Текст книги "Твоя Противоположность (ЛП)"
Автор книги: Рейчел Хиггинсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
Он продолжал пристально смотреть на нас, а мы смотрели на него. Ванн даже не пошевелился, чтобы поздороваться с ним, а я застыла на месте, ожидая, что вот-вот взорвусь от присутствия кого-то столь плодовитого и талантливого.
Я не была уверена, но могла поклясться, что он прищурил глаза при виде свеженанесенной надписи "Гурманка", объявляющей миру о моём бизнесе. Я могла бы поклясться, что его взгляд скользнул по моей забрызганной краской белой футболке и чёрно-белому фартуку, повязанному вокруг талии. Могла бы поклясться, что чувствовала на себе его взгляд, взирающий, вычисляющий, оценивающий мою чёрную бандану, моё лицо, руки, тело, прежде чем он снова посмотрел на фудтрак позади меня.
Я могла бы поклясться, что Киллиан Куинн впитал все до единой мои слабости и неуверенность, включая хрупкую веру, которую я вложила в фургон позади себя. Он взвесил мою ценность и мой талант, или их отсутствие, а затем проигнорировал меня как не что иное, как мимолётное раздражение.
Его тело дёрнулось, словно пробудившись от транса, и он переключил внимание на свой мотоцикл, припарковав его сбоку от "Лилу" и убрав шлем в боковое отделение. Байкерская куртка натянулась на его широких плечах, когда он широко раскинул руки, а затем на груди, как будто разбирался с какими-то неполадками.
Я застыла как вкопанная, наблюдая, как мой герой ещё минуту возился с ключами, потом засунул их в карман и вошёл в боковую дверь "Лилу". Дверь за ним захлопнулась, и Киллиана Куинна больше не было.
Медленно выдохнув, я и не поняла, что задержала дыхание, и задрожала, несмотря на жару.
– Ты, и правда, так боишься его? – спросил Ванн с изумлением и некоторым весельем в голосе.
– Он очень крутой, – сказала я ему.
Ванн покачал головой и повернулся, предлагая Молли руку, когда та выпрыгивала из фургона.
– Раз уж ты так говоришь.
– Раз уж я говорю что? – спросила Молли.
– Да не ты. Я. Мы только что его увидели, – объяснила я, поворачиваясь к Молли, постаравшись всем своим видом сказать ей "отменяй миссию".
Молли на мгновение растерялась.
– Его? Ох, его! А я пропустила это! Почему ты не позвала меня сюда?
Ванн издал сдавленный звук, явно не одобряя нашего интереса.
– Я вообще не догоняю что тут такого великого. Да, он хороший повар. Как и ты, Вера. Тебе нечего бояться.
Молли с энтузиазмом кивнула и похлопала меня по плечу.
– Ванн прав. Ты лучшая. Киллиан Куинн явно уступает тебе, детка.
– Если ты так думаешь, то почему он тебя так интересует? – с любопытством спросил Ванн у Молли.
– Э, ты что серьёзно? – она засмеялась. – Потому что он очень сексуален! Разве ты не видел его? Он может даже приготовить подгоревшую овсянку, а я прикинусь изумлённой.
– Скорее всего, ты будешь той, кто приготовит ему подгоревшую овсянку, – рассмеялась я.
– Если он так хорош, как ты говоришь, моя стряпня может всё испортить, да?
– Твоя стряпня – причина разрыва для любого парня, – пробормотал Ванн.
Молли ударила его по почкам, отчего он дёрнулся вперёд и застонал. Ванн протянул руку, схватил в горсть волосы Молли и дернул в ответ. Эти двое были как Три Балбеса3.
– Заступись за меня, Вера! – попросила Молли.
– Не могу, – честно призналась я. – Ванн прав. Твоя стряпня настолько плоха, что даже для меня это почти что повод для расставания.
– Я ненавижу вас обоих, – надулась она. – И именно поэтому я выбираю ресторан.
Я попыталась возразить. Вкус Молли колебался от вопперов4 с сыром до филе-миньон хорошей прожарки. Фу.
– Но...
– Я и тебя угощаю обедом? – покосился на неё Ванн.
