Текст книги "Укус (ЛП)"
Автор книги: Ричард Карл Лаймон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
20
Отличную мощеную двухполосную дорогу. Никакой тебе тряски, подпрыгиваний, громыханий. Просто хороший, плавный ход.
– Славно едется, – подтвердила мои мысли Кэт. – Вернемся на Четырнадцатую?
– Может быть, – сказал я и, повернув голову, спросил:
– Нам есть смысл возвращаться к Четырнадцатому шоссе, мистер Снегович?
– Есть, и достаточно хороший, – сказал он.
– И где там эта дыра?
– Дыра? Что за дыра?
– Шахта. На дне которой лежит этот ваш Брок. Разве не к ней мы едем?
– К ней, родненькой.
– Вы же знаете, как туда проехать?
– Не знал бы – не стал бы тут байки плести.
– Так где же она? – начал терять терпение я.
– Не скажу.
Теперь уже к Снеговичу обернулась и Кэт.
– Если вы не скажете нам, где находится это место, как мы должны туда попасть?
– Просто. Я буду говорить Сэмми-бою, когда повернуть. Сэм, мужик? Просто продолжай ехать прямо, пока я не скажу.
– Хорошо, – сказал я.
– Это далеко? – осведомилась Кэт.
– Не шибко. Но и не рукой подать.
– Ладно, – протянула она. – Я просто собиралась вздремнуть.
– Ну так валяй.
Она обратилась ко мне.
– Ты, наверное, ужасно устал.
– Я в порядке. Поспи.
– Если почувствуешь, что совсем вымотался, растолкай меня, и я поведу.
– Заметано, – сказал я, клятвенно обещая себе держаться до последнего.
Кивнув, она чуть подалась вперед и расстегнула ремень безопасности.
– Не могу спать, когда эта штука на мне, – пояснила она. – Надеюсь, ты не понесешь во весь опор, и меня не катапультирует отсюда ко всем чертям.
Я думал было отговорить ее, но, в конце концов, это ее право – пользоваться или не пользоваться ремнем. Кроме того, я ни разу в жизни не разбивал автомобиль, который веду.
Мы, конечно, искушали судьбу. Напрашивались на неприятности на дороге.
Выпутавшись из ремня, она откинулась на сиденье, сложила руки на коленях и закрыла глаза.
– Едем прямо, потом выворачиваем на Четырнадцатую, – сказал Снегович.
– К северу?
– К северу.
Взглянув на Кэт пару минут спустя, я решил, что она, похоже, спит.
Умолк и Снег Снегович. Вскоре с заднего сиденья понесся грубый храп.
Звук этот был музыкой для моих ушей. Этот кошмарный тип хоть на время ушел из наших жизней, снова оставил нас с Кэт наедине.
Я посмотрел на нее.
Ночь была уже не такой темной, как прежде. Занимался рассвет. И мне было достаточно хорошо видно ее – столь хорошо, что сердце мое снова разбилось.
Сон вернул ее чертам спокойствие, мягкость, невинность – все то, что присуще было той Кэт, с которой я расстался давным-давно. Той, которой все еще было пятнадцать лет.
Хоть она и выросла в шокирующе красивую женщину, умную, сильную и решительную, мне было больно смотреть на нее, ибо теперь я знал, через что ей пришлось пройти. Как же много я пропустил. Как сильно она изменилась. Как страшно, что она так сильно изменилась.
Мое сердце сгорало.
И, чтобы хоть как-то унять эту ужасную скорбь, я сказал себе, что Кэт так или иначе повзрослела бы. Даже если бы я имел власть над временем, и мы бы с ней смогли остаться пятнадцатилетними навсегда, я бы вряд ли воспользовался таким даром. Да, быть может, мне бы этого страстно хотелось. Но – нет, я бы не позволил себе такое.
Потому что, как бы сильно я не любил ту девочку-подростка, я бы не лишил ее возможности стать взрослой женщиной.
