не видно.

Я едва было не сказал ему, что окно моей спальни выходит на кладбище, но решил, что чем меньше говорить с Киркусом про мою спальню, тем лучше.

Пока он продолжал глазеть из окна, я открыл бутылку. Нашел пару простых стаканов. Разливая в них вино, я спросил:

– Слушай, а как ты надыбал вино? Тебе же двадцати одного нет еще, да?

– Определенно нет. А тебе?

– В следующем году.

– Так с чего же ты взял, что мне может быть двадцать один, если тебе нет? Мы учимся на одном курсе.

– Может, ты второгодником был в школе, – предположил я, возвращаясь со стаканами в гостиную.

Он отвернулся от окна и посмотрел на меня.

– Вообще-то, я закончил школу на год раньше.

– Ого! Реально? Так тебе всего девятнадцать?

– Я очень зрелый для своих девятнадцати.

– Как скажешь.

Он криво хмыкнул.

– Существенно более зрелый, чем ты, осмелюсь заметить.

– Ну да, блин, это точно. У меня даже нет ни одного аскота в гардеробе, – я вручил ему бокал, затем сказал: – Спасибо, кстати, за вино. – и с этими словами отхлебнул из бокала. Вкус был неплох.

– Без тоста? – спросил он.

– Без тоста, без бекона и без яичницы.

– И практически без чувства юмора, – добавил он.

Я едва не засмеялся, но не хотелось потакать его самомнению.

– Вино хорошее, – сообщил я.

– Благодарю.

– Кто его выбрал за тебя?

– Ах, Логан.

– Ах, Киркус. Не желаешь ли присесть?

– Мерси, – сказал он и побрел к креслу. Встав перед ним, он развернулся и посмотрел на меня. Сделал глоток вина. Затем сказал: – Я искренне тронут твоим гостеприимством и любезным приглашением на ужин.

– У меня есть стойкое впечатление, что ты сам себя пригласил.

– Неужели? – улыбнувшись, он сел в кресло.

– Насколько я помню, – сказал я, и опустился на диван, сохраняя безопасную дистанцию от него.

– А насколько я помню, ты попросил меня о некой услуге, и любезно пригласил в гости в знак благодарности.

– Что-то типа того.

– Ты ведь правда благодарен за мой обет молчанию, я верно истолковал твои слова?

– Твой обет мне не особо интересен, а вот молчание – да.

Неприятно улыбнувшись, он отхлебнул еще вина.

– Если рассчитываешь на мое содействие, тебе надлежало бы обходиться со мной со всем приличествующим тактом.

– Надлежало?

– Ну вот, опять.

– Тысяча извинений, сударь.

Приподняв обе брови, он спросил:

– Ты желал бы, чтобы я ушел? Я ведь могу, как ты понимаешь. Могу элементарным образом освободить твое жилище от моего докучающего присутствия…

– «Вынь свой жёсткий клюв из сердца моего…»[51]51
  «Вынь свой жёсткий клюв из сердца моего, где скорбь – всегда!» – строка из стихотворения «Ворон» Эдгара Алана По. Перевод Константина Бальмонта.


[Закрыть]

Он встал на ноги.

Оставаясь на диване, я похлопал раскрытой ладонью воздух, сказав:

– Сидеть, сидеть! К ноге! Шучу. Оставайся. Я пообещал тебе ужин. Айлин тебя ожидает. Она даже закупается на троих. Мы с ней будем премного разочарованы, если ты заставишь нас ужинать, не почтив своим присутствием.

Киркус сел. Улыбнулся. Затем сказал:

– Ты такой дундук.

– Хочешь заключить перемирие? – спросил я.

– Заключение перемирия подразумевает состояние войны. У нас с тобой война, Эдуардо?

Я пожал плечами.

– Не сказал бы. Война интеллектов, разве что.

– В которой ты имеешь досадно скромный арсенал.

Я попытался было придумать остроумный ответ, но ничего достойного в голову не пришло – чем я, возможно, подтвердил его правоту.

Он с самодовольным видом посасывал вино.

Я сказал:

– На самом деле, я был когда-то великолепно умен, остроумен и сведущ в светской жизни – но потом некие злодеи украли мой аскот.

– Ох, какая тонкая острота!

– Ноэл Кауард[52]52
  Ноэл Кауард – английский драматург, композитор, режиссёр, актёр и певец.


[Закрыть]и Сомерсет Моэм[53]53
  Уильям Сомерсет Моэм – английский писатель.


[Закрыть] гнались за мной три квартала ради него, пока не отняли.

Без малейших признаков улыбки на лице, Киркус поставил свой бокал на журнальный столик, потянулся к своей шее обеими руками, развязал шейный платок и протянул его мне.

– Возможно, тогда тебе стоит позаимствовать мой, – сказал он.

Пять больших синих букв были вытатуированы на его горле:

П И Д О Р

Глава 46

– Она настоящая? – спросил я. – Реальная татуха?

– Разумеется, она настоящая.