Она сощурилась в ответ.
– А ты предлагаешь?
Он пожал плечами и решил.
– Я запишу на корпоративную карточку и назову это обедом с заказчиком.
Мы с Молли улыбнулись друг другу.
– Выбери что-нибудь приятное, Молли, – она начала показывать через площадь, но я остановила её раньше, чем она забежала вперёд. – Кроме "Лилу". Они не открыты на обед. А джинна у нас нет, так что до следующего солнечного затмения нам туда всё равно не попасть.
Её лицо вытянулось в разочаровании, но это была универсальная истина. До тех пор, пока не появится что-то получше или не произойдёт зомби-апокалипсис, мы не могли есть в "Лилу", не поместив наши имена в список бронирования.
– Тогда "Винченцо"! – решила Молли.
– Мне придётся бороться с углеводной комой до конца дня, – пожаловался мой ультра-озабоченный здоровым питанием брат.
Молли ущипнула его за талию в поисках жира, которого там не было.
– Это пойдёт тебе на пользу.
Я рассмеялась, несмотря на новый натиск нервов и ожидание неудачи. Мы прошли через площадь мимо "Лилу", направившись к следующему кварталу зданий и мощёной площади. Я не могла не посмотреть в затемнённые окна, когда мы проходили мимо, рассматривая грубо отесанный побеленный кирпич и яркий зелёный плющ, змеящийся вокруг окон. Я не видела его, но знала, что он там внутри, и мой пульс участился от неуверенности.
До этого момента открытие "Гурманки" казалось мне самым безумным поступком в моей жизни.
Но я поняла, что это неправда. Теперь я была вынуждена признать, что Киллиан Куинн поселился в менее чем футбольном поле от меня, и я поняла, что это была самая сумасшедшая вещь, которую я когда-либо делала. И самая глупая.
Фудтрак не был глупостью. Глупостью было открытие псевдо-ресторана быстрого питания прямо напротив одного из восходящих шеф-поваров Америки.
Я выдохнула и заставила себя плюнуть на это. Настало время либо тонуть, либо плыть, и, кроме того, я уже достигла дна.
Нервный вздох вырвался из меня, когда я подумала, насколько всё может быть плохо на самом деле?
Может быть, я даже узнаю кое-что от своего прославленного конкурента...
ГЛАВА 3
– Пап?
Было уже поздно, когда я пришла домой. Ну, я опоздала к отцу. Обычно он ложился спать в восемь вечера, а сейчас уже был десятый час.
Когда он не ответил, я положила сумочку на захламленный пластиковый столик и прошла по маленькому дому.
Дом моего детства – уютный домик с тремя комнатами, двумя ванными – заставленный мебелью во всевозможных местах. Мой отец купил этот дом для мамы, когда они поженились. Она собирались переделать его, когда появятся дети. Но скоро после моего рождения, мама заболела, и их планам не суждено было сбыться.
После смерти мамы, папа никогда не рассматривал возможность переезда. К тому же, никто из нас троих не видел в этом смысла.
Тогда как отец с братом были довольны жизнью в тесном и старом доме-музее, сколько себя помню, я хотела сбежать куда-нибудь. Как только появилась возможность, я тут же съехала, движимая учебой и огромными целями, которые сама себе поставила.
Вернуться сюда после всего, что со мной произошло, было странно, неуместно. Я переросла этот дом. Повзрослела. Я уже давно скинула кожу, но каким-то образом, должна была надеть её снова.
Мне некуда было больше идти.
И к тому же, отец нуждался во мне.
Я нашла его уснувшим в его любимом кресле – выцветшем голубом кресле, которое скрипело каждый раз, как поднималась подставка для ног. Пульт от телевизора лежал в его руке, а тапок опасно болтался на ступне.
Тихонечко я забрала пульт из его хватки, подхватила рядом лежащее одеяло и осторожно укрыла его ноги. Он едва вмещался в кресло, сделанное для нормального размера людей. Мой отец был высоким, грузным и плотно сложенным от пожизненной работы механиком. Ему регулярно приходилось нагибаться в дверных проёмах и втискиваться в тесные пространства, такие как машина, коридор и Гранд Каньон.