Но, Боже, как же я был сейчас несчастлив. Как я страдал о той, которой лишился. Где наша молодость, наш задор, наше счастье?
Все прошло, и осознание убивало меня.
Но ведь всегда есть воздаяние.
Девочка-подросток стала прекрасной женщиной. Я – стал мужчиной.
И, хоть я ненавидел себя за то, что не смог удержать первую, я буду ненавидеть себя не меньше, если упущу и вторую.
Прошлое никак не вернуть все равно. Остаются воспоминания, над которыми можно горевать. Но убегать от настоящего – не выход. Надо держаться за него изо всех сил.
Зарождающийся день окрасил кожу Кэт в серые тона. Все еще блуждая в лабиринте сожалений и несбывшихся надежд, я внезапно поймал себя на ужасной мысли: отпусти руль и пусть это все кончится для нас всех.
Но я не отпустил руль. Я не сдался. Я сосредоточился на бегущей перед нами полосе Четырнадцатого шоссе.
Хотя мы ехали на север, солнце, восходящее по правую сторону от нас, вскоре коснулось золотистыми лучами и пространства перед нами. Какое-то время свет был едва ли не нестерпимо ярок – но не ярче того сияния, коим одаривала меня спящая Кэт, стоило мне лишь обратить к ней взгляд.
Снег Снегович продолжал храпеть.
Я поглядывал на дорогу достаточно часто, чтобы избежать неприятностей. Я так сильно скучал по ней, так долго скучал – и вот она здесь, сидит на соседнем сиденье. Я едва мог поверить в это чудо. В этот странный, но прекрасный сон.
Девушка моей мечты. Так близко, что коснуться – ничего не стоит. Озаренная светом нового дня.
Первый раз за десять лет я видел ее при свете дня.
Я рассматривал ее – спутанную мальчишескую прическу золотистых волос, изгиб левой брови, коль скоро правая половина ее лица была скрыта тенью, тонкие линии в уголке глаза – которым, наверное, когда-нибудь суждено стать морщинами, ее губы, россыпь веснушек.
Из-за того, что она, склонив голову, чуть сползла на сиденье, перед ее рубашки смялся в несколько волн. Как и любая женская рубашка – или блузка, правильнее сказать? – она была застегнута таким образом, что пуговицы смотрели в мою сторону.
А в пробелы между ними было прекрасно видно, что Кэт не носила лифчик.
Накануне вечером она была передо мной в наряде Евы не меньше часа. Я мог видеть каждый дюйм ее тела. И, вроде бы, странно было с моей стороны придти в такое волнение от взгляда на ее грудь.
Но я не мог оторвать глаз.
Мне было видно не так уж много – но достаточно, чтобы млеть от обескураживающего, поразительного восторга.
Я не мог оторвать глаз.
Я чувствовал себя виноватым. Едва ли не вуайеристом. Дыхание застыло у меня в груди. Всем моим сожалениям о том, что Кэт выросла, пришел конец.
Только настоящее имело значение.
Только этот момент. Только этот взгляд.
Только эта грудь – грудь цвета меда – взрослой, сногсшибательно красивой женщины. Только…
Я с трудом взял себя в руки. Прикипев взглядом к ветровому стеклу, я прищурился от солнца, глубоко вздохнул и попытался думать о чем-нибудь другом.
На наших плечах все еще было много проблем. Снег Снегович на заднем сиденье. Эллиот в багажнике. Все те опасности, которые они нам сулили. Все волнения, связанные с тем, что нам как-то придется от них отделаться.
Но все это было для меня сейчас таким далеким и неважным.
Ты шпионишь за ней, сказал я себе. Ты вторгаешься в ее личную жизнь.
Но она бегала голышом передо мной всю вчерашнюю ночь. Вряд ли она станет возражать против моих взглядов.
(Не рассчитывай на это!)