Может и настоящая, но непрофессиональная. Из тех татуировок, что человек может сам себе набить при наличии иглы, чернил, трясущихся рук и при полном отсутствии художественного таланта.

– Блин, чувак, – произнес я. – Чем ты вообще думал, когда это делал?

– Это не я сделал ее себе, дорогой мой приятель. Меня вообще особо не спрашивали.

– То есть, кто-то сделал это с тобой?

– О да.

Я, должно быть, выпучил глаза, словно оглушенная рыба, и Киркус это заметил.

– Быть может, тебе понравится об этом услышать, – сказал он. – Ты, похоже, питаешь особое пристрастие к различным экстравагантным мерзостям и болезненным патологиям. Возможно, я даже придусь ко двору в одном из твоих рассказов.

Я помотал головой:

– Нет, не стоит. Правда, не надо. Давай-ка ты наденешь свой галстук обратно?

– Пусть он послужит тебе заменой тому, что похитили Кауард и Моэм, – сказал он, и швырнул мне аскот. На полпути между нами, шелковый платок развернулся в воздухе и плавно опустился на пол.

Я подошел туда, сел на корточки и поднял его. Подойдя к Киркусу, я сказал:

– Представления не имел раньше, что ты их носишь, чтобы скрывать татуировку.

– Ты так считаешь?

– А разве не для этого?

– Для этого, а также потому, что это стильно.

Тихо рассмеявшись, я протянул ему галстук. Он выдернул его из моих пальцев.

По пути обратно к дивану, я услышал, как он говорит:

– Не буду тебе рассказывать всю печальную историю. Только вкратце.

– Ты не обязан вообще ничего мне рассказывать, – сказал я, садясь на диван.

– О, но история может оказаться как раз «в твоем вкусе», если можно так выразиться. Все очень мрачно, извращенно, жестоко, грязно и банально.

– А, ну спасибо. В таком случае, я должен это услышать.

– Я знаю.

– Если история так хороша, может, тебе лучше приберечь ее для Айлин, а то она скоро придет.

– Это вряд ли было бы подобающе, – он обернул платок вокруг шеи и начал завязывать галстучный узел. – Данная история предназначена сугубо для твоих ушей.

– Ты уверен, что хочешь мне ее рассказать?

– Таким образом мы оба станем хранителями определенных тайн друг друга.

– Ты сказал, что я смогу об этом написать.

– Когда-нибудь.

Я бросил взгляд на часы. Без четверти пять.

– Может, лучше в другой раз.

– О нет. Я настаиваю, – он сделал еще глоток вина, затем продолжил: – Я уверен, что пролог истории покажется тебе довольно знакомым: слишком чувствительный мальчик, растущий без отца, с неугомонной гипер-опекающей матерью. К мальчику пристают неандертальцы-одноклассники в школе. Он находит убежище в безопасности книжных страниц. Все это ужасно банально и предсказуемо…

Я отхлебнул вина и пожелал оказаться где-то в другом месте.

Если мне хоть немного повезет, Айлин позвонит в дверь прямо сейчас.

– Другие ребята насмехались и обзывали меня по-всякому.

«Прямо как Рудольф, Красноносый Олень Санты» – подумал я, и испытал странный позыв засмеяться. Затем осознал, что Киркуса зовут Руди, что и есть сокращение от Рудольфа. Его имя теперь казалось мне причудливой, и не-особенно-то-смешной шуткой.

– Я не мог и шагу ступить по школьному коридору, – пояснил он. – Чтобы кто-то не толкнул меня, подставил подножку или выбил из рук учебники. На переменах и обеденном перерыве, любимым их развлечением было схватить меня и запихнуть в мусорный бак. Иногда, несколько хулиганов стягивали с меня штаны и убегали с ними. И разумеется, меня регулярно били. Короче говоря, я рос без друзей, никому не доверял, боялся и презирал моих мучителей. Что, в общем-то, не сильно отличается от детства многих других парней.

– Я знаю таких, – сказал я. Вообще говоря, в свои школьные годы, я и сам находился разве что на ступеньку-другую выше в социальной иерархии, а дружил с пацанами, которым приходилось и похуже меня. Но я не мог сказать об этом Киркусу. Нельзя вот так сказать: «подумаешь, да один из моих лучших друзей был ботаном… или геем… или чернокожим… или евреем…» Может, это и правда, но просто нельзя такое говорить. Есть много таких вещей, про которые нельзя сказать.

Поэтому я промолчал про веселую компашку отбросов школьного общества, с которыми в те дни тусовался.

После глубокого вздоха, Киркус продолжил:

– Иронично, что меня обзывали педиком, гомиком и пидором задолго до того, как я приобрел какой-либо сексуальный опыт с кем бы то ни было: мальчиком, девочкой или утконосом. Очевидно, моя внешность и манеры были вполне достаточным поводом.

– Что-то совсем жесть, – сказал я.

– Ты можешь не верить, Эд, но я был добрым и мягким юношей. У меня тогда еще не сформировался ни этот равнодушно-циничный характер, ни самодовольная напыщенность, что тебя, по-видимому, столь раздражает.