Но это был мой отец, крупногабаритный и огромный, больше, чем жизнь, даже если чаще всего он уклонялся от разговоров и людей. Он часто отсутствовал, когда мы с Ванном были маленькими. Он всё время работал, чтобы сводить концы с концами, а когда умерла мама, ему стало тяжко приходить домой.
Здесь так много всего напоминало о ней. Каждая комната была тронута её стилем и оформлена фотографиями до того, как она заболела. В углу двора покоились остатки её заброшенного сада. Земля так и не восстановилась, заросла сорняками, благодаря нашему небрежному отношению, но, однако всё здесь напоминало о ней. И мы – Ванн и я – были вылитыми копиями женщины, которую он так сильно любил и так рано потерял.
И поэтому он держался в стороне, изолируя себя от тяжелых воспоминаний и болезненного настоящего. У нас было всё необходимое, но никогда не было того, чего мы хотели. И так моё одинокое детство превратилось в юность, полную отчаянного желания сбежать. Но теперь мой отъезд обернулся крайней мерой по возвращению домой, где надо было позаботиться об отце, который сделал всё возможное, чтобы позаботиться обо мне.
Были обстоятельства, с которыми я согласилась давным-давно. И какая бы горечь и обида не ощущалась в течение тех юных лет, они ушли в свете его реальной любви к нам.
Я смирилась с его ролью быть отцом на расстоянии в наших жизнях, даже привыкла. Когда я делала то, что не должна – когда жила той жизнью, которую бы он не одобрил, проще было иметь отца, который любит тебя, даже несмотря на то, что не хочет иметь с тобой близкие отношения. Его любовь была реальной. И я твердила себе, что только это имеет значение.
И теперь, смотря на него, спящего в своём любимом кресле, я действительно верила в это.
Он пошевелился, вероятно, из-за того, что я стояла, уставившись на него. Тяжёлые веки, дрогнув, поднялись, и папа потёр лицо своими большими огрубевшими руками.
Когда я была ребёнком, я была болезненно очарована его огромными руками. Как у механика, его руки были постоянно чёрными, испещрёнными грязью, маслом и всем остальным, над чем он работал. В конце смены он, спотыкаясь, вваливался в кухонную дверь, пахнущий оборудованием, над которым он работал, и покрытый жиром. Свои большие грязные руки он поднимал и устало здоровался с нами, а потом поворачивался к раковине и начинал их отмывать.
Теперь его руки были чистыми. Два года назад, когда он впервые заболел, ему пришлось уйти на пенсию. Тогда ещё это был не рак, но папа был слишком болен, чтобы поддерживать свой образ жизни постоянного физического труда. К счастью, его пенсия покрывала все медицинские расходы.
– Вера Мэй, – сонно пробормотал он.
– Привет, папочка, – произнесла я шёпотом, хотя он уже проснулся.
– Только пришла?
Я устало улыбнулась, мне кажется, такую же улыбку он дарил мне все те годы. Теперь наши роли поменялись местами. И это я притащилась домой после долгого рабочего дня, усталая и грязная. Одежда была залита краской. К этому времени уже засохшей, а кожа покрыта солёным потом от работы на жаре весь день.
– Да, – подтвердила я, зевая.
Усевшись на соседний диван, я закинула босые ноги на кофейный столик и откинула голову назад. Глаза закрылись без разрешения.
Его тёплый смех разнёсся по тихой комнате.
– Ты слишком рьяно взялась за дело. Ты ещё даже не открылась.
Я подняла одно опущенное веко и бросила на него суровый взгляд.
– Говорит мужчина, который всю жизнь работал на двух работах.
Он фыркнул от смеха.
– Не потому, что мне этого хотелось. Всё ради выживания.
Я откинула голову на спинку дивана и снова крепко зажмурилась.
– Да, но это тоже для выживания.
Я услышала скрип кресла, когда отец попытался побыстрее сесть, насколько ему позволяло его состояние.
– Почему ты сейчас так сказала? Ты что-нибудь слышала от него? Он снова тебя беспокоит?
Я покачала головой, не открывая глаз.