(она никогда не узнает)
В конце концов, что плохого, спросил я себя. Когда вы видите радугу, лесной ручей, поляну ярких цветов – разве вы стыдите себя за их красоту и за то, что вы осмелились ими любоваться? Разве вы закрываете глаза и твердите себе, что делаете что-то не так? Черт возьми, нет! Вы смотрите. Вы наслаждаетесь. А ежели нет – вы теряете что-то. Вы, как минимум, обманываете себя.
Пользуясь таким оправданием, можно было бы и спустить себе с рук подглядывание за чужой жизнью в окна дома. Всегда есть разделяющая одно и другое грань, и любование грудью Кэт явно лежало по другую сторону от радуги и цветочных полян.
Но я НЕ МОГ не смотреть.
Я вновь повернул голову. Мои глаза снова принялись исследовать разрыв между пуговицами ее рубашки.
Метнулись к дороге на несколько секунд.
Снова – назад.
Ты сошел с ума.
Да, наверное, так и есть: я начинаю бредить. Теперь мне кажется, что одна из пуговиц расстегнулась. Что теперь видна добрая половина ее груди.
Но, позвольте: одна из пуговиц взаправду расстегнулась, пока я не смотрел.
Во рту пересохло, в джинсах стало тесно. Учитывая их не самый удобный фасон и то, что я вел машину, не представлялось возможным расстегнуть их или хоть как-то ослабить, поэтому очень скоро мои душевные мучения дополнились мучениями физическими, весьма определенного характера. Сосредоточившись на дороге, я бы не решил проблему – смотреть вперед, конечно, приходилось, но мои зрачки словно магнитом оттягивало обратно, и я так или иначе выкраивал момент.
Сейчас мне было видно так много.
О Боже, а вдруг этот Панк Панкович сейчас разделяет со мной это чудное видение? Вдруг его храп – никакая не гарантия? Взгляда в зеркало заднего вида мне было недостаточно – я резво обернулся и посмотрел через плечо.
Он развалился криво на сиденье позади Кэт, свесив подбородок на грудь, седая шевелюра укрыла лицо. Кожанка свободно распахнулась, демонстрируя широкую загорелую грудь в кучеряшках.
Ох, уж к его-то груди у меня никакого интереса не было.
Он не видел Кэт – вот и все, что сейчас имело для меня значение.
Метнув взгляд вперед, я убедился, что мы не рискуем съехать с дороги и не собираемсяя врезаться в легковушку или грузовик.
Никаких других машин, о которых стоило бы беспокоиться.
Снова – к Кэт.
Нет, этого не может быть.
Еще одна пуговица расстегнулась.
Наверное, она ворочилась во сне, и рубашка сбивалась на бок. Теперь была обнажена почти вся ее левая грудь. Ее темно-золотистый сосок у самого края распаха. Солнечный свет мягко омывал его.
Хоть в автомобиле и было тепло, на ее коже выступили мурашки.
Они мне понравились.
Понравились ее веснушки. На груди они тоже были. Не так уж и много – не больше полудюжины. Маленькие рыжие пятнышки.
В каком-то роде мне даже понравились ее раны.
Их было непозволительно много. Двадцать? Пятьдесят? Они шли вверх и вниз по обеим сторонам груди – уже не сами шрамы, а лишь напоминания. Нужен был очень хороший свет, чтобы различить их все.
Некоторые – поновее остальных, розоватого оттенка, самые старые – побелевшие. Тонкие, разной длины – белые нити-порезы, изогнутые рваные от резцов, но больше всего – точечные, оставленные вампирскими клыками.
Стальными иглами Эллиота.
Этот мудак присасывался к ее груди, как какой-то чокнутый младенец-переросток. Пил из нее кровь.
Как же я ненавидел его.
Ненавидел за всю причиненную Кэт боль. За то, что он так долго пользовался ею. Имел ее.
Как же славно, что мы убили ублюдка.
Но в шрамах, оставленных им, я сейчас не видел ничего уродливого. Наверное, все потому, что они стали ее частью. Как веснушки. Как оттенок глаз.