– Без них тебя трудно представить.

– О, я был просто лапушкой.

Я тихо засмеялся.

– Однако, меня все равно ненавидели. Моим главным тираном был парень по имени Деннис Грант, довольно типичный школьный хулиган: сильный, толстый, уродливый и тупой. Он издевался надо мной постоянно и неустанно – обычно перед своими друзьями, разумеется, чтобы продемонстрировать, какой он крутой. И вот, однажды днем, я остался после уроков, чтобы помочь кому-то из учителей с каким-то делом. Когда я освободился, в коридоре никого уже не было. Кроме Денниса. Он поджидал меня там с ножом. Затащил меня в один из туалетов и заставил встать на колени. Потом он расстегнул ширинку и вытащил своего «Джорджа». Почему он называл его Джорджем, я понятия не имею.

Киркус попытался улыбнуться, но не смог. Его глаза вдруг влажно заблестели.

– Я сказал Деннису: «И что ты предлагаешь мне с этим делать?». Он сказал: «Ты знаешь, что с этим делать, пидор ебаный!» Я сказал: «А ты сам-то кто? От пидора слышу!» Это, как оказалось, была колоссальная ошибка… – пара слезинок скатилась по щекам Киркуса. Он вытер их тыльной стороной ладони. – Короче говоря, закончив избивать меня до полусмерти, Деннис все-таки познакомил меня со своим «Джорджем», прямо там, на вонючем полу школьного туалета. И таким образом, я впервые познал прелести гомосексуального образа жизни.

– Госссподи… – все, что я смог произнести.

– Немного не хватало романтики и заботы, – он вытащил платок, высморкался и со вздохом убрал его в карман. – Но мы, тем не менее, вместе покурили после акта.

– Это он сделал тебе наколку?

Киркус пожал плечами:

– Я так и не узнал, был ли автором этого шедевра Деннис, или его приятель Брэд.

– Этот Брэд тоже там был?

– О нет. Вовсе нет. Мы с Деннисом были вполне наедине в тот день в школьной уборной… И вполне наедине во все последующие наши встречи. По крайней мере, нам так казалось, до поры до времени.

– Было больше одного раза?

– Ох, мой дорогой Эдуардо! Деннис уединялся со мной после этого почти ежедневно.

– Ты не мог как-то помешать ему?

– Я не видел смысла пытаться. Дело было сделано, и он уже вошел во вкус. Как и я. Поначалу, это казалось мне чем-то чудовищным. Но прошло не так много времени, прежде чем я начал с нетерпением ждать наших встреч. Деннис был в некотором смысле великолепен, осмелюсь заметить.

Я постарался не выдавать своего ужаса. Киркус продолжил:

– К сожалению, его друг Брэд застукал нас с поличным одним прекрасным вечером в гараже у Денниса. Доблестно стараясь сохранить свою честь, Деннис изобразил из себя жертву моих нежеланных домогательств, после чего они вдвоем избили меня до потери сознания, – слегка погладив спереди свой аскот, он сказал: – Я пришел в себя на следующее утро, голым в мусорном контейнере за супермаркетом… С татуировкой из единственного, пожалуй, столь длинного слова, которое Деннис и Брэд могли грамотно написать.

– Боже мой, – пробормотал я.

– И тут и сказочке конец. Ну что, достаточно грязно и жестоко для твоего вкуса?

– Это ужасно, Руди. Гос-споди…

– Не худшее, что со мной случалось в жизни, но это и есть подлинная история моей татуировки.

– А что стало с Деннисом и Брэдом?

– Представления не имею, – сказал Киркус. – Я оставил все это в прошлом, когда приехал в Уилмингтон и поступил в университет. Не принес с собой оттуда ничего, кроме воспоминаний, шрамов и этой наколки.

– Ты бы мог, наверное, ее свести.

– О, безусловно, – вновь, он погладил свой шейный платок. – К сожалению, я к ней довольно сильно привязался.

– Если она так тебе дорога, то зачем ты ее прячешь?

– Это личное. Я делюсь этим лишь с определенными особо близкими друзьями. Такими как ты.

– Ааа…

– Ты же мой друг, не правда ли?

– Наверное, – сказал я, чувствуя легкую тошноту внутри. – В некотором смысле. То есть, ты нормальный парень, когда не ведешь себя как напыщенный самодовольный засранец.

– Ты тоже очень милый, – сказал он.

– Я был бы рад, если бы ты меня так не называл. И чтоб без всяких гейских штучек со мной, понял?

– А ты когда-нибудь пробовал?

– Нет, и не намереваюсь.

– Как говорил мудрец: «Не отвергай, пока не попробуешь».

– Не мудрец, а мудак какой-то это сказал.

– Ах, Логан! Ты не перестаешь меня изумлять. Есть ли на свете больший плебей, чем ты? – хмыкнув, он взял со столика свой бокал. Осушил его до дна, затем протянул в мою сторону. – Еще налей, будь любезен?