– Нет, это не он. Я не видела и не слышала его... он не побеспокоил меня.
Изгнанные воспоминания непрошено затопили мой разум. Сердце пустилось в галоп, колотясь в груди, пытаясь вырваться из кошмара моего прошлого. Я открыла глаза, надеясь избавиться от мыслей, которые, казалось, удерживали меня в плену даже после года свободы. Встретившись с обеспокоенным серым взглядом отца, я сказала:
– Это ради меня. Всё ради самой себя.
Папа сморщил лоб, и кожа превратилась в глубокие морщины.
– Я горжусь тобой, Вера. Ты ведь знаешь это, не так ли?
Я посмотрела на папу, слабое подобие силы и стабильности, которыми он когда-то был. Сейчас он был очень болен. Он буквально доработался до смерти. Но он был всё тем же человеком, которому я доверяла с детства. Он был всё тем же человеком, который заботился обо мне и Ванне, когда всё, что он хотел сделать, это рухнуть и сдаться. Он всё ещё был тем человеком, который дал мне своё одобрение, когда я убежала в Европу, невзирая на то, что он был тем, кому пришлось остаться и сражаться с моими битвами и изгонять моих демонов.
Мой отец был борцом. Большую часть своей жизни я провела в бегстве из этого дома... бегстве от вещей, которые, как мне казалось, я не хотела видеть. Но сейчас мне нужна была его сила. Я тоже хотела быть борцом – в точности как мой отец.
Я откашлялась, чтобы он не услышал переполнявших меня эмоций.
– Я знаю, папочка.
Он подался вперёд с серьёзным видом, чтобы я поняла.
– И не только из-за фургона с едой, понимаешь? Я горжусь тобой за всё это. За то, что ты ушла. За то, что знала, когда надо уйти.
Я проглотила ещё больше слёз и ложь, которая, как я чувствовала, покрывала мой язык. Папа знал лишь часть истории. Он знал только сахарную версию, которую я смогла ему дать. Но то, что он знал, было достаточно плохо.
– Я тоже горжусь тобой, – сказала я ему.
Потому что это было правдой. И потому что мне отчаянно хотелось сменить тему.
Он махнул рукой в воздухе и откинулся на спинку кресла.
– Вот ещё, – пробормотал он. – Тут нечем гордиться.
Я встала, подошла и поцеловала его в блестящую лысину.
– Вот тут ты ошибаешься.
Он схватил меня за руку и посмотрел на меня, удивив меня слезами, стоявшими в его глазах. Хэнк Делайн никогда не был эмоциональным мужчиной.
– Рад, что ты дома, малышка.
Я вздохнула, и на этот раз, когда я заговорила, это была чистая правда.
– Я тоже.
Сжав его руку, я оглядела тускло освещённую гостиную. Книжные полки были задвинуты в углы, а на одной из стен ярко горел приглушённый телевизор.
Вся мебель стояла здесь со времён моей мамы. Но полы и краска были новыми. Несмотря на рак, мой отец всё ещё думал о Ванне и обо мне. Он медленно перестраивал дом, чтобы мы смогли его с легкостью продать после его кончины.
Это был милый и вдумчивый жест, но и очень болезненный. Мы с Ванном умоляли его прекратить и позволить нам позаботиться обо всём, если его не станет. Но он не слушал.
Этот мужчина был слишком упрям для его же блага.
Но по большей части я думала, что он не знал как заняться чем-то иным, кроме как позаботиться о нас. По крайней мере, по-своему.
– Хочешь, я помогу тебе добраться до комнаты? – спросила я его.
Он зевнул и покачал головой.
– Нет, мне здесь удобнее. Плюс, телевизор уже включён.
Я снова протянула ему пульт и пожелала спокойной ночи. Его храп наполнил воздух раньше, чем я успела проверить входную дверь и убедиться, что она заперта.
Пробираясь через остальную часть дома, я выключила свет и собрала свои вещи, которые были разбросаны по всем комнатам.