Они уподобились тайным посланиям, написанных волшебными чернилами – такими, что надпись можно увидеть только тогда, когда правильно падает свет. Я хотел поцеловать их. Каждый изгиб. Каждый рубец.
Ерзая и задыхаясь пуще, чем раньше, я судорожно повернул голову к дороге и попытался успокоиться. В зеркале заднего вида появился торопливо приближающийся грузовик. Я съехал на другую полосу, чтобы освободить ему путь. Фура пронеслась мимо с ревом, в ореоле дыма из выхлопной трубы. Едва она миновала, я перевел взгляд на Кэт.
Мой рот открылся, но я не выдавил ни звука.
Ни стона, ни удивленного возгласа.
Я даже выдохнуть толком не смог.
Пульс отдавался в уши барабанным боем.
Что, черт побери, происходит?
Рубашка Кэт съехала в сторону, открыв и правую грудь.
Подставив ее яркому солнечному свету.
Снег Снегович все еще храпел. Я взглянул на него. Он не сменил позы.
Дорога под нами была ровная. Никаких ухабов, никаких выбоин.
Она просто ворочается во сне.
(или какой-то мышечный спазм?)
Я повернул голову – и на этот раз подловил нужный момент: Кэт содрогнулась. Волна пробежала вверх по ее телу.
Веки Кэт были смежены, но глаза под ними отчаянно метались туда-сюда.
Ей снится Эллиот, пришло мне в голову из ниоткуда.
Снова дрожь. Губы плотно сжались и побелели. Какие-то внутренние толчки заставляли ходить ходуном ее плечи и обнаженную грудь. Мне показалось, что еще чуть-чуть – и из-под век Кэт хлынут слезы. Но разве люди плачут во сне?
Она свесила голову набок. Правый глаз распахнулся и с пугающей быстротой нашел меня: в его глубине плескался ужас.
– Кэт? – неуверенно позвал я. Мой голос был едва слышим из-за рулад, выводимых Снеговичем.
Она вздрогнула в последний раз, судорожно втянула воздух и резко села. Несколько раз недоуменно моргнула. Искра живой мысли проскочила в ее глазах.
Она опустила взгляд вниз. Ахнула. Ее брови подскочили.
– Эмм… как… как это произошло? – прошептала она.
– Не спрашивай меня, – сказал я.
Тряхнув головой, она поправила рубашку на груди и застегнула пуговицы.
– Прости. – Она вдруг с удивлением посмотрела на меня. – Это же не ты сделал?
– Нет, не я.
– Ох. Хорошо. Наверное, привидения.
– Вероятнее всего.
– Что ж, я хотя бы выспалась. Как дорога?
Непохоже, что твои сны были приятными, подумал я, а вслух сказал:
– Отличная дорога.
– Тебя в сон еще не клонит?
– Нисколечко.
Она улыбнулась и кивнула.
– Рада слышать. Я-то боялась, что ты совсем заскучаешь и уснешь за рулем.
– Нет, Кэт, скучно мне не было.
– Хочешь, я поведу?
– Не стоит. Все в порядке.
– Правда? – Она улыбнулась еще шире.
– Я пока держусь. Можешь спать дальше.
– Не хочется больше, – как-то отстраненно сказала она и, взявшись за ремень безопасности, защелкнула его в замке.
21
Через некоторое время Снег Снегович громко всхрапнул и проснулся. Закашлялся, прочищая горло, захрипел, заохал, всячески зашумел. Его куртка из дубленой кожи скрипнула, когда он повернулся.
Мы с Кэт молчали.
– Доброе утро, паломники! – громыхнул он наконец.
– Утречка, – тихо отозвался я.
Кэт повернулась в его сторону.
– Спокойно спалось? – поинтересовалась она.
– Не плохо, не плохо. Хорошо везете. У меня прям чувство, что мы не хоронить кого-то едем, а на пикничок выбрались. Такой весь медово-месячный. – Он хихикнул. – Где-то под всем этим соусом точно есть салями, хы!