Когда я переехала, я стала одержимым аккуратностью фриком. Сначала по выбору, а потом по необходимости. Но с тех пор, как я вернулась к отцу, старые привычки появились из ниоткуда. Я никак не могла вспомнить, что надо поднять носки с пола в гостиной или поставить посуду в раковину. Это было не так уж и важно, но я не могла не испытывать панический страх каждый раз, когда замечала что-то из моих вещей не на месте или грязную посуду на стойке.
Это было глупо. И если уж на то пошло, я должна быть благодарна, что не было никаких реальных последствий за оставление вещей, разбросанными по всему дому.
Я должна чувствовать себя лучше.
Но я не могла. Пока нет.
Переезд домой к отцу в двадцать шесть лет никогда не был тем, что я планировала, но я была рада быть здесь сейчас. Он нуждался во мне, и я не боялась признаться, что нуждаюсь в нём – до тех пор, пока смогу его удержать.
Я приняла душ, затем переоделась в штаны для йоги и майку и провела несколько минут в ванной, чистя зубы и втирая маску в волосы, чтобы хоть как-то контролировать свои чрезмерно густые волосы. К тому времени, как я закрылась в своей старой комнате, истощение поселилось в моих усталых костях.
Я тупо моргнула, глядя на часы, и заставила себя поработать ещё час. Мне отчаянно нужно было закончить меню на вечер пятницы. И как только оно было готово, мне нужно было составить список продуктов, и где в городе я могла бы собрать все ингредиенты. Мне всё ещё нужно было вымыть всё своё оборудование и перетащить его в фургон. Кроме того, мне нужно было написать меню на меловой доске и выяснить, как повесить его рядом с окном.
Паника закипала в моём животе. Что я делаю?
Я не справлюсь.
С чего вдруг я решила, что смогу?
Я взглянула на свои ножи, всё ещё лежавшие в футляре на столе. Чистая чёрная ткань была красиво сложена, бархатистая в идеальной мягкости и скрывала инструменты моего ремесла. Они были подарком Ванна и моего отца на выпускной. И самое дорогое, что у меня было. Я всегда подозревала, что отец взял кредит для их оплаты. Но я всегда была слишком благодарна им, чтобы спрашивать об этом.
Ножи смотрели на меня сегодня вечером, задавая безмолвные вопросы и выглядя очень заброшенными. Я не готовила с тех пор, как вернулась домой. Я не проверяла рецепты или вкусы и даже не делала себе сэндвич с сыром на гриле.
И я ненавидела причину этого.
Я боялась.
Нет, всё было гораздо хуже. Я была искалечена страхом. Я тонула в ужасе неудачи и осознании того, что возможно поставила всю свою жизнь на ложное чувство собственного достоинства.
Старая неуверенность проскользнула в мои мысли, как грозовые тучи в солнечный день. Она закрыла солнце и голубое небо. Она омрачила всё положительное и оставила меня холодной и потерянной, без чувства направления.
Дыхание сбилось, а руки превратились в лёд. Я чувствовала, как гнет одерживал победу – гнет не запороть это так же, как я уничтожила всё остальное в своей жизни – как серийный убийца, сжимая руки вокруг моего горла.
Я покачала головой и сбросила блокнот с колен. Я сидела на кровати, поджав под себя ноги, надеясь найти вдохновение, но это не сработало. И я до сих пор не могла заставить себя развернуть ножи и посмотреть на них. Я даже не могла пользоваться своим столом, потому что боялась сдвинуть ножи.
Насколько это было жалко?
Поставив ноутбук на колени, я медленно и ровно выдохнула. Страх и неверие в свои силы всё ещё терзали мою уверенность, пытаясь разрушить всё, над чем я работала весь последний год. Я не позволю им победить.
Я не могу.
Это была чистая решимость, и моё дыхание выровнялось, а зрение прояснилось. Руки всё ещё дрожали, когда мой ноутбук ожил.
Я намеревалась исследовать некоторые продукты для моего меню, но домашняя страница "Фейсбук" выскочила первой, потому что я не закрыла её в прошлый раз, когда использовала компьютер. Я тут же погрузилась в ленту новостей, хотя это было не очень интересно.
Когда я уезжала в Европу, я закрыла свою личную страницу. Если честно, я сделала больше, чем это. Я выключила телефон и удалила электронную почту. Я старалась как можно дальше держаться от сети. Ну, на самом деле я не совсем исчезла из сети, так как оформила себе новый номер и учётную запись электронной почты. Но только для того, чтобы поддерживать связь с папой, Ванном и Молли. Я избегала "Фейсбук", чтобы оставаться в тени.
Как только я решила открыть "Гурманку", я поняла, что не смогу управлять малым бизнесом без присутствия в социальных сетях. Это была единственная причина, по которой я открывала новые профили на социальных сайтах под иным именем. Вера Мэй, вместо Веры Делайн.
К сожалению, в моей жизни осталось не так уж много людей, кроме Ванна и Молли. И, честно говоря, я устала от всего этого здорового образа жизни Ванна и его одержимости экстремальными видами спорта. Бла, бла, бла, Ванн. Мы поняли. Тебе нравится мучить своё тело и есть картон. Ура тебе.
Не найдя ничего интересного на своей личной странице в "Фейсбуке", я перешла на страницу своего фудтрака "Гурманка". Я тратила минимальную сумму денег на рекламу, благодаря опыту малого бизнеса Ванна. Он показал мне, как получить максимальную отдачу от небольшого рекламного бюджета.
Из-за этого у "Гурманки" было несколько сотен лайков. Ух, ты! Ладно, это было немного, но я должна была с чего-то начать. Мне очень повезло найти графического дизайнера, который сделал мне самые горячие промофотографии бесплатно. Спасибо тебе, Молли!
Кроме того, фудтраки были в тренде по всей стране, а в Дареме их было не так много.
Я улыбнулась нескольким сообщениям от людей, взволнованных открытием в пятницу. Их энтузиазм был заразителен, и я не могла сдержать волнения, которое начало пузыриться внутри меня. Я прикусила нижнюю губу, не в силах сдержать суеверие, боясь быть слишком уверенной в себе в этот момент. Но надежда всё ещё расцветала, смывая затянувшиеся нервы и страх неудачи.
На закладке с сообщениями красовалось уведомление, что кто-то связался со мной, и это привлекло моё внимание. Я с нетерпением открыла закладку и нашла своё первое личное сообщение, связанное с бизнесом. Оно было отправлено сегодня днём, и я сразу же почувствовала себя плохо, что не проверила раньше. Теперь, когда "Гурманка" наконец-то стала реальностью, мне придется лучше управлять этой страницей.
Сначала я просмотрела сообщение, слишком нервничая, чтобы погрузиться в содержание. Мои духи спрыгнули со скалы и приземлились в огненном взрыве, когда я заставила себя вернуться к началу и прочитать его слово в слово.
Проверив имя отправителя, я нажала на него и быстро просмотрела доступную для просмотра информацию на личной странице профиля. Страх быть обнаруженной горел в затылке, но я пообещала себе, что моя деловая страница скрывает мою личность. Страница была создана для продвижения моего фургона с едой и не более. Там не было никакой личной информации, как и моей фотографии. Здесь была лишь фотография фургона – великолепный рекламный материал Молли и изложение моих задач. Отправитель мог собрать обо мне столько же информации, сколько и я о нём. А значит практически ничего.
Хотя, очевидно, я ему всё равно не нравилась.
Джеймс Кью: не понимаю смысла вашего фургона с едой. В этом центральном районе города уже есть рестораны. Чего вы надеетесь достичь? Другие рестораны размажут вас по стенке. Избавьте себя от боли.
От смущения в моей груди образовалась пустота. Казалось, он прочитал мои мысли и забросил всю мою неуверенность и страхи назад на меня, задавая те же самые вопросы, которые я слишком боялась сказать вслух.
Стоянка Ванна была единственным объектом недвижимости, который я рассматривала, потому что он позволил мне припарковаться там бесплатно. Кроме того, я могла припарковаться рядом с его зданием, обеспечив себе доступ к электричеству и воде, конечно же, пообещав оплатить свою часть коммунальных платежей. И это место полностью соответствовало городским законам, которые касались расстояния, которое мне нужно было сохранить от кирпичных зданий и ресторанов. "Лилу" был ближайшим рестораном, и я припарковалась точно на требуемом расстоянии от него.