– Крекеры и сыр точно сыщутся, – сообщила Кэт. – Проголодался – добудь их себе сам.
– Это не завтрак для мужика. Какой, черт побери, час? – И, прежде чем мы успели бы ответить, Снегович изрек: – Без четверти восемь, да.
– Ты носишь двое наручных часов, – заметила Кэт.
– Ну да.
– Зачем?
– Глаза-то у меня тоже два, разве нет?
– Получается, на каждый глаз – по циферблату?
– Истинно так, красотка. Так – и никак иначе. Где мы, кстати?
– Где-то на Четырнадцатой, – подал голос я. – Проехали Мохаве с полчаса назад.
– Полчаса назад, говоришь? Понятно. Конкретики, правда, не достает. – Он выглянул в окно. – А, ну вот и конкретика! Это ж Краснокаменный Каньон!
– Красивый, – заметила Кэт. – Почти как Гранд-Каньон.
Она была права. Я не особо обращал внимание на пейзаж до поры, но теперь заметил, что мы проезжали мимо крутых стен каньона – откосов дивного красного камня, столь ярких и живописных в утреннем солнечном свете. Их появление было столь неожиданным, что, казалось, они просто выросли на наших глазах.
– Мы все еще на правильном пути? – спросил я.
– А?
– Мы не проедем мимо ущелья с Броком?
– Не-а.
– Мы не пропустили поворот?
– Нет. Мы ищем стык с трассой 178. Дороги отсюда – на полчаса, не больше.
– Отсюда – куда? – уточнила Кэт.
– До ущелья Брока, очевидно же, – ответил ей в тон Снег Снегович.
– И где же это?
– Как доедем, так сразу увидите. А пока давайте-ка двигать на Сто семьдесят восьмую. Остановимся где-нибудь в Инокеме или Риджкресте, перекусим.
– Кстати, – сказала Кэт, – я умираю от жажды. Там, у тебя, должно быть несколько бутылок с водой. Наверное, на полу. Там, сам понимаешь, все рассыпалось. Не мог бы ты найти одну и передать мне?
– Ты просишь меня подать воды? – спросил Снег Снегович несколько удивленно.
– Да, ни много, ни мало.
– Хо!
– Хо-хо-хо, – отозвалась Кэт с явным сарказмом в голосе.
– Рад служить, красавица. – Под скрип кожаного жакета Снегович склонился и довольно скоро передал ей пластиковую бутылку. Она поблагодарила его, добавив:
– Можешь и себе взять, если хочешь.
– Не, спасибо. Вода в бутылках – это для богатых жопошников. Не для черни навроде меня.
Мы не нашлись с тем, что ответить ему.
Открутив крышку, Кэт повернулась ко мне.
– Будешь?
– Давай сначала ты.
Приложив горлышко к губам, она откинула голову и глотнула воды. Я смотрел, как ходит ее горло. Пока Кэт пила, один маленький ручеек миновал ее губы и скользнул по подбородку вниз, к шее, под ворот рубашки, оставив после себя влажный след.
– Эй, Сэмми-бой, следи за дорогой! – загудел Снегович.
– Прошу прощения. – Я обратил взгляд вперед.
Напившись, Кэт передала бутылку мне. Если верить этикетке, вода бралась из горного источника. Если судить по вкусу – может, и не соврали. Прохладная, с мягким древесным послевкусием. Может быть, на самом деле это была простая лос-анджелесская водопроводная, выстоянная в дубовых бочках. Не знаю. Но было здорово. Я выпил довольно много, прежде чем вернул бутылку Кэт.
– Так все-таки, – закручивая пробку, спросила она у Снеговича, – до этого вашего Ущелья Расходников далеко? Или это государственная тайна?
– Говорю же, недалеко.
– «Недалеко» было и в прошлый раз, а с того раза мы уже хорошо, если не тысячу миль проехали.