Место было идеальным. К сожалению, оно было окружено другими известными ресторанами. Я утешала себя мыслью, что ни один из них не предложит того, чем я смогу угостить. Мой фургон и меню были инструментом для исключительно ночного праздника желудка. Моя еда будет подаваться в емкости на вынос с неограниченным количеством салфеток. Их требовал стиль.
Неуверенность быстро сменилась возмущением. Этот парень вообще хоть что-то знает о пищевой промышленности?
Я набрала ответ Джеймсу Кью. И хоть на секунду мы могли бы быть честными? Не похоже, что это было настоящее имя.
Фудтрак «Гурманка»: Спасибо за неуместный совет, Джеймс Кью. Но ты упустил суть, идиот. Вернись к троллингу в интернете и жизни в подвале дома твоей мамочки.
Я быстро всё стерла, прежде чем мои зудящие пальцы случайно нажали бы "отправить" вопреки своим убеждениям. Клиент, или потенциальный клиент, в данном случае всегда был прав.
Фудтрак «Гурманка»: Спасибо за ваше участие, Джеймс.
Судя по всему, мы теперь были на короткой ноге и обращались друг к другу по имени. Он потерял своё право на Кью и любые формальности, будучи полным ослом.
Я продолжила печатать свой ответ на сообщение.
Фудтрак «Гурманка»: Но я не заинтересована в конкуренции с другими ресторанами. На самом деле, я даже не назвала бы себя рестораном. Я предлагаю совершенно другую услугу, которая, как я надеюсь, будет очень популярна в этой конкретной части города. Спасибо, что связались со мной. Надеюсь, что вы дадите «Гурманке» шанс вас удивить!
Я нажала "отправить", пораженная своим профессионализмом.
Курсор сразу же начал мигать, сообщая мне, что получатель уже начал набирать свой ответ.
Ничего себе, Джеймс. Это было быстро. Может быть, он действительно ошивался в грязном подвале дома своей мамочки.
Чувство страха наполнило меня. Если бы этот парень был троллем, я бы его просто проигнорировала. И Ванн, и Молли предупреждали меня не связываться с людьми, которые просто ищут внимания.
«Просто игнорируй плохие отзывы, – советовал Ванн. Взаимодействие с ними делает тебя придурком».
Я ещё раз просмотрела своё сообщение, убеждая себя, что не добавила к нему никаких "придурков". Я надеялась, что у меня получилось всё хорошо. Джеймс Кью, похоже, уже составил своё мнение обо мне, судя по его первому сообщению, так что могло быть и плохо.
Джеймс Кью: Другие рестораны могут думать иначе.
Я фыркнула на экран, мне совсем не понравился ответ Джеймса Кью. Ну и что, если они подумают, что я их конкурент? Я переехала на площадь не для того, чтобы заводить дружбу. По крайней мере, не с другими ресторанами.
Ради Бога, я же была через дорогу от "Лилу". Никто никогда не поставит мою еду рядом с едой Киллиана Куинна и не назовет её равной. Любой нормальный человек посочувствует мне.
Даже я сама себе сочувствовала.
Я попыталась обратиться к более мягкой стороне Джеймса. Правильно, я собиралась завоевать его своим оптимистичным отношением и неукротимым духом. Приходите, мой Джеймс Кью. Намасте5 и всё такое.
Фудтрак «Гурманка»: Цель «Гурманки» – подавать хорошую, вкусную еду, которой люди могут наслаждаться после веселой ночи!
Меня беспокоил мой восклицательный знак. Перебор? Мог ли Джеймс решить, что я гиперактивный бурундук?
Джеймс Кью: Значит, вы обслуживаете лыка не вяжущих клубных крыс, подавая им жирные уличные тако?
Боже мой, Джеймс Кью был настоящим мудаком! Не осталось без внимания и то, что его оценка была чуть ли не точным описанием того, что я пыталась сделать. Это было грубо со стороны совершенно незнакомого человека в интернете.
А что не так с жирными уличными тако?
Ничего.
Ни черта он не понимает.
Надеясь покончить с этим, я ответила как можно вежливее.
Фудтрак «Гурманка»: Ещё раз спасибо, что связались со мной. Я надеюсь, что вы измените своё мнение о «Гурманке», попробовав нашу еду!
Ты что, Вера, издеваешься? Неужели я только что использовала ещё один восклицательный знак? Да что со мной не так? Этот парень не заслуживал восклицательных знаков!
Упс. Я имела в виду, что этот парень не заслуживает восклицательных знаков. Пожалуйста, обратите внимание на сердитую точку в конце этого предложения.
Ответ Джеймса Кью был краток и точен, но, по крайней мере, разговор официально закончился, когда он скупо напечатал: «Маловероятно».
Я долго смотрела на это слово, ожидая, что оно растопчет мои надежды и мечты и заставит меня сдаться. В конечном итоге эти слова обретут истину. Я знала, что так и будет.
Я была слаба в эти дни. Может быть, я всегда была слабой. Я никогда не думала о себе как о жалком человечке, пока росла... но решения, которые я принимала в кулинарной школе, да и после неё... то, как меня научили относиться к себе и моя неспособность снова обрести уверенность в себе, приводили меня в уныние.
Я провела год, путешествуя по Европе, пытаясь снова "найти себя", и вернулась домой подавленной, хнычущей и на десять фунтов тяжелее. Если бы папа не нуждался во мне, вероятно, я бы всё ещё прыгала с работы на работу, пытаясь найти девушку, которой я была раньше. До того, как я стала девушкой, которая променяла свое светлое будущее на иллюзию, потому что она обещала мгновенное удовлетворение.
Грозный взгляд хомяка мог бы отправить меня в штопор ненависти к себе и слёз в эти дни. Моя уверенность в себе была хрупкой.
Пока слова Джеймса Кью не зажгли огонь, который дремал слишком долго. Я взглянула на свои ножи, завернутые в футляр, как рождественский подарок, на столе, чувствуя, как что-то шевелится внутри меня, чувствуя, как мои старые амбиции оживают с яростью, которая изначально отправила меня в кулинарную школу.
Я умею готовить. Действительно умею. Я доказала это, будучи лучшей в своём классе в кулинарной школе, и когда я пробиралась через Европу весь прошлый год, прыгая с одной большой кухни на другую. Я доказывала это каждым приготовленным блюдом. Я доказала это часами, которые потратила на совершенствование своего ремесла. Я доказала это тем, что не сдавалась. Тем что, не позволяла другим силам заставить меня сдаться.
И "Гурманка" не просто собиралась подавать жирные тако и картофель фри. Я собиралась революционизировать всю эту чёртову ночную столовую в этом городе.
Берегись мир, или, по крайней мере, Дарем, я иду за тобой.
ГЛАВА 4
Весь следующий день я готовила на крошечной кухне своего фургона. Я встала ни свет, ни заря и привела себя в порядок, зная, что мне придётся общаться с другими людьми. Людьми, которые не были связаны со мной или обязаны были любить меня, потому что являлись моими лучшими друзьями.
Я начала день с того, что перевезла оборудование из дома отца в фургон. Несмотря на то, что Ванн имел отличную систему безопасности и видеонаблюдения в его магазине велосипедов, как внутри, так и снаружи, я нервничала из-за перемещения моих дорогущих кастрюль и ножей в фургон, но мне нужно было проверить рецепты и рабочее пространство. Где-то посреди ночи я поняла, что не смогу выполнить все блюда из своего репертуара в ограниченном пространстве кухни фургона. И это значительно сократило список моих рецептов.
Оставив оборудование в фудтраке, я направилась в супермаркет и провела следующие пару часов, копаясь в посредственном мясе, завышенных ценах и недозрелых овощах.
С опозданием я поняла, что должна была провести больше исследований о том, где купить свежие ингредиенты. Но я была безумно занята с тех пор, как вернулась в город. Первым делом мне пришлось заняться лечением папы и разузнать, как вернуть ему здоровье. А потом последовало открытие бизнеса и всё, что повлекло за собой организацию работы фудтрака. Приготовление пищи стало едва ли не запоздалой мыслью.