– Повторяю, недалеко.
– Дай хотя бы подсказку, – сказала Кэт. – Мы туда хотя бы сегодня попадем?
– Думаю, да. Если по пути не возникнет проблем.
– Что ж, хорошо, – сказала Кэт.
– Другое дело, что нам, возможно, и не понадобится туда тащиться. Лучше дождаться солнышка в зените. А потом дело за малым – багажник пошире откроем, да и все дела.
– С какой стати?.. – голос Кэт прозвучал ошарашенно.
– Ну, там ему и конец придет, говорю.
– Но…
– Он вампир, не так ли?
– Не знаю.
– Бу, вы оба талдычили мне, что он весь такой реальный и неподдельный вампир. Я видел твои укусы, красавица.
– Да, он кусал меня.
– И пил твою кровь, не так ли?
– Именно так.
– Ну, так значит, он вампир?
Она пожала плечами.
– Думаю, да.
– Сэмми! – громыхнул Снегович в мою сторону. Я чуть вздрогнул.
– Да?..
– Ты же мне сказал, что этот тип – натуральный второй Дракула. Так?
– Да, сдается мне, нечто подобное я и сказал.
– Говорил-говорил, я помню. Ты ж мне не лгал?
– Я полагаю, что он мог быть вампиром, – сказал я. – Он, э-э-э, вел себя, как один из них. Он выглядел, как один из них. В смысле, эти его клыки… да он даже чем-то похож на Орлока из того старого немого фильма.
– Носферату, – кивнул Снегович. – Видел его. Тот парень был уродливее вашего.
– Ну, так или иначе, – резюмировал я, – мы считали Эллиота настоящим вампиром. Посмотри, как мы убили его. Если бы мы думали, что он не настоящий, мы могли просто застрелить его, задушить или…
– То есть, огнестрел-таки при вас?
Кэт покачала головой.
– Нет у нас никакого огнестрела.
– Но Сэм только что сказал…
– Я не имел в виду, что он у нас есть, – попытался объясниться я. – Его у нас нет. Я вот что хотел сказать: мы убили его, используя кол – потому что приняли за настоящего вампира.
– Если бы мы думали, что он обычный человек, – добавила Кэт, – мы бы разделались с ним иначе.
– Или бы вообще не тронули, – добавил я.
– Да… конечно, если бы он перестал меня кусать. Мы должны были убить его как раз из-за вампиризма, а не просто так, убийства ради.
– Значит, не лгали, – миролюбиво подвел черту Снегович.
– Нет, – ответил я.
– И, по-вашему, парень – истый наследник рода Дракулы.
– Быть может.
– Ну так тогда, – голосом триумфатора возвестил Снег Снегович, – мы выставим его на солнце, и, едва лучи коснутся его – выжгут начисто, до пепла! Разве ж не так?
– Предположительно, – протянул я.
– Так бывает в фильмах, – добавила Кэт. – Он ведь может и не сгореть.
– Это легко проверить.
– Мы не собираемся проверять, – объявил Снегович. – Продержим его в темноте и безопасности до самой ночи.
Мы с Кэт переглянулись. Определенно, ход мыслей нашего попутчика был слишком для нас запутан. Какой разновидностью чокнутого является этот парень? – подумал я, читая в глазах Кэт схожую мысль.
– Как скажете, мистер Снегович, – осторожно сказал я. – Дело вот только в том, что до темноты еще часов девять. Многовато для разъездов с трупом в багажнике. И, если честно, мне не кажется, что солнечный свет повредит ему.
– Он вредит всем вампирам, – обрубил Снегович, – что в книгах, что в фильмах. Уж я-то знаю, я – фанат.
– Фанат, значит, – буркнула Кэт.
– Заправский! – кивнул Снегович. – Так вот, стоит выставить вампира на солнечный свет – он бах и сгорает, что твоя спичка.
Я посмотрел на Кэт, она – на меня. Во взглядах – серьезность. Ни тени улыбок.
– Да, по поводу солнечного света все верно – произнес я. – Но как быть с колом в сердце? Не надлежит ли вампиру рассыпаться в прах, будучи пронзенным?
– Некоторым – да, некоторым – нет.
– Эллиот не рассыпался в прах, – напомнила Кэт.
– Это все оттого, сдается мне, что он был еще не старым вампиром. Сколько ему лет-то было?
– Он никогда не говорил мне, – ответила Кэт удивленно. – Вряд ли ему даже сорок есть.
– Ну вот, – кивнул Снегович. – Только по-настоящему древние вампиры становятся прахом после смерти. Если им сотни две лет, или больше.
– Звучит логично, – отметил я.
– А молодой вампир останется цел-целехонек.
– Как Эллиот, – тихо произнесла Кэт.
– Именно.
– Теперь все обретает смысл, – сказала она без улыбки.
– Смотрите, – Снегович подался вперед, – в чем вся соль. Они живут чуть ли не вечно, эти вампиры. Думаю, взаправду вечно, если их не вычисляют и не убивают, или если они не забывают не лезть на солнце и не добавлять в салат чеснок.
– Более чем вероятно, – согласился я. Кэт бросила на меня растерянный взгляд.
– И они, опять же, не стареют. Возьмем этого вашего Эллиота. Он, вполне возможно, пьет кровь из людей уже полвека или что-то около того. Но на свой возраст он не выглядит. Он застрял на том году, в котором стал вампиром.
– Разве он не должен теперь, после смерти, вернуться в истинный возраст? – спросила Кэт.
Снег Снегович ответил не сразу. Судя по всему, он обдумывал парадокс. Наконец, он выдал:
– Поставила ж ты меня в тупик. Не знаю, честно. По фильмам такого не помню.
– Но факт остается фактом: он не постарел.
– Мы еще не видели его при свете дня, – заметил я.
– Вы не увидите его при свете дня. Просто выкиньте идею из головы. Вы же так погубите его.
– Мы уже его погубили. Он мертв.
– Возможно – да, возможно – нет.
– Не вижу никаких таких возможностей, – сказала Кэт.
– Ты, красавица, сразу видно – не фанат. А ты, Сэм?
– Не из больших, – покачал головой я.
Но я понимал, куда он клонит. И, отчасти, я тоже когда-то фанател. Проводил исследования. За рамками кино и книжек.
В старину кол в тела вампиров вбивался не просто так – их, по сути, физически приколачивали ко дну гроба, чтобы удержать от восстания из могилы и буйства.
– А я имею в виду вот что, – сказал Снегович. – Иная история с вампиром начинается как? Правильно: находят тело и вынимают кол, и что вы думаете? Старый Брюс Ли воскресает с тем же успехом, что и молодой.
– Кристофер Ли, – заметил я.
– А?
– Не Брюс Ли. Кристофер Ли.
– Брюс Ли машет ногами-руками, – пояснила Кэт. – Кристофер Ли пьет кровь.
– А, ну да. Пардон. Попутал. Ну так речь о чем: кол не убивает вампира, скорее… сдерживает. Погружает в сон.
– Как отравленное яблоко, – сказала Кэт.
– Что?
– Отравленное яблоко. Я думаю, ты понимаешь, о чем я. Злая ведьма? Кто на свете всех милее? Белоснежка?
– КАК ТЫ МЕНЯ НАЗВАЛА? – взревел он.
Его рука взметнулась над сиденьем и врезалась в голову Кэт. Удар был не такй сильный, чтобы причинить много боли – но явно застал ее врасплох. Ее голова отскочила назад, волосы взметнулись, лицо окаменело от шока.
– Ай! – взвизгнула она и вся сжалась.
Крутнувшись на сиденье, я закричал:
– Не трогай ее!
И его ладонь с размахну впечаталась в мое лицо.
– Вот ведь блядские пустоболты, – пробормотал Снегович, откидываясь на свое место.
